Смоленская земля в IX–XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии

Краеведческие исследования

Обилие памятников древности в Смоленской земле удивляло иностранных путешественников уже в XVI в. В 1576 г. посол австрийского императора Максимилиана принц Даниил фон Бухау первый описал смоленские курганы[1]. В 1593 г. эти курганы описал другой австрийский посол Николай Варкочи, также следовавший в Москву[2].

Интерес к истории страны оживился в 70–80-х годах XVIII в. при посещении Смоленской губернии Екатериной II. По указанию местного епископа Парфения неким Иосафатом Шупинским была составлена история Смоленска, которая и разошлась в городе во множестве списков. Но первый труд на эту тему был опубликован лишь в 1804 г. и принадлежал неутомимому собирателю древних сведений местному ученому дьякону А.Н. Мурзакевичу[3]. Большая часть тиража этого неразошедшегося издания сгорела в 1812 г. По сохранившимся экземплярам видно, что этот добросовестный труд широких задач еще не ставил, но обстоятельно передавал содержание источников.

Дальнейшее изучение смоленской истории связывается с именем А.П. Елаховского — одного из старейших преподавателей смоленской гимназии 20–30-х годов XIX в., длительно составлявшего «Статистическое и историческое описание Смоленской губернии». П. Свиньину удалось напечатать часть этой монографии[4], но автор вскоре умер (1830-е годы). Его труд, «стоивший больших занятий», попал в руки компиляторов[5].

Трудом А.П. Елаховского, по свидетельству П.Д. Шестакова, воспользовался П. Никитин, издавший две книги по истории Смоленска[6]. Если в первой было много ошибок, то вторая носила более серьезный характер. История города была разбита на три периода (долитовский, литовский и послелитовский). Автор пользовался первоисточниками, по-видимому, мало, но более трудами Н.М. Карамзина, А.Н. Мурзакевича, Н. Полевого и энциклопедией Плюшара. В целом автор разбирался во многих вопросах слабо и даже путал некоторые смоленские монастыри. К его второй книге было приложено несколько важных документов по истории Смоленска.

С 50-х годов XIX в. появляются новые имена любителей местной старины. Выделяются статьи бельского предводителя дворянства Н.М. Ельчанинова, печатавшегося в молодости в журнале (А.Е. Измайлова «Благонамеренный») и занявшегося позже стариной города Белого и Бельского уезда[7].

С 70–80-х годов в Смоленщине было уже несколько неутомимых энтузиастов древности. Это учителя: С.С. Ракочевский (Рославль), С.П. Писарев (Смоленск), И.И. Орловский (Смоленск) и др. С.С. Ракочевский (р. 1828) опубликовал в местной прессе прекрасное по тому времени исследование истории города Рославля, которое было переиздано в Известиях Русского археологического общества, а позднее и отдельной книгой. К сожалению, необдуманно резкий отзыв А.И. Савельева отпугнул исследователя от дальнейших разысканий[8]. Вместе с тем «Опыт» С.С. Ракочевского содержал много подробных сведений, верных наблюдений, справедливость которых подтвердилась лишь в наши дни.

Бессменный заведующий смоленским историко-краеведческим музеем С.П. Писарев (1846–1904) вел систематические наблюдения над всем, что раскапывалось в городе. Его исторические труды подводили итог по истории Смоленска того времени[9].

Деятельности И.И. Орловского в истории смоленского краеведения принадлежит особо почетное место. Среди 28 печатных его работ, большая часть которых относится к истории Смоленщины, нам особенно интересны те, которые посвящены древнейшей эпохе — остаткам древних церквей Смоленска домонгольского времени[10]. Исключительную ценность имеет посмертный труд историка[11], он «отличается среди других исследовательских начинаний смоленских краеведов более солидной исторической эрудицией автора и достаточно критическим отношением к источникам», — писал М.К. Каргер. Он отмечал, что И.И. Орловский в отличие от многих других смоленских исследователей, подробно описал древние развалины смоленских архитектурных памятников, например большого храма на Смядыни, раскопанного в 1907–1908 (отчетность этих работ утрачена)[12]. Эта работа И.И. Орловского действительно поражает эрудицией автора, которому были известны почти все источники по истории Смоленской земли. Ими мы теперь пользуемся, а выводы в большинстве случаев не потеряли значения и теперь. Необычайно высоко оценили труды И.И. Орловского П.А. Раппопорт, Н.Н. Воронин[13].

Археологические исследования в Смоленской земле

Интенсивная жизнь прошлого оставила в Смоленской земле огромное количество археологических памятников. Самыми заметными из них были развалины древних храмов домонгольского времени в самом Смоленске и многочисленные курганы вокруг города. Исследование этих памятников началось сравнительно поздно — в 60-х годах XIX в. Первые работы были произведены в 1867 г. учителем естественной истории М.П. Полесским-Щепилло, который вскрыл большой холм в Смоленске, оказавшийся остатками разрушенного храма «На Протоке», стены которого в то время в западной трети здания сохранились до сводов[14]. К сожалению, археологическая наука в то время была в зачаточном состоянии, методика исследований и фиксации полностью отсутствовала, результат работ М.П. Полесского-Щепилло был невелик, но, несомненно, всколыхнул интерес к подобного рода исследованиям. Через несколько лет краеведческая мысль обратилась и к курганам.

В 1872 г. лепельский помещик Витебской губернии М.Ф. Кусцинский, по совету его однокашника по университету графа А.С. Уварова, на средства Московского археологического общества начал раскопки смоленских курганов[15] — родины летописных кривичей верховьев Двины, Днепра и Волги, и очень скоро очередь дошла до знаменитого Гнездовского могильника (1874). Результаты превзошли ожидания, курганы в Гнездове оказались весьма интересными, но по каким-то причинам исследователь не продолжил их изучение. Следом начались и раскопки курганов другими лицами, однако далеко не все было опубликовано[16].

С 80-х годов в изучение курганов в Смоленской земле включились и столичные ученые: в 1880 г. в Могилевской губернии копал сам А.С. Уваров, тогда же систематические исследования Гнездовского могильника начал известный московский археолог В.И. Сизов. Эти раскопки для того времени были поставлены образцово, все выводы автора (по недоразумению опротестованные в 50-х годах Д.А. Авдусиным), как теперь выясняется, в основе были абсолютно верны. Мысли В.И. Сизова после его внезапной смерти (1904 г.), были развиты А.А. Спицыным, пришедшим к справедливому заключению, что Гнездово — первоначальный Смоленск[17].

В первые десятилетия XX в. в дореволюционной археологии выделились имена Е.Н. Клетновой и С.М. Соколовского. Е.Н. Клетнова (1869 — после 1925 г.) была первым археологом края со специальным археологическим образованием. Окончив Московский археологический институт под руководством В.А. Городцова, по рекомендации своего учителя она обратилась к исследованию не изученных до нее курганов побережья р. Вязьмы и открыла погребения как с кремацией, так и с ингумацией. Исследовательница раскапывала также и Гнездовский могильник и, что особенно важно, опубликовала результаты раскопок Смоленской архивной комиссии в 1909 г. Малого храма на Смядыни, документация которых до нас не дошла. Детальное описание памятника, фиксация ею его фресок и их интерпретация по достоинству оценены современной наукой[18]. Рославльский преподаватель С.М. Соколовский (1860–1927 гг.) был одним из первых археологов Смоленщины, который посвятил себя этому целиком. Исследования многочисленных курганов Рославльского у. были им начаты в 1907 г. по рекомендации А.А. Спицына, а в 1912 г. была уже готова археологическая карта уезда. С.М. Соколовский своих работ не публиковал, его карта была издана лишь А.Н. Лявданским в 1932 г.[19]

В послереволюционные годы в Смоленске развернулась деятельность талантливейшего археолога, воспитанника нового Смоленского университета А.Н. Лявданского. Начав практику в Гнездове под руководством Е.Н. Клетновой (1922 г.), он создал большой коллектив молодежи и начал обширные обследования археологических памятников Смоленщины. В результате появились две важнейшие его работы, посвященные карте края и классификации городищ, которые не потеряли значения в наши дни и являются крупной вехой в исследовании смоленских древностей[20]. Древнейшим населением железного века в Смоленщине, установил А.Н. Лявданский, были восточные балты, оставившие городища «штрихованной керамики» на западе, вся же остальная ее территория была заселена восточными балтами иного облика, оставившими так называемую культуру городищ Днепро-Двинского типа.

Впервые классифицируя городища этого времени, исследователь верно датировал наиболее ранние из них первыми веками н. э. и высказал мысль, что славянскими надлежит считать не только городища эпохи средневековья, но и более ранние, второй половины I тысячелетия н. э. с грубой лепной посудой[21]. Эти работы А.Н. Лявданского послужили основой для дальнейших археологических исследований в Смоленской земле.

П.Н. Третьяковым и Е.А. Шмидтом городища железного века теперь расчленены на несколько локальных групп. Как и предполагал А.Н. Лявданский, все они принадлежат древним восточнобалтским племенам, причем древнейшая датируется рубежом н. э., позднейшая доходит до VIII в. Е.А. Шмидтом недавно составлена подробная археологическая карта памятников этого времени в Смоленской области[22].

Серьезнейшей проблемой в изучении древностей Смоленской земли является проблема раннесредневековых памятников, и прежде всего интерпретация крупнейшего курганного могильника, селища и городища недалеко от Смоленска у д. Гнездово. Как и в древностях Приладожья и окрестностей Ярославля, в гнездовских курганах есть многочисленные остатки культуры скандинавов. Поэтому проблема истолкования памятников у Гнездова представляет сложный вопрос, связанный с известной варяжской проблемой. В конце 40-х годов к систематическому изучению гнездовской проблемы приступил Д.А. Авдусин. В 1949 г. он начал раскопки гнездовских курганов, а в 1951 г. — культурных отложений Смоленска. Полемический тон первой же его работы, написанной еще до раскопок[23], сразу же разбудил страсти, и в дискуссию включились ученые многих стран[24]. Д.А. Авдусин утверждал, что норманнская примесь в Гнездове ничтожна, пришельцам-скандинавам, судя по вещам и погребальному обряду, принадлежат только два кургана, все же остальные погребения, даже без этнических признаков, лишь по территории, где они расположены, объявлялись им славянскими[25]. Шведский археолог Т. Арне — главный оппонент Д.А. Авдусина — отмечал, что исследователь мало знаком со шведскими древностями, откуда и происходят, как он полагал, его ошибки. Скандинавских погребений в Гнездове не менее 24, и большинство вещей из них ближе всего к древностям района оз. Меларен, где расположен знаменитый торговый центр Бирка[26]. По мере углубления в проблему, воззрения Д.А. Авдусина кардинально менялись.

В 1949–1957 гг. он не придавал значения громадному селищу у гнездовских курганов, открытому А.Н. Лявданским; помимо курганов, исследовал гнездовские городища, писал об их поздней дате (XVII в.) и этим отвергал гипотезу Сизова-Спицына о существовании на них раннего Смоленска[27]. «Теперь можно сказать, — писал он в 1953 г., — что гипотеза Сизова и Спицына о возникновении древнего Смоленска, просуществовавшая в исторической науке 50 лет, окончательно опровергнута», и через 14 лет: «…так рухнула гипотеза Сизова-Спицына о переносе Смоленска с места на место»[28]. «Смоленск возник там, где он стоит и сейчас (…но) мы пока не знаем, почему гнездовские курганы насыпались в отдалении от Смоленска»[29]. Так наука была возвращена к старому голословному утверждению местного краеведа Г.К. Бугославского о том, что Гнездово — некрополь Смоленска, расположенного на современном месте[30], и историки были вынуждены следовать за «новыми» открытиями археологов[31].

Следующий этап в изучении Гнездова Д.А. Авдусиным приходится на 60-е годы. В 1960 г. он провел пробные раскопки на гнездовском селище, определил его «позднюю» дату (XI в. и позднее, а не IX–X вв., как потом стало очевидным), что курганам оно якобы не синхронно, и заключил, что «древнего Смоленска в Гнездове не оказалось»[32]. Подверглись пересмотру и датировки курганов: обстоятельные его доказательства древнейшей даты Гнездова (IX в.) самим же Д.Л. Авдусиным опровергались: «курганов IX в. в Гнездове нет вовсе», — дважды отметил он[33]. Исследователь все еще продолжал считать, что это могильник Смоленска, находящегося на современном месте: «расположенные рядом с городом (курганы) значительно пополняют наши знания о древнем Смоленске»[34]. Если раньше Д.А. Авдусин не признавал погребений в ладье за захоронения скандинавов, утверждал, что этот обряд якобы был широко распространен на Руси[35], что гривны с «молоточками Тора» из Гнездова — продукция местных ремесленников (что решительно опротестовал Т. Арне[36]), то теперь погребения этого типа, как и некоторые другие (а также и указанные гривны), он считал варяжскими и отмечал, что они не превышают 3–5 % от общего числа умерших (иначе говоря, признал те самые 24 кургана, на которых настаивал Т. Арне).

Новым поворотным пунктом в изучении Гнездова Д.А. Авдусиным были раскопки И.И. Ляпушкина на гнездовском селище в 1967–1968 гг. Исследования этого талантливого ученого показали правоту А.Н. Лявданского: селище у курганов оказалось им синхронным и было населено, следовательно, теми, кто в них хоронил[37]. После внезапной смерти И.И. Ляпушкина (1968) исследование селища возобновил Д.А. Авдусин и полностью признал правоту своего предшественника. Гипотеза Г. Бугославского снова потерпела поражение. Пересмотру подлежало и утверждение Д.А. Авдусина о поздней датировке Центрального городища (о которой он писал еще в 1972 г.[38]), ибо его ученица Т.А. Пушкина обнаружила в его старых чертежах и дневниках не следы разрушенных курганов, как он полагал, а культурный слой IX–X вв.[39] (что подтвердилось и в новых раскопках). Стало очевидным, что гнездовские памятники — единовременный комплекс и что в курганах погребены люди, жившие не в «далеком» Смоленске, а на громадном селище около. О взаимоотношении Гнездова и Смоленска новое заключение Д.А. Авдусина гласит: «А.А. Спицын был загипнотизирован близостью Смоленска и Гнездова», утверждение об их связи «искажает историческое представление и о Смоленске и о Гнездове»[40]. Весь гнездовский комплекс он склонен теперь рассматривать как остатки обширнейшего поселения X в., соседящего со Смоленском, что якобы в это время было возможным[41]. Пересмотрен Д.А. Авдусиным и прежний взгляд на количество варяжских захоронений в Гнездове: их число он теперь доводит до 50[42] (хотя повторяю, их там, несомненно, намного более).

Одновременно с исследованием Гнездова Д.А. Авдусин около двух с половиной десятков лет раскапывает и Смоленск. Работы велись на Соборной горе и главным образом на береговом Подоле. Исследовались им и древние архитектурные памятники города — церковь в Перекопном переулке и «ротонда», которую он трактовал как «оборонительное сооружение», «дом-крепость» (впрочем, П.А. Раппопортом доказано, что это остатки известной в источниках «Латинской церкви»[43]). Многолетние раскопки Смоленска неархитектурного характера Д.А. Авдусиным еще не опубликованы. Можно лишь сказать, что его работы сосредоточены почти в одной части города (ул. Соболева), «тогда как изучение исторической топографии большого города требует проведения широкой систематической разведки на обоих берегах Днепра. Поэтому в отношении важнейшей темы о Смоленске IX–X вв. мы остаемся пока во власти более чем скудных письменных источников»[44]. Можно также добавить, что слоя этого времени в городе несомненно нет, и исследователю, решающему вопрос о происхождении города, в ближайшее время, по-видимому, придется пересмотреть и свои утверждения об отсутствии связи Смоленска и Гнездова[45].

Отмечая все же большое значение работ Д.А. Авдусина для истории Смоленщины, нельзя не сказать, что формулируя ответственные положения, он далеко не всегда осторожен, не всегда объективен, с легкостью обвиняя противников (даже классика русской археологии А.А. Спицына) в недопустимом отборе фактов (что всегда невыгодно для автора, переводящего научные рассуждения в подобную плоскость). Не сверяясь с ранее им сказанным, он каждый раз постулирует новые выводы, не объясняя, чем вызвана новая точка зрения и более не удовлетворяет старая. И это жаль, ибо полевые работы Д.А. Авдусина ведутся, по-видимому, на соответствующем научном уровне[46]. Важно, что исследователь по-иному подходит к фактам, как только убеждается в своей неправоте, что с удовлетворением отмечается и его критиками[47].

Говоря об археологических исследованиях эпохи средневековья и предшествующей ей, нельзя не отметить интересных и важных работ Е.А. Шмидта по раскопкам курганов, как длинных, так и удлиненных (Акатово, Арефино, Слобода-Глушица и др.)[48], а также прямоугольных и круглых (Новоселки-Полежанки, Харлапово и др.)[49]. Перу этого ученого принадлежит важная работа, анализирующая памятники вокруг Смоленска. В ней удалось установить, что в эпоху IX–X вв. в среде населения этих мест произошли крупные сдвиги, при исследовании курганного материала получено «самое раннее свидетельство влияния городской культуры на население в рассматриваемом районе»[50] — это было время возникновения Смоленска. Работы Е.А. Шмидта в Новоселках были продолжены С.С. Ширинским, который развил наблюдения предшественников над этой интереснейшей курганной группой, оставленной предшественниками Гнездова[51].

В изучении гнездовского комплекса важны работы молодых ленинградских ученых — участников «Проблемного семинара» Л.С. Клейна (ЛГУ). Один из них — ученик М.И. Артамонова — В.А. Булкин по-новому и весьма интересно изучил и переосмыслил[52] все материалы Гнездова.

Большое значение имеют работы в Смоленской земле В.В. Седова в области древнерусской деревни и феодальной вотчины. По новизне методов, скрупулезности и точности выводов его работы долго будут служить основой для подобного рода исследований. Многолетнее изучение одного из центральных районов земли позволило ученому исследовать все остатки древних деревень района и дать строгую классификацию развития смоленских сельских поселений с VIII по XIV в. и детально описать каждый из трех установленных им периодов[53].

Заслуживают особого внимания интереснейшие исследования Н.Н. Воронина и П.А. Раппопорта по истории древней смоленской архитектуры. Если книга М.К. Каргера лишь подытоживала накопленные материалы предшествующего времени, то после работ названных авторов она имеет скорее библиографический интерес. Теперь впервые получена на основании исследования архитектурных памятников ясная картина истории архитектуры одного из важнейших древнерусских княжеств. Разработаны этапы ее развития, установлены влияния, время возникновения смоленской школы зодчих и намечены влияния этой школы на зодчество других архитектурных школ. Выявлено, что во второй половине — конце XII в. — начале XIII в. в Смоленске работало не менее двух артелей смоленских архитекторов, одна из которых была, вероятно, княжеской, а другая — епископской. Расцвет самостоятельного смоленского зодчества приходится на конец XII — начало XIII в.[54] Здесь много и других весьма важных выводов, проливающих свет на самые различные стороны жизни русского княжества домонгольской поры.

Исторические и историко-географические труды

М.В. Довнар-Запольский был, по-видимому, первым историком Смоленской земли в целом[55]. Однако его книга еще не ставила широких задач и основывалась на пассивном изложении сообщений летописей.

Более глубока книга П.В. Голубовского, не потерявшая большого значения и поныне[56]. Источниковедческая база ее намного шире: летописи, актовый материал, историческая география, археология. Подробно устанавливались границы Смоленской земли, определялись цептры, детально анализировался известный договор Смоленска с Ригой 1229 г. и многое, что было тогда установлено в этом документе, принадлежит науке и сейчас. За географической главой — глава об экономике, а далее за детальным разделом о генеалогии смоленских князей автор рассматривал «Общественный и политический быт» на основе «Уставных грамот Ростислава». Самое ценное в книге — локализация большинства пунктов Устава Ростислава 1136 г., проведенная с широким использованием поздних данных (например, Можайских актов). Значительно устарела ныне одна из последних глав книги Голубовского: «Политическая история», ибо писалась в дошахматовский период изучения летописей.

Историко-географические исследования П.Н. Голубовского вскоре были дополнены интересными книгами И.М. Красноперова[57].

Крупнейшим событием в историко-географических исследованиях Смоленской земли была книга А.Н. Насонова. Блестяще владея летописями, ученый выяснил историю роста Смоленского княжества, что находит полное подтверждение в исследовании нами других источников[58].

Большой интерес представляют и работы В.В. Седова по исторической географии Смоленщины, хотя наше изучение вопроса и показало, что со многими заключениями автора согласиться нельзя. В.В. Седов впервые сопоставил данные письменных источников с археологией, отыскал остатки многих упоминаемых в них центров и частично их обследовал. Особенно важно его доказательство местонахождения древнего Вержавска, что уже предполагал И.И. Орловский, не имевший каких-либо убедительных доводов[59]. Последняя работа. В.В. Седова, посвященная этой теме, базируется в основном на его предшествующих разысканиях и не учитывает многих исследований последних лет, в частности А.В. Поппэ. Так, Устав 1136 г. датируется им все еще 1137 г., весь комплекс грамот смоленской епископии воспринимается им, как и во времена П.В. Голубовского, единовременным документом, и пункты, упоминающиеся в последней грамоте комплекса (по Я.Н. Щапову, конец XII–XIII вв.), попадают в 30-е годы XII в.[60]. За пределами работы В.В. Седова осталась и интересная работа Д. и А. Поппэ, в которой в результате остроумных выкладок становится очевидным, что некоторые наименования Устава 1136 г. не были географическими[61].

Важный круг вопросов охватывают исторические исследования, посвященные комплексу грамот смоленской епископии, особенно работы Я.Н. Щапова, А.В. Поппэ и отчасти автора этих строк[62], и смоленских торговых договоров Н.А. Усачевым, Е. Муравской, Н.А. Казаковой[63].