Смертельный кадр

Глава 3

Утро следующего дня началось для капитана Савина не слишком удачно. В восемь часов его вызвал к себе следователь Фарафонтов и потребовал отчет по делу Манюхова. А какой отчет, если он только в восемь вечера с адреса ушел? Опрос соседей ничего существенного не дал, в квартире убитого следов борьбы или взлома не обнаружено. Им до сих пор неизвестно, где именно убили жертву, чем убили и каков мотив. Отсутствие фотоснимков и фотопленок в квартире Манюхова давало повод считать, что именно из-за них он погиб, но сообщать об этом Фарафонтову, не имея на руках никаких, даже мизерных доказательств, – лишь напрасно нервы трепать.

Чтобы не выглядеть полным идиотом, Савин сообщил о том, что в семнадцать тридцать в воскресенье Илья Манюхов был жив и здоров, о чем свидетельствовали показания гражданки Лядовой. Еще он рассказал о тряпичном узле, найденном в квартире, в котором были обнаружены денежные средства в размере двадцати месячных окладов фотографа купюрами номиналом десять и двадцать пять рублей, что также требовало объяснений. Этим и ограничился. Фарафонтов с важным видом пожурил оперативника, посоветовал работать «эффективнее» и с тем отпустил.

Теперь, спустя два часа после встречи со следователем, капитан Савин сидел в кабинете и перелистывал записную книжку убитого. Записная книжка являлась практически единственным личным предметом, найденным в квартире, и представляла собой весьма интересный объект для изучения. Записи шли одна за другой практически на каждой странице, но не содержали в себе ни фамилий, ни имен, ни вида деятельности, ни родственной принадлежности. В обычном случае Савин нашел бы записи типа «Николай, ремонт холодильников», «Елена Ивановна, медсестра» или «Колян, школа», но только не в этот раз. Здесь вместо имен и фамилий стояли сложные значки: ромбики, звездочки, треугольники с точкой и без таковой, нанесенные тремя цветами. И ни в конце, ни в начале не было ничего похожего на пояснения к особым обозначениям. На страницах записной книжки имелось не менее двухсот адресов знакомых Манюхова, около трети имели также телефонные номера, но даже для того, чтобы обзвонить их, требовалась уйма времени. Савин чувствовал, что разгадка кроется где-то здесь, на страницах, исписанных красивым убористым почерком, но как ее отыскать?

Накануне вечером, вернувшись домой после опроса соседей и осмотра квартиры, Савин долго не мог уснуть. Два обстоятельства: отсутствие фотопленок и наличие крупной суммы денег в квартире покойного утвердили оперативника в первоначальном мнении – смерть Ильи Манюхова наступила в результате насильственных действий, а не дикой случайности. Но пока Савин не мог представить, кому могла быть выгодна смерть фотографа. Утром он позвонил в фотоателье и договорился с заведующим, что к двенадцати часам дня все сотрудники, и работающие в этот день, и получившие законный выходной, будут ожидать оперативника для беседы. Что даст ему эта встреча? Продвинет ли расследование? Просветит ли по поводу того, откуда у простого фотографа могли появиться столь крупные накопления? Найдется ли среди коллег Манюхова тот, кто сможет рассказать, что означают значки, расставленные в записной книжке рядом с каждым адресатом?

Об этих значках он думал непрерывно. Если бы удалось их расшифровать, возможно, это избавило бы от лишних действий. Ведь не просто так он рисовал все эти знаки? Нет, не просто так, Савин был в этом убежден. Знаки – своего рода классификация адресатов. Может, он разделял их по важности, или по степени родства, или же по каким-то другим критериям. Знай их Савин, он мог бы отбросить тех, кто просто заказывал когда-то у Манюхова фотографии или оказывал ему услуги по ремонту фототехники. Он мог бы отложить на более поздний срок встречи с бывшими одноклассниками, друзьями по детскому дому и коллегами с прежних мест работы. Савин был уверен, что это существенно сократило бы список. Но, увы, специалисты из криминалистического отдела не смогли с ходу разобраться в шифре, и оперативнику пришлось отказаться от идеи облегчить свой труд и приступить к обзвону знакомых Манюхова.