Смерть постороннего

И вот он сидел среди вещей и бумаг, которые уже никому не принадлежали. Среди целого мира, оставшегося без своего создателя и хозяина. Старик не хотел, чтобы к этому миру прикасались посторонние, он не хотел, чтобы кто-то видел разрушение этого маленького уютного мира, календарь которого словно запаздывал на три – четыре десятка лет.

Виктор тяжело вздохнул. Ему захотелось вдруг что-то забрать на память, выдвинуть ящики письменного стола, открыть комод, искать что-то, чтобы это что-то забрать себе. Вроде бы спасти. Но застывшая целостность и неподвижность этого маленького мира останавливала его. И он сидел, оцепенев, за столом. Сидел и смотрел на газетную вырезку и почтовую квитанцию, на ежедневник и другие тетради, лежавшие рядом.

Уличный шум затих и тишина улицы, объединившись с тишиной квартиры, словно пробудили его. Он взял газетную вырезку и сунул в карман дубленки.

Провел взглядом по стенам кабинета, но больше ни к чему не притронулся. Сходил на кухню и взял с газовой плиты спички. В стенном шкафчике в коридоре нашел бутылку оцетона и вернулся в кабинет. Стараясь ни о чем не думать, он разбрызгивал оцетон на книги, стоявшие на нижних полках, на пачку старых газет под письменным столом. Потом взял полпачки этих газет и отнес в комнату, где положил их под обеденный стол. Туда же бросил белую в чайных пятнах скатерть. Потом прошелся, дотрагиваясь спичечными огоньками до газет, до всего, что могло привлечь пламя. Огонь уже шипел в кабинете и в комнате, но был он слишком слабый, чтобы наброситься со всей своей яростью на обреченный мир вещей. Виктор нашел в комоде пачку простыней, наволочки, полотенца и все это бросил в огонь. Бросил туда и плащ Пидпалого, висевший на вешалке в коридоре.

В воздухе заметались черные пылинки. Воздух согрелся и стал медленно кружиться по комнате, наполняясь дымом и искорками огня. Виктор отступил в коридор.

Треск огня становился все громче. Пламя уже пробивалось через столешницу и лизало ноги стола.

Виктор нащупал в кармане ключи от квартиры Пидпалого. Отошел к двери, потом быстро вернулся и выключил свет в комнате. Огонь сразу побагровел, стал красивее и страшнее.

Выйдя на площадку, Виктор закрыл за собой двери на ключ.

На улице он обошел дом и остановился напротив окон квартиры старика, наблюдая за поднимавшимися к потолку комнаты языками пламени. Взгляд его ушел вверх, на второй этаж. Свет там не горел – люди или спали, или еще не пришли домой.

Виктор снова посмотрел на окно, за которым плясало пламя.

– Ну все, – думал он, – обещание выполнил…

А пальцы рук дрожали и холод толкал в спину.

Обернувшись, Виктор увидел на углу соседнего дома телефон. Подошел, вызвал пожарных.

Донесся звон стекла, словно огонь пробивал себе выход наружу. Какая-то женщина закричала. А минут через пять зазвучали приближающиеся сирены пожарных машин.

Когда две машины подъехали и пожарники засуетились, разматывая шланги и перекрикиваясь, Виктор последний раз посмотрел в сторону обреченного пламени и неспеша пошел в сторону метро.

На языке ощущался привкус дыма. Легкие снежинки опускались на лицо Виктора и тут же, не успев расстаять, отлетали в сторону – холодный ветерок помогал им добраться до земли.

– От твоих волос пахнет костром, – сонно прошептала Нина, когда Виктор, ненароком разбудив ее, забрался под одеяло.

Что-то буркнув в ответ, он повернулся к ней спиной и тотчас заснул, словно придавленный усталостью.

Проснулся около десяти. Услышал, как рядом Соня разговаривала с пингвином. Повернулся.

– Соня, – сказал он. – А где тетя Нина?

– Ушла, – девочка обернулась. – Мы позавтракали, а потом она ушла. Мы тебе там оставили покушать…

На кухонном столе Виктор обнаружил два вареных яйца и записку, придавленную солонкой.

"Привет. Не хотела тебя будить. Я сегодня помогу маме Сережи по хозяйству – надо сделать покупки и постирать белье. Как закончу – сразу вернусь. Целую, Нина."

Виктор покрутил в руках записку. Дотронулся до яиц – холодные.

Сделал себе чаю и позавтракал.

Вернулся в спальню.

– Ты Мишу кормила? – спросил он Соню.

Соня обернулась.

– Да, он сегодня две рыбы съел, но все равно какой-то скучный! Дядь Витя, почему он такой скучный?

Виктор присел на диван.

– Не знаю, – сказал он, пожав плечами. – Мне кажется, что веселые пингвины бывают только в мультфильмах…

– А в мультиках все звери веселые, – махнула ручонкой Соня.

Виктор присмотрелся к девочке, заметил на ней новое платьице изумрудного цвета.

– У тебя новое платье? – спросил он.

– Да, Нина подарила. Мы с ней вчера гуляли и в магазин зашли… Там она его мне и подарила. Красивое, да?

– Да.

– Пингвину тоже нравится, – сказала она.

– А ты его спрашивала?

– Да, спрашивала… – ответила девочка. – Но он ведь скучный… Может ему здесь плохо?

– Наверно, плохо, – согласился Виктор. – Он ведь холод любит, а тут тепло…

– А может его в холодильник?.. – предложила Соня.

Виктор посмотрел на стоявшего рядом с девочкой Мишу. Пингвин покачивался на лапах, было видно, как вздымается его грудка от дыхания.

– Нет, не надо его в холодильник, – сказал Виктор. – В холодильнике ему будет тесно. Понимаешь, Соня. Ему, наверно домой хочется, а дом у него очень далеко.

– Совсем-совсем далеко?

– Да, в Антарктиде.

– А где Антарктида?

– Представь себе, что земля круглая. Представила?

– Как шарик? Представила.

– Так вот, мы стоим на вершине шарика, а пингвины живут внизу шарика, почти под нами…

– Кверх ногами? – хихикнула Соня.

– …да, – Виктор кивнул. – В каком-то смысле кверх ногами… Но когда они думают о нас, им кажется, что мы живем кверх ногами… Понимаешь?

– Да! – громко заявила Соня и перевела взгляд на Мишу. – Понимаю! А я могу сама кверх ногами стоять!

И она попробовала стать на голову, опираясь спинкой на боковину дивана, но не удержалась и упала.

– Нет, у меня получается! – сказала она, снова усаживаясь на ковер. Это после завтрака, я ведь теперь тяжелее…

Виктор улыбнулся. Первый раз он так легко и без внутреннего раздражения разговаривал с Соней. Первый раз за все эти несколько месяцев. Ему показалось это странным. Ведь он не переставал чувствовать Соню чужой и как бы случайной в своей жизни. Ему ее словно подбросили, а он оказался слишком добрым, чтобы отвести ее куда-нибудь, куда приводят подброшенных детей. Нет, конечно, это было не совсем так. Какой-то странный долг руководил им по отношению к Соне. Миша-непингвин, которого он и знал-то едва ли, доверил ему свою дочь в момент, когда ему грозила опасность. Он бы и забрал ее наверняка, будь он жив. Но теперь забирать ее было некому. Миша ни разу не упомянул про ее мать. А потом его друг-враг Сергей Чекалин пытался отобрать ее у Виктора. Но пытался как-то вяло и ненастойчиво. И ушел, не попрощавшись и не настаивая… И вот Соня прижилась в его квартире, особенно не беспокоя его и не надоедая. Правда в этом была уже заслуга Нины, Нины, которая, конечно, не появилась бы здесь, если б не было Сони… И тогда жили бы они вдвоем с Мишей по-прежнему, не плохо и не хорошо, а так, обыденно.

Около трех пришла Нина. После Сережиной мамы она еще раз прошлась по магазинам и теперь выкладывала на кухонный стол из хозяйственной сумки детские сырки, сосиски, творог…

– Знаешь, – сказала она, увидев вошедшего на кухню Виктора. – Сережа звонил из Москвы. У него все в порядке…

Она поцеловала Виктора.

– А ты еще костром пахнешь! – сказала и улыбнулась.

Прошло несколько дней. Однообразных и тихих. Единственное, что Виктор сделал за это время – поменял два замка на двери. Сам купил и сам поменял. Чувства удовлетворения хватило на несколько часов, а потом снова стало скучно. Надо было что-то делать, но делать было нечего. И писать не хотелось.

– Дядь Витя! – крикнула утром восхищенная Соня, стоя у балконной двери. – Сосульки плачут!

Снова пришла оттепель. Пора бы уже – начало марта.

Виктор ждал весну, словно тепло могло решить все его проблемы. Хотя, когда он задумывался о своих проблемах, то понимал, что и проблем-то как таковых почти нет. Деньги пока есть, тем более, что главный неожиданно вернул долг с помощью загадочной "ночной почты". А на шкафу в сумке рядом с пистолетом лежит еще толстенная пачка стодолларовых банкнот, и хотя это деньги Сони он, как ее неофициальный опекун, имеет моральное право на какую-то их часть.

Нина по-прежнему целыми днями возилась с Соней, то дома, то на улице, оставляя Виктора наедине с собой. Но ночь снова объединяла их и Виктор, понимая, что никакая это не любовь и не страсть, но все-таки ждал очередной ночи, ждал телом и руками. Обнимая Нину, лаская ее и занимаясь с ней любовью, он забывался. Тепло ее тела казалось той самой весной, которую он с нетерпением ждал. А потом, глубокой ночью, когда она уже спала, тихо посапывая во сне, он лежал с открытыми глазами и с каким-то странно-уютным ощущением устроенного быта. Он лежал и думал, что все у него есть, все для нормальной жизни. Жена, ребенок, домашний зверек пингвин. И хотя искусственность объединения всех четверых в одно целое была ему очевидна, но он отбрасывал эту очевидность ради чувства уюта и временной иллюзии счастья. Хотя кто знает, может это счастье не было таким иллюзорным, каковым его изображали утренние здравые мысли Виктора. Но что ему за дело было ночью до утренних мыслей. Само чередование ночного счастья и утреннего здравомыслия, постоянность этого чередования словно доказывали, что он был и счастлив, и здравомыслящ одновременно. А значит все было в порядке и жизнь стоила жизни.

Неожиданный телефонный звонок застал его в кухне – он как раз вытаскивал из морозильника завтрак для пингвина. Бросив порезанную на куски рыбину в миску, Виктор прошел в гостинную и снял трубку.

– Приветствую! – прозвучал знакомый ему голос. – Как жизнь?

– Нормально.

– Я уже в Киеве, – сказал голос и Виктор сразу понял – это был главный. – Можешь считать свой отпуск оконченным…

– Так что, мне подъехать в редакцию? – спросил удивленный Виктор.

– Зачем же тратить время? Я пришлю курьера. Отдашь ему готовые тексты, а он тебе новую работу передаст. Ты будешь дома?

– Да.

– Ну вот и славно! Кстати, хоть ты и не член профсоюза, но отпуск у тебя был оплаченный! Пока!

Виктор варил кофе и радовался тишине в квартире – Нина с Соней уехали в Пущу-Водицу искать подснежники. В этой тишине можно было теперь присесть за стол с чашечкой кофе и спокойно подумать обо всем. В этой тишине можно было бы даже сидеть и не думать, а просто пить кофе, сосредотачиваясь на его вкусе и не подпуская близко к себе никакие мысли, способные нарушить состояние покоя души.

Но усевшись за стол и пригубив крепкий кофе, он тотчас почувствовал волнение.

Миша уронил кусок рыбы и Виктор нервно вздрогнул, отогнулся вправо, посмотрел на пингвина.

Вкус кофе отодвинулся на второй план. Волнение наростало. Нервные, испуганные мысли одолевали его вопросами.

Что теперь? Снова "крестики"? Снова подчеркнутые красным факты биографий людей, не знающих о том, что их "некролог" уже в работе? Редкие кофепития в кабинете у главного? Его доброе отношение к Виктору, дрожащие округлые буквы его почерка? Его письменная лаконичность, приверженность к одному единственному слову "отработан", аккуратно выведенному многократно на оригиналах "крестиков", уже сообщивших читателям газеты о закончившейся жизни очередного человека, заслужившего расширенный некролог?

Новый жанр, жанр изобретенный Виктором был жив. В отличие от многих героев этого жанра. Но Виктор уже не ощущал потребность в славе, он уже давно не хотел кричать: "Это я написал!". Его вполне устраивала анонимность "Группы Товарищей".

Он чувствовал, что в этой Группе он не одинок. Главный тоже был одним из Товарищей этой группы. Кто-то еще был членом Группы, может быть даже главным Товарищем. Этот кто-то одобрял "крестики", размашисто расписываясь поверх текста Виктора. Но что он одобрял, Виктору теперь было не совсем ясно. Одобрял ли он текст или же героя текста? И эти даты, очевидно определявшие день публикации некролога, но явно проставленные когда герои некролога были еще живы? Плановое хозяйство смерти?

Нет, понимал Виктор, этот некто одобрял не качество текста, не его философские отступления и удачные подачи неожиданных жизненных поворотов героев. Некто одобрял самих героев, определяя сколько им осталось жить. И главный редактор играл во всем этом процессе неожиданно мелкую роль. Он сам был своего рода смесью курьера и автобусного контролера. И хотя в его обязаности наверняка входила публикация "крестиков" в указанный день, но и эта роль не казалась теперь Виктору особенно значительной. Как и его собственная роль, которую он все-таки до конца не понимал.

Вопреки логическому движению мыслей, неожиданное воспоминание вдруг отвлекло Виктора и бросило его в дрожь. И хотя он, казалось, уже почти понимал происходящее, но это воспоминание словно отбросило его назад, оттолкнуло от попытки решить уравнение с одним неизвестным и двумя известными.

Он вспомнил последние слова главного, сказанные им в ответ на любопытство Виктора. Той ночью, когда Игоря Львовича внизу ждала машина, чтобы отвезти в аэропорт.

"Тебе расскажут обо всем только в том случае, если твоя работа, как впрочем и жизнь, больше не будет нужна…"

Тогда Виктору казалось, что он прощается с главным навсегда. И как-то естественно думалось, что и его работе пришел конец, хотя неожиданная загадка, обнаруженная им в сейфе у главного, все равно его тревожила. Но уже на следующий, кажется, день, эту загадку словно само время отодвинуло куда-то в прошлое. И возникшее в воображении Виктора расстояние времени между уже прошлой загадкой и самим собой, перешагнувшим через очередную линию своей жизни, будто бы притупило его интерес к этой тайне, соавтором которой он очевидно был. "Лучше ничего не знать, но быть живым. Особенно, когда все уже в прошлом." – думал тогда он.

И вот оказалось, что никакое это ни прошлое. И все продолжается. И он должен продолжать работать, обращая особое внимание на строчки, подчеркнутые красным карандашом.

– Стоит ли пытаться узнать, что происходит? – думал теперь он. Стоит ли? Стоит ли рисковать своим пусть даже странным, но все-таки уютом, своим спокойствием? Ведь все равно придется писать эти "крестики", придется быть нужным, чтобы оставаться живым.

Снова вспомнилась та последняя фраза главного.

Нет, решил Виктор, черт с ним, но гораздо спокойнее не думать обо всем этом.

Он взял с подоконника папку с давно уже готовыми "крестиками" на военных. Просмотрел фамилии и тексты.

"Какая мне разница, что произойдет с этими генералами, – подумал он. – Какая мне разница на какое число кто-то неизвестный запланирует их смерть с последующей публикацией некролога? Некролога, прочитав который можно подумать, что покойный честно заслужил свою смерть?…"

Если его жизнь так зависит от работы, то пускай эта работа продолжается. И тогда может действительно лучше всего просто как бы отодвинуться от происходящего. Нет, не делать никаких глупостей, не попытаться исчезнуть, затеряться в каком-нибудь другом городе, а поступить гораздо проще. Воплотить в жизнь мечту Нины – купить в селе домик, перебраться туда и счастливо жить там вчетвером. Писать эти "крестики" и отправлять их в город, как в какую-то другую страну, страну, в которой далеко не все в порядке.

Виктор все еще был поглощен своими мыслями, когда пингвин, положив голову ему на колено, заставил его вздрогнуть. Он посмотрел на Мишу, погладил его.

– Хочешь в деревню? – негромко спросил он пингвина и сам как-то горько улыбнулся – настолько нереальными показались ему все эти мечты.

И вот, словно действительно вчера закончился отпуск, Виктор сидел за печатной машинкой и попивая горячий кофе смотрел на с трудом выстраивающийся текст нового "крестика". Вторую половину кухонного стола занимала Соня, разложив там свои карандаши и фломастеры. Нина куда-то ушла утром, даже не оставив записки, но Виктора это не беспокоило. "Наверно, ненадолго", – решил он.

В папке с новыми материалами, которую принес вчера вечером курьер, кроме досье на нескольких представителей Министерства здравоохранения Виктор нашел конверт с отпускными. По крайней мере именно это единственное слово было напечатано на бумажке, вместе с пятьюстами долларами найденной им в конверте. Деньги немного подняли творческий дух Виктора, но все равно дело продвигалось страшно медленно. Слова не выстраивались в "боевой порядок", предложения рассыпались и Виктор нервно забивал их "иксами" и строил новые.

– Похоже? – спросила вдруг Соня, показывая свой рисунок.

– А что это? – Виктор присмотрелся.

– Это – Миша! – сказала Соня.

Виктор отрицательно замотал головой.

– Больше похоже на курицу… – задумчиво проговорил он.

Соня насупилась, посмотрела сама на рисунок и бросила его на пол.

– Не сердись! – попросил ее Виктор. – Надо учиться рисовать с натуры…

– А как это?

– Очень просто: садишся напротив Миши, смотришь на него и рисуешь. Тогда будет похоже.

Соне понравилась эта идея и она, собрав все карандаши и фломастеры и взяв у Виктора еще несколько листков бумаги, пошла искать Мишу.

Виктор вернулся к тексту. С грехом пополам закончил первый "крестик" и потер руками виски. Видно отвык он уже от этой работы.

В коридоре хлопнула дверь.

"Нина", – понял Виктор и посмотрел на будильник, стоявший на подоконнике.

Почти полдень.

Через минуту Нина зашла на кухню.

– Привет! – она почему-то радостно улыбалась.

Виктор не видел особенных причин для ответной радости.

– Привет, – довольно сухо сказал он.

– Ты ничего не замечаешь? – спросила Нина.

Виктор осмотрел ее. Те же джинсы, знакомый свитерок. Все то же.

Он пожал плечами, посмотрел ей в лицо с недоумением во взгляде и вдруг что-то действительно остановило его внимание. Что-то заставило его пристальнее всмотреться в лицо, в улыбку Нины.

– Ну что? – торопила она, улыбаясь.

– Зубы? – удивленно произнес Виктор.

Действительно, улыбка обнажила красивые белые зубы, никакой желтизны. Словно девушка, рекламирующая зубную пасту.

Виктор сам улыбнулся.

– Наконец-то увидел, – сказала довольная Нина и, подойдя, чмокнула Виктора в щечку. – Целый месяц пришлось ждать, – сказала она. – Там где без очереди, там четыреста долларов хотели, а так я за восемьдесят сделала…

– Нина, Нина! – забежала на кухню Соня с листком бумаги в руках. Посмотри! Я Мишу нарисовала!

И она показала Нине рисунок. Нина опустилась на корточки, посмотрела на рисунок и погладила Соню по головке.

– Молодец! – сказала она. – Мы его в рамку и на стенку повесим!

– Правда? – обрадовалась Соня.

– Конечно! Чтобы все на него смотрели!

Виктор тоже присмотрелся к рисунку. Что-то там, конечно, от пингвина было.

– Ладно! – Нина поднялась с корточек. – Кажется, сегодня мы все заслужили вкусный обед! Освобождайте кухню!

Соня понесла свой рисунок в комнату, а за ней следом вышел Виктор.

– Она уже совсем, как хозяйка тут распоряжается, – подумал он, но при этом нисколько не рассердился. Скорее эта мысль даже обрадовала его.

За окном накрапывал первый весенний дождик. Снег во дворе дома уже почти расстаял и только под кустами еще можно было видеть его смерзшиеся комки. Но это уже были обреченные остатки зимы. Пройдет еще несколько дней и свежие зеленые травинки выползут из прогревшейся земли.

Виктор сидел за кухонным столом, повернувшись к окну. Рядом остывала чашка чая, а он, забыв о ней, смотрел во двор. Не смотря ни на что, он с нетерпением ждал весеннего тепла. И хотя вряд ли оно могло изменить его жизнь, но какая-то смутная и ничем не оправданная надежда заставляла его улыбаться, замечая острые лезвия солнечных лучей, пробивающиеся через слабые тучи и облака.

На столе лежала папка с уже законченными текстами очередных "крестиков". Можно было уже звонить главному и докладывать ему о сделанной работе, а можно было подождать еще денек, оттягивая работу над следующей партией досье на попозже.

– Интересно, – подумал Виктор, отвлекшись от дождя. – Кем окажутся герои следующих некрологов?.. Космонавтами? Подводниками?

Он уже привык, что получаемые им для работы досье объединяли людей уже объединенных общими интересами или профессией. Военные, работники Минздрава, депутаты парламента… И это уже не казалось ему странным. Давно была забыта тетрадь, которую он завел только начав свою работу главный как-то сказал ему, что больше никакой самодеятельности при выборе героев не допустит. И с тех пор Виктор перестал читать газеты, перестал выискивать в них фамилии Очень Важных Персон. Теперь он работал исключительно над "полуфабрикатами", над подробными досье. Это было и легче, и подозрительнее. И чем больше он работал, тем больше подозрений у него возникало, пока они не превратились в полную уверенность, что все это дело с "крестиками" – часть явно криминальной операции. Но эта уверенность никак не повлияла на его ежедневную жизнь и работу. И хотя не думать об этом он теперь не мог, но и думалось ему с каждым днем легче, тем более, что он реально осознавал всю невозможность изменить свою жизнь. Раз уже оказался в такой упряжке – надо тянуть лямку до конца. И он ее тянул.

В комнате зазвонил телефон, а через мгновение в кухню заглянула Нина.

– Витя, тебя!

Виктор зашел в гостиную, поднял трубку.

– Алло, Витя? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да.

– Это Леша, помнишь? Я тебя с кладбища подвозил…

– А-а, привет. – Сказал Виктор.

– Есть очень важное дело… Я подъеду минут через двадцать к твоему парадному. Увидишь, что машина внизу – выйдешь!

– Кто это? – спросила Нина, глядя на Виктора, застывшего в недоумении, все еще сжимая трубку в руке.

– Знакомый… – сказал он.

– А мы с Соней учимся читать, – сказала Нина. – Да, Соня?

– Да, – подтвердила девочка, сидевшая на диване с книжкой в руках.

Услышав подъехавшую к парадному машину, Виктор оделся и спустился вниз.

– Садись! – пригласил его внутрь Леша.

Хлопнула дверца. В машине было холодно.

– Как там зверь? – с подчеркнутой дружелюбностью спросил Леша, поглаживая свою бороду.

– Нормально, – ответил Виктор.

– Тут такое дело, – поменяв выражение лица на серьезное, продолжил Леша. – Я хотел тебя со зверем пригласить на одно дело… Не очень веселое, но… Во всяком случае не бесплатно.

– Какое дело? – сухо поинтересовался Виктор.

– У моих друзей шеф погиб. Завтра похороны. Ну знаешь, серьезные похороны. Гроб с бронзовыми ручками – за полторы штуки. Я им как-то про твоего пингвина рассказывал и они вот вспомнили… Они тебя и приглашают с ним на похороны.

– Зачем? – удивился Виктор, посмотрев Леше в лицо.

– Как тебе объяснить… – Леша поджал в раздумьи нижнюю губу. – Во всяком деле должен быть стиль… Они просто подумали, что похороны с пингвином – это стиль… Как бы по самому высокому классу. Он ведь сам по себе траурный, черно-белый… Понимаешь?

Виктор слушал Лешу и хоть он понимал, о чем тот говорил, но все это казалось ему похожим на глупую шутку. Он еще раз пристально посмотрел Леше в глаза.

– Ты серьезно? – спросил он, хотя выражение лица Леши было более, чем серьезным.

– А штука баксов за прокат пингвина – это несерьезно? – Леша напряженно улыбнулся.

– Мне это не очень нравится, – признался Виктор, окончательно удостоверившись, что Леша не шутит.

– Честно говоря, у тебя нет выхода, – сказал бородач. – Нельзя отказываться – друзья покойного могут обидеться… Не создавай себе проблемы. Я завтра заеду к десяти.

Виктор выбрался из машины. Проводил ее взглядом, пока она не исчезла за домом напротив, свернув в сторону дороги.

Вернувшись домой, он закрылся в ванной. Пока набиралась вода – стоял перед зеркалом и смотрел на себя, как на фотографию, которую хотел запомнить.

На следующий день они ехали в старой лешиной иномарке на Байковое кладбище. Леша сидел впереди, Виктор с Мишей – на задних сидениях. Ехали молча.

На въезде на кладбище их машину остановил парень в пятнистой военной униформе. Он наклонился со стороны водителя, кивнул Леше и махнул рукой, мол проезжай.

Мимо машины проезжали памятники и оградки. Виктор чувствовал себя паршиво.

Впереди показался застывший кортеж иномарок, перекрывший аллею.

– Придется немного пешком пройти, – сказал, обернувшись, Леша.

Он достал из бардачка бинокль, повесил себе на грудь и выбрался из машины.

Небо над кладбищем было безоблачное. Светило солнце и в воздухе звенели не к месту веселые птичьи трели. Виктор осмотрелся.

Потом они шли неспеша вдоль новеньких крутых иномарок вперед, туда, где уже толпился народ в ожидании похорон.

– Зачем тебе бинокль? – спросил на ходу Виктор.

Леша обернулся – он шел немного впереди.

– У каждого своя работа, – сказал он. – Моя – обеспечивать охрану и спокойствие, чтобы никто не испортил праз… – Леша вдруг запнулся, потом продолжил, – чтобы все было в порядке…

Виктор кивнул.

Они подошли к толпе. Аккуратно и траурно одетые люди расступились, пропуская их вперед.

Остановились у самой могилы, рядом с открытым гробом, в котором лежал мужчина лет сорока, уже седой, в очках с золотой оправой. Поверх стильного костюма лежали букеты цветов, закрывавшие его по грудь.

Виктор, остановившись, напряженно обернулся и вдруг понял, что Леша пропал. Они вдвоем с пингвином стояли среди совершенно незнакомых мрачных людей. И, казалось, никто совершенно не обращал на них внимания, ни на самого Виктора, ни на пингвина.

У изголовья покойника стоял священник с открытой библией. Что-то бурчал себе под нос. За его спиной стоял молодой парень в рясе – видимо помощник.

Виктору хотелось закрыть глаза и переждать все. Но в атмосфере этих похорон присутствовало какое-то напряжение, почти электрическое, и оно словно иголками покалывало кожу лица Виктора и руки, передавая ему нежеланную, раздражающую бодрость. Он стоял неподвижно – точно так же, как и пингвин. А перед ним происходил похоронный ритуал. И на лбу покойника уже лежала какая-то бумажка с нарисованным крестом и надписью на церковнословянском языке. И священник открыл свою книгу на очередной закладке и завел наигранным баритоном свой мрачный речетатив. Все склонили головы. И только пингвин не пошевелился – он и до того стоял, наклонив голову и глядя в могилу.

Виктор покосился на Мишу.

"Мы тоже часть этого ритуала" – подумал он.

Когда два чистеньких могильщика опустили гроб на веревках в могилу, участники похорон ожили. Земля застучала о крышку гроба.

Виктору показалось, что на них с Мишей первый раз обратили внимание. Просто косые взгляды, хотя и наполненные то ли любопытством, то ли печалью.

Подошел Леша.

– Родственники приглашают тебя на поминки, – сказал он. – В шесть вечера в ресторане гостиницы "Москва". И вот, передали тебе…

Он протянул Виктору конверт. Виктор машинально спрятал его в карман, ни слова не сказав.

– Идите к машине, я вас догоню. – Произнес Леша и отошел в сторону.

Виктор оглянулся и заметил невысоко пожилого мужчину, снимавшего все на видеокамеру. Отвернулся. Присел на корточки перед Мишей.

– Ну что, поехали домой? – сказал он, с грустной улыбкой заглядывая в безразличные глазки пингвина.

Потом они ехали домой. Так же молча.

– Не забудь про поминки! – сказал на прощанье Леша.

Виктор кивнул. Машина уехала.

– Какие к черту поминки! – думал Виктор, поднимаясь по лестнице с пингвином на руках.

Вечером, уже уложив Соню, Виктор с Ниной сидели на кухне. Пили вино и разговаривали. Виктор рассказал Нине про "похороны с пингвином".

– Ну и что? – спросила она игривым голоском. – Если за это заплатили тысячу долларов – чего переживать?

– Да нет, – после минутной паузы проговорил Виктор. – Я не переживаю… Это много денег… Просто странно.

– Может, раз пингвин тоже стал зарабатывать деньги, ты мне зарплату повысишь? – улыбаясь, но вполне серьезно сказала Нина. И тут же, смягчив интонацию, добавила. – Я ведь все равно все на нас трачу. Соне ботиночки купила…

– Ради бога, не называй это зарплатой! – Виктор тяжело вздохнул. – Я тебе дам утром деньги, закончатся – скажешь…

Он пристально посмотрел на Нину и покачал головой.

– Ты чего? – спросила она.

– Да так… Что-то в тебе иногда деревенское…

– А я в деревне родилась, – утвердительно произнесла Нина и снова улыбнулась.

– Ладно, пошли спать! – сказал Виктор, поднимаясь из-за стола.

Утром Нина растолкала его. Сонными глазами Виктор посмотрел на нее.

– Ты чего? – спросил он, не имея ни малейшего желания вставать.

– Там какой-то кулек на кухне, – взволнованно проговорила Нина. – Иди посмотри!

Виктор поднялся, набросил халат. Нетвердо ступая прошел на кухню.

На столешнице действительно лежал плотно набитый чем-то кулек. Виктор вздохнул. Опять эти фокусы, подумал он.

Сходил в коридор, проверил замки. Входная дверь была закрыта.

Вернулся на кухню. Осторожно потрогал кулек. Рука угадала форму бутылки и Виктор уже более смелыми движениями стал распаковывать.

– Нина! – позвал он минут через пять, разобравшись с содержимым кулька.

Нина вошла, остановилась в изумлении перед заставленным едой столом. Тарелка с заливной рыбой, закутанное тонкой полиэтиленовой пленкой блюдо с традиционным ресторанным мясным ассорти, свежие помидоры, отбивная, бутылка "Смирновской".

– Откуда это? – спросила она.

Виктор скривил губы и показал пальцем на ободок блюда, где синие буквы объединились в слово "Укрресторанторг".

– Вон записка! – Нина кивнула на бутылку водки.

Виктор действительно увидел свернутый кусочек бумаги, скочем приклеенный к горлышку бутылки. Оторвал скоч и развернул записку.

"Старик, больше так не делай – покойников надо уважать! Это тебе от родственников, помяни Сафронова Александра, когда будешь пить. До встречи, Леша."

– От кого? – спросила Нина.

Виктор протянул ей записку. Прочитав ее, она уставилась на Виктора в недоумении.

– А что ты такое сделал?

– Не пошел вчера на поминки…

– Надо было пойти, – негромко проговорила Нина.

Виктор бросил на нее раздраженный взгляд и вышел из кухни. Он проверил карманы своей дубленки, нашел там визитку Леши. В гостиной решительно снял трубку телефона, набрал его номер.

Трубку долго не брали.

– Алло… – Наконец прозвучал сиплый сонный голос.

– Это Леша? – сухо спросил Виктор.

– Ну… – промычал Леша, видимо перебравший на поминках.

– Это Витя. Что это за фокусы с кульком?

– Какие фокусы?.. Это ты, что ли? Вить? Как там зверь?

– Послушай, как этот кулек попал ко мне на кухню? – раздраженно спрашивал Виктор.

– Как? Родственники покойного попросили… А что тебя беспокоит?

– Меня беспокоит, как этот кулек мог попасть ко мне через закрытые двери! – чуть не выкрикнул в трубку Виктор.

– Успокойся! Я тебя слышу, но у меня болит голова… Что ты там спрашиваешь? Через закрытые двери? Да нет таких дверей, которые полностью закрытые! Ты что, маленький?.. Ты там за Сафронова выпей, помяни его… Мне счас тоже похмелиться надо будет, но я еще посплю. На хрена ты меня разбудил?..

И Леша положил трубку.

Виктор покачал головой. Горько было осознавать свое бессилие, свою незащищенность.

– Витя, – позвала его из кухни Нина.

Он зашел.

Нина уже "накрыла" стол. Возле двух тарелок поставила стопки.

– Садись, чего добру пропадать! Пока свежее… – сказала она, потом повернулась к двери в коридор и крикнула: – Соня! Иди кушать!

– Надо этого помянуть, нехорошо… – сказала она, снова повернувшись ко все еще стоявшему перед столом Виктору, и показала взглядом на бутылку "Смирновской".

Он открыл бутылку.

Зашла Соня с листком бумаги в руке.

– Посмотрите, что я нарисовала! – она протянула рисунок Нине.

Нина взяла рисунок и положила на холодильник.

– Сначала покушаем, потом посмотрим! – учительским тоном произнесла она.

Прошел день и Виктор, получив от курьера очередную папку с досье, засел за пишмашинку. За окном светило весеннее солнце, и хотя на улице было еще прохладно, но здесь, на кухне, солнце не только разливало по столу свои желтые лучи, но и нагревало воздух. Работа и долгожданное солнечное тепло отвлекали Виктора от тяжести прошедших дней. И хотя все происходившее словно оставалось рядом, но работая, снова и снова вкрапливая в свою философскую словесную вязь подчеркнутые красным факты, Виктор уходил от своих огорчений, от всех этих событий, напоминавших ему о его беспомощности.

Во время одного из своих кофейных перерывов неожиданное воспоминание оживило его – вспомнил он, что какое-то время назад писал он "крестик" на человека по фамилии Сафронов. Уже забылось все: и кем был этот Сафронов, и что из его жизненных достижений было подчеркнуто красным карандашом. Но Виктор был уверен, что именно этого Сафронова они с Мишей на днях хоронили. И хотя стопроцентной уверенности у него все-таки не было, но то, что похороны были явно достойны некролога, как бы косвенно подтверждало правильность его догадки.

Он даже улыбнулся тогда, думая, что и сам выступил в роли "контролера" – сначала написал некролог, а потом поприсутствовал на похоронах, словно проверяя – действительно ли закопают?

Нина уехала с Соней на Днепр погулять и ничто не отвлекало Виктора от работы. И писалось ему в этот день легко. Он перечитывал напечатанные абзацы и, довольный собою, продолжал импровизировать на тему чужой смерти.

Сделав четыре "крестика", он выглянул в окно, пощурился на солнце и подошел к плите. Поставив чайник на огонь, прошелся по квартире. Опустился на корточки возле Миши, стоявшего у балконной двери, словно в ожидании холодного сквознячка.

– Ну что, живем? – спросил он пингвина, заглядывая ему в глазки.

– Живем, живем! – не дождавшись ответа, ответил он сам за Мишу и поднялся с корточек.

Увидел на стене два рисунка в стеклянных рамках. Подошел. Первый рисунок был уже знакомым ему портретом пингвина Миши. На втором он увидел групповой портрет – три человечка и маленький пингвин. "Дядя Витя, я, Нина и Миша" – было написано ломанными дрожащими буквами, но потом очевидно рука Нины исправила "дядю" на "папу", а "Нину" на "маму". Почерк у Нины был аккуратным, учительским. И сама надпись внизу рисунка словно была исправлена учительницей. Не хватало только оценки под ней. Наверно "четверки", учитывая две исправленных ошибки.

Виктор застыл перед этим рисунком. Ему почему-то не понравились исправления Нины. Возникло ощущение насилия над словами, над самой ситуацией. Хотя рисунок висел довольно высоко и Соня могла бы его увидеть только забравшись на стул, а значит Нина сделала эти исправления для себя и Виктора.

Было похоже, что Нина тоже "играла" в семью. Может быть, так же, как и Виктор. Иллюзия единого целого. Только Соня легко и непреднамеренно разрушала эту иллюзию каждый день – словно она не знала слов "папа" и "мама", или же знала, но не видела повода их употреблять.

Она была ближе к реальности: слишком маленькая, чтобы придумывать себе сложный мир и слишком простая, чтобы догадываться о мыслях и чувствах двух взрослых людей.

– Ладно! – Виктор хмыкнул, снова думая о Нине. – Неужели ты не хочешь иметь собственного ребенка? Тогда уж точно кто-то будет до конца твоей жизни называть тебя мамой! Это не сложно…

И он задумался: а хотелось ли бы ему слышать в свой адрес "папа!". В принципе он был не против. Деньги есть, работа есть, все есть. Есть даже молодая привлекательная женщина, способная стать матерью… Любви нет, но это не главное. Может, любовь тоже "дело наживное"? Может, стоит только перебраться в деревню, купить просторный двухэтажный дом со всеми удобствами и любовь сразу вспыхнет, как свеча?

Он мотнул головой, словно прогоняя из головы глупые мысли.

Март прогревал землю. Солнце, как добросовестный дворник, каждое утро забиралось на небо и вовсю светило оттуда.

Виктор разделывался с очередной папкой досье. В перерывах он заваривал себе кофе и выходил с чашечкой на балкон. Иногда его сопровождал Миша, которому, казалось, солнечные лучи тоже доставляли удовольствие.

Расстянув свой кофе на минут пять, Виктор возвращался за кухонный стол. И снова стучала пишмашинка, выбивая на бумаге печатные буквы.

Хорошее настроение Виктора легко уживалось с поэтической мрачностью "крестиков". И даже недавние, уже вторые похороны "с пингвином" не выбили его из колеи, хоть и пришлось ему полностью отсидеть поминки по неизвестному усопшему. Но и это, как ни странно, оказалось не таким уж страшным делом. Никто из добрых двух сотен поминавших не обратил на него особенного внимания. Конечно, кроме Леши, усевшегося тогда рядом с ним. Но Леша быстро напился и вскоре, отодвинув тарелку, задремал, опустив голову на скатерть, а точнее – на матерчатую салфетку.

Поминки проходили без речей. За двумя длинными столами хорошо одетые мужчины обменивались деловито-печальными взглядами и поднимали стопки с водкой. Виктор без труда перенял этот молчаливый способ общения и тоже, поднимая в очередной раз стопку, кивал головой сидевшим напротив, глядя на них с искренней скорбью во взгляде. Ему действительно было грустно, но сам усопший был здесь не при чем. Просто атмосфера этих поминок давила на его психику, да и застолье было в основном мужским – оглянувшись, Виктор заметил лишь, кажется, трех-четырех женщин, но это были женщины в возрасте и бросающийся в глаза их траур делал их как бы источниками печали. Потом, когда поминки закончились, его посадили в одну из ожидавших под рестораном машин. Вместе с ним в машине оказались еще трое незнакомых мужчин. Но они и не собирались ему представляться. Один только спросил, где он живет и потом сказал водителю, кого куда везти. Ночная развозка. Уже около часа Виктор зашел домой и наткнулся в коридоре на пингвина.

– Ты чего не спишь? – спросил он Мишу, пьяно улыбаясь. – Надо спать. Вдруг завтра с утра снова на кладбище?..

Но вот прошла уже неделя и Виктор выстукивал на пишмашинке новые тексты, радуясь весне и солнцу. И даже жизнь ему казалась легкой и беззаботной, не смотря на тягостные моменты и уже довольно редкие мысли о своей причастности к чему-то темному. Но что такое темное в темном мире? Лишь малая часть неизвестного зла, существующего рядом, вокруг, но не затрагивающего лично его и его маленький мир. И, видимо, полностью неизвестное ему самому его соучастие в чем-то темном было гарантией нерушимости его мира, гарантией его спокойствия.

Он снова повернулся к окну, подставляя лицо солнечным лучам.

– Может действительно купить какую-нибудь дачку, чтобы сидеть летом в саду за столом и писать на свежем воздухе? – думал он. – А Соня будет возиться на грядках – ей наверняка понравится что-то выращивать. И Нина будет довольна…

Он вспомнил дачный Новый Год. Вспомнил Сергея и горящий камин, возле которого они сидели. Как давно это было! И хоть не так много прошло времени, но все-таки – как давно это было!

В воскресенье продолжало светить солнце и хотя утром небо было покрыто тонкой облачной дымкой, к одиннадцати эта дымка рассеялась и небо открыло земле свою весеннюю голубизну.

Позавтракав, Виктор с Ниной и Соней отправились на Крещатик. Пингвина они оставили на балконе, переместив туда и миску с его обедом. Но дверь на балкон была лишь слегка прикрыта, чтобы он при желании мог вернуться в комнату.

Первым делом Виктор повел Нину с Соней в Пассаж. Там они уселись за столик на террасе кафе. Соне и Нине Виктор взял мороженое, а себе – кофе.

Соня сама выбрала себе место за столом лицом к солнцу и теперь щурилась и, улыбаясь, заслоняла свои глаза ладошкой. Она игралась с солнечными лучами, а Нина с улыбкой наблюдала за ней.

Виктор отглотнул кофе и, оглянувшись, увидел рядом с кафе открытый газетный киоск.

– Я сейчас! – сказал он, поднимаясь.

Вернулся за столик уже с газетой. Купил родные "Столичные Вести". Сначала бегло просмотрел заголовки и, к своей радости не найдя ничего угрожающего, не увидя ни одного "крестика", уже спокойно вернулся к первой странице. Снова пригубил кофе.

Ему показалось замечательным, что в такой добрый весенний день газетные новости были удивительно мирными. Никакой стрельбы, никаких скандалов. Наоборот – газета словно призывала читателей радоваться жизни. "Открылся новый супермаркет", "Прогресс в переговорах с Россией", "В Италию без виз." Заголовки вселяли радость и надежду.

– Соня, хочешь в Италию? – шутливо спросил Виктор.

Соня, облизывая пластмассовую ложечку, отрицательно замотала головой.

– А куда ты хочешь? – спросила девочку Нина.

– На качели, – сказала она.

Нина взяла салфетку и вытерла с губ Сони мороженое.

Гуляя над Днепром по парку, они вышли к детской площадке.

Там, усадив Нину на качели, они вдвоем раскачивали ее, а она смеялась, подлетая над землей.

– Хватит! Хватит! – закричала она через пару минут.

И снова они гуляли по парку втроем. Соня шла посредине, а Виктор и Нина держали ее за руки.

– Нина, – говорил на ходу Виктор. – Я думаю, может купим дачу?

Нина улыбнулась. Задумалась.

– Было бы хорошо, – сказала она через минуту, видимо нарисовав в своем воображении дачу, которая бы ей понравилась.

К обеду они вернулись домой. Поели.

Соня пошла на балкон к Мише. Нина с Виктором уселись перед телевизором.

Показывали украинскую версию "Клуба кинопутешествий". Смазливая блондинка в ярко-желтом купальнике стояла на палубе теплохода и рассказывала об экзотических островах. Потом, оказавшись уже на берегу какого-то острова, она обменивалась улыбками с загорелыми аборигенами. Время от времени по нижней части экрана бежала строчка с телефонами туристических агенств.

– А почему ты сегодня спросил Соню про Италию? – поинтересовалась Нина.

– Италия отменила визы для украинцев.

– Можем как-нибудь поехать? – мечтательно произнесла Нина.

На экране снова появилась смазливая блондинка, но теперь она была одета потеплее – на ней была узкая трикотажная юбка и темносиний жакетик.

"Уже год, – заговорила она, – как в Антарктиде работает украинская научно-исследовательская станция. В одной из прошлых программ мы обратились к вам с просьбой помочь собрать деньги на отправку самолета с запасом продуктов для наших ученых. Многие из вас откликнулись, но, к сожалению, собранных денег все еще недостаточно. Я обращаюсь к частным предпринимателям и другим состоятельным людям – от вас зависит: смогут ли наши ученые продолжить работу в Антарктиде. Возьмите в руку карандаш и лист бумаги, сейчас вы увидите номер счета, куда вы можете перевести вашу спонсорскую помощь и номер телефона, по которому вам подробно расскажут: на что будут потрачены ваши деньги!"

Виктор выбежал на кухню, схватил ручку и листок бумаги.

Вернулся в комнату вовремя, переписал с экрана номер счета и телефон.

– Зачем тебе это? – удивилась Нина.

Виктор пожал плечами.

– Может пошлю им долларов двадцать, – неуверенно произнес он. – В память о Пидпалом. Помнишь, я тебе рассказывал про этого старика… У меня где-то есть вырезка из газеты про эту станцию…

Нина покосилась на Виктора неодобрительно.

– Это пустая трата денег, – сказала она. – Все равно их украдут… Будто ты не помнишь, как собирали деньги на больницу для чернобыльских детей?

Виктор промолчал.

Он свернул листок и спрятал его в карман брюк.

"Не твое дело, куда я хочу посылать свои деньги!" – подумал он.

К концу марта пошли дожди.

С исчезновением солнца у Виктора испортилось настроение. Он по-прежнему продолжал работать, сидя за пишмашинкой, но работал он теперь очень медленно и без вдохновения. Это, правда, не повлияло на качество "крестиков". Перечитывая только что написанное, он всякий раз оставался доволен. Его профессионализм уже не зависел от настроения.

Нина с Соней сидели целыми днями дома.

Иногда Нина выходила в магазин за продуктами и тогда Соня, видимо устав от общения с пингвином, приходила на кухню отвлекать Виктора от работы. Он с большим терпением отвечал на вопросы девочки. И с облегчением вздыхал, услышав звук открывающейся двери в коридоре. Соня обычно сразу же бежала к Нине. И Виктор возвращался к тексту.

Когда Леша позвонил и в очередной раз предупредил о "завтрашних" похоронах, настроение Виктора окончательно испортилось. Он разговаривал минут десять, пытаясь ему объяснить, что на улице сыро и постоянно идет дождь, что у него ужасное настроение, а кроме того он боится, что Миша может простудиться. Терпеливо выслушав до конца, Леша сказал, что Виктор ему не очень-то и нужен, главное – чтобы зверь был. "Можешь оставаться дома, а пингвина я сам заберу и потом привезу обратно, – сказал напоследок он. – Буду над ним на кладбище зонтик держать, чтобы не простудился!"

Такое решение устроило Виктора.

– Это половина победы, – подумал он, довольный, что может пропустить очередные похороны.

И хотя ему было жалко пингвина, но ничего он тут поделать не мог: слишком очевидными были возможные последствия, если б он вдруг решил не отпустить пингвина постоять у могилы очередного покойника.

Решительность Виктора во время этого разговора с Лешей окупилась сторицей. В следующий раз Леша даже не настаивал на участии Виктора в похоронах. Так они и договорились на будущее – Леша будет забирать Мишу, а потом привозить его обратно. И что удивительно – это изменение не повлияло на сумму "гонорара" – Виктору перепадала каждый раз та же тысяча баксов, только теперь она как бы доставалась ему легче, без обязательных поминок и стояния у могилы. Теперь деньги отрабатывал Миша в одиночку и все было действительно похоже на прокат пингвина.

Думая о своей зарплате в 300 долларов и о сумме разового гонорара Миши, Виктор, конечно, огорчался. Даже тот факт, что все равно и те, и другие деньги попадали в его карман, не смягчал очевидную диспропорцию. Но тут уж Виктору ничего не оставалось, как смириться. В очередной раз смириться перед неизбежностью происходящего. При этом все эти огорчения никак не влияли на его привязанность к Мише.

– Может, попросить у главного прибавки к зарплате? – думал он, но тут же интуиция подсказывала, что делать этого не стоит. Ведь работает он довольно расслабленно и никто у него над душой не стоит, никто его не торопит с этими "крестиками". Он сам себе хозяин – сделал партию, позвонил – и обменялся с курьером папками. Да и денег ему хватает, так что и пожаловаться не на что.

– Нет, все нормально и дай бог, чтобы все так и оставалось, – в конце концов подумал он. – А там кончатся дожди и можно будет заняться поисками дачи!

И случайная улыбка осветила его лицо, когда он нарисовал в своем воображении домик, стоящий посредине сада, гамак, натянутый между двумя крепкими деревьями и себя, разводящего костер.

– Все будет хорошо, – убеждало его воображение. – Все будет красиво и солнечно.

И он верил в это.

Но дожди продолжались. Продолжалась работа над "крестиками". И, не обращая никакого внимания на погоду, участились похороны, в которых Миша обязан был принимать участие, словно резко подскочила смертность среди людей, чьи друзья или родственники не могли себе представить похороны без пингвина.

На следующий день после очередных похорон, когда Виктор изучал содержимое новой папки, в кухню забежала испуганная Соня.

– Дядь Витя, Миша чихает! – сказала она.

Виктор прошел в спальню и первый раз увидел лежащего пингвина. Он лежал на боку на своем верблюжьем одеяле. Лежал и дрожал. Время от времени из его горла вырывался хрип.

Виктор по-настоящему испугался. Он застыл над Мишей, не зная, что делать.

– Нина! – крикнул он.

– Нина у Сережиной мамы, – сказала Соня.

– Ну потерпи, потерпи! – дрожащим голосом произнес Виктор, поглаживая Мишу. – Что-нибудь придумаем…

Вернувшись в гостиную, он раскрыл телефонный справочник. Без особой надежды просматривая букву "В", он к своему удивлению увидел не меньше десятка телефонов частных ветеринаров. Но тут же возникло сомнение откуда у этих ветеринаров может быть опыт лечения пингвинов. Скорее всего – они специалисты по собакам и кошкам.

Вопреки сомнениям, он набрал первый попавшийся номер.

– Алло, мне нужен Николай Иванович! – сказал он поднявшей трубку женщине, проверяя по справочнику – не ошибся ли он с именем-отчеством.

– Минутку, – сказала женщина.

– Да, слушаю, – буквально тут же прозвучал в трубке мужской голос.

– Извините, у меня проблема… – заговорил Виктор. – Пингвин заболел…

– Пингвин? – повторил мужской голос и по его интонации Виктор тут же понял, что обратился не по адресу. – Знаете, это не моя специализация… Я могу вам подсказать, к кому обратиться…

– Да, – выдохнул Виктор. – Пожалуйста! Я только ручку возьму!

Отыскав рядом ручку, он записал прямо в справочнике телефон какого-то Давида Яновича. И тут же, не опуская трубку, набрал этот номер.

Давид Янович выслушав Виктора, сказал:

– Ну раз у вас такой зверь, значит есть и деньги, чтобы его лечить. Диктуйте адрес!

– Ну что, врач приедет? – спросила Соня, когда Виктор вернулся к Мише и присел около него на полу.

– Приедет.

– Это как Айболит? – грустно спросила она.

Виктор кивнул.

Давид Янович приехал через полчаса. Это был лысоватый невысокий человек с намертво посаженной на лицо улыбкой и добрыми глазами.

– Ну, где больной? – сказал он, зайдя в коридор и сбрасывая туфли.

– Там. – Виктор кивнул на дверь в комнату. – Может, тапочки?

– Спасибо, не надо! – Давид Янович быстро повесил на вешалку плащ и с портфелем в руке пошел к двери, оставляя на линолеуме мокрые следы носков.

– Так, так, – закивал он головой, опустившись на корточки возле Миши.

Он потрогал пингвина, заглянул ему в глаза. Потом достал из портфеля стетоскоп. Как обычный врач прослушал пингвина сбоку и со спины. Потом, спрятав стетоскоп обратно в портфель, задумался, глядя на Мишу.

– Ну что? – спросил его Виктор.

Давид Янович почесал затылок и вздохнул.

– Трудно сказать, но ясно, что ничего хорошего, – проговорил он, обернувшись к Виктору. – Боюсь, что все зависит от ваших финансовых возможностей… Не подумайте, что я говорю о своем гонораре! Здесь я сам вряд ли вам помогу. Его надо в лечебницу…

– А сколько это будет стоить? – осторожно спросил Виктор.

Давид Янович развел руками.

– Это будет стоить деньги. Можете не сомневаться. Если вы послушаетесь моего совета и положите его в лечебницу в Феофании, то там пятьдесят долларов за день, но зато – гарантия, что они сделают все возможное. Там рядом Больница Ученых, лечебница у них арендует время на томографе – опять же гарантия правильного диагноза. Да и многие хорошие врачи из больницы там подрабатывают…

– Обычные врачи? – удивился Виктор.

– А что? – Давид Янович пожал плечами. – Вы думаете, что у животных другие внутренние органы? Болезни у них бывают другие, это да! Ну что, если хотите я от вас позвоню в Феофанию и вызову машину?

Виктор согласился.

Давид Янович, взяв за вызов всего лишь двадцать долларов, ушел. А через час приехал другой ветеринар. Он тоже осмотрел Мишу, прослушал его, прощупал.

– Хорошо, забираем, – сказал он Виктору. – Обманывать вас не будем, не бойтесь. Три дня на диагностику. Потом видно будет: если сможем вылечить – будем лечить, а если нет, – и он развел руками. – Привезем вам обратно и сэкономим ваши деньги. Возьмите, – он протянул Виктору визитную карточку. – Это не моя, это Ильи Семеновича, который будет заниматься вашим питомцем..

Оставив Виктору взамен Миши визитную карточку, ветеринар уехал.

Соня плакала. На улице продолжался дождь. В печатной машинке торчал лист с незаконченным "крестиком", но Виктору было не до работы. Словно цепная реакция на Сонин плач, у него на глазах тоже выступили слезы и он стоял у окна в спальне, прижимаясь ногами к теплой батарее и смотрел сквозь свои слезы на дождевые капли, пытавшиеся удержаться на оконном стекле. Капли дрожали под порывами ветра и в конце концов съезжали куда-то вбок, но на их место падали новые капли и их бессмысленная борьба с ветром продолжалась.

Ночью Виктор не спал. Из гостиной доносились всхлипывания Сони. Фосфор на стрелках будильника даже в темноте высвечивал время, приближавшееся к двум. И только Нина посапывала во сне.

Вернувшись домой от Сережиной мамы, она, конечно, огорчилась, узнав новость. Но потом, безуспешно пытаясь успокоить плакавшую Соню, устала, и уснула, как только ее голова коснулась подушки.

Ее спокойный сон вызывал у Виктора странное раздражение. На мгновение показалось, что Нина – совершенно чужой человек, которому наплевать на них с Соней. И тут же Соня показалась ближе и роднее, словно переживания за жизнь Миши сблизили их.

Виктор смотрел на спавшую спиной к нему Нину. Нет, думал он, скорее всего не ее спокойный сон был причиной его минутного раздражения – это его ночное бодрствование не давало ему покоя.

Виктор, стараясь не разбудить Нину, встал. Одел халат и, пройдя в гостиную, наклонился над Соней.

Соня спала. Спала беспокойно и во сне всхлипывала.

Постояв над ней пару минут, Виктор зашел на кухню, закрыв за собой двери, и, не включая свет, уселся за стол.

Темнота и тишина окружающего мира усиливали размеренное тиканье старого будильника, стоявшего на подоконнике. Оно звучало неожиданно громко и Виктор растерянно посмотрел на этот маленький, прикрывшийся полумраком источник звука. Ему хотелось заставить его замолчать. Взяв в руки будильник, Виктор поднес его к глазам. Его не интересовало время, то время, ради правильности которого работал этот простой и надежный механизм. Виктору хотелось полной тишины, но тиканье стало еще громче и, понимая, что, как это ни глупо, но остановить ход будильника способно только само время, он вынес его в коридор и, опустив на пол под входной дверью, вернулся.

Прислушался и, не услышав даже отдаленного звука часов, Виктор успокоился.

В доме напротив горело одно окно. Виктор присмотрелся и увидел в этом окне женщину.

Она сидела за столом и читала. И хотя нельзя было рассмотреть ее лица.

Виктор вдруг проникся к ней какой-то теплотой, сочувствием, словно она была его товарищем по несчастью.

Он смотрел на нее, на ее неподвижную позу – она сидела подперев подбородок руками и только иногда правая рука опускалась к книге и переворачивала страницу.

В какой-то момент ему показалось, что на улице стало светлее и он, бросив взгляд на небо, увидел выбравшуюся из-за облаков луну, бледножелтую, обрезанную пополам. Но, показав себя Виктору, луна снова скрылась за невидимыми облаками.

Виктор возвратил свой взгляд на горящее окно. Женщина уже стояла у плиты. Она зажгла комфорку и поставила на нее чайник. Снова вернулась к столу и снова засела за книгу.

– Хорошо, что кончился дождь, – подумал вдруг Виктор, вспомнив дрожавшие на оконном стекле капли.

Он посмотрел на закрытую дверь в коридор. Вспомнил Мишину привычку сначала толкнуть двери, постоять немного в проеме, а потом, подойдя к сидящему за столом хозяину, упереться грудкой в колени. Так захотелось, чтобы дверь сейчас открылась и в проеме застыл пингвин.

Просидев на кухне сполчаса, он также тихонько вернулся в спальню и снова забрался под одеяло. И заснул, все еще слыша всхлипывания спящей Сони.

Утром Нина разбудила его.

– Кто-то опять приходил ночью… – взволнованно сказала она.

– Что там? – сонным голосом просил Виктор. – Опять что-то принесли?..

– Нет, – она мотнула головой. – Зато оставили будильник в коридоре под дверью.

– А-а, – успокаивающе пробурчал Виктор. – Это я…

– Зачем? – удивилась Нина.

– Он громко тикал… – ответил Виктор и снова занырнул в дрему, не заметив, как Нина вопросительно и с недоумением посмотрела на него.

Проснулся около одиннадцати. В квартире было тихо. На улице светило солнце.

На кухне он обнаружил свой завтрак и записку.

"Скоро придем. Пошли гулять. Нина."

Виктор, умывшись, взял в руки визитку, оставленную ветеринаром, забравшим Мишу в лечебницу. Позвонил.

– Илью Семеновича можно?

– Да, я слушаю, – ответил мягкий бархатный голос.

– Это хозяин пингвина… Миши…

– Здравствуйте, – сказал невидимый Илья Семенович. – Ну что я вам могу сказать? Предварительно – у него грипп с серьезным осложнением. Сегодня вечером сделаем томографию – тогда уже можно будет говорить конкретнее…

– А как он сейчас? – спросил Виктор.

– Боюсь, что также.

– Его можно проведать?

– К сожалению, нет. Мы этого не практикуем. Наберитесь терпения. Можете звонить каждый день, я буду держать вас в курсе, – пообещал напоследок Илья Семенович.

Виктор вернулся на кухню. Съел два холодных вареных яйца. Выпил чаю. Вытащил из-под стола пишмашинку. В ней все еще торчал незаконченный "крестик" на некого Бондаренко, директора частного похоронного бюро "Бродвэй". Горькая ирония тронула губы Виктора улыбкой. Он представил себе, насколько "проффесиональными" будут похороны этого человека. Представил себе его коллег, чинно стоящих у великолепного гроба с позолоченными ручками.

– А что там у него подчеркнуто? – задался вдруг вопросом Виктор, уже не помня ничего из досье этого Бондаренко.

Нашел в папке три листика. Посмотрел на подчеркнутый текст.

"В 1995 году Вячеслав Бондаренко организовал захоронение нескольких неидентифицированных изувеченных трупов в одной братской могиле на сельском кладбище в селе Белогородка. Есть основания полагать, что среди захороненных были тела исчезнувших накануне капитана Головатко из Отдела по борьбе с организованной преступностью и майора СБУ Проченко. Бондаренко подозревается в организации еще нескольких подобных захоронений в селах Киевской области, совершенных на протяжении 1992, 1993 и 1994 годов."

Ирония покинула Виктора. Он встал из-за стола, сварил себе кофе и пошел на балкон.

Желая отвлечься хотя бы на пять минут от похоронной темы, он смотрел на окна дома напротив, пытаясь определить, в каком из них горел свет прошлой ночью. Но сейчас, при ярком дневном свете все они казались ему одинаковыми.

Следующее утро тоже началось со звонка в Феофанию. Но Ильи Семеновича на месте не было и Виктору нечего было сказать стоявшей рядом Соне.

– Я через полчаса еще раз позвоню! – пообещал ей Виктор.

Соня молча отошла к балконной двери.

– Хочешь, сегодня вечером пойдем в цирк? – наклонилась к ней Нина.

Соня отрицательно мотнула головой.

Виктор хотел было идти на кухню работать, как вдруг позвонил телефон. Соня и Нина обернулись на его звонок. Виктор снял трубку, тоже подумав, что звонят из ветлечебницы, но это был главный редактор.

Игорь Львович был явно недоволен. "Я не прошу тебя писать философские шедевры! – Почти кричал он. – Делай простой проффесиональный текст, но будь добр делай его быстро! Я не могу ждать целую неделю, чтобы получить от тебя всего пять-шесть текстов!.." Виктор слушал главного и мрачно кивал. "Ты понял, что я сказал?" – уже более спокойным голосом спросил главный, видно сам устав от своего раздражения. "Понял." – ответил Виктор и опустил трубку. Он уже привык, что телефонные разговоры с главным были настолько деловыми, что не допускали ни "здрасте", ни "до свидания".

– Кто это? – спросила стоявшая у балконной двери Нина.

– По работе… – сказал Виктор, вздохнул и снова поднес трубку к уху.

Набрал телефон ветлечебницы.

На этот раз Илья Семенович был на месте.

– Нам надо встретиться, – сказал он и в его голосе Виктор услышал обреченность.

– Мне подъехать? – спросил Виктор.

– Нет, не стоит. Давайте встретимся в городе. В одиннадцать в кафе "Старый Киев", на Крещатике.

– А как я вас узнаю? – спросил Виктор.

– Не думаю, что там будет много людей, – сказал Илья Семенович. – Но, во всяком случае, я буду в сером плаще и в твидовой кепке. Худой, невысокий, с усами…

– Ну что? – с нетерпением спросила Соня.

– Наверно, ему лучше, – обманул ее Виктор. – Я сейчас поеду к врачу и все точно узнаю…

На самом деле у него были плохие предчувствия. Иначе с чего бы понадобился этот разговор с Ильей Семеновичем в кафе на Крещатике? Ведь для хорошей новости достаточно телефона! Или, может быть, ветеринар хотел поговорить о деньгах? Ведь Виктор ничего пока не заплатил, а одно только пребывание Миши в лечебнице стоит пятьдесят долларов в день!

Мысль о том, что разговор в кафе, возможно, будет касаться оплаты лечения, немного успокоила Виктора.

На улице снова светило солнце. Возле парадного две соседских девчонки играли в резинку и Виктору пришлось их обойти.

Когда он спустился в подвальчик кафе, Игорь Семенович его уже ждал. Он стоял за высоким столиком, на котором стояла чашечка кофе. Больше в кафе никого не было. Даже за стойкой и кофеваркой никого не было видно.

Поздоровавшись с Виктором, Илья Семенович подошел к стойке и громко постучал ладонью.

– Еще один кофе! – сказал он появившейся из подсобки женщине и вернулся к Виктору.

– Ну как там? – спросил Виктор.

Илья Семенович вздохнул.

– У вашего питомца, похоже, врожденный порок сердца, – сказал он. Любая радикальная попытка вылечить его грипп может его убить… Но у него и без гриппа почти нет шансов. Разве что… – и Илья Семенович выжидательно посмотрел в глаза Виктору.

– Это касается денег? – догадался Виктор.

– И денег тоже, – проговорил Илья Семенович. – Но кроме денег – это еще и чисто принципиальный вопрос… Вопрос к вам. Я не знаю, насколько дорог вам ваш питомец?

– Возьмите кофе! – вдруг крикнула из-за спины Виктора барменша.

Когда он подошел за своей чашкой, барменши за стойкой уже не было.

– Вы просто скажите, сколько это может стоить! – проговорил, вернувшись к столику, Виктор.

– Ладно. Постараюсь объяснить вам попроще. – Илья Семенович сделал сильный вдох, словно собирался надолго задержать дыхание. – Единственный шанс для вашего пингвина – это операция на сердце. Если точнее, то ему нужна пересадка сердца.

– Да, но как? – Виктор ошалело посмотрел на ветеринара. – Где вы возьмете еще одно сердце пингвина?

– В этом и вопрос принципа. – Илья Семенович кивнул. – Я советовался с профессором кардиологии из Больницы Ученых… Мы пришли к выводу, что ему можно трансплантировать сердце трех-четырехлетнего ребенка…

Виктор поперхнулся кофе и опустил чашечку на столик, немного разлив.

– Это, по крайней мере, при положительном исходе операции сможет продлить его жизнь на несколько лет. Иначе… – и Илья Семенович развел руками. – Ну и еще, чтобы сразу ответить на все ваши возможные вопросы: стоимость самой операции – как для вас всего пятнадцать тысяч долларов. Вообщем-то совсем немного. Донорское сердце?.. Тут вы можете поискать по своим каналам, или, если доверите, мы сами поищем. Я пока затрудняюсь назвать его цену. Бывает, что органы попадают к нам совершенно бесплатно…

– Поискать по своим каналам? – повторил ошарашенный Виктор. – Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что в Киеве есть детские больницы, в каждой больнице есть реанимация, – спокойно говорил Илья Семенович. – Вы можете познакомиться с врачами, только не говорите им, что орган нужен для пингвина. Просто, скажите, что необходимо найти сердце трех-четырехлетнего ребенка для трансплантации. Пообещайте хорошее вознаграждение. Они вас будут держать в курсе…

– Нет, – мотнул головой Виктор.

– Что нет? – спросил Илья Семенович. – Ладно. Вам нужно все спокойно обдумать. Телефон мой у вас есть. Единственное – прошу не думать слишком долго. Кроме того – это же ваши деньги тикают… Ну, жду звонка!

Илья Семенович вышел из кафе, оставив Виктора наедине с самим собой.

Допивать холодный кофе Виктору не хотелось. Он тоже вышел и побрел по Крещатику в сторону Главпочтамта.

Светило солнце, но он не замечал его. Мимо проходили люди, но он не обращал на них никакого внимания. И даже когда какой-то парень толкнул его плечом в подземном переходе, он не обернулся. И сам толкнул цыганку, пытавшуюся остановить его и попросить денег.

– Что-то не то в этой жизни, – глядя себе под ноги, на ходу думал он. – Или это сама жизнь изменилась, оставшись только внешне прежней, простой и понятной. А внутри ее словно сломался механизм и теперь неизвестно, чего ждать от знакомых предметов. От буханки украинского хлеба, от уличного телефонного автомата. Что-то чужое и невидимое прячется за всякой знакомой поверхностью, внутри каждого дерева, внутри каждого человека. Все только кажется знакомым с детства.

Пройдя мимо бывшего музея Ленина, Виктор остановился. Как-то странно оглянулся по сторонам, словно выискивая в знакомом городском пейзаже незамеченные раньше детали. Посмотрел на видневшуюся за парковой лестницей стальную дугу монумента дружбы двух народов, на руины филармонии, на рекламный щит, с которого обильно лился нарисованный французский шампунь. "Ваши волосы вызовут зависть!"

Под рекламным щитом остановился набитый 62-й автобус. Из него выбрались несколько пассажиров и он сразу тронулся. На остановке осталась стоять сердитая толпа. Автобус свернул вправо и покатился вниз по Владимирскому спуску.

Виктор, проводив его взглядом, тоже пошел вниз по спуску, на Подол.

Остались позади нижняя станция фуникулера и Речной вокзал. Владимирский спуск выровнялся и влился в улицу Сагайдачного.

Виктор остановился возле бара "Бахус". Зашел.

Взяв стакан красного сухого, он уселся за столик. Пригубил вина и вздохнул.

– Почему именно сердце ребенка? – думал он. – Почему не собачье? Или, может быть, овцы?..

За соседним столом кампания ребят вливала водку в бокалы с пивом.

Виктор сделал еще один глоток. Язык ощутил приятную терпкость вина. На смену волнению и нервно метавшимся мыслям приходило спокойствие.

– И действительно, – продолжал думать он. – У пингвина гораздо больше общего с человеком, чем с собакой или овцой. Оба они – и человек, и пингвин – животные вертикальные, стоящие на двух вместо четырех… Да и пингвин, в отличие от человека, кажется никогда не имел четырехлапых предков.

И Виктор вспомнил рукопись Пидпалого – единственное, что он прочитал в своей жизни о пингвинах. Вспомнил, что у пингвинов отцы воспитывают и выращивают своих детей и при этом из года в год остаются верными мужьями. Вспомнил, что пингвины хорошо ориентируются по солнцу, что у них врожденное чувство коллективизма… Вспомнилась квартира Пидпалого, запах дыма… И мысли снова вернулись к Мише.

Виктор допил стакан и взял второй. Кампания ребят, пошатываясь, вышла из бара. Виктор остался один. Посмотрел на часы – полпервого. В бар заглядывало солнце и его лучи, падая на стол, за которым сидел Виктор, опрокидывали силуэт стакана и создавали маленькие тени рассыпаных по столу крошек.

– Надо делать ему операцию, – думал, пьянея, Виктор. – Пускай они сами все делают, пускай! Денег должно хватить. Деньги можно взять из сумки на шкафу. Ничего, что это Сонины…

Вернувшись домой, Виктор, не обедая, улегся спать. Нины с Соней не было.

Проснулся к четырем. В голове шумело.

Заварил кофе. Уселся на свое место.

Когда шум в голове затих и кофейная горечь немного его взбодрила, снова задумался о Мише. Но вместе с винными парами его покинула самоуверенность. И он, вытащив из-под стола пишмашинку, попробовал отвлечь себя работой. Вспомнил утренний звонок главного. "Да, – подумал. – Он прав. Надо исправляться…" И замер перед машинкой, перед белым листом бумаги, ожидавшим текста.

Взял в руку папку. Просмотрел досье. Только одно оставалось еще неиспользованным и он вчитался в текст.

Вскоре вернулись Нина с Соней.

– Мы у Сережиной мамы были, – сказала она, раздевая Соню. – Она волнуется: Сережа уже две недели не звонил…

– Как Миша? – спросила Соня, зайдя в носочках на кухню.

– Иди одень тапочки! – строго сказал ей Виктор. – Врач обещал его вылечить, – добавил он уже вослед Соне, послушно вытаскивавшей из-под вешалки свои тапочки. – Но ему пока придется остаться в больнице…

– А мы можем к нему поехать? – спросила Соня.

– Нет, – ответил Виктор. – Людей туда не пускают…

Прошел день, но Виктор все еще не позвонил в Феофанию. Он закончил последний "крестик" и теперь ждал приезда курьера от главного.

Нина с Соней где-то гуляли и, воспользовавшись их отсутствием, Виктор пересчитал Сонины доллары – оказалось сорок с лишним тысяч. Затянув пачку резинками обратно в толстый "кирпич", он положил их на место. Потом пересчитал собственные деньги, большую часть из которых заработал пингвин. Почти десять тысяч.

– Надо звонить… – прошептал он себе и тут услышал звонок в дверь.

Неразговорчивый курьер – мужчина пенсионного возраста в старом драповом пальто – взял у него папку, положил ее в свой портфель, а Виктору передал другую. Кивнул и поспешил вниз по лестнице.

Посмотрев ему вслед, Виктор вернулся в квартиру. Бросил папку на кухонный стол. В гостинной подошел к телефону и снова растерянность овладела им. Что-то останавливало его.

– Надо звонить. – Шептал он себе и не двигался с места. Только смотрел на телефон, словно аппарат мог сам позвонить куда надо и что надо сказать.

Наконец он набрал номер лечебницы. Попросил к телефону Илью Семеновича и с удивительным облегчением вздохнул, услышав, что Илья Семенович вышел.

В этот день он больше не звонил. Он сел за работу и к приходу Нины с Соней написал три "крестика". Оставалось написать еще два и можно будет звонить главному. Пускай увидит, как он теперь быстро работает!

На следующее утро позвонил Леша.

– Старик. Завтра очень серьезные похороны, – сказал он.

– Боюсь, что эти похороны пройдут без пингвина, – проговорил в трубку Виктор и вздохнул. – Он как раз на последних похоронах простудился и теперь неизвестно – выкарабкается или нет…

Виктор рассказал обомлевшему от новости Леше все, что произошло.

– Послушай, – сказал Леша. – Если я виноват, дай мне с этим разобраться. Где он сейчас?

Виктор продиктовал Леше телефон Ильи Семеновича.

– Добро, я тебе позвоню! – сказал на прощанье Леша. – Не грусти!

Вечером он действительно позвонил.

– Все будет в порядке, – обнадеживающе сказал он. – Ребята берут на себя финансовую сторону и все, что касается операции. Твой Илья Семенович – нормальный мужик. Он теперь будет сам каждый день тебе звонить и обо всем рассказывать… Кстати, может ты сходишь со мной завтра на похороны? Потом посидим на поминках… – неожиданно спросил Леша.

– Я что – пингвин? – грустно произнес Виктор.

Вернувшись на кухню к пишмашинке, Виктор вместе с внезапно появившейся надеждой ощутил и тревогу. Какие-то ребята – вообщем он догадывался, что это за ребята – решили заплатить за операцию и, судя по всему, взяли на себя поиски донорского сердца…

Виктор не любил фильмов ужасов, но нынешняя ситуация вызывала в нем ощущения именно такого фильма.

Мотнув головой, Виктор отогнал от себя эти ассоциации и его мысли снова вернулись к "ребятам". Почему они решили все взять на себя? Они что, такие добрые? Или очень любят животных?.. Они в чем-то перед ним, Виктором, в долгу? Или в долгу перед пингвином?…

Вопросительные знаки быстро утомили Виктора и он решил думать о чем-то другом. Но мысли все равно крутились вокруг больного пингвина.

Вспомнилась телепередача, в которой смазливая ведущая призывала спонсоров дать деньги на отправку самолета с продуктами в Антарктиду, на украинскую научную станцию. Виктор отыскал бумажку с записанными с экрана номерами банковского счета и телефона.

Внезапная мысль обрадовала его. "Если Миша выживет, – думал Виктор. Надо будет отправить его с этим самолетом в Антарктиду, на родину. Сделать им спонсорский взнос с условием, чтобы они выпустили его там, среди льдов – они не откажутся…"

Обрадованный этой идеей, Виктор с вдохновением засел за оставшиеся "крестики" и в течении двух часов "добил" их.

А вечером позвонил Илья Семенович.

– Вы знаете, что все в порядке? – спросил он.

– Да, – сказал Виктор.

– Ну что могу сказать… У вас хорошие друзья… Состояние у пингвина стабильное. Начинаем готовиться к операции.

– А что, уже все для операции есть? – спросил Виктор.

– Нет, еще не все. Но думаю, что это вопрос двух-трех дней. Я вам позвоню завтра.

Через полчаса, когда Соня, поужинав, спросила Виктора: "Как Миша?", он с облегчением ответил: "Выздоравливает."

Он долго не ложился спать. Уже и Соня, и Нина видели, должно быть, сны, а он все еще сидел на кухне при выключенном свете и наблюдал как одно за другим гасли окна дома напротив.

Ему не хотелось спать. Бессоница здесь была не при чем. Он просто наслаждался тишиной и покоем, наблюдая за засыпающим городом. И тиканье будильника, снова стоящего на своем месте на подоконнике, больше не раздражало его. Волнения были позади. Мысли замедлили свой ход, тоже подпав под влияние этого покоя. И текли они свободно, словно неторопливая река перед глазами.

Казалось, что после всех этих потрясений, неприятных открытий, порождающих темные подозрения и просто моментов, которые легче забыть, чем понять и принять за обыденное, жизнь его снова входила в нормальное русло. И только в таком состоянии он мог заглядывать в будущее. Свое будущее, достигнуть которого он мог только стремясь вперед, не останавливаясь для того, чтобы раскрыть какую-то тайну, не вникая в изменение сущности самой жизни. Жизнь – дорога, и если идти "по касательной" – она окажется длинней. А длинная дорога – это длинная жизнь. Как раз тот случай, когда процесс важнее результата, ведь конечный результат жизни всегда один и тот же – смерть.

Он и шел "по касательной", обходя наощупь закрытые двери, но оставляя на них следы своих прикосновений. Но эти следы все равно оставались с ним, в его памяти, в его прошлом, которое уже не отягощало мысли.

В доме напротив только в трех окнах горел свет, но это были другие окна. Люди, копошившиеся за этими окнами, Виктора не интересовали. Он хотел бы увидеть ту женщину, за которой наблюдал прошлой бессонной ночью. Но даже ее отсутствие не нарушало его покой.

Он словно разгадал тайну долголетия. Долголетие зависело от покоя. Покой был источником самоуверенности, а самоуверенность позволяла очищать жизнь от ненужных волнений и поворотов. Самоуверенность позволяла принимать решения, удлинняющие жизнь. Самоуверенность вела в будущее.

Виктор заглянул туда, в будущее. Казалось, первый раз в жизни он так четко увидел все, что мешало его спокойному пути. Как ни странно, все это было косвенно связано с его любимцем Мишей. И хотя сам Миша был здесь не при чем, но именно он стал невольной причиной усложнившейся жизни Виктора. Миша как бы втянул Виктора в траурный круг людей с повышенной смертностью и только сам Миша теперь мог освободить Виктора от этих людей. Стоит Мише исчезнуть, думал Виктор, и исчезнет Леша со своим биноклем, исчезнут из его жизни дорогие гробы с позолоченными ручками по бокам. Из двух зол его жизни останется только одно – его работа. Но это зло, с которым Виктор давно смирился. Чужое зло, которому Виктор за триста долларов в месяц придавал философский смысл. В этом зле он был человеком косвенным, не важным.

Виктор улыбнулся, представив себе Мишу на фоне белых антарктических льдов. Вот оно – решение. Решение, несущее пользу им обоим. Пользу и свободу. Лишь бы операция прошла удачно… И даже если эти "ребята", взявшие на себя все расходы, будут очень недовольны исчезновением пингвина, что они смогут сделать? Что они смогут сделать против Виктора, у которого есть та неведомая ему самому "защита", о которой с таким уважение когда-то говорили и покойный Миша-непингвин, и его враг-друг Сергей Чекалин.

В ушах он услышал спокойный и размеренный ритм своей будущей жизни.

И снова улыбнулся.

В доме напротив погасло последнее окно и стал виднее рассеянный свет луны, падавший во двор.

Прошло несколько весенних дней. Каждый вечер звонил телефон и Илья Семенович докладывал Виктору о самочувствии Миши. Самочувствие было "стабильным". Самочувствие Виктора тоже было стабильным, как и погода за окном. Нина с Соней исчезали с самого утра – Нина придумала показывать девочке весну. Они "изучали" весну, как какой-то школьный предмет. Эта игра, казалось, нравилась им обоим. А Виктору нравилось их отсутствие. Он мог спокойно работать. "Крестики" писались быстро и легко и он уже ждал звонка от главного. Думал, что главный похвалит его. Но Игорь Львович пока не звонил. Вообще никто кроме Ильи Семеновича ему не звонил. Сергей-участковый был далеко – единственный человек, чьи звонки ни к чему не обязывали. Кто там еще прятался в тени его жизни? Леша – охранник "серьезных" похорон? Он еще позвонит. В этом у Виктора сомнений не возникало. Но и Леша казался Виктору неплохим человеком. Он, вроде, тоже жил "по-касательной". Просто нашел свою нишу и занял ее. В нынешнее время это, пожалуй, было большим достижением – найти нишу и занять ее. И желательно при этом не вызывать ни у кого зависти. Иначе, не дай бог, кто-то может подумать, что эта ниша слишком хороша для тебя…

Илья Семенович позвонил около трех.

– Операцию сделали ночью, – сказал он. – Пока все отлично. Реакции отторжения нет.

Виктор, услышав новость, обрадовался.

– Спасибо… Когда можно будет его забрать?

– Думаю, что не скоро, – ответил Илья Семенович. – Реабилитационный период – недель шесть… Но я вас буду держать в курсе… Может быть, и пораньше получится… Посмотрим.

После телефонного разговора, Виктор сварил себе кофе. Вышел с чашечкой на балкон. Солнечный луч дотронулся до его лица, заставил прищурить глаза. Удивительно нежный прохладный ветерок пронесся мимо, задев его своим движением. Приятное ощущение свежести и еще по-детски неустойчивого, раннего солнечного тепла. Удивительное ощущение. Сочетание хрупкости легкого ветерка и непрерываемости солнечного луча. Тепло и свежесть. Это то, что пробуждает жизнь, вызывает ее на поверхность земли.

Кофе был некрепкий, но Виктору и не хотелось крепкого кофе. Крепкий кофе теперь казался ему чем-то зимним. Необходимостью борьбы с зимней спячкой, с коротким световым днем, с усталостью от ожидания тепла.

"Теперь можно звонить в этот комитет "Антарктида", – думал Виктор. И пусть мне, теплолюбивому, будет хорошо здесь, а ему – там."

Вернувшись в гостиную, Виктор остановился на минутку у висевшего в стеклянной рамке рисунка Сони – "семейного портрета с пингвином".

Улыбнулся и вздохнул, ощутив некую гордость за самого себя, за принятое решение.

И тут же подумал, что решать чью-то судьбу намного легче, чем свою собственную.

Тем более, что всякая попытка изменить свою судьбу все равно приводила к нежелательным последствиям, лишь далее ее отягощавшим. И выходило, что всякие изменения – к худшему, независимо от их сути.

Комитет "Антарктида" распологался на втором этаже админздания авиазавода, в двух смежных комнатах за дверью с ностальгической табличкой "ПАРТБЮРО".

Виктор приехал туда около одиннадцати утра, предварительно позвонив и договорившись о встрече. Говорить по телефону о пингвине было бы глупо его приняли бы за шутника или идиота. Поэтому он просто представился потенциальным спонсором.

На проходной авиазавода ему пришлось подождать минут пять, пока за ним не спустился худощавый мужчина лет сорока пяти в сером костюме. Это был председатель комитета "Антарктида" – Валентин Иванович. Он был любезен и приветлив – видимо необходимые качества при работе, связанной с поисками денег. Сначала угостил кофе. Потом открыл дверь в соседнюю комнату.

– Чаще нам предлагают продукты, вот, смотрите! – он жестом обратил внимание Виктора на ряды картонных ящиков и просто консервные банки россыпью заполнявшие дальний угол комнаты. – Все берем, хотя срок хранения давно вышел. И то хорошо, что предлагают… Иногда дают деньги. Вот Южстройбанк дал триста долларов. Нам, конечно, лучше бы деньги. Надо керосин для самолета, летчикам заплатить – они ж без работы сидят…

Виктор слушал и кивал.

Вернувшись в первый кабинет, Валентин Иванович достал бумаги с подробным перечислением уже собранных продуктов и сумм.

Виктор пролистал их, обратив внимание на огромное количество китайской тушенки, переданное каким-то очередным спонсором.

– В той комнате еще не все, что у нас есть, – добавил Валентин Иванович. – Оборудование и собранную теплую одежду мы складируем отдельно. Есть еще две бочки подсолнечного масла.

– А когда вылетаете? – спросил Виктор.

– Должны девятого мая, в бывший день победы, – сказал председатель комитета. – Мы же с посадками. Надо было заранее предупредить аэропорты… Извините, что спрашиваю, а вы нам как хотите помочь? Валютой или продуктами?

– Валютой, – ответил Виктор. – При одном условии…

– Слушаю! – Валентин Иванович уставился на потенциального спонсора пронзительным взглядом.

– Год назад я взял в зоопарке пингвина, когда зоопарку нечем было кормить животных… И теперь я хотел бы его отправить в Антарктиду, в нормальные для него условия… Вот, собственно, то, что я хочу от вас…

В светлоголубых глазах председателя комитета промелькнула искорка иронии. Но выражение лица оставалось серьезным, таким же как и у Виктора. Они смотрели друг на друга, словно играя в "кто кого пересмотрит", но через пару минут председатель опустил задумчивый взгляд на стол перед собой.

– Ну и сколько вы можете дать за этого пассажира? – не отрывая взгляда от стола, спросил Валентин Иванович.

– Пару тысяч долларов, – стараясь звучать как можно тверже, проговорил Виктор.

Ему не хотелось, чтобы вдруг возник торг. Пока же все шло хорошо и даже промелькнувшая в глазах председателя комитета искорка то ли иронии, то ли недоверия никак не повлияла на деловой ход разговора.

Валентин Иванович помолчал с минуту, размышляя.

– То есть две тысячи наличными? – переспросил он, глядя Виктору в глаза.

Виктор кивнул.

– Хорошо, – сказал председатель комитета. – Возьмем вашего пассажира… Я могу вас попросить привезти деньги на днях? А пингвина подвезете в день вылета утром, к девяти. Вылет будет около двенадцати.

Возвращаясь домой по освещенной солнцем улице, Виктор чувствовал себя, как ни странно, немного тревожно. Легкость, с которой определилась судьба Миши, заставила Виктора снова задуматься о своей судьбе. Девятого мая он останется один. И хотя рядом с ним будут Нина и Соня, но их присутствие, автономное и от него, кажется, независимое, не заставит его забыть о Мише.

Он не ждал от Нины и Сони привязанности, как и сам не был к ним привязан. Была ли это просто затянувшаяся игра в семью? Может быть. Но, похоже, она устраивала и Нину. Девочка, конечно, ничего не понимала. Присутствие взрослых в ее жизни было чем-то естественным. О своих родителях она словно и не помнила вовсе. Может, надо попробовать полюбить и Нину, и Соню? Чтобы они ответили взаимностью и их странный союз стал настоящей семьей?

Апрель приближался к концу. Позеленевший от тепла город готовился к цветению каштанов. Но жизнь Виктора как бы замедлила ход. Последний раз приехавший курьер забрал папку с готовыми "крестиками", ничего не оставив взамен. Виктор позвонил главному и Игорь Львович сказал, что временно работы не будет. Внезапно наступившая пауза застала Виктора врасплох. Жизнь словно сбилась с шага. Все до этого шло по плану: и две тысячи долларов он давно отвез Валентину Ивановичу, и Илья Семенович ежедневно звонил, сообщая о состоянии поправляющегося Миши. И вдруг эта пауза.

Нина снова заговорила о покупке дачи и стала приносить газеты с объявлениями. Виктор терпеливо прочитывал все отмеченные ею объявления. Ему казалось, что надо собраться и как можно быстрее купить какой-нибудь домик с садиком, чтобы летом всем им было хорошо. Но одновременно с этими мыслями его одолевала какая-то пассивность.

– После девятого мая все пройдет, – думал он, связывая свое странное состояние с отсутствием работы и ожиданием отлета Миши.

Соня все реже спрашивала про пингвина и это тоже радовало Виктора. Теперь он был почти уверен, что исчезновение пингвина из ее жизни обойдется без драмы. На самом деле он больше боялся за себя. Именно себя ему было жалко. Он легко представлял себе, какие моменты скоро покажутся ему поводом для ностальгии.

Но принятое решение, как нечто уже не зависящее от него самого, удерживало Виктора от преждевременной жалости к себе.

Как-то позвонил Леша.

– Все отлично! – сказал он. – Через пару недель выпьем на чьих-нибудь поминках за здоровье пингвина!

"Да, – подумал тогда Виктор и первый раз за долгое время улыбнулся. Выпьем, обязательно выпьем!"

Вернувшись в очередной раз от Сережиной мамы, Нина принесла почтовую квитанцию на посылку.

Они сидели за ужином. Был ранний вечер, что-то около шести.

– Странно, – говорила Нина. – Вроде от Сережи, но почерк не его… И видишь, двадцать долларов по курсу – пошлина! Как из-за границы.

– Это и есть заграница, – грустно проговорил Виктор, отрезая туповатым ножом кусок отбивной.

– Жесткое! – пожаловалась на мясо Соня.

– Давай, я тебе на мелкие кусочки порежу! – Виктор наклонился над тарелкой девочки и принялся "распиливать" ее отбивную.

– Надо ножи наточить, – сказала Нина.

– Наточу, – пообещал Виктор.

Потом они пили чай.

– Сходишь завтра со мной на почту? – спросила Нина. – Вдруг посылка тяжелая?

– Хорошо.

В этот вечер Соня опять заснула перед телевизором. Они ее уложили на диван, накрыли одеялом и приглушили громкость. А сами досмотрели очередной боевик с Мелом Гибсоном до кровавого конца и только потом пошли спать.

Утром, заплатив двадцать долларов по курсу, получили на почте посылку – довольно тяжелый картонный ящик с наклеенной по диагонали надписью "Осторожно! Хрупкое вложение!"

– Это не его почерк! – уже совершенно уверенно сказала Нина, глядя на написанный на картонной коробке адрес.

Взяв посылку в руки, Виктор услышал, как внутри что-то звякнуло.

Еще разок посмотрев на предупреждающую надпись, Виктор покачал головой.

– Кажется, там что-то разбилось… – сказал он.

– Значит, мы зря заплатили двадцать баксов! – недовольно произнесла Нина. – Ладно, сначала дома посмотрим. Какой смысл нести сразу? Если там что-то разбилось – она только огорчится…

Вернувшись домой и похвалив новые рисунки Сони, Виктор и Нина распаковали на кухонном столе ящик и вытащили оттуда странную темнозеленую четырехгранную вазу с крышечкой, обмотанную клейкой лентой.

– Медная? – сам себя спросил Виктор, рассматривая вазу.

– Там что-то внутри, – сказала Нина. – О! Смотри, письмо!

Она взяла сложенный вдвое лист бумаги, развернула.

В наступившей паузе Виктор следил за Ниной, читавшей письмо. Ее губы шевелились. Лицо словно окаменело. Руки задрожали. Она молча передала письмо Виктору.

"Уважаемая мама Сергея!

Краснопресненский отдел милиции поручил мне написать вам это письмо. Наверно потому, что я тоже приехал сюда с Украины, из Донецка. А также потому, что мы с Сергеем дружили. Он был отличным парнем. Я не знаю, что еще вам написать. К сожалению, Сергей погиб при исполнении служебных обязанностей. Это случилось не в Москве. Он не хотел туда ехать, но приказы не обсуждают.

Финансовая часть горотдела МВД поставила нас перед сложным выбором они могли оплатить или только похороны, но довольно далеко, за Орехово-Зуево, или кремацию. Мы, ребята, приехавшие с Украины, решили, что кремация лучше – все-таки можно будет похоронить его на родине.

Примите наши соболезнования.

Николай Прохоренко и Краснопресненский отдел милиции."

Дочитав, Виктор снова посмотрел на четырехгранную вазу.

Нина вышла в коридор. Было слышно, что она плачет.

Виктор осторожно взял тяжелую вазу в руки и легонько встряхнул ее изнутри послышался странный глухой и "рассыпчатый" звук. Он опустил вазу на стол.

– Грустная погремушка, – подумал он мрачно. – Все, что осталось от Сереги…

Из ванны донеслось журчание воды. А через минуту в кухню вернулась Нина. Ее лицо было мокрым, глаза – красными.

– Светлане Федоровне я ничего не скажу… Это ее убьет… произнесла она твердо. – Сами похороним.

Виктор кивнул.

Прошло несколько дней. Вяло-текущее время продолжало угнетать Виктора и не смотря на солнечную теплую погоду он сидел дома. Пару раз, вытащив из-под стола пишмашинку, он пытался что-то писать, но вид белого листа бумаги словно вызывал у Виктора паралич и мысли, и воображения.

– Может, надо газеты почитать? – Думал он, вспоминая популярный газетный жанр криминального репортажа. – Там и сюжеты можно найти, и героев…

Он вспомнил, как "выуживал" из газет героев своих первых "крестиков". Интересно, где они теперь, эти герои?

Четырехгранная темнозеленая ваза стояла на подоконнике – на том же месте, куда он переставил ее, чтобы пообедать за столом в день получения посылки. Время от времени он останавливал на ней свой взгляд, вспоминал Сергея, вспоминал Новый год на его даче и зимние ледовые пикники с пингвином. Странное ощущение навсегда потерянного счастья возникало у Виктора. Он смотрел на эту темную зелень искусственной патины, на эту странную вазу и просто не верил, что перед ним была новая оболочка остатков земной жизни Сергея. Нет, этот предмет оставался для Виктора просто странным предметом, словно молчаливым пришельцем из другого мира. И его присутствие в кухне одновременно и озадачивало Виктора, и не вызывало у него протеста. Бархатистая зелень патины казалась живой, и сама ваза была словно одушевленным предметом, не смотря на свое содержимое. И не верилось Виктору, просто не верилось, что эта ваза имеет какое-то отношение к Сергею, к его жизни или смерти. Нет, думал Виктор, если Сергея больше нет, значит его нет больше ВООБЩЕ. И тем более – в этой вазе.

Ближе к вечеру вернулись Нина и Соня.

– А нас один дядя про тебя спрашивал! – переобуваясь, сказала девочка вышедшему в коридор Виктору.

– Какой дядя? – удивился он.

– Молодой и толстый! – сказала Соня.

Виктор перевел удивленный взгляд на Нину.

– Какой-то твой знакомый, – в ответ на взгляд проговорила Нина. Просто интересовался, как ты сейчас поживаешь, что делаешь…

– Он нас мороженым угостил! – добавила Соня.

На ужин Нина поджарила курицу. А потом, за чаем, достала из сумочки страницу из газеты объявлений.

– Вот, смотри! – протянула она эту страницу Виктору. – Кажется то, что надо – Конча-Заспа, десять соток и недорого!

Виктор прочитал объявление: двухэтажная дача, четыре комнаты, десять соток, молодой сад, двенадцать тысяч долларов.

– Да, – Виктор кивнул. – Надо позвонить…

Но сразу после ужина позвонил Илья Семенович и Виктор тут же забыл о даче.

– Ваш питомец уже бродит по палате! – сказал ветеринар.

– Можно его забирать? – спросил Виктор.

– Ну, я думаю еще дней десять пускай побудет под нашим присмотром…

– Но числа седьмого-восьмого мая можно уже будет его забрать?

– Думаю, что да…

Опустив трубку, Виктор с облегчением вздохнул. Оглянулся в сторону балкона – на улице было еще светло.

– Я выйду на минут десять, прогуляюсь, – крикнул он из коридора, обувая кроссовки.

Еще два дня прошли, приближая бывший день победы.

Виктор таки позвонил по поводу дачи в Конче-Заспе и договорился посмотреть ее на ближайшее воскресенье. Нина была уверена, что дача им сразу понравится.

– В такую погоду любая дача покажется райским уголком, – думал Виктор, стоя на балконе и держа в руке чашечку кофе.

Солнце, не смотря на полуденное время, жарило вовсю. Слабый ветерок едва ощущался, но даже он был теплым, словно долетал сюда из огромного фена.

– После девятого мая позвоню главному, – думал Виктор. – Пускай дает работу, а то скучно… Или, может быть, сорваться и всем втроем поехать в Крым на пару недель? Что тогда с дачей? Нет, придется сначала разобраться с дачей и если купим – тогда зачем Крым?!.

Нина с Соней вернулись к пяти.

– Что делали? – поинтересовался Виктор.

– В Гидропарке были, – ответила Нина. – На лодке катались…

– Да! – добавила Соня. – Там уже купаются!

– Опять твоего приятеля видели, – сказала Нина. – Странный он какой-то…

– Какой приятель? – спросил Виктор.

– Ну тот, что нас мороженным угощал и о тебе расспрашивал…

Виктор задумался.

– А какой он из себя? – после минутной паузы спросил он.

– Толстенький, лет тридцать… – Нина пожала плечами. – Никакой… Подсел к нам в кафе возле входа в метро.

– Он спрашивал: любишь ты меня или нет! – сказала Соня. – И я ему сказала, что не очень!..

Виктор ощутил нарастающее беспокойство. Даже среди его старых знакомых вроде не было никого толстого лет тридцати.

– А что он еще спрашивал?

Нина наклонила голову, припоминая.

– Ну, про твою работу: нравится тебе она или нет… Потом спрашивал, пишешь ли ты еще рассказы… Сказал, что они ему раньше очень нравились. Да, он просил, если я соглашусь, дать ему что-нибудь из твоих рукописей… Так, чтобы ты не знал… Сказал, что писатели не любят давать читать рукописи…

– И что ты ему сказала? – спросил Виктор, глядя холодным взглядом на Нину.

– Она сказала, что поищет! – ответила за Нину Соня.

– Нет, – сказала Нина. – Он сказал, что Киев – город маленький и еще увидимся. А про рукописи я ему ничего не говорила…

– Кто же это может быть? – Думал Виктор. – И к чему ему обо мне расспрашивать?..

Он пожал плечами из-за отсутствия ответа на свои вопросы. Вышел на балкон, облокотился о перила и посмотрел вниз, на двор. На квадратной заасфальтированной площадке, на веревках, натянутых между белыми железобетонными столбиками, сушилось белье. Рядом игрались дети. Слева стоял покрашенный белой краской мусорник, под стеной которого лежали старые жестяные баки. За ним, с балкона этого уже не увидеть, там слева был пустырь и на нем – три голубятни, возле которых они с Мишей и Соней гуляли иногда зимой. Знакомый пейзаж, весенний вид сверху.

Мысли Виктора снова вернулись к этому любопытному молодому и толстому человеку.

– Может, он следит за ними? – подумал вдруг Виктор и снова всмотрелся в двор. – Да и откуда он может иначе знать, что мы – как бы семья?

У парадного на скамейке сидела пара старушек, у соседнего парадного тоже сидели какие-то люди. Мимо дома напротив шла кампания подростков, громко споря о чем-то.

Ничего и никого подозрительного.

Виктор успокоился. Вернулся в комнату.

Ночью ему не спалось. В темноте спальни, слушая спокойное дыхание Нины и ощущая ее тепло, он думал об этом любопытном человеке, интересующимся его жизнью. Кто он? Откуда? Зачем? И этот странный вопрос Соне: любит ли он ее?

Тревога постепенно проникала в его мысли, еще дальше отталкивая его от спокойствия и сна.

"Кто-то наверняка следит за ними, – думал он. – Кто-то, должно быть, следит и за мной… Я просто редко выхожу на улицу…"

Стараясь не разбудить Нину, Виктор выбрался из-под одеяла, набросил халат и вышел на балкон.

Приятная прохлада словно опускалась сверху, с усеянного звездами неба. Напряженная тишина спящего города давила на уши. Все окна в доме напротив были темны. И внизу, во дворе, остановившийся на ночь пейзаж напоминал покинутые актерами театральные декорации.

"Нет, – подумал Виктор. – Если бы всерьез следили, то и сейчас где-нибудь у соседнего парадного стояла бы машина с выключенными фарами…"

Он перегнулся через перила и посмотрел вдоль своего дома. И увидел две машины, оставленные перед въездом на дорожку, ведущую к парадным. Тут же улыбнулся сам себе – так недалеко и до мании преследования.

Вернулся в спальню, но так и не заснул до рассвета.

Утром, отпоив себя крепким кофе до состояния "раздраженной бодрости", он принял ванну и побрился.

После завтрака Нина с Соней стали собираться в город.

– Куда сегодня? – спросил Нину Виктор.

– Снова в Гидропарк, – ответила она. – Там хорошо. И аттракционы уже работают…

Как только Нина с Соней вышли из квартиры, Виктор приник к оконному стеклу на кухне. Он внимательно осмотрел двор, потом опустил взгляд на свое парадное. Дождался, пока из него вышла Нина с девочкой и снова осмотрел двор. Заметил, как со скамейки у дома напротив поднялся невысокий парень плотной наружности и медленно пошел за Ниной и Соней к остановке. Пройдя метров двадцать, он остановился и оглянулся назад. К нему подъехала машина – "Москвич-комби", он сел рядом с водителем и машина тронулась.

Озадаченный увиденным, Виктор быстро обулся и вышел из квартиры.

На автобусной остановке никого не было – видно автобус только-что ушел. Виктор остановил попутную машину и через пять минут уже опускался на эскалаторе в метро.

Чем больше он думал об этой странной слежке и расспросах, тем более озадаченным себя чувствовал. И этот парень в какой-то мешковатой футболке, и машина, в которую любой "крутой" побрезговал бы сесть. Все это как-то не увязывалось в голове у Виктора с ощущением тревоги и опасности, возникшим после второго упоминания Ниной о любопытном молодом толстяке.

Но все-таки, насколько бы все это не выглядело странным, кто-то действительно следил за Ниной для того, чтобы разыграть где-нибудь в городе очередную "случайную" встречу и задать новые вопросы о нем, Викторе. Значит, кто-то действительно интересовался им. И единственное, что могло успокаивать его, это отсутствие в этом загадочном процессе ребят в спортивных костюмах с бритыми затылками, подъезжающих на новеньких иномарках.

А раз таких ребят здесь не было, значит и бояться было Виктору нечего. Но загадка оставалась загадкой и надо было ее разгадать.

Уже в поезде метро он поймал себя на мысли, что ему нравится эта игра. Точнее – нравится возможность самому разобраться в ситуации. К Виктору вернулась самоуверенность. Словно на всякий случай он вспомнил еще разок о своей "защите", причину которой он так никогда и не понял. Но раз о ней с таким уважением когда-то говорили и Миша-непингвин, и Сергей Чекалин, значит она присутствовала и от чего-то Виктора "защищала".

Выйдя из станции метро, Виктор повернул направо и остановился у вертикального стенда с десятками солнцезащитных очков. Слева от стенда лениво сидела на раскладном стульчике девушка лет двадцати, сама тоже в темных очках.

Недолго думая, Виктор примерил немного старомодные "капельки", потом еще какие-то "мэйд ин Тайван". Наконец выбрал себе пару и, заплатив, сразу одел их на нос.

В воздухе пахло шашлыками. Не смотря на будний день на торговой площадке Гидропарка было довольно людно и большинство троттуарных столиков были заняты праздным народом. Виктор нашел свободный столик, заказал кофе и коньяк и осмотрелся, не снимая темных очков.

Нины и Сони видно не было, но зато он заметил другое знакомое лицо мужчину лет сорока, которого несколько раз видел на "серьезных" похоронах. Он сидел за столиком соседнего кафе с высокой изящной женщиной, одетой в коротковатое голубое платье с поясом. Оба пили пиво и спокойно разговаривали.

Понаблюдав за ними несколько минут, Виктор снова осмотрелся.

Девушка-официантка принесла кофе и коньяк и тут же попросила заплатить. Когда она ушла, Виктор пригубил коньяк, потом кофе и на какое-то время забыл о Соне и Нине.

"Через четыре дня надо будет оправлять Мишу, – подумал он. Интересно, откуда все-таки они взяли сердце для пересадки?

Посидев сполчаса, Виктор прогулялся до лодочной станции, потом вернулся к метро и перешел на вторую половину Гидропарка, где тоже гнездами были разбросаны летние кафе. На второй половине было менее людно. Виктор прошелся до моста через залив – дальше были только пляжи и спортплощадки и он повернул назад. Присел за столик дальнего от метро кафе, заказал пепси. Снова осмотрелся.

– Они должны быть где-то здесь, – прошептал он себе, перебирая взглядом фигуры и лица сидящих за десятками столиков людей.

Его внимание привлекла девочка, игравшаяся на траве у аллеи, вдоль которой через равные интервалы стояли деревянные скамейки. До девочки было метров сто пятьдесят. На ближайшей от нее скамейке кто-то сидел спиной к Виктору. Видно было только два затылка.

Не допив пепси, Виктор встал и пошел по траве между двумя аллеями в сторону девочки. Уже через двадцать-тридцать шагов у него не было сомнения в том, что это – Соня. Она то ли что-то искала в зеленой траве, то ли "изучала" ее.

Виктор остановился, вернулся к кафе и пошел по дорожке к туалету оттуда он мог бы рассмотреть сидевших на скамейке.

Перед входом в туалет он остановился и оглянулся. Чтобы лучше было видно – приподнял очки.

На скамейке сидела Нина с этим парнем в мешковатой футболке. Они о чем-то мирно разговаривали. Точнее он что-то рассказывал, а она внимательно слушала, время от времени кивая.

Чтобы не привлекать к себе внимания, Виктор зашел в туалет. Постоял там и, выйдя, направился обратно к кафе.

На ходу бросил взгляд на Нину с парнем – теперь она что-то говорила, а он слушал.

Виктор вдруг почувствовал себя идиотом. Мало того, что пропал всякий интерес к этой слежке, но и сама причина всего происходящего показалась ему вдруг до ужаса банальной – видно этому парню просто понравилась Нина и он за ней приударял. Но, видя ее всегда с девочкой, он решил что она замужем и теперь пытался разведать обстановку, проверяя, насколько удачным может оказаться его донжуанство. В такой ситуации для успешного знакомства было совершенно правильно представиться старым знакомым мужа.

– Ну что ж, – подумал он, поднимаясь по ступенькам на платформу метро. – Давай, толстяк, удачи!..

Когда Нина с Соней вернулись, Виктор был уже дома.

– Как погуляли? – спросил Виктор.

– Хорошо, – ответила Нина, ставя чайник на плиту. – Такая погода! Ты совершенно зря сидишь дома!

– Послезавтра все равно поедем загород, тогда и развеюсь! – сказал Виктор.

– Послезавтра? – переспросила Нина.

– Ну да, дачу смотреть…

– А-а! – Нина махнула рукой. – Забыла! Чай будешь?

– Да. – Виктор кивнул. – Кстати, сегодня ты никого из моих старых знакомых не встречала?

– Да опять тот же… – спокойно ответила Нина и пожала плечами. Коля… Все рассказывал о себе. О том, как с детства хотел стать писателем, потом занимался журналистикой… Женился неудачно…

– А обо мне больше не расспрашивал?

– Нет, но очень просил, чтобы я твою фотографию ему принесла. Сказал, что хочет посмотреть – изменился ты за эти годы или нет. Обещал нас с Соней за фотографию итальянским мороженным накормить…

– Он что, идиот? – скорее самого себя, чем кого-либо спросил вслух Виктор. – Зачем ему моя фотография?

Нина снова пожала плечами.

– А ты что, договорилась с ним встретиться? – Виктор пристально посмотрел в глаза Нине.

– Не договорилась, а сказала, что, может, завтра снова буду в Гидропарке…

– Хорошо. – Проговорил Виктор холодным голосом. – Я тебе дам свою фотографию.

Нина посмотрела на него удивленно.

– Ты чего? – спросила она обиженно. – Что я, должна бегать от твоих знакомых, что ли?!

Ничего не сказав, Виктор вышел из кухни, прошел мимо Сони, возившейся на полу гостинной с пластмассовым домиком Барби. В спальной закрыл за собой двери и, вытащив из тумбочки старый портфель, вытрусил из него на ковер пачку фотографий. Перебрав фото, он отложил в сторону одно, где он был снят с Никой, одной из своих прошлых подружек. Положив остальные фото обратно, он взял ножницы и отрезал от себя Нику. Потом подошел с фотографией к зеркалу и сравнил себя живого со своей фотографией. Что-то изменилось, но это что-то было неуловимым и необъяснимым словами. Фотография была сделана года четыре назад на Крещатике уличным фотографом.

– Держи! – протянул он Нине обрезанное фото, вернувшись на кухню.

Она посмотрела на Виктора вопросительно.

– Держи-держи! Отдашь ему, раз просит! – сказал он, стараясь придать своему голосу тепло. – Заодно привет передашь от меня!

Нина взяла фотографию, с интересом посмотрела на нее, потом отнесла в коридор, где положила ее в висевшую на вешалке сумочку.

На следующее утро Виктор, подождав пока Нина и Соня уехали, снял со шкафа в спальной черную хозяйственную сумку. Он вытащил из нее все еще завернутый в бумажную подарочную упаковку пистолет. Холодность тяжелого металла словно обожгла кожу ладони. Виктор примерил рифленную рукоятку, поднял пистолет перед собой и направил его в собственное отражение на зеркальной дверце шкафа.

Ему вдруг вспомнилось, как Миша иногда стоял перед этим большим зеркалом и неподвижно смотрел на свое отражение. Почему он это делал? От одиночества? От невозможности найти себе подобного?

Виктор опустил руку. Ладонь неприятно щемила, словно произошла какая-то химическая реакция между двумя несочетающимися компонентами. Он опустил пистолет на ковер и поднес ладонь к лицу. Ладонь была удивительно белой, словно кровь отошла куда-то, вытесненная холодностью и тяжестью металла.

Вздохнув, Виктор поднялся с пола. Нагнулся за пистолетом и сунул его в карман джинсов. Тут же снова посмотрел в большое зеркало и увидел, что из кармана выглядывает черная рукоять, да и сам пистолет заметно выпирал.

Виктор открыл шкаф, нашел старую синюю ветровку с капюшоном. Набросил ее и снова посмотрел в зеркало – теперь все было в порядке. Только солнце, бросавшее лучи на ковер комнаты, словно намекало на неуместность ветровки. День обещал быть по-летнему жарким.

Застегнув на ветровке молнию, Виктор вышел из квартиры.

Гидропарк снова был полон народа.

– Суббота, – подумал Виктор, присаживаясь за столик "тротуарного" кафе.

Он осмотрелся и к своему успокоению заметил еще несколько человек одетых не по погоде. Обычные чудаки. Не может же быть, чтобы все они так оделись, чтобы спрятать свое оружие! Один мужчина вообще был одет чуть ли не в зимнюю нейлоновую куртку. Правда, он был намного старше Виктора и его возраст вполне мог оказаться частью диагноза.

– Кофе и пятьдесят коньяка, – сказал Виктор замершему перед ним в вопросительной позе официанту.

На площадку возле метро, заполненную столиками и киосками, наползла неожиданная тень. Виктор посмотрел на небо и обрадовался, увидев там облако. Погода подстраивалась под его одежду.

Дождавшись кофе и коньяк, он осмотрелся по сторонам уже внимательнее. Нины и Сони видно не было, но Виктор знал, что они где-то здесь и поэтому не волновался.

Посидев еще минут пятнадцать за столиком, он прошелся по аллее мимо тенисных кортов до руин ресторана "Охотник" и назад. Потом перешел под мостом на другую сторону гидропарка, прошелся по аллее, вдоль скамеек, на одной из которых вчера видел Нину с этим необъяснимо любопытным Колей.

– Ничего, – подумал, глядя по сторонам Виктор. – Скоро мы узнаем, зачем ему я и моя фотография…

Аллея закончилась, перейдя в тропинку, и Виктор повернул назад. Потом поднялся на мостик над проливом. Остановился посередине и облокотился о перила. Справа от него над проливом немного угрюмо нависал ресторан "Млын". На его широком балконе за столиками сидело несколько человек, но и среди них не было тех, кого он искал. А под рестораном на автостоянке стоял длинный серебристый "Линкольн", кажется такой же, какой был у покойного Миши-непингвина.

Снова выглянуло солнце и его внезапное появление словно сделали чернобелую фотографию цветной открыткой. Ожила и заиграла изумрудом вода пролива. Белый цемент перил пожелтел и кроме его шершавости ладони Виктора ощутили вдруг словно поднимающееся из глубины цемента тепло.

Уже возвращаясь к "тротуарным" кафе, Виктор резко остановился, увидев за одним из столиков Нину с Соней. Они сидели вдвоем. Перед Соней стояла вазочка с тремя разноцветными шариками мороженного. Нина пила кофе.

– А где же любопытный толстяк?.. – подумал Виктор.

Он снова оглянулся по сторонам.

Выбрав столик метрах в тридцати от Нины с Соней, он присел и заказал себе кофе.

Нина с Соней о чем-то болтали. Время от времени Нина оборачивалась в сторону выхода из метро.

Прошло, может быть, минут пятнадцать. Кофе был допит и Виктор просто сидел, погрузившись в возникшие ни к месту воспоминания.

Между делом, он еще разок обернулся в сторону Нины и Сони и увидел, что сидели они уже втроем с толстяком и девочка-официантка несла ему кофе.

Прикипев взглядом к их столику, Виктор следил за ними. Соня сидела молча, а Нина с толстяком о чем-то живо говорили. Толстяк то и дело широко улыбался, из-за чего его и так круглое лицо становилось еще круглее. В какой-то момент он вытащил из кармана летнего белого пиджака шоколадку и протянул ее Нине. Нина стала ее разворачивать на столе и Виктор видел, как к развернутой фольге прилип расстаявший шоколад. Нина подняла развернутую шоколадку ко рту и "слизала" часть шоколада. Потом протянула шоколадку толстяку.

Виктору стало противно. Он отвернулся и почувствовал боль в шее, уставшей от его слежки. Он потер рукой затылок. Снова повернулся к их столику.

Толстяк их явно куда-то приглашал. Он поднялся и, стоя над пластмассовым стулом, говорил им что-то, умеренно жестикулируя.

Нина с Соней тоже поднялись и вся троица пошла в сторону Виктора.

Виктор напрягся. Мгновение он не знал, как от них спрятаться. Пригнувшись к столу, он сидел спиной к свободной части тротуара. Вот-вот они должны были пройти мимо.

Виктор вдруг сдвинул стул назад и наклонился к своим ногам. Дотянулся до туфель и стал делать вид, что завязывает развязавшийся шнурок.

– А ты цирк любишь? – прозвучал за спиной у Виктора слащавый мужской голос.

– Люблю, – ответил голос Сони и Виктор еще ниже наклонился.

– Мы уже два раза были, – удалялся, затихая, голос Нины. – Один раз видели тигров, второй раз…

Подождав еще секунд тридцать, Виктор повернул голову вслед затихшему разговору. Потом сел нормально.

Они шли к мосту через пролив, но перед мостом свернули направо.

Виктор поднялся и направился вслед за ними. Дойдя до моста, он заметил, как они входили в ресторан "Млын".

Он снова поднялся на мост, только теперь остановился на другой стороне, лицом к Владимирской горке. Постояв так минут пять, обернулся и увидел их уже на балконе ресторана. Толстяк разговаривал с официантом, Нина – с Соней.

Виктор так и не увидел момент передачи своей фотографии толстяку, но бутылка шампанского на их столике на балконе ресторана вызвала в нем гораздо больше раздражения, чем даже их совместное поедание расстаявшего шоколада. Нет, вряд ли бы он разозлился больше, увидев, как его фото попадает в руки к толстяку. Это было чем-то уже запланированным, в отличие от их шампанского и шоколада.