Сны сирен

XXIII. СОН В СНЕ

– Мы все живем понравившимися образами. Тупо копируем их. Примеряем на себя как одежду. Что-то подходит и остается на нас надолго, а что-то – навсегда. Мы смотрим фильмы, читаем книги, слушаем музыку и вдруг – вот оно! Это мое! Ты выхватываешь это нечто и прямиком в сердце – бац! Тебе кажется, что эта вещь буквально создана для тебя, эта мелодия трогает твою душу, потому что написана для тебя, для этого вот момента, или вот этот герой такой же, как ты. Он так же мыслит, так же действует (ты-то уверен, что ты поступишь так же при других обстоятельствах). В общем, ты хватаешь частицу информации и прижимаешь к себе, уверенный в том, что она дополняет твою личность, подчеркивает твою индивидуальность. Но ты и понятия не имеешь, что на самом деле ты только что изменился. ТЫ СТАЛ ДРУГИМ. Ты – это уже вовсе не ты. Эта музыка, этот фильм, этот книжный герой были неким ключом, который запустил программу к хранящейся внутри тебя информации, и начался процесс изменения. Ты становишься другим. Потому что так должно быть. А если бы кто-то не написал эту мелодию-ключ? То программа бы не запустилась. А значит, весь замысел насмарку. Поэтому люди, которые пишут все эти вот ключи, очень важны для НАС. Потому что без них не будет ИГРЫ.

– Это слишком сложно для меня, Сикарту! Сам посуди, еще вчера я понятия не имел о мире снов, а сегодня ты рассказываешь мне о какой-то глобальной игре, в которую кто-то там играет. И мы в ней вроде фигур на шахматной доске… Выходит, я просто пешка?

– Ну… – Сикарту поправил волосы и наклонился к огню. Лицо его осветилось. Лицо нависло надо мной. Оно было так близко, что я разглядел поры на коже. – Представь себе шахматы, в которые не просто играют по общепринятым правилам, но, в зависимости от хода игры, постепенно меняют и сами шахматы, и эти правила. И играешь ты не на плоскости, а на бесчисленном количестве плоскостей и с бесчисленным количеством постоянных изменений. Однако ты все равно должен просчитывать каждый ход. Это вполне возможно. Вот тебе и ответ. Ты не пешка. Но мог ею быть. Или можешь ею стать, если так задумано ИГРОКОМ.

– Кем?! – У меня начинает кружиться голова от этой эзотерической путаницы.

– Если б ты узнал всю правду, ты бы не смог жить. Просто закончил бы свое существование. Тебе и так повезло. Ведь ты сейчас в Саду Сирен. – Сикарту усмехнулся. – Или где ты сейчас на самом деле? А?

Он еще ближе наклонился ко мне. Я даже почувствовал его запах. Не человека и не зверя – какой-то другой аромат, скорее растительный, незнакомый. Любой в этом случае отодвинулся бы от собеседника, но я не стал. Между нашими лицами было сантиметров двадцать. Справа горел костер. Пламя было ярким и высоким, но тепла не давало. Зато очень хорошо освещало нас. Сикарту сидел по-турецки. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Я думал, что Сикарту сейчас скажет что-то очень важное. А он, похоже, просто издевался. Поэтому молчание нарушил я сам:

– Так что же, ты хочешь сказать, что мы вовсе не в Саду Сирен?

– Что ты… Я всего лишь хочу сказать, что ты сам понятия не имеешь, где находишься. А главное, ты совсем забыл, зачем ты здесь.

– Я здесь, чтобы спасти Херста.

– Так чего ж ты расселся? Думаешь, что так можно кого-то спасти?

– Но я не знаю куда идти! И мы очень устали.

– Это же сон. Ты не можешь устать. Тебе это снится. Вставай и ищи то, зачем ты сюда явился!

– Где искать? Вокруг полная темнота!

– Куда… Иди в Сад Сирен. Ты же шел туда. Разве нет?

– Но мы же и так в Саду Сирен!

Сикарту встал, обошел костер и исчез из виду. Лишь изредка я видел, как пламя бликует на его блестящей смуглой коже… А потом он появился у меня за спиной. Я резко обернулся. Сикарту наклонился ко мне и сказал:

– Все не так, как кажется. И растворился в темноте.

Все не так, как кажется… Все не так, как кажется… Долбаные загадки снов! Что я должен сделать, чтобы хоть как-то приблизиться к тому, зачем я пришел? И нужно ли мне то, зачем я пришел? Тебе когда-нибудь хотелось проснуться во сне? Очень сильно? Так, что все… Достал этот сон, а проснуться все равно не можешь и устало смотришь на меняющиеся образы, наблюдаешь за надоевшим сюжетом…

Как-то мы с тобой, по ошибке можно сказать, съели какую-то омерзительную кислоту. Нас прикололи «друзья», с которыми мы больше не общаемся. Принесли на домашнюю вечеринку белый порошок, сказали, что это продвинутая форма «спидов», мы и повелись. Делать было нечего – суббота, вечер, домашняя обстановка. Решили попробовать и поболтать, слушая музыку. Однако через какое-то время я понял, что нас ждут несколько часов совсем иного «веселья». Первым недобрым симптомом было то, что у меня перед глазами начали сливаться рисунки на обоях. Они сначала лишь мирно «дышали», но вскоре забились в истерических конвульсиях. И вот в конвульсиях уже бьется все – узоры на шторах, следы прохожих на первом снегу за окном, фотографии и строчки текста в глянцевых журналах. Было очень неприятно, хотелось сбежать от этого кошмара. Но бежать было некуда. Ты, помнится, наорала на наших придурков – «друзей», они пребывали в том же измененном состоянии и, в отличие от нас, получали от этого явное удовольствие. Они хихикали в ответ и показывали пальцем на расцветающую гигантскими узорами-цветами большую тарелку, висевшую на стене в кухне. Тарелка действительно выглядела чудовищно. Я купил ее в Стамбуле. С обратной стороны размещались подпись автора и приписочка «Напс! made». Если б создатель этого чуда увидел свое творение сейчас, он наверняка бы наделал в штаны. Причудливые восточные узоры стали объемными живыми цветами и стремительно вырастали до небывалых размеров. Еще чуть-чуть, и они поглотят кухню, размазав нас по стенам. Нужно было что-то делать, но делать было нечего, поэтому я взял тебя за руку и увел в гостиную. Мы упали в кресло, я предложил переждать. Рано или поздно глюк закончится, и мы вернемся в реальность. И вот мы сидели, прижавшись друг к другу, а вокруг нас бурлил тропический лес из невиданных растений, в которые превратились все предметы в комнате, имеющие узоры.

Когда ты ждешь окончания трипа и очень не хочешь свалиться в бед-трип, есть только один способ выдержать: нужно найти среди этого агрессивного безумия что-нибудь успокаивающее и родное. Нечто, насквозь пронизанное позитивом. Я поразмыслил мгновение и двинулся, перешагивая через извивающуюся, поднимающуюся к коленям растительность, в спальню, снял там с гвоздя, принес в зал и поставил прямо перед креслом большую, напечатанную на пенокартоне фотографию, что подарила мне когда-то на день рождения наша хорошая подруга-фотограф. Снимок, который она сделала в Латинской Америке. Мне он сразу понравился. В нем было нечто волшебно-домашнее. Множество синих лодок, связанных между собой. Не меньше сотни, а то и все полторы. И один-единственный человек, обходя лодки, смотрит, все ли с ними в порядке. Вроде ничего особенного, просто лодки и просто рыбак. Но я увидел в фотографии важный смысл. Эти лодки… они были ДОМА. И у лодок был человек, который о них заботится. Большая дружная семья, и все ее существование наполнено смыслом… В общем, не нужно быть профессиональным психологом в области лодок, чтобы понять: в душе у этих суденышек царят мир и гармония. Автор снимка выставила эту фотографию на благотворительной выставке-аукционе и назначила запредельную стартовую цену. Я честно хотел купить, но, признаться, у меня не было такой суммы. В итоге лодки ушли кому-то другому. Естественно, тот, другой, пребывал в полнейшей уверенности, что это единственный экземпляр. После аукциона я подошел к подруге и, вздохнув, сказал: мне очень-очень понравились «Лодки», как жаль, что они ушли кому-то, да и вообще жаль, что ушли, хотя, конечно же, я рад, ведь деньги пойдут на помощь детишкам, больным раком, но все же… есть в этих «Лодках» что-то такое… что-то МОЕ… Подруга улыбнулась и ничего не ответила. А потом, несколько месяцев спустя, придя ко мне на день рождения, принесла большой сверток, развернув который я увидел те самые лодки. Она просила никому не говорить, но сейчас не тот момент, сейчас можно, – негатив «Лодок» она не уничтожила. Поэтому распечатала мне второй экземпляр. Так у нас в спальне появилась эта фотография. Иногда, когда мне было грустно или плохо, я садился напротив и смотрел на нее, и мне реально становилось легче. И в тот день, когда мы съели проклятую кислоту, а потом, раздраженные, помятые, дрожащие, жались друг к другу, пережидая, меня спасли «Лодки». Я принес их и поставил на стул напротив. А сам сел к тебе в кресло и сказал: «Смотри! Будем считать, что у нас новый телевизор!» И мы уставились на фотографию. И фотография ожила. По воде побежали мелкие волны, мужчина привязал одну из лодок, перешагнул в другую, проверил, нет ли течи, переступил в следующую. Вокруг безумными красками бурлила растительная галлюциногенная жизнь, шевелилась, ползла, давила на сознание, а там незнакомый рыбак излучал абсолютную уверенность в том, что все будет хорошо. Он просто делал свое дело, и лодки, понимая это, мирно и спокойно покачивались на волнах. Мы жались друг к другу и наблюдали за ним. Нам стало очень покойно – так же, как и этим лодкам. Мы поняли, что скоро все закончится и все будет хорошо.

Как же мне не хватало сейчас этой картины. Маленького мгновения чужой жизни, дающего ощущение мира внутри… Я сидел у костра и видел сон во сне. Я чувствовал себя отражением в зеркале, которое отражается в зеркале, отражающемся в зеркале… и так до бесконечности, и не понять уже, где же истинный я. Мне стало нестерпимо грустно. Кажется, я даже заплакал и… проснулся.