Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера

Глава восьмая Операция «Тайфун»: рывок к Москве

Если в конце июля многие генералы Вермахта были убеждены, что война почти выиграна, то уже во время Смоленского сражения даже в солдатской среде начали поговаривать о том, что война вряд ли получится молниеносной.

Я хорошо помню, как 1 сентября получил официальное письмо из Берлина, в котором сообщалось, что срок моей службы продлен еще на четыре года.

Я выругался и разорвал письмо в клочья. Я так мечтал, что в самое ближайшее время вернусь к своей семье, но теперь этому вряд ли суждено было случиться скоро.

Услышав мои крики, ко мне подошел Зоммер.

— Что стряслось? — спросил он.

Выслушав меня, Зоммер сказал, что в этом нет ничего удивительного. Потом он добавил:

— Не болтай об этом, но запомни мои слова. Черт меня побери, если мы успеем вернуться домой к Рождеству!

Тем не менее 6 сентября 1941 года фюрер в своей директиве № 35 приказал разгромить до наступления зимы все русские войска на московском направлении. И 16 сентября, когда битва за Киев приближалась к успешному завершению, командование группы армий «Центр» издало директиву о подготовке операции по взятию Москвы. Эта операция получила кодовое имя «Тайфун».

Согласно стратегическому замыслу, крупные группировки войск Вермахта, сосредоточенные в районе Духовщины, Рославля и Шостки, должны были окружить и уничтожить основные силы русских в районе Вязьмы и Брянска и после этого молниеносно продвинуться к Москве с севера и юга, чтобы незамедлительно захватить русскую столицу.

Наша дивизия находилась в районе Духовщины. Перед началом операции мы получили значительные пополнения. Так, к моему удивлению и радости, в нашу роту попал мой друг Михаэль, вместе с которым я учился в снайперской школе. Зоммеру удалось договориться, чтобы Михаэль был направлен именно в наш взвод.

Оказалось, Михаэль был возвращен на фронт после госпиталя. В самом начале Русской кампании он получил ранение в руку. До этого он участвовал в боевых действиях в Бельгии, Франции, Югославии и Греции.

— А как поживает наш Антон? — спросил я.

И лицо Михаэля сразу изменилось.

— Он подорвался на мине во Франции, — сказал Михаэль, помрачнев. — У него оторвало обе ноги. Я тащил его к пункту первой помощи. Он так кричал… Скорее даже выл, чем кричал… Ему не смогли помочь. Но так, наверное, даже лучше. Куда это годится — жить без обеих ног?

— Да, наверное, лучше, — согласился я.

От веселости, нахлынувшей на меня при виде Михаэля, не осталось и следа.

Тем не менее мы проговорили с ним весь вечер. Через некоторое время к нам присоединился Зоммер. У него была припасена бутылочка шнапса, и мы распили ее в честь моей встречи с Михаэлем.

Через некоторое время разговор зашел о партизанах. Пробыв пару месяцев в госпитале, Михаэль не сталкивался с ними. С удивлением и ужасом он слушал то, что рассказывали мы с Зоммером.

В Советском Союзе было огромное количество партизан, противостоявших немецкой армии. Они сражались без униформы, без знаков различия, и их нельзя было опознать среди населения. Крестьянин, вспахивающий поле, женщина, работающая на кухне немецкой части, кузнец, сельская учительница или даже хозяин дома, в котором мы жили, — любой из них мог принадлежать к партизанам.

Страшная судьба ожидала того, кто попадал в их руки. Чтобы добыть нужные им сведения, они прибегали к жесточайшим средневековым пыткам. С их помощью партизаны старались добыть информацию о последующих немецких атаках, перемещениях войск и вооружении. Пленным выкалывали глаза, отрезали языки и уши. Оказавшись в плену у этих варваров, никто не мог рассчитывать остаться живым. И лишь немногим везло оказаться застреленными в затылок без предшествующих мучений.

Впрочем, и бойцы Красной Армии обращались с пленными ничуть не лучше. Они тоже расстреливали практически всех, кто попадал к ним в плен. Они применяли пытки, правда, реже, чем партизаны.

Вооружение партизан было самым разнообразным. У них были как ножи, так иногда и автоматы. Однако наиболее распространены были винтовки и охотничьи ружья. Кроме того, в ближнем бою с танками они использовали бутылки с зажигательной смесью. Это простое в изготовлении оружие было тем более удобно для них, что у русских не было недостатка в пустых водочных бутылках! Впрочем, несмотря на свою примитивность, это оружие было очень эффективным: зажигательная смесь из фосфора и серы, воспламенившись, раскалялась до 1300 градусов.

Создание партизанского движения было дьявольским ходом Сталина. Организация этого движения началась на двенадцатый день после начала войны. Кроме того, Красная Армия проводила политику выжженной земли, которая означала, что все, что не удается забрать отступая, должно быть уничтожено.

У наших войск попросту не было времени выискивать партизанских вожаков среди жителей деревень. Из-за этого мирные жители постепенно оказывались в руках партизан. Это было тем более обидно, если учесть, что изначально многие русские встречали немецкую армию с хлебом и солью, как освободителей от ярма коммунизма.

Впрочем, партизаны были не единственным бедствием, обрушившимся на наши головы. У нас даже возникала мысль, не было ли это еще одной уловкой Сталина… На этот раз я говорю о вшах. Эти отвратительные мелкие паразиты буквально атаковали каждого солдата на Восточном фронте.

Нас поначалу удивляло, почему головы советских солдат были не просто коротко подстрижены, но и гладко выбриты. Однако теперь мы поняли, из-за чего русские предпочли такие прически. Вспоминая позднее о Восточном фронте, многие немецкие солдаты говорили прежде всего о вшах, которые были гораздо хуже клопов и тараканов. Огромное количество вшей водилось не только в русских избах, но и на открытом воздухе. Атакуя людей, они не смотрели на знаки различия, и их укусов не мог избежать никто, от рядового пехотинца до самого генерала!

Зуд в местах укусов вшей был настолько нестерпим, что мы невольно расчесывали кожу до крови. Спать во время атаки вшей было невозможно, поэтому по ночам мы отчаянно ловили их, когда они ползли у нас по груди, по позвоночнику или по ногам. Каждый боец за ночь убивал бессчетное количество вшей, раздавливая их пальцами. Тем не менее с нас все равно не сходили следы укусов, что свидетельствовало о том, что части этих тварей удавалось полакомиться нашей кровью безнаказанно. Любимыми местами вшей, в которые они кусали нас, были участки кожи с волосяным покровом и части тела, где проходит много кровеносных сосудов.

Нашим единственным спасением от этого бедствия на передовой стали русские бани, которые мы находили в деревнях. Когда в боях наступало затишье, мы ходили туда мыться так часто, как только это было возможно. После всего пережитого и увиденного, баня казалась для нас буквально островком цивилизации, который словно появился на этой варварской земле из другого мира. В бане мы ощущали себя словно в раю.

Михаэль, как оказалось, никогда не был в русской бане, и мы с Зоммером пообещали ему, что сводим его туда, как только представится случай.

Наше наступление было назначено на утро 2 октября. Ночь перед этим командир роты решил выслать на разведку группу, составленную из бойцов разных взводов. В результате я оказался командиром группы, в которую вошло еще двенадцать бойцов, в том числе Конрад и Михаэль. Зоммера командир роты по каким-то своим причинам решил не отправлять в разведку. Возможно, дело было в том, что у нас был на счету каждый командир взвода. К тому же, отправив нас двоих, командир роты рисковал лишиться сразу двух своих лучших снайперов.

Выступать на задание мы должны были около полуночи, и у меня оставалось еще несколько часов на сон. Однако мне не спалось. Где-то вдалеке, к востоку от нас, раздавались взрывы. Вероятно, это немецкая авиация бомбардировала противника. Эти звуки не беспокоили меня, я давно уже привык к грохоту взрывов. Но я знал, что, даже если наша разведывательная миссия пройдет гладко, на следующий день меня ждет очередной кровавый бой. Я думал об Ингрид, о сыне и своей стареющей матери. Мое сердце сжималось при мысли, что я могу погибнуть и им пришлют уведомление с соболезнованиями. Я не должен был допустить, чтобы мой сын рос без отца.

Думая обо всем этом, я в конечном итоге все-таки забылся коротким сном, но, наверное, всего на полчаса. Потом меня разбудил Михаэль.

— Иваны сейчас, пожалуй, дрыхнут без задних ног! — улыбался он. — Пора нам посмотреть, где они прячутся.

Нашей задачей было провести разведку в перелеске, лежащем к востоку от наших позиций, чтобы проверить, свободен ли он от врага. Ровно в полночь мы покинули свои позиции. Караульные были предупреждены о нашем задании, и мы могли не бояться, что по возвращении нас встретят огнем свои же товарищи.

Я убедил Михаэля не брать с собой на задание снайперскую винтовку. Во-первых, в случае ближнего боя в ночном лесу от пистолета-пулемета МР-38 могло быть гораздо больше толку. Во-вторых, если бы мы попали в лапы русским, со снайперами они бы расправились с особенной жестокостью. Об этом я знал не понаслышке. Во время Смоленского сражения у нас пропал один из молодых снайперов, а через несколько дней мы наткнулись на его тело. У него были отрезаны уши, нос и кисти рук, а кроме того, выколоты глаза. Несомненно, русские проделали с несчастным парнем все это, пока он был еще жив.

Моя группа осторожно двигалась следом за мной. Желтая луна ярко светила над лесом. Мы не произносили ни слова. Только время от времени раздавался треск сломанных веток, которые мы задевали, пробираясь между деревьями. Но все шло хорошо, если не считать того, что пару раз члены нашего отряда падали в незамеченные ими воронки от снарядов. Таких воронок в лесу было много, поскольку он подвергался интенсивному огню с обеих сторон.

Однако напряжение давало о себе знать, и наше воображение рисовало перед нами бойцов Красной Армии буквально за каждым деревом и каждым кустом. Продвигаясь глубже в лес, мы все сильнее потели — то ли от быстрого движения, то ли от нервов. Каждый раз, когда луна исчезала за облаками, небо на востоке вспыхивало, и все вокруг озарялось от осветительных ракет. Мы всякий раз вздрагивали при этом, говоря себе: «Нас заметили!» Но ракеты гасли, и темнота вновь накрывала лес.

Мы уже начинали верить, что в этом перелеске нет русских, когда грохот русского пулемета вдруг разорвал ночную тишину. Мы тут же повалились на землю, но трассирующие пули пролетели над самыми нашими головами. В панике я попытался зарыться руками в землю. Мой живот сводило от мысли, что это конец. Русские пули попали в позвоночник одному из наших солдат. Он заорал от боли, и это привело ко всеобщей панике. Осознав это, я заставил себя собраться: я ведь был командиром и отвечал за своих людей.

— Открыть ответный огонь! — заорал я, и мой крик отрезвил других бойцов.

Через несколько мгновений каждый из наших занял удобную лежачую позицию или привстал на одно колено, скрытый деревьями. И мы открыли ответный огонь. По всей вероятности, нам пришлось противостоять русскому взводу, который был отправлен в перелесок с тем же заданием, что и мы, то есть выяснить, занят ли он врагом.

Я переживал, что со мной нет снайперской винтовки. Она бы здорово пригодилась против пулеметчика. Но тем не менее нам через некоторое время удалось погасить пулемет очередями из своих пистолетов-пулеметов.

Не теряя ни секунды, мы отступили. Кто знает, сколько еще русских было в этом перелеске. Командир роты не был слишком удивлен нашим докладом.

— Русские, вероятно, ждут нашей атаки именно на этом участке, — сказал он. — Тогда мы изберем другой маршрут для наступления и ударим по ним с тыла.

До начала наступления оставалось всего несколько часов, мы пошли спать.

Перед рассветом шел мелкий липкий дождь. Первой в наступление пошла танковая группа с сопровождавшими ее пехотными частями. Вслед за ними двинулась вперед и наша дивизия. Совместно с танковой группой мы должны были нанести удар в стык 30-й и 19-й русских армий Западного фронта.

Мы, снайперы, двигались пешим маршем на расстоянии примерно пятидесяти метров от головы колонны. Неподалеку от нас шла медицинская рота, а также лошади, тащившие артиллерийские орудия.

Через некоторое время загрохотали огромные 150-миллиметровые артиллерийские орудия русских. В ответ ударили немецкие орудия. Это означало, что наша цель уже рядом. Мы зашагали быстрее.

Вскоре нам стали видны огромные вспышки огня, вырывавшиеся из дул русских орудий. Теперь мы были всего в паре сотен метров от советских войск, и по дивизии прошел приказ рассредоточиться.

Еще не рассвело, к тому же небо на востоке было затянуто тучами. Это была не лучшая погода для снайперской стрельбы. Тем не менее наш снайперский взвод продвинулся немного в сторону от наших бойцов, устремившихся в атаку, и, заняв позиции, мы начали выискивать цели.

Я увидел вспышку на конце ствола пулемета, который явно стрелял в моем направлении. Прицелившись, я сделал три быстрых выстрела. Пулемет затих, но вскоре из него снова открыли огонь. Я сделал еще два выстрела и сменил магазин. После этого я увидел вспышки на концах нескольких винтовочных стволов неподалеку от места, где находился пулемет. Я не был уверен, стрелять ли мне по ним, ведь это могли быть и наши бойцы, продвинувшиеся туда. Но через секунду пуля ударилась о край каски одного из снайперов из моего отделения. К счастью, он при этом не был ранен. Но медлить было нельзя, и я начал методично стрелять по каждой вспышке, возникавшей на конце ствола.

Остальные снайперы делали примерно то же самое. Все вместе мы медленно ползли вперед, используя в качестве прикрытий неровности местности и воронки от снарядов.

Вскоре мы подавили пехоту противника, которая защищала свою артиллерию. На нашей стороне был численный перевес, лучшее вооружение. Но, что самое главное, русские орудия не могли эффективно вести огонь по нам с такого близкого расстояния. Когда наш взвод оказался в паре десятков метров от одного из вражеских орудий, русские артиллеристы попросту побежали прочь. Однако многих из них тут же настигли наши пули.

Русские орудия находились в небольших траншеях. К тому моменту, когда мы достигли этих траншей, уже практически рассвело. Нам стали отлично видны советские солдаты, и, устроившись прямо в русских окопах, мы начали вести прицельный огонь по ним.

В некоторых местах между нашими пехотинцами и русскими завязался рукопашный бой. Однако здесь мы ничем не могли помочь своим. Все происходило так быстро, орудуя лопатами и прикладами, наши и враги постоянно перемещались. В результате мы не могли стрелять в советских солдат, не рискуя попасть в своих.

Однако у нас и без этого было достаточно целей. Мы уничтожали русских пулеметчиков, офицеров и простых пехотинцев. Минут через двадцать нашей дивизией была уничтожена целая артиллерийская часть противника. Но примерно в полутора километрах от нас находились другие артиллерийские орудия противника, которые продолжали вести огонь.

Там шел бой между немецкими и русскими танками. С обеих сторон в нем также принимали участие несколько пехотных дивизий. Нас направили вперед, чтобы нейтрализовать артиллерию русских, долбившую по нашим танкам. Мы, снайперы, устремились вперед вместе с остальной пехотой.

Когда до орудий оставалось около пятисот метров, мы с Зоммером приказали нашим бойцам залечь. Все вместе мы начали стрелять по артиллеристам. Первые наши попадания вызвали смятение у русских. Но потом в нашу сторону начали стрелять сразу несколько пулеметов. А у нас ведь не было даже пулеметов. Мы вжимались в землю, прячась за кочками. Тем не менее четверо наших молодых снайперов погибли, прежде чем мы сумели уничтожить пулеметчиков.

Мы продолжили продвижение вперед. Между тем наши танки хотя и несли потери, но явно теснили русских. Нам удалось уничтожить еще нескольких артиллеристов, а потом к их позициям уже подошли немецкие танки и пехота.

Через полчаса бой был выигран нами, и мы начали преследовать отступающие силы русских. В подобных боях и прошел весь день. В итоге только за один этот день наша дивизия продвинулась вперед на двадцать километров.

Несмотря на накопившуюся усталость от боев, мы наступали, не жалея себя. Каждый из нас знал: чем скорее мы возьмем Москву, тем скорее вернемся домой. Это придавало нам силы и помогало быть почти бесстрашными.

Каждый день мы продвигались вперед на несколько десятков километров. Одновременно с нами другая танковая группа двигалась на Вязьму со стороны Рославля. При этом еще в первый день наступления Люфтваффе нанесло два воздушных удара по штабу Западного фронта. В результате у русских нарушилось управление войсками.

Уже 7 октября мы вышли к Вязьме, где нам удалось взять в кольцо около двадцати стрелковых дивизий и четыре танковые бригады русских. Окруженные советские войска отчаянно сопротивлялись. Это замедлило наше продвижение. Но тем не менее к 13 октября они окончательно капитулировали. Из окружения удалось вырваться лишь немногим русским частям. Но, так или иначе, теперь нам было уже рукой подать до Москвы.

Правда, на помощь русским, как всегда, пришла их ужасная погода. В середине октября началась распутица. Дороги, которые и без того были ужасными, превратились в сплошную грязь. И это существенно замедлило продвижение наших войск.

Однако русские все равно готовились к тому, что мы возьмем Москву. 15 октября Государственный комитет обороны СССР принял решение об эвакуации, и уже на следующий день началась эвакуация из Москвы за Волгу управлений Генштаба, наркоматов, военных академий и других учреждений. Иностранные посольства также были эвакуированы из российской столицы. В городе были заминированы мосты, заводы и электростанции. Значительная часть населения была убеждена, что немецкие войска вот-вот войдут в Москву. Начались беспорядки. Люди грабили магазины и квартиры, оставленные эвакуировавшимися. Однако НКВД продолжало свою работу, арестовывая недовольных и расстреливая мятежников.

Генералом Гюнтерием Жуковым[3] для защиты Москвы было сформировано народное ополчение, в которое вошло около 100 000 человек из гражданского населения. Более полумиллиона жителей сооружали на улицах баррикады и рыли противотанковые рвы. Военные законы теперь действовали и по отношению к гражданскому населению: «разжигатели паники, трусы и предатели» расстреливались. Город готовился к тому, чтобы Гитлер заплатил за его покорение как можно более дорогую цену.

Однако, как бы то ни было, еще в конце осени мы абсолютно не сомневались, что Москва будет взята.