Смерть и семь немых свидетелей

1

— Ну и холодина у тебя, — произнесла Мария с порога. — Знаешь что? Пойдем на улицу, там приятней… Нам ведь есть о чем поговорить, — добавила она нерешительно.

— К черту! Иди сама! — Эмила даже не подняла глаз от книги. — Мне надоели пустые разговоры! — И так резко перевернулась на живот, что металлическая кровать под ней заскрипела. Подперев ладонями щеки, Эмила продолжала читать.

Все это выглядело довольно красноречиво, но Мария не сдавалась.

— Послушай, Мила, ну почему ты не хочешь поговорить? Спокойно, без эмоций. Разве мы не можем откровенно…

— Оставь меня в покое! — прервала ее Эмила.

— Мила, ты же добрая душа. — Мария повысила голос. — Что с тобой происходит? Пожалуй, здесь не обошлось без кого-то…

— Проваливай!

— Как ты со мной…

— …разговариваешь, — закончила фразу Эмила. — Потому что иначе не могу. С тобой уже нельзя нормально разговаривать. А спектакль, который ты сейчас разыгрываешь, — пустое притворство. Почему ты раньше не захотела внести во все ясность? Нет, ты бесилась, как фурия! И все повторится, если я затрону главное. Нет, мое терпение лопнуло.

— Даже не представляешь, как ты меня обидела. И у тебя хватило совести…

— Совесть! — Эмила в раздражении уселась на кровать. — Не смей говорить о совести, у тебя ее нет! Как трогательно ты беспокоишься о том, что здесь холодно! А сама выгоняешь меня в Праге из квартиры! Ведь на улице гораздо приятнее…

Мария молча повернулась и вышла. Пройдя коридором, стала спускаться по широкой каменной лестнице со стершимися ступенями. Сделав несколько шагов, она оступилась и едва успела ухватиться за деревянные перила. На секунду прислонилась к стене и закрыла глаза. Несколько раз вздохнула, стараясь овладеть собой и успокоиться. Она даже не услышала, как снизу к ней кто-то приблизился.

— Привет, Мария! Собралась на прогулку? Вечер сегодня теплый.

Этот голос она узнала бы из тысячи. Но все же приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что это действительно ее друг Рудольф Гакл. Точнее, бывший друг.

Гакл, высокий красавец, оперся рукой о стену и наклонился над Марией.

— Хочешь проводить меня?

— Что-то в этом роде, — засмеялся он в ответ. — Видишь ли, нам надо поговорить. Спокойно, без эмоций…

Мария вздрогнула, услышав собственные слова, только что сказанные Эмиле.

— Уходи отсюда, — сказала она тихо и снова закрыла глаза. Ей не хотелось его видеть. — Уходи отсюда, — повторила она жалобным, просительным тоном.

Гакл самодовольно ухмыльнулся.

— Не дури. Я сегодня много думал о пас с тобой. Мы такие давние друзья… Мне всегда казалось, что нашей дружбе ничто не грозит. Я очень дорожил ею, а ты вдруг из-за какой-то глупости…

— Ты называешь это глупостью? — в ее голосе послышалось презрение. Она открыла глаза и пристально посмотрела ему в лицо. Бледное, с угольно-черными глазами, оно напоминало лица испанцев на портретах, висевших в большом зале второго этажа. — Ты называешь это глупостью, — повторила медленно Мария. — Надо понимать так, что эта девочка для тебя ничего не значит — мимолетное увлечение…

— Послушай, нам надо объясниться. — Гакл накрыл ее руку своей ладонью. — Видишь ли, дорогая, эмоции для друзей — смертельный яд. Оставим их любовникам.

Они спустились с лестницы. Сквозь большие сдвоенные окна в коридор второго этажа лился слабый вечерний свет. Мария остановилась у оконной ниши и высвободила из его ладони руку.

Рудольф осторожно осмотрелся по сторонам. Конец коридора тонул в сумерках. Вокруг никого.

— Пойдем. — Он слегка обнял Марию за плечи — На улице сейчас хорошо. Там все тебе объясню. Не могу же я тебя лишиться. Ты для меня незаменима — мой друг, ближайший сотрудник, помощник. В жизни каждого мужчины появляются новые женщины, но остается…

— Говоришь как по писаному, Руда, — услышали они вдруг. — Эти медовые речи я уже читала в одном романе для дамочек. Там герой из-за молодой любовницы расстается со старой шлюхой и все точно так же ей объясняет. Но только она на это не клюнет, ведь не сумасшедшая. Правда, пани Залеска?

Из соседней оконной ниши вышла девушка. Невысокая, пухленькая, с пышной белокурой прической. Рудольф, отскочив при первых же ее словах от Марии, стоял с поникшей головой, словно преступник, застигнутый при краже музейных ценностей.

— Вы рассуждаете с очаровательной юной непосредственностью, Ленка, — улыбнулась через силу Мария. — Кстати, благодарю за комплимент. Это ничего, крошка, в девятнадцать мне тоже почти все люди казались развалинами, стоящими одной ногой в могиле. Слушайте, возьмите-ка нашего Рудольфа и идите с ним куда-нибудь погулять, он об этом только и мечтает. Но гуляйте где-нибудь подальше, чтобы нам не встретиться. Если возможно — никогда.

Она повернулась, чтобы уйти, но Рудольф неожиданно схватил ее за локоть:

— Подожди, пожалуйста!

Потом обратился к пышной блондинке:

— Потерпи, дорогая, мне необходимо обсудить с коллегой действительно очень важные…

— Он называет вас коллегой, — фыркнула девушка и в упор посмотрела маленькими карими глазками на старшую соперницу. «Сколько же в них злобы, — подумала Мария. — Уж скорей бы уйти отсюда, побыть одной…»

— Я тебе все потом объясню, моя девочка, — пообещал Гакл, — а сейчас оставь нас на минутку…

— Почему же потом, объясни ей сейчас, — предложила холодно Мария и вырвала руку.

— Она права. Что ты хочешь объяснить мне потом? Опять станешь болтать всякую чушь и лгать. А при ней не сможешь…

Блондинка вдруг умолкла и словно в испуге попятилась назад. Показалось, что Гакл стал выше ростом — так высоко он поднял голову и напряженно вытянулся.

— Перегнули палку, — повернулась к девушке Мария. — Руда с вами такой покорный, что диву даешься. Но будьте осторожны. Не слишком бередите ранимую душу гения.

— Ты можешь сказать то же самое себе, — буркнул он раздраженно.

— Вижу, что я не одинока, даже Ленка не понимает до конца твоего величия, — усмехнулась Мария.

Гакл решительно схватил ее за руку и повел к лестнице.

— Руда! Ты никуда не пойдешь! — испуганно пискнула Ленка и бросилась за ними.

— Ай-ай-ай, девочка! — Мария громко и хрипло рассмеялась. — Вы ведь ни за что на свете не оставите его со мной наедине, правда? Но чего вы так боитесь? Он же видит вас насквозь — для этого вы достаточно примитивное существо — и даже не удивится, когда я расскажу ему о сегодняшней пикантной сценке, которая может привести в ужас только меня, отсталую наивную старуху…

Мария не успела договорить, как Ленка подскочила к ней. Она хотела заткнуть сопернице рот или испытанным женским способом вцепиться в волосы, но Гакл перехватил ее руки. Женщины стояли лицом к лицу, словно борцы, приготовившиеся к схватке.

— Какие страсти! Я всегда говорил, что здесь нужен Шекспир, — раздался вдруг голос. В нескольких шагах стоял невысокий щуплый мужчина в очках. Все трое испуганно вздрогнули. Гакл отошел от Ленки и напустил на себя безучастно-высокомерный вид.

Мужчина внимательно смотрел на них, качая головой и смущенно улыбаясь.

— Какой Шекспир, пан Яначек? — нервно рассмеялась Ленка. — Идите, я с вами тоже пойду, — хоть согреемся немного в этом холодильнике. При чем здесь Шекспир, страсти…

— Мое прекрасное дитя, красавица с золотыми волосами!.. Кстати, подозреваю, что тут не обошлось без средства под названием «Палет колор шампунь» номер триста двадцать, выпускаемого, если не ошибаюсь, по лицензии… Да… Так вы спрашивали о Шекспире… Слышал я от нашего руководства, — он поклонился в сторону Гакла, — что обсуждаются планы культурных мероприятий в замке Клени. Говорили о каких-то летних концертах во дворе, «Флауто дольче» и прочие ансамбли… Чепуха! Я утверждаю, что это не замок, а крепость, мрачная крепость. Какие сладкие флейты, какой Моцарт! Здесь всегда пахло кровью, это место темных страстей. Шекспира играйте во дворе, там словно созданы декорации для его драм, там он будет к месту… Но меня не слушают. Впрочем, это неважно, я нахожу подтверждение своим мыслям на каждом шагу, когда брожу один по двору или темными коридорами. То и дело натыкаюсь на вздымающиеся груди, слышу мрачные угрозы, вижу налитые кровью глаза…

— Хватит! — закричал Гакл. «Хватит — тит», — отозвалось эхо.

— Что вы так нервничаете, пан Гакл, я же не говорю о присутствующих, вас это не касается, — с наивным видом заявил Яначек.

Наступившую неловкую паузу прервала Мария

— На чьи вздымающиеся груди вы наткнулись? — с улыбкой спросила она Яначека.

— Груди я выдумал. А налитые кровью глаза были у нашего Кваши, которого я встретил внизу около кикимор. Кажется, он мчался в ресторан «В раю». Если и настоящий рай так же загажен, то можно только радоваться, если вас из него изгонят. Ну а Квазимодо, как всегда, будет изгнан в полночь…

— Вам бы надо пойти за Квасаком, пани Залеска, — отозвалась Ленка, — он же из-за вас напьется. — Сумерки уже сгустились, и Мария не видела выражения лица девушки, но могла себе представить. Она молча направилась к лестнице, ведущей на первый этаж

В это время наверху, на площадке между вторым и третьим этажами, появилась Эмила.

— Мария, подожди, пойдем вместе! — крикнула она.

Но Мария, не поднимая головы, быстро спускалась по ступенькам. Яначек следовал за ней.

Эмила мгновение колебалась, потом сбежала к Гаклу и Ленке.

— Что с ней случилось? Куда она пошла?

— В ресторан за Квасаком, — ответила Ленка. — Есть же на свете такие несчастненькие, которых пинают, как хотят, — она с состраданием посмотрела на Эмилу, — а они все пекутся о тех, кто их лупит. Должна вам признаться, Мила, что больше всего на свете ненавижу рабские натуры.

— А я — потаскушек, — отрезала Эмила, повернулась к Ленке спиной и направилась к лестнице.

Эмила Альтманова остановилась у застекленной двери, ведущей во двор. Не открывая ее, прижала лицо к стеклу. На противоположной стороне, у высокой стены, стояла Мария и разговаривала с Яначеком. Беседа была оживленной, Мария возмущенно махала рукой перед самым носом коллеги. Яначек пытался возражать, но она — смотри-ка! — даже прикрикнула, потом повернулась к нему спиной, вынула из кармана ключи и открыла низкую дверцу в стене. Яначек пожал плечами и направился к воротам у правого крыла замка.

«Она снова в форме, — подумала Эмила, — не надолго же хватило ее смирения».

Эмила ошиблась и, наверное, призналась бы в этом, если бы могла видеть лицо Марии, когда та шла с опущенной головой через маленький дворик между стенами замка. Место это — небольшая скалистая площадка — было очень интересным, называлось оно барбакан.[1] Войти сюда можно было через дверцу со двора замка либо с противоположной стороны, где в наружной стене был такой же вход. Все, кто работал в замке, тщательно запирали обе дверцы. Никто, кроме сотрудников, не имел права заходить сюда. Ничего удивительного: здесь берегли от посторонних глаз необычную тайну замка Клени, известную лишь посвященным, — семь установленных на постаменты фигур величиной чуть больше человеческого роста. В середине прошлого века их вытесал из песчаника скульптор-самоучка. Работники замка прозвали эти скульптуры кикиморами. Удивительно смешные — со смеху можно лопнуть — и одновременно наводящие ужас — у тех, кто послабее, мурашки бегают по коже. Застывшие в причудливых позах, с вытаращенными глазами, фигуры были когда-то раскрашены. Недавно управляющий замком, дипломированный художник, восстановил краски. От этого скульптуры стали производить еще более жуткое впечатление. Кто впервые видел кикимор, долго не мог оправиться от потрясения.

Мария же равнодушно брела мимо них, погруженная в свои мысли. Она подошла к дверце наружной стены и открыла ее. Затем прошла опушкой небольшого лиственного леса, пышно называемого здесь заказником, и начала спускаться по тропинке, едва заметной на каменистой почве крутого косогора.

Внизу весело перемигивались в начинающейся ночи огоньки железнодорожной колеи, перерезавшей гору. Перехода в этом месте не было, и дежурная блокпоста, решительная пани Нечасова, сидевшая неподалеку в будке, гоняла разных хулиганов, шлявшихся по путям. Но к тем, кто работал в замке, особенно к пану Седлницкому, она иногда была снисходительной. Ведь тропинка намного сокращала дорогу к ресторану «В раю». Иначе пришлось бы огибать гору, на которой стоял замок, и идти через деревню по другую сторону вершины.

Мария не спешила. Села под железнодорожной насыпью, сняла туфлю и выбросила закатившийся камешек. Не спеша стала разглядывать раскинувшийся перед ней пейзаж.

Склон горы заканчивался дорогой, серо-белая лента которой едва виднелась. За ней вырисовывались силуэты нескольких домиков. Их окна угадывались по синеватым отблескам телевизионных экранов. Только из ресторанных окон лился яркий желтый свет. За домами чернела полоса лесонасаждений, а еще дальше текла река, ясно видная и ночью. В этих местах, недалеко от слияния с Лабой, Влтава была широкой. У берегов дожидались утра длинные и пузатые грубые суда с красными сигнальными фонарями на носу и корме.

«Если речники решили заночевать здесь, — подумала Мария, — значит, они сейчас в ресторане». В другое время она охотно посидела бы с этими бывалыми людьми, знавшими массу интересных историй. Но сегодня ее будто бы кто-то удерживал, она продолжала сидеть и смотреть на горящие окна. Вот кто-то открыл крайнее из них, поток света стал ярче, громче зазвучала песня, едва слышная перед этим:

Светит в окне луна,

ты проводи меня

на ту плотину за дом.

Как хорошо было в нем

нам с тобою вдвоем.

«Красиво поют, — оценила Мария, — даже на два голоса. И никто не пьян — кроме Рафаэля, разумеется».

Управляющий замком гордился своим необычным двойным именем — Ян Рафаэль Седлницкий. Предпочтение он отдавал Рафаэлю, ведь это имя недвусмысленно намекало на его профессию. К сожалению, было у него и известное всем прозвище — Квазимодо, против которого вначале безуспешно боролся, но потом смирился и автоматически откликался на все варианты, возникавшие в изобретательных головах сотрудников: Кваша, Квасан, Квасак…

«Не пойду к нему, — решила Мария. — Он уже под градусом, снова придется выслушивать его длинные речи». Она привыкла к одиночеству, любила разговаривать сама с собой. «Посижу еще, здесь красиво. Прекрасная теплая майская…»

Мария резко подняла голову, насторожилась. По косогору зашуршала щебенка, посыпавшаяся из-под чьих-то ног.

— Ах ты мерзавец, ах ты хулиган! — раздался резкий голос. — Ну-ка уходи с путей!

Вспыхнул четкий кружок света. Он запрыгал во все стороны и на мгновение ослепил Марию. Но она успела заметить черную тень, перескочившую через насыпь. «Пани Нечасова по пути на дежурство застала кого-то на рельсах», — поняла Мария. Свет фонаря удалился, и она, успокоившись, стала вглядываться в темноту, поджидая, кто из нее вынырнет. «Может быть, Мила, — затеплилась надежда. — Тогда вместе пойдем в ресторан или останемся сидеть здесь, это все равно. Главное, лишь бы между нами уладилось…»

Мария встала, повернулась к полотну дороги, но из темноты никто не шел. Ее снова охватило чувство тревоги. Не помня себя, она вдруг побежала вниз к освещенным окнам.

Когда Мария остановилась на пороге, никто в ресторане не обратил на нее внимания. Речники и местные жители сидели за длинным столом, тесно прижавшись друг к другу, обнимались и покачивались в такт известной песенке. Ян Рафаэль Седлницкий, или Квазимодо, не принимал участия в общем веселье; сидя за столиком в углу, он молча и печально смотрел в пивную кружку. Рядом с ним опирался локтями о крышку стола могучий бородач Иво Беранек, заведующий хранилищем замка и рабочий-ремонтник в одном лице. Напротив качался на ветхом стуле — в этом ресторане все было довольно ветхим — Дарек Бенеш, фотограф института охраны памятников. Он приехал в Клени вместе с Эмилкой Альтмановой для инвентаризации имущества замка.

«Не следовало мне сюда приходить, — подумала Мария. — Здесь все в порядке, Рафаэль сегодня напьется тихо, без шума». Она уже решила повернуть назад, но тут ее увидел Дарек и замахал рукой. Молодой фотограф с его, мягко говоря, сомнительной репутацией вызывал у Марии чувство неприязни, поэтому пошла она к столику с большой неохотой.

— Вот это гость. Садись с нами, — буркнул Рафаэль с мрачным видом. — Вот здесь, рядом со мной. Надо поговорить. Иво тебе уступит место.

Иво Беранек кивнул, но прежде, чем встать, сделал несколько больших глотков из пивной кружки, не спеша вытер ладонью густую черную бороду и только потом медленно, вразвалку двинулся к другому стулу. Его вялость не была вызвана алкоголем — таким был жизненный ритм заведующего хранилищем замка: неспешный, медленный, задумчивый.

Горчиц, официант и директор ресторана, поставил перед всеми маленькие толстостенные рюмочки с коньяком и сделал карандашом пометки на густо исчерканном листе.

— Ну вы даете, — Мария показала глазами на листок.

— За этот коньяк платит Иво, — сказал Рафаэль скорбно, как на поминках. — Он пас сегодня угощает. Дарек еще не успел как следует выпить, пришел только что, перед тобой.

— Пришел передо мной? — удивилась Мария. — Как же ты шел, Дарек? Не ты ли напугал меня у насыпи?

— Он что, о тебя споткнулся? — тряхнул головой Рафаэль, — будет тебе, ведь в «Рай» ведут разные дороги.

— Значит, вы подозреваете Дарека, — ухмыльнулся Иво. — Короче говоря, продолжаете считать его развратником.

Мария хотела что-то возразить, но Дарек резко вскочил, налетел на стол и быстро направился к выходу.

— Подожди! Я же так не думаю! — крикнул ему вслед Иво, но за молодым фотографом уже закрылась дверь.

— Готово. Мария любого может вывести из себя, у нее на это исключительный талант, — проворчал Рафаэль. — У тебя, Иво, тоже. Надо постоянно напоминать ему об этом? Каждый из нас в молодости поступал опрометчиво. Он за это получил свое.

Художник опрокинул в себя коньяк и запил его пивом.

— Ты называешь его поведение юношеской опрометчивостью? — Мария недоверчиво покачала головой.

Иво вынул трубку и начал выковыривать из нее пепел.

— Кстати, Кваша, — тягуче заметил он. — Вполне допускаю, что Дарек крался за пани Марией. Тут недавно он полдня шнырял по замку за Ленкой, девчонка перепугалась до смерти. Я ей сказал, чтобы в следующий раз пришла ко мне, я ему расквашу физиономию. Так что, пани Мария, если будет надоедать, скажите мне. А теперь выпьем, — он поднял рюмку.

— Я не хочу быть к нему несправедливой, — Мария сделала глоток. — Мила работает с ним целыми днями и ни на что не жалуется.

— Эмила не женщина, а меклепбургский мерин. Ладно, сменим пластинку. Я сказал тебе, Мария, что нам надо поговорить, — Рафаэль взглянул на нее, и она с опаской подумала, что он только внешне выглядит спокойным. На самом деле его глаза, окаймленные покрасневшими веками, блестели от злости. Иво медленно встал и поплелся к большому столу, за которым сидели речники. Там он плюхнулся на свободное место и махнул рукой Горчицу, обходившему столы с подносом, на котором стояли полные кружки пива.

— Рафаэль, не говори мне ничего, — попросила Мария. — Я заранее знаю, что ты хочешь…

— Подожди. — Он махнул рукой и смел со стола рюмки. — Плевать, они пустые. Горчиц!

— Я пойду. — Она привстала.

— Останешься здесь! — Он сильно сжал ей руку. — На минутку — а потом уходи!

— Пожалуйста, помолчи, — снова терпеливо проговорила она. — Выслушай сначала меня. — Рафаэль отпустил ее, и Мария потерла руку выше локтя. Горчиц поставил на стол полные рюмки. — Ты порядочный грубиян, — заметила она с упреком, — но сегодня я тебе все прощаю. Во всем виновата я и прошу меня извинить. У меня не было никакого желания тебя обидеть, правда, милый. В тот момент мне казалось, будто я молча, с испугом наблюдаю, как скандалит какая-то другая женщина — страшная, грубая, вульгарная. Наверное, это нервы, хотя на нервы сейчас сваливают все подряд. Прости… Знаю, ты можешь простить. Ведь я ни на грош не верю в то, что кричала… Если вообще помню свои слова… Пожалуйста, прости. Ты мне очень дорог. Давай забудем об этом. Все снова хорошо, и мы — друзья навеки. — Она неуверенно улыбнулась.

Рафаэль, нахмурив брови, какое-то время сидел и играл пустой рюмкой. Потом покачал головой.

— Говоришь, нервы, — произнес он медленно. — Меня это уже не интересует. Ты переборщила. Мне никогда не забыть отвращения в твоих глазах. Ты налетела на меня как фурия.

— Раньше я никогда ни на кого не налетала как фурия, — тихо заметила Мария, — а сегодня… Видишь, как низко я пала…

— Ради кого! — воскликнул Рафаэль. — Он тоже нал, только гораздо ниже!

— Ты заблуждаешься, — вздохнула она. — Не он был причиной моей истерики или как там это назвать. По крайней мере, непосредственной причиной. Мне сейчас так плохо, а еще и ты обижаешься!

— Конечно, тебе плохо, — кивнул он головой. — Тебя покинула Эмила, потому что ты стала невыносимой. Тебя оставил твой милый. За это, впрочем, ты на коленях должна благодарить господа бога. И покидаю тебя я, твой многолетний платонический поклонник, так называемый бескорыстный друг, а на самом деле странствующий рыцарь, который ради своей недосягаемой избранницы готов когда угодно… А-а… глупости! У меня никогда не было никаких шансов, и я знал об этом. Но мне нужно было так мало, Мария, так мало… но ты и это забрала у меня. Сегодня вечером. Сказанного вернуть нельзя, — закончил он торжественно.

— Думаю, что можно. — Она сжала руки. — Ты представить себе не можешь, как я сожалею обо всем. Именно сейчас ты мне нужен как никогда. Мне плохо и страшно. Об этом я хотела с тобой поговорить…

— «Мне плохо и страшно, — передразнил он писклявым голосом. — У насыпи меня напугал этот Варечек».

— Кажется, это был не Дарек, — сказала она задумчиво.

— Так слушай, Мария, даже колодец с живой водой пересыхает.

— Почти то же самое сказала мне только что Мила. Что… ее терпение лопнуло.

— Сочувствую. Только я, любимая моя, теперь уже бывшая, сделать ничего не могу. Полгода назад, даже еще вчера, я отдал бы что угодно, лишь бы избавиться от этого мучительного чувства, — и вот оно, случилось! — Рафаэль влил в себя еще одну рюмку, которую перед ним молча поставил Горчиц. — Конец, благородная дама. — Он снова начал кривляться. — Окончен бал, погасли свечи!

Мария медленно допила, хотя дешевый коньяк был ей противен.

— Ну, я пойду, — сказал она.

— Это будет самое лучшее, — согласился он.

— Проводишь меня?

— Я еще побуду здесь.

— Но я… скоро десять… темнота…

— Сексуальные маньяки сейчас как раз выстраиваются в очередь на косогоре.

Она молча встала и неуверенно направилась к двери

На полпути ее неожиданно охватил приступ страха «Нервы, — подумала она, — наверное, и вправду схожу с ума… Чего я так боюсь?» И словно в ответ из-за стола, где сидели речники, зазвучала песня.

Когда приплыли мы к святому Яну,

решила милая вернуться к маме.

Не бойся, золотце, ведь здесь твои друзья.

С тобой матросы и, конечно, я…

Мария повернулась на каблуках и подошла к большому столу. Ее приветствовали восторженными возгласами. Иво Беранек хотел уступить свое место и принести еще стул, но Марию уже схватил за руку молодой матрос и потянул к себе на длинную лавку. С веселым шумом все начали двигаться, чтобы освободить ей место.

— Что будет пить молодая пани?

— Ребята, спойте какую-нибудь песню о замках!

— Посмотрите на Венду, ему опять везет!

— Не верьте ему, пани, у него подружки на каждой пристани, до самого Гамбурга!

— «Знаю я чудесный замок около Йичина-а…» — затянул Венда, обняв при этом Марию за плечи. Остальные подхватили.

Мария вместе со всеми пела и раскачивалась в такт музыке. Спели несколько песен, стали рассказывать анекдоты и разные истории. Ей было хорошо, все страхи куда-то исчезли. Старший из матросов заказал на всех жареную колбасу. А потом Горчиц, который тоже был уже навеселе, признался, что в подвале у него припрятан ящик вина из Мельника.

— Тащи его сюда! — закричали все. — А то поишь нас какой-то водой!

— Только не в долг, не как в прошлый раз, — предупредил Горчиц.

— Скинемся! У кого что с собой есть — все на стол! — дал команду старший.

— «Винцо, винцо, ты бело-о…» — затянул Венда, но ему помешал Иво Беранек, который стал выбираться из-за стола.

— Куда спешишь, дружище?

Иво объяснил, что в постель, так как завтра с утра ему надо работать.

— А нам разве нет? — возмутились за столом.

— Пускай идет! А вы, пани, останетесь с нами?

Мария осталась и подтянула песенку о винце белом, потом — о рюмочке стеклянной, о Находском замке на круглой горе.

Отсутствие опасности ее словно убаюкало. В приятной и дружной компании время летело быстро. Забывшись, Мария совсем упустила из поля зрения Рафаэля, поэтому не заметила, что он не только не замедлил темпа в чередовании коньяка и пива. Оставаясь внешне спокойным, художник все больше багровел и — что тоже было недобрым признаком — бормотал что-то себе под нос.

Матрос Венда, который во время пения время от времени клал руку на плечи Марии, уже не выпускал ее из объятий. Приблизив лицо к ее волосам, он стал шептать, что здесь ему все надоело и не пойти ли им на судно. Как ни велик был соблазн хоть ненадолго избавиться от страха, преследовавшего ее, Мария отказалась:

— Это исключено. Не могу же я… — продолжить ей помешал крик и удар кулаком по столу. Все повернулись к Рафаэлю.

— Ты, сосунок! — заревел он так, что все вокруг задрожало. — У тебя еще молоко на губах не обсохло, а уже руки протягиваешь! А ты, бесстыдница! — Он перевел безумный взгляд на Марию. — Если уж решила соблазнять молокососов, то хотя бы не делай это на глазах у всех! Я болван, тысячу раз болван! И ты говоришь мне о морали! Сама бегаешь как потаскушка.

Венда попытался задержать Марию, но она неожиданно ловко перепрыгнула через его колени и побежала к выходу. Дверь за ней захлопнулась.

Все, включая Рафаэля, замолчали.

— Ты с ума сошел, Квасан?! — крикнул Горчиц, который первым пришел в себя.

— Вы чего нам портите вечер! — присоединился к нему старший из матросов. — Кто она вам, жена?

— Я ее убью, — прохрипел Рафаэль.

— Перестань! — подбежал к нему Горчиц. — Садись, сейчас принесу кофе с содовой водой. Выпьешь и пойдешь домой. Напьется, — бросил он через плечо, — а потом себя не помнит…

— Мария! — крикнул Рафаэль, но в его голосе слышна была не злоба, а скорее тоска. — Мария!

Нетвердой походкой он направился к выходу, налетел на косяк и едва не упал. В последний момент ему удалось ухватиться за ручку, дверь распахнулась, и Рафаэль вывалился наружу.

— Сумасшедший горбач, — проворчал Горчиц и пошел закрывать за ним дверь.

— «Меня милка разлюбила», — запел Венда, остальные весело подхватили.

Мария выбежала наружу, но не пошла к замку, а прижалась к стене сарая, примыкавшего к ресторану, и стала ждать. Вскоре раскрылась дверь, и в пучке света появилась качающаяся фигура Рафаэля. Он упал на колени, но сразу же поднялся, перебежал через дорогу и полез вверх по насыпи. Мария скорее слышала, чем видела, как он часто падает, потом его тень мелькнула около железнодорожных путей. Дальше за него неуверенным, но упорным продвижением вперед проследить было невозможно. «Мария!» — донеслось до нее уже издалека.

Из кармана полотняной юбки Мария вынула сигареты и закурила. Осмотрелась, постепенно успокаиваясь. Ночь была очень теплой. Время от времени луна показывала свое неясное, подернутое туманом лицо; потом снова пряталась за облачную завесу. У противоположного берега реки мелькали огоньки буксиров, барж и теплоходов, а еще выше по течению в большой каменоломне ярко светили дуговые лампы. Издали они бросали слабый свет на склон горы. До Марии донесся рокот бульдозеров — работала ночная смена.

Этот самый обычный земной звук помог ей освободиться от нахлынувшей тоски. Она бросила сигарету и направилась к железнодорожному полотну. Услышав шум приближающегося поезда, остановилась на краю насыпи. Цепочка ярко освещенных окон, слившись в сплошную белую полосу, пролетела мимо, на миг ослепив ее. Грохот вагонов слабел и наконец смолк совсем, но она продолжала стоять и вслушиваться в черную тишину. Наверху, на косогоре, кто-то вдруг визгливо захохотал. Мария испуганно вздрогнула, но, догадавшись, что это ночная птица, скорее всего сыч, облегченно вздохнула и улыбнулась.

Наконец она решительно ступила на крутую тропу и пошла, не оглядываясь по сторонам, заставляя себя думать о завтрашней работе. «Эмила должна еще раз пересмотреть коллекцию французских портретов, может быть, этот Миньяр затерялся где-то среди них. Впрочем, есть ли в этом толк — все портреты проверены уже дважды. Тогда где он… Напишу директору института докладную, пусть решает, что делать. Для Беранека это конец. Сам виноват, у него здесь такой кавардак, какого я в жизни не видела. Надо же было уродиться таким лентяем. А вообще существуют ли мужчины без недостатков? Я таких в жизни что-то не встречала. Вот и Рафаэль этот, пьяница несчастный…»

Мария остановилась и резко обернулась. Ниже по склону в зарослях ольхи затрещали ветки, зашуршали листья. Она немного постояла, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме, но ничего не увидела — мешали огни за рекой. Снова послышался шум, теперь слева от нее, и одновременно — в другом месте, подальше. «Дикие кролики, — наконец догадалась она, — косогор кишит ими». Мария ускорила шаг, а в пологих местах переходила на бег. «Рафаэль жарит их постоянно, недавно даже достал новый рецепт приготовления, с шалфеем». Она представила себе его кухню в замке Клени — черную каморку, где он готовит пищу и пропускает по рюмочке — якобы для аппетита. «Он говорил, что здесь кролики — как лошади».

Ей показалось, что треск раздался у нее за спиной. Впереди был самый крутой участок пути, но она преодолела его бегом. Воздух из легких вырывался с хрипом, в груди покалывало. Вот и ровное место, теперь небольшой участок редких деревьев вдоль края заказника, стена замка, дверца.

Наконец-то, наконец!

Дрожащей рукой она нащупала отверстие для приготовленного заранее ключа.

Словно желая посветить ей, из-за туч неожиданно выглянула луна. Повернув ключ, Мария дернула обитую жестью дверь с проржавевшими петлями и быстро проскользнула внутрь. Затем с треском захлопнула и заперла ее. Захотелось постоять и немного отдышаться. Но вместо этого она пошла, теперь уже медленно, вдоль кикимор.

Край облака снова приглушил лунный свет. Смешные фигуры превратились в черные, уродливые и вызывающие страх тени. Не Мария к ним привыкла, они не пугали ее.

Вдруг она застыла в оцепенении: отчетливо послышался шорох за спиной. Мария хотела обернуться.

Но на это ей уже не хватило времени.