Снежная королева

Глава 54

Ариенрод заняла свое место среди белоснежных мехов, которыми были устланы парадные носилки. Она спокойно исполняла предназначенную ей роль, ничуть не утратив поистине королевского достоинства, ставшего для нее совершенно естественным за полторы сотни лет правления. Радостные крики и насмешки тесно окружавших ее островитян, как и слезы опечаленных жителей Зимы, казались ей столь же неизбежными, как сама смерть. Сочетание этих противоположных потоков эмоций было чем-то сродни тем ненасытным вихрям, что зарождались в ее Колодце, где ждало свои жертвы Море... Но сегодня Море ждало ее. Наконец-то оно сполна утолит свой вечный голод.

Звездный Бык на фоне серебрящихся мехов напоминал скульптуру, высеченную из обсидиана, — в своей маске и черном придворном костюме. Она была удивлена тем, что он занял свое место раньше ее. Ты всегда был слишком нетерпелив, любовь моя. Но я не думала, что ты проявишь нетерпение и в этом. Она почувствовала в душе холодную тяжесть. А я вот не спешу. Нет, не спешу.

— Доброе утро, Звездный Бык. Надеюсь, ты спал хорошо?

Он отвернулся, когда она попыталась заглянуть ему в глаза, и ничего не ответил.

— Значит, ты так и не собираешься прощать меня? Вечность — слишком долгий срок, Спаркс. А нам с тобой суждено теперь вечно быть вместе. — Она любовно обвила рукой его плечи и почувствовала, как он вздрогнул, точно желая сбросить ее руку. Плечи его под тяжелым плащом показались ей почему-то шире, чем помнилось. Он ведь всего лишь мальчик, хоть и обладает силой... и слабостью настоящего мужчины...

— Что ж, по крайней мере, мы останемся вечно молодыми, — она вновь попыталась поверить в то, во что верила когда-то — в то, что скорее умрет, чем станет бедной, больной и старой...

Эскорт придворных окружил носилки; все были в бесформенных белых одеждах, лица совершенно неразличимы под одинаково белыми масками с изображениями тотемов различных родов. Шестеро подняли носилки и понесли вниз по Главной улице; остальные, держа в руках что-нибудь из инопланетных даров, образовали вокруг ее носилок некую живую стену, закрывая ее от любопытных взоров, от слишком громких и оскорбительных выкриков, а порой и грязи и мусора, летевших из толпы островитян. Казалось, одетые в белое придворные одновременно и исполняют почетный долг, и несут наказание за былые прегрешения.

Ариенрод закуталась в свой плащ из белых перьев, сливаясь с белизной мехов, растворяясь в ней: этот плащ она надевала по случаю всех торжественных церемоний и всех поединков очередного Звездного Быка со своим соперником. Под плащом на ней было лишь простое белое платье. Белый — цвет Зимы и смерти. Волосы Ариенрод свободно ниспадали на плечи, посверкивая искусно вплетенными туда бриллиантами и сапфирами. Она, единственная из присутствующих, была без маски — чтобы жители Тиамат смогли убедиться, что это действительно их Снежная королева.

Да, я их Снежная королева. Она в последний раз рассматривала богато украшенные дома городской знати, представляя, какими убогими и голыми они будут, когда лишатся разных инопланетных финтифлюшек; многие из обитателей этих домов верно служили ей долгие годы. И даже сегодня прислуживают ей. Она переводила взгляд с одного лица на другое, и придворные, явно из чувства протеста и из желания как-то выразить ей свое почтение и защитить ее от воплей толпы, запели инопланетную песню. Эти люди в белых масках, охранявшие ее, прожили на свете почти столько же, сколько она сама, — хотя никто из них, разумеется, не выглядел столь же юным. Они многократно доказывали ей свою верность, и каждый раз бывали вознаграждены за это, однако наименее полезные и наименее преданные постепенно начинали все же стареть, а потом исчезали где-нибудь в провинции. Сегодня же все они были исполнены искренней печали и сожалений — в этом она была уверена; но, как и все остальные жалобно стонущие жители Зимы, сожалели главным образом о своей собственной судьбе. Это ведь так по-человечески. Среди них не было никого, с кем ей действительно жаль было расставаться: обществом некоторых из них она порой наслаждалась, многих даже уважала, но ни один из них никогда не вызывал у нее по-настоящему теплых чувств, не способных остыть за долгие годы. Существовал только один, действительно дорогой ей человек — и с ним-то она расставаться не собиралась. Она положила руку на закрытое боевыми латами колено Звездного Быка; он тут же сердито смахнул ее руку. Но уже через мгновение, словно прося прощения, его рука скользнула ей под плащ, нежно коснулась спины, обвила талию. Ариенрод улыбнулась, и улыбка не сходила с ее лица, пока прямо перед ней на расстеленные меха не шлепнулась вонючая рыбья голова.

Значит, они уже добрались до Лабиринта... Неужели этот город так невелик? Сверху ей было видно, как в заваленных отбросами и мусором боковых аллеях толпились люди, буквально налезая друг на друга. Она мрачно, но спокойно смотрела в пустые глазницы магазинов и увеселительных заведений. Все это она видела в последний раз... И прощальное путешествие по городу чем-то напомнило ей самый первый день ее правления, запечатлевшийся в памяти столь же отчетливо, как в детстве запоминается радостная прогулка по только что выпавшему первому снегу. Первый раз и последний — это ведь почти одно и то же, ибо они замыкают кольцо всех тех событий, что были между ними.

И действительно, эти дни были удивительно похожи: те же толпы веселящихся людей, те же полупустые, заброшенные дома... Впервые она увидела Карбункул в самом конце лета, когда приехала сюда из родового поместья, чтобы принять участие в первом за сотню лет Фестивале и увидеть возвращение инопланетян. Она была из богатой и знатной семьи, все ее предки были уроженцами Зимы, однако выросла она на Тиамат, так что в смысле цивилизованности мало чем отличалась от диковатых островитян, И все иноземные диковинки, к которым она потом так привыкла, представлялись ей, наивной девочке из провинции, чудесными и удивительными.

Однако она очень быстро научилась разбираться в том, что именно инопланетяне привозили на Тиамат, — научилась понимать и странную магию их технических знаний, и их странные обычаи. А еще она узнала, чего великие правители Гегемонии хотят получить в обмен — от Тиамат и от нее, неопытной еще королевы, — и сразу начала учиться тому, как брать, ничего не давая взамен, как давать, не подчиняясь при этом сильнейшему, как выдавливать кровь даже из камня. Именно тогда она и завела себе советника — своего первого Звездного Быка, инопланетянина, чьего лица она теперь и припомнить не могла, чье настоящее имя она давным-давно позабыла. За ним последовали еще десятки Звездных Быков, пока она не отыскала этого, единственного...

А между тем Карбункул превращался в огромный космопорт, в огромный межгалактический перевалочный пункт, и она год за годом узнавала все больше о пользе высоких технологий, о том, как хрупок и уязвим человек, о тех законах, что правят Вселенной, и о тех, что правят ею самой. Чтобы узнать все, ей не хватило бы и десяти обычных жизней; она с трудом узнала лишь небольшую часть того, что хотела, за эти сто пятьдесят лет, равные всего лишь двум человеческим жизням. Но все же успела понять, что мир вокруг — это продолжение ее самой, и он, этот мир, действительно бессмертен, тогда как просто человек бессмертным стать не может. И тогда она решила оставить этому миру наследника, когда период ее правления подойдет к концу, — и тем самым освободить его, этот мир, дать ему вечную возможность впитывать знания, цвести и развиваться.

Но ее планы потерпели крах. Ей не удалось удержать в своих руках ключи от будущего Тиамат; не удалось и осуществить свой второй план — самой продолжать жить, направляя планету по избранному ею пути. Не сбылась и ее последняя надежда — удержать под своим контролем Мун... Так получилось, что вместе с этим дальнейшая жизнь утратила для нее всякий смысл. Некогда и она жила той жизнью, какой жили все остальные обитатели Тиамат, но это было слишком давно. Она и представить себе не могла, что вернется к той, прежней жизни. Ведь даже если бы островитянам было запрещено варварски уничтожать любую инопланетную технику, забытую в Карбункуле после отлета чужеземцев, все равно и столица, и вся планета весьма скоро не будут иметь ничего общего с тем процветающим перекрестком космических дорог, каким Тиамат была во времена правления Снежной королевы.

Некогда она верила — верила твердо, — что Мун, ее дитя, ее клон, поможет ей возродиться вновь, воплотив в себе ее лучшие черты, и тогда она, Ариенрод, легко расстанется с собственной жизнью, доиграв до конца свою роль в традиционном спектакле; и смерть станет для нее, точнее, для ее тела лишь последним новым опытом, еще одним ощущением среди множества иных, пережитых ею, а жизнь — такая, какой знала ее она, — просто перестанет для нее существовать.

Но потеряв Мун и обретя вместо нее Спаркса, она начала строить новые планы, основанные на продолжении ее собственной жизни. И прежние идеи утратили для нее всякий интерес. Она словно забыла, что в итоге и она и ее возлюбленный неизбежно начнут стареть, и тяжело, почти невозможно будет удержать на Тиамат власть Зимы. Нет, она не забыла об этом — просто перестала об этом думать, ибо желание жить и править планетой по-своему было в ней сильнее всего остального.

Но она проиграла, подписала свою полную и безоговорочную капитуляцию. Этот рассвет станет последним в ее жизни, и она превратится в очередную, быстро преданную забвению Снежную королеву. Целая череда их прожила свою жизнь безо всякого смысла... Нет, она не желала умирать так! Она же не успела оставить грядущему никакого наследия! Да пусть они будут прокляты, ненавистные инопланетяне! Эти ублюдки разрушили все ее планы и осуществили свои собственные. Будь проклята жалкая тупость островитян, этих самодовольных вонючих скотов, которые с превеликой радостью расстанутся с тяжким для них бременем знаний!.. Глаза ее сверкали от бессильного бешенства.

— В чем дело, Ариенрод? Неужели до тебя все-таки дошло, что это конец?

Она так и застыла, не сводя глаз со Звездного Быка. «Кто ты такой?» — Эти слова она еле выдохнула, но они заглушили для нее даже рев толпы.

— Кто ты? Ты не Звездный Бык! — Она резко высвободилась из его объятий. Спаркс... О боги, что они сделали с ним?

— Ты ошиблась, Ариенрод. Я твой Звездный Бык, и не говори, что уже успела забыть меня. — Он крепко стиснул ее руку. — Всего-то пять лет прошло. — Он повернул свою голову в черном шлеме так, чтобы она смогла как следует разглядеть в прорезях маски его глаза — безжалостные глаза цвета влажной земли, с длинными темными ресницами...

— Герне! — она была потрясена. — Это невозможно... боги, как ты мог так подло со мной поступить! Ты, немощный урод, да я давно забыла тебя! Ты не имеешь права находиться здесь, я не позволю!.. — Спаркс... черт возьми, где же ты! — Я скажу им, что ты не Звездный Бык!

— А им все равно! — Она поняла, что он улыбается, под маской. — Им безразлично, кого из инопланетян топить в море. А тебе разве нет?

— Где он? — истерически выкрикнула Ариенрод. — Где Спаркс? Что ты с ним сделал? И почему?

— Значит, ты действительно так сильно любишь его? — Герне вздрогнул. — Так сильно, что не можешь расстаться с ним, даже отправляясь на тот свет? — Он издевательски хмыкнул. — М-да! И все-таки недостаточно сильно, чтобы позволить ему остаться живым... без тебя... но с твоим двойником! Жадничаешь даже перед смертью, Ариенрод! А я вот поменялся с ним местами только потому, что он не настолько любит тебя, чтобы ради тебя умереть — в отличие от меня. — Он прижал ее руку, которую до сих пор сжимал в своей, ко лбу. — Ты моя, Ариенрод... ты такая же, как я, мы с тобой из одного теста. Этот цыпленок тебе не пара; он никогда так и не стал настоящим мужчиной, чтобы оценить тебя по достоинству.

Она отстранилась от него, закуталась в плащ.

— Если бы у меня был нож, Герне, я бы тебя убила собственными руками! — Я бы голыми руками задушила тебя...

— Неужели ты не поняла, чего я хочу? — Он снова усмехнулся. — Кто еще, кроме меня, захотел бы провести вечность в твоем обществе? Ты уже однажды пыталась убить меня, сука. Жаль, что тебе это не удалось. Ну а теперь пришла пора и мне осуществить свои желания. И отомстить тебе. Теперь ты моя навек, и если ты вечно будешь ненавидеть меня за это, тем лучше: тем сильнее ты будешь наказана. Но, как ты и сама говорила, любовь моя, «вечность — это слишком долго».

Ариенрод еще плотнее закуталась в плащ и закрыла глаза, чтобы не видеть перед собою Герне. Однако даже сквозь пение своей свиты слышала вопли и отвратительный шум толпы; эти звуки окружали ее со всех сторон, проникали ей прямо в душу, делали ее отчаяние невыносимо тяжелым и мучительным.

— Разве тебе не интересно, как мне это удалось? Кому принадлежала сама идея? — Язвительный голос Герне сливался с гулом толпы. Она ему не ответила, понимая, что он так или иначе расскажет ей. — Это все Мун. Твой клон, Ариенрод, твое второе «я». Она все устроила... и она, в конце концов, отняла его у тебя. Да, она действительно плоть от плоти твоей... кроме нее, на такое была бы способна только ты сама.

— Мун? — Ариенрод стиснула зубы, не раскрывая глаз. Впервые — она и припомнить не могла, за сколько лет, — она испугалась, что прилюдно потеряет власть над собой. Ничто на свете не имело для нее большего значения, ничто не могло сломить ее — только это. Значит, последний удар был нанесен, по сути дела, ею самой! Нет, черт побери, эта девчонка никогда не была мною — она совсем не такая, как я. Это моя очередная ошибка! Но они ведь обе любили одного и того же человека — Спаркса — с его летними зелеными глазами и пламенем рыжих волос...

Значит, ее собственная испорченная копия не только выказала неповиновение, но и украла, отняла у нее возлюбленного. И заменила его этим... этим! Ариенрод снова взглянула на Герне, впиваясь ногтями себе в руку. В воздухе чувствовался запах моря — они уже достигли нижних уровней. Конец последнего путешествия Снежной королевы был близок. Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть оно кончится иначе! Она сама не знала, кого просит об этом — нет, не инопланетных богов, в которых не верила, и не Хозяйку... нет, наверное, все-таки Хозяйку, что готова была отнять у нее, своей жертвы, жизнь, равнодушная к ее, Ариенрод, вере.

Став королевой, Ариенрод верила только в свое собственное могущество. И только теперь, лишившись всей своей власти, она вдруг почувствовала, что задыхается от беспомощности — полной, абсолютной, как если бы уже тонула в холодных водах моря...

Процессия достигла последнего поворота в самом конце Главной улицы и по широкой лестнице начала спускаться к воде. Любителей зрелищ здесь оказалось еще больше, чем наверху, люди толпились, налезая друг на друга; вокруг Ариенрод высилась плотная стена из мерзкой живой плоти и скотских отвратительных физиономий. То радостные, то печальные крики взлетали над толпой вслед плывущим к морю носилкам Снежной королевы, и воплям этим вторило многократное эхо, отраженное стенами огромной искусственной пещеры — гавани Карбункула. Волны влажного холодного воздуха внешнего мира уже захлестывали Ариенрод. Ее била дрожь, однако на лице по-прежнему была маска несокрушимой гордости.

Дальше, впереди, она увидела трибуны, выстланные красной тканью, и на них ряды скамей, где уже восседали наиболее знатные из инопланетян и местных старейшин. Она заметила среди них премьер-министра и членов Ассамблеи — уже без масок, видимо, считавших ниже своего достоинства участие в дурацком карнавале, однако с напряжением ждавших завершения ритуала. Все это она уже видела, по крайней мере, раз десять, но лишь один раз, самый первый, чувствовала нечто похожее, когда, став королевой, стояла у пирса и смотрела, как в свой последний путь по ледяным волнам отправляется ее предшественница, королева Лета.

Во все же остальные разы церемония жертвоприношения являла собой всего лишь костюмированные репетиции, необходимые при подготовке такого празднества, как Смена Времен Года. Во время этих репетиций тоже выбирали королеву-однодневку и все было как полагается — и Ночь Масок, и все остальное, — только по приказу Ариенрод в море топили кукол, а не живых людей.

За эти годы лишь она сама и члены Ассамблеи остались внешне такими же. Не изменился и сам ритуал, только на этот раз зрители увидят настоящую смерть Снежной королевы; будет положен конец и всем ее попыткам вырваться из оков Гегемонии, из оков той системы, вечным символом которой являются эти люди. Она терзала тонкую мягкую ткань своего платья. Ах, если бы только можно было захватить их всех с собой! Но теперь уже поздно, слишком поздно — для всего на свете.

Наконец она увидела королеву Лета; та стояла у самого пирса, посреди небольшой площадки между затянутыми красным трибунами, и свинцовые волны плескались почти у самых ее ног. Маска ее была столь прекрасна, что в душе Ариенрод невольно шевельнулось восхищение. Но ведь маска эта тоже сделана дочерью Зимы! Впрочем, кто знает, какое простенькое личико островитянки скрывается под этой дивной маской; какое коренастое тело и тупенькая головка спрятаны под шелковистым зеленым коконом блестящей, похожей на рыбачью сеть ткани. Перспектива увидеть глуповатую рыбачку на том месте, которое только что занимала она, Ариенрод, вызвала у нее приступ тошноты.

Герне подле нее хранил молчание, молчала и она сама. Интересно, думала она, что он чувствует, глядя на своих земляков и готовое принять жертву море? Лицо его было скрыто маской. Черт бы все это побрал! Она молила, чтобы хоть сейчас он пожалел о своем поступке, хотя бы отчасти почувствовал то отчаяние и тоску, какие испытывала она на развалинах созданного ею мира. Пусть смерть принесет мне забвение! Раз уж я должна встретить ее вместе с ним, символом всех моих неудач и просчетов, сознавая, что моя вина куда тяжелее, чем у всех этих чертовых инопланетян, вместе взятых!

Носилки пронесли почти к самому краю пирса. Сопровождавшие Снежную королеву придворные остановились чуть поодаль, давая возможность опустить носилки. Потом три раза обошли носилки кругом, сложив свои инопланетные подношения на корме ее «лодки», распевая прощальную песню во славу Зимы. Потом они остановились и стали поочередно подходить к ней и низко кланяться, и она даже смогла расслышать их последние горестные слова, несмотря на невыносимый шум вокруг. Потом они гуськом пошли прочь. Некоторые, проходя мимо, в последний раз подносили к губам краешек ее плаща. Некоторые даже осмеливались коснуться ее руки — самые старые и преданные ее слуги, бывшие с ней рядом почти весь долгий срок ее правления, — и их искренняя печаль неожиданно тронула ее до глубины души.

Печальных придворных сменили островитяне, поющие хвалу грядущему золотому веку. Она потупилась, не желая ни видеть, ни слышать их. Они тоже трижды обошли ее носилки, бросив туда свои подношения Хозяйке — жалкие грубые бусы из раковин и камешков, ярко раскрашенные рыбьи плавательные пузыри, пучки увядшей зелени и цветов.

Когда островитяне закончили свою песнь, над толпой вдруг повисла такая гнетущая тишина, что Ариенрод даже смогла расслышать, как постукивают и поскрипывают у причалов суда, и заметила, что в море, недалеко от берега собралась большая группа лодок со зрителями. Карбункул высился над ними, точно грозовая туча, готовая разразиться страшной бурей, но здесь ей была видна не только темная, простершаяся над морем тень гигантского города, но и светлое, серовато-зеленое море вдали. Открытое море... бесконечное... вечное... Разве удивительно, что мы поклоняемся морю как божеству? Вдруг, в самый последний миг, Ариенрод вспомнила, что и сама некогда верила в морскую Богиню...

Маска королевы Лета заслонила открывавшуюся перед нею морскую даль: перед Ариенрод оказалась теперь та, что готовилась занять ее трон.

— Ваше величество, — королева Лета поклонилась ей, и Ариенрод вспомнила, что она все еще королева — что смерть еще не наступила. — Вы прибыли, наконец. — Голос звучал неуверенно и казался странно знакомым.

Ариенрод высокомерно, по-королевски кивнула, вновь обретая власть над собой — единственную власть, которая у нее еще осталась.

— Да, — проговорила она, вспоминая слова ритуального ответа, — я пришла, чтобы начать иную жизнь. Я — воплощение Моря; и подобно тому, как прилив сменяется отливом, а одно время года другим, должна изменяться и я. Зима завершилась, снег тает, растворяясь в водах морских, и возрождается в виде теплых благодатных дождей. — Голос ее звенел под сводами гигантской искусственной пещеры. Происходящее действо транслировалось множеством скрытых телекамер прямо на экраны, расположенные повсюду на улицах города.

— Лето следует за зимой подобно тому, как ночь сменяет день. Море соединяется с землею. Лишь соединившись вместе, две половинки образуют единое целое; кто способен разделить их? Кто не даст им соединиться вопреки Судьбе в положенном месте и в урочный час? Великие стихии рождены силой, превосходящей все сущее. Их истинность непреложна и верна для всей Вселенной! — Королева Лета в широком жесте раскинула руки и повернулась к толпе.

Ариенрод чуть напряглась. Сама она ни на одной из репетиций не произносила подобных слов и никогда не слышала их. Над толпой пронесся шепот; Ариенрод охватило какое-то колючее беспокойство.

— Кто отправляется с тобой в путь, чтобы тоже стать иным?

— Мой возлюбленный, — Ариенрод старалась говорить ровным тоном, — ибо он подобен земле, слившейся с морем. И этот союз не может быть нарушен. — Холодный ветер ожег ей глаза. Герне молчал и оставался недвижим, ожидая своей участи с достойным восхищения стоицизмом.

— Да будет так. — Голос королевы Лета чуть дрогнул. Она протянула руки, и двое островитян тут же подали ей два маленьких сосуда с темной жидкостью. Королева Лета сама поднесла один сосуд Герне; он с явной охотой принял его. А второй она предложила Ариенрод. — Выпьешь ли ты это, полагаясь на милость Хозяйки?

Ариенрод почувствовала, как онемели ее губы, — она не желала повиноваться и давать ответ, но все же выговорила:

— Да.

В сосуде был сильный наркотик, призванный уменьшить ее страх и замутить сознание. Герне, приподняв маску, залпом выпил темную жидкость и поморщился. Ариенрод прежде была твердо намерена отказаться от наркотика, чтобы до, конца своей, уходящей в сиянии славы жизни сохранить ясное сознание. Но сейчас ей хотелось лишь забвения.

— Во славу Хозяйки. — Она ощутила едкий запах и вкус трав, и уже после первого глотка горло онемело. Теперь жидкость казалась совершенно безвкусной.

Выпив все до дна, она передала сосуд королеве Лета и тут же заметила островитян, которые несли веревки, чтобы привязать их с Герне к носилкам и друг к другу, не оставляя им ни малейшей надежды на спасение. Ледяной ужас сковал душу Ариенрод, от страха у нее потемнело в глазах. Убейте меня, ради всех богов! Убейте сейчас! Она пыталась определить, подействовал ли уже наркотик и начало ли неметь тело. Герне гневно оттолкнул островитян, когда те попытались связать его; она заметила, как вздулись мускулы у него на плечах, и эта его слабость вдруг пробудила в ней силы. Она сидела абсолютно спокойно, покорно позволив островитянам связывать ее по рукам и ногам; потом они накрепко привязали ее к Герне и прикрутили их обоих к носилкам. Хотя носилки и имели форму тупоносой лодки, Ариенрод прекрасно знала, что в днище этого хрупкого суденышка, скрытом под грудой мехов и подношений, заранее пробиты отверстия, а потому лодочка пойдет ко дну почти сразу. Она ничего не смогла поделать ни со своими руками, судорожно цеплявшимися за веревки, ни со своим телом, которое упорно противилось невольной близости Герне. Он даже удивленно повернул к ней свое скрытое маской лицо, но она на него смотреть не пожелала.

Королева Лета вновь стояла теперь рядом с ними, однако смотрела не на них, а, повернувшись лицом к морю, произносила последнюю торжественную молитву. Полная тишина, воцарившаяся над толпой, продолжалась еще несколько минут после того, как она умолкла, и в этой затянувшейся тишине чувствовались нетерпение и неприязнь. Толпа ждала лишь последнего знака. Ариенрод чувствовала, как тело ее и члены словно погружаются в сладкий благодатный сон, как слабеет ее позвоночник. Однако разум оставался ясным, даже слишком ясным. Неужели наркотик действует только так? Что ж, пусть хоть тело ее не сможет предать свою хозяйку — оно стало слишком тяжелым и безвольным; значит, ей будет даровано достоинство и в смерти — вне зависимости от ее собственного желания.

Однако вместо того, чтобы дать знак и отойти в сторону, королева Лета снова повернулась к Ариенрод.

— Ваше величество, не желаете ли... — Ариенрод насторожилась, услышав в ее голосе настойчивость, — взглянуть перед смертью на лицо той, что сменит вас?

Ариенрод непонимающе уставилась на нее, чувствуя, что и Герне тоже крайне удивлен. Согласно традиции, новая королева не должна была снимать маски, пока лодка не уплывет в море и толпе не будет дан соответствующий знак. Но эта женщина, уже один раз нарушившая ритуал... Неужели она так глупа?

— Я желала бы видеть твое лицо, да, желала бы. — Онемевшие губы повиновались с трудом.

Королева Лета придвинулась к носилкам совсем близко, так, чтобы ее не могли разглядеть в толпе, и медленно сняла маску.

Водопад серебристых волос рассыпался по ее плечам. При виде ее лица у Ариенрод перехватило дыхание. Те островитяне, что стояли кольцом вокруг носилок, тоже ахнули. Ариенрод слышала, как они испуганно бормочут что-то, ибо наяву всем им явилось чудо: у девушки было лицо Снежной королевы.

— Мун... — даже не прошептала — прошелестела Ариенрод, не сдержавшись. Однако не дрогнула, не вскрикнула — точно не находила в этом ничего сверхъестественного, невероятного, невозможного... И все-таки не зря! Все-таки я старалась не напрасно!

— Боги, — прохрипел Герне. — Как тебе это удалось, Ариенрод?

Она только улыбнулась.

Мун тряхнула волосами, сейчас ей была безразлична толпа; на лице ее было написано прощение и сострадание.

— Смена Времен Года наступила... благодаря вам... вопреки вам, ваше величество! — И она вновь надела маску, скрывая свое лицо.

Островитяне, окружавшие носилки, отступили, испуганно переглядываясь. «Это же королева! Еще одна Снежная королева! Это великий знак!..» Они хорошо рассмотрели трилистник предсказательницы на шее у Мун и теперь показывали на татуировку пальцами и перешептывались.

Герне с трудом заставил себя засмеяться.

— Тайна раскрыта... наконец-то тайна раскрыта! Она побывала в других мирах и теперь знает, кто она такая.

— Что? Что это ты говоришь, Герне? — Ариенрод тщетно пыталась повернуться к нему.

— Предсказатели есть на всех планетах! Ты ведь никогда об этом не знала, верно? Ты даже не подозревала об этом. А твои напыщенные болваны... — он глянул в сторону инопланетян, занимавших лучшие места на трибунах, — ровным счетом ничего не понимают! — Смех у него вышел сдавленный.

Предсказатели есть повсюду?.. Неужели это правда? Нет, это несправедливо! Мне еще так много хотелось бы узнать! Она закрыла глаза, не в силах сосредоточиться ни на чем. Но все-таки это было не напрасно...

Хор стонов и проклятий вновь зазвучал громче, неумолимый, как Смена Времен Года. Зрители нетерпеливо требовали казни. Все чувства этой толпы — и горе, и вина, и ненависть, и враждебность, и страх — изливались сейчас в хрупкое суденышко, переполняя его, грозя затопить его беспомощных пленников еще до того, как они исчезнут в пучине вод. Ариенрод больше не противилась прикосновению тела Герне, благодарная ему за то, что он согласился разделить с ней это тяжкое испытание, последние мучительные мгновения перед смертью... вместе с ней совершить переход в иное измерение. За свою долгую жизнь она видела слишком много изображений рая и ада и теперь имела возможность выбирать... Надеюсь, мы создадим свой собственный... рай или ад?

В последний раз осмотревшись, она увидела, как Мун отступила в сторону, открывая путь к воде. Она готова была взорваться от напряжения — взорваться проклятиями, которые невозможно будет снять никогда, даже ей самой... Но почему так страдает Мун? Я бы радовалась... Она была не в состоянии даже сообразить, почему ей так кажется, да и радовалась бы она на самом деле или все-таки нет... Она в последний раз заставила себя собраться с мыслями, чтобы сказать свое последнее слово, прежде чем Мун отдаст роковой приказ.

— О мой народ... — ее почти не было слышно из-за криков и шума толпы. — Зима кончилась! Служите своей новой королеве... как служили старой. Ибо теперь вами правит Лето. — Она опустила голову, успев быстро посмотреть на Мун и спросить:

— Где... он?

Мун слегка повела головой, в глазах ее плеснулась глубоко упрятанная ревность, однако она выполнила последнюю просьбу Снежной королевы. Проследив за ее взглядом, Ариенрод увидела Спаркса, который стоял среди наиболее почетных гостей из числа островитян возле роскошного пустого кресла, предназначенного для королевы Лета. Но глаза его были закрыты. Он то ли не желал видеть ее последние мгновения, то ли просто боялся, что его королева случайно поднимет голову и на прощание увидит его... Ему жаль... ему действительно меня жаль. Ариенрод снова посмотрела на Мун. И ей тоже. Им обоим жаль меня, И только теперь она вдруг удивилась, сколь равнодушна жизнь к чужим чувствам, сколь она несправедлива и неразумна...

Горящие глаза Герне, казалось, с нетерпением ждали, когда она наконец повернется к нему — он, конечно, понимал, кому принадлежат ее мысли в эти последние минуты.

— Это навсегда... Герне.

Он покачал головой.

— Нет, жизнь не вечна. Вечна только смерть. А жизнь... длится очень недолго.

— И все-таки мы живы, пока кто-то помнит нас. А они теперь никогда меня не забудут! — Теперь ей казалось, что лицо Мун, ее второго «я», заслонило от нее все, и не было больше ни сил, ни желания смотреть на Мун или на Спаркса. Никогда не оглядывайся назад...

Мун воздела руки, протянув их навстречу волнам, и высоким голосом, словно чайка среди бури, перекрывая ропот потерявшей терпение толпы, провозгласила:

— О, Хозяйка, Матерь наша, прими этот бесценный дар и верни его девятикратно! Да утонут в твоих водах грехи наши, да обновятся наши души, и пусть новая жизнь придет на нашу землю! Но не воскрешай Зиму, пока не придет ей пора... возродиться! — Мун почти незаметно покачнулась при этих словах. — И пусть на Тиамат правит Лето!

Ариенрод почувствовала, как качнулись носилки, и увидела прямо перед собой тяжелые, свинцовые волны. Прилив был высок, и вода билась у пирса так, что ледяные брызги ее напоминали осколки стекла. Пусть все свершится! Жизнь моя прошла не напрасно. Гул толпы звучал теперь точно гимн будущему, гимн во славу ее, Снежной королевы. Носилки коснулись воды и поплыли; Ариенрод склонилась над водой и смотрела на свое отражение до тех пор, пока оно не приблизилось к самому ее лицу и не исчезло...