Смерть на Набу

Глава 16

Старуха не была ни дряхлой, ни хилой. Она учтиво поприветствовала его и даже предложила чаю — от которого он отказался. Малорум получил свою должность Главного следователя не просто так — он знал, что даже самые искренние на вид существа могут много что скрывать…

Неважно. Он все узнает. Его расследование подходило к концу — он вышел на самое важное звено. И он не будет теперь впустую тратить время.

— Я знаю традиции Набу, — сказал он, — Я знаю, что вы были главной при организации похорон вашей внучки.

Пожилая женщина, маленькая и крепкая, с собранными в пучок на макушке белыми волосами, чуть усмехнулась. Эта снисходительная улыбка заставила его лицо вспыхнуть от гнева.

— В нашем обряде похорон нет «главных». Я должна была поддержать в этом горе нашу семью… Набу, как вы можете видеть, не столь иерархическая система, как ваша. Да, у нас есть королева, но мы выбираем ее, также как и ее советников…

Малорум чуть было не заскрежетал зубами:

— Я не нуждаюсь в лекции по политической философии Набу.

Она склонила голову, но он успел заметить выражение, промелькнувшее на её лице. Она считала его напыщенным имперским идиотом.

Она ещё поймет…

— Бабушка должна следить за тем, чтобы всё шло как положено, чтобы не возникало никаких неувязок. Это может быть непросто на похоронах государственного значения, — продолжила она.

— Отчего умерла сенатор Амидала?

— Мы не знаем.

— Имелись ли следы насильственной смерти на её теле?

Он видел, что она вздрогнула. Сжала губы и отрицательно покачала головой.

— Кто привез её в Тид?

— Я не знаю. Меня вызвали уже когда она была здесь.

— Она не могла оказаться здесь сама по себе, — сухо сказал Малорум, — К тому моменту она была мертва.

Щеки старухи гневно вспыхнули. Конечно же, ей не понравилось, что он так небрежно говорил о её любимой внучке. И все же этот его тон был не случайным. Он знал, что единственный способ выведать у этой старухи что-то новое — это заставить её возмутиться — и тем самым ослабить контроль над своими словами.

— Кто бы ни привез её, все было сделано с должным сочувствием и деликатностью. Это было все, что заботило нас в то время, — ответила она.

— Она была беременна.

Старуха поджала губы.

— Семейство знало, кто был отцом ее ребенка?

— Это не касается никого.

— Как вы считаете, вам понравится провести некоторое время в имперской тюрьме?

— Не понравится, — ответила она, — Но если вы думаете, что ваши угрозы помогут вам получить какие-то ответы, то вы ошибаетесь.

Она смотрела на него. Ее глаза были темно-серые, с золотистыми блестками. Необычные глаза. Он был почти загипнотизирован на мгновение, увидев вдруг себя словно со стороны, почувствовав всё её презрение… Внезапное озарение открыло вдруг перед ним все её чувства.

Любовь. Большая любовь.

Сила. Храбрость.

Он отодвинул всё это как неинтересное ему и вгляделся глубже.

Что-то, что она подозревала, что подозревала только она одна…

— Падме не говорила нам, кто отец её будущего ребенка, — сказала она. Он увидел блестки пота на её лбу. Она была взволнована, возможно, даже испугана, — А мы не спрашивали. Подобные вещи — личное дело на Набу. Из-за войны мы несколько месяцев не видели её. Она была светом для нас всех, и наше горе, наша печаль — большие, чем вы можете себе представить. И почему вы считаете, что имеете право заявляться сюда и устраивать мне допрос — это выше моего понимания.

— Я имею такое право, — сказал Малорум, — Это право дал мне Император. Я — его личный представитель.

Эти слова уже были привычными, говорились словно сами собой. Они были не главными. Сейчас он слушал. Слушал, пытаясь уловить то, что она чувствовала, а не то, что говорила.

— Вы знали Анакина Скайуокера? — рявкнул он внезапно.

— Он был другом моей внучки, — сказала старуха.

— Вы когда-либо подозревали, что это он был отцом ее будущего ребенка?

В её глазах что-то блестнуло. На этот раз — не возмущение. Что-то… и это был ключ ко всему.

Она что-то знала.

Нет… подозревала.

Он подумал вдруг о своей интуиции; о том, что он чувствовал и называл для себя «потоком». Это всегда было внутри него. Когда он был моложе, он полагал, что он всего лишь умнее и талантливее остальных. Теперь же он знал — это не было проявлением его интеллекта, это было нечто другое, куда большее. И его постоянное расстройство было в том, что он не мог управлять этим «потоком» по своей воле.

Но теперь эта высшая интуиция была с ним, и он мог сосредоточить её на Рие Туле.

Его пристальный взгляд, видимо все же выбивал её из колеи, потому что теперь она смотрела куда-то сквозь него. И все же он чувствовал что-то — какую-то едва различимую надежду, что-то, о чем она не могла не думать, даже сейчас, сопротивляясь его воле… Что-то, что она не хотела бы, чтобы он знал… Что-то, что она ни за что ему не скажет…

Знание ворвалось в его мозг подобно вихрю, снося все прежние пустые логические построения. Только строжайшая внутренняя дисциплина, привычка держать внешнюю невозмутимость, выработанная годами ведения допросов, помогла ему сохранить все то же бесцветное выражение на лице.

Ребенок был жив.

Она говорила о ее внучке, и никогда — о ребенке, которого та носила. Что само по себе знак.

— Ребенок жив, — сказал он. И увидел по её лицу, что она предполагала это.

Теперь вопрос шел за вопросом, он надвигался, а она словно сжималась перед ним.

— Вы видели её ребенка?

— Кто-то связывался с вами по поводу ребенка?

— Кто-то приходил к ребенку?

— Падме знала, что ребенок жив, перед тем, как она умерла?

— Она отдала его кому-то?

— Ребенка где-то прячут?

— Где он?!!

Вопрос за вопросом. Старуха вскинула руки, словно защищаясь от летящих в неё камней.

Когда же она вновь сумела овладеть собой и подняла голову, она вся была одним сплошным вызовом. Она знала совсем немного, почти ничего, одни догадки — он мог видеть это. И она ни за что ничего ему не скажет.

Поэтому он просто убил её.