С самого детства этот милый малыш с пухлыми щечками и темными глазами бусинками полюбил войну и оружие. Когда по телевизору шел фильм о войне, оторвать его от экрана было просто невозможно. Он прилипал к нему глазами и, открыв рот, замирал. Особенно приводили его в состояние экстаза батальные сцены, когда массы людей сталкивались, и пытались истребить друг друга холодным и огнестрельным оружием. В этот момент малыш не выдерживал, он поднимался с места, начинал махать руками, изображать звуки боя, и успокаивался только тогда, когда фильм кончался.
А еще малыш любил рисовать. Он часами разглядывал книги с картинами сражений. Особенно нравилось ему «Бородино» — детская книжка, где на картинках громоздились друг на друга мертвые тела, кавалеристы разваливали саблями друг друга напополам, а артиллерист банником раскраивал череп французскому гренадеру. Насмотревшись, мальчик брал альбом, брал карандаш, и старательно рисовал битву так, как она виделась ему. Немало взрослых людей могли бы поучиться тому упорству, с которым ребенок пытался воплотить свои образы на бумаге. Отец и мать смотрели на рисунки, и с некоторым недоумением спрашивали друг у друга: кто у нас растет?
А еще мальчик любил играть в войну. Но не с уличной детворой, с ними ему было неинтересно — они не понимали его образов, замыслов; нарушали планы. Они предпочитали какой-то грубый, зримый результат, в то время как для мальчика все было условно, его движения только символизировали реальную жизнь. Поэтому он играл один. Он играл на заднем дворе, там, где никто его не мог увидеть. Отец вырезал из дерева прекрасный немецкий автомат, дядя сделал винтовку, дед пистолет и меч. Этого вполне хватало. Разыгрывались рыцарские бои, партизанская война, сражения гражданской, Наполеоновское нашествие и многое, многое другое. Своим языком он научился воспроизводить звуки стрельбы с таким эффектом, что приводил в веселое изумление взрослых, если им, конечно, удавалось его подслушать. Игры были продолжительные, и с продолжением. Став старше, мальчик принялся за составление карт, и после каждого разыгранного им эпизода на карте появлялись новые стрелки ударов, отступлений, оккупации территорий и прочие условные символы. Фантазия работала вовсю.
Но стоило только кому-либо появиться поблизости, или не дай Бог, увидеть его за игрой — все мгновенно прекращалось. Он опускал деревянное оружие, и молча, исподлобья буравя нарушителя своими темными глазами, ждал, когда же его оставят в покое. Никому не было доступа во внутренний мир мальчика.
Целая коллекция солдатиков хранилась в нескольких картонных ящиках. Но они не засиживались там, нет. Почти каждый день с помощью пластмассовых и металлических фигурок разыгрывались грандиозные сражения прошлого. Тематика была самой разнообразной — мальчик увлекся историей: он читал даже учебники старших классов, рекомендованную литературу и просто все, что мог достать в своей детской библиотеке. Познания в истории войн и сражений становились все более и более приличными, а игры в войну все более и более изощренными.
Любимая игра называлась «Астрахань». Из кубиков выстраивался город на всю площадь большого стола в парадной комнате. Бойцы изготавливались к обороне. Кого здесь только не было: звери из набора «Теремок», единичные фигурки солдат, найденные на улице, пехотинцы и моряки всех мастей, шахматные фигурки из какого-то давно потерянного комплекта и даже один пират. На другой стороне выступали два объединенных набора металлических моряков — они олицетворяли немцев.
Игра начиналась с бомбежки города; потом волны атакующих раз за разом накатывались на первую линию обороны и устилали своими телами предместья. Ряды защитников таяли, они отступали на новые рубежи, снова отражали штурм, вновь отступали; так продолжалось до тех пор, пока не оставалось единственное здание, где готовились к последнему смертному бою остатки героических защитников города. Они прощались друг с другом, говорили торжественные слова, принимали последний бой и умирали со славой.
Игра длилась несколько часов, и после нее мальчик на весь день чувствовал себя опустошенным. Он еще раз мысленно прокручивал в голове перипетии прошедшей игры, разбирал ошибки и намечал параметры новой.
В десять лет отец сделал ему отличный лук. Стрелы из камыша с металлическими наконечниками, выполненными в производственном цеху местного завода, четко вонзались в деревянные стенки летней уборной, и это событие привело к появлению в жизни мальчика новой игры — «чемпионата мира по стрельбе из лука». На стенке туалета желтой краской мальчик изобразил мишень, отмерил дистанции для стрельбы, и, становясь спиной к мишени, готовил лук. Неожиданно он резко разворачивался и выпускал стрелу в цель. По результатам попадания начислялись очки. Появились постоянные герои чемпионата, своя история. Игра настолько увлекла мальчика, что на время даже военные игры были забыты.
И даже становясь старше, он не бросал игры, пока отец не сказал ему, что до дыры в стенке туалета осталось совсем, совсем немного. Тогда ему пришлось соорудить мишень в виде щита, и установить ее отдельно от хозяйственных построек. Теперь при неудачном выстреле за стрелами приходилось довольно далеко бежать, и мальчик старался стрелять точнее.
Апофеозом игры стало сооружение арбалета. Это было уже серьезное оружие. А когда отец случайно увидел, как сын одним метким выстрелом пронзил насквозь соседскую курицу, имевшую несчастье забраться в чужой огород, то сразу же запретил мальчику эту опасную игру. Мальчик был послушным, он беспрекословно протянул арбалет отцу, но по его внешнему виду — поникшему и печальному — было абсолютно ясно, что это ему совсем не по душе. Отец заколебался, потом протянул арбалет обратно, и только сказал: «Иди стреляй в лес… Тут люди кругом, и окна… Мало ли что».
В четырнадцать лет мальчик впервые попал в настоящий тир.
В школе у него появился новый предмет — начальная военная подготовка; и новый преподаватель — Павел Александрович Русаков. Отставной военный на первом же занятии проверил физическую подготовку подопечных, и остался крайне недоволен.
«Хреново вам в армии придется, товарищи!», — сказал он. — «Будем повышать физическую культуру». Учащаяся масса встретила такую неприятную речь глухим ропотом. Но не больше. Теперь наряду с уроками физкультуры отжиматься, подтягиваться и приседать приходилось еще и на НВП. Впрочем, мальчика это не особенно раздражало: он и отжимался хорошо, и подтягивался неплохо.
Но настоящую благодарность к Русакову он стал испытывать только с того момента, как тот привел их восьмой класс в тир местного ДОСААФа.
Еще у входа в тир мальчик почувствовал легкий приятный озноб. По телу пробежали волной сладостные мурашки. Непонятно отчего.
Двери открылись, оттуда выглянул седоволосый незнакомец, вопросительно посмотрел на Русакова, окинул взглядом толпу школьников, и сердито скривился:
— Пришли все-таки. Ну, ладно — заходите.
Так мальчик вошел в мир, который захватил его по настоящему и надолго.
Он полюбил запах оружейной смазки и пороха, искусственный свет люминесцентных ламп, легкую сырость длинного помещения, желтые от старости плакаты на стенах, которые с помощью картинок пытались научить стрелять посетителей; даже ворчливого деда он почти полюбил.
Потому что он предоставил ему возможность по настоящему наслаждаться.
А стрельба — это было наслаждение.
Дождавшись своей очереди, (уже не мальчик, а парень), получал патроны, занимал позицию у левой стены, украдкой гладил винтовку, смотрел в прицел, открывал затвор, вставлял первый патрон, еще раз устраивался поудобнее и кричал: «Первый к стрельбе готов!»
Дождавшись команды на огонь, плотнее упирал приклад в плечо и тщательно целился. Когда его палец медленно сгибался, по спине волнами пробегало предвкушение, а когда внезапно винтовка выплевывала пулю из ствола, то на краткий миг он терял сознание. Это было восхитительно.
Его никто не учил, но как-то сразу стрелять он начал лучше всех в классе. Очень быстро периодичность один раз в неделю перестала его устраивать, в результате чего парень стал просить у родителей деньги на тир, чтобы ходить уже самому, вне школьных занятий. Учился он хорошо, даже прилично, и родители не стали отказывать, тем более что просил он не много.
Теперь уже парень стрелял не только из винтовки, но и из карабина, из пистолета. Но эти виды оружия ему не понравились: не было тех восхитительных чувств, которые вновь и вновь толкали его к стрельбе из винтовки. А из нее он вскоре стал выбивать пятьдесят из пятидесяти. Старик только щелкал языком: какой талант пропадает! Из него бы вышел хороший спортсмен, но только жил то он не в городе, а в районном центре. Какие тут спортшколы, кому он нужен?
А парень и не стремился к спортивной славе. Он наслаждался стрельбой, а не ее результатами. Все остальное происходило как бы само собой. Во всяком случае, он не чувствовал, что прикладывает к этому какие-то особые усилия.
До самого окончания школы Саша Куценко не давал родителям никакого ответа на все чаще и чаще задаваемый вопрос: куда ты хочешь пойти учиться? На семейных ужинах отец пытался устроить дискуссию по этому жизненно важному вопросу, но наталкивался на глухое неприятие сына. Дело было в том, что он и сам не знал, куда ему пойти учиться. Если честно, глубоко в душе, он хотел поступить в физкультурный институт, на стрельбу. Но он точно выяснил, что в ближайшем учебном заведении такого рода кафедра стрельбы отсутствовала, а ехать куда-то в другой город, помимо областного центра, ему бы явно запретили родители. А другие профессии его привлекали мало.
На следующее утро после выпускного бала, прямо с порога, вернувшись со встречи рассвета на реке, он заявил родителям: «Поеду в сельскохозяйственный, на бухгалтера». Отец только рот раскрыл от удивления: с чего бы это вдруг, да такое неожиданное решение. Сын объяснил просто: «Сейчас бухгалтера в большом почете. Хочу побольше денег получать. Да и работа с чистыми руками, а инженеры сейчас и даром никому не нужны»! Отец молча проглотил пилюлю — на дворе стоял июнь 1993 года, у семьи начались денежные трудности.
Но на самом деле решение Саша принял совсем по другому поводу: бухгалтерский учет нравился ему не больше, чем все остальные занятия вместе взятые, кроме, конечно, стрельбы. А дело было в том, что на реке он случайно подслушал разговор двух одноклассниц, одна из которых была Галей Гречаной, по которой Саша тайком вздыхал уже с шестого класса. Галя доверительно сообщила подруге, что идет на бухгалтерский учет в сельскохозяйственный институт, что тетка обещала помочь с поступлением, и тому подобное. Саша, недолго думая, прикинул, что если он поступит с ней на один курс, то точно не упустит ее из поля зрения, а там чем черт не шутит? А бухгалтерский учет, не бухгалтерский учет — какая разница? Главное, что из бывших одноклассников рядом с Галей окажется, скорее всего, он один, и ей, волей-неволей, придется быть к нему ближе. А из этого можно будет что-то, да и извлечь.
Мама отнеслась к решению сына с радостью. Бухгалтер — работа чистая, по нынешним временам в почете, так что все правильно. Оставался только самый «пустяк» — поступить.