Собаки на фронтах Великой Отечественной

Глава 7 Малиновка

9-й отдельный армейский отряд собак-истребителей танков обосновался в Малиновке — той самой знаменитой Малиновке, где гремела веселая свадьба.

— С прибытием, товарищ старший инструктор, — приветствовал ее Акишин. Обнялись. — Идите, Дина, получайте обмундирование. Потом разберемся.

В сарайчике, наполненном чудным ароматом сена, рассыпанного на полу, ей выдали брюки, гимнастерку, кальсоны, сапоги и портянки. Старшина, вручая вещички городской фифе, как он мысленно окрестил нового воентехника, посочувствовал девчонке: «Откуда ей знать, куда портянки накручивать? Засмеют». Однако был немало удивлен и порадовался, увидев Дину в полной форме при одном кубарике в петлицах, легкой походкой направляющуюся в сторону штаба. Премудрости обернуть ноги, причем на время, ее, как и всех курсантов, выучили еще в Харькове. Пройдет совсем немного времени, и на фронте «городская фифа» научит некоторых деревенских мужиков управляться с портянками, «чтобы оно на ноге сидело и из сапога не вылезало». И как многому пришлось выучиваться ей самой! Да поначалу каждую минуту.

Акишин придирчиво оглядел враз изменившуюся ученицу.

— Пошли знакомиться с остальными командирами. В армии руки в карманах не носят, — обронил вскользь негромко.

Дина остановилась, не в силах на ходу любоваться тем, что ее окружало. Много лет спустя она напишет: «Сосновый лес, с просеками, прогалинами и полянами, сухой, здоровый, ароматный, был отдан в пользование отряду. Великолепные красочные поляны с одиноко стоящими деревьями почти столетие назад приворожили фантазию и душу солдатского сына Илюши Репина, который стал красой и гордостью российского искусства. А по опушкам — смена им: новорожденные сосенки-детки с прическами на пять растрепанных хвоинок…

Лагерь размещен красиво и удобно. В больших постройках — казармы для бойцов, есть общежития для комсостава, клуб, у каждой службы — свой домик. Собаки живут в самой густой части леса. У каждой — свой отдельный домик-будка. Вся жизнь отряда, учеба и работа прикрыты пологом сосновых крон от крайне нежелательных взглядов с неба».

Замечание Федора Степановича прозвучало совсем не строго и тем более не обидно, однако Дина мгновенно поняла: наступила другая жизнь. А знакомились весело и приятно, тем более что многих она знала не один год по ОСОАВИАХИМу или курсам. Например, Петя Волкотруб, командир 3-й роты. С Петром Спиридоновичем они вместе дойдут до Германии. Или с распахнутой к ней навстречу улыбкой Дмитрий Иванович, Дима Борзаков, начальник питомника. Рядом — деликатный Моисей Борисович Рафалович, военврач 3 ранга, начальник санитарной службы. А для харьковских курсантов — доцент ИЭМ, многому их научивший. С некоторыми она точно встречалась в Харькове, но не помнила имен. А вот командиры-танкисты — люди новые, для нее, во всяком случае. Виктор Григорьевич Ельцов (тяжелые танки) «всего-то на пять лет меня постарше», как отметила Дина про себя. А вот легкими командует Меер Герш Киренберг. Слава богу, уже 33 года! Ей тогда казалось, что он «человек в возрасте». Перезнакомившись с командирами, а позже — с личным составом, она с ужасом отметила, что она, старший инструктор, гораздо моложе почти всех, кого ей придется учить. Есть от чего запаниковать, но… это не в ее правилах.

Наступил день принятия военной присяги. «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая в ряды рабоче-крестьянской Красной армии…» — слова, звучавшие вслух, она произносила сердцем. Клятва «быть честным, храбрым, дисциплинированным бойцом» и быть всегда готовым «выступить на защиту Родины» — эта клятва и была именно тем, что составляло на сегодняшний день, на каждую секунду сущность ее бытия. Целование знамени отряда (ему предстоит пройти от Чугуева до Дилижана, сохраненным в котлах Барвенково и Белой Калитвы). А пока предстояла ежедневная работа, подготовка к завтрашним боям.

Мало пришить кубарик к петлице и называться старшим инструктором по специальной подготовке. Ты здесь не единственный командир. Ко всему прочему — женщина. Берись и доказывай делом, что все, чему учишь, умеешь делать лучше мужиков. Иначе — грош цена личному авторитету, который на фронте требуется не для умиротворения собственной персоны, а для успешного обучения делу. Люди приходили в отряд разные: одни подготовлены лучше, другие — неважно. Только до этого командиру отряда не было дела: поручено тебе, товарищ воентехник, натаскать человека на противотанковую службу — выполняй. Строевых собак поначалу было достаточно, 504. Вожатых — 398.

Помогают в обучении собак боевые танки, несколько взводов легких и тяжелых танков разных марок. А водители — боевой народ, временно присланы в отряд. Прошел финскую кампанию младший воентехник Борис Ефимович Хабенский; украшает гимнастерку старшины Сколоты новенький орден «Красного Знамени». Танкисты впервые услышали и увидели, что есть такая служба — собаки-истребители танков. Как и минно-разыскная. Эти направления считались секретными и не упоминались даже в основных положениях по военному собаководству, где перечислялись виды применения военно-служебных собак. Танкисты с увлечением включились в процесс обучения. Неожиданно Хабенский спросил: «А фашисты имеют таких собак?» Этого не знал никто.

На стене учебки висел плакат: «Помни, что вожатый — это боец-истребитель танков, а его собака — средство для уничтожения танков врага». Косматые и с гладкой шерстью, остроухие и с висячими «лопухами», шустрые и не очень — будущие «средства уничтожения» играли с людьми, не представляя, к чему готовят их те, кто кормит, чешет, перевязывает пораненную лапу. Да и в сознании людей пока не укладывалось, что их четвероногие помощники — смертники. С ними играли, их ласкали, к ним успевали привыкнуть, как к своим собственным собакам. Хвалились: мой Жучок, моя Тайга, мой Рыжик.

Собак прислали осоавиахимовцы, со всей страны отправляли в армию своих воспитанников собаководы-любители. Четвероногие, прибывшие в Чугуев, где их встречали на станции бойцы из отряда, не понимали, что происходит. Остались где-то далеко дом, любимые хозяева, а какие-то незнакомые люди вытаскивают их из вагонов. Правда, все доброжелательные, не обижаются, даже если пытаешься чужую руку цапнуть. Были и те, кто вел себя достойно и независимо. Дина вспоминала: «Она эффектно заявила о себе, когда, не торопясь, спустилась вниз по деревянному настилу из сумрака дверей товарного вагона, переступила напряженными передними лапами с растопыренными пальцами, припав на них, плавно потянулась, с хрустом растягивая залежавшуюся спину. Наморщившись, задрался черный, глянцевитый, влажный нос, и полный набор ослепительных молодых зубов приветствовал встречавших аппетитным, затяжным зевком. Легко стряхнула с серой шубки приставшие соломинки подстилки, вся подтянулась. Раскосые с веселой искоркою карие глаза, окинув всех и оценив, остановились на фигуре рослого бойца, протянувшего руку взять ее поводок. Без колебаний и сомнений, подняв длинный пушистый хвост, она уверенно пошла с ним навстречу новой жизни. За привлекательную внешность, легкость и простоту поведения всеобщая симпатия была подарена ей сразу.

Они шагали к машине. Собака несколько опережала человека, кокетливо наклоняла голову к плечу, вглядываясь в загорелое, кругловатое лицо бойца с обветренными губами и шелушащимся носом, выгоревшими бровями и спокойными серыми глазами. Животное как бы старалось понять, что в этом, совершенно не похожем на хозяина человеке внушает ей полное доверие. Они еще не знали, что их ждут совместные учеба и работа, а в будущем они составят боевую пару».

Но до этой долгожданной минуты пришлось попотеть.

Первое время осложняло обучение и то, что далеко не все бойцы раньше имели дело с собаками. «Основные положения по военному собаководству» указывают, что «в подразделения военного собаководства должны отбираться бойцы, имеющие склонность к работе с собаками и любящие животных»[15]. Летом сорок первого такой возможности не было. И приходилось приучать людей к обращению с «живой техникой».

Одни просто боялись собак, другие искренне удивлялись, что «они, оказывается, соображают». Однако потребовалось не так уж много времени, чтобы самые брезгливые, вычищая своего четвероногого напарника, ласково приговаривали: «теперь другой сторонкой повернись, Жучок». Или, забирая миску после утренней кормежки, нахваливали: «умница, Тайга, миску можно и не мыть».

Среди них — людей и собак — Дина высматривала самых способных, самых целеустремленных.

Владимир Зинченко раньше к собакам «никак не относился», но будучи исполнительным и добросовестным бойцом, сумел наладить хороший контакт с доставшейся ему напарницей — серебристой с пушистым хвостом Змейкой.

А потом случилась беда: во время тренировки благополучно нырнувшая под танк Змейка осталась лежать на песке, а танк, пофыркивая, ушел вперед. Зинченко бросился к безжизненному тельцу, бережно приподняв, взял на руки и понесся в ветеринарную часть: «Нервный шок. Все остальное в полном порядке. До утра полежит у меня». Действительно, на следующий день Змейка как ни в чем ни бывало приветствовала Владимира звонким лаем и танцами вокруг напарника. Взяв собаку на поводок, Зинченко направился на полигон, но едва Змейка услышала шум мотора, она плотно прижала ушки к голове и, поджав хвост, судорожно потянула Зинченко к ветеринарной части. Так продолжалось недели две и стало ясно: собака настолько травмирована, что в ближайшее время нуждается в покое, пока сможет вновь вернуться к работе. Если вообще сможет.

Шло время. Зинченко работал уже с другой собакой, но упросил командира оставить за собой и Змейку. По правилам, ее следовало выбраковать (война!), но Владимир был уверен, что собака вернется в строй. «А пока я возьму ее на свое довольствие, нам хватит». Дина поддержала Зинченко, интуиция подсказывала — парень прав. И поздней осенью Змейка снова пошла под танк!

В отряд прислали пятерых пограничников на должности инструкторов.

— В ваше распоряжение, воентехник Волкац, — приказал Акишин. — Срок — месяц. Выполняйте.

Выбрали собак, отправились на полигон. Его делили с 10-м отрядом СИТ, тоже харьковского комплектования. Танк. Неподвижный и неприступный.

— Подведите собаку, дайте ознакомиться.

Собакам запах бензина, масла и прочей гадости категорически не нравился. Они чихали и отворачивали носы. Зато под брюхом, куда заглянул любопытный Жучок, оказался вкусный кусочек. Подобная игра собакам понравилась. Дальше следовало приучить собак проползать между гусениц, для этого прорывали ложбинку.

— Пускаете собаку. Команда «Вперед». С другого конца — помощник с лакомством.

Справились с этим заданием. Параллельно Дина объясняла, как устроен вьюк, как его надевать и куда закладывать взрывчатку (пока ее роль исполнял песок).

— Теперь работаем с включенным двигателем…

Шум мотора понравился не всем. Тайга, серенькая лаечка, поначалу отказалась нырять под танк. А рыжий дворянин на звук не прореагировал. Через две недели собаки проскакивали под танком уже с вьюками и под грохот орудий и взрыв пакетов. Проблемы начались, когда пришлось пускать собак под медленно движущийся танк. Одна категорически отказалась. Пришлось заменить. В положенное время пятеро бывших пограничников сделались вполне профессиональными инструкторами.

И все бы ничего, так откуда не возьмись — чумка. Скверная болячка косила личный состав четвероногих солдат налево и направо, наповал. В занятиях начался разнобой: собаки погибали, на их место приходили новые, которых следовало заново учить. А немцы шли на Харьков. Акишин собрал командиров: «Командование Харьковского военного округа выделило железнодорожный состав, с которым мы можем эвакуировать семьи в глубокий тыл». Со скандалом Дина все же уговорила маму уехать.

В Малиновке стояли до октября и в первых числах начали продвижение на юг. Отряд еще не был готов к участию в боевых действиях и передвигался на восток. На 28 сентября 1941 года роты 9-го армейского отряда находились в 56, 18, 37 и 9-й армиях.

На подступах к Харькову шли ожесточенные бои, 25 октября немцы вошли в город. Дина мучилась бессонницей: она не могла себе представить, что по улице Тевелева, по выученной до каждого дома, камешка на мостовой Сумской ходят чужие, хозяйничают в ее родном доме, гуляют по набережным Лопани. Любимый Карповский сад опоганен сапогами фашистов, топчущих золотые листья осенних кленов и дубов. И что будет с теми, кто остался в городе?!

А тем временем враг неудержимо рвался к Москве. Первые полосы «Правды» полны тревожных заголовков: «На защиту родной Москвы», «Враг рвется к Москве», «Вражеский натиск усиливается», «Защитники Москвы! С вами — весь советский народ». Дина повторяла, как заклинание: «Москва, родная, держись, пожалуйста!» Думать о том, что немцы могут взять столицу, она себе не позволяла. Последние известия с фронтов Отечественной войны (Западный фронт) сообщали: «наступление на нашу оборону усиливается с каждым днем», «свежим частям противника в размере дивизии удалось несколько вклиниться в линию нашей обороны и в районе города N потеснить наши части».

Глава 8 Москва. 1941. Октябрь — декабрь

Москва держалась. Операция «Тайфун» набирала обороты, но постоянно наталкивалась на отчаянное сопротивление советских бойцов. До последней живой капли крови сражались защитники Москвы, до последнего дыхания удерживали каждый рубеж на подступах к столице. Рассчитывать на помощь союзников не приходилось: Сталин направил второе послание Черчиллю с предложением открыть второй фронт уже в этом году, чтобы «оттянуть от восточного фронта 30–40 немецких дивизий». И Черчилль вновь отказал.

С 13 октября бои на всех направлениях к столице приняли ожесточенный характер. 13 октября советские войска оставили Калугу, 17 октября — Калинин, 18 октября в руках гитлеровцев оказались Малоярославец и Можайск.

Столица переходит на осадное положение.

План гитлеровцев взять Москву к середине октября провалился, но… Немцы хозяйничают в Клину, Солнечногорске, Яхроме и Красной Поляне. До Москвы оставалось менее 30 километров. В расположенную в Красной Поляне 2-ю танковую дивизию вермахта уже завезли парадную форму для победного шествия по Красной площади Москвы.

Столица сдаваться не собиралась. В районные и городские комитеты комсомола и ВКПб шли нескончаемо люди с просьбой отправить их на фронт. Сотни тысяч москвичей — инженеры, служащие, домашние хозяйки, студенты — круглосуточно работают на строительстве оборонных рубежей. Люди недосыпают, руки с непривычки стерты в кровь. Немцы засыпают их листовками, предлагая не тратить силы зря, мол, все равно Москва будет сравнена с землей. Бумажки рвали, а когда сыпались бомбы деваться, увы, было некуда. Налет проходил, забирали убитых, раненых и, оплакивая погибших, люди вновь брались за лопаты. «Только на внутреннем поясе обороны в октябре — ноябре трудились почти 250 тысяч человек, три четверти — это женщины и подростки. Противотанковые рвы — 72 тысячи метров, надолбы, эскарпы и контрэскарпы — сто тридцать две с половиной тысячи метров. Вырыто сто тридцать километров окопов и ходов сообщения». «Этими женскими и полудетскими руками было вынуто три с половиной миллиона кубометров земли», — вспоминал маршал Жуков. Помнит ли сейчас кто-нибудь об этом?

Ощетинились ежами городские улицы. «Но сознание опасности увеличивает наши силы», — с такой статьей выступил 19 октября в «Правде» президент Академии наук СССР В. Л. Комаров. «Перед лицом смертельной опасности нужна величайшая стойкость. В ней — залог победы. Всю кровь, весь труд, все мысли — фронту! В победе над врагом — наше счастье, наша жизнь, наши надежды. И мы добьемся победы, добьемся упорной, тяжелой и самоотверженной борьбой на фронте и в тылу! Главное — твердость, непреклонность, решимость к победе»[17].

И Москва старалась. Она справилась с паникой, возникшей 16 октября после пущенных кем-то слухов об отравляющих газах, которые власть решила пустить в город, чтобы остановить немцев. Столица справилась с трусами, мародерами. «Да, 16 октября 1941 года войдет позорнейшей датой, датой трусости, растерянности и предательства в историю Москвы… Опозорено шоссе Энтузиастов, по которому в этот день неслись на восток автомобили вчерашних „энтузиастов“… А Красная армия лила в этот день кровь за благополучие бросающих свои посты шкурников»[18]. Такую запись в своем дневнике оставил 19 октября 1941 журналист и писатель Вержбицкий, которого и по возрасту, и по состоянию здоровья отказались взять в армию.

Страшный момент, когда Москва готовилась к «самому худшему», создавая подпольные группы, остался позади.

Надвигалась зима. Объявили, что бойцам Красной армии не хватает одежды. И москвичи понесли на сборные пункты пальто, валенки, шапки, носки и шубы, свитера, варежки. Многие отдавали то, что нужно было им самим, но «там нужнее». Только за год с небольшим ушли на фронт от москвичей 700 тысяч комплектов теплой одежды и полмиллиона продуктовых посылок. А Москва жила бедно. В начале сорок первого на месяц полагалось 4 кило картошки рабочему и 3 кило — иждивенцу или ребенку. Хлеб — 800 граммов рабочему, а в январе 1942 года уже 600 граммов. К зиме появились в магазинах плакаты «Как готовить мороженые овощи», только, случалось, и мороженая картошка выдавалась не всегда, хотя по карточке в декабре полагалось по норме уже 5 кило.

А «Правда» печатала текст памятки немецкого солдата, инструкцию отношения к советским гражданам. «Для твоей личной славы ты должен убить ровно 100 русских, это справедливейшее соотношение — один немец равен 100 русским. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или мальчик» («памятка германского солдата», найденная у убитого лейтенанта Густава Щигеля[19]).

Немцы примеряли новую форму для будущего марша по главной площади столицы. Но 7 ноября на Красной площади состоялся традиционный военный парад.

«Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачи с Красной площади, парад частей Красной армии, посвященный 24 годовщине Великой Октябрьской революции!»

Шли все рода войск: пехота, конница, артиллерия, танки, войска НКВД и рабочие батальоны. Авиация из-за непогоды не участвовала. Речь Верховного главнокомандующего, прозвучавшая на весь мир, была честна и лишена приукрашивания. Но слова Сталина о жестоком враге, который рвется в столицу, о грозной опасности, нависшей над всем советским народом, укрепляли уверенность в победе. Эта уверенность была так нужна в тот час, когда под Москвой шли кровопролитные бои. Уже тогда определялась миссия Красной армии: «На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас, как на своих освободителей, смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков». Слушали Красную площадь в каждом доме, на заводе, на фронтах, ловили голос родной Москвы в оккупированных Киеве и Минске, в блокадном Ленинграде и заводских цехах за Уралом, в партизанских отрядах. Простые слова Верховного главнокомандующего отзывались в сердцах уже не надеждой, а верой. И чувство гордости: «фриц под Москвой, а у нас — парад!» Впервые после 1917 года народ услышал забытые имена русского героического прошлого: «Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»

Шел снежок и хорошо морозило. Звучала родная любимая музыка и, конечно, «Прощание славянки». Дирижировал оркестром сам автор этого дивного марша — Василий Агапкин. Простояв полтора часа в тонких сапогах, подошвы которых примерзли к помосту, он вспоминал: «Пора сходить — а ноги не идут. Музыканты меня отлепили».

После парада была объявлена благодарность всем участникам и выдано по 100 граммов. Люди выпили, пообедали и ушли на фронт.

Красную площадь слушал в то историческое утро 7 ноября 1941 года весь мир. Гитлеру доложить побоялись, но фюрер сам услышал в радиоприемнике нашу музыку и речь Главнокомандующего. Взбешенный вождь III Рейха приказал разбомбить парад и отвел на это дело час. Но Московское ПВО было готово к возможной встрече самолетов противника — 25 юнкерсов были сбиты на дальних подступах, остальные — почти столько же — не рискнули продолжить полет.

Подвиг Красной армии в битве за Москву вошел в историю и навечно вписан в память каждого из нас. Как и героические действия подмосковных партизан и самопожертвование дивизий московских ополченцев. Но в этом великом сражении на разных направлениях принимали участие еще два отдельных подразделения — батальоны собак-истребителей танков. Всего два батальона, но свой вклад в защиту столицы они привнесли, и умалчивать об этом несправедливо.

С первого дня войны в центральной школе полным ходом велась формирование и подготовка отдельных армейских отрядов собак-истребителей танков, которые потом придавались для усиления, как правило, стрелковых частей.

22 июня сформирован отдельный батальон специальных служб.

21 июля начато формирование и подготовка 8 отдельных армейских отрядов собак-истребителей танков: 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го, 8-го, 9-го и 10-го.

10 августа сформирован 2-й армейский отряд СИТ, включенный в состав резервной армии Западного фронта и подчиненный московской зоне обороны.

31 августа направлен в действующую армию сводный курсантский батальон противотанковых собак под командованием полковника Медведева.

Страшный, тяжелейший период, тогда армия фашистской Германии обладала значительным преимуществом в технике, особенно — в танках. Вот теперь и наступил час, когда на помощь людям пришли собаки. Уже через десять дней после объявления войны на Западный фронт отправлен отдельный батальон собак противотанковой службы под командованием капитана Новикова — участника дальневосточной операции.

2 декабря создается московская зона обороны, где нашлось место и для участия бойцов центральной школы.

Это были подразделения из 1-го и 2-го отрядов собак-истребителей танков, сформированных центральной школой военного собаководства в июне и немедленно отправленных в действующую армию.

«Вот и пришла пора твоих собак, полковник», — вспомнил Медведев слова Жукова на Халхин-Голе, получив приказ включить противотанковых собак в состав войск обороны столицы.

Руководство учебными подразделениями московской зоны обороны возложено на зам. начальника центральной школы Покровского, капитана Масийченко и интенданта 3 ранга Орлова. 2-й армейский отряд собак-истребителей танков — 458 человек и 372 собаки — держал оборону в районе Глухово. На участке 160-й стрелковой дивизии собаками было уничтожено пять вражеских танков.

Счет уничтоженных собаками фашистских танков был открыт уже в конце ноября, в боях под Рогачевым и Дмитровым. Тогда войскам была поставлена задача не пустить немцев на восточный берег канала Москва — Волга. А гитлеровцы уже видели в свои бинокли канал и на его восточном берегу Дмитров.

29 ноября Гитлер торжественно объявил: «…война в целом закончена». Фюрер срочно создал саперную команду, которой поручил взорвать Кремль. Геринг отправил самолетом сто пар часов «За взятие Москвы» для вручения особо отличившимся немцам.

Но мы сдаваться не собирались. За подготовкой к боям наблюдал заместитель наркома обороны Мехлис. «Особое впечатление произвели на него колодцеобразные одиночные окопы с собаками-истребителями танков. На подходе была рота с собаками-истребителями танков. Командовал этим подразделением подполковник Медведев»[21].

В Рогачево создавался узел сопротивления, где завязалось исключительное по упорству сражение. «За каналом для нас земли нет», — сказал начальник штаба 30-й армии генерал Хетагуров. Бомбили 500-килограммовыми фугасными бомбами. В бомбежку прибыл командующий армией Лелюшенко.

Уничтожено более 2000 неприятельских солдат и офицеров, 70 танков, 25 артиллерийских орудий и 60 пулеметов.

В результате контрударов наших войск в районе Дмитрова, Яхромы, Красной Поляны было остановлено наступление немцев, вынудив их перейти к обороне. Началась московская наступательная операция. Не пригодилась фашистам парадная форма, остались пустыми газетные полосы берлинских газет от 2 декабря 1941 года, приготовленные для репортажей о взятии Москвы. Немцы недооценили самоотверженность советских людей, отстаивавших каждый клочок земли, защитников столицы, решивших для себя, как политрук дивизии генерала Панфилова Василий Клочков: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва». Захлебнулся «Тайфун». 31 декабря разгром немцев под Москвой завершился. «Подвиг этот поистине великолепен. Что можно еще сказать!» (Иден).

Центральная школа внесла свою лепту в эту победу.

Немцы панически боялись «противотанковых собак». В наушниках раций машин звучало: «Дора сто один всем. Берегитесь собак мин!»[22] Солдаты 18-й танковой дивизии генерала Неринга, видимо, плохо слушали Дору. «Танкисты увидели двух бегущих по полю овчарок с „седлами“ на спине.

— Что это у них там на спинах? — в удивлении проговорил радист.

— Я думаю, сумка с донесениями. Или это санитарные собаки, — предположил стрелок.

Первая собака поднырнула прямо головой под танк. Вспышка, приглушенный грохот, фонтаны грязи, клубы пыли, яркое пламя. Унтер-офицер Фогель первым понял, что происходит.

— Собака! — закричал он. — Собака!»[23]

Так мы вас сюда не приглашали, унтер-офицер Фогель.

Начиная с осени сорок первого оперативные сводки Советского информбюро постоянно сообщали о действиях собак противотанковой службы под Москвой, Воронежем, Сталинградом, Белгородом, на Западном и Южном фронтах. Немцы выпустили инструкцию «Памятка о русских взрывчатых и зажигательных средствах, минах и воспламенителях. Их применение у врага и борьба с ним. 1.1.1942».

Она предупреждала: «За последнее время русские применяют собак в качестве орудия борьбы с танками. Дело идет о собаках немного меньше немецких овчарок».

Генерал Дмитрий Дмитриевич Лелюшенко, командующий 30-й армией, будучи очевидцем отражения танковой атаки с помощью собак под Москвой, писал:

Так внесли свою лепту в подмосковные бои и военные собаки. Поначалу она кажется ничтожно малой: 6 танков под Глухово-Белгородом, 3 — под Рогачевым. Но как может быть малым даже одна жизнь человека? Все советское военное собаководство было направлено на сбережение человеческой жизни. Задача военной собаки определялась четко: «облегчить службу бойца, жертвуя часто собой, спасти его жизнь». Собаки истребители танков жертвовали собой всегда. Каждый подбитый танк — это десятки спасенных человеческих жизней.

9 декабря Вержбицкий запишет: «Москвичи еще только начинают понимать по настоящему, какое бедствие их ожидало и от какого несчастья они освободились. Потом поймут».

«Потом» наступило очень скоро: страна увидела фотографии виселиц в деревнях и городах освобожденного от фашистов Подмосковья, растерзанную девушку Зою Космодемьянскую, тысячи трупов стариков, детей, женщин — документальное подтверждение зверств немцев, старательно исполняющих предписания памятки.

В те грозные месяцы героическая Красная армия и помогавшие ей москвичи сделали все возможное и невозможное, чтобы уберечь родной город, сердце отечества. И внимание огромной страны прислушивалось к его ритму. Все ждали, веруя и зная, что устоит Москва, крепче станет вера в победу.

Но до этого дня оставалось еще 1262 дня.

Долгий путь, который предстояло пройти и младшему командиру Дине Волкац.

Глава 9 «И плакать нельзя, и не плакать нельзя»

К декабрю обосновались в Ворошиловграде. Зима сорок первого — сорок второго держалась жесточайшими морозами. Для собак устраивали норы-копанки, плетеные шалашики. Между плетенкой — засыпка. А на полу подстилка или старые щиты из разобранных будок. Занавески — ветры здесь бушевали злые, резкие — приспособили из отходов шинелей б/у. В пустой огромной церкви — последний экзамен перед отправкой на передовую. Устройство вьюка, закладка взрывчатки. Очень важный момент, на него инструктора обращали особое внимание вожатых: как принять собаку, если она вернулась с заряженным вьюком.

А собаки после занятий носились дружными ватагами и с наслаждением катались по снежной целине, расчесывая колючими иголками примороженных сугробов и без того ухоженную, лоснящуюся шерсть. Они давно позабыли уют квартир и мягкие диваны вырастивших их хозяев. И не знали, что в том уюте поднималась им смена. Большинство любителей воспользовалось своим правом получения бесплатного обеспеченного продовольственным пайком щенка за каждую сданную в фонд обороны взрослую служебную собаку.

Началась зимняя наступательная Барвенково-Лозовская операция, проведенная действиями Южного и Юго-Западного фронтов. Наступил день боевого крещения отряда, точнее — ночь. На передовую (место истребителей танков — всегда передовая) отобранную Диной группу привезли затемно: окопаться стаканчиком следовало успеть до рассвета. Чтобы немец не засек. Окопаться и ждать. Выдержать тот «самый страшный час в бою». А до начала атаки комвзвода надо успеть обежать вожатых, определить ориентиры. Потом она научится, услышав гул танков, вычислять появление колонны, а увидев — рассчитать время пуска собаки. Как, впрочем, и все они.

Рассвело. Зараженные непривычным напряжением бойцов молча встрепенулись животные, первыми уловившие отзвук тяжелой поступи выползающих из дальней лощины неприятельских танков.

Идут!

Один.

Другой.

Третий.

До боли в суставах левой руки она сжимала ошейник Грома. Пес, прижав уши, впластался в мерзлую землю и, слушая ее вибрацию, подрагивал в такт.

Идут! Все ближе, ближе. Кажется, что именно на нее, только на нее движется эта грохочущая, гудящая смерть. Со временем это чувство ослабеет, станет почти привычным, а тогда она видела, что вот-вот и… Страх липким ручейком пополз по спине, хотелось зажмуриться, зарыться. Но в нужный момент она собралась и дала собаке команду «Вперед!»

Есть! Горит, вражина. Приподнявшись над бруствером, увидела, как второй танк расстрелял одну собаку, потом вторую. Третья собака успела. Соскочивших с горящего танка фрицев добили бойцы стрелковой роты.

Атака отбита.

И вдруг завыло-заревело небо. На помощь танкам налетели юнкерсы.

Этот свой первый бой Дина запомнила обрывками. Горящий танк… Поводок, оставшийся в руке, который рука не хотела, никак не могла выпустить… Юнкерсы почти над ушанкой… Взрывной волной брошен на нее оглушенный и окровавленный Зинченко…

Боевое крещение совпало с успехами Красной армии, и к концу января Барвенково-Лозовская операция практически закончилась. Лозовая, важнейший железнодорожный узел, и Барвенково, тыловая армейская база, были заняты советскими войсками.

А в начале января по всему фронту проехали машины, в кузове которых лежали красноармейцы, освобожденные из плена, — лагерь для советских военнопленных в Лозовой освободили 9 января 1942 года. Из 25 тысяч осталось 16 тысяч, умирающих от голода. Люди не могли даже самостоятельно передвигаться. И на машинах их повезли по подразделениям, и каждый красноармеец отдавал им кусочек хлеба.

И хотя наши войска заняли важный железнодорожный узел Лозовую и тыловую базу 17-й армии Барвенково, к сожалению, выполнить основную задачу — освободить Донбасс и выйти к Днепру — не получилось, хотя потеснили немцев основательно. Продвижение Красной армии на запад создало образование Барвенковского выступа.

Немцы в свою очередь готовили операцию под названием «Фридерикус-1», целью которой было проложить свободную дорогу на Волгу и Кавказ. Для чего 6-я армия генерала Паулюса и армейская группа генерала фон Клейста должна окружить группировку советских войск на Барвенковском выступе.

Бойцы подразделения отправились на передовую. С ними рядом шли четвероногие товарищи по оружию. Возвращались с передовой без собак. Снова и снова уходили на передовую бойцы, возвращались лишь с поводками. Не все. Вожатого могли убить еще раньше, чем подойдет время пустить собаку; он мог погибнуть, подменяя раненого стрелка-пехотинца, когда один танк горел, подорванный собакой, но за ним нахраписто ползут четыре, обстреливая наши позиции.

На полигоне появились первые фиалки. Дина сорвала одну, поднесла к лицу. Пахнет… Странно: кругом война, кровь, бомбежки и… цветы. Живые. Словно напомнила о себе милая харьковская левада. Влажные нежные лепестки — начало новой жизни — холодили щеки. А вчера не вернулись с передовой Степан и Гриша, веселые кудрявые парни, все меньше оставалось собак, а люди погибали все чаще. Ей пока везло — даже не поцарапало. Пока…

На смену апрелю пришел май, сухой, жаркий, беспощадный по накалу боев. Одна за другой отправлялись на передовую группы вожатых с собаками. Они действовали на фронтах как скорая помощь, где необходимо, туда немедленно прибывали. В Барвенковском сражении наши части были разбросаны по всей линии выступа на расстоянии до десяти километров друг от друга. Готовились к танковой атаке ночью, чтобы не заметили немцы, иначе попадешь под бомбежку. Разведка у немцев работала неплохо: узнав о собаках, танковая атака отменялась.

Поступил приказ овладеть деревней Маяки. Более 11 пехотных полков и танки 16-й дивизии, почти сотня бронированных чудовищ против двух стрелковых дивизий 9-й армии, подкрепленных группой собак-истребителей танков.

Идут, лязгая гусеницами, грохочущие, обвешанные серыми автоматчиками, словно гроздьями переспелого винограда. Собаки нервничают, но… рано. Пусть подойдут ближе. А эти гады попрыгали и поперли вперед. Загремели пушки. Шрапнелью задело Петрушку. Она повизгивает. Ей перевязывают лапу, оглаживают. Наши стрелки пытаются отсечь немецких пехотинцев. Собаки нервничают, счет идет на секунды. И вот лязгающая громада уже дышит человеку в лицо — сорок метров между «тигром» и Сашей Петровым с Петрушкой. «Пускай!» И молись, чтобы не подстрелили… Успела! Горит взорванная крепость. «Пускай Грома!» Мчится беленький с темными пятнышками Гром. «Беги, беги, родной! Ах ты, черт, — подстрелили, чуть-чуть не успел до мертвой зоны. Пускай, Толя, Жучка! Пускай!» Мчится собака. По ней стреляют, слева и справа от нее зарываются в землю пули. Мчится четвероногий истребитель, он пролетает опасную зону, исчезает под брюхом движущейся железной махины. Взрыв! Охваченная пламенем, она разваливается на куски.

Танки рвутся, горят, немцы остервенело лупят по нашим окопам. Собак почти не осталось. Пошли в ход гранаты. Стрелки, поливаемые свинцовым дождем, бьют по «тиграм» из противотанковых ружей. Пустили собаку. Есть! Сноп пламени, грохот, горит фриц! А вожатый убит.

Когда взорвался четвертый танк, остальные три развернулись и ушли. Погибли двое вожатых, потери у стрелков. То на одном, то на другом участке боев слышны взрывы подорванных собаками танков. Станция Староверово — 6 вражеских машин, в сражении у совхоза им. Ленина — 14. Это работа бойцов 10-го армейского отряда ИТ, летом сорок первого вместе стояли в Малиновке.

Маяки пытались брать дважды — безрезультатно. Немцы разбрасывали листовки «Какие вы вояки, что не взяли Маяки». Не взяли и Славянск, и Красноармейск. Немцы перешли в атаку по двум направлениям — Изюм и Барвенково. Немецкий офицер 357-й пехотной дивизии записывал в личном дневнике: «Первая линия русских позиций разрушалась под градом бомб и снарядов. Но, несмотря на это, те, кто пережил этот ад, оказывали ожесточенное сопротивление. Один советский батальон, чьи позиции атаковал 466-й гренадерский полк, держался до последнего человека. На его позициях было найдено 450 мертвых русских».

Бомбили расположение советских войск чудовищно. 17 мая разбомбили узел связи 9-й армии в Долинской, и наши части остались без связи, под градом бомб и снарядов. Хаос. 22 мая 1942 года Барвенковская западня захлопнулась, обе армии Юго-Западного и Южного фронтов оказались в окружении, но ожидаемой капитуляции гитлеровцы не получили. И с 25 мая начался прорыв под мощным огнем и бомбардированием с воздуха и артиллерии на земле. 28 мая удалось, пусть на участке 800 метров, прорвать фронт. Около 22 тысяч солдат и офицеров одержали пусть и очень горькую победу, вырвавшись из котла.

От полигона до передовой — руку протянуть.

Примчался посыльный из штаба:

— Товарищ младший воентехник, для вас задание. Собрать остатки разбитого отряда. Вот названия частей, вот названия штабов. Выезжайте на передовые, собирать остатки частей.

Разыскивая штабы, Дина ловила попутки, когда случалось добыть лошадь — скакала верхом, нет — шагала пешочком, как придется. Добравшись в расположение, спрашивала с надеждой: «Не подобрали ли вы людей, не остались ли у вас…?» Отыскивались далеко не все штабы: от большинства частей ничего не осталось. Собрать удалось очень мало.

С передовых Дина вернулась на трехтонке, мотаясь в кузове среди пустых бочек из-под бензина, порядком этими бочками побитая. А мимо гнали к Северному Донцу и грузили на понтоны косяки лошадей знаменитых донских заводов.

Ночью бомбили Ворошиловград, железнодорожную станцию. Вышли спасать то, что можно спасти. Растаскивали руками снаряды, расцепляли вагоны, груженные снарядами. «Зря все это, — сказал железнодорожник, — все равно они сюда придут. Лучше бы рвануло — не фрицу же оставлять»

Пришел приказ отходить. В пыли и копоти отступали войска под палящим солнцем, оставили Краснодон, текли меж донскими станицами. Казачки выносили на дорогу кринки с молоком, караваи хлеба, огурцы, помидоры, яблоки. Выли в голос бабы. Одной рукой протягивали вареную куру, а другой поднимали подол и, закрывая лица, криком кричали: «На кого же вы нас покидаете, солдатики?» Казачки крыли солдат остервенело: «От гляньте, такие разэтакие, мы за вас видать воевать будем!» Шли солдаты, не смея поднять глаз, не зная ответа на простой вопрос «Почему отступаем?» Давило грудь страшное чувство беспомощности, гнев от бессилия что-то предпринять, изменить… А в ноздри залезал густой пшеничный аромат — недавно взорвали элеватор. Горячая пшеница устилала дорогу, и люди шли, утопая по колено в зерне.

Отступающие войска Южного фронта преследовала 1-я танковая армия фон Кляйста. Отряд держал оборону из последних сил. Тяжелые «тигры» — крепости на гусеницах, подкрепленные великолепно оснащенной пехотой. И против этой армады — наши, вымотанные бесконечными переходами, терявшие людей, собак, но не утратившие мужества солдаты 9-го отряда.

Отряд продвигался к югу. Бойцы, торопясь использовать темноту короткой южной ночи, обливаясь липким и душным потом, долбили закаменевшую целину, оборудуя позицию. Отрыть окопы полного профиля не успели. Заныли над головой самолеты, принудив всех сжаться и замереть в неподвижности. Покружив немного и не обнаружив ничего подозрительного в обследуемой зоне, повернули обратно. Освещенная ранним солнцем земля выглядела по-прежнему плоской и гладкой.

Обнадеженные воздушной разведкой, не чуя опасности, облепленные гроздьями сидящих на броне солдат, машины табуном устремились в прогал. Нагло покачивая направленным вперед орудийным стволом, самоуверенно катила машина, на которую Зинченко (он после госпиталя добился возвращения в отряд) нацелил Змейку. Тренированным глазом прикидывая расстояние, автоматически ощупал припасенные в глубине окопа в небольшой нише справа гранаты и бутылки с горючей смесью. Когда расстояние сократилось метров до восьмидесяти, твердая рука бойца решительно подтолкнула собаку на выход. Змейка серой тенью скользнула из окопа, лавируя в иссушенных остовах бурьяна, взяла несколько вправо и, описав крошечную дугу, вышла на танк, едва различимым ручейком пыли отмечая свой путь… Собака нырнула под клиренс! Тяжелым, тягучим взрывом ухнули килограммы тола. Не поскупился Владимир, сумев реализовать свою давнишнюю задумку — приспособил к стандартному заряду дополнительную пару шашек! Машина словно ткнулась в невидимую преграду, по инерции чуть вскинулся перед, потом безвольно клюнул хобот орудия, и криво нахлобучилась плосковатая, разлапистая башня…

А боец, резко согнувшись, вжимается лицом в колючую землю… Нет. Не убит и даже не ранен. Это момент прощания с верным другом. Тут же автоматически вскидывается неразлучная СВТ, в прищуренных серых глазах скачут синеватые льдистые искорки, и с натужным, болезненным покрякиванием, словно раскалывая неподатливое узловатое полено, методично и расчетливо, как гвозди, одну за другой, вгоняет он одиночные, прицельные, злые пули, укладывая мечущиеся фигуры врагов.

Собак не осталось совсем. Ни одной! Значит, завтра против танков останутся только люди.

К этому периоду относится одно из воспоминаний Дины Соломоновны, записанных мною дословно.

«Стали думать и гадать, как сохранить собаку. Как и танк подорвать, и собаку сохранить? Материализовалось понятие: истребитель танков — смертник. Стало жаль губить собак, своих, родных. Появилась острая жалость не просто к собаке, а к конкретной собаке. Скажет кто-нибудь вожатому:

— А Жучок — твой? Сработал!

— Сработал. — И вставал перед глазами косматый кобелек, обожавший Толю. Веселый и смышленый пес.

— Думайте, думайте, — требовал Акишин, особо не рассчитывая на результат. Тем не менее с надеждой.

Думайте… Любимые слова. В том, что я стала командиром Красной армии, — заслуга Акишина. Он делал людей, учил жестоко, но в основе жестокости лежала доброта. Он кидал с обрыва в воду, но не давал утонуть.

А если предложить собаке догнать танк и вспрыгнуть на него? И хотя задняя часть танка с цилиндром — большое препятствие, но собака преодолевала его гораздо легче, чем нырок навстречу идущей машине. Собаки научились прыгать так, чтобы перепрыгнуть цилиндр, а кто поумнее — вскакивал на танк с правой стороны. Доложила Акишину появившуюся методику.

— Хорошо, вспрыгнула, а потом?

— Потом собака оставляет взрывчатку и убегает.

— Но где взять раскрывающийся вьюк, такой, чтобы она могла сбросить его самостоятельно?

Действительно — где?!

На этом и остановились.

Собак не спасли. Часть ушла на передовую. А мы ушли отступать».

Отряд разделился на три группы. Дина оказалась в группе танков и тягача. Спешно отправляли на передовую патроны, ружья, гранаты — все, что осталось. Старшина Скрыпник вместо того, чтобы грузить боеприпасы, занялся личным извозом — грузил тюки каких-то баб.

— Сволочь! — Выхватила «вальтер» и помчалась к негодяю. Тот свою кобуру расстегивает.

— Отойди, дура!

— Застрелю, сволочь! — кричала белая от гнева Дина. — Сбрасывай шмотки!

Подскочил Акишин. Мгновенно просек ситуацию. Рявкнул:

— Под трибунал захотел, Скрыпник! Опустить оружие, Волкац! Убрать оружие!

— Где эта передовая, — злобился Скрыпник, разгружая машину под наблюдением Акишина. Машина ушла на передовую. Последняя.

Их осталось пятеро среди колоссальной лавины отступающей техники и людского потока. В лавину этого хаоса затесался грузовик с харьковской концертной бригадой. Брызжет молоко на придорожную пыль из вымени кричащих от боли коров. «Солдатики, возьмите скотинку с собой», — умоляли крестьяне. Тысячи людей передвигались закопченные солнцем и порохом, накрываемые клубящейся пылью, оглушаемые жутким гулом, рвущимся из-под земли. Подрывали шахты. Время от времени бомбят. Воет, свистит, грохочет. Психика не выдерживала — некоторые сходили с ума.

В пути получили приказ из Москвы — впитать в себя остатки одного из отрядов истребителей танков. Как оказалось — 10-го. Впитали. Прошли Шахты, Новошахтинск. Снова разделились на группы по маршрутам. Теперь Дина попала к транспортникам: тол, вьюки. Вышли к станице Тацинская. На рассвете увидели — издалека ползут четыре легких танка. Вьюки есть, тол есть. Собак нет!

«Идут как на прогулку, — записывала Дина. — Мы как крысы залегли подстенку, и они проползли мимо нас. Хотелось кусаться от злости. Вьюки есть, взрывчатки — море, и ни одной завалящей собачки. И плакать нельзя, и не плакать нельзя».

Отступали дальше, к Ростову-на-Дону, перекипев в аду Белой Калитвы. И чудом выбрались живыми из этого чудовищного котла. Дину прилично зацепило, но отставать от своих она категорически не захотела. Долечивалась в Дилижане. Там ей вручили именной ТК калибра 6,35, в просторечии «Коровин». Награду подкрепили справкой, которую, перечитав дважды, Дина бережно упрятала в планшет.

Добрались до окружной школы собак связистов в Цетели-Калаки. Начали тренироваться, дошли до полной боевой готовности. И вдруг приказ: отряд расформировать, собак сдать туда, остальное — сюда. Всю осень сорок второго только тем и занимались, что считали и пересчитывали собак, считали и пересчитывали. А потом пришел приказ командировать в центральную школу «Красная звезда» капитана Акишина, воентехника Волкац и еще двух капитанов — Росина и Волкотруба.

На долю истребителей танков — и людей, и собак — выпали самые горькие и отчаянные годы войны. Они выполнили свой долг достойно, их место — всегда на передовой. Под Москвой и во время Ржевско-Вяземской операции, на Курской дуге и под Сталинградом. Когда потом подсчитают, сколько подбито ими танков на разных фронтах Великой Отечественной, окажется, что 300. 300 сбереженных жизней советских бойцов. Спустя годы участник Парада победы 45-го, подполковник Сергей Константинович Гаврилов, посвятит стихотворение своему боевому товарищу.

Дик подрывает танк