Смерть безбилетнику!

сцена 7

Режиссёр. Внимание! Позвольте представиться! Я — режиссёр, сейчас наша съемочная группа будет снимать художественно-документальный фильм, сериал о безбилетнике, о суде над ним. Стоит ли мне объяснять актуальную злободневность избранной нами темы? Нет, не стоит. Ещё совсем недавно, вчера и позавчера, мы и мечтать не могли, что когда-нибудь будем открыто говорить об этой жесточайшей социальной язве. А ведь она существует. Существует и разъедает. Давайте же будем говорить о ней открыто, поэтому-то, кстати, жанр нашего фильма — сочетание вымысла и документа, факта! Итак, вы продолжаете ваш процесс, а мы сейчас сделаем несколько маленьких перестановочек… вот вы встаньте сюда, так… вы — здесь, а вы — подвиньтесь немножко левее…

Худая. То театр приезжал, а теперь ещё кино.

Полная. Но мы уже давно начали!

Режиссёр. Пустое! Потом где-нибудь отснимем начало, смонтируем и всё будет в порядке! Свет сюда, так! (Кепке.) Вас я попрошу встать вот здесь, кепочку давайте немного назад, приоткроем ваш лоб… Вот, вот… и лоб видно, и кепку вашу замечательную.

Кепка. Да, кепка отличная. Последняя.

Режиссёр. В каком смысле последняя?

Кепка. Я купил последнюю кепку. А шляп уже не было.

Режиссёр. Шляп?

Кепка. Ну да, шляп, таких вот как у него. А он утверждает, что был в магазине в тоже время, что и я, и что, мол, кепок уже не было, и что шляпу он купил последнюю. Лжёт, наверняка, лжёт!

Шляпа. Нет, я не лгу! Кепок уже в самом деле не было!

Кепка. Вот, опять он за своё! А я так мечтал о шляпе!

Режиссёр. Понятно-понятно. Значит, вы стоите здесь, вот вам журнал, читайте и время от времени как бы с удивлением поглядывайте вокруг — «Куда это я попал, не пойму», а потом опять в журнал. Тут, между прочим, интересная есть статейка про африканских каннибалов.

Кепка. Любопытно.

Режиссёр. Свет! Возьмите его крупным планом — а потом сразу — панораму. Всюду головы, головы, лица!

Оператор. Тут отсвечивать будет. Фонарь мешает.

Режиссёр. Спилите фонарь!

Оператор. Это можно. Со светом тут сложно… я обычно на СПК работаю, а здесь ДМП нужно. Или РКС. Да и шнур у нас короткий.

Режиссёр. Возьмите семнадцатым.

Оператор. У семнадцатого переходника нет, а иначе не вытянуть. Я могу, конечно, и напрямую подключиться, но тогда отстроиться как следует не удастся.

Режиссёр. Почему я должен думать об этих технологических проблемах!

Полная. Нам суд продолжить бы…

Режиссёр. У меня всё готово. Пожалуйста.

Полная. Итак… Не помню, на чём же мы остановились, с этим кино всё из головы выскочило.

Пальто. Надо дать всем высказаться, расширить пространство дискуссии. Больше критики!

Рубашка. Опять разговоры! Дайте, я его убью!

Пальто. Нет, нельзя ставить вопрос о высшей мере. Проступок велик, но мы должны выяснить мотивы и социальные корни.

Рубашка. Какие ещё корни! Раз виноват — ответь по всей строгости!

Контролёр. Тогда и порядок будет. Как в Сибири.

Пальто. Строгость должна быть справедливой, а справедливость строгой.

Рубашка. К чёрту! Хватит навязывать свои интеллигентские идейки! Эх, мне бы бомбу…

Оператор. Он из кадра вышел. Надо дублик сделать.

Режиссёр. Ещё раз этот кусок, с самого начала. (Пальто.) Говорите.

Пальто. Я наизусть не помню…

Режиссёр. Вы что-то про критику говорили…

Пальто. А, точно! Давайте больше высказываться и критиковать… Так?

Режиссёр. Вроде бы так… (Рубашке.) А потом была ваша реплика!

Рубашка. Виноват! Виноват! По закону! Строгость!

Пальто. Теперь я, да? Э-э-з, социальный корень… то есть, корни и анализ помогут нам разобраться…

Рубашка. По строгости!

Режиссёр. Контролёр, что же вы молчите? Вы ведь тоже что-то говорили!

Контролёр. Про Сибирь.

Режиссёр. Нет, как-то невыразительно всё получается, безлико, не хватает какой-то глубины Надо выявить конфликт, усилить его. (Рубашке.) Понимаете, вы вроде бы верно всё говорите — и про бомбу, и про смерть — но как-то плоско, грубовато получается. А мне нужна совсем другая степень достоверности.

Рубашка. Чего ещё-то? Смерть безбилетнику!

Режиссёр. Это понятно. Попробуйте сказать тоже самое, но более ёмко, более мягко, с подтекстом.

Рубашка (так же). Смерть безбилетнику!

Режиссёр. Зачем же так громко? Ведь смерть сама по себе ужасна, произнесите свою реплику более обыденным, более будничным голосом.

Рубашка (так же). Смерть безбилетнику!

Режиссёр. Опять кричите! Нет, вы для роли обвинителя не подходите. Придётся вас заменить.

Рубашка. Я не подхожу? Да я бы их всех передушил!

Режиссёр. Душите кого хотите, а с этой роли я вынужден вас снять. (Пальто.) А что, если обвинителем будете вы?

Пальто. Я сам по себе. И Франц Лойе ждёт меня…

Режиссёр. Нельзя думать только о себе! Снимается кино! Потом эту картину станут смотреть миллионы, миллиарды!

Корреспондент. Несколько слов для нашего…

Режиссёр. Нужны радикальные, кардинальные перемены. Мало новых идей и оригинальных замыслов. Эксперимент — не в почёте. Псевдореализм обветшал и устарел.

Корреспондент. То есть, вы считаете, что язык современного кинематографа нуждается в обновлении?

Режиссёр. Да, нуждается! Нуждается! Пусть многие говорят о радикальности, однако при этом нельзя зачеркивать достижения прошлого! Старые мастера! Именно они наполнили пространство кадра неистовой духовностью!

Корреспондент. А вам не кажется…

Режиссёр. Кажется, кажется. Продолжаем! (Пальто.) Итак, вы обвинитель, понятно! Запомните, как можно больше убедительности! Ведь перед вами враг, матёрый преступник! Опасность! Все в опасности! Государство в опасности!

Пальто (растерянно). Но что же мне делать? Что говорить?

Режиссёр. И не стыдно? Взрослый человек, в пальто… Вы кто по профессии?

Пальто. Вообще-то филолог. Иногда искусствовед. Культурой занимаюсь.

Режиссёр. Лекции приходилось читать?

Пальто. Как же! В Берлине, в Ужгороде, в Миассе…

Режиссёр. Читайте, читайте нам лекцию! Но не в Ужгороде, а в Сорбонне, в Оксфорде! Перед вами — лучшие умы человечества, интеллектуальная элита! Вперёд!

Пальто. Я… Я… Я… Требую форума! Форума и кворума! Вот он — взгляните — сидит перед вами! Как невинно он смотрит в землю, можно подумать, что не он, а не он содеял этот тягчайший из грехов! Отцеубийство, скотоложство, кровосмешение — невинные забавы по сравнению с тем, что содеял он, безбилетник!

Режиссёр. Многовато, конечно, пафоса, но ничего… сойдёт! Дерзайте!

Пальто. Нравственность, именно забота о нравственности вынуждает меня быть максимально суровым! Мы…

Режиссёр. Доказывайте, аргументируйте! Перед вами враг, матёрый и опасный преступник!

Пальто. Нравственность является критерием высшим! На вчерашней выставке в Гавре, то есть, не на вчерашней…

Режиссёр. Вы как будто о другом говорили..

Рубашка. Пустите меня! Я всё как надо скажу, с подтекстом!

Режиссёр. Не мешайте! (Пальто.) Что же вы замолчали?

Пальто. Милосердие должно быть суровым, а суровость — жестокой! У нас вода текла… вчера, позавчера…

Режиссёр. Что вы несёте? Какая вода, при чём тут вода?

Блондинка. Он бездарен и толст!

Режиссёр. А начинал всё же неплохо…

Блондинка. Он завалит всю съемку!

Режиссёр. Да? Ну ладно, милейший, идите на место. (Смотрит на Кепку.) А если вы?

Блондинка. Очень сильный типаж.

Режиссёр. Да, в нём есть что-то робеспьеровское.

Полная. Скорее уж он на Дантона похож.

Худая. Не, на Демулена.

Полная. На Дантона, на Дантона, на Дантона!

Худая. Брось ты, Петровна. Чистый Демулен!

Полная. Нет, на Дантона! На Дантона!

Режиссёр. Да хватит вам… Демулен, Сен-Жюст… Мешаете! (Кепке.) Значит, вы будете обвинять. Это злостный безбилетник, это исчадие ада! Он должен быть уничтожен, сметён с пухлых щёк вечно юной старушки Земли! Вот ваша цель! Но не наигрывайте! (Шляпе.) И вы — очень внимательно! Ведь Обвинитель — ваш идейный враг, каждое его слово и даже междометие вызывают у вас острое негодование, нравственный понос, духовную рвоту. Вы должны костьми лечь за правду, бороться, бороться за человека, даже если он в принципе убог и ничтожен!

Блондинка. Глядите, а безбилетник-то не шевелится! И глаза закрыты!

Худая. Точно, глаза закрыты! И бледный-то какой!

Пальто. Нельзя было пренебрегать гуманностью, я предупреждал.

Блондинка. Он умер!

Режиссёр. Умер? Зачем же он умер? А как же мой фильм?

Полная. Фильм! У нас народ, суд, общественное мнение… Что же теперь делать?

Рубашка. Ушёл от расправы, собака!

Худая. Сердце, наверное, остановилось, вот и умер.

Толпа гудит. Возгласы. «Умер!», «Вызовите скорую!», «Давай!».

Оператор. Что вы делаете?

На него набрасывается Купальник и затаскивает под скамейку.

Пальто. Так мне не надо быть обвинителем? Слава Богу!

Блондинка. Ай, что это? Он оживает!

Берет шевелится и просыпается.

Берет. Фу… Как? Вла… Дождь?

Полная. Так он не умер? Вот ведь дрянь! Суд идёт, кино снимают — всё из-за него, а он спит!

Худая. Не умер, что ли? А говорили — умер! Значит не умер.

Пальто. Бывает смерть клиническая, а бывает и настоящая.

Пальто. Как же вы могли спать? Я отказываюсь вас обвинять!

Худая. У него, может, и семья есть, а мы его убить хотим.

Полная. Может, всё и обойдётся, народ всё решит, разбёрется по-праведному.

Худая. Это всё контролёр вислоусый! Билет, билет… А что билет-то?

Контролёр. Как велено, так и работаю! Мне чужого не надо, я честный человек. Вот скажут не проверять, так и не буду. Но пока ещё платный проезд никто не отменял, на съезде контролёров говорили, что надо ещё строже, чем раньше!

Пальто. Так не будет суда? Тогда я пойду, меня Франц Лойе ждёт.

Рубашка. Как не будет — будет! Меня не разжалобишь, я его…

Набрасывается на Берет, трясет его.

Худая. Глядите, бумажки какие-то! (Рассматривает вытряхнутые из Берета бумажки). Билет! Это — билет!

Контролёр. Где билет?

Всеобщее недоумение.

В самом деле, билет автобусный… как же так?

Полная. Так он не безбилетник?

Контролёр. Мне чужого не надо… Откуда же у него билет?

Худая. Значит, честный он, с билетом, как все. А мы его судить хотели…

Полная. Что же теперь делать? Кого теперь судить?

Контролёр. У меня глаз-то намётанный! А вдруг это не он? Или он… Вроде бы и не он…

Полная. А берет? А пуговица?

Контролёр. Берет вроде тот, а человек — другой. Или наоборот…

Полная. А пуговица?

Контролёр. Пуговица — его. То есть, может быть, и не его, а того, который в берете…

Полная. Берет — вот он, на нём!

Контролёр. Берет на нём, да, а он вроде бы и не он!

Рубашка. Берет! Пуговица! Надо было сразу его кончать, а теперь попробуй разберись! Либералы!

Контролёр. Я никогда не ошибался, никогда! Эх! Полтора года его искал, всё на карту поставил. Мне начальство сказало — поймаешь его, мы тебя в метро контролёром назначим, новое дело начнёшь, новатором будешь. К зарплате двадцатку обещали прибавить, она не лишняя мне, двадцатка-то! У меня восемнадцать детей, девятнадцатого ждём, врач сказал, что мальчик будет, по науке девятнадцатые всегда мальчиками получаются!

Полная. Высказывайтесь, все высказывайтесь!

Пальто. Так о чём говорить-то! Суда не будет, фильма тоже, я пойду к Францу Лойе.

Шляпа. А меня ждёт жена.

Кепка. Паралакс сознания! Геоно! Воку! Меня никто не ждёт, но я тоже пойду.

Полная. Постойте! Получается, что контролёр оклеветал невинного!

Контролёр. Не мог, не мог я ошибиться!

Полная. Но ведь билет нашёлся!

Контролёр. А если это не тот билет? Надо экспертизу сделать, в центральную лабораторию послать…

Полная. А человек невинный ждать будет?

Худая. Экспертиза! Вот ведь придумал! Теперь за экспертизу спрятаться хочет!

Контролёр. Я потомственный контролёр, я — лауреат, делегат, тройной план даю..

Полная. Вот мы сейчас и разберёмся, что вы за лауреат!

Пальто. Позвольте! Это что же, опять процесс? Только в обратную сторону? Любопытно…

Шляпа. Что касается меня, то я в этой реабилитации участвовать не намерен.

Полная. Как же так? Наш долг разобраться, вынести правильное решение!

Худая. Правильно! Я вчера купила яйца, дома гляжу, а это пельмени! Так я и к заведующей пошла, в газету написала, на радио. Пусть разберутся, а то сколько же можно терпеть!

Рубашка. Опять разбираться! Нет уж. Я считаю, что контролёр ни в чём не виноват, даже если и ошибся. Всё равно безбилетников убивать надо, а контролёры нужны!

Полная. Вам бы всё убивать! А народное мнение?

Рубашка. Он же сибиряк! Такие люди всегда правы, даже если и ошибаются. Чего развели канитель — билет, пуговица, ошибка… Я бы его за один только берет на части разорвал, я бы их всех!

Режиссёр. Послушайте, а ведь он прав! Ну какая в самом деле разница — тот это билет или нет, он ли это был — или кто-то другой! Зрителям-то всё равно, им сюжет нужен, острая фабула. А у нас ведь всё есть — и исполнители, и техника! Где оператор?

Оператор (вылезает из под скамейки, поправляет брюки). Я здесь. Что, дальше будем снимать?

Режиссёр. Конечно, сейчас и продолжим. На чём мы там остановились?

Блондинка. На дискуссии между адвокатом и обвинителем.

Режиссёр. Здесь нужен крупный план. А кто из них кто?

Блондинка. Тот, который в шляпе, — адвокат. Правда, вы хотели сделать перестановку.

Режиссёр. Да? А зачем?

Блондинка. Для убедительности, для достоверности.

Режиссёр. Ну, пусть начинают.

Шляпа. Не буду ничего начинать. Я — ухожу.

Режиссёр. Нет, ни в коем случае, всем по двойной ставке! (Кепке.) Вы теперь обвинитель, да? Так обвиняйте, обвиняйте… Не хотите? Не можете?

Кепка. Я — могу, пожалуй, хотя мне всё равно.

Режиссёр. Чуть правее встаньте. Или левее, что ли…

Кепка. Я — обвиняю! Возмездие…

Шляпа. Кого ты обвиняешь, в чём?

Кепка. Обвиняю… а ты должен защищать.

Шляпа. Отстань, идиот! Я ухожу.

Кепка. Почему ты оскорбляешь меня? Почему? Чем ты лучше? Это — безнравственно, наконец!

Режиссёр. Вот, хорошо, появился некий конфликт!

Кепка. Он не хочет защищать, он отказывается! Что же я теперь из-за тебя должен обвинять вхолостую, безответно? Мало того, что из-за него я лишился шляпы, так он и сейчас..

Шляпа. Я не лишал тебя шляпы, я никогда и никого не лишал шляп, я просто пошёл в магазин и купил себе шляпу. А ты купил кепку. Что ж, купил так купил, вполне приличная кепка.

Кепка. Ага! Почему же ты сам не купил кепку?

Шляпа. Когда я покупал шляпу, то кепок в магазине уже не было.

Кепка. Ага! А вот мне почему-то досталась кепка, причём последняя!

Шляпа. А я купил последнюю шляпу. А кепок не было. А кепок уже не было!

Режиссёр. Что вы делаете, что вы говорите, фильм совсем о другом!

Кепка. Плевал я на все фильмы на свете, пусть сдохнут! Лучше объясните-ка мне — как же так получилось, что он купил шляпу, а я кепку, если мы были в магазине в одно и то же время? Почему же я не увидел шляпу, почему мне не досталась шляпа, ведь я всю жизнь мечтал о такой! Тут что-то не чисто… Он говорил, что ему нравится кепка, но купил он всё же шляпу. Мол, кепок уже не было! Однако когда я покупал кепку, не было шляп, а он, я думаю, мог бы купить себе кепку, если бы уж очень хотел.

Шляпа. Мог, не мог, мало чего я хотел! Меня вполне устраивает моя шляпа! А ты доставай себе шляпу где хочешь — в Швеции, в Швейцарии, у Леонарда Коэна, на том свете! Он мечтал о шляпе, подумать только! Все мы о чём-то мечтали в молодости; я хотел быть коммерсантом, археологом, космонавтом, я мечтал о восьми любимых, я мечтал работать в ломбарде. Что же делать? Да, мечты не сбываются и жизнь берёт своё, и продолжается, и надо жить, таков империатрический категорив Канта, и я полностью разделяю убеждения великого кенигсбержца, и вполне могу обойтись и без кепки!

Кепка. Нет, не сможешь, не обойдёшься!

Шляпа. Обойдусь! У меня отличная шляпа, с видео, с компьютером, в дождливую погоду она легко переделывается в дом, там и часы, и стол, и окна — там есть всё!

Кепка. Кант! Категоричество! Знаю, знаю эти гнилые теории — юность, старость, от кармы никуда не денешься, травматизм души… В молодости я был влюблён в одну женщину, а она мне не дала и ушла к кому-то. Ну и что же, я всё равно хотел её полюбить, а потом прошло время и я позабыл её, а потом снова встретил и опять полюбил, а теперь вот снова разлюбил. Она выше меня на две головы, громадная, а я ведь не хочу её больше, совсем не хочу, но она всё равно, каждую ночь пытается залезть ко мне в квартиру; я живу на восьмом этаже, а она прямо с земли достает до окна и заглядывает ко мне, и своими ручищами лезет в кровать, под одеяло. Пришлось переставить кровать в дальний угол, поставить решётки на окна. А кепка моя — что же, она мне впору, я буду носить её до самой смерти, назло всем, назло тебе и твоей сраной компьютерной шляпе!

Шляпа. Носи, носи свою дерьмовую кепку, будь сам в дерьме, и каждый день снова надевай дерьмо, натягивай дерьмо на дерьмо!

Кепка. Ненавижу тебя! Ты мешал мне всю жизнь, ты всегда причинял мне вред и мерзкое горе!

Шляпа. Дерьмо! Ты всегда был дерьмом!

Режиссёр. Стойте! Не нужно! Мой фильм…

Кепка. Ненавижу! Ты разрушил, парализовал моё сознание, ты обманул меня и моих домочадцев! Ты разбил семь… нет восемь лампочек в моей чудесной квартире!

Шляпа. В твоей дерьмовой, пропахшей глицерином квартире никогда и не было лампочек, только дешёвая полуавтоматика и дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Полная. Посмотрите! Пока вы тут спорили, он убежал! Его нет!

Худая. Кто убежал?

Полная. Безбилетник!

Худая. Так ведь он не безбилетник, а билетник. А безбилетник кто-то совсем другой…

Пальто. Думаю, что он не убежал, а просто ушёл. Почему бы и нет? Вина не доказана, суд прекращён.

Рубашка. Честный человек просто так не ушёл бы! Он виноват виноват! Я всё время это говорил! Эх, упустили!

Контролёр. Да, это он… он ехал без билета… всё-таки это он!

Худая. Он? А говорили, что не он… Значит он не билетник, а безбилетник?

Полная. Что делать? Кого судить? Кто прав?

Контролёр. Эх черт, полтора года…

Полная. Ну а пуговица, а выпавший билет?

Контролёр. Это он. Я знаю, что это — он!

Полная. Я полная, юная, вечная, скучная женщина!

Я старая, сильная, гибкая, жадная женщина!

Я вечно скитаюсь, я жду и стараюсь, я — женщина!

Я долго ищу в подворотне кусочки-осколки!

Контролёр. Он! Это он!

Рубашка. Он, не он… раззява сибирская. Бежим, может мы ещё догоним его!

Контролёр. За мной, в погоню!

Режиссёр. Оператор вперёд! Сенсационный материал! Репортаж из гущи жизни! Они все просто сдохнут от зависти!

Толпа с рёвом устремляется в погоню. Улица опустела. Только Шляпа сидит на скамейке и листает мятую газету. Потом появляются Кепка, а чуть позже — Пальто и Купальник.