Смерть в пятой позиции

1

Сомневаюсь, что когда-нибудь забуду вечер, проведенный с Луи. Примерно за девять часов — с половины двенадцатого ночи до половины девятого утра, когда я без ног рухнул в постель, — мы прочесали весь Нью-Йорк от Виллидж до Гарлема.

Встретились мы у «Алгонкуина» и оттуда отправились в Виллидж. Кажется, бар назывался «Гермиона».

Я думал, что немало знаю о наших легконогих любимцах, тех скромных и нежных танцовщиках, с которыми доводилось последние годы встречаться в Нью-Йорке. Но ночь, проведенная с Луи, открыла мне глаза. Больше всего это походило на последние главы в романах Пруста, когда все вокруг неожиданно начинают превращаться в любителей мальчиков, пока на сцене не останется ни единого поклонника женского пола.

— Этот бар тебе должен понравиться, — довольно ухмыльнулся Луи, приведя меня в длинный тоннель, напоминавший канализационный коллектор. Голубой свет, бархатные портьеры, рядок столиков в глубине и стойка у входа. Когда мы вошли, в нашу сторону повернулось несколько голов. При виде Луи по залу пронесся легкий шепот — его явно узнали. Здешней публике мой спутник явно был хорошо знаком.

Мы прошли в глубину зала, и неожиданно изящная официантка нашла нам столик возле самой сцены — помоста площадью в четыре квадратных фута с микрофоном и пианино. Сцена была пуста, лишь усталый молодой человек лениво перебирал клавиши.

— У них шикарное шоу, — заверил мой провожатый.

— И что же это будет, парень? — спросила за моей спиной Мэй Уэст. Обернувшись, я разглядел, что это не Мэй Уэст… а всего лишь наша официантка, прекрасно имитировавшая великую звезду.

Луи заказал джин, я — кока-колу. Это привело Луи в ужас, но я твердо настоял на своем. В тот вечер мне только не хватало набраться…

Пианист, разглядев Луи, принялся наигрывать в его честь мелодию из «Лебединого озера» — и более ужасной какофонии мне никогда не приходилось слышать. Но парень был вознагражден широкой улыбкой нашего французского Нижинского.

— Приятно, верно? Здесь меня все знают, хотя я заходил за весь сезон от силы пару раз.

— Скажите, Луи, как вы себя чувствуете, будучи знаменитым?

Поверите вы или нет, но он сказал. И это был последний раз, когда я позволил себе иронию по отношению к нему… да и вообще к любому танцовщику. Не знаю почему, но все они самые простодушные и прямолинейные люди на свете.

Когда он закончил рассказ о тех ощущениях, которые испытывает в конце спектакля, когда из темного зала накатываются волны оваций, наша официантка занялась напитками, а я зачарованно наблюдал за происходящим в зале. Большинство дам проходили быстрой походкой, твердо держа шеи и плечи и соблазнительно покачивая тем, что ниже. К нашей официантке это не относилось, хотя… Хотя она смахивала на Теду Бара, укравшую из банка пару миллионов баксов… в те времена, когда доллар еще был долларом.

— Вот ваша отрава, — выдала она в своей ленивой манере под Мэй Уэст.

— Это — парень, — пояснил мне Луи, глотнул джина, немедленно запил его большим глотком воды и поморщился. — Ну, это несерьезно…

— А чего же вы ожидали, мой милый, амброзии? — Наша официантка выглядела прекрасно… и как же было приятно услышать, как она произнесла слово «амброзия»!

— Просто немного старого доброго джина.

— Хотите еще?

— Только настоящего.

Красавица взглянула на него из-под лениво опущенных век. Даже в здешнем полумраке можно было разглядеть, как накрашены ее глаза.

— Так вы тот самый знаменитый танцор?

— Да, это я, — Луи сверкнул своей ослепительной улыбкой.

— Именно так сказала Мери, когда вы вошли. Но я возразила, сказала, что для танцора вы слишком старый.

«Очко в пользу красавицы», — сказал я себе. Улыбка Луи тотчас погасла.

— Принесите джину, — неожиданно резко потребовал он.

— Я не хотела вас обидеть, — красавица с победной улыбкой неторопливо удалилась, покачиваясь, как цветок на летнем ветру.

— Стерва, — буркнул Луи, настроение у него явно испортилось. Но тут к нам подошли два поклонника, по виду из студентов, — очень молодые и чрезвычайно пьяные.

— Послушайте, ведь вы — Луи Жиро, верно? — спросил один из них, коротко стриженный, невысокий и плотный. Другой был изящным блондином.

— Да, — кивнул Луи, после происшествия с официанткой явно ничего хорошего не ждавший.

— Ну, вот видишь, я говорил? — сказал коротышка своему рослому спутнику.

— Он над тобой смеется, — поморщился блондин.

— Нет, это правда, — я попытался прийти на помощь вконец расстроенному Луи.

— У Жиро правая икра на дюйм толще левой, — сказал блондин.

По блеску в глазах я понял, что он страстный поклонник балета.

— Пожалуйста, покажите нам, — попросил коротышка, — я заключил пари.

Луи, эксгибиционист до мозга костей, задрал брючины, чтобы продемонстрировать свои крепкие ноги, в этом свете отливавшие голубым мрамором. Этого было достаточно, чтобы убедиться, что одна нога толще другой. Юноши касались его тела осторожно, как дети в музее.

— Я победил, — заявил коротышка и оттеснил блондина прочь, хотя удалось это ему не без труда.

— Симпатичные ребята, — улыбнулся Луи, к которому вернулось прежнее настроение. — Похожи на маленьких симпатичных кошечек…

— Мне так не показалось, — буркнул я.

— Опять ты за свое, дружище? Хватит думать о девочках и мальчиках.

— Ничего не могу поделать, Луи. У меня тонкая душа.

— Я многому мог бы тебя научить, — с хитрой улыбкой начал Луи, однако, прежде чем он успел начать первый урок, вернулась наша красавица с новой порцией джина.

— Вам привет от владельцев заведения, мисс Павлова, — надменно бросила она.

— Не пошли бы вы…

— Нельзя так разговаривать с дамой, — оскорбилась красавица, одарив нас прощальной улыбкой Бланш Дюбуа.

Но тут к нам подошел Молли Маллой — тип лет сорока, с тонкими правильными чертами лица, в малиновом вечернем костюме и белокуром парике, как у Джин Харлоу.

— Привет, Луи, давно не виделись, — сказал он хриплым голосом, не совсем женским, но и не мужским. И присел за наш столик, привлекая всеобщее внимание.

— Как поживаешь, Молли? Я был очень занят… никак не мог вырваться.

— Ничего страшного. Это твой новый цыпленок? — спросил Молли, покосившись на меня.

— Да, — улыбнулся Луи. — Симпатичный птенчик, верно?

— Дорогой, тебе всегда достается самое лучшее. И я знаю почему…

Он вульгарно хохотнул, я скромно отвернулся и взглянул в сторону бара, где молодые и пожилые мужчины самого разного облика украдкой тискали друг друга, увлеченные процедурой ухаживания. Наблюдать это было очень забавно.

— Молли, ты все еще даешь все ту же программу?

— Я ничего не меняю вот уже десять лет… Посетители ничего другого не позволят… даже если бы я смог. Расскажи, милый, что происходит? Все эти балерины, убивающие друг друга… Кто это сделал?

— Черт меня побери, если я знаю, — буркнул Луи и сменил тему, как делал это каждый раз в разговоре со мной. А ведь я все время пытался завести речь про убийства, старался расспросить его о некоторых вещах, которые позарез нужно было выяснить, чтобы получить доказательства. Луи отказывался говорить, но я не сдавался. Придется напоить его до потери сознания. Это явно окажется нелегко, но и другого выхода нет: я слышал, что, подвыпив, он становится весьма разговорчивым. Недаром древние говаривали — истина в вине.

— Послушай, милый, это же такая сенсация! Уж можешь мне поверить. И такая реклама! Если это не помогло распродать все билеты, тогда я не Молли Маллой.

Я не мог не спросить себя, в самом ли деле он Молли Маллой.

— Идите сюда, мисс Присс, — строго приказал он нашей официантке, которая подчинилась с видом принцессы, оказывающей одолжение бедняку, или святой Терезы, идущей на муки. — Еще один джин Луи Жиро, еще кока-колу и «том коллинс»… Вы все поняли?

— Я не глухая, — раздраженно буркнула оскорбленная красавица и принесла очередную порцию. Когда Луи прикончил свой третий стаканчик джина, настроение его явно поднялось; он был буквально на пороге откровенности. Я терпеливо выжидал подходящего момента.

К восторгу посвященных, Молли начал свое шоу. Я был в полном недоумении: в нем упоминалось множество людей, о которых я никогда не слышал, а еще пародировались известные актрисы, причем эти шаржи были весьма далеки от оригиналов, да и все остальное было примерно в том же духе. Представление он закончил песенкой о неразделенной любви и исчез под бурные аплодисменты за дверью, находившейся в задней части сцены.

В клубах синего дыма пианист продолжал бренчать, голоса звучали громче, а ухаживание возле стойки становилось все более неприкрытым.

Во время последнего номера Молли Луи взял мою руку и зажал ее, как тисками. Я оставил попытки высвободиться, так как знал, что вечно это продолжаться не будет. Именно так я всегда говорил себе, попадая в трудные ситуации, особенно на войне. К счастью, скоро он устал тискать мои пальцы и отпустил их. Следующие полчаса я сидел, подложив руки под себя.

— Симпатичное местечко, — заметил Луи, когда Молли покинул сцену.

— Миленькое, — согласился я.

— Я пришел сюда в первый вечер после приезда в Нью-Йорк… лет десять назад. Совсем еще мальчишка, только что из Европы… Не знал по-английски ни слова. Но добился всего… — он рассмеялся. — Один симпатичный пожилой джентльмен сразу же забрал меня с собой. Последний французский мальчишка больше понимает в любви, чем любой американец, так что я быстро нашел себе дом. Потом, чтобы чем-то заняться, подался в балет. Я люблю работать… работать, спать и трахаться.

— А когда вы встретились с мистером Уошберном? — поинтересовался я.

— Однажды он пришел за кулисы — в моей прежней балетной труппе. Тогда я танцевал в прекрасной «Синей птице»… Думаю, это была лучшая «Синяя птица» со времен Нижинского. Меня старалась заполучить каждая американская труппа. У Уошберн было больше денег, потому я перешел к нему, и он сделал меня premier danseur.[7] Я ему очень понравился. Он обращался со мной, как с королем.

— Вам не надоедают старые балеты?

— Я ненавижу современную хореографию, — фыркнул Луи, моментально забыв про свои увлечения кошечками и тому подобным.

— Даже балеты Джеда Уилбура?

Луи пожал плечами.

— Он, пожалуй, лучший на сегодня… так мне кажется. Но меня не очень волнует, если я не буду в них танцевать… Разве что в «Затмении» и еще в новом балете…

— Где отец убивает девушку, да?

— Кажется… Сказать по правде, я не обращаю на сюжет внимания. Просто делаю то, что говорят. По крайней мере, Уилбур дает делать такие вещи, которые мне нравятся: tours en l'air[8] и все такое. Это здорово…

— Интересно, что означает этот сюжет?

— Почему бы тебе не спросить Джеда? Он тебе прожужжит все уши. Когда он начинает говорить об искусстве, меня просто в сон клонит.

— Вы говорите точно, как Игланова.

Он фыркнул.

— У нас много общего. Я ее люблю. С тех пор как мы познакомились, она для меня, как мать. Луи, нужно сделать это, Луи, нужно сделать то… Луи, не ходи с матросами, Луи, не дергай головой, когда заканчиваешь пируэт. Луи, не кланяйся так низко после спектакля… У меня никогда не было матери, — неожиданно закончил Луи, и мне показалось, что он вот-вот разрыдается.

— Это ужасно, — кивнул я. — Я имею в виду, как мистер Уошберн пытался от нее избавиться перед тем, как убили Саттон.

— Подонок, — буркнул Луи, мрачно облизывая край стакана с джином. — Он просто не мог этого не сделать. Это в его стиле… такие грязные номера. Правда, мне на него грех жаловаться… но все это до тех пор, пока я на вершине успеха. Стоит только возникнуть хоть малейшим неприятностям, будут плохие отклики в прессе или еще что-нибудь ужасное, — тогда прощай, Луи! Я-то его знаю.

— Он — бизнесмен.

— Балет — искусство, а не бизнес, — возразил Луи, сформулировав, насколько мне известно, свое первое и последнее мнение о балете. — Но видел бы ты его физиономию, когда он узнал, что мы с Эллой собираемся покинуть труппу! Его словно бревном трахнули. «Послушай, Луи, ты же знаешь, мы старые друзья…» Он всегда со мной пытался так держаться, так что я крепко зацепил его, когда сказал, что Элла взяла его на пушку.

— Вы думаете, она действительно так сделала?

— По крайней мере в том, что касается меня. У меня не было ни малейшего желания покидать труппу, хотя я часто про это думал. Мы просто поговорили, и все. Потом Джед пытался заинтересовать меня большим мюзиклом, который собирается ставить осенью, но я отказался. Я имел в виду, что деньги — это совсем неплохо, вот только все больше их уходит на налоги… А потом ты на полгода остаешься без работы — и никаких денег больше нет… Это совсем не здорово. Нет, я предпочитаю регулярно получать зарплату… чтобы денежки капали каждую неделю.

Раньше я даже не подозревал, что Луи так внимательно относится к деньгам, так тщательно считает.

— Интересно, почему Элла сказала Уошберну, что вы покидаете труппу вместе?

— Просто чтобы его немного припугнуть, набить себе цену. Она-то знала, что другую балерину на ее место не найти. Только строго между нами: я думаю, примерно через год она в самом деле собиралась уйти из труппы, но одна. Уйти в какой-нибудь мюзикл… Мне кажется, именно потому она так рвалась заполучить в труппу Джеда. Да, она хотела танцевать в по-настоящему современном балете и все такое. Но главное — так обработать Джеда, чтобы он обеспечил ей работу на Бродвее. Она здорово умела все просчитывать.

— Я думал, Джед присоединился к труппе из-за вас.

— Ты уж слишком высокого мнения обо мне, — усмехнулся Луи и так ущипнул меня за ляжку, что я едва не взвыл от боли. — Я говорил не о том, почему Джед пришел к нам, а о том, почему Элла хотела, чтобы он это сделал, почему подала Уошберну эту идею.

Я долго тер ногу, пока боль не прошла. Когда-нибудь я основательно поколочу Луи — если смогу. А если не смогу, то уж, по крайней мере, доставлю ему массу неприятностей.

— Уверен, Джед сделал это ради вас, — искренне заявил я.

— Ты так думаешь? — усмехнулся Луи, прикрывая рукой зевок. В баре было душно, единственный вентилятор исправно грохотал, но не мог выгнать дым. — Он уже много лет в меня влюблен. До тех пор, пока мы не стали работать вместе, вечно писал мне безумные письма.

Я помахал официантке, которая, не задавая вопросов, принесла нам новые порции. Прежде чем отойти, она смерила Луи цепким взглядом, и тому это не понравилось. Однако, как я уже говорил, у него были собственные методы лечения. Еще немного джина — и настроение его поднялось. Я попытался заговорить про мистера Уошберна, но он предпочел вернуться к Джеду.

— Я — одинокий волк, — заявил он, вытирая потное лицо тыльной стороной руки. — Большинство парней заводят себе миленькую кошечку и успокаиваются, но я не из таких. Когда я был моложе, бывало, приходилось ублажать и стариков, только мне это никогда не нравилось. Когда тебя кто-то содержит, это недостойно такого мужчины, как я. А именно таковы намерения Джеда. Он хочет, чтобы я с ним поселился и оставался только с ним, пока он будет дюжинами ставить для меня балеты… и пока я не стану слишком стар, чтобы выходить на сцену.

Даже если бы мне нравилась идея лечь с ним в постель, чего я не делал и никогда не сделаю, — вести такую жизнь я не согласен. Что же касается балетов для меня… Именно это он сейчас и делает; вот только платит за них мистер Уошберн, наличными, а не я — своим задом… Я уже тысячу раз говорил об этом, но он не слушает. Джед вбил себе в голову, что я — его большая любовь, и я ничего не могу с ним поделать. Ты только подумай: человек, который провел столько времени среди танцоров, ведет себя просто по-детски.

Нет, он пришел к нам именно потому, что в труппе был я… а не из-за Эллы или денег Уошберна. Поверь мне, от него чертовски трудно скрыться. Я просто не могу переодеться — в этот момент он вечно крутится в моей гримерной. В конце концов удалось убедить его, что у нас с Эллой роман. Думаю, он поверил, что я могу играть и в эти игры. Пришлось посвятить Эллу в свой секрет, и все пошло отлично до тех пор, пока я не обнаружил, что она всерьез ждет, когда мы этим наконец займемся. Я чуть не рухнул, когда вдруг она мне это предложила.

Конечно, я отказался; с тех пор мы поссорились и, должен тебе сказать, поссорились основательно. Она использовала любую возможность навредить мне — как на сцене, так и вне ее. Мне страшно неприятно в этом сознаваться, но когда лопнул трос, я облегченно вздохнул.

«То же чувство испытало множество других людей», — подумал я, допивая третий стакан кока-колы. Кофеин явно действовал: сна ни в одном глазу, и я все больше возбуждался.

К нам присоединился Молли в черном атласном костюме и темном парике.

— Неплохо складывается вечерок? — поинтересовался он.

— Первая настоящая гулянка в этом сезоне, — блаженно выдохнул Луи.

— Ну, должен сказать, вы не могли выбрать лучшего места и лучшей компании, — подмигнул мне Молли. — А вы тоже танцуете, дружок?

Я намекнул, что состою в кордебалете.

— Мне кажется, там куда больше лесбиянок, чем следовало бы, — заметил Молли, поворачиваясь к Луи. — А что случилось с теми ненормальными красотками, что были в твоей компании?

— Разлетелись, — хихикнул Луи. — Расправили крылышки и упорхнули! Все исчезли…

— Довольно свежий взгляд на вещи, — заметил Молли, одаривая меня нежной улыбкой. Прежде чем покинуть «Гермиону», мы еще несколько раз выпили. Я был до неприличия трезв и лишь немного нервничал, тогда как Луи пьяно рыгал и совершал бесчисленные выпады так быстро, что я с трудом успевал их парировать.

В четыре утра наше путешествие завершилось в турецких банях в Гарлеме. Я был наивным человеком, полагая, что если Луи вздумает ко мне приставать, то в банях я окажусь в безопасности. Ведь это все-таки общественное место, где есть администрация, которая придет на помощь… Да, я серьезно ошибался.

Мы разделись в разных кабинках, как на пляже, потом поднялись наверх, в бани: большой бассейн, парилки, душевые, а в самом конце — большая полутемная комната отдыха с доброй сотней лож, на которых полагалось дремать, когда тепло откроет все ваши поры.

Вот только дремать там никто и не думал.

В ярком свете у бассейна я почувствовал себя неловко; отчасти из-за того, что творилось вокруг, но в основном из-за Луи, внимательно меня разглядывавшего.

— Где это ты накачал такие мышцы, детка? — спросил он низким хриплым голосом.

— Отбиваясь от балетных, — спокойно парировал я.

Но на самом деле я не был так уж уверен в себе. Без одежды Луи смотрелся как греческий бог — сплошные мышцы и прекрасные пропорции. Наше появление привлекло даже большее внимание, чем в баре. Вокруг стали прохаживаться старые толстяки, причем один был настолько стар, что едва мог ходить. Выглядевший как почтенный респектабельный банкир, он и сопел, и пыхтел, и вообще вел себя как ненормальный.

— Пошли в парилку, — предложил Луи.

Игнорируя все щипки и поглаживания, мы пробились сквозь толпу пожилых джентльменов к парилке, в которой засело множество молодых людей — черных, белых и смуглых. В облаках пара они казались смутными призраками — на расстоянии фута уже ничего не было видно. По всей парилке шел бетонный полок, и на нем в самых разнообразных комбинациях забавлялись такими вещами, о которых я и подумать не мог. Мы словно угодили в ад; единственная лампочка под потолком силилась разогнать мрак порочных страстей. Впервые за ночь у меня возникло желание сдаться и убежать, бросив чертово дело на произвол судьбы. И только мысль о Джейн меня удержала.

Мы взобрались на полок. Луи вытянулся и томно засопел, но я уселся прямо, скрестив ноги. Все было просто ужасно. К моему счастью, он был пьян и не так быстр, как обычно, так что я успевал держать его руки подальше от себя. Как ни пытался я хоть что-то выяснить, ничего не получалось. То ли он оказался хитрее меня, то ли был слишком пьян, чтобы соображать.

— Иди, малыш, ложись рядом, — бормотал он сквозь пар, в клубах которого к нам придвигались смутные тени. Потом эти тени внезапно обретали лица, с любопытством нас разглядывавшие. Разглядев, что мы вдвоем, и встретив мой яростный взгляд, они предпочитали растаять в красноватом тумане.

— Луи, я уже тысячу раз говорил, что этого не люблю, — негромко сказал я.

Он сел и так близко придвинул свое лицо, что я разглядел даже красноватые прожилки вокруг голубых радужек.

— Не думай, что я ничего не знаю о тебе, — сказал он. — Ты считаешь, я не знаю о Джейн?

— Что вы знаете о Джейн?

— Ты это знаешь не хуже меня. Все в труппе знают… Так что нет смысла притворяться.

— О чем вы говорите?

— О Джейн и Элле.

— И что вы хотите сказать?

— Перестань притворяться дураком. У Эллы с Джейн был роман, ты разве не знал? В прошлом году. Элла по Джейн просто с ума сходила. Насколько я знал Эллу, Джейн единственная, кто ее так возбуждал, ну, может, кроме меня. Все это началось из-за того, что я ее отверг.

— Не верю!

— Тогда спроси у Джейн… она сама расскажет. И заодно расскажет о той стычке, что у них случилась. Если она этого не сделает, это может сделать полиция.

2

Когда я вернулся домой, солнце светило вовсю. Я просто умирал от усталости и совершенно ничего не чувствовал, когда рухнул в постель рядом с Джейн; но она даже не проснулась.

Два часа сна — совсем не то, что восемь, но все же лучше, чем ничего. По крайней мере, когда в десять Джейн меня разбудила, я уже не чувствовал, что голова набита мусором.

— Что с тобой случилось? — она уже успела одеться.

Я что-то буркнул и сел, протирая глаза.

— Охотился за убийцей.

— И получилось?

Я мрачно кивнул и окончательно проснулся.

— Хотя никто не хотел мне помочь… включая тебя.

— Выпей кофе, — подала она чашку с ночного столика у изголовья. Потом добавила: — Что ты имеешь в виду?

— Тебя и Эллу, — сказал я, глядя на нее в упор. — Не знал, что ты балуешься такими вещами.

Она смертельно побледнела и выдохнула:

— О Господи… Как ты узнал?

— Так, значит, это правда?

— Нет, не совсем.

— Да или нет?

— Ну, скажем, нет. Я так боялась, что кто-то это раскопает… В полиции еще не знают? Глисон не говорил тебе?

— Нет, я узнал только вечером от одного из танцовщиков. Похоже, про это знали все, кроме меня.

— Мне не доставляет никакого удовольствия обсуждать эту тему, — заявила Джейн с обычной для нее самоуверенностью.

— Могу себе представить почему.

— И вовсе не поэтому! Все началось почти два года назад, когда Элле понадобилась дублерша в одном из новых балетов. Это случилось еще до того, как она стала примой… Я получила работу, и она предложила мне разучить партию. Такое вообще редко случается среди балетных, а для людей вроде Эллы вообще неслыханно. Мне на раздумья не понадобилось и пяти минут. С того момента несколько месяцев все походило на то, что происходит у тебя с Луи; с той только разницей, что с Эллой мне еще приходилось работать. Десятки раз я ее отталкивала, потом старалась вести себя как можно мягче, насколько получалось, но в конце концов все же не выдержала. И у нас произошла настоящая схватка, которая все изменила: она больше никогда ко мне не приставала… И фактически со мной не разговаривала, во всяком случае, вне сцены.

— Тогда почему все думали, что между вами что-то есть?

— Потому что она так говорила, заставляла всех в труппе поверить, что я не давала ей проходу, и она в конце концов выставила меня за дверь.

— Господи!

— Вот именно! Ну даже если бы все знали, какой ужасной стервой была Элла, им было легче поверить ей. Ведь у нее было немало приключений с мужчинами, а у меня…

— Ну хоть это немного успокаивает, — хмыкнул я, натягивая рубашку.

— Не понимаю, зачем понадобилось раскапывать эту старую историю. Какое она имеет отношение к убийству Эллы?

— Ну, полиция будет вести расследование очень тщательно. Они ухватятся за любой скандал, если это даст хоть какие-то нити.

— Я так и думала, — мрачно буркнула Джейн, собирая сумку на репетицию.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты рассказала все раньше.

— Я боялась, что ты не поверишь… Но ты же мне веришь, да?

Я крепко ее поцеловал, и нам обоим стало лучше.

— Конечно, верю. Только такая круглая дурочка, как ты, могла наделать столько глупостей.

Она резко захлопнула сумку.

— Я чуть не забыла: вчера кто-то обыскивал квартиру.

— Что-нибудь взяли?

— Насколько я могу судить, ничего.

— Полиция? Может быть, обычная проверка…

— Я буду рада — арестуй они наконец убийцу; лишь бы нас оставили в покое.

— Потому что хочешь танцевать партии Иглановой?

Она слабо улыбнулась.

— Мне интересно, кого найдут на замену до конца сезона.

До студии мы добрались на такси; при этом я заметил, что за нами следовала машина с двумя полицейскими в штатском. Но Джейн ничего не сказал.

Мистер Уошберн поздоровался со мной так же сердечно, как прежде, неприятной вечерней беседы как не бывало.

— Я слышал, вы вчера вернулись поздно, — заметил он, встретив меня в приемной возле стола мадам Алуан. Вокруг крутилось множество учащихся в трико, детективов, детишек и мамаш. Хотя из труппы никого не было видно.

— Как вы узнали?

— Утром я видел Луи. В девять он был уже здесь.

— Как ему это удается? Я не спал до восьми, но когда мы расставались, он был как огурчик.

— Где вы были?

— В Гарлеме.

— Тогда думаю, он оттуда отправился прямо в студию, не ложась в постель… Он нередко так делает, чтобы быстрей протрезветь.

— Железный человек, — вздохнул я с неподдельным восхищением. — Он все еще здесь?

— Репетирует с основной частью труппы. Как Джейн?

— Она ничего не подозревает.

— Ну что же, постарайтесь держать газеты от нее подальше. В одной из них прямо написали, что она виновна как с личной, так и с профессиональной точки зрения.

— Надеюсь, по имени ее не называют?

— Нет, но это совершенно ясно.

— Полагаю, кто-то шепнул им про Джейн и Эллу.

Мистер Уошберн смотрел мрачно, но я видел, что он доволен.

— Так вы узнали?

— Да… а вот узнала ли полиция?

— Мне просто не хотелось говорить вам…

— Весьма разумно.

— Да, полагаю, так. Не было никакой нужды волновать вас подобными слухами. Зато теперь вы знаете. И, как сказал мне Буш, штат собирается возбудить судебный процесс по этому делу.

— Когда ее собираются арестовать?

— Думаю, сегодня. Глисон собирает в классной комнате пресс-конференцию. Я уже сказал нашему адвокату, чтобы он там присутствовал. Сейчас он ждет в кабинете. Я понимаю, это ужасно, но нам придется через это пройти.

— Вы нашли замену Джейн в «Затмении»?

— Нет, — вздохнул мистер Уошберн, но я знал, что он лжет.

— Ну, тогда никого не берите… Даже не пишите писем.

Он удивленно покосился на меня.

— Но почему?

— Потому что я знаю, кто убийца.

Патрон остолбенел, словно один из тех бычков, которых старик Альмы Шеллабаргер бил молотом по голове.

— Как… я хотел сказать, с чего вы взяли, что все знаете?

— Потому что у меня есть доказательства.

— Советую вам быть поосторожнее, — заметил мистер Уошберн. — Можно нарваться на большие неприятности, если потом не докажете обвинения.

— Не беспокойтесь, — отрезал я холоднее, чем следовало. — Я вернусь через час.

Я ушел прежде, чем он успел меня остановить. И в офисе наткнулся на Элмера Буша, который что-то перепутал и ждал там мистера Уошберна.

— Вы видели сегодня утром нашу старую тряпку? — весело спросил он, имея в виду газету, в которой я когда-то работал.

— Я был слишком занят, — ответил я, проскальзывая мимо него в кабинет. Но он последовал за мной.

— Так получилось, что у меня с собой есть экземпляр… Я там пишу, что нынче днем полиция произведет арест.

— В своей статье вы утверждаете, что будет арестован истинный виновник? Или нет?

— Нет, я оставляю этот вопрос открытым, — рассмеялся Элмер.

— Мистера Уошберна вы можете найти в студии, — холодно заметил я, наспех просматривая груду почты.

— Дружище, я мог бы дать вам совет, — сказал Буш уже серьезно.

— Слушаю, — я по-прежнему был занят почтой.

— Держитесь от всего подальше. Ваша девушка попала в серьезную беду. Есть масса вещей, о которых вы не знаете… Просто поверьте мне на слово. Я слишком долго этим занимаюсь. У меня большой опыт работы с полицией, я знаю, что их интересует. Они никогда не затевают такого крупного дела, не собрав всех доказательств и не убедившись, что могут уличить подозреваемого. Питер, вы мне нравитесь, мне не хотелось бы видеть, как эти волки разорвут вас в клочья. Я знаю, девушка вам нравится, но в этом деле таится много больше того, что лежит на поверхности. Гораздо больше, чем хотели бы вам рассказать даже такие настоящие друзья, как мистер Уошберн.

Я взглянул на него.

— Мистер Буш, вы хотите сказать, что мои дела плохи?

— Я только пытаюсь наставить вас на верный путь, — возмутился Буш моей неблагодарностью.

Я взглянул на часы. До конца репетиции оставалось меньше часа, а я был совершенно уверен, что арест запланирован именно на этот момент. Я достал свой листок и внимательно просмотрел его еще раз. Все тайны были раскрыты, ответ на головоломку совершенно ясен. Не хватало сущей малости: признания убийцы. Значит, предстояла трудная работа по поиску доказательств.

Впрочем, если все сложится самым худшим образом, я всегда смогу огласить свою версию, добиться, чтобы полиция отложила арест, а потом предоставить возможность добывать доказательства им. С этим они безусловно справятся, причем вовремя… В этом я был совершенно уверен.

Я взялся за телефон. Человек, с которым я беседовал, много лет был агентом по связи с прессой конкурирующей балетной труппы. Мы всегда были с ним дружны, и он мне сразу сообщил все, что я хотел узнать. Это немного помогло.

Лишь выбравшись на улицу, я вспомнил, что вот уже два дня не брился и не переодевался и выгляжу до безобразия помятым. Об этом сообщило мне витринное стекло, на которое я бросил случайный взгляд. Уже несколько дней я не был дома — с того момента, как собрал вещички и покинул квартиру Джейн.

Придя к себе, я поднял чемодан, который все еще валялся на полу в гостиной. Потом открыл его.

Сначала я подумал, что кто-то надо мной подшутил. В чемодане лежала женская ночная рубашка, нейлоновые чулки, бюстгальтер, трусики… Все это я обследовал с растущим изумлением. Так продолжалось до тех пор, пока я не обнаружил запечатанный конверт, и только тогда понял, что случилось. Это был чемодан Магды…

Я долго объяснялся с Глисоном. Разговор занял не меньше сорока минут, и закончили мы его перед самым окончанием репетиции. Для труппы это было на руку — по крайней мере удалось закончить репетицию до того, как арестуют убийцу.

Я намеренно придержал последнюю улику до тех пор, пока, к большому раздражению Глисона, не объяснил, как удалось разгадать всю головоломку. Боюсь, это оказалось небольшим пятнышком в час моего торжества.

— Понимаете, — говорил я тем спокойным, чуть усталым тоном профессора английской литературы из Гарварда, которым тот обычно разговаривал с нами, своими студентами, — нас настолько запутали последние убийства, что мы не смогли достаточно сконцентрироваться на первом. Прежде всего на характере убитой, который был ключом ко всему делу.

На середине этой великолепной фразы я сделал паузу и пристально посмотрел на инспектора, ожидая вопроса, что я имею в виду. Но он не сделал этого, а лишь смотрел и ждал. Карандаш секретарши повис в воздухе над блокнотом для стенографирования. После подобающей паузы я продолжил.

— Любопытно, что то, что я рассматривал как ваш нездоровый интерес к ножницам — «орудию убийства», если говорить официально, — в конце концов превратилось в первый ключ к личности убийцы, а в моем кармане лежит последнее доказательство. Однако между первой подсказкой и последним доказательством поместилась чрезвычайно сложная история, о которой, я уверен, вы никогда не подозревали. Должен сказать, я тоже… по крайней мере во всей ее полноте…

При этих словах я мысленно сложил пальцы крестом.

— Как все прекрасно знают, Элла Саттон была весьма самонадеянной особой и прекрасной балериной. В ее судьбе ясно видны черты классической трагедии: прекрасная, умная, одаренная женщина, достигшая вершины славы, была повержена из-за единственного фатального изъяна в характере: из-за ее алчности.

Я чувствовал себя прекрасно, теперь я перешел от роли чуть усталого профессора литературы к более подходящей роли классического моралиста.

— Ее трагедия началась в 1937 году, когда она перешла в «Норт америкен балет компани» и встретилась там с молодым талантливым хореографом Джедом Уилбуром и Алешей Рудиным, в то время куда более видной фигурой в мире балета. Если я правильно представляю картину, Джеда она собиралась использовать не только как хореографа. Алеша тоже в нее влюбился и, когда «Норт америкен балет» прогорел, смог перетащить ее сюда. Оба оказывали на нее сильное влияние. А вместе с Уилбуром она даже вступила в компартию.

— Вы понимаете, что говорите?

— Да, инспектор. Они вступили в партию; среди интеллигенции в то время это было модно — антифашизм, и все такое. Сама Элла политикой совершенно не интересовалась, как и ничем другим. Главным для нее была карьера, и она готова была на все, чтобы пробиться наверх. Думаю, так она собиралась расположить к себе Джеда, который оказался равнодушен к ее сексуальным заигрываниям. Для этого же она стала любовницей Алеши и даже взяла на время русскую фамилию, чтобы доставить ему удовольствие и заставить публику поверить, что она из белоэмигрантов. Все это вы можете найти в ее старых интервью.

Интерес к Алеше прошел у нее быстро: он ее обожал, но гораздо больше внимания уделял балету. И даже отказался продвигать ее так быстро, как ей хотелось. В конце концов она его бросила и вышла за другого, более влиятельного в труппе человека. За дирижера Майлса Саттона. Их брак никогда не был слишком счастливым. Характер у нее был мерзким, и я подозреваю, что вечные неприятности с мужчинами вызывались либо ее фригидностью, либо лесбийскими наклонностями.

Во всяком случае, она добралась до вершины, и наконец в этом сезоне исполнилось ее заветное желание: она убедила Уошберна уволить Игланову. Однако одновременно у Эллы начались неприятности. Роман с Джейн Гарден не состоялся… Она искренне привязалась к Джейн, но та, вопреки вашей недавней теории, никогда не была лесбиянкой. Уж это я знаю гораздо лучше вас, и никаких доказательств мне не нужно. Тогда Элла решила бросить Майлса и выйти за Луи. Отчасти потому, что ее к нему влекло (похоже, ее всегда тянуло к тем мужчинам и женщинам, которые не хотели иметь с ней ничего общего), отчасти из-за того, что это могло стать великолепным союзом короля и королевы балета.

Все могло бы отлично сработать — прояви Луи к ней хоть малейший интерес. Но этого не произошло, и начались жестокие ссоры. Майлс, который больше не жил с Эллой, влюбился в Магду; та, как вы знаете, забеременела. Даже среди балетной публики такие вещи просто не проходят, и Майлс делал все возможное, чтобы добиться от Эллы развода. Она отнеслась к этому слишком легко: такие вещи ее забавляли, и она ясно дала понять, что муж должен сам решать свои проблемы. Думаю, она была возмущена до глубины души, что ей предпочли другую женщину, пусть они уже не жили вместе, пусть даже она его презирала…

Естественно, Майлс вполне мог ее убить. Но он этого не сделал. К моменту премьеры «Затмения» Эллу яростно ненавидели Майлс и Магда, Луи, мистер Уошберн — за угрозы уйти из труппы и забрать с собой Луи, Игланова, которую она выживала из труппы, Алеша, который боялся, что его любимую Игланову уволят, а Уилбур — тем, что она его шантажировала левацким прошлым…

Когда я выяснил все это, мне пришло в голову, что убил Эллу тот, у кого был самый сильный мотив… Или, если оставить это в стороне, тот, у кого такая же безумная мания величия. Самый сильный мотив был у ее мужа; я, как и все остальные, почти поверил, что убийца — он.

Но мы оказались не правы. Следовательно, оставались Игланова, Алеша, Луи, Уилбур, мистер Уошберн и Джейн.

Я знал, что Джейн этого не делала. У мистера Уошберна, несмотря на его желчный характер, не было мотива, если не считать раздражения. Казалось, наиболее вероятные кандидаты — Игланова и Алеша, причем мотив у них был почти один и тот же. У Луи явного мотива не было, зато у Уилбура — просто роскошный.

Элла нуждалась в Уилбуре по двум причинам: она хотела танцевать в современных балетах и жаждала перейти в мюзикл. Долгие годы они не общались, и когда она в первый раз попросила Уошберна пригласить его, тот отказался. Джеду не нравился Большой балет Санкт-Петербурга, и он не собирался бросать свою собственную труппу на Бродвее. Тогда Элла приехала к нему и заявила, что, если он не примет предложение Уошберна, она представит в Вашингтон доказательства, что он был и остается членом компартии. Сам Джед давно и думать забыл про ошибки молодости, от левых взглядов и следа не осталось. Но у Эллы никогда ничего не пропадало — она из тех женщин, которые ничего не выбрасывают, если это может пригодиться в будущем. Нет нужды говорить, что Уилбур перешел в труппу. Но, как у всех, кто оказался втянут в это дело, у него была не одна только цель: он уже много лет влюблен в Луи. Так что, уступив Элле, он все же получил хоть какую-то компенсацию.

Все еще могло обойтись, не зайди Элла слишком далеко и будь Луи хоть немного сообразительнее. Большой балет Санкт-Петербурга не имел мировой репутации, но делал неплохие деньги. Уилбуру предоставили свободу действий, так что он создал для Эллы свой лучший балет — «Затмение». Что же касается перехода Эллы в мюзикл, тут тоже не было ничего плохого. Она и сама могла найти работу практически в любом театре, так что у Уилбура не было причин ее не поддержать.

Сложности начались, когда Элла заинтересовалась Луи, а Луи, который был вовсе не так уж привязан к Уилбуру, воспользовался ею для оправдания своей холодности. Бедняга заявил, что она единственная женщина, которую он любит, и что они собираются пожениться. Бедный Уилбур терпел это так долго, как только мог. Луи даже делал вид, что занимается любовью с Эллой в ее гримерной, когда знал, что Уилбур поблизости и может их слышать.

Кризис достиг наивысшей точки в тот день, когда Эллу убили. Уилбур ей сказал, что ни минуты в труппе не останется и что намерен разорвать контракт. Она ответила, что всем расскажет, что он — коммунист, и это станет концом его карьеры. Вконец обезумевший Джед оказался на грани краха своей карьеры и своей любви. Он надрезал трос и сунул ножницы в гримерную Иглановой. Ведь на нее вполне могло пасть подозрение.

Я остановился, ожидая гневного протеста со стороны инспектора, но ничего не случилось.

— Продолжайте, — кивнул он.

— К счастью для Уилбура, подозрение немедленно пало на Майлса; к еще большему счастью, Майлс умер естественной смертью до того, как его арестовали. На этом дело и могло бы кончиться. Правда, Майлс все это время знал, что настоящий убийца — Уилбур. Элла, женщина очень деловая, каким-то образом много лет назад завладела его партийным билетом и, думая о будущем, его сохранила. Она была очень предусмотрительна; чем больше изучаешь ее жизнь, тем больше восхищаешься ее спокойной дерзостью. Знай она чуть лучше своих друзей и жертв — вполне могла бы выжить… и кончить жизнь при общем восхищении, как старая Игланова.

— Почему Саттон не отдал билет нам?

— Он сделал бы это, если бы вы его арестовали. Он вел себя не слишком разумно… впрочем, до такой степени подверженный наркотикам, он и не смог бы это сделать. Кроме того, в Уилбуре он видел благодетеля. Хотя я знаю, что он обсуждал все это с Магдой в тот день, когда к ней приходил. Либо он отдал ей партбилет Уилбура, либо сказал, где тот находится, на случай, если с ним что-то случится. Должно быть, она взяла его в тот вечер, когда приходила к нему на квартиру. Но каким бы образом она его ни получила, в момент гибели билет был у нее.

— Почему она не принесла его нам?

— По той же самой причине: зачем ей было это делать? Она ничего не имела против Джеда. Смерть Эллы ее ничуть не взволновала; она понимала, что после смерти Майлса дело закроют. И его бы действительно закрыли, если бы по каким-то причинам, о которых мы никогда не узнаем, у Магды не возникло подозрений насчет Джеда. Она начала думать, что Майлс мог умереть не своей смертью, и назначила Джеду встречу, сказав, что билет у нее. Встретиться они были должны после репетиции.

Я восхищаюсь тем, как он вел репетицию, не зная, чего ждать от Магды, которая в тот момент сидела вместе с нами на скамейке. Потом они прошли в соседнюю комнату… или, точнее, Уилбур прошел вслед за Магдой. На его счастье, комната оказалась пустой. Они поссорились. Магда потребовала, чтобы он ответил, умер Майлс своей смертью или нет. Он вырвал у нее сумочку, а потом то ли случайно, то ли под воздействием неожиданного порыва вытолкнул девушку в окно. Сам выхватил билет из сумочки и вернулся в студию.

— Следовательно, билет у него?

— Да, но не все так просто. Как вы знаете, Магда в день гибели собиралась переехать к Джейн. Квартира там маленькая, так что мне пришлось уехать. Естественно, я был вне себя, и не обратил внимания, что прихватил ее чемодан, а не свой. Тот оставался у меня дома, пока час назад я его не открыл.

— И что же там оказалось?

Я гордо протянул мистеру Глисону фотокопию, сделанную Магдой с партийного билета Джеда Уилбура, датированного 1937 годом.

3

Это был блаженный вечер. Исключительные права на историю о том, как я разоблачил убийцу, газета «Глоуб» приобрела за кругленькую сумму… к неописуемой ярости Элмера Буша, собственный репортаж которого об аресте Джейн Гарден в последнюю минуту полетел в корзину. К тому же мистер Уошберн пригласил нас с Джейн в ресторан на ужин.

— Знаете, — восхищенно заметил мой бывший патрон, — хотя это может прозвучать странно, но я всегда подозревал Джеда. Помните, я не раз подчеркивал, что ни один из моей труппы подобного совершить не мог? В каком-то смысле я был прав: убийцей оказался посторонний человек со стороны.

— Весьма разумно, мистер Уошберн, — поддакнул я, любуясь на сияющую Джейн.

— Но что заставило вас подозревать Джеда? Когда вы начали его подозревать?

— В тот вечер, когда я пришел к нему домой, чтобы поговорить об убийстве. Во-первых, он не захотел этого делать, что уже выглядело подозрительным. Но потом, после долгих уговоров, предположил, что убийство могла совершить Игланова, которая потом специально принесла ножницы в свою гримерную, чтобы представить себя жертвой. Только три человека знали, где я нашел эти ножницы: вы, Игланова и я сам. Только убийца мог знать, что они лежали в мусорной корзине, потому что сам положил их туда. Все очень просто.

— Разве это не удивительно? — вздохнула Джейн.

Я гордо выпятил грудь.

— Да, потрясающе, — хмыкнул мистер Уошберн.

— Что вы имеете в виду?

— Видите ли, про эти ножницы Уилбуру сказал я… вернее, я упомянул об этом Иглановой в присутствии Уилбура. Тогда мне казалось, что это не имеет никакого значения, ведь дело практически раскрыто: Майлс мертв, и полиция удовлетворена. Должен сказать, вам просто повезло, что удалось найти билет Уилбура. Иначе…

— Возможно, — уклончиво ответил я, чувствуя, как засосало под ложечкой. — Во всяком случае, все кончено и он сознался.

— Но вы проделали великолепную работу, — сказал мистер Уошберн, перехватывая ветер из моих парусов. — Вы не только спасли доброе имя этой юной леди, но и позволили всей труппе очиститься от всяких подозрений. Не могу выразить, насколько я вам благодарен.

Я благородно промолчал.

— Еще нам очень повезло, что его арестовали лишь сейчас. Потому что я рад вам сообщить: новый балет вполне подготовлен к премьере в Чикаго. Это не просто счастье, это станет настоящей сенсацией: «Балет убийцы»! Представляю, как это будет выглядеть в газетах!

Грустно размышляя о том, что в этом мире Айвен Уошберн всегда выйдет победителем, мы с Джейн отправились домой, чтобы отпраздновать по-настоящему. И только строчка многоточий мисс Флин может в полной мере описать наше блаженство.