Задание, которое Трубачев дал Ерохину, сначала показалось ему не слишком перспективным. Но, поразмыслив, Сергей понял, что областной следователь хватается за любую соломинку, которая вдруг, мало ли что, окажется тем самым спасительным бревном.
Нужно было просто сходить в военкомат, и узнать, сколько числится на местном учете снайперов. Вернее, тех, у кого в военном билете записано — «снайпер». Конечно, Снайпер и «снайпер» — это две большие разницы, но все может быть в нашем лучшем из миров.
В последнее время по телевидению стало много документальных детективов; некоторые из них он смотрел. В жизни, то есть на самом деле, случались такие вещи, которые не осмелился бы включить в свой детектив ни один автор, убоявшись издевательств критики: «Такого не может быть — слишком притянуто за уши»!
Ерохину все больше нравилось высказывание Плотника, которое тот изрек при разборе очередного бытового убийства на почве пьянства: «Примитив правит миром».
— А что, — сказал Ерохин Трубачеву, — может быть, какой-нибудь снайпер, вернувшись из Чечни, а они оттуда все с прибабахом, решил заработать на достойную жизнь. Применяет боевые навыки в мирное время, «тренируется».
— Вот — вот, — засмеялся Трубачев, — вижу, ты меня понял. Займись этим делом. Все равно пока ничего у нас толком нет… Хотя я чувствую, что решение где-то рядом.
Он показал на сердце:
— Вот здесь чувствую. И поверь моей интуиции — иначе бы я не работал на областном уровне… Все! Действуй!
Недолго думая, Ерохин отправился сочинять официальный запрос. Без бумажки, как он подозревал, ему и слова не скажут. И не потому, что свято хранят военную тайну, а потому, что лень искать сведения. И сто причин найдут, чтобы ничего не делать.
После обеда, не заходя в райотдел, Сергей отправился прямиком в военкомат. Посетители отсутствовали, дежурный вяло посмотрел на удостоверение, и пригласил пройти. Он добавил, что Ерохину повезло:
— Подполковник Козлов еще тут, но через полчаса отъезжает в город. Так что поторопитесь.
Сергей прошел в конец коридора, с интересом разглядывая плакаты, призывавшие на службу по контракту, к поступлению в военное училище, и описывавшие афганские подвиги земляков. Сведения о героях войны самой последней отсутствовали.
Не сказать, чтобы военком был особенно радушен. Посмотрев на запрос, он что-то неодобрительно пробормотал, потом поднял трубку и позвал какую-то Веру Викторовну.
Через две минуты в кабинет зашла полная молодая женщина с короткой стрижкой. На ней была ярко-красная блузка навыпуск, маскировавшая приличных размеров животик.
«Беременная что ли?» — подумал Ерохин, разглядывая ее с ног до головы.
Комиссар прервал намечавшийся эстетизм короткой репликой:
— Вера Викторовна! Это следователь — Ерохин Сергей. Он вам объяснит, что ему требуется, а вы помогите. По мере возможности.
Так как военком явно куда-то торопился, и особой разговорчивостью не отличался, то Сергей с чувством облегчения покинул его кабинет вслед за молодой женщиной. Они перешли в кабинет напротив.
— Что у вас? — спросила Вера Викторовна.
Ерохин протянул ей бумажку. Вера Викторовна внимательно, два раза, прочитала текст запроса и хмыкнула.
— Сергей… Я не ошибаюсь, Сергей, да?.. Мне понадобится неделя на сбор материала.
— А что так долго?
— Все вручную. Надо все карточки перебрать, сделать выписки… А их много.
— Но нас интересуют только молодые.
— А до какого возраста молодые? У нас до двадцати пяти лет несколько сотен человек числится.
Ерохин присвистнул: неделя показалась ему слишком долгим сроком. Но настаивать он не стал — бесполезно. Да и потом подумал, что если они ищут местного жителя, то никуда он не денется. А если вся их затея просто ерунда, то от срока тут ничего не зависит. И он согласился на неделю.
В течение всего последующего ожидания, Ерохин, затянутый текучкой, все же не раз ловил себя на мысли, что очень хочет быстрейшего окончания срока. Ему чрезвычайно хотелось взглянуть на этот список. Что-то подсказывало, что он найдет в нем кое-что интересное для себя. Поэтому однажды он даже не удержался, и позвонил Вере Викторовне в военкомат с вопросом, как продвигаются дела.
Она звонку не удивилась, проворчала, что задали ей работёнку, но обнадежила:
— Приходите через день — я заканчиваю.
Через день, с самого утра, Сергей стоял у дверей военкомата и дожидался опаздывавшую сотрудницу. Она задержалась на десять минут, что ее явно не украшало. Вера Викторовна и сама была недовольна этим событием, поэтому очень сухо вручила Ерохину исписанные ручкой листы, и спросила, надо ли их перепечатывать.
Сергей посмотрел на почерк — он был вполне читаем, почти каллиграфический — и попросил только штамп и печать; больше ничего не нужно. Если потребуется что-то из этого списка, то на машинке нужно будет отпечатать только отдельные фамилии и данные на этих людей. Но это потом, и то — если понадобится.
Ерохин, как бы в противовес ее сухому тону, очень сердечно поблагодарил Веру Викторовну, тепло улыбнулся ей, и успел заметить, что она тоже невольно улыбнулась. Гордый тем, как хорошо он может влиять на женщин, Ерохин отправился со списком на службу; но когда вспомнил об Оксанке, то улыбаться перестал, а вместо этого некрасиво закусил губу.
Настроение сразу же упало.
В кабинете Ерохин приступил к просмотру полученных данных. Буквально через несколько минут он громко сказал:
— Оп-паньки!
Закопавшийся в своих бумажках Плотник оторвал от них взгляд:
— Ты чего? Наследство получил?
— Что? Какое наследство?… А! Нет, просто данные попались интересные.
А попалась Ерохину запись не просто интересная, а, можно сказать, такой подарок судьбы, о котором он и мечтать-то не смел. «Куценко Александр Павлович».
«Ну, друг», — думал про себя Ерохин, — «теперь ты точно не отвертишься. Виноват или не виноват — не важно. Только попади к нам в КПЗ: а дальше я с тобой разберусь. Я умею. Будешь знать, как чужих девчонок воровать!».
В Сергее Ерохине даже не шевельнулась мысль, что это он сам пытается украсть то, что ему не принадлежит. И что все то, что он задумал — подлость и мерзость. Нет. Ерохин считал себя совершенно в своем праве, причем абсолютно искренне. Так очень часто бывает; можно сказать, к сожалению, что почти всегда.
Минут пять молча, про себя, Ерохин праздновал удачу. Наконец, он смог справиться с нахлынувшими мыслями, и продолжить работу со списком. Теперь ему работалось легко и весело. По имеющимся кратким данным о снайперах, он отбрасывал совершенно не подходящих, отделял сомнительных, и выписывал потенциальных.
Процесс работы был прерван неожиданным приездом Трубачева.
— Здравствуйте коллеги! — с порога весело закричал он. — На улице жара. И это весной! Что ждет нас летом?
— Комары, мухи и дизентерия, — довольно мрачно пошутил Валентин Плотник.
— Не переживай. Будешь пить конфискованный самогон, и дизентерия тебе не грозит. А будешь пить много — перестанут кусать комары, так как твоя кровь превратится в спирт, и ты не будешь представлять для них никакого интереса.
— Эх, Василий! — ответил Плотник, — если бы ты знал, как достал меня этот самогон. Вот опять отчет сочиняю — мрак какой-то.
Ерохин и Плотник сидели напротив друг друга. Трубачев пододвинул свободный стул к столу так, чтобы одновременно видеть обоих, и уже тихим голосом спросил:
— А что по нашему делу? Валентин?
Валентин улыбнулся. Сразу стало понятно, что у него кое-что есть.
— Я прошел всех «рыбаков», как и обещал. В общем, нашел одного, который весь тот день просидел на озере. Говорит, у всех не клевало, а у него клевало, секрет какой-то знает.
— Это ладно, пусть знает. Что ты выяснил?
Плотник выдержал эффектную паузу, но коллеги уже догадались, о чем он будет говорить. И точно:
— Не было там за весь день ни разу никакого парня с чемоданчиком. Не увидеть его, если бы он там был, нельзя. Озеро маленькое, среди степи — зарослей таких, чтобы скрыть человека, нет. Поэтому гарантию даю стопроцентную, что искомого парня там и рядом не стояло.
Трубачев уже закурил, и жестом предложил закурить остальным, протянув им свою пачку «Винстона».
— Я предполагал это, — прокомментировал он рассказ Плотника. — А у тебя, Серега, как дела обстоят?
Сергей ответил не сразу: он обдумывал, как лучше преподнести старшему коллеге своего врага, чтобы с ходу привлечь Трубачева на свою сторону.
— Вот список снайперов. Я отбрасываю тех, кто живет на периферии; оставляю только Новопетровских. Отдельно выписываю тех, кто воевал.
— Правильно. Дай взглянуть.
— Есть один парень — Александр Куценко — я с ним несколько знаком. Он кажется мне вполне подходящей кандидатурой.
— Да-а!? — Трубачев с недоумением уставился на Ерохина. — А почему?
— Скрытный, агрессивный, и безо всяких моральных принципов. Недавно из Чечни вернулся, — Ерохин мысленно перевел дух; слово вылетело, Рубикон был перейден.
— Ты же понимаешь, Сергей, что все это не является доказательством. Хотя, конечно, как местному жителю, тебе может быть виднее. Кстати, а чем сейчас Куценко занимается?
— Кажется, в городе учится… И на какие деньги, между прочим?
— Мало ли… Что ж, дело не в этом… Послушайте меня. Ты, Сергей, в армии служил?
Эта тема для Ерохина всегда была очень неприятной: ему казалось, что спрашивают с осуждением, с подковыркой. Хотя, на самом деле, это был просто его собственный, целиком и полностью, комплекс неполноценности, и ничего более.
— Ну нет, не служил, и что? — ответил он почти с вызовом.
— Да конечно ничего. Но тогда ты можешь не знать, что в нашей доблестной армии в снайпера могут записать человека со зрением в «минус семь». Или просто за всю службу не дать в руки оружия. А в личном деле это записано не будет.
Трубачев встал, и заходил по кабинету из угла в угол.
— Поэтому… Сергей, твои подопечные, они в каких округах служили?
— Все как один в СКВО.
— Отлично! Давай мне список. Я узнаю точно, кто из них настоящий снайпер, а кто так себе — только числится.
— Каким же образом, позвольте полюбопытствовать.
— Ладно, скажу. У меня есть друзья в Ростове, в штабе. Они узнают в частях все точно и досконально. По крайней мере, я на это надеюсь… А когда все будет известно, то, при необходимости, официальную бумажку уже сделать недолго… Или почти недолго..
Он схватил со стола свою папку, попрощался и вышел из кабинета, приказав заниматься своими делами, а он потом приедет, и все, что выяснит сам, расскажет.