Собаки!

ПАСТУШЬИ ПОРОДЫ

26 февраля 1815 г. Наполеон, взойдя на корабль, покинул остров Эльбу, что бы через три дня высадиться на юге Франции и начать свои знаменитые Сто Дней правления.

Оказавшись на борту, Император тотчас же потребовал перья, бумагу и чернила, после чего заперся в каюте и сутки не покидал её. Окончив работу, бывший узник, вышел на палубу. После липкой духоты каюты, морской ветер, казалось, вдохнул в него новые силы. Император не знал, что ждёт его на берегу. Встреча со сторонниками, засада, безразличие толпы? Главное, что бы поскорее что-нибудь началось. Его начинало бесить это бесшумное скольжение по бесконечному морю, и Наполеон нервно зашагал по выбеленным доскам палубы. Команда, видя, что Император не в духе, с утроенным усердием принялась за свою морскую работу — подтягивать паруса, полировать лафеты орудий и возиться со снастями. Казалось, всех одновременно охватил некий порыв деятельности. Всех, кроме огромного чёрного ньюфаундленда, самозабвенно спящего в тени одного из бортов. Бонапарт вплотную подошёл к спящему псу и с минуту разглядывал его, покачиваясь с носка на пятку.

— Чей он, — не оборачиваясь, обратился Наполеон к пробегавшему мимо него матросу.

— Корабельный, мой Император, — вытянулся тот. — Держим на случай, если кто свалится за борт.

— О? Бросится спасать?

— Специально обучен, мой Император!

Наполеон, легонько пнул пса в бок и, когда тот, встрепенувшись, поднял сонную башку, быстро прошёл на нос корабля. Ньюфаундленд лениво последовал за ним. Взявшись одной рукой за вант, Император резко пригнулся и сделал вид, что прыгает в море. Мгновение и пёс бросился за борт.

— Достать его, — скомандовал Наполеон.

Пока собаку вылавливали из воды, Император подошёл к капитану и, не мигая, глядя ему в глаза, спросил, — Прикажи я, вы бы прыгнули?

— Не колеблясь, мой Император, — в глазах капитана тоже читалось нечто собачье.

— И что бы вами двигало? Страх или корысть? Отвечайте же! Только честно.

— И то и другое, — смутился этого пронизывающего взгляда капитан. — И любовь к Вам, мой Император!

— Благодарю за искренность. — Наполеон минуту помолчал и добавил, как бы, про себя, — Значит, победим…

Сэр Эдвин Ландсир (1802–1873), придворный художник-анималист, обласканный королевой Викторией, сказал однажды: «Если бы люди знали о живописи столько, сколько знаю я, они бы не покупали моих картин». Правда, неизвестно кому это он сказал. Уж, наверное, не королеве и не своим покупателям! Скорее всего, на склоне лет, пописывал мемуары, с пометкой «Опубликовать только после моей смерти». Хотя, судя по истории, которую я хочу вам предложить, человек он был неординарный…

Итак. Вызывает как-то раз к себе сэра Ландсира королева Виктория, показывает свой портрет и говорит — Вот, друг мой. Получила я в подарок от короля Италии сию картину. Мило, но мне кажется, что чего-то не хватает. Как считаешь?

Что может посоветовать анималист? Конечно же, сэр Эдвин принимается, расхаживать у холста, щуриться, вскрикивать, делать пассы руками и, в конце концов, изрекает — Я бы посадил у Ваших ног грозного, но покорного пса.

— Вот и мне так показалось, — соглашается королева. — Может быть ньюфаундленда?

— Прекрасная мысль, Ваше Величество, — всплёскивает руками художник. — Прикажете приступать?

— Приступай, друг мой. И загляни на псарню, подбери подходящую собачку.

Разумеется, как и всякому уважающему себя мэтру, сэру Ландсиру даже в голову не пришло идти к псарям и, среди зловония, блох и лая писать эскизы. Погрузив полотно в карету, наш анималист отправился к себе в мастерскую, открыл альбом с породами собак и (так и хочется написать «присобачил») в течение нескольких часов, не особенно вдаваясь в тонкости породы и расцветку, изобразил у ног Виктории милейшего чёрно-белого пса. Ну, а так как, художником он был первостатейным, то и собака вышла на удивление. Мощь, грация, ум и преданность, всё это было сложено у ног королевы. Далее осталось выждать десяток дней, уж не буду объяснять зачем, и везти работу ко дворцу.

— Интересная порода. Кто это? — удивилась королева.

— Ньюфаундленд, — чинно поклонился сэр Ландсир.

— О? Да были ли вы на псарне, друг мой? — рассмеялась Виктория.

И вот тут, каждый нормальный художник, начал бы рвать на себе волоса и клясться, что он «так видит», что «преломление солнечных лучей», что «путь творчества» и так далее… Но, нет! Сэр Эдвин Ландсир склоняет седую голову и говорит, что просто поленился и умоляет не гневаться! Каков человек! Разумеется, королева, на то она и королева, смеётся, вызывает придворного псаря и приказывает немедленно приступить к выводу сего милого создания, изображённого на полотне. И интересуется у художника, не будет ли тот возражать, если новая порода будет носить его имя…

Когда режиссёр В. Н. Журавлёв снимал в 1945 году своего «Пятнадцатилетнего капитана», на роль собаки Динго им была приглашена Лопарская оленегонная лайка (Лапинпорокойра). Как истинная скандинавка, собака вела себя на съёмках достойно. Выполняла все требующиеся от неё команды, без возражений прыгала с макета корабля в воду, не больно кусала за ногу негодяя Гэрриса и, заодно, по ночам сторожила реквизит съёмочной группы. Однако, к концу съёмок, неожиданно выяснилось, что родиной сей актрисы является Финляндия, на дворе, заметьте, 1945 год, и первый отдел «Союздетфильма» работает не покладая рук. Разумеется, В. Н. Журавлёв рисковать не стал, все кадры с участием Лапинпорокойры были вырезаны, а её на площадке заменило некое существо, в спешном порядке купленное вторым режиссёром на местном базаре.

Добрейший души человек, Михаил Фёдорович Астангов (сыгравший роль работорговца Негоро), лично отвёз несостоявшуюся актрису на вокзал, вручил на прощание конверт с командировочными и, от себя лично, широкий ошейник с вышитой надписью «НЕГОРО».

Рассказывают, что ночью в поезде, у лопарской лайки случился нервный срыв, спровоцированный неким красным командиром. Этот военный, прочитав имя на ошейнике, беззаботно свистнул и позвал, — Негоро, Негоро. Иди сюда.

— Нет, я не Негоро! Я капитан Лапинпорокойра! Торговец черным золотом! Негоциант! Компаньон великого Алвеса! — билась в истерике несчастная собака, хватая офицера за обшлага шинели.

Родина этих собак — Брабант, край равнин и льняных полей (или полей льна?). Того самого прославленного брабантского льна, дающего нить нежно-розового оттенка. Помните — «…так, что сыплется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет».

Ну а где поля, там и зайцы, упитанные фламандские зайцы. Подстрелив такого красавца, очистив от шкуры и удалив кости, его пропускают через мясорубку, добавляют столько же мелко нарезанного сала, чайную ложку соли и пол-ложки чёрного перца. Плюс к этому 3 варёных яйца и грамм 100 белого хлеба, намоченного в красном вине. Полученной смесью не туго наполняют промытые в кипятке бараньи кишочки и полчаса варят на медленном огне. Сосиски готовы, но не спешите пробовать. Теперь бросьте их на сковороду с кипящим маслом и дайте подрумяниться. Я бы даже дождался лёгкой корочки! И, только после этого подавайте к столу, на котором в глиняной кружке доброе брабантское пиво, с густой шапкой пены…

Да, и пятую кружку, в дань традиции, поднимите за своего славного бувье!

Ещё в XVIII Кристиан Плантар в своём «Трактате о чудесах» отметил, что «… мужи, содержащие в своих хозяйствах сих псов, не подвержены волосовыпадению, а, наоборот, на склоне лет становятся зверолики»… А согласно нидерландским легендам, человек, укушенный в полнолуние бувье, обрастает с головы до ног шерстью. Правда это или вымысел — неизвестно, но вот уже не один десяток лет бельгийский концерн «Янссен Фармакевтика» ограниченным тиражом выпускает крем «Bouvier de Ardennes». Между прочим — 800 евро за 30 граммовую баночку!

После того, как молодой поэт А. А. Блок женился на Л. Д. Менделеевой и вошёл в семью великого химика, он довольно быстро понял, что мужчина это не только талант, красота и хорошие манеры, но и кормилец. Досадно, но пришлось забыть о дружеских попойках с шампанским, извозчиках, корзинах цветов, атласных жилетах и гаванских сигарах. Тесть Дмитрий Иванович зарабатывал изрядно, но А. Блока вовсе не радовал статус иждивенца, этакого «мужа из бедных». Разумеется, государственная служба претила мятущейся натуре поэта, и он, набрав заказов, засел за письменный стол. Переводы, некрологи в стихах, эпитафии, поздравления юбилярам, просто рекламные объявления так и полились из-под его пера.

Подобная работа оценивалась не особенно щедро, но невероятная работоспособность и не особенная разборчивость давала свои результаты. Правда, изменив Большой Поэзии, поэт стал раздражителен и нетерпим к окружающим. Бывало, получит заказ на рекламный слоган от какой-нибудь псарни «Ховаварат» и ходит мрачнее тучи. Зайдёт в лабораторию к тестю.

— Дмитрий Иванович, не подскажете рифму на «Ховаварт»?

— Тринитрокарбонат, — немедленно откликнется тот.

— Спасибо, папенька! — саркастически воскликнет Блок и выйдет вон…

Каждый из нас, так или иначе, слышал о Вильгельме Телле. Сразу на память приходят — Швейцария, борьба с захватчиками, отважный лучник, ребёнок и яблоко, пронзённое стрелой. Но никто не знает о, несправедливо забытом, большом швейцарском зененхаунде! А, ведь без него не было бы этой истории. Именно он дал толчок цепи событий, впоследствии воспетых Шиллером и Россини. Итак…

Однажды, некий охотник В. Телль из городка Альтдорф, решив, что его профессия приносит больше неудобств, чем прибыли, сменил вид деятельности и стал часовщиком. Надо сказать, что все Телли славились своей мастеровитостью и усидчивостью. Родственники помогли Вильгельму открыть маленькую мастерскую, снабдили необходимым инструментом и обеспечили первыми заказами. Наш герой повесил на стену лук и колчан, посадил на цепь верного зенненхаунда и заперся в мастерской. И вот, день за днём, бывший охотник, дитя лесов, полей и гор, при помощи пинцета и лупы собирал часовые механизмы. Не сказать, что новая работа его радовала, однако деньги приносила регулярно. Время от времени В. Телль бросал свои пинцетики-щипчики и самозабвенно колол дрова или орал на семью, так сказать, разряжался. Естественно, что в мастерскую вход был закрыт для всех, ведь, даже лёгкий сквозняк мог разметать крошечные колёсики и пружинки. И вот в один, назовём его — судьбоносный, день, сын Вильгельма принёс отцу обед. Поставив чугунки-тарелки у входа, мальчик бесшумно выскользнул во двор, забыв плотно затворить дверь. Этим не замедлил воспользоваться верный зенненхаунд, ворвавшийся, как ураган, в мастерскую. В пару прыжков пёс оказался у верстака и, положив на него лапы, принялся вылизывать лицо хозяину. Часы, детали механизмов, инструменты — всё полетело со стола. Побелевший от ярости Телль, сорвал со стены лук и колчан и выбежал во двор.

— Ты, — задыхаясь от ярости, заорал он на сына, — ты не закрыл дверь!

Затем схватил за волосы и отшвырнул к стене дома. Неуловимым движением, вскинул лук и, не целясь, всадил в стрелу рядом с правым ухом мальчика. Вторая стрела вонзилась у левого. (кстати, заметьте, никакого яблока не было!!!)

— Майн готт, — вдруг послышалось рядом. — Мастер часофф дольжен арбайтен. Нихт развлекайс с киндер! Где есть мой хронометр, дуракк?

За спиной Вильгельма Телля, покачивался в седле его заказчик, ландсфохт Геслер, наместник. Двое солдат, сопровождавших его, презрительно таращились на часовщика со своих коней. Экс-охотник плавно развернулся на месте и почти одновременно выпустил три стрелы подряд. Геслер и один из солдат умерли мгновенно, третий же, полз по камням мостовой, хрипя пробитым горлом.

— Сынок, — Телль, потрепал сына по плечу, — всегда закрывай дверь в мастерскую.

Затем, закинул лук за спину, схватил под уздцы лошадь наместника, свистнул зененнхаунда и поскакал в горы.

Франц Петерссон уже второй год работал фельдъегерем при посольстве Его Величества Карла XII в Архангельске. Слава Богу, ему не приходилось мёрзнуть в санях или трястись в седле, кормя комаров. Королевские курьеры привозили опечатанный сундук в Архангельск, Франц расписывался в получении, садился на ближайший отходящий корабль, следующий в Швецию, а прибыв в порт, под расписку же, передавал почту, забирал новую и возвращался. Жил он в просторной избе, принадлежащей посольству, на кораблях ему оказывался почёт и уважение, деньги платили хорошие. Ещё год и можно было оставлять королевскую службу и возвращаться домой, где он планировал купить мельницу, а затем жениться.

Однако свою любовь он встретил в Архангельске. Франц увидел её на улице, когда шёл обедать в трактир. Высокая, выше него на две, а может, и три головы, полная, румяная дева шла ему навстречу, легко неся в руках огромные корзины с рыбой. Она казалась доброй великаншей из сказок, которые мать рассказывала маленькому Францу в детстве.

— Гроссер, — зачарованно произнёс он, замерев на мгновение, а затем поспешил в трактир, наводить справки. Трактирщик, разумеется, был в курсе всего и Франц узнал, что деву звали Антонина и, хвала небесам, она была не замужем!

Через три дня он нанёс визит семье прекрасной великанши. Подарил папаше фунт отличного трубочного табаку, матери зеркальце в медной оправе, а предмету своей любви — ларец засахаренного миндаля. Вручая подарок, Франц дотронулся до руки Антонины. Рука была мягкая и тёплая.

— Майне Гроссер, — прошептал он.

— Тоня, — зарделась великанша…

Узнав, что жениха приданное не интересует, папаша вынес икону и немедленно благословил молодых. Антонина заплакала, а Франц опять благоговейно потрогал её руку. Договорились, что жених уезжает домой, увольняется со службы и готовит дом для будущей жены. Через полгода он возвращается в Архангельск за невестой и увозит её.

Вернувшись в Швецию, Франц погрузился в хлопоты. Нанял плотников, что бы поднять крышу, заказал новую мебель — широченную кровать, стулья в два раза больше обычных и огромный стол. Привёз из Стокгольма двух здоровенных щенков.

— Не иначе, наш Франц скоро привезёт из Руссии медведицу, — добродушно посмеивались соседи, — а эти собачки будут её сторожить.

— Майне Гроссер, — мечтательно отвечал Франц.

Когда всё было готово к приезду новобрачной, конечно же, началась война с Россией. Франц закрыл дом, поручил щенков соседям, завербовался во флот и уплыл в Архангельск. Больше его никто не видел. Может быть, он нашёл свою Антонину и остался с нею, может быть сложил голову на снежных равнинах, никто не знает.

А щенки выросли и превратились в крупных собак красавцев. Соседи назвали их Франц и Гроссер.

В Швейцарии детям на ночь рассказывают сказку о горном пастухе Аппенцеллере. Он живёт высоко в горах, в маленьком, укрытом от глаз шале. Встречая в горах заблудившегося путника, горный пастух приводит его к себе, угощает пивом и сыром, а затем, укладывает спать. Если путник — хороший человек, то Аппенцеллер наутро даёт ему свою собаку и та, выводит его к людям. Если — плохой, то превращается в одну из многочисленных овец горного пастуха…

Сказка эта касается только швейцарцев, так, что покупая в супермаркете пиво или сыр марки «Аппенцеллер» — ничего не бойтесь. Овцой не проснётесь.

Жили-были в лесу Белочка и Ёж. Поселились они в старом раскоряченном дубе. Белочка жила в дупле наверху, а Ёж в норе меж корней. Летом и осенью они собирали шишки, орехи, грибы, а зимой отсыпались, читали и ходили друг к другу в гости. Весной же, по ночам, друзья отправлялись за вкусным щавелем и первыми весенними цветами.

— Слушай, Ёж, — как-то спросила Белочка, — а, почему мы весной только по ночам выходим?

— Хе, — ухмыльнулся тот. — Каждый ребёнок знает, что пока светло, в лесу охотится ужасный Энтлебухер Зенненхунд.

— А кто это? — задрожала усами Белочка.

— Уж не знаю, кто, но лучше ему в лапы не попадаться…

Однако, когда стало светать и Ёж заснул в своей норе, Белочка осторожно выглянула наружу, принюхалась и бесстрашно заскакала по ветвям всё дальше и дальше от дома.

Вечером Ёж проснулся и со страхом обнаружил, что его друг исчез. Заметался он вокруг дуба, ища следы Белочки, и отправился на поиски в лес. Искал всю ночь, но так и не нашёл. Вернулся домой, попытался уснуть, но так и не смог. Встал, прибрался в норке, цветы полил, подмёл. Делать нечего, надо идти, выручать друга из беды. Вышел из дома и только отошёл несколько шагов, глядит, навстречу ему огромный пёс.

— Рад встрече, — говорит тот. — Отличное весеннее утро, не находите?

— Очень приятно, — отвечает Ёж. — Утро сегодня, просто на удивление.

Разговорились о погоде, затем о видах на лето, о рыбалке, о грибных местах.

— Простите, Бога ради, — говорит пёс. — Я, ведь, так и не представился. Энтлебухер Зенненхунд.

Ёж так и присел от ужаса. Погиб! И, главное, обидно, что вот так по-дурацки. Другу не помог и не за понюх табаку сам сгинул. Однако пересилил свой страх, поднял глаза-бусинки и говорит.

— Что ж, вот и отбегал я резвыми ножками по лесным тропинкам, ешь меня суровый Этлебухер.

Пёс от удивления даже закашлялся.

— Не пойму, уважаемый. Какие резвые ножки? Зачем мне вас есть?

— Но вы же Грозный Весенний Охотник! И не вы ли съели моего любимого друга Белочку?

— Ах, вот в чём дело, — разулыбался Энтлебухер Зенненхунд. — Да, какой же я Охотник? Просто пёс, а сам Охотник сейчас подойдёт. И, уверяю, что никаких Белочек ни я, ни он не ели, а всего лишь поймали и посадили в клетку. Уморительное, доложу вам, создание. Презабавнейшее. Кстати, если желаете, то можете убежать, препятствий чинить не стану.

— Не пойму, — говорит Ёж. — А вам-то всё это зачем?

— Просто развлечение, — отвечает пёс. — Новые знакомства, судьбы, драмы, приключения.

— А можно, — задумался Ёж, — мне тоже в клетку?

— А это, пардон, не мне решать. Понравитесь Охотнику — милости просим.

Не успел Энтлебухер Зенненхунд вымолвить эти слова, как появился Охотник. Увидел он Ежа, и сунул в мешок. Отнёс домой, напоил молоком и поселил в коробке из-под сардин.

Настала ночь, Ёж выбрался из коробки и пошёл искать Белочку. Смотрит, сидит его друг в клетке, слёзы льёт.

— Белочка, — шепчет Ёж. — Я за тобой пришёл. Бежим отсюда.

— Прости меня, дружище, — стенает пленница. — Клетка заперта, а прутья не перегрызть.

Побежал Ёж на двор, разбудил Энтлебухера Зенненхунда.

— Уважаемый, а не поможете ли нам бежать?

— Занятная мысль, — улыбнулся тот. — Ночь, побег, верные друзья, погоня! Мне нравится!

Открыл пёс клетку и вывел друзей со двора.

— Бегите в сторону леса, а я через полчаса Охотника разбужу. Эх, жаль грозы нет. А то, представьте. Вспышки молний, грохот выстрелов, лай собак, вымокший насквозь беглец, тащит на себе раненого друга! Ох, и развлечёмся.

Бросились Ёжик с Белочкой в лес со всех ног и под утро уже были дома…

— Не такой и страшный этот Энтлебухер Зенненхунд, — сказала однажды Белочка за чашкой чая.

— И затейник какой, — покивал головой Ёж.

Лет пять назад паре молодых норвежских весельчаков, совладельцам сельской гостиницы в богом забытой губернии Телемарк, пришла в головы, удачная, как им тогда казалось, мысль. Разумеется, мысль эта родилась в пабе и уже ближе к ночи.

— Густав, — сказал один из них, — я знаю, как сделать нас богатыми.

— Ограбить постояльцев? Но, у нас их нет уже вторую неделю.

— Нет, дружище, — заблестел глазами тот. — Подумай, что нас кормит? Туризм! А что нужно туристам? Нечто такое, чего больше нигде не увидишь, фишка, одним словом. А какая у нас в Норвегии фишка?

— Зимний эль? — встрепенулся Густав.

— Тролли! Мы страна троллей!

— Предлагаешь переименовать нашу гостиницу в «У двух троллей»? Отличная мысль, — заволновался Густав. — Думаю, народ к нам так и повалит.

— Да нет же. Мы им предъявим настоящего тролля! И вот, что мы сделаем. Во-первых, нам будет нужна собака…

Наутро наша пара авантюристов села в грузовичок и отправилась прямиком в Осло. Там они посетили пару издательств бульварных газет, где оплатили объявления следующего содержания — «Каждый понедельник. Охота на Большого Горного Тролля. Женщины и дети не допускаются. Участие 100 крон. Фотосъёмка приветствуется». Далее события разворачивались стремительно. В воскресенье прибыли первые охотники. Бодрый старикан в красной ветровке, троица панков с пирсингом и некий журналист со спесивым лицом. На рассвете экспедиция, за исключением одного панка, который наотрез отказался вставать, вышла к прибрежным скалам, где с поводка был спущен пёс.

— Норвежский бухунд — заливался соловьём Густав, — чует Тролля за милю. Куда он побежит, там и Тролль.

Пёс, которого приятели за неделю приучили находить кусок мяса под строго определённым камнем, пулей помчался за добычей. В этот момент второй компаньон, лежащий за гранитной глыбой, принялся плавно качать ручку домкрата. Кусок скалы шевельнулся и начал подниматься. Один из панков, оказавшийся впоследствии девушкой, завизжал.

— Бежим, — завопил Густав…

Схема работала безукоризненно. Бухунд, бегущий к обломкам скал, домкрат и истошный крик экскурсовода… Гостиница была набита туристами, жаждущими встречи с троллем, наши компаньоны открыли ещё один мотель и дали новую рекламу…

— Чем закончилась сия история? — спросите вы.

А она продолжается! И сегодня можно преспокойно съездить на «Троллеву Охоту». Губерния Телемарк. Город Шиен. Далее минут сорок на арендованном джипе, следуя указателям. Билеты, правда, подорожали и заветное «Бежим!» вместо Густава теперь орёт полная блондинка в спортивном костюме.

У нас на каждой помойке можно встретить подобную собаку (посмотрите на фотографию). Обычно их зовут Цыган…

В действительности, Келпи безумно редкая и дорогая собака. Выведены они не так давно. Первые упоминания о них относятся к концу XIX века. В частности, говорится что впервые в истории Австралии состязания овчарок, которые происходили в 1872 году, выиграл некий Королевский Келпи. Его родители известны, но остальных предков проследить уже не удается.

Перечислю всего несколько особенностей этой породы:

— Самки приносят потомство не чаще одного раза в четыре года. Обычно это всего 2–3 щенка.

— У этой породы наибольший вес мозга, по сравнению с другими собаками.

— Они обладают гипнотическими способностями (гипнотизируют своих противников!!)

— Считается, что Келпи обладают даром предвидеть будущее

— Эти собаки ДЕЙСТВИТЕЛЬНО умеют улыбаться.

Первый щенок Келпи, привезённый в Россию в 2003 году, был куплен на австралийской племенной ферме Enfinvale за 7.000 евро.

Своё название Хилеры получили не от английского healer — целитель, а от heeler — пятка!!! Приблизительно в 1770 году первые представители этой породы ступили с кораблей колонистов на раскалённые пляжи Австралии. С прохладной палубы — в огненный песок!! Несчастные псы, подвывая, заплясали на пятках, судорожно тряся обожжёнными передними лапами.

— Хилеры, хилеры, — загоготали переселенцы. Имя породе было придумано.

На самом же деле Хилер это дичайшая смесь всевозможных пород, завезённых в XVIII веке в Австралию.

1976 год вся революционно настроенная, а, следовательно, прогрессивная часть населения планеты готовилась к празднованию пятидесятилетия великого команданте Фиделя Кастро. Советский Союз прислал имениннику в подарок эскадрилью МИГов, коммунисты ГДР боевую субмарину, французские социалисты — несколько ящиков коньяка, юный боец Кампучии — штык-нож. Заверения в дружбе и солидарности, подарки и сувениры, поздравительные письма и телеграммы стекались в Гавану со всего мира. Вопрос о презенте встал и перед немногочисленной компартией Шотландии, и вот уже битый час члены ЦК обсуждали, что бы преподнести в дар бессменному борцу с мировым империализмом. Килт явно не подходил к, никогда не снимаемому, защитного цвета френчу, виски команданте презирал, как излюбленный напиток янки, волынка тоже как-то не вписывалась в кубинские ритмы. Первая здравая мысль пришла в голову старейшему члену ЦК, ветерану-докеру Э. Грэхему.

— А у меня, это…, — важно прогудел он в усы, — внук… Домой, гадёныш, принёс, значит. Говорит, вроде, купил… Хотя где-то украл, негодник… Этого, типа, щенка… Колли, то есть. Но, вишь ты, не просто колли, а с бородой. О, как. Это порода, выходит такая, наша, шотландская. Бородатый колли. Сечёте, что говорю? Товарищ Фидель — бородатый, а мы ему нашего, значит, колли, и с бородой. Вот, чё надо-то…

Предложение было принято единогласно. В зоомагазине куплен щенок Bearded Collie с уже сделанными прививками и собачьим паспортом. Доставить подарок, было поручено одному из товарищей, который несколько лет проработал в чилийском порту и клялся, что свободно владеет испанским.

Прибыв ранним утром в Гаванну с клеткой, щенком и строгим указом вернуться домой с полным чемоданом сигар, шотландец показал на таможне партийный билет, поздравительное письмо из ЦК, сам подарок, документы на подарок и был немедленно заселён в гостиницу. Там он принял душ, позавтракал и засел за англо-испанский разговорник, ибо, с языком, скажем честно, дело у него обстояло неважно. К обеду он выучил основные слова: эль перро — собака, барбудос — бородатый, амиго — друг, эль регало — подарок. А к 17.00 шотландский посланник уже стоял у ворот резиденции Фиделя. В приёмной его несколько раз обыскали, ещё раз проверили бумаги, пропустили через металлодетектор, ощупали щенка и ввели в кабинет команданте, предупредив, что времени у него «уно минуто».

Кастро, отложил сигару, раскрыл объятия и сделал шаг навстречу гостю.

— Дорогой амиго, — запинаясь, выговорил наш герой, мешая английские и испанские слова, — Венсеремос и патрио о муэрто. Вот Вам от компартии Шотландии эль регало. Перро барбудос.

— Не понял, — удивился Фидель на отличном английском. — Что значит «перо барбудос»?

— Как, что? Подарок. Из Шотландии. Бородатая собака!

Команданте побагровел, и его правая рука скользнула к тому месту, где должна была быть кобура.

— Охрана, — рявкнул он. — Взять его!..

…После двух месяцев допросов, подписав немыслимое количество бумаг и признаний, несчастный посол компартии был выдворен из страны с убедительной просьбой никогда впредь не появляться на Острове Свободы.

Кое-кто в Великобритании и по сей день считает Джеймса Бордера «отцом генетики», хотя, на мой взгляд, он был самым настоящим вивисектором. Судите сами.

В 1903 году юный Д. Бордер, студент-медик, получил в наследство небольшое поместье в Северном Уэльсе. Немедленно сдав в аренду землю, он основал в подвале дома лабораторию, объявив соседям фермерам, что готов покупать у них любую живность, будь то лягушка или крыса. Чем он там занимался, никто не знал, хотя многие просто разрывались от любопытства.

— Наверное, чучела набивает, — предполагали одни фермеры, — или в банки со спиртом кладёт.

— А, может быть, ест? — опасливо говорили другие.

— Запалить бы его на всякий случай, — мрачно заключали третьи.

Время шло и в округе стали появляться двухголовые жабы, покрытые перьями мыши, а в реке мальчишки однажды поймали сома о двух руках. Жители обходили поместье Бордера стороной, лишь иногда встречая его на болоте или в поле, вооружённого сачком и корзиной. Экс-студент выглядел довольно неважно, был бледен и постоянно воровато оглядывался. Сколько бы это продолжалось, неизвестно, но в один из дней, местная фермерша обнаружила близ своего дома труп овцы, которой лакомились несколько котов с огромными кожистыми крыльями. Увидав несчастную женщину, коты грузно поднялись в воздух, сделали несколько кругов и улетели в сторону Бордер Хауса.

«Если тебе страшно — нападай первым!» гласит древняя уэльская пословица, и мужское население, вооружившись ружьями и топорами, ворвалось в ворота поместья. Однако, за выбитыми дверями дома, их ждало безмолвие и запустение. Бежал ли хозяин, или был съеден своими творениями и по сей день никто не знает. На всякий случай, фермеры сожгли дом и пристройки, забрав только пару перепуганных Колли со двора, которых приютил у себя местный священник, на всякий случай, обрызгав святой водой. Собаки оказались самыми обыкновенными. Вот разве только имели странную привычку жить не в будке, а в норе. Там же они откладывали яйца и выращивали щенков. Жители скоро привыкли к ним и многие, даже, стали брать щеночка-другого к себе в дом. В память об их бывшем хозяине, породу назвали Бордер-Колли.

Цитирую Д. Палмера, Породы собак — «Ланкаширский хиллер относится к классу пастушьих собак». И что же? — скажете вы. — Да, мало ли на свете пастушьих собак? «И не сосчитаешь», как говаривала одна дама. Но, это если не знать, что несчастный хилер весит всего три килограмма, и пасёт при этом не сусликов, не хомяков, а полноценных коров. А корова в среднем весит 500 кг. И за сутки съедает около 90 кг травы. Это ровно 30 пастушьих собак. Нет, собак она, естественно, не ест. Если только это не травяные собаки, в смысле, сделанные (или сплетённые) из травы. Кстати, если кормить корову только травяными псами, то однажды, задумавшись, она может съесть и настоящую! Жевать и глядеть на вас огромными, грустными глазами. «Снится ей белая роща и травяные луга». Стоп, кажется, меня занесло не туда…

Англичане, посмеиваясь в усы, скажут, — Что вы, это очень быстрая собачка. Она догоняет корову, кусает её за ноги и та бежит в нужную сторону.

Представьте теперь себя пастухом стада слонов. Подбегаете к слону и кусаете его за ногу! Если удалось, то слон идёт в нужном направлении, если нет, то вас сменяет другой пастушок. Более шустрый…

Вернёмся к коровам и британцам. Итак, вы английский пастух и вам нужна пастушья собака. Как поступили прочие нации, мы знаем, взяли в помощники всевозможных овчарок. Но, это решение, почему то не пришлось по душе жителям Альбиона и они вывели полчища маленьких кусак-хилеров. Есть в этом, наверное, некий тайный смысл. Может быть, каждый пастух с тех пор ощущает себя немного полководцем. И командует, когда надо перегнать стадо — 20 хилеров нападут на правый фланг, 25 — на левый. А мы с вами, джентльмены, ударим в центр! Боже, храни Королеву!

Казалось бы, какая разница, как говорить — староанглийская овчарка или овчарка староанглийская?…

«Староанглийская овчарка» отлично рифмуется со словом «чарка».

Звучит хорошо, но, несколько всё портит эта «староанглийская».

Неестественно как-то. Не вяжется Англия с чарочкой водки.

Другое дело, будь это Русская овчарка.

Так и представляешь доброе застолье, жизнерадостных бородачей, штофы, чарки, редьку, огурчики. Да поросёночек с хреном! Да холодец с брусникой! Да под щучьи головы! Эх…

Зато, Овчарку староанглийскую одно удовольствие рифмовать с «виски».

Поэзия, однако!

Шетландская овчарка, или просто Шелти родом с далёких Шетландских островов, где в июне может запросто пойти снег, где по утрам всегда туман, где луга никогда не бывают зелёными, а ветер никогда не стихает. Что бы выжить в таком климате надо, во-первых, быть меховым, толстым, цепким и низкорослым. А, самое главное, иметь жизнерадостный и покладистый характер. Зачем промозглым вечером меховая, толстая, цепкая, низкорослая шетландка станет угощать унылого зануду стаканчиком горячего грога?

Когда я был маленьким, по телевизору показывали сериал об умной шотландской овчарке Лесси. Клянусь Вам, это было захватывающее зрелище. Изящная колли спасала тонущих, вытаскивала из горящих домов раненых, прогоняла грабителей, искала потерявшихся, чинила неисправную проводку, передавала важные сведения, и так до бесконечности. Предмет поклонения — милицейский пёс Мухтар, в своё время скинувший с пьедестала пограничника Джульбарса, был забыт, а его жалкие навыки ищейки осмеяны. В стране начался культ шотландской овчарки. Неудачники, владельцы собак всех прочих пород, старались выгуливать своих псов в самое безлюдное время — во время показа очередной серии. Зато, хозяева колли гордо проходили по улицам города, а вслед за ними, затаив дыхание, шествовали толпы детей, восхищающихся этим удивительным творением природы. А в школе шли бесконечные споры на тему «поборет ли колли волка, медведя, тигра или физрука».

Кстати, в то же время появился и сериал о чудо-дельфине Флиппере, но такого успеха не имел, ибо, как говорится, «где мы и где дельфины». Хотя, мне всё же, больше нравился дельфин, потому что я всегда испытывал страх перед акулами, а Флиппер расправлялся с ними одной левой. Поэтому, когда летом родители везли меня к Чёрному морю, я бы хотел иметь в друзьях дельфина, а не шотландскую овчарку. Странная, конечно фобия для городского ребёнка. Что-то типа фобии монгольского пастуха к отравлению несвежими устрицами…

Да, но вернёмся к Лесси. Злые языки, и, как впоследствии выяснилось не без основания, утверждали, что умную овчарку играет овчар. Что колли тупы и плохо дрессируются. Что в фильме сплошные комбинированные съёмки. Разумеется, им никто не верил и спустя некоторое время Москву просто наводнили шотландские колли. Они были повсюду! Казалось, ещё немного и в город войдут, играя на волынках и приплясывая, сами шотландцы… Однако, прошло время, прошла и мода. Колли оказалась не самой приспособленной для жизни в городской квартире, не самой умной, хотя и удивительно красивой породой. И сейчас, изредка, встречая на улице шотландскую овчарку, я вспоминаю детство, школу, родителей и страх перед акулами.

Старый граф Пемброк был скорее рачительный, чем скупой. Он не одобрял, что его жена в будние щеголяет в новом платье, что на ужин надо зажигать все свечи в зале, хотя достаточно двух-трёх, ему не нравилось, что вино надо обязательно привозить из Франции, когда есть прекрасное домашнее пиво. Ежегодный доход в 40 000 фунтов вполне позволял не думать о хозяйстве, но, посудите сами, невозможно было не наказать повариху, выливающую помои в выгребную яму, вместо того, что бы отдать их свиньям. Или взять того же садовника! Зачем жечь сухие ветки в саду, когда им место в камине? А треснувший горшок всегда может пригодиться в кладовой, перевяжи его бечёвкой и храни фасоль или зерно. Начиная каждое утро с обхода своего хозяйства, граф недоумевал, как ещё слуги не пустили его по миру. А сегодня, зайдя на псарню, Пемброк застал слугу за тем, что тот, вычесав линяющую свору вельш-корги, тащит целый мешок шерсти на помойку.

— И что ты собираешься делать с собачей шерстью? — язвительно спросила, жена. — Сделаешь себе парик?

Граф, молчал и морщась, прислушивался к крикам псаря, которого секли на конюшне.

— Или будешь разводить в ней блох? — не унималась супруга.

— Шерсть она и есть шерсть, — прервал её Пемброк. — Пусть свяжут что-нибудь.

— Да ты совсем рехнулся? Ходить в пёсьих очёсках? А, может быть, начнёшь стричь котов? Или доить кошек?

Однако граф умел настоять на своём. Некоторые слуги шептались, что старик увлёкся колдовством и потребовал связать себе костюм оборотня из собачьей шерсти, но Пемброк умел прекращать подобные разговоры…

В наши же дни, свитер ручной вязки из шерсти Вельш-корги-пемброка стоит порядка 3 000 фунтов и в очередь на него надо записываться где-то за год.

Джеймс Томас Брюднелл, 7-й граф Кардиган, или просто Лорд Кардиган в возрасте 26 лет женился на некой Элизабет Джонсон, «самой порочной, несдержанной и вульгарной суке в королевстве», по определению её первого мужа капитана Джонсона. Не прошло и года после свадьбы, как брошенный капитан получил письмо от Кардигана, с заверениями, что лорд полностью согласен с данной характеристикой. Отправив сиё послание, Джеймс Кардиган холодно кивнул жене и отправился искать удачи в карьере военного. Здесь же, благодаря связям семьи и денежным вливаниям, фортуна была к нему более благосклонна, чем на семейном поприще. Щедрый и галантный корнет гусарского полка стремительно двинулся вверх по служебной лестнице и к 31 году уже получил чин майора.

К началу Крымской кампании, 57-летний лорд Кардиган считался признанным законодателем английской военной моды и командовал самым аристократическим и элегантным 11-м гусарским полком. Почти треть своего годового дохода тратилось им на лучшее сукно, страусовые перья и золотое шитьё для своих 600 красавцев-кавалеристов. А однажды, следуя капризу очередной фаворитки, лорд купил каждому своему подчинённому по милейшему Вельш-корги, вменив в обязанность держать пёсика с собой в седле во время маршей и парадов. Разумеется все 600 Вельш-корги не могли не получить в армии прозвище — Кардиганы. Увы, в отчаянной кавалерийской атаке 25 октября 1854 года под Балаклавой более 400 псов лишились своих хозяев и были отосланы в Британию к семьям погибших героев. Отсюда и пошла невесёлая английская поговорка: «Съездить в Россию за кардиганом».

Скрываясь от римских солдат в Пиренеях, св. Гумбольдт, что бы поддерживать форму, читал проповеди паре овчарок, увязавшихся за ним. Рассказывал им о борьбе добра и зла, о деяниях, о чудесах, явленных Учителем. Иногда ему даже казалось, что собаки понимают слова проповеди, и тогда св. Гумбольдт угощал овчарок диким мёдом и акридами. Шли годы изгнания, и красноречие его росло. Спустившись на равнины, он сразу же обрёл огромное число сторонников и учеников. Единственным, несколько смущавшим последователей, было то, что св. Гумбольдт начинал свои проповеди с фразы, — «Внемлите мне, собаки».

Весной 1794 года, работая над программой Революционного Террора, Максимилиан Франсуа Мари Исидор де Робеспьер, посетил, как теперь говорят, с рабочим визитом Пикардию. Все сто километров пути парижский депутат, провёл, разбирая бумаги и делая наброски новых зажигательных речей.

И только услышав голос секретаря, — Вот и Амьен, гражданин, — отдёрнул занавески и распахнул дверцу кареты. Экипаж стоял на городской площади, точно напротив свежесколоченной и украшенной цветами трибуны. Вокруг колыхались и шумели толпы народа. Невысокого роста, стремительный, в неизменном парике, вождь якобинцев вышагнул из кареты, и, не глядя по сторонам, буквально взлетел на помост. Зная о слабости своего голоса, Робеспьер поднял руку, призывая к тишине, и оглядел волнующееся людское море. Что-то было не так. Депутат близоруко прищурился, вглядываясь, и оторопел.

— Что они все держат в руках, — вполголоса обратился он к секретарю, почтительно стоявшему за спиной. — Что это за палки?

— Пики, — прошептал тот. — Мы же в Пикардии, а они тут все с пиками. Вековая традиция, — беззвучно захихикал секретарь. — Повинция-с.

— И что же, это для нас не опасно? — Робеспьер был несколько трусоват.

— Ни капельки, считайте, что просто безобидный атрибут.

— Надо издать указ, — пробормотал депутат. — Средневековье какое-то. Бред.

Тем не менее, речь была произнесена и, как всегда, удалась. Пикардийцы дружно аплодировали, стучали о землю пиками и выкрикивали «Свобода, равенство, братство!»…

На парадном обеде в ратуше Робеспьеру был вручен символический ключ от города и щенок пикардийской овчарки.

— И у него тоже есть пика? — кивнув на пёсика, холодно обратился депутат к мэру.

Тот, зная уже о недовольстве высочайшего гостя, подобострастно рассмеялся, — Что вы, пикардийские овчарки просто пикают.

— Что делают?

— Пикают, гражданин Робеспьер. Вот так «пик-пик-пик». — Мэр расплылся в улыбке. И подумал про себя, — Шути тут с тобой, подлецом, пикай. Вырос бы поскорее овчар, да загрыз тебя, недоумка. Пики ему, видите ли, наши не нравятся…

Букингемский дворец охраняют гвардейцы в красных мундирах и медвежьих шапках, покой Папы — швейцарцы в жёлто-красно-синих микеланджеловских костюмах, а вот, для сыра Бри были выведены специальные собаки Бриары. Каждые полгода из Мелена в Париж отправлялся караван, груженный корзинами с сыром и все французские короли — Карлы, Людовики, Филиппы и Генрихи, с нетерпением ждали его прибытия. Разумеется, никому в голову не приходила мысль напасть на королевских поставщиков, и две шеренги гордо вышагивающих Бриаров, служили, скорее для украшения, нежели для охраны. Представьте себе эту картину — по равнине движется колонна мулов, укрытых белыми попонами с золотым шитьём, а на их спинах мерно покачиваются огромные корзины. Рядом с каждым мулом, держа его под уздцы, следует погонщик в зелёном кафтане, а по обе стороны каравана величаво выступают огромные мохнатые псы, с вплетёнными в длинную шерсть алыми лентами. Звенят цикады, щебечут выползни. На небе ни облачка, но вдруг — лёгкий порыв тёплого ветра треплет гривы мулов и до вас доносится удушающий запах несвежих носков. Везут сыр Бри…

Если покопаться в памяти, то при слове «Бельгия» в голове возникают следующие ассоциации: Тиль Уленшпигель; пиво; Рубенс; зловещий город Ипр; алмазы; Магритт; брюссельская капуста и бельгийские овчарки. Несомненно, что не каждый бельгиец читал Костера или разбирается в направлениях фламандской школы эпохи Ренессанса. Зато любой школьник готов битый час рассказывать вам о разновидностях бельгийских овчарок. Всего их четыре — Грюнендаль, Тервюрен, Малинуа и Лакенуа. Теперь, попробуйте запомнить, что Грюнендаль — чёрный, Тервюрен — рыжий с «углём», Малинуа — рыжий с «углём» и чёрной маской, Лакенуа — рыжий с «углём» на хвосте. Плюс множество подвидов, помесей и линий. Изучать всю эту заумь юные бельгийцы начинают ещё в яслях, украшенных литографиями, плакатами и фотографиями овчарок. И если в Бразилии новорожденному мальчику счастливый папаша дарит футбольный мяч, то в Бельгии дитя получает плюшевого Грюнендаля или Тервюрена.

Восхождением на собачий Олимп эта древнейшая порода итальянских овчарок обязана не тому, что кинологическая общественность, наконец-то, признала их ум, работоспособность, выносливость, отвагу и скромность. Нет, как всегда, Его Величество Случай, ткнул наугад пальцем в сторону Бергамо и лениво поинтересовался: «А что у нас тут интересненького?». И случилось следующее…

В марте 2003 года некая Луиза Ферро радио-ди-джей, несостоявшийся продюсер и внештатный журналист Радио-Милан высадилась из видавшей виды Мазды в альпийской деревушке, к северу от Бергамо. Редакционное задание — интервью с местным ушлёпком, приславшим кассету с записью своих дурацких песенок под аккомпанемент дудки и каких-то погремух, вызывало тошноту. Однако шеф внятно объяснил, что сегодня спонсора интересует фольклор, а не весь этот «дерьмовый рэп»… Взяв в проводники местного мальчишку, восхищённо пялившегося на её зелёные волосы, Луиза без приключений добралась до местной забегаловки, где по вечерам давала свои концерты местная звезда. Ждать пришлось около часа, в течение которого посетители рассматривали шорты нашей корреспондентки, а та, пила пиво и делала вид, что ей на всех плевать. Наконец на крохотной площадке перед заведением, появилась цель её сегодняшнего задания. Парень лет 25–30 привёл под руку старика в чёрном застиранном костюме. За стариком весело трусили три лохматые собаки покрытые комками ссохшейся грязи. Забыв о юнце и старце, Луиза с удивлением рассматривала животных. Каждая прядь их длинной шерсти была самым непостижимым образом закручена и обмазана засохшей глиной, так, что они скорее напоминали земляных демонов, чем собак… Тем временем, старик загудел в свою дудку, а певец запел. Собаки на мгновение замерли и, вдруг, синхронно начали притопывать в такт музыке. Комья сухой глины на их шерсти, сталкиваясь, и производили тот самый шум, который в редакции приняли за местный аналог маракасов. Юноша пел, а овчарки, сосредоточенно глядя прямо перед собой, приплясывали. Луиза сунула руку в карман шортов, нащупала мобильник и, не глядя на монитор, набрала SMS в редакцию — YES!..

Что рассказывать дальше? Альбом BergamoFolk есть в плеере даже у моего ребёнка — ценителя Good Charlotte и HIM. На обложке диска — три Бергамские овчароки. (для желающих — www.bergamofolk.it)

Босерон — овчарка, выведенная на зелёных берегах Луары в долине Босе (Beauce) во времена, когда там творил Пьер де Ронсар. Великий поэт, хотя и не жил доходами от поэзии, но занимался ею профессионально. В течение почти 20 лет он работал по принципу — «ни дня без строчки», воспевая в своих стихах Луару, поля, крестьян, слуг, животных, словом, всё, на что падал его взгляд. Не осталось каких-либо письменных подтверждений, что Ронсар был страстным любителем Босеронов, но самый большой цикл его стихотворений (Les Amours de Beauceron) посвящён именно этой породе.

Скорее всего, весь этот цикл — просто экзерсисы мастера и некая работа над стилем, однако попробуйте объяснить это заводчиками и владельцам Босеронов. Судите сами, покупая щенка овчарки в кинологическом центре Шартра, вы получаете в подарок томик стихов Ронсара, его портрет красуется на фирменных майках, ошейниках, мисках, ковриках и прочей ерунде, выпускаемой собачьими клубами Босеронов, а уж кличку Пьер, Рон-Рон, Ронс или Пьеронс носит каждый второй кобель.

Первое упоминание о Мареммо-абруццких овчарках можно найти в «Записках о галльской войне» Юлия Цезаря, где автор превозносит до небес их верность, ум и отвагу. И, знаете ли, верится. Действительно, прекрасные собаки. Сомнения же у меня всегда вызывала боеспособность римских легионов. Представьте себе тысячи низкорослых, жизнерадостных, хохочущих, спорящих, жестикулирующих итальянцев. Все в золотых цепочках, сверкающих на солнце браслетах, модных сандалиях и алых плащах. Эта масса людей перекликается, ищет знакомых и родственников, обсуждает последние гонки на колесницах, ссорится, пьёт кьянти и размахивает кусками пиццы. А потом они строятся в легионы, манипулы, центурии и маршируют на врага? Убей бог, не верю…

Вот, что интересно в названиях собачьих пород, так это их деление по половому признаку. Если исходить из человеческой логики, то животное с «мужским» именем (?) должно обладать некими рабочими, охотничьими или, хотя бы, спортивными признаками. К примеру, Сенбернар, Спаниель, Боксёр. «Дамские» же имена, тяготеть к дому, семье и красоте — Сторожевая, Лайка, Болонка. В то же время, Немецкая Овчарка — она, а Мопс — он. Интересно, чем руководствуются, э-э-э-э… называтели?

А взять породу Лёвхен. Это он, она или оно?

— Мой Лёвхен сегодня покусал почтальона.

— Моя Лёвхен перегрызла телефонный шнур.

— Моё Лёвхен третий день мается животом…

Думаю, что пора бы уже всем хорошим людям собраться вместе и переназвать всех собак. Кстати, предвидя бурную деятельность феминисток, национальных и сексуальных меньшинств, могу уверить, что будущие имена будут среднего рода. Немецкое Овчарко или Мопсо.

Незавидна участь голландской овчарки. Казалось бы, лежи себе на берегу канала с куском голландского сыра в одной лапе и баночкой Budweiser в другой. Поскрипывают крылья ветряных мельниц, плывут облака, а вокруг, пока хватает взгляд, тюльпанные поля.

Увы, жизнь бедной псины не столь пасторальна. Все эти мельницы, каналы и облака, лишь фон для миллионов тюльпанов, которые растут на продажу-продажу-продажу. Поди, попробуй, нарви цветов и сплети венок…

— Здесь не ходи, потопчешь тюльпаны.

— Бегом за водой, пора поливать.

— Не копайся тут, луковицы перепортишь.

— Выплюнь пчелу, она цветы опыляет.

— Не, спи, охраняй редкие сорта.

— В теплицу не заходи, напустишь холода.

— Не топырься возле цветов, солнце заслоняешь.

— На покупателей не рычи, а только, кланяйся и улыбайся.

— Не таращься на тюльпаны, сглазишь.

— Какие игры, когда повсюду сорняки.

— Удобрения лежат в мешке, а это — немедленно убери.

Одна отрада, свободная продажа лёгких наркотиков. Схоронится овчарка за теплицей, покурит и кажется ей, что лежит она на берегу канала с куском голландского сыра в одной лапе и баночкой Budweiser в другой…

С 1968 по 1989 год на венгерской киностудии Pann;nia Filmst;di; снимался бесконечный мультсериал о двух собаках Пули и Пуми. Две милые лохматые псины, шерсть которых самой природой завита в дреды, внушали детишкам несложные истины о добре, о дружбе, о прелести труда «во благо». В одной серии, к примеру, Пули с лопатой на плече шла сажать яблоню, а Пуди же, притворялась больной, отлёживалась дома. Осенью, собрав урожай яблок (в Венгрии всё вырастает стремительно!) Пули делилась плодами с Пуми, которой становилось мучительно стыдно. В следующем мультике, Пули пыталась утащить из общей миски кусок побольше, давилась и спасалась только благодаря дружескому похлопыванию по спине незлопамятной Пуми. И так до бесконечности. Милый такой бред времён социализма. У нас, кстати, подобного добра тоже было пруд пруди. Девять мультфильмов из десяти заканчивалось тем, что плюшевые уродцы — медвежонок, зайчонок и ёжик, обнявшись, весело маршировали по лесу, распевая песню о дружбе. А, бельчонок спасал крольчонка из речки, а телёнок делился со щенком ватрушкой. И так до бесконечности. Правда в сериалы этот идиотизм не превращался, видимо, не поднималась у мультипликаторов рука на продолжение.

Хотя, в семье и не без урода. Вспомнить, хотя бы, творения самого-самого детского писателя Успенского с его Чебурашкой и Простоквашиным. Вот уж натворил мужчина, поплясал на детских, неокрепших мозгах. Крыса — Лариска, злобная старушка — Шапокляк. Назвать мальчика Дядя Фёдор, что может быть смешнее. Это, как переодевание на пролетарских свадьбах мужчин в женское платье.

Да, я, кажется, отвлёкся. О мультяшных Пули и Пуми. А они просто благополучно канули в Лету вместе с венгерским социализмом. В отличие от наших Чебурашек.

В моём далёком детстве по телевизору показывали польский сериал «Четыре танкиста и собака». Сюжет этой саги был несложен — польские танкисты разъезжали во время второй мировой войны на своей бронемашине и умудрялись попадать в невероятно дурацкие истории, а отважный пёс Шарик спасал их.

Главного героя и командира танка по имени Янек, играл актёр с внешностью славянского супермена. Такая помесь между Джони Рико из «Звёздного десанта» и Шуриком из «Кавказской пленницы». Янек и его овчар Шарик, пожалуй, самые серьёзные персонажи фильма, потому что остальные три танкиста — безалаберные недотёпы. Для того, что бы влипнуть в очередную историю, экипажу достаточно просто вылезти из танка и отойти от него метров на десять. Они тут же проваливаются в секретный немецкий бункер или попадают в плен. Спасает их, естественно, пёс Шарик. На месте командования, я бы взял и заварил сваркой люк в танке, а еду всовывал бы через смотровую щель.

Кстати. Один из танкистов, механик-водитель, по национальности не поляк, а грузин по кличке Гжесь. Полное же его имя — Григорий Саакашвили.

В переводе Карабаш означает «черная голова»…

В 1898 году некий Абдул Азиз, турецкий эмигрант, открыл в Берлине небольшую мыловаренную фирму и магазинчик. Трудился сей турок от зари и до зари, имел недюжинный талант в торговле и был полностью предан своей профессии. Из близких у него был только огромный пёс, породы карабаш. Несколько раз магазин турка пытались обокрасть, но свирепая собака нагнала такого ужаса на воров, что те обходили его стороной. Абдул считал, что карабаш приносит ему удачу и никогда не расставался с ним. Когда тот умер от старости, то хозяин увековечил его имя в названии фирмы — «КАРАБАШ». Значительно позже, уже после смерти Абдула Азиза, его сыновья перевели название КАРАБАШ (чёрная голова) на немецкий — Schwarzkopf…

Было время, когда Кавказская овчарка собирала собак у себя в горах и накрывала длинный стол под белой скатертью. Выстраивала высокие глиняные бутылки с прохладным кахетинским, пузатые кувшинчики с виноградной чачей и запотевшие стаканы с боржомом. Чуть закопченные шампуры шашлыка по-карски и жареные цыплята выкладывались на подносы с кинзой и петрушкой. В медных кастрюлях благоухал лобио и сациви. Высились горы тёплого лаваша и кукурузных лепёшек, блестели капли воды на блюдах с помидорами, огурцами, редисом и луком. Что за удовольствие было полить кусок шашлыка багровым ткемали, положить сверху несколько стебельков кинзы, ломтик пресного овечьего сыра, завернуть всё это в лоскут лаваша и вкушать. Вкушать, запивая холодным вином. Или лихо махнуть чарку огневой чачи под половинку тёмно сочного помидора. А длинные тосты, прославляющие гостей, с нескончаемым «алаверды», когда бездонный рог, оправленный серебром, передаётся вдоль стола? А песни под звуки барабана и аккордеона? А танец самой Кавказской овчарки в тигровой шкуре? Где сейчас всё это? Если и попадёшь на застолье, то только к какой-нибудь Немецкой овчарке, где пиво и шнапс, шнапс и пиво, да блюдо из кислой капусты с сосисками. Грустно, генацвале…

Давно это было. Жила себе в лесу красавица Овчарка, жила не тужила, пока не решила научиться бегать так же быстро, как Олени. Пришла она к ним и говорит, — Уважаемые, а что мне надо сделать, что бы стать таким же непревзойдённым бегуном, как вы.

— Нет ничего проще, — посмеиваются Олени. — Перестань есть мясо, и питайся, как мы, травой, да листьями.

Послушалась Овчарка их совета, и стала есть только траву, да листья. Исхудала, но бегать быстрее не получается.

— Так у тебя же нет рогов, — хихикают Олени. — Вот и не выходит ничего.

Подобрала Овчарка две сухие ветки, привязала их к голове. Совсем стало плохо бегается бедняге.

— Хвост, — хохочут Олени. — Отрежь свой безобразный хвост. Посмотри, у нас же их нет!

Поняла Овчарка, что над ней издеваются, заплакала и пошла по лесной дороге, куда глаза глядят. Вдруг видит, навстречу ей солдат. Весёлый, черноглазый, усатый, идёт себе посвистывает.

— Здравия желаю, — говорит.

— Здравствуйте, уважаемый, — грустно говорит Овчарка. — Кто вы, да куда путь держите?

— Я румынский солдат, — отвечает тот. — Иду на родину из российского плена. А вы кто? И зачем эти ветки на голове?

— А я, Несчастная Овчарка, которую так унизили, так унизили… — и она расплакалась.

— Ну и забудьте, — весело воскликнул бывший военнопленный. — Пойдемте со мной в Румынию.

— Ах, мне сейчас всё равно, — рыдает Овчарка. Хоть в петлю, хоть в Румынию.

— Зря вы так, — улыбнулся солдат. — У нас течёт река Дунай и никогда не отцветает жасмин. А люди доброжелательны и гостеприимны.

— А олени у вас водятся?

— Ели и водятся, то немного.

— А, ну и пойдём, — неожиданно для себя выпалила Овчарка.

И пошли они прочь из тёмного леса, по дороге, выложенной жёлтым кирпичом в далёкую страну Румынию, где катит волны древний Дунай, где не отцветает жасмин, а люди доброжелательны и гостеприимны.

Получив в 1904 году Нобелевскую премию «За исследование функций главных пищеварительных желез», Иван Петрович Павлов решил немного отдохнуть.

— Махну-ка я в горы на месяц-другой, — сказал он жене. — Деньги теперь есть, а в отпуске я сто лет не был. Покатаюсь на лыжах, поохочусь, собачек новых привезу.

— Смотри у меня там, старый чёрт, — добродушно засмеялась жена, — с этими гималайскими собачками… Возьми в чулане палатку, сапоги, примус. Путь то неблизкий.

— Вот, — потряс Иван Петрович, звякнувшим саквояжем, — багаж русского натуралиста. Спирт и скальпель.

Сказано-сделано и уже через месяц великий физиолог, сопровождаемый носильщиками-шерпами, наслаждался красотами Тибета. Собирал растения для гербария, катался на лыжах, пил молоко яков, охотился на горных козлов, вёл долгие беседы с местными монахами. И вот однажды, на леднике встретил одинокую Гималайскую Овчарку. Овчарка сидела попой на льду в позе лотоса.

— Глаза закрыты, дыхание почти отсутствует, улыбается, — немедленно записал в дневник Павлов, — медитирует.

— Как же Вы здесь живёте, совсем одна? — осторожно обратился физиолог к собаке.

— Неужели ты думаешь, что я одинока, если нахожусь здесь одна? Совсем одна — это значит всё в одной, — Овчарка приоткрыла глаза и ещё шире улыбнулась.

— Всё в одной, всё в ней одной. Господи, удача то, какая, — бормоча это, Павлов полез в саквояж за скальпелем, — Сейчас наркозик и посмотрим, сейчас, сейчас…

Увы, но усыпить овчарку и произвести высокогорное вскрытие помешали религиозные шерпы.

— Резать собака дома. Тут резать нехорошо. Будда увидит. Голова пробьёт, — объяснили они нобелевскому лауреату.