Смерть в пятой позиции

1

Последний вечер стал полным триумфом. Касса сообщила, что мы побили все предыдущие рекорды постановок в Метрополитен-опера, публика была в полном восторге, заглушая музыку непрерывными овациями в честь звезд, которые — должен это отметить — танцевали лучше обычного. Если зрители и были разочарованы, что трос в «Затмении» не оборвался, то не подали виду. Зато по окончании балета Джейн вызывали восемь раз. «Лебединое озеро» прошло просто великолепно, несмотря на ветеранов, которые все-таки бросили на сцену парочку шутих и газовую бомбу. Та, к счастью, не взорвалась.

После того как зрители покинули театр, русскими участниками труппы было выпито за кулисами невероятное количество водки… Те, кто родился в Европе, и их поклонники пили не меньше. Посреди декораций и груд костюмов все пели, смеялись и пили. Игланова напилась в стельку и громко кричала, смеялась и плакала на какой-то немыслимой смеси русского и английского.

Мы с Джейн уехали довольно рано. Мистер Уошберн поймал нас в дверях и великодушно предоставил мне на завтра отдых. Однако Джейн следовало к половине четвертого явиться на репетицию с Уилбуром.

Утро мы провели в постели за чтением газет и разговорами по телефону со знакомыми артистами, которые тоже проводили утро в постели в различных комбинациях. Все было очень мило, похоже на большую семью, и никакие серьезные распри не портили нашего благодушного настроения.

Никто из нас не мог пройти мимо того факта, что расследование закончено и что Глисон должен исчезнуть из нашей жизни.

— Однако, — как сказала Джейн по телефону весьма профессиональным тоном одному из солистов, греческому богу с голосом Бетт Девис, — где мы теперь найдем другого такого же прекрасного дирижера, как Майлс?

— Думаю, Голд справляется неплохо, — заметил я, когда она повесила трубку и уселась рядом на постели, скрестив ноги и лениво пощипывая мой живот в попытках найти заметную складку, чтобы немедленно на это посетовать. Джейн все время твердила, что я слишком мало уделяю внимания упражнениям. Однако я возражал: зачем мне это делать, если я могу есть все подряд и оставаться таким же стройным? Вот она непрерывно упражняется, ест как цыпленок и все равно должна постоянно следить за весом.

— Тебе-то не приходится за ним следить, — как-то не совсем к месту заметила она и глубоко вздохнула, выгнув вперед грудную клетку и высоко задрав подбородок; при этом ее груди двигались как единое целое, а не дрожали, как желе, как большая часть грудей в этом возрасте.

Я заворчал и сбросил ее руку с живота: в этот момент я прочитал о нашей труппе на двадцать седьмой странице «Глоуб»: «Умер муж убитой балерины… Подозревается в убийстве». После этого на двадцать восьмой странице была напечатана без фотографии беседа с Глисоном.

— Уже хорошо и то, что все это не на первой полосе, — заметил я.

— Не говори таких вещей, а то тебя выбросят из гильдии агентов по связи с прессой, или как называется та штука, что делает людей не такими, какие они есть.

— Молчи, стервозная богиня.

— Кто-кто?

— Подлая зазнавшаяся штучка, которая делает таких людей, как я… профессиональными лгунами, трубадурами бронзовых идолов на глиняных ногах.

— Ох, заткнись. Посмотри, не написал ли о нас чего-нибудь Джон Мартин в «Таймс»?

— Он пишет, что Большой балет Санкт-Петербурга на следующей неделе покидает город, отправляясь в пятимесячное турне.

Она выхватила у меня «Таймс» и внимательнейшим образом прочитала балетную колонку. Так читать умеет только балерина, пытающаяся разыскать о себе хороший отзыв.

— Как всегда, назойливая реклама Иглановой, — язвительно заметила Джейн.

— Что поделаешь, в свое время многие из них были ей обязаны.

— Но разве не прекрасно было бы — уйди она добровольно на покой? — заметила моя великодушная подружка.

— Зачем ей это? Она будет несчастна. Не будет же она учить других? Думаю, пожилая женщина должна вести себя именно таким образом… стараться занимать заметное место в обществе.

Джейн нахмурилась.

— Нам всем так трудно с ней… Она всех тянет назад…

Я фыркнул.

— Вы только послушайте! Всего неделю назад ты была одним из паршивых маленьких лебедей и бегала по сцене с тремя подружками, а теперь уже думаешь, как занять место Иглановой.

Одним непрерывным плавным движением, как заметил бы критик, пишущий о балете, Джейн Гарден нанесла мне сокрушительный удар подушкой. После короткой борьбы я наконец-то с нею совладал… хотя не без труда: она была девицей крупной и, несмотря на великолепную шелковистую кожу, состояла из сплошных мышц.

— Это неправда! — с трудом выдохнула она, ее волосы разметались по подушке, к которой я крепко прижал ее спину.

— Зазнайство… вот что это такое.

— Каждая балерина думает точно так же. Спроси любую…

— Ужасная компания… самонадеянные, бесталанные.

— О! — она выскользнула из-под меня и, тяжело дыша, уселась на кровати, откидывая волосы, закрывшие лицо.

— Меня бы ничуть не удивило, если бы ты убила Эллу, чтобы занять ее место.

Джейн мрачно рассмеялась.

— Нет нужды объяснять тебе, что наша труппа построена по кастовой системе. До того как погибла Элла, я была седьмой по счету.

— Но теперь стала второй, потому что знала: если Элла уйдет со сцены, я постараюсь, чтобы ты заняла ее место.

— Все очень здорово сработано, — довольно улыбнулась Джейн.

— У тебя просто нет совести.

— Совершенно верно. Особенно сейчас, когда дело закрыто.

— Ты не боялась, что тебя поймают?

— Ну, если говорить серьезно, я никогда не чувствовала себя так плохо, как после смерти Майлса.

— Почему?

— Видишь ли, милый, я была там.

— Там?

— Я видела его примерно за час до смерти… заезжала к нему перед приемом.

— Господи! — Я сел и уставился на нее: — Ты рассказала об этом Глисону?

— Нет, не стала… Думаю, я испугалась.

— Дуреха… — я встревожился. — Ты же знаешь, что за домом следили, следили днем и ночью! Ты вошла с главного входа?

— Вошла я… Ну конечно. Так ты думаешь…

— Он знает, что ты там была и не сказала на допросе. Как по-твоему, какой вывод он может из этого сделать?

— Но… Ведь Майлс все сделал сам, не так ли? Ведь дело закрыто? — тихо спросила она.

Иногда мне кажется, что у балерин ума меньше, чем у среднего растения.

— Я не знаю, знает ли об этом Глисон и что считает по этому поводу полиция. У меня такое чувство, что не знает, но я могу ошибаться. Даже если это так, не имеет никакого значения, что пишут газеты и что говорит Глисон. Но они все еще занимаются тем, что произошло с Эллой… а может быть, и с Майлсом тоже.

— Думаю, ты преувеличиваешь, — но она явно встревожилась.

— Да, кстати, думаю, с моей стороны не будет нескромным, если я поинтересуюсь, что ты делала в тот вечер в квартире Майлса?

— У меня было для него письмо от Магды.

— Которая примчалась, когда он уже умер.

— Я знаю… но она хотела, чтобы я с ним встретилась и кое-что рассказала. Ее семья следит за ней, как ястребы, она сказала, что не может выйти из дому, поэтому попросила сходить к нему.

— Это было до того, как изобрели телефон, или до создания национальной почтовой службы?

— Не нужно над этим смеяться.

— Я никогда не был более серьезным.

— Тогда и веди себя как следует.

— Я и веду… Черт побери…

Несколько минут мы рычали друг на друга, а потом она сказала, что Магда несколько дней не могла выйти из комнаты, что родители не позволяли ей даже подходить к телефону. Если не считать одного посещения украдкой, Майлсу не позволяли с ней встречаться; фактически семья не позволяла ей встречаться даже с Джейн.

— И что же Магда хотела ему передать?

— Какая теперь разница? Когда все кончено…

— Послушай, так что же она хотела ему сказать?

— Речь шла о ребенке. Она хотела знать, одобрит ли Майлс, если она сделает аборт.

— И что он ответил?

— Ответил отрицательно; сказал, что они поженятся сразу после суда.

— И как он выглядел, когда ты его видела?

— Он был в великолепном настроении… хотя в словах его не было особого смысла… Майлс говорил о новом балете, о «Затмении» и мистере Уошберне… Он был на него очень зол. Не знаю почему.

— Уошберн с ним уже встречался?

— Нет, не тогда.

— А откуда ты знаешь, что они в тот вечер встречались? — Я был похож на окружного прокурора и настроен весьма решительно. Но это не помогло.

— Потому что я встретила мистера Уошберна, когда уходила, и он меня спросил, в каком настроении Майлс.

— В тот вечер там было весьма оживленно: половина труппы побывала у Майлса дома.

— Ох, перестань, пожалуйста, острить. Ты ведешь себя как в кино.

— Может быть, — мрачно буркнул я. — И как реагировал Уошберн, когда тебя увидел?

— Прежде всего был очень удивлен — ведь мы оба должны были быть на приеме.

— Он не просил тебя хранить все в тайне?

— Ой, перестань, может быть, хватит? Это совсем не смешно.

— Я не смеюсь. То, что ты там была и не сказала Глисону, может обернуться серьезными проблемами.

— А он меня не спрашивал… В конце концов, я ему не лгала.

— А о чем он тебя спрашивал?

— Он задавал множество вопросов… самых разных.

Бесполезно: если Джейн решала сохранить что-то в тайне, добывать из нее правду было так же сложно, как собирать шарики ртути из разбившегося градусника.

— Тебе бы лучше пойти к Глисону и рассказать то, что рассказываешь мне.

— Я не уверена, что все закончилось.

— Тогда не говори, что я тебя не предупреждал.

В три часа я отправился к патрону, она пошла на репетицию, и настроение обоих было не из лучших. Я был одновременно и рассержен, и встревожен тем, что она сделала, и подумывал, не рассказать ли обо всем Глисону мне самому. Но по ряду причин решил этого не делать. Зато теперь меня весьма интересовало, упоминал ли Глисону про их встречу мистер Уошберн. Такая возможность прежде не приходила мне в голову, теперь же беспокойство перешло в тревогу.

Мистера Уошберна я обнаружил в кабинете играющим с особым пластиком, подаренным одним из поклонников. Эта безобидная розовая масса, будучи скатана в шарик, подпрыгивала не хуже резинового мячика, но при ударе молотком разлеталась вдребезги; зато если ее растягивать, она вытягивалась в невообразимую длину. В общем, в таком занятии не было никакого смысла, и я расценил как весьма серьезный знак, что мистер Уошберн был всецело поглощен растягиванием этой розовой жвачки в длинный жгут вдоль всего своего огромного ампирного стола.

— Я же сказал, сегодня можете устроить выходной, — невозмутимо заметил мой патрон, начиная заплетать веревку. Интересно, выдержит ли его ум такое напряжение?

— А я решил, что стоит на минутку заскочить и кое-что доделать. Толедо хочет получить свежие фотографии, так что… — я с интересом наблюдал, как мистер Уошберн вяжет из своей веревочки удавку.

— Вчера все было изумительно, — заметил мистер Уошберн. — Пожалуй, лучший спектакль сезона.

— В сегодняшних газетах очень высокие отзывы.

— Прекрасно… прекрасно. Видели раньше эту штуку?

— Да.

— Прекрасная идея… отлично успокаивает нервы. — Он скатал свою игрушку в шарик и начал постукивать им по ковру, пока тот куда-то не закатился. Патрон полез под стол, чтобы его достать. А я спросил:

— Сезон в Чикаго вы решили открыть новым балетом Уилбура?

— Нет, мы дадим премьеру в середине сезона… примерно на третьей неделе. Я еще не решил точно когда…

— Нужно что-нибудь сделать в связи с завтрашними похоронами?

Мистер Уошберн прилепил пластик к верхней губе, но теперь тот походил скорее не на усы, а на безобразную опухоль.

— Пожалуй, лучше ничего не делать. Чем быстрее все это забудется, тем лучше. Кроме того, это сугубо семейное дело. Из Джерси должны прибыть две его тетушки и бабушка; они всем и займутся.

— Вы пойдете?

Мистер Уошберн покачал головой и сунул пластик в коробочку, напоминавшую коробку для яиц.

— Не думаю… Кстати, я предупредил, что и другим лучше не ходить: газеты наверняка ухватятся за фотографии Иглановой и отведут похоронам слишком большое место.

— Тогда я тоже не пойду, — облегченно вздохнул я, так как никогда не любил похорон. Потом как можно небрежнее спросил, не говорил ли он полиции, что видел Джейн возле квартиры Майлса в ночь его смерти.

Мистер Уошберн мрачно покосился на меня.

— Она поступила очень неразумно, скрыв это от полиции.

— А вы не рассказали?

— Нет, я ничего не сказал. Конечно, это тоже неразумно, но у меня не было ни малейшего желания терять Джейн Гарден в тот момент, когда она вышла на первые роли. Впрочем, не думаю, что полиция заинтересовалась бы моими словами. В конце концов, дело закрыли по их собственной инициативе.

— Думаю, вы правы.

— Кстати, что вы сказали вчера тому типу из комитета ветеранов?

— Я сказал, им не удастся доказать, что Уилбур — красный.

Мистер Уошберн расхохотался.

— Тогда вы будете счастливы узнать, что вас обвиняют в симпатиях к красным, проведении их линии и всяческом им содействии. А некий Эбнер Флир назвал вас ренегатом и изменником. Что можете сказать в свою защиту?

— Ничего… За исключением того, что в годы моей юности я уже был отправлен под вражеские пули такими, как мистер Флир, и ему подобными. И от очарования идей носителей священной миссии избавился задолго до того, как в моей памяти начали тускнеть сверкающие пуговицы армейского мундира.

— Я полностью согласен с вами, хотя обвинения против Уилбура достаточно серьезны. Ведущие газеты начинают копать всерьез, и, честно вам скажу, меня тревожит, как пойдут дела в Чикаго. Там все не так, как в Нью-Йорке. Если в Нью-Йорке на комитет ветеранов смотрят как на глупую шутку, то в глубинке он обладает достаточным весом, и мы можем столкнуться с большими проблемами.

— И что же можно сделать?

— Хотелось бы мне знать…

— Что, если поместить в газетах объявления и объяснить, что он был дважды полностью оправдан?

— Придется сделать что-то в этом роде. Во всяком случае, подумайте об этом. Вот ваша основная задача на будущую неделю: снять Уилбура, а заодно и нас, с крючка.

— Я над этим подумаю, — заверил я с той спокойной уверенностью, которая позволила сколотить состояние множеству кинозвезд, конгрессменов и политиков.

Тут в кабинет вошла Игланова — в летнем платье и соболином манто. День выдался жарким, но она не была бы Иглановой без соболей. Мы встали, мистер Уошберн перегнулся через стол и поцеловал ей руку.

— Как изумительно прошел вчерашний вечер! — воскликнула она, светясь от удовольствия. — Какие аплодисменты! Какая признательность! Я просто плачу, вспоминая это.

Но ее узкие глаза оставались сухими, а ресницы были все так же мастерски закручены.

— Дорогая Анна! Вы прима-балерина нашего времени… Великая и самая великолепная.

— Ах, Айвен, умеешь ты сказать женщине приятное! Конечно, вчера я очень старалась. И это несколько меняло дело. Но что за ужасные люди! — она сердито смерила нас взглядом Аттилы или Чингисхана. — Кстати, кто они такие? люди? Кто посмел что-то швырять на сцену, когда танцует Игланова? Айвен, ты должен что-то сделать.

— Анна, швыряли не в тебя. Все дело в Уилбуре.

— Даже если это так, в меня попали в тот момент, когда я танцевала королеву лебедей. Если они ненавидят Уилбура, то почему не швыряют эту гадость во время «Затмения»?

Мистер Уошберн рассмеялся.

— Я думал, так и будет, но они просто перепутали. Во всяком случае, в Чикаго с ними неприятностей не ожидается… я уверен.

Судя по мине Иглановой, она уверена в этом не была, но предпочла сменить тему.

— Дорогой Питер, — повернулась она ко мне, сверкая ослепительной улыбкой. — Я должна поблагодарить вас за то, что вы не сказали полиции про ножницы. Так мило с вашей стороны… И так смело… Благодарю вас, — и она похлопала меня по руке.

— Я рассказал ей, — пояснил патрон. — Рассказал, что вы не хотели навлекать на нее подозрения.

Пришлось пробормотать нечто невразумительное.

— Как странно, — вздохнула Игланова. — Почему Майлс решил подсунуть ножницы в мою гримерную? Ведь я — последний человек, который может причинить какой-то вред коллеге…

Мы вместе с Уошберном дружно выразили недоумение по поводу намерений убийцы; потом, понимая, что теперь пойдут чисто балетные сплетни, я извинился и откланялся. Теперь я был уверен: мистер Уошберн рассказал в полиции, что видел Джейн возле квартиры Майлса.

2

В этот вечер мы с Джейн были холодны друг с другом, а на следующее утро, когда рано проснулись и занялись завтраком, стали еще холоднее. Она дулась на меня за то, что я ее выругал, а меня расстроило ее дурное настроение. Да и тот факт, что ночь оказалась потеряна для любви, настроения тоже не улучшил.

Прежде чем мы покончили с кофе, я передал Джейн слова мистера Уошберна.

— Ну, у него не было никаких причин говорить, что я там была, — она казалась обиженной и сидела в халате, что было плохим признаком: обычно дома мы обходились без одежды.

— Если не считать того, что у него тоже могли возникнуть неприятности, — умолчи он об этом. Но у меня такое ощущение, что он сказал… если только они сами не узнали.

— Я думаю, ты раздуваешь из мухи слона… вот что я думаю, — заявила Джейн, массируя икры.

— Как прошла репетиция?

— Тяжело, — вздохнула она. — Совсем не то, что репетиции с Алешей… Уилбур так кричал на нас — я думала, он все бросит и уйдет.

— Интересно, получится что-нибудь стоящее?

— Думаю, да. Всё говорят, он всегда так работает.

— Совсем не похоже на «Затмение», да?

— Он слишком шумел… Конечно, я там занята не так уж много времени. Он работал главным образом с ведущими танцовщиками… особенно с Луи.

— Ну и как выглядел наш герой?

— Не слишком хорошо… Не думаю, что Уилбур теперь особо нравится Луи.

— Но ему-то Луи нравится.

— Безумно. Тебе стоило видеть, как он смотрит на Луи! Буквально — как спаниель на хозяина…

Раздался телефонный звонок, и Джейн, сняв трубку, несколько раз сказала:

— Да, — потом добавила: — Приходи сейчас же! — и повесила трубку.

— Кто это был?

— Магда. Она отказалась от своей квартиры и хочет переехать сюда.

— Понятно… — мне стало зябко при мысли о своем собственном заброшенном жилище.

— Я подумала, что следует оставить ее здесь, когда мы уедем в Чикаго. Она присмотрит за квартирой, и ей так будет лучше.

— А будущая неделя?

— Ну что же, это всего лишь неделя…

— Значит, я могу отправляться домой?

— Ты только подумай, что ей довелось пережить… У нее на свете, кроме меня, нет никаких друзей. Тем более уже с завтрашнего дня ей может понадобиться уход…

— Почему?

— Она нашла врача, который… ну, ты понимаешь… он все сделает.

— А как же ее родственники?

— Слава Богу, они возвращаются в Бостон.

По целому ряду причин, причем милосердие было не главной, я предпочел не настаивать и не жаловаться. С видом жертвы, всходящей на костер, я собирал чемодан, а Джейн вовсю названивала друзьям, чтобы обсудить положение Магды, балет, Джеда Уилбура и происки конкурентов.

Мы оба были одеты и собирались уходить, когда появилась Магда. В простеньком платье и с чемоданом в руках она представляла достаточно грустное зрелище. Девушки нежно обнялись.

— Надеюсь, что я не слишком нахально себя веду… я хочу сказать, вторгаясь таким образом, — промямлила Магда, глядя на меня покрасневшими глазами, вокруг которых расплылись большие темные круги. Ясно, что всю неделю она проплакала. И тем не менее я никогда не испытывал такого нежелания с кем-либо общаться, как в тот момент.

— Конечно нет, — кивнул я, пытаясь изобразить дружелюбие. — Думаю, это просто к лучшему… что ваши родственники уезжают.

— Мы на репетицию. Почему бы тебе не остаться дома? К пяти я вернусь.

— Как думаешь, никто не будет возражать, если я тоже пойду с вами? Хочется хоть немножко посидеть и посмотреть, что собой представляет новый балет, — голос Магды звучал тоскливо. — Остальные вещи я могу перенести потом.

— Неплохая мысль, — согласилась Джейн, и мне показалось, что предложение обрадовало ее больше, чем следовало бы. Поэтому я подхватил чемодан, откланялся, взял такси и отправился в свою квартиру на Девятой улице. Потом, навестив мисс Флин в моем собственном офисе, поехал в студию.

Большой балет Санкт-Петербурга снимал в Вест-сайде верхний этаж ужасного старого здания, которое давным-давно следовало бы снести. Однако само помещение было прекрасно отделано во вполне современном стиле, и там у них разместились четыре танцкласса и большой зал для репетиций. Это избавляло мистера Уошберна от дополнительных затрат.

Еще там была шикарно обставленная приемная, где нередко посиживали затянутые в трико танцовщики, дожидаясь своего выхода. Длинный холл украшали портреты актеров; в дальнем его конце за письменным столом во всем своем великолепии восседала мадам Алуан, когда-то служившая в Гранд-опера. Она принимала посетителей и отвечала на телефонные звонки.

Я поздоровался с мадам Алуан, величаво мне кивнувшей, потом заглянул в ближайшую классную комнату. Там множество печальных худеньких малышей выполняли какие-то нудные упражнения под руководством скучающей располневшей балерины, имя которой гремело до тех пор, пока не отказала щитовидка. Ряд мрачных мамаш, серых и невзрачных, взглянули на меня, тогда как фортепиано продолжало отбивать «раз-два-три, раз-два-три»…

Я закрыл дверь.

В двух следующих классах происходили вещи поинтереснее: симпатичные белокурые девушки в черных трико разучивали сложные вариации в компании мускулистых юношей. Несколько возбужденный, — вернее, я хотел быть возбужденным, так как был зол на Джейн за вынужденное воздержание, — я открыл дверь в четвертый класс, который оказался пустым. Это была большая квадратная комната, точно как все остальные, с зеркалами по одной стене, длинным поручнем на уровне пояса, возле которого выполнялись упражнения, и высокими окнами, доходившими почти до пола. В углу была дверь в репетиционный зал — укромный вход, которым часто пользовались ведущие актеры труппы, когда хотели быстро удалиться, минуя поджидавших у главного выхода надоевших поклонников.

Заглянув в зал, я обнаружил Джеда Уилбура, который как безумный гонял Джейн и большую часть труппы.

На репетиции царило смятение. Там была большая часть кордебалета и солисты; лица их давно покрылись потом, но фортепиано вновь и вновь повторяло музыкальную фразу из Пуленка, а Уилбур то и дело срывался на крик. Его тонкие светлые волосы растрепались, лицо раскраснелось.

— Слушайте музыку! Слушайте музыку… Это совсем не трудно. Слушайте… вот ваш фрагмент. Поднимайте девушек на второй такт, начинайте и заканчивайте на четвертый. Да-да-дум-да-да… Слышите? Да-да… поднимайте… да-да… поднимайте! А теперь попробуйте еще раз.

Я присел на длинную скамейку возле двери и стал смотреть, как страдает кордебалет. Все выглядели до смерти усталыми и измученными жарой. И я еще раз порадовался, что не состою в труппе.

Джейн, исполнявшая сольную партию перед рядами кордебалета, казалась расстроенной и чем-то обеспокоенной. Луи, который в этом эпизоде не участвовал, легкой походкой подошел ко мне со своей обычной усмешкой.

— Привет, малыш… давно не виделись.

Он сел рядом и крепко прижался ко мне коленом. Я отодвинулся.

— Не хочешь вечерком прогуляться со мной в Гарлем? Я знаю там парочку интересных местечек… думаю, тебе понравится, приятель.

— С меня хватает и того, что я сам вижу, приятель, — сказал я, невольно принимая его манеру разговора.

— А зря. Мы бы неплохо провели там время. Мы с тобой…

— Я представляю приятное времяпрепровождение иначе.

— Что ты за парень? Все вы, американцы… — он сделал неприличный жест.

Я нервно оглянулся, но на нас никто не смотрел. Музыка заглушала наши голоса, а Уилбур не давал танцорам разогнуться.

— Тогда я не американец, — хмыкнул я.

— Может быть, ты еще просто сосунок? Может быть, я слишком стар для тебя?

— Луи, вы просто идеал… Богом клянусь, это правда. Но с моей стороны слишком эгоистично посягать на вас, когда вся труппа в вас нуждается гораздо больше. Я просто не в состоянии по-настоящему вас оценить…

— Я очень быстро научу тебя.

Я опять отодвинулся, так как мускулистая нога снова прижалась к моей. Тут Уилбур заметил своего возлюбленного и с встревоженным лицом закричал:

— Луи, ваш выход!

Наш герой тут же вскочил и присоединился к Уилбуру и Джейн, стоявшим в центре зала.

— Адажио! — крикнул Уилбур пианисту, танцовщики и балерины расслабились и в самых живописных позах оперлись на перекладину, тихо переговариваясь между собой, пока Луи и Джейн исполняли па-де-де.

Я встал и размял ноги. В зал вошла Магда и вымученно мне улыбнулась.

— Как идут дела? — спросила она.

— Черт меня подери, если я могу это сказать. С того места, где я сижу, все выглядит сплошным бедламом.

— Ничего, в конце концов все образуется, — рассеянно заметила она, присаживаясь рядом. — А как смотрится Джейн?

— Она кажется чем-то обеспокоенной, — равнодушно бросил я, все еще сердитый на мисс Гарден.

— Это такая ответственность — танцевать в балете, поставленном специально на тебя.

— И на кое-кого еще.

Игланова с Алешей вошли в зал, как королевская чета, решившая увидеть в деле своих наследников. Они величественно кивнули Уилбуру и труппе, а потом присели на скамейку, очень прямо держа спины. Я присоединился к ним.

Пока Игланова с Магдой наблюдали, как работает Уилбур, мы с Алешей немного поболтали.

— Такая неприятность, — вздохнул Алеша. — Никто не может сказать, чем все кончится. Хотя боюсь, ничего хорошего ждать не приходится…

— Почему?

— В среду он должен ехать в Вашингтон, — Алеша даже не трудился скрыть свое удовольствие.

— На допрос?

— Совершенно верно… Абсолютно закрытое слушание, но мне сообщили… А теперь это и вовсе не секрет! — Алеша рассмеялся.

— Уилбур уже знает?

— Уверен, что знает. Так что я надеюсь, балет скоро будет готов… На тот случай, если он задержится в Вашингтоне на несколько дней.

«Или лет…» — я буквально услышал, как наш режиссер сказал это про себя. И понял, что старина Алеша опасался, что его отправят в отставку и заменят одним из ярких молодых дарований, вроде Джеда Уилбура.

— Похоже, ветераны не оставят нас в покое, — заметил я.

— Прекрасно! — вздохнула Игланова, когда Джейн исполнила несколько блестящих пируэтов.

— Лет через десять она будет готова занять ваше место, — галантно польстил Алеша.

— Ах, милый друг! — воскликнула звезда, а ее черные глаза, устремленные на Джейн, превратились в узкие щелочки.

Потом дверь открылась, в зал заглянул мистер Уошберн и жестом поманил меня. Я выскользнул из зала и нашел его в приемной.

— Новые неприятности, — грустно вздохнул он.

— Слушания в Вашингтоне?

— Совершенно верно. Думаю, завтра это появится во всех газетах. Я пытался как-то замять, но теперь уже поздно. В дело вмешалось ФБР.

— Но он же невиновен, верно?

— Я тоже так думаю. Вряд ли у них есть что-нибудь существенное. Ему просто хотят задать несколько вопросов… Но этого вполне достаточно, чтобы настроить против нас всех здешних охотников за ведьмами. А про Чикаго я и не говорю.

— И что мы можем сделать?

— Нужно изловчиться, чтобы выглядело так, словно он дает показания исключительно по доброй воле… Я думаю, в какой-то степени все так и есть. Постарайтесь организовать сенсацию из самого факта его показаний. Вы понимаете, что я имею в виду? Бывший радикал рассказывает все, что ему известно о происках красных в театральном деле.

— Выглядит несколько натянуто.

— Ну и что? У нас впереди большое турне, и я вбухал в этого чертова Уилбура уйму денег…

«Вы, Альма Эддердейл и еще человек двадцать спонсоров», — подумал я.

— Вы уже обсуждали это с Уилбуром?

— О да… Перед самой репетицией. Он намерен придерживаться той же линии. Уилбур не хочет, чтобы у нас возникали проблемы… особенно с учетом его контракта с Марксом и Хейсом на осеннюю постановку, — неохотно добавил он.

— Что лучше сделать? Связаться напрямую с газетами? Или поработать с авторами театральных колонок?

— Свяжитесь непосредственно с газетами, но прежде всего поговорите с Элмером Бушем. Он говорит, у него есть собственные источники информации; но все равно он попытается вытянуть что-нибудь интересное из меня или Уилбура. А я хочу исчезнуть из виду и, если получится, удержать Джеда подальше от Буша. Ваша работа будет заключаться в том, чтобы Бушу помешать… Даже если придется намекнуть, что у Джеда для Вашингтона припасены какие-то сенсационные разоблачения.

— Сделаю все, что смогу, — отчеканил я, словно юный спартанец, утробу которого терзала лиса.

— Вы — классный парень, — похвалил патрон и поспешил в класс, где занимались малыши, с явным намерением там укрыться: именно в тот момент в приемной появился Элмер Буш. Сегодня он представлял собой подлинную симфонию в голубом: голубая рубашка, голубой пиджак, голубые носки и голубой галстук. Это вызвало явное оживление среди танцовщиков, болтавших в ожидании своей очереди. Было без пяти четыре.

— О, привет, — мистер Буш улыбнулся своей телевизионной улыбкой, демонстрируя великолепно сработанные зубы. — Уошберн и Уилбур где-то поблизости? Мой старый друг Айвен Уошберн…

Несмотря на всю славу и могущество, он все еще не мог отделаться от нервной привычки репортера стараться слишком уж подчеркивать свою дружбу с людьми, занимавшими высокое и интересное положение в обществе.

— Мистер Буш, сейчас их нет… Но не смогу ли я помочь вам?

— Зовите меня Элмер, — машинально бросил великий человек, окидывая комнату ленивым взглядом. Впрочем, взгляд его тут же оживился, дольше необходимого замерев на одной из девушек — стройной шатенке в облегающей безрукавке. — У вас тут очень мило. Хотя район просто ужасный. Чтоб все тут вычистить, нужно немало времени. Совершенно невозможно проехать. А когда должен появиться Уилбур?

Мне понадобилось время, чтобы отделить собственно вопрос от глубокомысленных размышлений Элмера Буша по поводу городского хозяйства.

— Понимаете, он сейчас очень занят своим новым балетом.

— Они репетируют здесь.

Это был не вопрос, а утверждение, так что возражать не приходилось.

— Но никому нельзя входить, когда он работает. Он очень строго к этому относится.

— Посмотрим, как строго он отнесется к тому, что в Вашингтоне им займется комиссия.

— Но, Элмер… как вам удалось узнать? — простодушно изумился я, и глаза мои округлились от восхищения.

— Никогда не просите старого репортера раскрыть источники информации, — рассмеялся Буш, довольный тем эффектом, который, как он думал, удалось произвести.

— Дело в том, что я сам про это услышал только час назад.

— Да? Тогда скажите мне вот что: как вы собираетесь вытащить свою команду из этой лужи?

— Ну, во-первых, мы-то знаем, что он не красный, а, во-вторых, он собирается рассказать все, что знает о красных в театральном бизнесе.

— Это будут закрытые слушания… — задумчиво протянул Буш. — А вам известны имена, которые он собирается назвать?

— Не слишком много, — на ходу сочинил я. — Всего несколько человек из «Норт америкен балет компани», вот, пожалуй, и все.

— Последнее время вы ужасно заняты, Пит, верно? — Буш внезапно переключил свое внимание на меня. Это случилось впервые за время нашего долгого, хотя и несколько поверхностного знакомства.

— Да, верно.

— Полиция действительно закрыла дело Саттон?

— Думаю, да… Вы полагаете иначе?

— Никогда ничего подобного не слышал. С точки зрения полиции, все получилось идеально: никакого суда, никаких затрат для штата…

Пока мы разговаривали, я старался оттеснить его в пустую классную комнату до того, как часы пробьют четыре: в четыре часа минута в минуту Уилбур должен был объявить перерыв, потому что законам труппы должен подчиняться даже самый неистовый хореограф. Но Буша оказалось невозможно сдвинуть с места. Возможно, в этом и состоял секрет его успеха.

Ровно в четыре дверь в зал распахнулась, и три десятка усталых и измученных танцовщиков и балерин вывалились в приемную. Кто-то бросился в гримерные, кто-то — пить, кто-то — к телефону. У меня уже сложилось убеждение, что танцовщики, как коридорные в отелях, проводят у телефона больше времени, чем любые другие американцы.

Элмер Буш продолжал беседовать со мной, но его глаза вращались на шарнирах, как у хамелеона, который видит сразу во все стороны. Поначалу он никого не разглядел, потом я махнул рукой Джейн, остановившейся завязать тесемку на балетной туфле. Было пять минут пятого. Она помахала мне в ответ через шумную толпу танцовщиков, родителей и ребятишек (в этот час перерыв объявлялся во всех классах), а потом, совершенно запыхавшаяся, пробралась к нам через потную толпу.

— Мистер Буш, эта молодая балерина танцует главную партию в «Затмении». Познакомьтесь: Джейн Гарден.

Они пожали руки, и Джейн удалось отвлекать внимание Буша достаточно долго, чтобы мистер Уошберн сумел проскользнуть мимо нас, укрывшись за массивной фигурой отставной балерины.

Однако прежде чем ему удалось добраться до дверей, появился первый полицейский.

3

Понадобилось больше четырех часов, чтобы допросить весь кордебалет, родителей и даже маленьких детишек, которые при таком неожиданном повороте событий совсем расхныкались. Но к тому времени, когда появился Глисон, остались лишь ведущие актеры, которые хмуро сидели в зале на той же самой жесткой скамейке.

Тело Магды немедленно отправили в морг. Хотя никто из нас его не видел, ходили слухи, что она страшно искалечена в результате падения из окна классной комнаты, находившейся рядом с репетиционным залом.

В дверях зала стоял полицейский, смотревший на нас как на диких зверей. Инспектор Глисон с нами даже не поздоровался, но мы слышали его громкий голос из соседнего пустого класса, где он устроился за письменным столом. Там он и принимал нас одного за другим.

Все это время мы почти не разговаривали. Мистер Уошберн с удивительным присутствием духа вызвал своего адвоката, который сейчас ждал с пачкой документов, готовый отразить все и всяческие уловки служителей закона.

Игланова, продемонстрировав блестящую вспышку гнева в безупречном вкусе царского двора, негромко разговаривала по-русски с Алешей. Тот нервничал гораздо больше и непрерывно свинчивал и развинчивал монокль, протирая его шелковым носовым платком.

Джейн, сидевшая рядом со мной, немного всплакнула, и я ее утешал. Уилбур, успевший продемонстрировать свой яркий темперамент, затеял длинную и напряженную ссору с Луи, которая не имела никакого отношения к Магде. По какой-то причине подозрение пало на мадам Алуан, равно как и на пианиста, напоминавшего белого червяка и действовавшего так, как, по нашим представлениям, должен был действовать убийца, попавший в безвыходное положение.

Мистер Уошберн задержался с нами ненадолго — его вызвали первым. Могу также добавить, что Элмер Буш ухитрился остаться с нами в репетиционном зале, хотя прежде всего обзвонил свой многочисленный персонал. Ситуация сложилась совершенно исключительная. Не знаю, был он телевизионной звездой или нет, но он остался тем самым Элмером Бушем, который двадцать лет назад слыл лучшим репортером в стране, крупнейшим специалистом по криминальным делам. Теперь он расспрашивал всех подряд, проводя собственное осторожное и тщательное расследование. Я был готов поклясться, что оно куда значительней и ярче того, что проводил в соседней комнате пожиратель средств налогоплательщиков.

— Успокойся, малышка, — прошептал я Джейн, крепко ее обнимая. — Не принимай так близко к сердцу. Всякое случается…

Через некоторое время она перестала плакать и вытерла глаза скомканной салфеткой.

— Я просто не могу поверить… — покачала она головой. — Только не Магда, только не она…

— Расскажи им все, Джейн, — снова повторил я, и она удивленно взглянула на меня.

— Но какое отношение это имеет к Магде?

— Все может иметь отношение и к Магде, и к любому из нас. Обещай, что все расскажешь Глисону.

— Если ты думаешь, что это нужно сделать…

— Думаю, да. Все три смерти явно связаны между собою.

— Я тоже так думаю, — неожиданно согласилась Джейн.

Это меня удивило: она всегда так несерьезно относилась к неприятностям… Почти как мистер Уошберн с его теорией «несчастных случаев». Я спросил, почему она переменила свою точку зрения.

— Магда сегодня кое-что сказала по поводу Майлса… Не помню точно, что именно, но она… Думаю, она знала, кто убил Эллу. Видимо, Майлс все это знал и рассказал в тот день, когда она болела и родственников не было дома.

— Она не говорила, кто это?

— Неужели ты думаешь, что я бы здесь сидела, умирая от страха, если бы она сказала? Я бы немедленно кинулась к полицейским и умоляла их немедленно арестовать кого-то, прежде чем… прежде чем все случится снова.

Она неожиданно вздрогнула; я почувствовал, что меня самого пробирает озноб, и испуганно оглядел комнату. Кто из собравшихся — убийца? Или Эллу и Магду убил кто-то, кого здесь нет? Маньяк из кордебалета?..

— Интересно, как это случилось? — решил я сменить тему разговора.

— Я знаю, — вмешался Элмер Буш. Он подсел к нам так тихо, что я даже не заметил. Какая ему выпала удача! Ведь он стал свидетелем — ну, почти свидетелем — убийства, блестящего, великолепного убийства.

Буш с трудом сохранял спокойствие, с трудом скрывал свое восхищение всем, что произошло.

— Ужасная трагедия, — сказал он тихим голосом, которым объявлял о гибели пассажиров трансатлантического авиалайнера или о коррупции в Вашингтоне.

— Как это произошло?

— Ее выбросили в окно… Буквально несколько минут спустя, как пробило четыре, — сообщил Элмер и быстро, как ящерица, облизал губы кончиком языка.

— Кто-то неизвестный или группа неизвестных, — закончил я.

— Совершенно верно. Ее сумочку нашли на полу, а тело оказалось на тротуаре семью этажами ниже.

— Сумочка…

Он не дал мне договорить.

— Все содержимое было выброшено на пол. Тот, кто это сделал, выхватил сумочку, вытолкнул Магду в окно и принялся что-то искать.

— Ограбление? — слабым голосом спросила Джейн.

Мы не обратили на нее внимания.

— Интересно, что же искали?

— Когда мы это узнаем, — медленно произнес Элмер своим лучшим дикторским голосом, — мы узнаем, кто убил Эллу и Майлса Саттона.

Я помню, как понадеялся, что все убийства окажутся совершенно не связаны друг с другом, — просто чтобы этот жирный стервятник сел в лужу.

— Скажите мне, — ласково обратился Элмер к Джейн, — она не показалась вам странной, когда вы вместе вошли в эту комнату?

— Господи! — воскликнул я, поворачиваясь к Джейн. — Ведь тебя же там не было, верно? Тебя же там не было?

— Я всегда на месте, — Джейн сделала слабую попытку изобразить легкомысленную усмешку.

— А Глисон знает?

— Я собиралась рассказать ему… Честное слово, Питер, я хотела это сделать.

— Так или иначе он узнает, — подтвердил всезнайка Элмер. — Она сказала что-нибудь, что могло пролить свет на происшедшее?

— Нет, она ничего не сказала.

— Зачем вы с ней пошли туда?

— Послушайте, Буш, — резко перебил я, — хватит изображать окружного прокурора. Она и так уже изрядно натерпелась.

— Все в порядке, Питер, — Джейн попыталась взять себя в руки. — Магда неважно себя чувствовала. Она собиралась… она ждала ребенка, и неожиданно ей стало плохо. Когда репетиция кончилась, я отвела ее туда… Это единственное место на этаже, где она могла скрыться от толпы. Потом я оставила ее и заговорила с вами… Может быть, она просто упала. Понимаете, она вполне могла упасть. Эти окна… Вы только посмотрите, ведь они почти до пола.

— Упала? А перед этим вывернула сумочку на пол? — Элмер покачал головой. — Кто-то ее толкнул. Был в комнате кто-нибудь еще?

Джейн устало покачала головой.

— Я же сказала: там никого не было.

— Войти мог любой, — заметил Элмер Буш, косясь на дверь в дальнем конце зала, за которой слышался раскатистый голос Глисона, допрашивавшего мистера Уошберна.

Полиция управилась довольно быстро: Игланова, Алеша, Уилбур, Луи, мадам Алуан, пианист, Джейн и наконец я. К тому времени, когда подошла моя очередь, на улице уже совсем стемнело и в помещении зажглись люминесцентные лампы; высокие зеркала отражали мертвенно-бледный свет.

Первое, что я заметил, было окно. Почему-то я думал, что Магда выпала в открытое окно. Мне даже в голову не приходило, что ее могли выбросить сквозь стекло… Но именно так и случилось.

Глисон выглядел как обычно; рядом с ним сидела все та же бледная секретарша. Больше в комнате ничего не было: ни полиции, ни мебели, ни выпотрошенной сумочки.

Мы быстро миновали формальности, и я заметил, что не особенно его интересую. Может быть, из-за того, что Буш уже рассказал, что мы были вместе в приемной, когда произошло убийство. Интересно, каким термином они пользуются, когда хотят сказать, что кого-то выбросили в окно? Полет навстречу смерти?

Ему хотелось знать, что сказала мне Магда сегодня утром.

— Она не слишком много со мной разговаривала… Знаю, что она говорила с Джейн по поводу аборта. И собиралась делать его завтра… Так она планировала.

— А до того собиралась жить у мисс Гарден?

— Совершенно верно.

— Обычно в ее квартире жили вы?

Я покраснел.

— Примерно неделю. Собираетесь посадить меня за разврат?

Глисон продемонстрировал в дружелюбном оскале сверкающие зубы.

— Саржент, мы не полиция нравов, мы занимаемся убийством. — Ему нравилось называть меня по фамилии, она звучала у него, как полицейский чин — чин рангом ниже. — У нас есть основания полагать, что смерть Эллы Саттон и Магды Фут — дело рук одного и того же человека.

— Я тоже так думаю.

— Почему?

— Потому что несколько дней назад Магда сказала нам — мне и Джейн, — что Майлс невиновен и что она знает, кто убил Эллу Саттон. Я поинтересовался, не Майлс ли ей сказал, она отрицала, но, полагаю, солгала… Готов держать пари, что Магда знала.

— Если она знала, то почему не пришла к нам?

— Не знаю. Видимо, ее не интересовало, найдете вы убийцу Эллы или нет… Ведь Эллу она ненавидела, а смерть Майлса оказалась результатом несчастного случая, верно?

— Насколько нам известно. Почему же Майлс Саттон не захотел нам сказать, кто убил Эллу? Он знал, что мы подозреваем именно его и собираемся арестовать, как только сумеем опровергнуть его алиби… И в конце концов нам это удалось.

— По словам Магды, он не хотел ничего говорить до суда… Или до того момента, когда вы его арестуете. Думаю, он надеялся, что вы сами выйдете на убийцу.

— Это было не слишком разумно.

— Трудно назвать разумным человека вроде Майлса, который так далеко зашел в употреблении наркотиков. Вспомните: кто бы ни убил Эллу, он оказал Майлсу немалую услугу. У него не было причин выдавать убийцу… до тех пор, пока речь не шла о его собственной шее.

Глисон задал мне еще несколько вопросов насчет других артистов труппы и насчет Магды. Вопросы были удивительно бессмысленными… или, по крайней мере, они мне такими показались. Во всяком случае, стало ясно, что полиция в полной растерянности. Потом мне сообщили, что я еще понадоблюсь и что я должен оставаться в Нью-Йорке по адресу, где меня можно будет разыскать в любой момент… Я оставил им адрес Джейн.

Она поджидала меня в приемной. Ушли уже все, кроме нее, Луи и Уилбура. Луи, видимо, только что вышел из душа — кожа еще блестела от воды, шикарные темные кудри были влажными и взъерошенными. Джейн уже переоделась и с ненакрашенным лицом казалась очень бледной. Уилбур возмущался:

— Этого только не хватало! Теперь на мою голову свалилось еще и расследование… Завтра нужно быть в Вашингтоне… а тут незаконченный балет и новое расследование убийства! Такое впечатление, что труппа состоит из одних маньяков. Нет, надо было мне остаться в мюзиклах. Там никогда ничего подобного не бывает.

— Похоже, мы все ждали вас, Джед, — дружески заметил Луи. — Это была идея Уошберна — выкинуть вас, чтобы Алеша остался единственным действующим хореографом.

— Ну и много было вам с него проку? — злобно сверкнул глазами Джед.

Мы с Джейн ушли, не дожидаясь, когда любовники начнут ссориться.

Не сговариваясь, мы оба решили, что после всего, что случилось, я не поеду на свою квартиру. Джейн приходила в ужас при одной мысли, что ей предстоит остаться одной.

— Я уверена, это какой-то маньяк, — заявила она, когда мы вернулись домой и запили холодное мясо пивом, купленным в ближайшем магазинчике. — Откуда мы знаем, что он не собирается поубивать всех членов труппы, пока полиция сидит и ничего не делает?

— Успокойся, детка, — сказал я, стараясь выглядеть как можно солиднее. — Возьми себя в руки. Твой старый приятель с тобой и не даст тебя в обиду.

— Я все еще боюсь, — протянула она, задумчиво жуя кусок печенки. — Причем не только убийцы.

— Полиции?

Она кивнула.

— Ты рассказала Глисону, что приходила к Майлсу?

— Я рассказала все.

— Тогда тебе нечего бояться, — искренне заключил я и начал потихоньку раздеваться.

— Задерни занавески, — попросила Джейн.

— Ты слишком нервничаешь.

Обычно мы не задергивали штор, да и свет тоже не выключали. Но я решил не спорить. Штору, как назло, заело, и, возясь со шнурами, я заметил на улице человека в штатском, следившего за нашей квартирой.

Помню, я подумал, как непривычно заниматься любовью с девушкой, которую подозревают в двойном, а то и тройном убийстве…