Впрочем, более важный вопрос был всего один: за каким чертом мне вообще сдалась эта хижина Бернерса? Вполне возможно, что Пэттен сейчас уже мертв или катит к границе. Да и что я рассчитываю найти в жилище Дика? Неужели какое-то звено в цепи, ведущей к убийству? Я задавал себе все эти вопросы, но не мог дать на них удовлетворительных ответов, а посему просто шагал вперед, хотя уже начал подозревать, что, по сути дела, топчусь на месте, потому что пейзаж слева и справа был явно знакомый. Передозировка природных красот пагубна для жителя большого города. Я чувствовал, что блевану, если увижу ещё одну пару выпученных оленьих глаз или хитрого бурундука на шляпке гриба-трутовика. В здешних декорациях безошибочно угадывалась рука Уолта Диснея. Вдоль тропинки бежала какая-то птица, сопровождаемая суетливым выводком из восьми птенцов. Все это я уже видел в "Бемби" Не хватало только музыкального сопровождения да старой совы, настроенной на философский лад.
Наконец я увидел хижину. Жилище Дика Бернерса стояло высоко на склоне холма над тропой и казалось таким же природным образованием, как гнилые пни, по которым я ступал. Безмолвная хижина выглядела именно так, как и подобает выглядеть хижине: стены из бревен средней длины, остроконечная крыша с жестяной трубой посередине, прибитые к подоконникам зубьями вверх пилы, служившие для отпугивания медведей и иных незваных гостей. Дверь была заперта на ржавый засов и древний висячий замок, который рассыпался, едва я хорошенько дунул на него. Внутри было темно. Я разглядел дровяную печь с ржавой трубой, грубо сколоченный стол, покрытый покоробившейся клеенкой, кровать с проволглой периной, сплошь в темных пятнах и дырах, из которых лез пух. Вдоль стены - полки, а на них - банки со смутно знакомыми потускневшими этикетками: фасоль, овощи, супы. Возле стеллажа с книгами прогрызаный мышами мешок с чем-то белым. Тут же стоял покрытый черным лаком сосуд, от которого до сих пор шел терпкий чайный дух.
Памятуя о своем намерении заночевать здесь, я принялся осматривать все возможные источники света и отыскал грязную канистру с керосином. В старых банках из-под сардин когда-то стояли свечи, но их давным-давно сгрызли мыши. Судя по некоторым признакам, Дик пытался воздвигнуть заслон между собой и местным животным миром: прорехи в полу были покрыты полосками жести. В затхлом воздухе воняло плесенью. Можно было подумать, что хижина хранит какую-то страшную тайну.
Я бросил ранец на кровать, уселся в единственное деревянное кресло и выкурил сигарету. У меня не было настроения возиться с дровяной печью, наверняка тоже хранившей немало тайн, поэтому я достал из ранца припасы и перекусил всухомятку: крутые яйца, сардины, кусок хлеба и апельсин. Я даже отведал испеченного Сисси торта. Трапезничая, я более внимательно оглядел единственную комнату хижины. Щели были грубо замазаны строительным раствором, на них висели несколько масляных живописных полотен, тоже довольно грубых. Комнату украшали коряги, весьма схожие с теми, которые я уже видел. Были тут и другие картины: например, выдранная из цветного воскресного приложения и уже побуревшая фотография бульдога, стоящего на британском флаге; снимок четверки молодых людей в военных мундирах. Двое из них щеголяли только что пробившимися усиками. К раме была пришпилена выцветшая матерчатая кукла, оставшаяся после Дня поминовения, который отмечали тут в незапамятные времена. Над дверью желтой липкой лентой кто-то приклеил напечатанное старым готическим шрифтом название газеты "Вечерняя звезда". Кроме того, у Дика было целое собрание картонных подставок под пивные кружки, привезенных из таких мест, как издательство "Слон", улица Св.Николая, Уортинг, и гостиница "Мидленд". Питер-стрит, Чичестер. На одной из стен, между двумя парами оленьих рогов, висела на кожаном ремешке гитара без струн. На столе, за которым я сидел, валялась испанская бензиновая зажигалка, а в ящике - нож с ржавым лезвием и желтой рукояткой, отделанной слоновой костью, ложка и вилка. Все это было обильно осыпано мышиным пометом. Никаких дорогих вещей в хижине, похоже, не было. Думаю, это одна из примет севера: тут в хозяйстве не держат ценностей, способных соблазнить грабителей, а дома запирают на простейшие замки. Пришлые чужаки соблюдали правила игры и нарушали границы частных владений лишь в самых крайних случаях.
Я оглядел запыленную библиотеку Бернерса. "Клондайкская золотая лихорадка" Пьера Бертона. "К северу от Опеонго" Филиппа Скотта. "Надгробие" Уолтера Бернса и "Дармовое золото: история старательства в Канаде" Арнольда Хофмана.
Приподняв изножье кровати, я обнаружил, что оно зиждится на Лекоке, Диккенсе и Синклере Льюисе, а они, в свою очередь, на изрядно ощипанном "Карманном путеводителе по Озерному краю", изданном в 1938 году. Моим первым значительным открытием стал ворох писем, перехваченный бечевкой. Все они были от бэнкрофтской конторы стряпчих "Френч и Френч" и касались лицензий на исследования недр в восточной части надела №12 в четырнадцатой концессии поселения Энглси, графство Гастингс, провинция Онтарио. В письмах излагалась вся история, начиная с заявки (октябрь 1959). Продравшись сквозь дебри мелкого шрифта, я узнал дату и время суток, когда застолбили участок, дату регистрации и номер лицензии, а потом - и имя арендатора: Ричард Бернерс. Судя по бумагам, Бернерс сам занимался ручным трудом, включая бурение. В документах за 1964 год появилось новое имя: Уэйн Траск, получивший пятнадцатипроцентную долю в предприятии. Спустя год он хапнул ещё столько же, а на следующий год прибрал к рукам сразу тридцать процентов, осуществив это в два этапа с шестимесячным перерывом и без особых усилий. Из писем "Френч и Френч" я так и не узнал, что именно они искали в недрах, но тут же была и вырезка из "Глоб-энд-мейл", в которой говорилось о заброшенных рубиновых копях, расположенных в том же графстве, на смежном участке. Значит, весь сыр-бор разгорелся из-за рубинов. Но как старательские разработки шестидесятых годов связаны с событиями дня нынешнего? Я задал себе этот вопрос ещё раз, когда обнаружил бочонок черного пороха и десяток буров, связанных проволокой. На полке стояла бутыль с азотной кислотой, а рядом - ещё одна, без ярлычка. В ней была ртуть. Бутыли выглядели не более зловеще, чем пара латунных колец на церемонии бракосочетания. Но ведь старательство в парке запрещено. Доказано, что здесь нет месторождений, пригодных для промышленной разработки. Потому-то тут и устроили заповедник. Будь в этих местах золото, границы парка уже давным-давно были бы изменены.
Однако вернемся в шестидесятые годы. Кто же были наши старатели? Разумеется, Бернерс и Траск. Причем совсем молоденькие. Впрочем, существовали и другие варианты ответа на этот вопрос. Альберт Маккорд едва ли стал бы копаться в земле, но он хорошо знал леса. Джорджу тогда было лет двадцать с небольшим, как и моему партнеру по шахматам, живущему в усадьбе Вудворда. Пэттен вернулся в Канаду во время вьетнамской войны. Я с трудом представлял себе этого человека с бочкой пороха в руках, но тем не менее не мог вычеркнуть его из списка подозреваемых.
Этот Бернерс уже начинал надоедать мне. Последний раз я слышал о таком хитреце много лет назад. Он шесть месяцев грелся в лучах славы. Такой фрукт заслуживал более пристального изучения. Мне нравилось познавать натуру этого человека, копаясь в принадлежавшем ему барахле. К сожалению, неисследованного барахла уже почти не осталось. Здесь были вещи, которые я рассчитывал найти: ржавые капканы на гвоздях, целый набор топоров, обшарпанный "винчестер" со сломанным ложем. Но было и такое, чего я вовсе не ожидал увидеть: в ящике у печки лежал экземпляр "Больших надежд" без переплета и половины страниц. Там же валялись газеты, вышедшие далеко не полгода назад. Одна была всего двухнедельной давности. В передовице не хватало большого куска. Я записал дату выпуска этой "Глоб" и место издания.
Потом я отыскал ещё одну стопку книг, обглоданных мышами. Сверху лежали "Самые громкие преступления" под редакцией Дорана. Я попал на знакому почву. Пролистав книжку, я снова увидел лица, уже известные мне по другим изданиям. Подонки преступного сообщества, загнанные в угол и доведенные до отчаяния. Джон Хейг, Констанс Кент, Генри Джакоби, Хит и Хьюм, Манчини и Мануэль, Мэдлин Смит, Ивлин Дик и Чарли Пис. В предметном указателе члены этой милой компании делились на категории: массовые убийцы; отравители; головорезы; душители; гангстеры; маньяки; мокрушники на железной дороге и автострадах. Да, у англичан какое-то особенно теплое отношение к своим доморощенным душегубам. Но зачем Бернерсу таскать с собой такой справочник? Я выронил обгрызанную книгу, и она сама собой раскрылась на главе, которую Бернерс наверняка перечитывал много раз. Страницы были захватаны пальцами. Я приступил к беглому просмотру исторического материала.
В главе рассказывалось об АделаидеТейт, дочери врача. В 1926 году эту девушку двадцати с небольшим лет судили в Корнуолле, Онтарио, за убийство её двадцативосьмилетнего любовника, печатника по имени Жорж Раво.
Итак, дочь почтенного эскулапа влюбилась, извела тонну бумаги на пылкие послания и в конце концов отравила молодого человека, обладателя тонких усиков и нескольких застолбленных старательских участков. Разлад начался после того, как парень пригрозил, что покажет любовные письма отцу девушки. Заявляя, что перед богом они уже и так муж и жена, он надеялся завоевать расположение отца Аделаиды, настроенного против этого брачного союза. История была исполнена пафоса. Выпив молока в обществе возлюбленной, молодой человек вернулся домой и тотчас почувствовал боли, а спустя несколько часов уже лежал на столе в анатомичке. В желудке было обнаружено почти 6 гранов мышьяка, и Аделаида пошла под суд в Корнуолле 30 января 1926 года. Заканчивалась глава следующими словами:
"Поскольку данные об отравлении оказались противоречивыми, а один из свидетелей показал, что Раво часто употреблял мышьяк, и об этом все знали, присяжные вынесли вердикт "невиновна", и подсудимая была освобождена.
Поговаривали, что от виселицы её спасла красота. О последующих годах жизни Аделаиды почти ничего не известно. Вскоре после суда она покинула Канаду. Считается, что женщина переехала на жительство в Великобританию".
А на полях стояла карандашная пометка, сделанная то ли Бернерсом, то ли кем-то еще: "Парк Алгонкин, Онтарио, Канада".
Надо было прочистить мозги. Голова пошла кругом от новых сведений, и я не знал, как их оценить, а посему решил отправиться на прогулку. Заблудиться я не мог, поскольку не удалялся от хижины, а тропа была более-менее торная. Я прихватил большой фонарик и топор: темноты я не боялся, а доказывать кому-либо свою храбрость мне не было нужды. Отыскав тропу, я прошел по ней пару сотен ярдов. Из-за черной стены кустарника донесся хруст ломающейся ветки, потом издалека долетели крики какой-то ночной птицы, их эхо достигло моего слуха с расстояния в четверть мили. Пение сверчков напоминало звон мелочи в кармане. Тропа полого шла в гору.
В любом уличном сортире есть нечто монументальное. Исключений из этого правила не существует. Я слышал, что есть сортиры в форме восьмиугольника. Слышал, что кто-то написал книгу об истории уличных сортиров. Ну какое ещё здание может похвастать такой гармонией своей планировки и своего предназначения? Дверь открывалась наружу. Внутри было всего одно "очко". Идеал отшельника. Бурые некрашеные доски на внутренней стороне двери держались только на паутине. Сосредоточиться мешал лишь древний итонский каталог за 1956 год. У меня был достаточно мощный фонарик, способный оттеснить мрак, и тени разбегались от луча, будто тараканы.
Над "очком" я вновь предался размышлениям о старом Дике. Итак, он занимался здесь незаконной разведкой недр. Но где именно? Вероятно, недалеко от хижины. Я решил хорошенько осмотреться тут с утра. Старый хитрец, должно быть, потешался над всеми, сидя на золотой жиле. Ну, может, и не на золотой, но в конечном счете это не имело значения. Ладно, он добывал что-то из недр. А дальше? Тут есть, в чем покопаться, хотя мне платили лишь за то, чтобы я пялился на усадьбу Вудворда, сидя в лодке. Будет, чем заняться долгими зимними вечерами. Какая-то пернатая тварь угодила в луч фонаря и метнулась прочь. Шелест крыльев напоминал шуршание карт в руках шулера.
С моего насеста я видел сквозь дверь ещё одну отраду старого Бернерса. Сбоку от тропы он соорудил сад камней. Это был насыпной курган, беспорядочно поросший давно одичавшими розовыми кустами. Я поводил лучом фонаря из стороны в сторону, заставляя тени причудливо обволакивать камни. За исключением затопленных водой клумб с петуниями, разбитых Джоан Харбисон, я не видел никаких признаков чьих-либо попыток окультурить первозданную красоту здешней природы. Теперь вот - это. Но почему здесь, а не возле хижины? Я почувствовал странный зуд в коленных суставах. Поначалу мне мало что было понятно, но теперь начала выстраиваться единая цепь. Сад камней был не там, где надо, и смотрелся как подделка. Покинув сортир, я отправился туда, чтобы более внимательно изучить его. Разумеется, сад оказался не бутафорским, и розы, и камни были настоящие, только вот откуда они? Это не были округлые голыши с речного дна или из озера. Нет, камни были угловатые, острые, твердые, неправильной формы, светлые или, наоборот, темные на сколах. Что это, копоть? Почему копоть? Я вспомнил о бочонке с порохом в хижине. Проклятье! Наконец-то до меня дошло. Это был отвал шахты Бернерса.
Вооружившись топором, я принялся преображать лик планеты. Закопченных камней было немало. В одном месте, возле сужения склона, я отыскал присыпанный землей лист фанеры, а под ним - маленький компрессор и бочонок с топливом. Шланги компрессора уходили под землю, в сторону сортира. Положив фонарик, я принялся ощупью искать их. Мне почти удалось найти место, к которому ведут шланги, когда я вдруг услышал шум старого насоса. Потом за спиной хрустнула ветка, но я был слишком увлечен и не обратил на это внимания. Надо было схватить топор и быстро развернуться, однако я этого не сделал, а мгновение спустя было уже поздно. Я лишь успел заметить, как луч фонаря сместился. Теперь он падал на меня сверху. А потом спереди, снизу и даже изнутри. Взрыв, вспышка, в центре которой вдруг разверзся черный провал. Он делался все шире и вскоре поглотил меня с потрохами. Боли я не почувствовал, просто услышал позади какое-то щебетание, а потом года два вообще ничего не слышал.
15.
Все мои последующие ощущения смешались в кучу и не отличались четкостью: черные пятна в светлых ореолах, красные и желтые полосы, как в комиксах, словечки вроде "Уф" и "Бах", выведенные по трафарету и подретушированные, чтобы создать впечатление, будто буквы высечены в камне. Моя щека лежала на чем-то шершавом, в рот набилась земля. Теперь голова разболелась по-настоящему. Издалека доносился глухой плеск весел. Я не размыкал веки, хотя было темно. Под щекой плескалась вода, воняло просмоленной пенькой.
Весла угомонились, и чья-то рука схватила меня за лодыжку. Вокруг ноги обмотали веревку. Я слишком туго соображал и даже не понял, какая это нога, правая или левая. Прежде чем до меня дошло, с какой целью полубесчувственного человека везут на лодочную прогулку, чьи-то вонючие ручищи подхватили меня и, перевалив через борт, бросили в озеро.
Ледяная вода мигом заставила меня забыть о головной боли, а веревка натянулась и увлекла меня ко дну. Я машинально принялся загребать воду руками, но тут заболели уши, и стало ясно, что все мои усилия ни к чему не приводят. Эта новая боль отодвинула на задний план все прочие хворобы и безраздельно взяла меня в оборот. Где-то был нож. Я вспомнил о нем, как вспоминают давнишний подарок ко дню рождения. Засунуть руку в мокрый карман оказалось нелегко, но нож я нащупал. Глаза мои теперь были открыты, но я все равно ничего не видел, поэтому представил себе крошечный ножичек с белым крестиком на красной рукоятке. Попытавшись открыть нож зубами, я едва не выронил его, но в конце-концов все-таки раскрыл. Первая попытка перерезать веревку привела лишь к тому, что я уколол себя в ногу, и её пронзила боль. Тогда я попытался дотянуться до дальнего конца веревки, к которому было привязано грузило. Теперь я чувствовал давление воды веками, а уши буквально разрывались. Внезапно тяга исчезла, и я задрыгал ногами, выбираясь на поверхность. Легкие едва не лопнули, грудь сдавила ужасная боль.
Я вылетел на поверхность, будто поплавок, почти без всплеска, и громко втянул в легкие благословенный воздух. Готов спорить, что при этом кроны всех деревьев на берегу склонились в мою сторону. Малость переведя дух, я прислушался. Скрип уключин затихал по мере удаления лодки. Поначалу я не мог разглядеть её, но потом увидел. Сидевший на веслах человек перестал грести и направил в мою сторону луч фонаря. Я нырнул и держал голову под водой, пока луч не миновал меня. Отплыв ярдов на десять, я вынырнул. Корма лодки была футах в пятидесяти. Снова донесся скрип уключин. Контуры гребца были похожи на размытое пятно. Я лег на воду и провожал глазами удалявшуюся лодку, которая делалась все меньше. Чтобы не потерять нож, я сложил его и сунул в карман. Полоска берега темнела между небом и водой. Ночь была безлунная, а звезды заволокло облаками. Плеск воды под веслами эхом ходил по озеру; лодка приближалась к берегу, но к какому? Отсюда озеро казалось круглым, и создавалось впечатление, что все берега одинаково далеко.
Я поплыл брассом в том направлении, откуда доносились всплески, но чуть-чуть забирая вправо. Казалось, до берега много миль, но я старался не впадать в панику, и мало-помалу мили превратились в нечто более близкое к истине. Плывя в одежде, испытываешь странные ощущения. И дело не только в необходимости преодолевать дополнительное сопротивление. Одежда стискивает тебя, когда ты этого совсем не ждешь. Чувствуешь себя будто затертым в толпе. Я было подумал избавится от ботинок, но потом вспомнил, что у меня всего две пары обуви, и вторая очень далеко. Когда прошло потрясение, вода показалась мне почти теплой. Как будто она весь день копила энергию солнца, чтобы согреть меня. Плеск весел стих. С минуту я полежал на спине, отдыхая под небесной круговертью. Теперь я не слышал ни звука. Я поплыл на спине, отталкиваясь ногами, будто лягушка, и вскоре увидел свет. Кажется, он лился из окна хижины. Я снова начал забирать вправо, чтобы остаться в тени. И тут моя голова принялась играть со мной в дурацкие игры, рифмуя слова "тень" и "пень", а руки и ноги стали уставать. Я попытался успокоиться и уговорить себя не паниковать, а вскоре добрался до отбрасываемой берегом тени. Вода здесь была гораздо холоднее: наверное, в озеро впадали подземные ключи. Голова закружилась, гребки сделались совсем вялыми. Я продолжал работать руками, но скорее для проформы, нежели в интересах дела. Так прошло ещё несколько минут. Вода была темной и казалась мутной. Я попытался нащупать дно, и на третий раз мне это удалось. Чувствуя себя, как Ной, увидевший ворона (или, может, голубя?), я выбрался на берег. Руки мои болтались как плети, ноги подгибались. Голова казалась набитой ватой. Голыши были крупные и скользкие, но я видел кусты и деревья, среди которых, насколько мне было известно, бродят медведи, порхают птицы и ползают всевозможные пресмыкающиеся.
Ну, а потом свет снова померк. Второй раз за сутки.
16.
Жужжали мухи. Маленькие, которые зудели деловито и немного истошно, и большие, синие, издававшие зычные нудные звуки, похожие на отдаленный рев самолета. Солнечные лучи согревали затылок, болела нога, раскалывалась голова. Наверное, с высоты птичьего полета я выглядел как павший в бою партизан-десантник. Впрочем, шея действовала, и я мог даже вертеть головой, которая покоилась на вымазанном кровью валуне. Моей кровью. Ноги все ещё купались в озере Литтл-Краммок, причем левая была вытянута во всю длину. Я попытался согнуть её, но ничего не вышло. Только перелома мне сейчас и не хватало.
В остальном я чувствовал себя довольно сносно и уже не обращал внимания на шум в голове и боль, поскольку успел к ним привыкнуть. Вот только лоб. Он тоже болел, и это было нечто новенькое. Перевернувшись на спину, я снова попытался шевельнуть сломанной ногой. Как только я согнул её, на поверхность воды с плеском вынырнула веревка. Используя свой крестец как лыжу, я подобрался к воде и дернул за веревку. Она застряла между валунами, и потребовался ещё один рывок. Затем я принялся развязывать узел на лодыжке; все это время ногу кололо иголками, она словно мстила мне за дурное обращение. Наконец я освободился от веревки и попробовал встать. Левая нога была в порядке, хоть пляши, но правая изрядно распухла.
Я ухитрился отползти от воды и найти укромное местечко за первым рядом деревьев. Здесь, на севере, чтобы спрятаться, достаточно отойти на два шага от воды. Я сел и принялся растирать ногу, заодно собираясь с мыслями. Либо за мной следили от усадьбы, либо меня застал врасплох человек, который разрабатывал шахту после смерти Бернерса. Я попробовал составить список кандидатов. Судя по шишке у меня на затылке, следовало искать правшу, который умел бить так, чтобы отключить человека, не раскроив ему череп. Я выругал себя за то, что угодил в такую передрягу. Всегда и везде, даже здесь, надо сперва осмотреться, прислушаться, а уж потом шагать вперед. Сняв одежду, я разложил её на плоском камне в надежде высушить Башмаки уже пропали. Впрочем, это случилось, ещё когда я вылез из машины и вляпался в грязь.
Спустя полчаса моя правая нога почувствовала себя лучше. Когда я встал, она не подогнулась, и я не рухнул носом в куст перечной мяты. Влажная одежда затвердела от озерной воды и пота, но я надел её вместе со всем природным крахмалом и двинулся вдоль кромки воды или, по крайней мере, так близко к ней, как только мог, не рискуя выдать свое присутствие. Хижина стояла за излучиной маленького залива, и я увидел её с расстояния в полмили. Минут десять я сидел под сенью папоротников и наблюдал, но так ничего и не высмотрел. Все было спокойно. Я подобрался поближе, чувствуя себя персонажем ковбойского фильма. Хижина тоже была словно из кино: в таких отсиживались грабители в ожидании вестей о конце облавы. Я старался не наступить на сухие ветки и заработал твердую тройку по скрадыванию в условиях лесной чащи. Надо будет поговорить с профессорами грэнтэмского университета о введении такого предмета. Но сначала освоить его гораздо лучше, чем на "удовлетворительно".
Продвигаясь от укрытия к укрытию, я набрел на одно очень хорошее место. Даже слишком хорошее. Папоротники здесь были примяты, а низко нависшая ветка кедра отодвинута в сторону, причем совсем недавно. Отсюда открывался прекрасный вид на хижину. В листве и мертвой хвое на земле я нашел комок жевательной резинки в знакомой обертке. Еще одна жвачка прилипла к моему башмаку. Кто-то просидел в этом укрытии не менее получаса, наблюдая за хижиной. Я сунул фантик с жвачкой в карман и двинулся дальше.
Я решил приблизиться к хижине по касательной от кромки воды. С этой стороны не было окон. Я подобрался к одному из них, охраняемому зубастой пилой, нашел опору и осторожно приподнял нос над растрескавшимся подоконником. В хижине никого не было. Я снова задышал ровно и размеренно.
На двери снова висел ржавый замок.Я осторожно снял его. Содержимое моего ранца было разбросано по полу. Мне удалось спасти пару крутых яиц и банку сардин. Я разложил снедь на пустом столе и устроил пир, едва не поперхнувшись при этом, потом ополовинил флягу с водой. И, как выяснилось, правильно сделал, хотя трапеза не очень помогла. Выпавший из ранца кусок мыла смотрел прямо на меня. Купание и впрямь не помешало бы. Я разделся, схватил мыло и побежал к озеру. В холодной воде я сразу же продрог до костей. Все же мне удалось соскрести с тела последнего великого туриста немного грязи, а мыло сделалось шершавым от песка. Я совершил заплыв ярдов на сто, потом вернулся к черному илистому берегу. У меня мелькнула мысль, что после вчерашней ночи плескаться в воде глупо. Но потом я подумал, что человек, огревший меня по голове и бросивший в озеро, едва ли стал бы ошиваться поблизости, дожидаясь, пока течение принесет мой труп.
Я всячески пытался заставить себя не думать о грядущих бедах, когда стряслась одна из них. Беда моя стояла возле угла хижины под одним из окон и была похожа на человека в побитой молью шубе из медвежьего меха, облепленной навозом, дохлыми насекомыми и ветками. Кровожадный медведь, топтыгин, как сказал бы мой приятель Фрэнк Бушмилл. Фрэнк был ирландцем и мастером педикюра. Его салон располагался напротив моей конторы. Не знаю, с чего я подумал о нем именно сейчас. Впрочем, наверное, лучше было думать о ком угодно, только не о себе. Медведь смотрел на меня, я пялился на медведя. У меня не было даже полотенца, чтобы отпугнуть зверя. Я вспомнил о "винчестере" и наборе топоров в хижине. Где же тот, с которым я вчера ходил в сортир? Медведь не шевелился. Мы испепеляли друг дружку взглядами. Я подумал об открытой двери хижины. Возможно, медведь унюхал мою снедь. Слава богу, что я не напугал его, выбрасывая мусор. Кажется, я задрожал. Интересно, был бы я храбрее, будь на мне плавки? Затаив дыхание, и медведь, и я отстаивали каждый свои позиции. Я уже подумывал, не зарычать ли мне на медведя, когда он вдруг моргнул. Похоже, я победил! Медведь фыркнул и начал бочком отступать восвояси, как будто у него были боле важные дела, и он терял со мной время. Он не повернулся и не бросился наутек, не попятился, потому что пятиться было некуда. Он просто медленно отступил и, ломая кусты, скрылся в лесу, как путешественник, который, наконец, понял, что ошибся аэропортом.
Этот медведь оказался последней каплей: до меня дошло, что я тут нежеланный гость, и пора топать своей дорогой. Вернувшись в хижину, я начал собирать свои манатки. Проходя мимо печки, я пережил очередное потрясение: она оказалась теплой. Я отодвинул заслонку. В серой золе тут и там мелькали светлячки искр. Зачем топить печь в такую жару? Пошуровав в золе, я выудил печеную картофелину. Эта находка окончательно отбила у меня охоту задерживаться здесь. Я даже не стал звонить портье. Нынче утром мне хотелось путешествовать с такой скоростью, чтобы коридорные не успевали подбирать за мной долларовые бумажки. И тем не менее, надо было напоследок заглянуть в сортир. При свете дня там, наверное, не очень страшно. Не обращая внимания на боль в затылке, я полез вверх по тропе туда, где вчера меня так грубо оторвали от дела.
Сортир стоял на твердой скале, прикрытой тонким слоем чернозема. Следовательно, выгребную яму пришлось делать с помощью взрывчатки. Должно быть, кабинку можно сдвинуть, но я не понимал, как. Я несколько раз обошел вокруг сортира, следя боковым зрением за краем поляны. Сегодня я боялся и зверя, и человека. На третьем круге я заметил, что задняя стенка кабинки когда-то соприкасалась с землей. Трухлявые доски были покрыты грязью и облеплены сосновыми иголками. Я захлопнул дверь сортира и толкнул кабинку. Она пошатнулась. Я чувствовал себя как деревенский мальчишка в канун Дня всех святых. Кто-то умудрился снабдить заднюю стену кабинки петлями. Будка повалилась. Опрокинуть её оказалось легче, чем поднять крышку погреба. Да, вот она, шахта Бернерса.
Я оглянулся по сторонам и с волнением ступил на первую перекладину ведущей в шахту лестницы. Я прихватил с собой фонарик и теперь прекрасно видел, что шахта была весьма и весьма жалкая. Она оказалась гораздо мельче, чем я думал: вскоре под ногами уже был неровный пол. Высота ствола составляла футов двадцать, потом он отклонялся в сторону и превращался едва ли не в кротовый лаз. Я шел вперед, пригнувшись и втянув голову в плечи, но все равно задевал за стены и потолок каменного туннеля. Тут валялся отбойный молоток, подсоединенный к ведущим на поверхность шлангам. Путь преграждала деревянная клеть на полозьях, и я обошел её, едва не опрокинув одно из стоявших тут же ведер с мутной водой. У стены стояли кирки и кувалды. Ствол кончился. Он не отвечал моим детским представлениям о таинственных подземных ходах и кладах, и я чувствовал себя так же, как много лет назад, когда ребенком ползал под верандой Коулмена. Добравшись до конца выработки, я вдруг услышал тиканье электросчетчика. Но нет, оказалось, что это стук моего собственного сердца. Я снова огляделся, пожал плечами и двинулся обратно, к свету, стараясь не биться головой о торчащие из свода образцы породы. Прошмыгнув по единственной выработке Бернерса, я поднялся по лестнице и вновь поставил на место сортир, дабы он мог и впредь исполнять свое предназначение.
Отсюда мне был виден отвал шахты с его закопченными камнями и цветами. Видел я и рукоятку топора, который прихватил с собой для самозащиты, когда наведался к шахте в прошлый раз. Стреляющая боль в голове напомнила мне, чем кончилось это приключение. Когда я подошел поближе к отвалу, мне показалось, что топорище торчит чуть ли не из самой земли. Потом я вспомнил о яме с компрессором и бочонком бензина. Моя цепкая память вскоре была вознаграждена созерцанием уголка листа фанеры, засыпанного камнями и землей и скрывавшего похожую на могилу яму. Кто-то передвинул фанеру, и теперь раскоп был наполовину открыт. Торчащее топорище не давало листу фанеры сдвинуться ещё дальше. Я ухватился за края листа, получив при этом несколько заноз, и потянул фанеру кверху. Коричневые штаны, заправленные в желтые башмаки. Шнурки их были спутаны и связаны между собой. Я снова почувствовал знакомый зуд в коленях, когда увидел полоску грязной майки, выбившуюся из-под линялой зеленой байковой рубахи. Из её ворота торчала копна спутанных черных волос, рассеченная темно-красной раной, которую лезвие топора оставило на голове Джорджа Маккорда.
17.
Теперь, вспоминая тот день, я думаю, что тогда меня вдруг обуяло желание очутиться в более густонаселенной местности. Например, в театре "Гранада" на Джеймс-стрит в Грэнтэме во время субботнего дневного представления. Пора было дергать отсюда: смерть шла по пятам, и ради Джорджа я должен был выбраться живым. Сам-то он уже никуда не отправится, разве что в полицейский морг, а потом - на кладбище в Хэтчвее. Его будущее - раскрытая книга.
Джордж лежал ничком. Одна рука под телом, другая вывернута, как будто её использовали как рычаг, когда опускали тело в яму. Он уткнулся носом в землю, стало быть, мне не придется разглядывать его до боли знакомую физиономию. Я знал, что надо бы обшарить карманы, но не был уверен, что сумею удержать в желудке съеденные крутые яйца. А посему постарался обыскать труп, прежде чем эта мысль полностью оформилась в голове. Мне не составило труда перевернуть Джорджа навзничь. Его глаза были открыты, рот разинут. Топорище покачивалось, подгоняя меня. Помимо обычных мелочей, которые можно отыскать в карманах любого мужчины, я обнаружил в нагрудном кармане Джорджа кусок первой полосы "Глоб-энд-мейл" и тотчас принялся изучать портрет, составлявший приятный контраст с мертвенно-бледной физиономией Джорджа, которая смотрела на меня, словно вопрошая: "Почему я?"
Большая фотография была снабжена подписью. Я узнал нашего премьер-министра, а остальными лицами, запечатленными на снимке, были, если верить подписи: Розалин Пайк, министр здравоохранения и соцобеспечения, и её супруг, высокопоставленный общественный деятель Десмонд Брюер. Все трое стояли у восточного крыла здания парламента и улыбались неспособности репортера найти простой ответ на поставленный им сложный вопрос. Для людишек вроде меня или Джорджа самой интересной деталью композиции была не клумба с цветущими тюльпанами за спиной премьер-министра и не политиканские улыбочки, а фигура Десмонда Брюера, чиновника правительства и супруга члена кабинета министров. Этот Десмонд Брюер оказался никем иным, как Дезом Уэстморлендом, постояльцем Петавава-Лодж. Это открытие потрясло меня, но после того, что мне уже довелось пережить, я вполне мог справиться с таким потрясением. Какое-то время я размышлял, не забрать ли вырезку с собой, но укол совести заставил меня положить её на место. Я снова перевернул Джорджа лицом вниз, чтобы полицейские струхнули не меньше моего, когда найдут его. Я не собирался за "спасибо" взваливать на себя служебные обязанности Гарри Гловера. Да и вообще я уже начинал сердиться, и это помогало мне преодолевать страх. Во рту стало сухо. Я знал, что это значит, а посему вернулся в хижину, забрал пожитки и вышел на тропу, не утруждая себя наведением порядка в доме и даже не повесив на место замок.
Первую тропу я преодолевал трусцой. Во всяком случае, мне так казалось. Я задыхался, уворачиваясь от камней и корневищ, солнце стояло ещё высоко, и я чувствовал, как его лучи просачиваются между ранцем и алюминиевой рамой и подталкивают меня в спину. Добравшись до оконечности озера, я не стал задерживаться и тотчас двинулся по вьючной тропе. Она все время шла под гору. Вскоре в правом боку начались колики, но я изо всех сил старался не замедлять шаг. В этом мне помогло воображение: я представлял себе мою лодочку, которая ждала меня в конце тропы, и преодолевал разделявшее нас расстояние фут за футом. В этом тенистом зеленом тоннеле я видел только свои ноги. Ать-два, ать-два. Я ставил их между корневищами и валунами, ухитрялся не проваливаться в ямки, но иногда вляпывался в грязь или, подвернув лодыжку, летел в кусты. Наконец я увидел поляну, за которой лежало озеро. Оно не было таким потаенным, как то, берега которого я недавно покинул. Вскоре я смог различить и солнечные блики на бортах моей вытащенной на берег жестянки. Последние две-три сотни ярдов я преодолел галопом. И тотчас стал как вкопанный. Корпус моей лодки получил почти полдюжины пробоин, сделанных топором, и, хотя теперь он вентилировался гораздо лучше, это был конец моей карьеры яхтсмена.
Я сел и заплакал горючими слезами, но не потому, что был у вод вавилонских. Здешние воды имели другое имя, которое даже Долту Риммеру не под силу было угадать. Ни с того ни с сего мне вспомнился мультик про Микки Мауса, в котором он проделал в днище своей лодки вторую дырку, чтобы слить воду, поступающую через первую. Что ж, в моей лодке было целых три водозаборных отверстия и только два сливных.
Сбросив ранец, я принялся думать, как мне теперь быть. Сценку со сквернословием лучше выкинуть, равно как и ту, в которой я убеждал себя, что поступил очень умно, покинув свое место лова напротив усадьбы Вудворда и, если уж на то пошло, выказал истинную мудрость, уехав из Грэнтэма с его надежными мостовыми. Я чувствовал себя круглым дураком. В придачу, у меня кончились сигареты.
Уняв колотун, я перевернул лодку. Края нанесенных ей смертельных ран загибались внутрь корпуса. Интересно, смогу ли я причинить ей новые повреждения, если малость поорудую камнем? Я отыскал большой булыжник и принялся колотить по пробоинам, выправляя их рваные края. Спустя несколько минут у меня немного поднялось настроение. Подложив под пробоину ещё один камень, я мало-помалу соединил её края. Во всяком случае, щель между ними исчезла. Затем я точно так же обработал остальные четыре дырки. Разумеется, о водонепроницаемости не могло быть и речи, но, по крайней мере, я не утону в первые же десять секунд. Возможно, даже продержусь на плаву полминуты. А через десять секунд я ещё буду на мелководье. Ремонт лодки наверняка позволит мне доплыть до места, где вода покроет меня с головой. Там и утону.
Ну-с, и каков же должен быть мой следующий шаг? Найти смолистую сосну. Тут был их дом родной. Отыскав одну, я попытался заставить её пустить слезу прямо на лезвие моего ножа. Она малость всплакнула, но явно недостаточно. Я принялся расширять ранку в стволе дерева и подгонять струйку смолы, которая текла едва ли быстрее, чем черная патока в январе. Потом проделал дырочку в коре другой сосны. Я набрал полное лезвие смолы, отнес её к лодке, вернулся. Набралось всего две капли. Я чувствовал себя как Робинзон Крузо во время строительства лодки. По крайней мере, у меня не возникало сложностей со спуском посудины на воду. Но зато именно на воде должны были начаться все мои беды. Примерно через час (хотя не знаю, сколько на это ушло времени) я залатал лодку, поставил на киль и опробовал в реке без нагрузки. Поскольку я замазывал корпус и снаружи, и изнутри, вода не просочилась в лодку сразу же, и это не удивило меня. Сложности начнутся, когда к весу лодки прибавится мой вес. Вот будет испытание для моих заплаток. Я укрепил подвесной мотор. В лодке по-прежнему было почти сухо. Бросив ранец на берегу, я ступил на борт корабля. Одна из латок начала пропускать воду. Я прижал к ней палец и сделался похожим на того голландского мальчишку, сестра которого кричала: "Так ты только расширишь дыру!"
Я завел мотор. По моим расчетам, мне удастся добраться до устья реки, прежде чем я сяду в лужу. Ха! Иногда мне случается найти подходящее словцо! Я направился к фарватеру, ничего плохого не происходило. Дырка под моей ладонью немного дрожала из-за мотора. Я медленно следовал излучинам реки. Здоровенный американский журавль сорвался с места и взлетел в облаке серо-синего пуха, едва не наградив меня инфарктом. Я чувствовал себя путешественником по Африке, который всматривается в берега реки, гадая, сползут ли лежащие там бревна в воду и превратятся ли в крокодилов. Все вокруг было неподвижно. Неподалеку от того места, откуда взмыл журавль, я заметил дохлого оленя; он плавал в воде и был совершенно не похож на Бемби. Открытия, которые я делал в северных лесах, перестали мне нравиться.
Я добрался до устья реки, плюнул в воду на счастье и чуть-чуть поддал газу. Может, я и чувствовал себя храбрецом, но все равно держался поближе к берегу, медленно продвигаясь вперед в сотне футов от суши. Еще одна пробоина начала пропускать воду, сначала совсем чуть-чуть, но вскоре вода забила фонтаном, и мне пришлось затыкать дыру другой рукой. Я попытался снова замазать её, но мокрая смола утратила вязкость и не прилипала. К тому же, надо было орудовать румпелем. В конце концов я убрал руку с пробоины. Черт с ней.
Медленно, но верно я продвигался вперед и, добравшись до песчаной косы в начале длинного прямого участка, улыбнулся, потому что увидел Второй остров. Он стал моим талисманом, указующим перстом, нацеленным в небо. По мере приближения остров делался все больше. Моя ладонь уже устала давать отпор озерной воде, затыкавшая другую дырку пятка - тоже. Я обходил остров, когда забил ещё один фонтан. Передвинувшись, чтобы заткнуть его другой ногой, я снял пятку с первой пробоины. И вода начала поступать в лодку оптом и в розницу. Я дал полный газ, и нос лодки задрался кверху. Пробоины в носовой части перестали пропускать воду, но пропускная способность дыр, расположенных рядом со мной, увеличилась вдвое.
Напротив усадьбы Вудворда мотор заглох. Оглянувшись, я понял, почему: его почти полностью покрыла вода. Я и впрямь тонул, преодолев три четверти пути до дома. Надо было держаться берега, я принял правильное решение. Но отказался от него, когда увидел остров, и теперь напоминал скаковую лошадь, которая почуяла свою конюшню. Борта почти скрылись под водой озера Биг-Краммок. Баки с воздухом в носу и корпусе лодки лишь придавали моему облику нелепости. О движении нечего было и думать, я мог только бултыхаться в воде и вспоминать слова нашего инструктора в лагере: "Один может потопить всех. Никто не имеет права покинуть тонущую лодку, даже крысы". Вот я и бултыхался.
Я не слышал, как завелся другой мотор. Я уловил звук, лишь когда он раздался совсем рядом, но был слишком погружен в размышления о своих бедах и в воду и даже не посмотрел, кто спешит мне на выручку. Мотор заурчал на низких оборотах, на борт моей лодки легла рука, и я, подняв глаза, увидел бородатое лицо своего спасителя Норберта Пэттена.
- Ну и ну! - в один голос воскликнули мы, и Пэттен добавил: - Спасен из пучины!
Я обрадовался встрече, даже несмотря на грязную повязку на его правой руке.
- У тебя есть буксирный трос? - спросил Пэттен, перекрикивая стрекот мотора на холостых оборотах. У него была точно такая же дюралевая лодка, но с более мощным мотором, способным одним могучим рывком выдернуть все мои затычки. Я бросил Пэттену моток мокрой веревки.
- Я поплыву с ветерком, так что, пожалуй, тебе лучше пересесть ко мне, Бенни, - сказал он, привязывая конец к скобе на носу.
- А кто заплатит за спасение? - жалобно спросил я. - Лодка-то не моя.
Похоже, он так и не понял, что я пытаюсь шутить, чтобы сохранить ясность мысли. Я пожал плечами и влез в его лодку. Пэттен подал мне руку, и я рухнул на сачки и банки с наживкой. Когда я поднялся, он уже включил передачу и направил лодку к знакомому причалу.
- Кто выпустил вас из больницы? - спросил я.
- Я пробыл там всего два часа. Ты сделал почти все, что надо, им почти не осталось работы. К счастью, та крышка не была отравлена, Бенни. Но я снова твой должник.
- Вы только что поквитались со мной. - Я начал испытывать странные ощущения, меня прошиб холодный пот. Не была отравлена? Черт возьми.
- Что с тобой стряслось? - спросил Пэттен, привязав к причалу обе лодки. - Эта посудина совсем утратила плавучесть.
Оказывается, моим спасителем был большой шутник, даже не подозревавший об этом. За шахматной доской он не блистал юмором.
Вдруг я почувствовал, что разваливаюсь на части. Началось с озноба, потом мой желудок захотел переварить миндалины. Увидев, что я промок до нитки, Пэттен бросил мне грубошерстную фуфайку и взмахом руки велел отправляться в дом. Я поднялся на парадное крыльцо, оставляя за собой лужи, и остановился, потому что не хотел портить Пэттену пол, но хозяин схватил меня под руку и затащил в свое жилище.
Спустя двадцать минут, облачившись в сухую одежду - наверное, хозяйскую, - я пытался остановить возвратно-поступательное движение своей челюсти, которая хлопала, как новая мухобойка. Если не считать Лорки, в доме, кроме Пэттена, никого больше не было. Лорка только что искупалась в озере и вошла в комнату в халате. Увидев жалкое существо, с которого текла вода, она принесла полотенце, ещё сладко пахнущее шампунем, и принялась стаскивать с меня мокрую одежду. Правда, это оказалось не так-то просто. Поскольку о жизни и смерти речь не шла, Лорка решила соблюсти приличия. Она попыталась растереть мои посиневшие стопы. Кожа у меня сделалась серой от грязи и холода. Пальцы рук и ног покрылись морщинками, по которым текла вода, плоть моя приобрела мертвенно-бледный оттенок. Я видел свое лицо в зеркале, но черты расплывались. Поскольку на голове у меня был сделанный из майки тюрбан, я изрядно смахивал на Гунгу Дина.
Лорка сварила кофе и укутала меня одеялом. Пэттен наблюдал за нами, будто режиссер.
- Разведи огонь, Лорка. Как самочувствие, приятель?
Я едва не выворотил себе зуб, попытавшись улыбнуться в знак того, что пошел на поправку. Лорка сложила березовые поленья, смяла позавчерашнюю газету и развела огонь напротив моей кушетки. Усевшись на другой её конец, Пэттен принялся разглядывать меня, будто горящий бикфордов шнур. Решив, что я уже успокоился и могу говорить, он засыпал меня вопросами.
- Что там стряслось?
Я покачал головой с таким видом, будто и сам ничего не знаю, и ответил, прихлебывая кофе и чувствуя головокружение:
- Лодка течет.
- Течет? Черт возьми, да она как решето. Что и кому ты хочешь доказать? - Он подался вперед, как спортивный судья, высматривающий нарушение правил. - Я должен знать, что творится на этом озере. В случай я не верю.
- Кто-то на северном берегу понаделал мне дырок в днище, - ответил я. - У меня несколько иные представления о честной игре. Я выправил корпус и залепил дыры сосновой смолой.
- Ага, вот почему от вас разит дезинфекцией, - вставила Лорка.
- Однажды я видел, как это делают в кино, - сказал я. Из-за дрожи моя речь сделалась похожей на лепет британского школьника. Лорка забрала у меня опустевшую кружку и удалилась на кухню.
- Недюжинная смекалка. Кого-нибудь подозреваешь?
- Нет, но, возможно, это имеет какое-то отношение к вам.
- Да, - процедил Пэттен. - Я и сам собирался заговорить об этом. Только в больнице до меня дошло, что ты с самого начала знал, кто я такой. В какую игру ты играешь, Бенни? Я знаю, что ты на моей стороне, но кто тебе платит? Тебя прислал Вэн? Пи-Джей? Какая у тебя легенда?
- Извините, мистер Пэттен, но это не моя тайна, - я неловко поежился в одеяле. Должно быть, это неплохо смотрелось со стороны: крыса утопленница. Нахлебавшийся воды Синдбад.
- Не твоя тайна? Это ещё что за речь? Не забывай, кто я, Бенни. Одно мое слово, и через минуту тебя тут не будет. Я не потерплю никаких тайн, уразумей это. От меня ничего не скроешь. - Пэттен раскраснелся, выпученные глаза без век сверкали в глубоких глазницах. Кабы в этот миг грянул гром, я бы вскочил и бросился наутек. Лицо Пэттена сделалось безумным, как во время телевизионного выступления. Он выглядел будто одержимый.
- Извините, мистер Пэттен, но я не могу раскрывать чужих тайн, повторил я в надежде, что со второго раза до него дойдет.
- Нам предстоит серьезный разговорчик, приятель, - произнес он, и каждое его слово буквально сочилось ядом.
- Хорошо, - ответил я. - Хорошо. Люблю поболтать.
- Они дважды на меня покушались, а теперь метят в тебя. Они знают, что ты здесь, в этом все дело.
- Не валите все в одну кучу. - Пэттен немного успокоился и принялся дергать правой рукой пальцы левой. - Мы знаем лишь, что произошло три события. И здесь есть трое парней, имеющих на вас зуб, я так думаю. Нельзя забывать и об Энее, индейском проводнике. Он тоже был замешан и умер не от старости. У меня нет ответов, я просто хочу правильно поставить вопросы.
- Знаешь, я бы хотел услышать немало ответов на вопросы, связанные с тобой. Мне лгали, меня водили за нос. Охрана ни к черту, конспирация козе под хвост.
- Там ей и место. Расслабьтесь, а то вы уже заразились моей дрожью.
- Куперман, я остаюсь во главе всего дела. Командовать должен один человек, понятно? Помазанник божий - я, а не ты. Запомни это.
Я пообещал, что запомню.
Шум в кухне нарастал. Мгновение спустя Лорка принесла мне горячего овощного супу. Консервированного, точь-в-точь как мамин. Суп был вкусный, и я похвалил его. Моя одежда была развешана на спинках стульев перед камином. Пэттен сидел в круге яркого света, огонь сворачивал бересту в свитки, лизал поленья, его сполохи отражались в очках Пэттена. Лорка уселась на приступочку слева от камина, подложила под голову подушку и принялась расчесывать мокрые волосы, которые блестели в свете очага. Судя по движениям, Лорка подозревала, что я прозвал её Отпадными телесами.
- На плите есть ещё кофе, - сказала она.
- Спасибо, - ответил Пэттен, не поднимая глаз. Спустя несколько минут он снова заговорил, как будто его прервали посреди длинной оправдательной речи: - Знаешь, Бенни, я всегда знал, что у меня есть враги. Силы тьмы изначально были против меня. Я огляделся вокруг и не видел ни одного друга, а за каждой людской улыбкой маячил острый нож. Господи, я был готов ко всему. Но только не к появлению внутренних врагов, приятель, не к тому, что пригрею на груди змею. Вэн Вудворд оказался лучшим другом, какого только может иметь человек. Мы познакомились здесь, в этой самой хижине. Это он раскрыл мне глаза на огромный мир, доказал, что я могу выйти в свет и отряхнуть со стоп здешнюю пыль. Ну, а что теперь? Теперь я и в нем не уверен. Теперь я даже не знаю, на кого можно положиться.
У него был такой вид, словно он только что узнал о крахе своего дела и прибытии налогового инспектора. Я извинился и отправился на поиски ванной комнаты. Она оказалась точь-в-точь такой же, как в городе. Должно быть, в здешних местах такая обыкновенная ванная стоила целое состояние. Заперев дверь, я обшарил домашнюю аптечку и обнаружил разнообразные дорогостоящие мази для чувствительной кожи, средства от бессонницы, поноса и нежелательной плодовитости. Лорка была большой любительницей диковинных шампуней и средств для укрепления волос. Я обнюхал три флакона, прежде чем отыскал тайный погребок с "бурбоном". Лорка хранила этот запас не в своей спальне, и это было мудро. У всех на виду - что в несгораемом шкафу. Да ещё ярлычок, который наверняка отпугнет любого нормального мужчину. Я мысленно снял шляпу перед хитрой Лоркой, после чего вернулся к расположившемуся у камина обществу. Я все ещё дрожал, поэтому тепло очага мне было особенно приятно.
- Пойми меня правильно, Лорка, - вещал Пэттен. - Преисподняя в моем представлении - это стадион, заполненный только наполовину. Хорошо сказано! Запиши-ка это.
- Не оригинально.
- Ты знай записывай. Будет оригинально. Ну, что, полегчало тебе, Бенни? Мне-то уж точно.
- Суп был очень вкусный, спасибо, - моя благодарность была адресована Лорке. Она улыбнулась в ответ, словно недодала мне сдачи.
- Всегда к вашим услугам. Кстати, - Лорка поднялась, - я вытащила это из ваших карманов. - Она вручила мне бумажник и ключи. Передавая их, Лорка едва заметно улыбнулась. Я разместил свои пожитки в карманах сухой одежды. Итак, забота обо мне кончилась. Интересно, скоро ли Лорка невинно намекнет об этом Пэттену?
- Не хотите ли покувыркаться голышом на сеновале, мистер Куперман? спросила она. - Разумеется, в чисто лечебных целях. Я видела это в кино.
- Спасибо, чашки кофе будет вполне достаточно.
Лорка вновь занялась своими волосами. Пэттен отвел взгляд от камина, с минуту разглядывал её и, наконец, посмотрел на меня. С болью, почти как затравленный зверь.
- Лоркины восстания порой принимают странные формы, - объяснил он мне. - Она ещё совсем ребенок, приятель. Не надо воспринимать её слишком серьезно. Я никогда этого не делаю.
- Норри, ты подонок, понятно? Здесь помрешь от безделья, только и остается, что кувыркаться в постели, а ты даже не хочешь поговорить со мной. Ты не сказал мне, что будет такая скука.
- Занимайся, чем хочешь, Лорка, только не распускай нюни на людях. Я предупреждал, что нам придется какое-то время посидеть тут. Ты приехала по собственному желанию и благодаря некоторым услугам...
- Не надо об этом. Просто мне очень одиноко без собеседников. Ни телефона, ничего. Я только хочу знать, сколько это продлится, вот и все. Уж извини, что я родилась на свет.
- Как вы считаете, мистер Куперман, можно ли причислить Лорку с среднестатистическим грешницам?
- Не одна я грешница, мистер Куперман, правда ведь? - Она готовилась к большому представлению. Интересно, насколько быстро я могу бежать в моем теперешнем состоянии? - Вы должны поведать нам о приключениях, которыми сопровождается торговля женской одеждой. Наверняка это куда более интересная работа, чем принято считать.
- Перед тем, как начать причесываться, следует нанести на волосы немного бальзама. Тогда прическа будет пышнее. Бальзамы творят настоящие чудеса. Иногда хорошая порция способна полностью изменить облик окружающего мира.
Это был мой лучший выстрел. Все последующие угодили в "молоко". Рука Лорки замерла, расческа так и осталась в волосах, лицо медленно озарилось улыбкой. Лорка вновь принялась прихорашиваться, волосы сделались живыми и заблестели.
К дому подкатила машина. Лорка проворно вскочила и выглянула из окна, а Пэттен стиснул пальцами свое колено.
- Это они, - сообщила Лорка, отбрасывая волосы с лица.
- Наконец-то.
В дом вошли Спенс и Уилф. Оба взгромоздили на стойку в кухне картонные коробки. Увидев, что я стою лагерем перед очагом и сушу одежду, они взглянули на Лорку. Она кивнула им и одарила меня заговорщицкой улыбочкой.
- Уилф, - сказал Пэттен, - ты помнишь мистера Купермана из усадьбы. Я, можно сказать, спас его из пучины. Кто-то пробил днище его лодки топором.
Уилф нетерпеливо тряхнул своей внушительной лысой головой, которую обуревали какие-то неведомые мне помыслы. Он так и норовил перехватить взгляд Пэттена.
- Мы проезжали через усадьбу и кое-кого видели там.
- Бенни, - продолжал Пэттен, не обратив внимания на его слова, - Уилф доставит тебя домой в целости и сохранности. Спенс, позаботься о его лодке, пожалуйста.
Уилф рассеянно кивнул, как будто считал меня слишком мелкой сошкой. Спенс тоже норовил заглянуть в лицо хозяина дома. Я извинился и снова отправился в ванную, снял с двери желтый махровый халат и прильнул к ней ухом. Правда, услышал я далеко не все, что было сказано.
- Мы оба её видели... Да она это, она! Чего ей надо на этот раз? Она переходила дорогу, когда мы ехали из Хэтчвея... Нас она не заметила...
- Проклятье! - отрывисто бросил Пэттен и продолжал, глотая слова, а с ними - и львиную долю важных сведений: - Должно быть, она знает, что я здесь. Случайность исключена. Она в этой усадьбе как дома уже много лет. Черт возьми! Она желает моей смерти!
Я вновь присоединился к обществу. Все посмотрели на меня. Только Лорка предложила мне дополнительные сведения, назвав женщину, о которой шла речь, мстительной стервой.
- Ну, что ж, надо бы отвезти вас в усадьбу, пока вы не схватили простуду, - без большой теплоты сказал Пэттен. Лорка подала мне влажное полотенце, в которое была завернута моя одежда, и большой пакет с башмаками. На нем красовалась надпись "Лук репчатый".
- Оставь мои шмотки себе, приятель, у меня их полно, - продолжал Пэттен. - А лодку кто-нибудь пригонит.
Я попытался выказать признательность и пообещать, что привезу одежду в следующий раз. Пэттен и Лорка вышли к машине, чтобы проводить меня. Я забрался на переднее сиденье, потому что Уилф распахнул для меня пассажирскую дверцу. Он сразу же захлопнул её, и мне пришлось опустить стекло.
- Надо будет ещё разок сразиться в шахматы, пока я ещё здесь, сказал я.
- Когда угодно, приятель. Пока! - Пэттен помахал рукой, машина двинулась задним ходом, развернулась и повезла меня через лес.
18.
Отделением провинциальной полиции в Уитни заправлял рыжеволосый констебль с розовыми веками и бурыми веснушками. Он не занимал и половины пространства вращающегося кресла, и я спросил себя, существует ли тут должность "летнего помощника полиции". Констебль принял мое заявление о смерти Джорджа Маккорда и позвонил в несколько мест. Вскоре мне пришлось заново повторить свой номер - уже для закадычного приятеля Гарри Гловера. Я рассказал ему о шахте, трупе и о полученном мною ударе по голове, но решил не делиться подробностями, которые пока не мог связать с недавними событиями, поскольку не имело смысла запутывать Гловера и запутываться самому. Моя главная тайна заключалась в том, что я намеревался отправиться с ним обратно к хижине. Он не очень настойчиво упрашивал меня об этом, но позволил вычертить карту.
- Полагаю, вы уже всем растрезвонили? - вопросил он, устремив на меня начальственный взор.
- Я пришел прямо к вам. Никто, кроме вас и индейцев, ничего не знает. - Это была строка из гимна лагеря "Северная сосна", которая для Гловера не имела ни малейшего смысла.
- Что ж, давайте попробуем сохранить все в тайне. Пожалуйста, сообщите старушке, но остальную полицейскую работу предоставьте делать нам.
- Это меня устраивает.
- Туда легко добраться на самолете от Дымчатого озера, - сказал Гловер, и веснушчатый мальчишка снова взялся за телефон. После того, как я уведомил Гловера, что возвращаюсь в усадьбу, он больше не тратил на меня времени. Я нравился ему не больше, чем прежде, но на сей раз он не стал действовать мне на нервы. Я почему-то был убежден, что Гловер верит мне, а значит, один из нас непременно надует другого. Мы вместе вышли из участка. Гловер дождался, пока я усядусь за руль, и вернулся к работе, лишь убедившись, что я отправился в парк.
Подъезжая к усадьбе, я подумал, что бобры, должно быть, опять возились в сливной трубе. Но двум бобрам никогда не заткнуть дыру так же надежно, как это делает мертвое тело. Я проехал по луже, не снижая скорости. Я катил вперед беспечно, будто пьяный или дурак, который не знает, когда ему следует лечь в кровать. "Кровать". Отныне Это будет ключевое слово. Сейчас я был готов отрубиться даже на замызганном матрасе Дика Бернерса и ни за что не стал бы костерить его обивку.
Джоан ждала меня, пока я загонял машину на стоянку. Я не привез ей ничего, даже молока, и теперь с ужасом подумал, что, если проголодаюсь, то буду вынужден питаться филе озерной форели, лежащим у меня в хижине.
- Прежде вы так стремились домой, что я не могла угнаться за вами, Бенни. Когда вы не вернулись, я начала волноваться. Вы здоровы, Бенни?
Я ещё не спал, но буквально валился с ног.
- Джоан, произошло много разных событий. Не знаю, с которого начать. Я только что сообщил Гарри Гловеру, что нашел на маленьком озере труп Джорджа Маккорда. Извините за дурную весть, но, похоже, его убили. Несчастный случай исключается. Гловер собрался лететь туда. Наверное, мы должны рассказать все Мэгги. У вас хватит на это духу? - Джордж мертв? Не верю. Сначала Эней, теперь и Джордж. Что происходит, Бении?
- Если по-честному, то я знать не знаю, иначе сказал бы.
Джоан поправила сползающие очки и покачала головой.
- Все равно не могу поверить, - сказала она.
- Пойдемте, пока я ещё в состоянии перебирать ногами. Не могли бы вы разыскать Сисси? Лучше, если рядом с Мэгги будут другие женщины.
- Все на причале. Мэгги пошла купаться. Ну и зрелище! Но что случилось?
Мы отправились к мосткам. Впервые за много часов я вспомнил о существовании погоды. Последний раз я обращал на неё внимание на рассвете, когда солнечные лучи сверлили мою спину. Я промок и мерз так долго, что теперь это состояние казалось мне нормальным.Я увидел Сисси. Она стояла на конце мостков и разговаривала с чем-то громадным и белым. Это нечто бултыхалось в воде рядом с причалом. При сем присутствовало большинство здешних обитателей, но я был слишком сонный, чтобы считать их по головам. Несколько приветствий, пара-тройка кислых ухмылок, вялые взмахи рук - так меня встретило расположившееся на складных стульях общество. Мэгги выходила из воды, направляясь в мою сторону и застив собою дневное светило. С её тела текла вода. Я почувствовал, что сейчас не в силах рассказать ей о Джордже. Ощущение было такое, словно я опять один на один с медведем. Было бы подло выложить ей все теперь, когда она совершенно беззащитна, когда у неё нет даже полотенца, чтобы отгородиться от мира. Поэтому я дождался, пока Мэгги обсохнет и втиснется в лиловый купальный халат. Она была похожа на двух борцов, беседующих с судьей на ковре. Я подошел поближе, и Сисси положила мне на плечо костлявую ладонь. Никакой оживленной приветственной болтовни. Полагаю, моя физиономия сказала все за меня. Тут уж я ничего поделать не мог. Я велел Мэгги сесть. Не попросил, а именно велел, и она послушалась. Я снова перестал чувствовать тепло солнечных лучей, когда Мэгги подняла одутловатые веки и взглянула на меня снизу вверх, выставив вперед все свои подбородки и бледнея на глазах.
- Джордж мертв, Мэгги, мне очень жаль, - сказал я и, помолчав, добавил: - Я нашел его возле хижины Дика Бернерса.
Я подумал, что, быть может, Мэгги воспримет эту весть достойно, а посему не стал употреблять более мягких выражений вроде "скончался", "погиб" или "ушел от нас", а сказал прямо: "мертв". Впрочем, ни одно из этих выражений тогда не пришло мне на ум. Возможно, мне показалось, что, если мои слова причинят Мэгги боль, ей будет легче справиться с потрясением.
- Джордж? Нет, нет, только не Джордж! - захныкала она, а потом вдруг её голос сорвался на визг: - Только не Джордж! О!
К счастью, Сисси подоспела вовремя. Я больше не мог смотреть в лицо Мэгги. Ее реакция была совершенно естественной. То, что прежде было лишь происшествием, превратилось в личное горе. Женщины стеной обступили Мэгги и принялись хлопотать возле нее. Больше она ничего не сказала, только громко рыдала и бормотала что-то нечленораздельное. Джордж и Сисси стояли по бокам, а Делия Александер обнимала громадную лиловую фигуру, которая плавно покачивалась взад-вперед, словно баюкая ребенка. Я отступил на несколько шагов, будто статист с пикой из какой-нибудь древней постановки "Юлия Цезаря". В "Макбете" тоже есть статист, который выходит на сцену и возвещает: "Милорд, скончалась королева". Я всегда задавался вопросом, что будет, если через несколько недель после премьеры он вдруг не устоит перед соблазном, выйдет на сцену и ляпнет: "Милорд, уж королеве лучше"?
Услышав о смерти Джорджа, Ллойд тотчас отправился за машиной и подогнал её по мокрой траве к самому причалу. Обступившая Мэгги толпа подняла её и повела к машине. Предвечерний воздух наполнился воркованием и плаксивым гомоном. Усадив Мэгги, Джоан и Сисси тоже забрались в машину. Делия села рядом с Ллойдом, и они уехали. Я посоветовал Десмонду расспросить Гарри Гловера, поскольку он не хуже меня знал все подробности случившегося, после чего извинился и откланялся. Еще чуть-чуть, и я вспахал бы землю носом второй раз на дню.
Страшно хотелось искупаться, но едва ли я сейчас справился бы с кранами и затычками для ванны, не говоря уж о ведрах, водокачке и газовой плите. Задернув те шторы, которые сумел нащупать, я влез под одеяло и, будто запечатанная посылка без обратного адреса, отправился в царство Морфея.
19.
Когда я проснулся, было темно, и я снова закрыл глаза. На сей раз я пытался отгрести от прущего на меня здоровенного сухогруза, который надвигался в тумане сразу со всех сторон. Когда стало ясно, что, на каком боку я бы ни лежал, спасения все равно нет, я спустил ноги с кровати и последовал за ними. Я взглянул на часы, лежавшие возле кровати вместе с оставленной там почти неделю назад городской одеждой, и увидел, что было тридцать три минуты двенадцатого. Но генератор все ещё работал, и во флигеле горели лампочки. Гловер снимал стружку со всех подряд. А может, прибыл человек из отдела уголовных расследований. Или шла вечеринка с "горячими собаками". Я уже пропустил одну такую.
Я был на взводе и не мог уснуть, а посему натянул чистую одежду, облачился в свитер, ибо меня знобило, и отправился во флигель. Все там было точно так же, как в прошлый и позапрошлый раз. Ллойд Пирси насиловал граммофон, пытаясь списать слова "Линди Лу". Под одной из медвежьих шкур молча сидели Дез Уэстморленд и Делия Александер. Дэвид Кипп играл в "солитер" за карточным столом, но, похоже, не видел своих карт. Мэгги, разумеется, не было. Ее кресло казалось вдвое более пустым, чем любое другое свободное место в комнате.
У всех присутствовавших был понурый вид. Они скорбели по Джорджу, и это с трудом укладывалось в голове. Ведь никто не мог сказать о нем ни одного доброго слова. Джордж-дурачок, Джордж-дебошир. Джордж-в-каждой-бочке-затычка. Угрюмый Джордж. Мертвый Джордж. Почивший Джордж. Усопший Джордж. Тяжкая утрата для Мэгги и весьма желанная - для всех остальных. Может быть, все приуныли из-за Мэгги? Возможно, не испытывая ощущения потери, они старались проникнуться им опосредованно? Мэгги любили все. Похоже, это утверждение было верным, и я решил больше не забивать себе голову, а просто налил чашку кофе, сдобрил молочком и всыпал три ложки сахару. Обычно я ограничиваюсь двумя, но сегодня у меня был едва ли не траур.
Дэвид Кипп бочком подобрался ко мне.
- - Надеюсь, вы сможете просветить меня касательно случившегося. Никак не удается кого-нибудь разговорить. Вы там были. Что произошло?
- Меня ударили по голове. Спустя какое-то время я очухался. Пока был в отключке, кто-то добрался до Джорджа, и теперь он уже не очнется. Где-то на полпути между мной и Джорджем нападавший превратился из любителя в профессионала.
- Похоже, отпуск испорчен. Сидим тут взаперти, никто ничего не говорит. Можно подумать, мы на телевидении.
- А что вам больше всего не нравится? Сценарий или подбор актеров?
- Эх, да что с вами разговаривать! Возможно, вы меня не поймете, но я приехал сюда любоваться птицами, а не сидеть сиднем в ожидании дурацких вопросов полицейских.
- Например: куда вы отправились в пятницу шестого июля, после того, как погас свет?
Губы Киппа задрожали, как будто он специально репетировал перед зеркалом. У меня внезапно возникло такое чувство, словно мы дрались подушками, и я ни с того ни с сего огрел его кирпичом. Кипп попятился прочь и врезался в бачок с кофе.
- Эй, осторожнее! - Я схватил бачок в охапку и отпихнул Киппа. - Не вы герой сегодняшнего вечера.
- Будь вы неладны, Куперман. Почему бы вам не отвалить отсюда? Последние слова Кипп произнес хриплым шепотом, и я невзлюбил его пуще прежнего. Он одарил меня ещё одним злобным взглядом и опять уселся за карты. Я подошел к Ллойду Пирси. Он крутил какую-то машинку с полоской наждака, приклеенной к колесику.
- Вот, иголки затачиваю, - объяснил он мне. - Это вам не современные иглы фирмы "Виктор, рыжий тюлень". Сам делал из шипов колючек, что растут на заднем дворе. - Ллойд поднес иголку к моему носу, чтобы я мог рассмотреть её, хотя я и так не сомневался в его словах. - Вы погладили Дэвида Киппа против шерсти, - добавил он, чуть вздернув брови. - А он-то все трещал, что утром видел большую синюю цаплю и дохлого оленя в озере. Разве можно так обращаться с естествоиспытателем, Бенни?
Я улыбнулся, Ллойд вытащил из граммофона иглу, поднес её к свету и, осмотрев, поставил на место. Не поднимая глаз, он произнес:
- Я слышал, вас огрели по голове.
- Кое-кто пострадал куда больше.
- Сисси сидит с Мэгги. Не вылезает оттуда с тех пор, как прилетел Гарри Гловер. Мы с ней не очень-то любили Джорджа, знаете ли. Уж больно злобный был. Крученый. Никогда не радовался, не озорничал. Но Мэгги, ей теперь... - я понимающе кивнул, хотя он так и не договорил до конца. Подошла Джоан со своей фирменной грустной миной. Эта череда смертей, конечно, не принесет усадьбе доброй славы. Если кто-то захотел свалить и разорить Харбисонов, едва ли можно было найти лучший способ, чем убийство проводника и одного из самых сильных местных жителей. Джоан одарила меня скупой мимолетной улыбкой и повернулась к Ллойду.
- Вы видели Сисси?
- После ужина не видел. Она сказала, что попытается дать Мэгги снотворное. Сисси говорит, что никогда не видела, чтобы человек так ломался. Жаль, что она так убивается по какому-то Джорджу.
Джоан шутливо-наставительно вздернула брови, и Ллойд с показным раскаянием прикусил язык. Добившись желаемого, Джоан вопросительно взглянула на меня.
- Гарри Гловер обещал вернуться либо завтра, либо после получения результатов вскрытия. Но я думаю, что они пришлют более важную шишку, а вы как считаете? Разве у них есть другой выход?
Я пожал плечами. До возвращения Гарри они не могли рассчитывать на более веское мнение.
- Жаль, что Майк не здесь, - продолжала Джоан. - Когда происходят такие события, кажется, что до города тысяча миль. Он уехал незадолго до вашего возвращения. Черт возьми.
- Джорджа никто не любил, - подумал я вслух. - Неужели он не мог ни с кем поладить? - Я посмотрел сначала на Джоан, потом на Ллойда.
- Похоже, Джоан умела управляться с ним.
- Думаю, у него были и привлекательные черты. Конечно, больше всего он смахивал на полуручного медведя, да, к тому же, не очень смышленого. Вечно что-нибудь таскал...
- Да, - подтвердил Ллойд. - Пальчики у него были шаловливые. То и дело прикарманивал что-нибудь. Стоило отвернуться, и нет моих лучших блесен. Что твоя сорока.
- Вечно норовил облить грязью моих друзей, говорил гадости про Риммеров. Долта он ненавидел больше, чем кого-либо другого. Энея и Гектора тоже не любил, хотя они никогда не делали никому зла.
- Однажды Эней пригрозил, что заложит Джорджа, если тот не прекратит браконьерствовать.
- Да этот Джордж со всеми был на ножах. Приставал к постояльцам, будто служащий магазина, который спрашивает, что угодно, прежде чем вы переступите порог. Некоторые домики у меня пустовали, и я всегда грешила за это на Джорджа. А теперь придется взвалить на него вину за то, что пустовать будут все здешние жилища. Да ещё бедный Эней.
- Джордж когда-нибудь докучал обитателям усадьбы Вудворда?
- Не больше, чем всем остальным. С сенатором он тоже не ладил. Нет, по-моему, Джордж был истинным демократом и пакостил всем одинаково.
Вновь прибывшие супруги, имен которых я так и не запомнил, встали и глухо пожелали всем доброй ночи. В дверях они столкнулись с Сисси Пирси. Она немного покачивалась и имела весьма ошарашенный вид. Сисси подошла к нам.
- Как там Мэгги? - спросила Джоан.
- Спит. Я дала ей пилюли. Пришлось баюкать её как ребенка. Ллойд, та бутылка ржаного виски ещё цела? Мне не помешал бы хороший глоток. Кажется, я впадаю в оцепенение.
Ллойд выскочил из комнаты, как будто Сисси подала ценнейшую мысль за весь сегодняшний вечер. Не прошло и двух минут, как он вернулся с непочатой бутылкой, завернутой в упаковочную кальку. Джоан принесла пластмассовые стаканчики, и Ллойд разлил на четверых. Остальные, похоже, не обиделись.
Я пригубил свой стакан, проглотив немного жгучей жидкости. Пить я толком не умел. От спиртного меня обычно клонило ко сну. Ллойд тоже смаковал напиток, а вот Сисси уже успела налить себе второй стакан.
- Поначалу она была совсем плоха, потом распустила нюни, начала хныкать и сетовать на загубленную жизнь, на то, что никто никогда её не понимал, рассказывала, как все время жертвовала собой, сначала ради одного мужчины, а потом - ради целой вереницы. - Сисси налила в себе третью порцию неразбавленного виски, стуча горлышком бутылки по краю стакана. - Говорит, что единственным мужчиной, который когда-либо заботился о ней, был отец. А Джордж только брал, брал, брал и никогда не говорил "спасибо". И все не хотел взрослеть.
Я продолжал потягивать виски, жалея, что поблизости нет колодезной воды, чтобы разбавить его. Правда, сейчас было модно пить, не разбавляя, поэтому я продолжал цедить виски сквозь зубы. Оно согрело мою печень, а потом тепло мало-помалу добралось до кончиков пальцев.
- Стало быть, она убивается не только из-за Джорджа? - спросил я.
- Да бросьте вы, - Сисси ткнула меня стаканом в плечо. - Она и сама не понимает, что несет. У неё всегда была склонность романтизировать свой образ.
- Она любила своего непутевого Джорджа. Суетилась над ним, будто орлица над орленком, - вставил Ллойд.
- Давайте-ка выпьем! - сказала Сисси, глядя на бутылку.
- Это тебе не наливка для пропитки тортов, Сисси. Тебе станет плохо.
- Чушь! Чушь, чушь.
- Мэгги умела сделать из жизни театр, - сказала Джоан, глядя в свой стакан. - Она никогда не позволяла Джорджу слишком много разглагольствовать здесь.
- Чепуха! - воскликнула Сисси.
- У вас вечеринка для своих, или можно присоединиться? - спросил человек, избравший себе имя Деза Уэстморленда. Подружка держала его под руку. - У вас кончается выпивка. Могу сходить к себе ещё за одной бутылкой.
- Наш солдатик ещё дышит, - ответила ему Сисси, переливая остывший кофе из полупустого стакана в полупорожний. - Держите, - добавила она и протянула Делии Александер бутылку и чашку. Джоан отыскала ещё один пластмассовый стаканчик для Деза, и все мы опять занялись делом.
Должно быть, со стороны мы выглядели странновато: у нас не было никаких причин сбиваться в такую тесную кучку. Дез и Делия кивнули в знак признательности, но несколько минут оставались на немых ролях в нашей труппе.
- Только ему не наливайте, - попросила Сисси, указывая на Дэвида Киппа, который смотрел на нас с кушетки. - Мне не нравятся его обезьяньи ручищи и волосатые пальцы.
- Сисси!
- Это все выпивка.
- Мой стакан пуст! Ллойд, видала я тебя! Я взрослая и не нуждаюсь в няньках! Не трогай бутылку!
Попытка Ллойда убрать отраву подальше провалилась, и Сисси снова утопила нос в стакане. Такой я её ещё не видел.
- Сукин сын, вот кем он был, этот Джордж, - заявила она. - Его убийца оказал обществу большую услугу.
- Правда? - спросил Дез, сверкнув зубами. - Каким образом? - Вам ли не знать? - откликнулась Сисси, внезапно подавшись к Дезу. - Человеку, способному из чистого выпендрежа сломать принадлежащий ребенку фотоаппарат!
Зубы Деза тотчас спрятались за усами. Прежде чем ответить, он вытянул губы трубочкой.
- Миссис Пирси, я очень сожалею, что так вышло с фотоаппаратом, хотя это и не ваше дело. Я уже расплатился с мальчиком, и он может купить себе новый.
- Десмонд, а не прогуляться ли нам? - предложила Делия, беря Деза за локоть, но он стряхнул её руку.
- К тому же, я вовсе не выпендривался.
- Нет, просто вам не хотелось фотографироваться с мисс Александер, верно? Неужто вы думали, что мальчик пошлет снимок в газеты?
- Дез, пожалуйста, пойдем.
- Нет, я хочу послушать. Или ты думаешь, что дуракам и пьяницам выдают лицензии? Позвольте сообщить вам, что...
- Чушь собачья! - Воскликнула Сисси, и я впервые сделал большой глоток. Делия снова вцепилась в локоть Деза и на сей раз твердо решила не отпускать его. Уэстморленд опять пустил в ход улыбку, но никто на неё не купился. В его глазах блестели льдинки.
- И с какой стати, черт возьми, эти снимки должны заинтересовать газеты?
- Идем же, Дез!
- Нет, пусть скажет. Что вы там мололи, миссис Пирси?
- Да ладно вам! Думаете, никто тут не читает воскресных газет? Может, я и живу в Садбери, но это не значит, что у меня нет глаз. - Сисси снова взглянула на Джоан и подняла бокал, но это был не тост, а скорее красивый жест: стакан давно опустел.
- Негоже взрослым дядям ломать детские фотоаппараты. С этим девизом я вполне могу выставить свою кандидатуру на парламентских выборах, правда, Джоан?
Джоан испустила долгожданный вздох облегчения и кивнула. Сцена была скомкана, и мы остались стоять с клочками пестрого задника в руках. Убедившись, что может больше не бояться выходок Сисси, Дез провел Делию сквозь облако ледяных "доброй ночи", они покинули комнату и растворились во тьме.
Безмолвие окутало нас и, казалось, законопатило все щели между бревнами. Сисси первой нарушила его.
- Проклятье! У него есть ещё бутылка. Когда же я научусь держать свою большую языкастую пасть на замке?
- Вы очень рассердили его, - заметила Джоан.
- Ну и что? Сам напросился. Он знает, что я все знаю. Мне просто не хотелось усугублять положение Джоан.
- Великолепно! - воскликнула Джоан. - Самое время подумать об этом.
- Сисси, я намерен отвести тебя домой, - заявил Ллойд.
Сисси посмотрела на пустую бутылку и кивнула, смирившись с неизбежностью.
- Все моя болтливая пасть. Иногда мне кажется, что я - малолетняя преступница. На моем месте я бы не стала жить со мной.
- Ну и ну, - сказал Ллойд. - С тех пор, как сгорела лесопильня, в парке Алголкин не было такой ночки.
Мы подхватили Сисси под руки, а Джоан принялась убирать следы попойки. Сисси казалось, что она идет, но на самом деле её ноги, по сути дела, болтались в воздухе. Мы спустились с крыльца и приблизились к хижине Пирси. Перед ступеньками я поднял почти бесчувственную Сисси и заметил, что на лице открывавшего дверь Ллойда начертана тревога.
- Ать-два, ать-два, вот как это делается, - пробормотала Сисси. Мы уложили её на кровать. Женщина не шевелилась, но застонала, когда я вытаскивал из-под неё руки. Ллойд погасил свет и закрыл дверь, потом кивком указал мне на кухонный стул, и я тяжело сел. Ллойд полез в холодильник и достал две банки пива.
- Сисси не нализывалась уже года два. Я почти забыл, какой она бывает в подпитии. Совсем теряет голову.
- Ллойд, насколько хорошо вы помните тот пожар на лесопильне?
- Как я уже говорил, то была незабываемая ночь. Пятнадцать лет прошло, а кажется, что вчера. Мы с Сисси стояли лагерем примерно в полумиле отсюда. Увидев огонь, мы тотчас поспешили на подмогу.
- Должно быть, пожар успел разгореться?
- Жуть как полыхало. Даже будь у нас шланг и насос, все равно спасти что-либо было невозможно.
- А где был Траск, когда вы приплыли туда?
- Напился и дрых на крыльце мотеля.
- А Мэгги?
- У Христа за пазухой! - донеслось из спальни.
- Мэгги глазела на пожар. Джордж плыл на лодке, мы догнали его у старого причала, и мы стали смотреть вместе, - ответил Ллойд.
- А постояльцы гостиницы?
- Когда мы причалили, там никого не было. Уэйн даже летом не мог обслуживать постояльцев! Во всяком случае, тогда там было безлюдно.
- Брехня, - подала голос Сисси.
- Дика Бернерса не видели?
Ллойд обвел взглядом комнату и уставился на синий кофейник на плите.
- Старого Дика? Нет. Он появился только дня через два. Они с Уэйном тогда почти не разговаривали. Дик был не очень общительным человеком.
- Чепуха! - донеслось из спальни.
- У Дика все лицо было в шрамах. Ожоги остались ещё с войны. Он держался особняком, и той ночью никто не видел его грязной морды.
- Белиберда! - гаркнула Сисси из спальни. Крик сопровождался довольно громким смешком. Мы прислушались, но больше никаких вестей не дождались. Вскоре послышался размеренный храп. Я допил пиво. Ллойд проводил меня до двери, и я отправился в свою хижину, чтобы тоже похрапеть.
20.
За время, проведенное в Петавава-Лодж, мне всего пару раз удалось искупаться в озере. Ранним утром в понедельник(во всяком случае, по моим понятиям утро было ранее; все остальные плескались в воде уже несколько часов) я скатился с кровати, немножко поиграл с фарфоровым кувшином и тазом (ничего более похожего на водопровод в моей хижине не было) и перепрыгнул из пижамы прямиком в плавки.
День обещал быть безупречно ясным и безоблачным, когда зной наваливается на спину. Положив на мостки полотенце, я погрузился в воды озера Биг-Краммок и вынырнул на полпути между берегом и деревянным плотом. Забравшись на него, внимательно осмотрел усеянное ракушками дно, затем вернулся на причал, развернул полотенце и растянулся на нем, чувствуя тепло нагретых солнцем досок. Кожа высыхала так быстро, что я ощутил зуд, прежде чем успел перевести дух. С моего места было видно все пространство озера за Вторым островом. Мыс Риммеров поблескивал на солнце, возле мостков стоял катер, казавшийся отсюда не больше ногтя. Усадьбу Вудводрда скрывала коса.
На значительно меньшем удалении лежали вещи, забытые постояльцами усадьбы. В соседнем кресле темные очки и книга в бумажной обложке дожидались Алин Барбур. Серо-голубой рыбацкий сундучок Ллойда стоял в тени под стулом, его пересекали пять ярких полосок солнечного света. На подлокотнике кресла валялся подпорченный водой фотоаппарат Киппа, поблизости валялись ведерко и совок, принадлежавшие другому ребенку.
Я лежал, жарился на солнышке, мысленно посылал подальше Рэя Торнтона и, будто муравей, смотрел на то место, где столь внезапно завершил свой земной путь Уэйн Траск. Протянув руку, я мог бы обронить каплю воды на уголок прикончившей его доски. Древесина пропиталась водой и потемнела, как от крови, но солнце быстро изничтожило все улики, поэтому я уронил ещё капельку и размазал её пальцами, стараясь покрыть как можно более обширную поверхность и наблюдая, как притаившееся за спиной солнце высушивает самые мелкие лужицы. Довольно скоро я задремал, по-настоящему расслабившись впервые за много дней.
Прямо под моим подбородком по доске прошествовал муравей, настоящий, а не вымышленный, которого я представлял себе минуту назад. Я принялся придумывать, как помочь ему перебраться через пропасть между досками и двинуться дальше, но муравей всякий раз поворачивал вспять, потому что пропасть была слишком широка. Вскоре букашка обнаружила, что доски приколочены к толстым поперечным брусьям. Брусьев я не видел, зато видел вбитые в них гвозди. Найдя дорогу, муравей пролез до конца мостков, перебрался с доски на брус и таким же манером отправился дальше. Ближайшие к моему подбородку доски были приколочены двумя гвоздями каждая. Если верить Ллойду Пирси, над ними трудился бережливый Долт Риммер. Ближе к концу мостков, но очень далеко от места, до которого уже добралось насекомое, гвозди были вбиты как попало, погнуты и расплющены; строитель заколачивал по четыре-пять штук там, где можно было обойтись одним. Я лег на доски другой щекой. Справа от меня наблюдалась та же картина: четкая работа Долта Риммера, а в конце мостков - халтура пьяного плотника. Но тут я заметил и нечто новенькое. В промежутке между двумя этими типами, или стилями, настилания мостков лежали доски, приколоченные плотником другой школы. Ллойд не сказал мне, что над сооружением трудились трое строителей. Он упомянул только двоих. Я приподнялся на четвереньки, чтобы всмотреться повнимательнее. Да, три доски были аккуратно прибиты четырьмя гвоздями на каждом торце. Никаких полукруглых вмятин на досках не было, как на участке работ, за который отвечал Траск.
Освещение тут было ни при чем. Равно как и мой разморенный разум или теплые доски, на которых я дремал. Я устроил более подробный осмотр. Траск и второй плотник использовали одинаковые гвозди, Долт Риммер - другие. Риммер и второй плотник, по-видимому, работали на трезвую голову. А трудовые достижения Траска выглядели как пособие для нерадивого строителя мостков. Довольно долго мне казалось, будто я играю в праздное созерцание, никак не связанное с действительностью. Но потом меня осенило: если Траска угробила доска, к которой крепилась швартовая скоба, стало быть, это произошло, когда она не была приколочена к настилу, потому что упомянутая Ллойдом виновница гибели человека стала первой доской, положенной на причал вторым плотником. Возможно, он-то и замочил Траска, врезав ему доской по затылку и сбросив бесчувственное тело в воду, а потом спокойно приколотил доску к брусьям, дабы создать впечатление, что это Траск рухнул на нее, а не наоборот. А для верности лиходей настелил ещё две доски, после чего покинул место преступления.
Да, придется иметь дело с очень хладнокровным постояльцем. Это было прекрасно задуманное преступление, которое я до сих пор со всеми на то основаниями считал верхом совершенства, а не дурацкий акт насилия, совершенный под девизом "бей и беги". Но теперь мы с муравьем взяли след, и, если повезет, один из нас выведет убийцу на чистую воду.
Подошла Алин Барбур в своем розовом бикини с черной окантовкой.
- Давайте наперегонки до плота, - предложила она и, подбежав к краю мостков, загорелой искоркой юркнула в воду. Я знал, что финиширую вторым, и с большим отрывом, но все равно нырнул и поплыл за ней. Когда я добрался до плота, она уже держалась за него рукой и успела отдышаться. Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы перевести дух и залезть на плот.
- Наслышана о ваших приключениях, - сказала Алин, упираясь локтями в брезентовый понтон, так что её бюст оказался на краю плота.
- Любопытно, кто проболтался?
- Говорят, вас едва не убили, когда вы возвращались из каких-то далеких мест.
- Ах, вот что. Настоящий рыболов должен быть готов ко всему. Как насчет ваших полуночных прогулок на каноэ?
- Я катаюсь каждую ночь. Люблю тишину над озером, - она подтянулась, вылезла из воды и легла рядом со мной на покрывавший плот брезент. Сняв белую купальную шапочку, Алин встряхнула волосами. Казалось, они живые и требуют свободы. Я снова поймал себя на том, что мне трудно не таращиться на её загорелое тело. Я смотрел, как вода стекает с её лба, капает с кончика носа, струйками сбегает за лифчик купальника. Ногти на ногах девушки были покрыты лаком цвета запекшейся крови, гладкие плечи лоснились и казались бархатными.
- Я слышала, вас спас человек из усадьбы Вудворда. На кого похож этот таинственный незнакомец?
- Мы оба знаем ответ на этот вопрос, мисс Барбур.
- Что бы это могло значить?
- А то, что вы при первой возможности ездили туда и наблюдали за усадьбой. Может быть, мы продвинемся дальше, если начнем доверять друг другу?
- А вы не слишком вежливы.
- Это пустая трата времени: Он собирается уезжать.
- Когда? Откуда вы знаете? - Она резко приподнялась на локтях и с любопытством оглядела меня. Потом увидела ловушку, в которую угодила, и расслабилась. - Что ж, - помолчав, сказала она, - делиться сведениями не вредно.
Мы лежали бок о бок, подняв колени поближе к солнцу, Она - гладкие и золотистые, а я - белые, с курчавой черной порослью. Мы выглядели как особи разных видов, а не разнополые представители одного и того же.
- Вчера он закупил две коробки снеди. Думаю, до среды никуда не денется.
- Надеюсь, ваше суждение порождено разумом, который питается не только снедью?
- Нет. Он чего-то ждет и не уедет, пока не получит это.
- Что - это? - спросила она. Я не ответил. - Занятный вы человек, сказала Алин.
- Почему это я занятный?
- Потому что стараетесь держать все в руках, как будто дали какую-то присягу. Вы всегда такой серьезный? - Она улыбнулась мне во весь рот. Мне стоило немалых трудов вспомнить, что я на задании.
- Откуда вы знаете Пэттена? - полюбопытствовал я, когда заставил себя снова сосретодочиться на деле.
- Я - лишь одна из тех, кого он обманул. Одна из многих миллионов людей, от которых он норовит смыться, - при этих словах её щеки начали покрываться румянцем, глаза потемнели и сделались мрачными. - Все мы были так молоды, так впечатлительны, а он сулил нам новую жизнь, новые надежды. - Румянец уже залил шею и пополз ниже, на те участки кожи, на которые этот верный признак сильных чувств обычно не распространяется.
- Вы из тех, кто хочет подвести его под суд?
- Вы об Элмо Нэше, Сагарене и других? Этим только и надо, что деньги вернуть, а я хочу большего. Я хочу увидеть, как он ползает на коленях.
- Послушать вас, так он не просто загубил вашу молодость. Тут нечто другое. Его секта на грани краха. Непохоже, чтобы вы были из числа обиженных им детей.
- Вы имеете в виду Дэвида Киппа?
Я попытался не выказать удивления, принимая этот подарок.
- Видать, вам хочется запустить коготки в его шкуру гораздо глубже, чем сейчас в собственную ладонь.
Она посмотрела на свою руку и убрала пальцы.
- Что вы задумали? - спросил я.
- А вы? Я знаю, на кого вы работаете и почему. При желании я могла бы вывести вас из игры в два счета. Вот так!
Она хлопнула в ладоши, но они были покрыты кремом для загара, и громкого шлепка не получилось.
- Но вам этого не хочется?
- Во всяком случае, сейчас. Мы можем вместе дождаться его следующего хода.
- Понимаю, - сказала я. Голова у меня шла кругом. Алин передвинулась, явив моему взору не только мягкие линии стана, но и изгибы бедер. Тело её выглядело очень убедительно, а я всего лишь человек. С минуту мы лежали без движения, а потом на плот забрались крикливые Крис и Роджер, обдав нас холодными брызгами и убив то, что вроде бы уже начинало зарождаться. Во всяком случае, мне так показалось. Мы скатились в воду и поплыли к берегу. Схватив с мостков свои пожитки, я отправился в хижину, чтобы избавиться от гусиной кожи и переодеться во что-нибудь другое.
Когда я подходил к своему жилищу, проволочная дверь распахнулась, и появился Дэвид Кипп.
- Нашли то, что искали? - спросил я его. Губы Киппа, по обыкновению, затряслись, и он привалился к деревянной стене в поисках моральной поддержки. Я преградил ему путь и сделал вид, что готов ударить Киппа, если возникнет нужда. При этом я подобрал живот, чтобы не выглядеть слабаком, весящим три пуда.
- Прочь с дороги, Куперман. Не вы представляете тут закон.
- Это верно. Но вот мне понадобилась полиция, и они нагрянули целой толпой.
- Погодите-ка. Не сердитесь. Дверь была открыта.
- И вы зашли, чтобы спасти мои пожитки, потому что ветер мог сдуть их в озеро. Слушайте, Кипп, я могу дать вам по зубам, а потом упасть на колени и попросить прощения за ошибку, - мне вспомнилось, как Сисси говорила о его обезьяньих ручищах с волосатыми пальцами. Не хватало только сцепиться с этим медведем и затеять возню на жалких остатках высаженных Джоан петуний. - Ну, что, отыскали мой черный пояс под ворохом рубах? Кипп, вы меня раздражаете. Вы пристаете к Джоан Харбисон, и это действует мне на нервы. Держитесь от неё подальше, Джоан неприятны ваши ухаживания. Ну, а что касается ваших делишек на том берегу...
- О чем это вы? Я тут всего неделю и за это время ни разу не заплывал дальше песчаной косы.
- Вы заплывали даже в реку, которая вытекает из Литтл-Краммок. Не пытайтесь меня одурачить. Вас видели, Кипп.
Судя по дрожащей губе, он не догадался, что я беру его на пушку.
- Кроме того, вы выдали себя с головой, когда хвастались, что видели цаплю и дохлого оленя. Мы оба знаем, где вы могли их видеть, не так ли?
Кипп отпрянул, и я почувствовал себя бычком, попавшим на школьный двор. Но все равно заставлял себя не смотреть на его ручищи. Стоило ему сжать кулаки, и мне крышка. Я решил переть внаглую.
- Но вы не просто любовались природой, Кипп. Вы знаете, что вчера утром Джордж Маккорд умер не от старости. Полагаю, нам следует разыскать капрала Гловера, чтобы сначала вы, а потом я могли поведать ему все, что нам известно. Если вы считаете, что это несправедливо, давайте подбросим монетку. Хотите, я первым поговорю с ним?
- Слушайте, я не собираюсь болтать с Гловером по собственному почину. Надеюсь, вы правильно поймете причины, по которым я оказался здесь. Я не держу на вас зла, просто хочу узнать, что происходит. А Пэттен пусть сам подает на меня в суд за то, что я сделал с его лодкой. Я потерял голову, когда узнал его, хоть он и отрастил бакенбарды. Этот подонок - мой должник. Вероятно, я получил гораздо большее удовлетворение, чем может получить любая другая из его жертв.
Итак, мне сделали ещё один подарок.
- Где вы были, когда Пэттен проплывал мимо?
- Фотографировал в затоне. Увидел его сквозь объектив. Уверен, что он меня не заметил.
- Как скоро вы последовали за ним?
- Спустя десять минут, не больше. Он оставил лодку у поляны в начале гужевой тропы. Я рад, что сотворил с ним такое, Куперман, и вам не отнять у меня этот кайф.
Я смерил Киппа взглядом и немного расслабился. Черт возьми, да пусть себе наслаждается - Кипп, почему Пэттен попал в ваш черный список? Разве вы не из той компании, которая вчинила ему иск? Что он вам такого сделал, если вы готовы на подвиги и, в частности, пробиваете топором днища лодок?
- Вам-то какая забота? Вы приехали сюда, чтобы защитить его. Я видел, как вы играли в шахматы на причале и вместе удили рыбу. Какое вам дело до людей, которым Пэттен причинил боль?
- Вы тоже в их числе?
- Нет. Он напакостил матери моих мальчишек. Она пошла в "Последний храм" и в итоге решилась ума. Эти телепроповедники - шайка мошенников, и Пэттен - худший из них. Моя жена совсем перестала соображать. Она только сидит и пялится на телеэкран, ничего не видя при этом. Пэттен лишил её веры в бога, религию и семью. У моей жены не просто не все дома, Куперман, у неё вообще никого дома нет, а ведь она была милейшим существом, самым...
- Ладно, я вас понял. Сочувствую вам в вашем горе, но не забывайте: в Озерном крае действуют те же законы, что и в городах. Я хочу, чтобы отныне и впредь вы не путались у меня под ногами, Кипп. Слышите?
- Слышу, слышу. А теперь вы послушайте: я намерен свести счеты с Пэттеном, хотя пока не знаю, как.
- Вот что, Кипп, - сказал я, подавшись к нему, - через семь дней вы вполне можете оказаться покойником недельной свежести.
Его губы снова затряслись, а украшенные перстнями волосатые руки метнулись вверх, прикрывая солнечное сплетение.
- А теперь валите отсюда, - велел я ему, и Кипп послушался меня. Я смотрел, как он опрометью бежит к своей хижине, и мысленно повторял эту тираду о покойнике. Только теперь она звучала у меня в голове в исполнении актера, который впервые произнес её в телефильме. Что ж, может, он и выдал эту фразу раньше, чем я, но в моих устах она оказалась куда действеннее.
21.
Я сбросил плавки и расхаживал по дому в сделанном из полотенца саронге, когда вдруг хлопнула проволочная дверь. Ко мне пожаловала Алин.
- Мне казалось, мы ещё не закончили разговор, - сказала она, бросая на кухонный стол свои темные очки, купальную шапочку, полотенце и масло для загара. На Алин был голубой терракотовый пляжный халат. Я был не очень хорошо подготовлен к роли гостеприимного хозяина, коль скоро щеголял почти голышом. Алин уселась в кресло с высокой клинообразной спинкой; её халатик распахнулся, и я забыл, что уже видел розовое бикини, которое так удачно подчеркивало многообещающие телодвижения девушки.
- Извините, не могу предложить вам выпить, - сказал я. - В доме ни капли горячительного, все кончилось.
На самом деле я просто не привез с собой никакого спиртного, но Алин вовсе не обязательно было знать все мои тайны.
- Я могла бы сварить кофе, - предложила она, и я согласился, исходя из соображения, что это даст мне возможность натянуть штаны. Алин покачала чайник, убедилась, что он наполовину полон, и привычным движением зажгла газ. Он загорелся с легким хлопком. Алин отыскала мой растворимый кофе и всыпала в чашки две ложки порошка. Я почему-то просто стоял и наблюдал за ней, словно она показывала фокус или вершила действо, которое мне так и не удалось освоить. Я опустился на кушетку, девушка села рядом и стала ждать пробуждения чайника.
- Вы говорили, мистер Куперман, будто бы Пэттен чего-то дожидается.
- Зовите меня Бенни, - вместо ответа предложил я, любуясь безупречным изгибом её черных бровей. Одна из них чуть приподнялась, напоминая мне о заданном вопросе.
- Вы имели в виду его паспорт?
- Хм... В общем, я знал, что ему понадобится ксива и что на её получение уйдет время. Вы видели, что ему пришла посылка?
- Один из его ребят забрал большой конверт из абонентского ящика в Хэтчвее, но я не знаю, кому он был адресован. Это случилось нынче утром.
- Довольно скоро мы выясним имя получателя.
- Но я не уверена, что вы имели в виду паспорт.
- Конечно, его. И ещё решение Верховного суда о признании или непризнании "Последнего храма". Будущее Пэттена в Штатах зависит от того, какой глазок зажжется на светофоре. Решение ожидается в пятницу. В парке идет следствие по делу о двух убийствах. В таких условиях Пэттен не станет сидеть тут и минутой дольше, чем это необходимо.
Терракотовый халат снова расщедрился и позволил мне полюбоваться загорелой кожей, оттененной голубой тканью. Думаю, я был задет за живое в основном из-за сходства халата с вечерним платьем. Если не считать Мэгги, я уже больше недели не видел ни одной облаченной в платье женщины. Я и не знал, как мне нравятся платья. Или все дело в свежем воздухе и подвижном образе жизни. Все это разгоняет кровь, как выразился бы Фрэнк Бушмилл. Алин разглядывала мое полотенце, потом подалась ближе и поцеловала меня, предварительно шепнув что-то мне на ухо.
- Наконец-то я поняла, что имела в виду Мэй Уэст, когда спросила: "У тебя пистолет в кармане, или ты просто рад видеть меня?" - Алин накрыла меня собой, будто палаткой, и не выказывала никаких признаков стремления снять чайник с плиты.
- Эй, погодите-ка, что такое? - успел выговорить я между поцелуями, не сумев вложить в эту фразу подлинного актерского мастерства. Я вцепился в халат и оторвался от него, лишь когда он упал на пол. Теперь в мире не существовало ничего, кроме загорелых рук и ног и розового бикини с черной окантовкой. Я схватился за все это и в горячке момента потерял свое полотенце.
Чайник почти полностью выкипел, когда я, наконец, погасил газ. Алин спала на кушетке, на сосновом столике стояли две чашки. Одна из кошек смотрела на меня сквозь сетку двери. Я никогда не думал, что покрытые шерстью существа умеют так глядеть. Я натянул плавки и отправился к мосткам, чтобы немного поплавать. Когда я вылез на берег, Джоан боролась со здоровенным мотором "джонсон", укрепленным на прибитой к двум березам доске. Она сняла кожух и, едва ли не возя носом по карбюратору, осматривала внутренности мотора.
- Майк говорит, в Торонто ужасная погода. Я звонила ему из города. Говорит, у них там как в турецкой бане в калькуттской "Черной дыре". Может, в выходные наши дела оживятся. - Она не смотрела на меня, а улыбалась цилиндру. - Я - последняя из благодушных. - Джоан вытерла руки о замасленную тряпицу и выпрямилась. - Ладно, сойдет, запчасть потом поставлю. Это единственное, что не приходится заказывать в городе. В Хэтчвее неплохой магазин лодок и принадлежностей к ним.
Интересно, с чего ей взбрело в голову одаривать меня своими мыслями вслух.
- Я так и не успел выразить вам признательность за то, что снарядили меня в поход. Сардины пришлись как нельзя кстати, хотя и не понравились медведю.
- Медведь? Господи, Бенни, неужели мы не снабдили вас всем необходимым?
- Вы не дали мне ядовитого плюща.
- Некто неугомонный скоро снова придет сюда, чтобы потолковать с вами.
- Всадник Гарри Гловер?
- Отнеситесь к нему уважительно. Провинциальная полиция пользуется огромным влиянием на территории парка.
Джоан по-прежнему смотрела в сторону. Я растерся влажным полотенцем и вернулся в хижину. Алин не спала, она надежно запаковалась в свой халат и приготовила растворимого кофе.
- Гловер возвращается, хочет продолжить расспросы.
- Не очень-то он оригинален.
- Я бы и сам хотел задать тебе несколько вопросов.
- Мне тридцать пять лет, я замужем, но имею собственный доход. Люблю скоростные машины, холодное "шабли" и наряды пятидесятых годов. Родилась под созвездием "Весов", вспыльчива, драчлива, но предпочитаю решать дело миром. Обожаю мужчин с волосатыми коленками, но в городе трудно отличить женатых овнов от холостых козл...
- И ты очень давно знаешь Пэттена.
- Я-то думала, мы говорим обо мне. Я тут сижу, изливаю душу, чего обычно не делаю, а тебе непременно надо обсуждать этого ненавистного мне человека.
- Каким же проступком он заслужил твою ненависть?
- Ну до чего же ты занудлив. Послушал бы сам себя. Зануда. Расскажи лучше о себе. Чем ты занимаешься дома?
- Это - долгая и грустная история, когда-нибудь я тебе её поведаю. Во время прогулки на каноэ или посиделках у очага во флигеле. Если не буду убежден, что ты просто хочешь сменить тему. А сейчас мы говорим о Пэттене. Когда ты с ним познакомилась?
- Теперь ты и впрямь меня достал. Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, и ты не можешь меня заставить. Так почему бы нам и впрямь не сменить тему? Где ты купил этот кофе? Ему не меньше двух десятков лет.
Алин была очень ранима, но всячески старалась это скрыть. Возможно, она не нуждалась в союзнике, но и напрочь отвергнуть предложенную мною дружбу тоже не могла. Я не имел над ней власти и был не вправе вести этот перекрестный допрос. Я не мог даже выбежать вон, хлопнув дверью: ведь мы были в моей хижине. Кроме того, Алин уже кое-чем со мной поделилась, и негоже мне скаредничать, я же не старый хрыч какой-нибудь.
Алин отправилась к себе, а спустя десять минут на покрытую мелкой желтой пылью поляну въехала машина Гарри Гловера. Я смотрел, как он медленно выбирается из-за руля, раздумывает, не оставить ли фуражку на соседнем сиденье, решает поступить именно так и направляется в мою сторону. Не дожидаясь, пока он начнет барабанить по двери, я пошел в комнату и влез в свою одежду.
- У вас есть лодка? - спросил он, сделав вид, будто не заметил двух чашек на столе.
- Я пользовался одной из весельных лодок. А моторка попала в аварию.
Похоже, это его не заинтересовало.
- Ладно, покатайте-ка меня на лодочке. Куда поедем, я вам потом скажу.
Мы спустились к причалу, я отвязал конец, и Гловер неуклюже перебрался в лодку.
- Гребите направо, - велел мой кормчий. Я сидел лицом к нему и к берегу. Значит, надо было грести влево. Гребля - весьма тонкое искусство. Весла устроены таким образом, что КПД ваших мышечных усилий очень высок, но зато вам приходится сидеть спиной к цели вашего плавания. Я обогнул плот, поляна перед усадьбой начала превращаться в узкую брешь на лесистом берегу.
- Вот правильно, - похвалил меня Гловер. - Так держать.
- Может, намекнете, куда мы плывем? Или скажете мне об этом на полпути, чтобы нас не подслушали?
- Вы весьма понаторели по части дешевых уловок, мистер Куперман. Позвольте напомнить вам, что мы расследуем убийство и можем обойтись без ваших городских издевок.
- Перестаньте, Гловер. Меня этим не проймешь. Приберегите ваши приемчики для старух, которым не придет в голову харкнуть вам в глаз. Сказал я в надежде раззадорить нашего бычка. Едва ли это усугубило бы мое положение.
- Слушайте, мистер Куперман, совершено два убийства, и в обоих случаях я был первым полицейским, оказавшимся на месте преступления. Стало быть, я работаю бок о бок с инспектором. У меня создается впечатление, что вы не очень охотно помогаете нам.
Мой ход оказался удачным. Когда Гловер начинал объяснять мне, что к чему, я сразу это чувствовал. Должно быть, он забыл золотое правило наступательной тактики: никогда не извиняйся и не оправдывайся. Или, может, не оправдывайся и не извиняйся?
Мы приближались к южной оконечности озера, где дальний берег, делая несколько резких изгибов, сближался с нашим, тем, который я уже неплохо изучил. Я то и дело оглядывался через плечо, дабы убедиться, что гребу, куда надо, но главным указателем направления мне служила изменчивая физиономия Гловера. Если я слишком отклонялся от выбранного им курса, он недовольно поджимал губы, и я более усердно орудовал другим веслом, пока челюсть капрала не расслаблялась.
- Может, за прошлую ночь число мертвых тел увеличилось? Вы получили медицинские заключения?
- Да, получил. Еще позавчера. Но они почти ничего нам не дали. Мы и так знали, что Эней был убит менее чем за сутки до того, как вы обнаружили труп. А Джорджа мы осмотрели спустя шесть-восемь часов после наступления смерти. Мы отправили его самолетом в Хантсвилл. За исключением времени смерти, все остальное можно было определить на глаз. У Энея был сильный ушиб головы, но не смертельный. Эней утонул. А о Джордже вы и так все знаете. Это был топор из хижины?
- Я захватил его с собой на тот случай, если повстречаю медведя. По правде сказать, это и произошло.
- Медведя, говорите? Обычно в это время года они не забредают так далеко на юг. Думаю, он пришел сюда, потому что прошлой весной было очень много мух.
Гловер посмотрел на меня пустым взглядом, который мог означать все, что угодно, потом покосился направо, и я вывернул шею, стараясь увидеть то, на что он хотел мне указать. Здесь рос камыш, но я ухитрился разглядеть деревянные мостки, которые примерно на фут возвышались над поверхностью воды. Я направил к ним лодку и вскоре услышал нежный шелест касавшегося днища камыша, а потом - и звуки, долетавшие с берега: перекличку крякв, верещание бурундуков и жужжание всевозможных букашек, вполне обычное в столь жаркий день. По вырезанным в глинистом берегу ступенькам спустился полицейский в синей рубахе с коротким рукавом и ступил на мостки, чтобы встретить нас. Кабы он не ухватился за нос лодки, мы бы врезались в причал и задвинули его фута на три вглубь суши. Полицейский привязал веревку к кольцу, и Гловер представил мне своего сослуживца - сержанта Теда Вэлентайна, который фотографировал стойбище Энея. Итак, теперь я знал, куда меня занесло.
Тот фрагмент пейзажа, который так интересовал провинциальную полицию Онтарио, был обнесен веревкой с болтавшимся на ней куском ленты. Когда я увидел участок живописной местности, столь бесцеремонно отделенный от лика природы, все вокруг тотчас сделалось серым. Опоясанные полицейским заграждением деревья и кусты выглядели точь-в-точь как музейная диорама или сценическая декорация. Они казались более чем реальными, но при этом им недоставало реалистичности. Еще один веревочный барьер - главный - закрывал доступ к кострищу и палатке Энея. Палатка была маленькая, походная. Ее вскрыли точно так же, как труп недавнего обитателя этого жилища, переселившегося в хантсвиллскую анатомичку. Оранжевый пластиковый пол казался почти новым, но спальный мешок был замызган. Очевидно, он долго и исправно согревал своего хозяина и под брезентовой крышей, и под открытым небом. Пока я озирался, стоя за пределами огороженного участка, Гловер и Вэлентайн успели провести безмолвное совещание.
Эней разбил свою палатку на ровном пятачке, где прежде стояла хижина. Отсюда было видно все озеро от южного брега до излучины на севере. Оба острова казались крошечными и воспринимались как детали озерного пейзажа, добавленные для полноты картины. Усадьбу я не видел, жилище Пэттена тоже было скрыто от глаз, но я разглядел косу, на которой стоял домик Риммеров. Поверхность озера была спокойной, но тусклой, как на матовой фотографии, и в ней ничего не отражалось. По углам лагеря лежали четыре груды камней, на которых некогда держались перекрытия хижины. Эти каменные столпы были похожи на памятники в тундре. Гловер подошел ко мне и тоже принялся сочувственно оглядывать лагерь.
- Когда-то здесь стояла хижина Пирси, - сказал он. - Я её с детства помню. А вон там мы с братом держали нашу лодку, - он указал на купу деревьев, за которой, по-видимому, была кромка воды. - Понимаете, дорога совсем близко отсюда, ярдах в двухстах. Идите-ка за мной.
Мы отошли от воды примерно на пятьдесят ярдов. Сегодня мне не хотелось отмерять расстояния в метрических величинах. Гловеру, кажется, тоже. У метрической системы есть странное свойство: она то вдруг вспоминается ни с того ни с сего, то вылетает из головы. Мы стояли на краю залитого водой участка. Судя по тому, что из воды торчали деревья и кусты, а под ней виднелась трава, склоненная в ту сторону, куда эта вода стекала, обычно тут было сухо.
- По склону вон того холма сбегает ручей, - сообщил мне Гловер. - Но он не впадает в озеро, а течет совсем в другую сторону, пересекает дорогу и сливается с Деннисон-Крик, которая впадает в каменное озеро.
- На карте оно называется как-то иначе.
- Откуда вы знаете?
- Я большой книголюб.
Мы огляделись, и я заметил торную тропу, которая вела от лагеря к дороге.
- Эта тропка сухая на всем протяжении? - Спросил я сержанта Вэлентайна, который сидел на корточках поблизости и осматривал комок жвачки в фантике. Я уже знал, какой она марки. Видел прежде.
- Нет, вон за теми деревьями тропа уходит под воду. Раньше тут могла проехать машина, но теперь осталась только узкая стежка, которая временами непроходима.
- Вы нашли орудие, которым ударили Энея?
Гловер покачал головой и почесал нос фалангами пальцев.
- Тогда что у вас вообще есть?
Гловер жестом пригласил меня спуститься с холма и отойти подальше от лагеря и сержанта. Я надеялся, что ему пришла охота показать мне все свои сокровища. Слава богу, он хотя бы не подался ко мне и не обхватил рукой за шею, когда мы уселись на плоский камень над берегом. Гловер достал сигарету, чиркнул спичкой, сломал её и бросил в кусты. Я вытащил свои и попросил прикурить, дабы показать, что не отвергаю его напрочь, просто не разделяю курительных пристрастий капрала.
- Полная жопа подозреваемых - вот что у нас есть, - ответил Гловер. Все хижины так и кишат подозрительными личностями, как в кино. Может, они сотворили все это сообща. Как-то раз я видел такое в фильме.
- А кроме обитателей усадьбы, с кем из озерного люда вы говорили?
- С Риммером и парнем по имени Эдгар, который живет в доме сенатора Вудворда. И, разумеется, с Мэгги Маккорд.
- Узнали что-нибудь любопытное? По сути дела, вам нужен всего один подозреваемый, который не из кино. Давайте-ка пройдемся по списку, предложил я, пытаясь помочь ему. Гловер смотрел на воду в надежде увидеть черную голову нырнувшей гагарки и задумчиво попыхивал сигаретой.
- Не могу, - сказал капрал.
- Ладно, оставим ваш список в покое. О, рыба играет, - я встал и отряхнул брюки. - Отвезти вас обратно?
Гловер поднялся, перемолвился с Вэлентайном, вернулся на корму, и я со всеми почестями оттолкнул его вместе с лодкой от берега. Вэлентайн следил за нами с обрыва, как будто после нашего отъезда ему очень, очень долго не придется видеть человеческих существ.
- Вы так и не нашли там орудие убийства?
- Нет, - промямлил Гловер. - Мы ищем инструмент, который мог оставить глубокую, длинную, но узкую вмятину на затылке Энея. Его оглушили не поленом.
- Может, куском трубы? Ее легко выбросить или утопить в озере.
- Мы посылали туда ныряльщиков и саперов с металлоискателями, но ничего не нашли. Кроме того, рана слишком узкая, и её не нанесешь достаточно тяжелой трубой.
Я выгребал на середину озера, чтобы вернуться в усадьбу кружным путем. Я размышлял об орудии убийства, а мышцы мои, должно быть, думали о веслах.
- Хотел бы помочь вам, если можно, - сказал я.
- Пока мы справляемся. Все идет своим чередом, так что не надо ради меня лезть из кожи вон, ладно? Не хватало еще, чтобы из-за меня у вас поднялось давление, - я услышал эхо плеска моих весел, долетавшее от Первого острова. С минуту мы молчали. - Сержант обо всем позаботится, а ваших советов, Куперман, я принять не могу: мы их не оплачиваем. Полиция Онтарио не имеет дела с пронырами. Не вы представляете тут закон, а я.
- Это точно.
Мы вместе прислушались к плеску воды под веслами.
- Хотя наши правила не запрещают обращаться за помощью к гражданам.
- Это точно.
Скрип весла в уключине прервал молчание.
- Но если кто-то узнает...
- Угу.
Снова пауза.
- Ладно, от разговора вреда не будет, правильно? В конце концов, я должен собирать сведения везде, где только могу. Но каждый из нас сам по себе, понятно? Я ничего не покупаю, это ясно?
- Угу. Итак, кто эти ваши подозрительные личности? Давайте-ка разберемся с ними. Я имею в виду тех, чьи показания не подтверждаются.
- Тот парень, Уэстморленд, первый в моем списке. Он задает слишком много вопросов, а отвечает лишь на некоторые. Говорить с ним - все равно что со старшим инспектором. Он нервничает и, возможно, что-то скрывает.
- Джордж Маккорд норовил вытянуть из него денежки. Если хотите знать, почему, взгляните ещё разок на ту вырезку, которую нашли в кармане Джорджа.
- Не понимаю.
- Уэстморленд - большая шишка из Оттавы. И жена ему под стать. Но в последнем номере мотеля, на который устремлен его любящий взор, проживает не она. Джордж хоть и был тупицей, но понимал, где можно сорвать лишний грош.
- Шантаж?
- А теперь прибавьте это ко всему остальному, из-за чего Джорджа тут не любила ни одна живая душа. Фотография у вас. Кроме того, можете проверить номера машины.
- Стало быть, Уэстморленд отправился в лес следом за Джорджем и убил его, чтобы тот не подгадил чиновнику в Оттаве. Вот только кроме вырезки у нас ничего нет.
- Если это вам поможет, в воскресенье я видел, как Уэстморленд выкинул Джорджа из своего домика через заднюю дверь.
- Хорошо. Значит, у нас есть вырезка, мотив и свидетель.
Я рассказал ему, какие усилия прилагал Дез, чтобы не попасть на снимок, сделанный сыном Киппа. Мне не хотелось отдавать Деза на растерзание, но я рассудил, что никто не станет журить его за шашни с дамой, если он не повинен в убийстве.
Мы были примерно в четверти мили от мыса Риммеров. Катер стоял у мостков, издалека доносился истошный визг циркулярной пилы. Принадлежавшая усадьбе Вудворда лодка описывала круги неподалеку от залива. Едва ли в ней сидел Пэттен, но, возможно, Лорка заразила своей непоседливостью и остальных обитателей дома.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги