Снежные кружева [СИ]

Часть 4. Евгений

И вот теперь я нахожусь в этой самой Орловке. Домов тут вроде бы немного, да только если в каждый пойду стучать и спрашивать, не знают ли Юлю Никольскую, то могу нарваться на какого-нибудь неадекватного Алёшку. Решаю, что дома у Маши, за чашечкой липового чая и спрошу, где Юля живёт, если не уехала она отсюда снова. Они ведь почти ровесницы, должны быть знакомы друг с другом. Или я слишком раскатываю губы? Вдруг Юлька неправильный адрес назвала, когда домработницей к нам устраивалась?

Мы приближаемся к калитке. Маша открывает её, и та скрипит, как заунывная скрипка на последнем издыхании. Смазать бы её маслом не помешало. У меня, кажется, было в машине… За доброту ведь добротой следует платить.

Небольшой дворик завален снегом, который легко достаёт мне до пояса. Когда же он стает, если не вывозить?

— Закройте калитку, не хватало ещё, чтобы соседские собаки снег тут мне пометили, — кивает Маша и достаёт из кармана своего пуховика ключ.

Её сугробы жалко, что ли? Или боится, что запах дурной поднимется? Так ведь он всё равно в лёд превратится…

Я закрываю калитку, морщась от протяжного воя той, и поднимаюсь следом за девушкой по шатающемуся крыльцу. Эта деревня и дома, стоящие тут, нагоняют тоску. Я как будто оказался в прошлом столетии, в военное время, когда всё было серым и мрачным. Оказываюсь на небольшой веранде, и душа начинает радоваться, потому что внутри чисто и опрятно. А я ненароком подумал, что меня встретит толпа крыс и мышей… На подоконнике стоят банки с соленьями, и у меня во рту появляется стойкий привкус груздей, которые хрустят на зубах… Купить у неё, что ли, баночку?

Мария открывает ещё одну дверь и приглашает меня в дом. Она не снимает пуховик и сразу же приближается к печи. Настоящая печка! Давненько не видел её.

— Вы пока садитесь к столу, я разожгу огонь, тепло быстро станет, — кивает она в угол кухни, где стоит деревянный стул в окружении таких же табуреток.

— Не женское это дело — печку топить, Мария, — останавливаю я свою новую знакомую и приближаюсь, поймав на себе её ошеломлённый взгляд. — Позвольте спички и лучину?

Она отдаёт мне коробок вместе с щепкой и продолжает с недоумением разглядывать меня. Так и хочется сказать, что я не музейный экспонат, но я держу эти мысли при себе. Обидится ещё. А мне союзник в её лице пока очень и очень нужен.

— Вы пока ставьте чайник, я умею топить печь. Не волнуйтесь! Дом вам не разнесу.

Она улыбается уголками губ и подходит к газовой плите. Я баллоны эти бордовые уже сотню лет не видел. Такое ощущение, словно реально в музее оказался.

Открываю заслонку дымохода и принимаюсь разжигать огонь. Ещё в походах, помнится, делал всё это при помощи камней, поэтому проблем со спичками не испытываю. Уже скоро поленья начинают потрескивать, а от печи идёт такой жар, что я снимаю куртку и вешаю её на крючок около двери.

Мария наливает чай, и аромат липы проникает в носовые пазухи, витает в них, пробуждая желание поскорее сделать глоток этого напитка, пахнущего мёдом. Наверное, переел в детстве липовый мёд, раз теперь проходит такая ассоциация.

Я присаживаюсь за стол и обхватываю руками кружку. Тепло разливается по организму, согревая его, как материнские объятия. Оказывается, я всё-таки замёрз. Вот же! Главное не разболеться, а то буду встречать Новый год на больничной койке, потому что если я простываю, что случается крайне редко, то непременно попадаю в белые стены палаты…

Подношу кружку к губам и делаю глоток. Стон наслаждения, больше похожий на мычание, срывается с губ, и мне становится немного стыдно.

— Евгений, а как вы сюда попали? — спрашивает Мария.

— Ну как же? Вы забыли? Отелло разбил лобовое стекло в моей машине, и вы пригласили меня на чашечку горячего чая… Ох уж эта девичья память…

— Я не об этом, — смущённо улыбается девушка, и на её щеках появляется румянец. — И, между прочим, Лёшу вы не видели. Это мог сделать кто угодно, с вашей машиной.

— Ну да… Белки в снежки решили поиграть, — покачиваю я головой. — А если вы о том, как я забрался в эту глушь, то у меня здесь дело. И вам, Мария, возможно, удастся мне помочь.

— У меня? — глаза Маши широко распахиваются, я бы даже сказал — лезут из орбит. Она пожимает плечами и выжидающе смотрит на меня.

— Вы!.. Надеюсь на это. Я ищу девушку с фамилией Никольская.

Маша внезапно начинает кашлять, поперхнувшись чаем. Она даёт мне понять, что Юльку знает… И притом очень хорошо.

— А вам какая именно Никольская нужна? — задаёт она вопрос откашлявшись.

— Юля, — отвечаю я и вижу, как в мгновение меняется выражение лица Марии. — Что-то не так?

— Вы опоздали на четыре года, — глухо шепчет она, переводя взгляд на окно. — Юля умерла во время родов.

Я со свистом выдыхаю весь воздух, скопившийся в лёгких. Виски сдавливает тисками. Юля. Умерла. Она же молодая совсем была! Как же так? Чёрт!

Стоп! Она умерла во время родов! Значит, ребёнок всё ещё жив!

— А ребёнок? — спрашиваю я. — Что с ребёнком?

Мария принимается часто дышать и смотреть на меня перепуганными глазёнками.

Ну давай! Скажи, что он жив! Что мой сын или дочь живы!!! Ну!!!

— Что с ребёнком? — цежу я сквозь зубы, стараясь сделать интонацию твёрдой.

— Он… Он… Ребёнок… То… Он тож…

Входная дверь открывается, и мы с Марией резко оборачиваемся в её сторону.

— Машунь, Петрушка ждал не захотел больше, увидал в окошко, что ты идёшь, и к мамочке проситься начал! — произносит вошедшая с маленьким ребёнком старушка и смотрит на нас, а я на него…

На мальчика в забавной шапке-ушанке с раскрасневшимися носом и щёчками…