Сны золотые

СОН ДЕСЯТЫЙ

Галя Астахова, 14 лет, Москва

Мне было тринадцать лет, когда меня изнасиловал родной дядя. Ну мы с девчонками уже

покуривали, собирались вместе, выпивали. Домой поздно приходили, а иногда и не ночевали.

Вот один раз я пришла домой утром, он стал кричать на меня, разозлился сильно, что я дома

не ночевала, орать стал, бить, схватил и, говорит, сам не понял, как случилось. Мама на работе

была, она на почте, отец - на заводе. Потом отец избил его страшно, сам отсидел пятнадцать

суток, а его посадил в тюрьму.

В четырнадцать лет я познакомилась с одной взрослой компанией. Стояла, ловила такси, и

тут возле притормознула машина. Двое впереди, двое на заднем сиденье, и там еще одно

место было. Довезли меня до дома, взяли телефон. Я вообще больше люблю... мне и сейчас, и

всегда нравились взрослые мужчины до тридцати - тридцати пяти лет. Они как раз такие и

были.

Потом они позвонили, мы стали встречаться, они даже дома у меня были. Правда, потом мать

наорала на меня: «Нечего здесь блат-хату разводить!» Но сделать она ничего не могла, не в ее

власти. Одного из тех я полюбила, его Славиком зовут, ему двадцать семь лет. Стала бывать у

них. В Перове у них квартира трехкомнатная, блат-хата. Там все в коврах, специально для

кайфа оборудовано, чтобы с комфортом. Там ведь как вмажутся, все лежат с полотенцами на

глазах. Так лучше на коврах, чем на простом полу.

Когда я первый раз туда пришла, они как раз гонца посылали к барыге в Новогиреево за

кайфом. Я же ничего не знала, поинтересовалась. Ну дали попробовать, и мне сразу

понравилось. Это был винт, они все винтовые и других наркотиков не признают. Ну вы

знаете, что под винтом с девушкой можно делать все что угодно, она сама кого хочешь

изнасилует, если ее направить, возбудить, слова какие-нибудь сказать, погладить. Но меня

они не тронули. Там еще надо себя поставить, чтобы репутация была. Да, когда я укололась, это был не первый раз. Первый раз когда была, мы там просто напились. Ну и пошли со

Славиком в ванную потрахаться. Он потом в комнату пошел, а в ванную другой входит, за ним

- еще один. Я ему говорю: ты чего? А он: Славику дала, теперь мне дай. Я говорю: нет, дружок, такого не будет. Ну там базар начался, до драки дошло. Но с тех пор они меня

зауважали, не трогали. Я у них зовусь малышом. Даже имени нет, а так: «О, малыш!»

Стала я у них вроде маленькой хозяйки дома. Они с утра уходят на работу... они все игроки, наперсточники, еще там игры есть, чтобы лохов обувать. Как это делается: один играет, другие

вокруг него делают вид, что выиграли, третьи публику изображают, четвертые подальше

стоят, следят за ментами, чтобы вовремя дать сигнал. В общем, с утра уколются - и идут.

Когда под кайфом, под винтом, тогда, говорят, особенно хорошо получается, человек базарит

не переставая, энергии много. Он сам заводится и лохов заводит. Всегда, когда на работу

выходят под кайфом, денег приносят больше, чем обычно.

Мне нравится, как они деньги ложат. Все, что заработали за день, вынимают из карманов и

ложат на стол: «Бери, малыш, сколько надо!» И я знаю, что, если там возьму последнюю

сотню, мне никто слова не скажет.

Когда они мне первый раз сказали: «Малыш, хочешь попробовать кайфа?» - я сказала:

«Попробую. Но если станет хорошо, я остановлюсь». Они мне: «Конечно, малыш, это твои

дела».

Мне сразу понравилось. Правда, первый приход у меня был очень сильный, они боялись, что

сделали передозняк. Но обошлось. Вот с тех пор я и стала колоться. Но сказала: каждый день

не буду. Да я там и не бываю каждый день. Но раз в четыре дня для кайфа - колюсь. Они

меня колют.

В общем, когда я в доме, готовлю им что-нибудь поесть, они приезжают, едят, посылают

человека за кайфом. Потом мы укалываемся и я ухожу в соседнюю комнату, ложусь, ко мне

приходит кто-нибудь из них, кого под базар разобрало, и мы разговариваем. А остальные там, с одной девочкой или с двумя. Ну да, они каждый раз привозят с собой какую-нибудь девочку

на приход, из старых или из новых. Так и называется: девочка на приход. После прихода

кайфа наступает возбуждение - и ее используют все по очереди, по три человека сразу: в зад, в рот и куда обычно. Потом другие трое подходят, пока все не кончат. Там нас обычно бывает

человек десять, двенадцать иногда.

Ну а что она? Это же винт. Если она первый раз кончает под винтом, он ей дает такое

возбуждение, что она становится как ураган, четыре-пять раз подряд кончает, и все ей мало.

Она там с ума сходит. Бывает, все десять человек на ней кончили, уже не могут, так она

врывается в комнату, где я лежу с каким-нибудь парнем и базарю, набрасывается на него, сосет и садится верхом. Винт с первого же раза так действует, если ее только тронуть, специально возбудить и направить. Начать только, а там уже она с ума сходит, у нее вроде

бешенства матки, так, кажется, называется. Бывает, что приходят постоянные, а бывает -

новенькие. Побазарили с ней на улице, пообещали, что будет кайфово, она и пошла. Но я так

считаю: раз пошла, могла бы и догадаться, что не просто так зовут, не дура, не сегодня

родилась. Говорят, что девочки на приход долго не протягивают, за несколько лет в тряпку

превращаются, в старух. Наверно, это точно. Я одну видела, не старуху, молоденькую, но с ней

такое сделали, что она сразу изменилась. Ее так использовали, что я даже не знаю, что с ней

потом было. Она какой-то трехнутой оказалась, ее с винта под хи-ха-ха разобрало, и она стала

сервизом кидаться. Хохочет и бросается, хохочет и бросается. А сервиз был «Мадонна», даже

для них большие деньги стоит. Она там еще что-то натворила, вот они и набросились на нее, во все щели, да не по трое, а кто куда мог. Такая куча тел, орут все, мне даже страшно стало. А

когда все там кончилось, я посмотрела на нее и не узнала - ну вся изменилась, вся другая.

Грудь у нее такая высокая была - вся грудь опала, и вообще - сразу стала маленькая... Я ее

больше не видела, больше она туда не приходила.

Я старалась не соваться в ту комнату, когда они начинали хоровод. Лежу, базарю с кем-

нибудь, мне хорошо. Чаще всего со Славиком. Правда, он тоже иногда уходил, говорил:

«Пойду встану в хоровод. А я ему: «Только презерватив одень, а то я тебя к себе не подпущу».

Если мне понравится девчонка, новенькая, которую привели, я ее отзывала в сторону и

говорила: «Дура, ты знаешь, куда ты пришла? Знаешь, что с тобой сделают? Вали отсюда, пока цела». Чаще всего не слушались, иногда слушались, и тогда я говорила ребятам, что это

я ее отправила. Они не обижались: «Ну ладно, тогда пойдем под базар».

Что вы говорите? Заманивают, ждут, когда мне шестнадцать исполнится? И мама так говорит.

Ну маме я сразу сказала: «Ты не лезь, это мои дела, я сама буду расплачиваться». А что

заманивают, то это не так. Я их знаю, верю, они меня не тронут. Да и Славик защитит. Я ведь

из-за него туда хожу. Скоро отец и мать на месяц в Питер уедут, так поживем у меня, устроим

временную блат-хату.

Правда, с этим делом, с наркотиками, я хочу покончить вообще. Мне рассказали, что мозги

разрушает, можно дурой стать надолго. С одной стороны, я поняла уже, что это такое, и не

хочется, как говорится, дурой стать. А с другой стороны, мне нравится, и так хочется, чтобы

все вокруг балдели...

Для справки. По анонимным опросам медиков, в Москве каждый третий школьник уже

попробовал, что такое наркотики.

Как вы понимаете, вопрос более чем рискованный.

У врачей, милиционеров, наркоманов я спрашивал, как они относятся к тому, чтобы открыть

свободную продажу наркотиков в аптеках. Что будет, если государство само возьмется

производить наркотики в достаточных количествах и довольно дешево продавать их всем

желающим? Скажем, как водку...

После долгих, горячих дискуссий наркоманы все, за редким исключением, посчитали, что

такой шаг был бы не то что гуманен, но и полезен.

После столь же долгих, сумбурных дискуссий врачи и милиционеры все же склонялись к тому, что этого делать нельзя, это будет страшно, это чересчур...

В то же время всем ясно, что запретами порок не победить. Там, где порок, - там и

преступность, которая паразитирует на этом пороке. А в наших условиях смешно говорить -

«паразитирует». Деньги наркомафии уже вкладываются в концерны, в фирмы, ассоциации, то есть - в экономику страны. Все это знают, и, похоже, никого сие особо не волнует. А вернее, относятся к сему, словно к атмосферному явлению: дождю, снегу, граду. Ничего, мол, не

поделаешь...

А во-вторых, и это главное, пока существует запрет - до тех пор будут существовать, плодиться миллионы и миллионы мелких и средних преступников, несчастных пацанов и

девчонок, идущих ради одной дозы на все: на воровство, обман, грабеж, проституцию.

Пацанов и девчонок, составляющих армию, рядовой личный состав уголовной империи, которой правят не известные никому императоры.

Приведу один пример. Героин - один из самых дорогих наркотиков, мало кому доступен, тем

более молодежи. Однако я знаю, что тысячи и тысячи подростков, юношей и девушек в

Москве почти регулярно употребляют героин. Откуда деньги? А они денег не платят. Они -

работают в героиновой цепочке. То есть - распространяют наркотик. И за это получают свою

дозу. А ведь распространение наркотика - уголовная статья. То есть мы имеем десятки тысяч

уголовных преступников, которые совершают уголовные преступления всего лишь - за дозу...

На пристрастии больных людей к зловещему дурману, как на фундаменте, воздвиглось

многоэтажное здание организованной преступности. Начать государственное производство и

открытую продажу наркотиков - значит выбить фундамент из-под здания наркомафии, лишить этот чудовищный раковый нарост его питательной почвы. Конечно, останутся боссы, успевшие легализовать свой новый бизнес, но сама наркомафия, как таковая, просто-

напросто перестанет существовать.

И самое главное - исчезнет почва для миллионов и миллионов преступлений, десятки

миллионов подростков избегнут уголовной участи, исчезнут миллионы и миллионы мелких и

средних преступников.

А будут только больные люди.

Люди, которых надо лечить.

Но у легализации нароктиков есть и другая сторона. О ней - в главе "Что такое голландский

опыт".

Для справки. Семь процентов молодых мужчин-наркоманов официально признаны

инвалидами.

Хелла Ротенберг, журналист

Меня в Москве часто спрашивают, а правда ли, что в Голландии продажа наркотиков чуть ли

не узаконена? Отвечаю сразу: нет! Законы у нас такие же, как и во всех европейских странах.

Но мы в своей жизни часто исходим не столько из буквы закона, сколько из соображений

целесообразности. У нас, например, стараются без серьезных причин не сталкивать закон и

человека. Да, в так называемых кафе-шоп у нас можно свободно купить марихуану, все об

этом знают, но полиция закрывает глаза, а если устраивает облавы, то для виду.

Больше того - государство дает наркотики бесплатно. В каждом городе на определенных

улицах стоят автобусы с медперсоналом. Наркоманы знают, что сюда можно прийти, и им

сделают укол мягкого наркотика - метадона. Конечно, человека запишут, зарегистрируют.

Это делается для того, чтобы несчастный не начал добывать наркотики любыми путями. А

какие у них пути - известно. Или украсть что-нибудь, или войти в банду. И для того, конечно, чтобы наркоман, если он хочет, выходил, как они говорят. То есть менял сильный наркотик на

мягкий метадон, а потом постепенно снижал дозу и - излечивался... Немалое значение имеет

и то, что наркотик не самодельный, то есть - чистый, уколы делаются одноразовыми

шприцами, а значит, нет опасности распространения СПИДа. В общем и целом - снижается

напряженность. Больные люди, жалкие люди, несчастные люди не загоняются в угол. Не

доводятся до предела.

Однако я не уверена, что у вас такое возможно. Во всяком случае, пока. Общество должно

пройти определенный путь осознания проблемы. А путь этот не пройден до конца и на Западе

в большинстве стран. Поэтому нас ругают, говорят, что от нас распространяется вся зараза. Во

многих газетах писали и по телевидению говорили про «голландскую болезнь», нас называли

чокнутыми...

Однако сейчас яростная критика идет на убыль. В Европе и в Америке начинают к нам

присматриваться, задумываться. Самые непримиримые наши оппоненты - американцы уже

приезжают в Голландию, знакомятся с нашим опытом. Видимо, убедились, что одними

запретами и полицейскими мерами наркоманию не победить.

А у вас, насколько я знаю по опыту нескольких лет жизни в России, пока что борьба с

наркоманией целиком и полностью отдана на откуп репрессивным органам. У вас само собой

разумеется, что наркоман - это уголовник. У нас же делается все, чтобы наркоманию

отделить от уголовщины. Никому в голову не придет зачислять мальчишек, курящих

марихуану, по ведомству полиции. И сами школьники, попробовав, бросают, потому что четко

осознают: дальше уже грань, за которой начинается уголовщина. Они понимают, что

наркотики и учеба, наркотики и работа - несовместимы. А жить надо, как все люди, то есть

стремиться к успеху, к реализации своих способностей. Но такое понимание зависит, конечно, от условий жизни, от общественной атмосферы. Ведь никто не хочет оказаться неудачником в

жизни, последним. Вот в чем суть.

Понятно, мы маленькая страна. Но очень стабильная, прочная. И потому мы можем

позволить себе многое: обсуждать, экспериментировать. Вам покажется смешным, но вся

Голландия дискутировала, этично ли, гигиенично ли двух заключенных держать в одной

камере, не нарушает ли это права личности. И в конце концов пришли к выводу, что нельзя, что каждый заключенный имеет право на отдельную благоустроенную камеру. И даже в этом

смысле сажать людей невыгодно: расходы очень большие... Но если серьезно, то дело, конечно, в другом. Человек, попавший в тюрьму, там развращается, приобретает уголовный

опыт. И если он попал туда по какому-нибудь пустяковому поводу, там он становится, судя по

материалам вашей прессы, уже как бы профессиональным преступником. А мы стараемся, чтобы наши люди как можно меньше соприкасались с тюремными нравами и обычаями, стараемся не унижать людей.

У вас же считается, что наказание неотделимо от унижения. Человека сразу наголо остригают, напяливают на него какую-то немыслимую одежду... Я уже не говорю о нравах, которые царят

за колючей проволокой. А когда в вашей прессе заводят речь о том, что так нельзя, что

унижение противоречит всем общечеловеческим нормам, то очень многие принимают

подобные рассуждения в штыки: «Это же преступники, поделом, мало еще!» Мне такие люди

знакомы по Голландии. И у нас немало сторонников жестких мер. Но, к счастью, в

большинстве своем общество сознает, что, унизив человека, оно получит врага. Униженный, оскорбленный человек несет в себе заряд агрессии, который может рано или поздно

взорваться. И потому мы сейчас, например, обсуждаем введение альтернативного наказания, без лишения свободы. Да, тюрьмы у нас как у вас гостиницы, да, на выходные дни

заключенных отпускают домой, но для наших людей даже самое малое ограничение свободы

- уже самое страшное наказание.

Но, говоря о либеральности наших порядков, замечу, что я не всегда и не во всем согласна с

некоторыми установившимися нормами. Скажем, у нас считается, что принудительное

лечение наркоманов недопустимо: мол, это нарушение прав личности. На мой же взгляд, это

уже извращенное понимание прав человека. Если человек, став наркоманом, нарушил те или

иные нормы и законы, принятые в обществе, то общество имеет полное право защищать себя.

У нас разговоры о легализации наркотиков уже сродни разговорам о футболе и воспитании

детей. В которых, как известно, понимают и знают толк все.

А у меня - нет своего мнения. Нет ярко выраженной позиции - за или против. Но я

решительно - за обсуждение. Потому как при обсуждении, осмыслении какого-либо явления

обязательно вынесем что-нибудь полезное, узнаем что-то новое, подчас совсем неожиданное.

Например, никто не знает, какой непредсказуемой стороной легализация наркотиков может

обернуться в нашей непредсказуемой стране. Меня просто потрясло высказывание на сей счет

одного из моих знакомых наркоманов. Он полагает, что голландский опыт у нас невозможен, потому что этого не позволит ...наркомафия. Для нее это все равно что нож в сердце. И она

будет всячески возбуждать против общественное мнение. А на крайний случай у нее

отработан такой вариант: повсеместно громить аптеки, чтобы люди в них боялись работать...

Видите, какие умопомрачительные варианты и сюжеты дает реальная жизнь и как бледновато

выглядят на их фоне однозначные мнения и высказывания.

Но самая главная наша беда в том, что мы все ищем простые решения. Или опровергнуть, дать отповедь. Или же быстренько перенять и внедрить некую технологию - и все будет в

порядке. А технология - не спасает. Простых решений не бывает.

Для понимания надо чуть-чуть отвлечься от злобы дня и представить, что такое Голландия.

Там жизнь построена на основах протестантской, буржуазной морали - труд, честность, дом, семья, еще раз труд и еще раз честность. И над всем этим - Закон и Порядок. То есть

законопочитание у них в крови. И тем не менее законопослушные голландцы, столкнувшись с

наркоманией, проявили удивительную гибкость. А может, вернее назвать это более близким

для них словом - здравый смысл.

То есть власть и общество пришли к пониманию, что одними административными мерами

положения не исправить. Беда подступила такая, что для ее преодоления требуются другие

навыки, другие усилия и подходы. Тут необходимо особое отношение, бережность, внимание, воспитание, общее раздумье, ибо речь идет о детях, о молодежи, о настоящем и будущем

страны.

И если что и перенимать у голландцев, так именно это отношение общества и государства к

детям, попавшим в беду.

Вот что такое голландский опыт. По моему мнению.

Наши умные, информированные мальчишки на встречах иногда говорят: "Хорошо, согласен, наркотики - это погибель. И мне лично они на дух не нужны. Но объясните, почему Запад до

сих пор живет и процветает, а не рухнул в пропасть к чертовой бабушке. А там ведь очень

многие употребляли марихуану, почти повально, и ничего. Сам Билл Клинтон в молодости

баловался травкой, а стал президентом США! Объясните!"

Д-да… затруднительная ситуация. Но это только на первый взгляд. Здесь суть в том, что

западный человек и советский человек - совершенно разные социально-психологические

типы двуногих млекопитающих. То, что для них баловство, для наших - судьба.

Да, у них очень многие молодые люди курили и курят марихуану. Но в западных подростков с

молоком матери, с генами отца, в плоть и в кровь, на подсознательном, природном уровне

вбит один принцип - добиться успеха в жизни. Состояться. Стать гонщиком, как старший

брат. Преуспевающим адвокатом - как дядя. Строительным боссом - как отец. Каждый

мальчишка даже не знает, а на клеточном уровне ощущает, что наркомания и учеба, наркомания и успех в жизни, к которому каждый стремится, - несовместимы. И потому

марихуана так и остается у них баловством, грехом молодости.

У нас же, если закурил первую сигарету с анашой - значит выбрал себе судьбу. И с этой дороги

уже - никуда. В скором времени с анаши-марихуаны переходят на иглу: на винт, на опий, героин. И так до конца. Как в омут с головой…

И потом, представления мальчишек о повальном курении марихуаны на Западе несколько

преувеличены. Мои знакомые - голландская журналистка Хелла Ротенберг из Роттердама и

американская экономистка Джейн Прокоп из Бостона пришли в ужас, прочитав «Сны

золотые...». Просто в ужас. А когда я заметил, что и у них самих немало этих прелестей, они

мне ответили... Каждая порознь, но словно под копирку. Суть их ответа такова. У них

наркомания как бы введена в некие рамки. Скажем, Джейн знает, что в Бостоне есть районы

притонов, но она там в жизни не была. А обитатели тех районов в ее Бостон не приходят. У нас

же все барахтаются в одной куче…

Обратите на этот момент особое внимание. Как и на то, что у подростков на Западе курение

марихуаны уже не считается признаком крутизны. С каждым годом наркотики все дальше

уходят на обочину молодежной жизни. Происходит жесткое и жестокое разделение. Если вы

хотите курить и колоться - курите и колитесь. Мы вас преследовать не будем. Мы даже

обеспечим вам пособие по безработице и инвалидности. Живите в своих трущобах как хотите.

Но только не лезьте к нам, не путайтесь под ногами белых людей, не мешайте нам строить

жизнь так, как мы ее строим…

Вот в чем разница между наркоманией на Западе и наркоманией у нас.