Хелена сидела в гостиной. Хенрик беседовал с Катариной. Та стояла, прислонившись к матери. Опершись о ее колени. Хелена хотела ее отослать. Но девочка прижалась крепче. Хелена спросила Хенрика, когда он приехал в Вену. Или он прямо с вокзала? Как ему удается выглядеть таким бодрым? После ночи в поезде. Хенрик сидел. Отвечал с улыбкой. Рассказывал Катарине, как на вокзале можно принять душ. Закинул ногу на ногу. Качал ногой. Выглядел очень элегантно. И уверенно. Хелена послала Катарину посмотреть, что делает Барбара. Пусть она наконец оденется. Девочка нехотя пошла. Застряла у дверей. Пришлось буквально прогнать ее. Хелена встала и подошла к окну. Глядела на зеленые верхушки деревьев. Хенрик остался сидеть. Смотрел на нее. Она повернулась к нему. Быстро. Стремительно. Наорать на него! Ничего не сказала. Снова повернулась спиной и смотрела в окно. Хенрик сидел в том самом кресле, в котором она вчера плакала. Хелене нечего было сказать. Как раз тогда, когда она решила предъявить ему свои обвинения, она больше не знала, что сказать. Все обвинения стали смехотворными. Вдруг. Смешно сказать. Что может понять этот человек. Он ничего о ней не знает. Во всяком случае, не больше, чем она о нем. И даже этого она больше знать не хочет. Она больше не хочет спать с ним. Даже вспоминать об этом не хочет. Она не хочет, чтобы он сидел в этом кресле. В том самом, где она с ним рассталась. С представлением о нем. С нее хватит. Как от него отделаться. Прогнать? Просто вежливо выставить. Как того из банка. Хелена подошла к дивану. Села. Она выгонит его. И ей срочно нужно в магазин. Полдвенадцатого, через полчаса все закроется. Хелена начала терять терпение. Хенрик наклонился к ней и сказал: "Я пришел к тебе. Потому что подумал, что могу у тебя остаться". Хелена посмотрела на него. Услышала, как отвечает: "Отлично". И: "А где твои вещи?" Он оставил их в камере хранения на Южном вокзале. Но. Это всего лишь знакомая ей сумка. Хелена смотрела и слушала себя. Как звучат слова. Как он обнимает ее. По-братски заботливо. Как она дает себя обнять. Как потом они едут к "Майнлю" на Кроттенбахштрассе. Как магазин уже закрылся. Как они едут обратно. Как она достает из шкафа одеяло. Одеяло Грегора, некогда туда убранное. Как она стелет постель. Как раздумывает, что бы сказать девочкам. Что нужно сказать. У них никогда не ночевал ни один мужчина, кроме Грегора. И Хелена видела, как ей всего этого не хочется. Как она ненавидит Хенрика. За те бессчетные часы, что она ждала его звонка. Что глядела, не отрываясь, на телефон. Как ей хотелось накричать за это на него. Ударить. И как она тут же соглашалась на все. На любое его объяснение. И все это — из-за Грегора. Из-за того, что Грегор подал чужому ребенку плюшевую игрушку. Как она боится. Остаться вечером наедине с Хенриком. И как она не чувствует себя.
С детьми проблем не было. В доме — никакой еды. Погода отличная. Ей хотелось из дому. Девочки сложили в сумку книги. И яблоки. Хелена взяла подстилку, и они поехали в Венский лес. Когда они ездили туда с Алексом, Хелена приметила одно кафе. Они никогда не заходили туда. Ведь Алекс не мог бывать с ней на людях. Поэтому они встречались у входа на кладбище Деблинга и ехали потом в Венский лес. На ее машине. Потому что ее машину никто не знал. Они болтали и смеялись. Дома в конверте Хелена хранила фотографии тех прогулок. Гитта наняла частного детектива. На фотографиях они просто сидели в машине и ехали. Была только одна, где их автомобили стоят рядом. И еще одна, где они выпивают в кафе "Залеттль". Гитта еще много месяцев спустя продолжала злиться на то, во что обошлись ей эти снимки. Она подарила их Хелене. Ее ведь на снимках нет. В конце концов. Хелене и по сей день делалось дурно, когда она вспоминала об этом. Кто-то ехал сзади и фотографировал. А они ничего не замечали. Во время этих поездок Хелена постоянно видела вывеску "Отличные обеды у «Бонки»". Туда-то они теперь и поехали. "Бонка" оказался длинным зданием с темным залом. Еще там был маленький садик, где тоже можно сидеть. Для девочек были венские шницели с жареной картошкой. И кетчупом. После еды они пошли в лес по широкой аллее среди буков. Дойдя до поляны, разложили на траве подстилку и сели. Катарина не отходила от Хелены. Хенрик, судя по всему, превосходно себя чувствовал. Болтал с детьми. Шутил. Девочки рассказывали о школе. О бабушке. И что делали собаки тети Зойтер. Как их зовут. Какие они чудные. И им тоже хочется собачку. Если мама позволит. Хенрик рассказал о своей собаке. Сеттере. Его звали Лорд Байрон. Он очень его любил. Но он всегда в разъездах. Никакая собака такого не выдержит. Он считает, что иметь собаку — очень важно. Тем более — в их возрасте. Девочки были от Хенрика в восторге. В собачьем вопросе у них появился союзник. Хелена устала. Полянку, на которой они расположились, нашел Хенрик. Хелена просто участвовала во всем. Она заплатила за обед. Она остановила машину там, где предложили Хенрик и девочки. Она тащилась позади всех. Села на лужайке. Не в состоянии вспоминать об утренних событиях. Что все это значит. Что должен подумать Грегор, застав ее в халате за завтраком с совершенно незнакомым мужчиной. Какую роль это может сыграть в ее положении. Она сказала себе, что необходимо найти адвоката. Такого, который не знаком с ее отцом. Наверное, это не очень сложно. Хелена сидела, прислонившись к дереву. Барбара носилась. Катарина рисовала. Хенрик читал привезенную с собой газету. Хелена думала о том, что все — не так. Она должна собраться. Найти решение. Собраться. От одного этого слова снова навалилась усталость. Хелена задремала. Прежде такого никогда не бывало. Прежде ей все время нужно было чем-то заниматься. Она не умела просто сидеть. Только сидеть. И смотреть. По земле бегали солнечные зайчики. Трава — высокая и тонкая. Светло-зеленая. Серебристо-серые стволы буков. Гладкие на вид. Спиной же она чувствовала, что кора — шершавая и в трещинах. Трава колыхалась под ветром. Зайчики вспыхивали и гасли в тени. Тепло. За обедом Хелена выпила маленькую кружку пива. От этого мысли делались еще более расплывчатыми. Засыпая, Хелена вспомнила, какой видела ночью сон. Ей снилось, будто она умеет играть на всех музыкальных инструментах. Больше ничего не вспоминалось. Только удовольствие от того, что она владеет всеми инструментами. Она улыбнулась. Проснувшись, обнаружила, что осталась на лужайке в одиночестве. Ничего не слышно. Только ветер в кронах. Ее пронзил страх за девочек. Она ведь ничего не знает об этом мужчине. На ум пришли кинофильмы. Хенрик ведь может с девочками… Хелена сидела, прислонившись к дереву. Хватило бы мига. Миг — и все уже не так, как прежде. Паника перешла в раздумье. В желание никогда больше ничего не делать. Хелена думала о том, как любит своих дочек. Почему ей мало просто вырастить их? Почему этого мало? Хелена услышала голоса. Девочки визжали. Играли в пятнашки. Хелена закрыла глаза. Сделала вид, что и не просыпалась. "Соня!" — кричали дочери и прыгали вокруг нее.
Только поздно вечером Хелена и Хенрик остались наедине. Они заехали в еще один кабачок. По дороге домой девочки позвонили в бабушкину дверь. Пришлось пригласить ее зайти. Она выпила две рюмочки хереса. Разрумянилась и запечатлела, прощаясь, на Хелениной щеке влажный поцелуй. Шепнула, что все понимает. Хенрик превосходно ладил со всеми. Даже с Грегором. Хелена пошла за водой, чтобы выпить бурбона. Девочки наконец уснули. На кухне не прибрано. Хелена поставила в холодильник молоко и масло. А посуду мужчины сунули в машину. Забыв при этом приборы. Варенье. Сахарница. Коробка с кукурузными хлопьями по-прежнему стояла на столе. Валялись салфетки. Несвежая скатерть усеяна крошками. В раковине кофейник. Полотенца раскиданы. Яблоки, которые брали с собой, но так и не съели, лежат на холодильнике. Подстилка брошена на кресло. В прихожей — грязные детские кроссовки. В ванной — перепачканная одежда. Мокрые полотенца. Разбросанные губки. Завтра, подумала Хелена. Вернулась к Хенрику. Хотела сказать ему, что лучше все-таки поискать пансион. Хенрик улыбнулся ей. Хелена даже и представить себе не могла, что когда-то они спали вместе. И как она по нему тосковала. По нему. Хенрик улыбался ей. "Я полностью в твоей власти. Мне абсолютно некуда идти", — сказал он. Хелена замерла. Зазвонил телефон. Хелена пробормотала: "Извини, пожалуйста". Взяла трубку. Пупсик. Она бросила трубку. Сразу же телефон зазвонил снова. Хелена выдернула вилку. "Почему? — спросила она Хенрика. — Что случилось?" Хенрик рассказал ей, что жил в Милане с немкой, дочерью врача из Мюнхена. Они расстались. И ему пришлось уехать. Пока. Пока она не уедет. Потом комната остается за ним до конца сентября. Но сейчас… Сейчас у него нет никакого жилья. И все равно он хотел переехать в Вену. Он найдет работу, на худой конец — станет давать уроки. Разве ее это не радует? Теперь они смогут быть вместе. Хелена не понимала, о чем он. Она предложила: "Поехали. Заберем твои вещи". Было около одиннадцати. Южный вокзал наверняка еще открыт. Они поехали на Южный вокзал.
Хелена ехала по Гюртелю к Южному вокзалу. Полно машин. Перед барами со стриптизом и борделями на Гюртеле все время образовывались пробки. Хелена перестроилась в левый крайний ряд. Машины парковались во втором ряду. В третьем движение замедлялось. Водители оценивали проституток, которые, куря, бродили по тротуару. Кто-то покупал мороженое. Кто-то уже ел его. Хелена ничего не говорила. Хенрик сидел рядом. Смотрел вперед. Ни разу не обратил внимания на мелькающие огни или кричащих, смеющихся, поедающих мороженое прохожих. Всю дорогу до вокзала он промолчал. Хелена нашла место для машины со стороны Швейцарского сада. Когда она уже собралась вылезать, Хенрик удержал ее. Она снова села. Молчала. Хенрик крепко сжимал ее запястье. Он сам сходит. Ни к чему ей лишние хлопоты. Разве он не понимает. Хелена сидела молча. Смотрела на улицу. Здесь машин почти не было. Вокзал ярко освещен. Оранжевые отсветы падают на окрестные дома. Хелена спросила Хенрика, отчего он не звонил. Не дал знать о приезде. Он ведь знает ее положение. "Я полагал, того, что я люблю тебя, довольно", — сказал он. "Но. Вдруг мне об этом не известно. Что мне тогда делать?" — "Я думал, любовь выше таких вещей. Я не знал, что я… Я думал, ты знаешь. Должна знать. Хелена. Ты же должна знать, что я тебя люблю". Хелена очнулась. Вышла. Внутри была пустота, тошнило. Она не смогла сдержать смех. Пошла ко входу. Под навесом стояли мужчины. Бородатые. Темноволосые. Неподвижные. Меж них сновал продавец "Курьера". Размахивал газетами. Но тоже молча. Хелена прошла между ними. Хотелось растолкать их. Распихать. Устроить перебранку. Дико поругаться с кем-нибудь. Мужчины даже не смотрели на нее. Не уступали дороги. Автоматические камеры хранения — прямо. "А номер у тебя какой?" — спросила Хелена. Хенрик сунул руку в карман брюк. Пошарил там. Похлопал по карманам. Снова сунул руку в брючный карман. Потом во внутренние карманы пиджака. Повторил все еще раз. Растерянно посмотрел на Хелену. Изумленно. Он стоял в освещенном неоновым светом проходе к камерам хранения. И начал поиски в третий раз. Поспешно. Хелена взяла его за руку. Потянула в маленький бар. "Надо выпить сладкого вермута", — сказала она. Остановилась у стойки. "Он покажется тебе омерзительным. Но сейчас это необходимо". Хелена спросила две рюмки сладкого вермута. Спросила, есть ли он. Женщина за стойкой отвечала утвердительно. Поставила перед ними две рюмки. Достала бутылку. Наполнила рюмочки до краев. Чуть не перелила. Женщина рассмеялась. Хелена отпила. Не поднимая рюмки. Наклонилась и втянула вермут. Не смогла сдержать смех и поперхнулась. Поглядела на барменшу. Они обе смеялись. Хелена закашлялась. Хенрик взял свою рюмку, высоко поднял ее и выпил. Не пролив при этом ни капли. "Однако вы очень щедры", — проговорила Хелена сквозь кашель. Барменша молодая. Полная. У светлых крашеных волос темные корни. "У меня сегодня день рождения", — сказала она. Снова расхохоталась. Хенрик пригласил ее выпить по рюмочке. Вздохнув с улыбкой, она сообщила, что больше не может. Она и так перебрала. Это же заметно по тому, сколько она налила им. Она уже под хмельком. Хелена и Хенрик выпили еще по рюмке за ее здоровье. Хихикая, Хелена нагнулась к рюмке. "Тогда тебе придется надеть пижаму Грегора. Они все остались". Они смеялись. Брюки будут коротки. Да. "А понадобятся ли они?" — спросил Хенрик. Он обнял Хелену за талию и привлек к себе. Хелена прижалась к нему. Потом, в постели, она зажимала Хенрику рот, даже если он стонал совсем тихо. Дети не проснулись. Хелена все время вставала проверить, действительно ли дверь в спальню заперта.
В воскресенье был День Матери. Дедушка и бабушка в Хитцинге изъявили желание повидать внучек. Хелена их повезла. Пока они долго ехали через Шоттенхоф, она раздумывала, как быть с Хенриком. Взять его к родителям — немыслимо. Оставить сидеть в машине? Хелена проехала мимо родительского дома и припарковалась ниже по улице. Сказала Хенрику, что сейчас вернется, и выпустила детей. Если бы Хенрик вышел, его бы увидели из дома. Хенрик только улыбнулся. Пусть она не торопится. Если станет скучно, он прогуляется. Хелена с благодарностью улыбнулась в ответ. Девочки уже добежали до калитки и звонили. Завидев деда, запрыгали и закричали, что у них есть кое-что для бабули. Секрет. Свои подарки Хелена обнаружила за завтраком на столе. Барбара связала крючком прихватку, а Катарина вышила подушечку для булавок. Хелена немедленно пустила прихватку в дело, умолчав, как сильно при этом обожглась. Прихватка была очень редко связана. Подушечку утыкали булавками и положили к шитью. Девочки зорко следили за тем, как она отнесется к дарам. Бабушкам они нарисовали маленькие картинки. С сердечками. И поцелуями. И всего хорошего бабулям тоже. Отец Хелены обрадовался внучкам. Он смеялся и не выдавал их секретов. Хелена смотрела на него. С внучками он казался совсем чужим человеком. И они не боялись его. Хелена вошла в дом вместе со всеми. Она не приготовила матери никакого подарка. Она пожелала ей счастья. Многочисленные ужасные скандалы минувших лет окончательно дали ей понять, что День Матери Хелена не празднует. Хелена была разочарована. Матери это стало безразлично. Она больше не сердилась. Не обижалась. Отвернулась к внучкам. Хелена стояла в прихожей. Удивленно сказала: "Похоже, я вам не нужна. Или все-таки?" — "Нет. Нет. Ступай себе. И приезжай за ними не раньше полдника". Отец даже не поглядел на нее. Хелена поцеловала дочек. Дала им последние наставления. Ушла. Короткая дорожка в палисаднике. Захлопнула калитку и поспешила к машине. Распахнула дверцу, рухнула на сиденье и завела мотор. Рванула так, что завизжали шины, словно за ней гнались. Хенрик бросил на нее удивленный взгляд. Он вытащил из кармана книжку и читал. Лишь от Хитцингской площади Хелена поехала с нормальной скоростью. "Ну? И что мы теперь предпримем?" — спросила она. Она с удовольствием вернулась бы обратно. На Ланнерштрассе. И — в постель с Хенриком. Не думая о детях. Так и столько, сколько захочется. Именно об этом она думала, спрашивая отца, нужна ли она им. "Давай поедем за город! Воскресенье ведь!" — отвечал Хенрик. "На юг? На север? На запад? На восток?" — спросила Хелена. Она была разочарована. Но не могла сказать, чего хочется ей.
Хелена поехала в Бургенланд. Сперва в сторону Лаксенбурга. Потом — к Айзенштадту. День теплый. То солнце. То набегают облака. Теплый ветер носит яблоневый цвет. Хелена ехала проселками. В садиках цвели последние тюльпаны и золотой дождь. И кусты. За Санкт-Маргаретен Хелена свернула на полевую дорогу. Въехала на холм. Оттуда было видно озеро Нойзидлер. Блестело, как зеркало. Длинное. Они вышли и пошли вперед. Хенрик крепко обнимал Хелену за плечи. Полюбовавшись на озеро, они присели под абрикосовым деревом на краю виноградника. Так озера не было видно. Хелена встала. Снова села. Решила сесть на ветку. Хенрик рассмеялся и тоже встал. Обнял ее. Крепко. Хелена чувствовала его. Его сильные объятия. Они целовались. Хенрик хотел идти дальше. Отпустил ее. Но Хелена не отпускала его. Поверх его плеча она быстро оглядела окрестность. Никого. Обед. Никто никуда не идет и не едет. Все за воскресным обедом. Особенно торжественным по случаю Дня Матери. Хелена потянула Хенрика вниз. Склонилась над ним. Расстегнула молнию его брюк, прильнула губами. Она лизала, сосала, терла и облизывала его пенис. Губами. Языком. Нёбом. Семя наполнило ей рот. На миг она задохнулась. Она могла бы так еще долго. Забыла обо всем. Глотала и глотала. На вкус семя было горьковатым. Хенрик не проронил ни звука. Хелена не решалась взглянуть ему в лицо. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Она вскочила и пошла обратно. Взобралась на холм. Глядела на озеро. Чувствовала себя ужасно. Надо же держать себя в руках. Хелена стояла на холме и не представляла, как сможет вернуться к машине. Хенрик стоял внизу и махал ей. Чтобы она спускалась. Хелена села на траву. Может, он поднимется. Тогда все снова будет хорошо. Но он не пришел. Спускаясь, Хелена поскользнулась. Поцарапала руки. На правой ладони содрала кожу там, где обожглась утром. Вернулась со слезами на глазах. Хенрик осмотрел ее руки. Потребовал аптечку. Смазал царапины и заклеил их пластырем. Спросил, делала ли она прививку от столбняка. Взял ключи от машины. "Ах, Хелена!" — молвил он, целуя ее в лоб. Слов у Хелены не было. Хенрик обнял ее, прижал к себе. Хелена думала о том, что теперь можно заплакать. Прижалась к нему. Спрятала лицо у него на плече. Не могла ни о чем думать. Отдалась объятиям. Ей было грустно. Очень грустно. Прижимаясь с закрытыми глазами к его плечу, она вдруг вспомнила тех мужчину и женщину. Женщина была в чем-то красном. Мужчина — в темном. В костюме. Деловом. Они стояли на углу Ланнерштрассе и Коттажгассе. Наклонились к ребенку. Ребенок лежал под велосипедом. Неподвижно. Она проезжала мимо. Мужчина и женщина как раз выпрямились. Оглядывались. Хелене никогда не узнать, что там стряслось. Сейчас, прижавшись к Хенрику, она все видела эту женщину, склонившуюся к ребенку. Как она поворачивает голову. А мужчина стоит, уже распрямившись. Поворачивается всем корпусом. Оглядывается по сторонам. Ребенок неподвижен. На языке у Хелены был вкус семени Хенрика. Сухой. Пыльный. Горький. И теплый. Ребенок лежал. Ребенок лежал неподвижно. Ребенок был старше, чем ее дети сейчас. Лет десяти-двенадцати. Правой щекой Хелена чувствовала ткань пиджака. Открыла глаза. За плечом Хенрика — холм. Над ним — небо. Синее, и облака. Солнце за облаком. Хелена глядела в небо. Так она больше не видела того ребенка. Как он лежит. И взрослых. Как они наклоняются. Хелена ощутила собственную слабость. Потом они пообедали в Русте. В шесть Хелена забрала девочек. Они объелись тортом. Ужинать не хотят. Хелена хотела спать. Хенрик хотел пойти куда-нибудь. Хелена дала ему ключи от квартиры и от парадного. Лежа в постели. Перед тем как уснуть. Хелена попыталась вспомнить, когда же это было: несчастный случай с ребенком.
В два Хелена проснулась. Вернулся Хенрик. Она услышала, как он отпирает и потом снова запирает входную дверь. Он старался не шуметь и на цыпочках вошел в спальню. Разделся при свете уличных фонарей. Хелена смотрела на него. Он раздевался. Спокойно и осторожно складывал одежду, одно за другим. Остался нагишом. Поискал под подушкой пижаму. Пока он так стоял, до Хелены вдруг дошло. Хенрик был обрезан. Поэтому его пенис всегда выглядел длинным и напряженным. А Хелена-то думала, что это желание. Вызванное ею. Хелене стало стыдно собственных глупости и неопытности. Она так рассердилась на себя, что хотелось кричать. От ярости и стыда. И не хотелось больше таких открытий.
Хелена отправилась в ломбард на Кайзерштрассе. Хенрик занял у нее две тысячи. Хелена попыталась объяснить ему, насколько мало у нее денег. Но они нужны ему. Как она не понимает. Он не может существовать без гроша в кармане. И так скоро, насколько это возможно, он начнет зарабатывать. И кое-что ему еще причитается в Италии. И его родители обещали прислать. Но Хеленины деньги кончились. Во вторник она приготовила на ужин императорский омлет. Положив в него на яйцо меньше, чем полагалось по рецепту. Все припасы подходили к концу. На завтрак она открыла последнюю упаковку молока, вылила его в кукурузные хлопья. Но хлопьев тоже была последняя коробка. Необходимо купить хлеба. Яиц и ветчины. Кончилась зубная паста. Хелене пришлось разгладить тюбик тупой стороной ножа, чтобы девочки смогли почистить зубы. Сама она почистила зубы солью. Туалетные принадлежности, потребовавшиеся Хенрику, который так и не нашел ключ от камеры хранения, обошлись дорого. Хелена заехала на Кайзерштрассе перед работой. По телефону она выяснила, что они открываются в полвосьмого. Магазинчик был маленьким. Дверь со стеклом. Золотыми буквами написано "Покупка золота и серебра". Дверь серая, пыльная. Стекло грязное. Внутри все старое и обшарпанное. Давным-давно не ремонтированное. В зальчике стояли очень старая женщина и мужчина лет шестидесяти. За прилавком — мужчина в сером халате. В очках, сползших на кончик носа. Он обращался к женщине. Говорил тихо. Незаинтересованно. Хелена сразу поняла, что торговаться с этим человеком бесполезно. Он вообще не глядел на посетителей. Говоря с ними, он обращался к стене. На весах у него лежали две серебряные ложки. Кофейные. Он смотрел на стрелку весов, пока та не замерла. "Сто двадцать семь шиллингов". Женщина недовольно что-то пробормотала. Мужчина достал из ящика деньги и отсчитал причитающуюся ей сумму. Повернулся к мужчине перед Хеленой. Старуха долго глядела на деньги. Потом убрала их. И ушла. Хелена видела себя. Продающую последние серебряные ложки. Сто двадцать семь шиллингов. Хватит на девять или десять бутербродов с ветчиной. Или на пятнадцать — с колбасой. Для троих. А теперь — для четверых. На эти деньги можно протянуть один день. Если в доме остался кофе. Хелена вспоминала. Что у нее есть такого, что можно продать. Мужчина перед ней выложил на прилавок какие-то комочки. Кое-где они поблескивали. Но в основном были серыми. Мужчина в сером халате вставил в глаз лупу и принялся разглядывать комочки. Брал их пинцетом. Потом взвесил. "Четыре тысячи четыреста двадцать шесть шиллингов", — произнес он. Мужчина пожал плечами. Хелена наблюдала, как были отсчитаны и спрятаны деньги. В кармане ее блайзера лежало колье. Она подала его мужчине. Колье в кармане нагрелось. Мужчина разглядывал колье в лупу. Проверил пробу. Пересчитал подвески. Это колье Хелене досталось по наследству от одной престарелой соседки. Однажды она вернулась домой, и мать подала ей футляр. Сказала, что это — для нее. И отвернулась. Хелена открыла футляр и обнаружила колье. Соседка написала записочку с пожеланиями счастья и положила ее под колье. Написала: "Моей дорогой Хелене". Наследники принесли это сегодня. Старуха хотела, чтобы это досталось Хелене. Хелена смотрела, как колье раскачивается в руке мужчины в сером халате. Могла ли соседка догадываться о таком конце своего колье. "За это я могу дать вам девять тысяч шестьсот шиллингов", — произнес мужчина. Хелена обрадовалась, что никого больше нет. Взяла деньги и ушла. Идя к машине, попыталась припомнить имя старой соседки. Не вспомнила. Прошло пятнадцать лет. Примерно. Надо спросить у матери. Хелена почувствовала, как благодарна этой старой женщине. Она едва помнила ее. Никогда не была с ней особенно близка. Старуха глядела со своей веранды в сад Хелениных родителей. И махала рукой. Иногда. Хелена сидела в машине. Думала о том, что все оказалось не так уж трудно. Мужчины, отбирающие кредитные карточки. Продажа драгоценностей. Не хватает только судебного исполнителя. Но и его банк наверняка пришлет. Вдруг она почувствовала, что справится. Может справиться. У нее есть еще украшения. Пока никто голодать не будет. Хелена поехала на работу. Комочки, которые выложил на прилавок толстый мужчина, были золотыми пломбами. Зубными. В этом Хелена была уверена. Зубов толстяка она не видела. Но разве можно так просто выковырять пломбы из собственных зубов? Хелена полагала, что это не так-то просто. Откуда же они у него?
На работе Хелену ждали фотографии. Они никуда не годились. Не заметное невооруженному глазу стало очевидным на черно-белых снимках. Кожа у манекенщицы была вся в складках. На спине они возникали при движениях рук и плеч. Хуже всего — вдоль ребер. Резкие темные линии. На плечах. Когда поднимаются руки. Над локтями кожа собиралась широкими складками и свисала вниз. Как будто женщина была раньше толстой и быстро похудела. На ягодицах — целлюлит. Сразу понятно, отчего женщины на фотографиях так отставляют зад. Или нагибаются. Но для снимков с аппликаторами на бедрах надо было стоять прямо. Хелена показала снимки фрау Шпрехер. Они единодушно пришли к заключению, что такие фото только отпугнут покупателей. Хелена и фрау Шпрехер пили кофе и потешались над моделью. Эту особу звали Сабина Новотная. Имя стояло на счете, присланном агентством по почте. Теперь-то фрау Шпрехер понимала, почему та сказала Надольному, чтобы он звал ее Бини или Бинхен. Она это услышала, когда подавала кофе. Как эта особа ломалась! И без малейшего на то права. Неподкупный объектив все и показал. Хелена и фрау Шпрехер были весьма удовлетворены. Они-то поняли все с самого начала. Хелена удивлялась. Как можно было не заметить такого. Загорелое тело женщины и сейчас у нее перед глазами. И двое мужчин в дверях кабинета Надольного. И как они уходили. Оба мужчины, а манекенщица — посередине. Вызывающе виляя бедрами в мини. И все ведь знали, что под этой юбчонкой на ней ничего нет. Хелена отнесла фотографии Надольному. Можно ли признать их удовлетворительными, спросила она. С каждым новым снимком Надольный приходил все в большую ярость. Он изрыгал ругательства. По адресу модели. Мошенница. Обвела его вокруг пальца. Является сюда в качестве обнаженной натуры, а выглядит потом как тощая бабулька. Хелена спросила, как же теперь быть с фотографиями. Надольный с отвращением швырнул снимки на стол. "Итак. Все еще раз с самого начала", — вздохнул он. И пусть Хелена не вздумает перевести агентству хоть грош. Он с этим разберется. А они влипли. Нестлер немедленно закрутил роман с этой Сабиной. Они поняли друг друга с полувзгляда. Пожалуй, она и сейчас у него в Швейцарии. Следовательно. Им придется взять фотографии. Так вот. Но ни за что не показывать их Нестлеру. Не дай Бог ему, Надольному, показать Нестлеру, каков его зайчик. В действительности. Без пяти бокалов шампанского и водки с тоником. С другой стороны. Нестлер непременно спросит о снимках. Захочет их получить. Пожалуй, попросит увеличить. Надольный застонал. Хелена считала, что так ему и надо. А то пускаются во все тяжкие. Вот и получили по заслугам. Надольный нагнулся к ней через стол. Нечего ей так ухмыляться, сказал он Хелене. Это она во всем виновата. Только она. Она-то зачем там была? Мужчины не могут соображать, когда в комнате голая женщина. А она должна была заметить все сразу. Ей-то это должно было броситься в глаза. Вот. Надольный зло смотрел на Хелену. На минуту она утратила дар речи. От возмущения. Тут же навернулись слезы. От несправедливых упреков. Потом она разозлилась. Почувствовала, как сужаются глаза. Кровь бросилась в лицо. Она набрала воздуха. Спросила, а имело ли это смысл. И было ли вообще возможным. Говорить что-либо при Нестлере. Да? Ведь они оба, Нестлер и он, Надольный, были свято уверены в высочайших достоинствах юной дамы. Ей же это безразлично. Все это. Если кто-то что-то и должен был видеть, так это фотограф. Они же с Нестлером походили на оленей во время гона. И это он нашел манекенщицу. И это его можно считать своего рода экспертом в таких делах. Это он — специалист. Как же ей усомниться. Хелена встала и вернулась к своему столу. С трудом удержалась, чтобы не хлопнуть дверью в кабинет Надольного. Швырнула на стол толстый конверт с фотографиями и упала в кресло. Заглянула фрау Шпрехер. Подмигнула ей. Из-за двери доносился голос Надольного. Он громко и резко говорил с кем-то по телефону. Фрау Шпрехер удалилась. Хелена сидела. Снова навалилась усталость. Надо уйти. Все-таки она дала отпор. Она знала, что надо уходить немедленно. Сию секунду. Ей надо быть уже у двери. Потом — коридор. Вызвать лифт. Сесть в него и спуститься. Поехать домой. Там Хенрик. Он не встает раньше одиннадцати. Лечь к нему в постель. Любить друг друга. Правда, Хенрику больше не нравились сюрпризы. Он должен подумать о своем положении. И Хелена больше не отваживалась нападать на него так, как вначале. Хенрик сам решал когда. И не так уж часто. Не так часто, как хотелось бы Хелене. Значит, не домой. Тогда — за город, на Каленберг. Сесть на скамейку и смотреть. Надольный вышел из своей комнаты. Хелена сидела как сидела. Надольный прошел мимо нее. Налил себе кофе. Он всегда сам наливал себе кофе, если собирался облагородить его коньяком. В других случаях кофе приносила фрау Шпрехер. Или Хелена. Эту проблему должна решить она, бросил он на обратном пути. Нельзя ждать от него, что он все будет делать сам. Он тоже не всесилен. Пусть Хелена найдет новую модель. Студентку-спортсменку. Да. Это будет лучше всего. Снова вызвать фотографа. О гонораре Надольный поговорит с ним сам. Да. Она принялась названивать. Доктор Штадльман удивился. Он же сразу сказал, что нужна другая экспозиция. И другая оптика. Не удивительно, что снимки испорчены. Он приехать не сможет. Хелене придется все сделать самой. Но она же все умеет. Съемки назначили на ближайшую пятницу. Хелена доложила об этом Надольному. А Нестлеру пусть скажет, что снимки испортил фотограф. Она все организует заново. А герр Нестлер наверняка не станет настаивать на Сабине. Он давно забыл о ней. Надольный кивнул и сказал, что в пятницу его не будет. Пусть она займется всем сама. Он не желает больше слышать. Обо всем этом. Хелена быстро заехала за покупками и приехала домой. Хенрика не было. Хелена купила готовые шницели. И салат. В лавке. Положила шницель для Хенрика в холодильник. После обеда она была в бюро одна. Надольный ушел и сказал, что сегодня не вернется. Фрау Шпрехер ушла к врачу. В четыре Хелена набрала миланский номер. Низачем. Просто от скуки. И из любопытства. Трубку снял мужчина. Хелена заколебалась. Он сказал: "Да, алло". Хелена попросила позвать Хенрика. Мужчина отвечал, что Хенрика нет. Что ему передать? Он скоро вернется. Самое позднее — в конце недели. А кто его спрашивает? Хелена положила трубку. Хенрик сказал, что у его немецкой подруги — новый приятель. А он туда никогда не вернется. Хелена ушла с работы на полчаса раньше. Болел желудок. Очень. Хорошо, что пообедала она не плотно.
Телефон зазвонил в два часа ночи. Хелена уже почти проснулась. Хенрик обычно возвращался в это время. Раздевался. Стараясь не шуметь. Ложился и обнимал ее. Хелена прижималась к нему. И они засыпали. От Хенрика пахло табаком и красным вином. Он был ласков и не хотел больше спать с ней. А Хелена хотела. Страшно. Но. Когда он бывал навеселе, ей приходили в голову странные мысли. Она боялась, что он вообще не знает, кто она такая. Называл ее чужим именем. И ей приходилось отзываться. Обниматься спокойнее. Усталость тоже помогала. Хелена решила, что это Хенрик. Звонит предупредить, что будет позже. Хелена сняла трубку. Сначала — молчание. Потом… Хелена уже хотела повесить трубку. Хриплый голос: "Хелена. Приезжай. Пожалуйста". Хелена едва узнала голос. "Приезжай. Пожалуйста", — шептала Пупсик. Хелена услышала, как упала трубка. Какой-то шум. Далекий. Неясный. Гудение. Плеск. "Пупсик! Пупсик! В чем дело, Пупсик?", — кричала Хелена в телефон. Услышала какой-то шум в детской. Положила трубку. Встала. Оделась. Ключ от дверей Пупсика пришлось долго искать. Она хотела выбросить его после встречи в парке. Потом швырнула в ящик, где валялось все то, для чего не находилось другого места. Бечевки. Проволока. Отвертки. Старые кольца для салфеток. Фольга. Свечки для именинных пирогов. Прищепки. Резинки. Лампочки. Куски мыла. Гвозди. Шурупы. Ключи. Хелена рылась в ящике. Взяла с собой все ключи, которые смогла найти. Наверное, опять ложная тревога. Приняла на таблетку больше, чем надо. И сладкая греза обернулась кошмаром. Стакан джина, после которого дальше жить невозможно. Хелена была в ярости. Почему она не звонит Грегору. Вот дура. Хелена положила ключи в карман своего вязаного жилета. Поехала на Каролинснштрассе. Пришлось ждать, пока уедет молочный фургон, разгружавшийся на Гусхаусштрассе. Она нервничала. Поскорее бы это кончилось. И она однозначно даст понять, что в будущем придется обходиться без нее. Наверное, у Пупсика есть телефон Грегора. Пупсик ведь такая. Не такая, как она. Пусть она звонит Грегору, пускай он разбирается. Хелене удалось поставить машину почти перед самым домом Пупсика. Окна квартиры — темные. Хелена подбирала нужный ключ. Подошел последний. Она поднялась на пятый этаж. Очень быстро запыхалась. От напряжения. И от злости. Одновременно снова навалилась усталость. Нежелание карабкаться по этой лестнице. Заниматься проблемами Пупсика. Вообще чьими бы то ни было проблемами. Хелена с трудом добралась до квартиры. Тяжело дыша, позвонила. Осторожно. Едва прикоснулась к кнопке. Хелена услышала, как в прихожую вышла Софи. Хелена заговорила с девочкой. Это она. Лена. Тетя Лена. Есть в замке ключ? Внутри? Нет? Не могла бы она нажать на ручку. Только для нее. Для тети. Софи убежала. Вернулась. Хелена слышала, что она подошла к двери. Попыталась достать до ручки. Несколько раз ничего не получалось. Потом наконец получилось. Хелена толкнула дверь. Осторожно. Чтобы не ударить Софи. Дверь открылась. Софи стояла в ночной рубашке. Глядела на Хелену. Сияла. Гордилась, что смогла открыть дверь. "Где мама?" — спросила Хелена. "Добрый вечер", — сказала Софи. Это была одна из игр Пупсика. Никто не мог заговорить или получить что-нибудь, предварительно не поздоровавшись как следует и не сказав "пожалуйста" и "спасибо". "Да. Софи. Скажи мне. Где мама". — "Добрый вечер", — повторила Софи и серьезно поглядела на Хелену. Хелена наклонилась. Протянула ей руку. "Добрый вечер, Софи". Девочка приняла руку и пожала ее. Потом бросилась Хелене на шею. Хелена подняла ее и, прижав к себе, отправилась на поиски. Пупсик лежала в ванне. Вся в блевотине и пене для мытья. Руки свисали наружу. Лоб прижат к краю ванны. Вода легонько плескалась, и лицо Пупсика то и дело скрывалось под водой. Трубка лежала там, куда Пупсик ее уронила. Короткие гудки отбоя. Хелена отнесла Софи в спальню. Усадила на кровать. Софи начала всхлипывать. Она не плакала. Она всхлипывала при каждом вздохе. Хелена громко заговорила с малышкой. Все будет хорошо. Она только поможет маме вылезти из воды. Да, Софи? Все будет хорошо. Только не плачь. Не о чем плакать. Все будет хорошо. Она позаботится. Она ей обещает. А она ведь всегда выполняет все свои обещания. Тетя Хелена. Прежде всего Хелена повесила трубку. Ногой отодвинула телефон в сторону. Начала вытаскивать Пупсика из ванны. Пупсик была очень худой. Ее лопатки резко выпирали под веснушчатой кожей спины. Хелена попыталась поднять Пупсика, чтобы обхватить ее и вытащить из воды. Пупсик все время выскальзывала у нее из рук. При виде блевотины Хелена чуть не разрыдалась. Хотелось заорать. От омерзения. Она едва боролась с тошнотой. Хелена ухватила Пупсика под мышки. Но мешал пышный Пупсиков бюст. Она снова выскользнула. Хелена выпустила воду. Она насквозь промокла. В конце концов ей удалось вытащить Пупсика из ванны, прижав ее к груди. Она сама чуть не упала, когда Пупсиковы ноги перевалились через край и стукнулись об пол. Хелена потащила Пупсика из ванной в спальню. Со стоном. Качаясь. Плача. Софи задыхалась, сидя на кровати. Глаза распахнуты. Каждый вздох судорожно вздымал ее грудку. В ногах у Пупсика запутались полотенца. Коврик из ванной. И игрушки. Хелена притащила все это за собой и взгромоздила Пупсика на кровать. Зад Пупсика был покрыт липкой коричневой массой. Хелене нечем было дышать. Несколько секунд она чувствовала только, как колотится сердце. Боялась, что сама упадет. Запах фекалий перебил все прочие запахи. Хелена подумала, и зачем только Пупсик сидела в ванне, если ничего не смылось. Укрыла Пупсика. Не в силах справиться с отвращением. Взяла на руки Софи. Девочка брыкалась. Поскольку Хелена промокла до нитки. Закричала. Хелена сунула ее под одеяло и пошла звонить в службу спасения. Нет. Она не знает, дышит ли еще пострадавшая. Она вытащила ее из ванны в бессознательном состоянии. Констанция Шторнтберг. Да. Хелена произнесла имя по буквам. Ее? Ее зовут Гебхард. Хелена Гебхард. Хелена говорила с мужчиной из службы спасения так, словно они встретились за коктейлем. Разве это так уж важно сейчас. Спросила она вежливо. И спокойно. Хелена сидела в ванной. Пол мокрый. Мокрый след тянулся в спальню. Ей кажется, случай крайне срочный, сказала она. Они всегда делают все, что в их силах. С такой же ни к чему не обязывающей вежливостью. Она уверена, что это так, отвечала Хелена. Перехватило горло. Хотелось кричать. Хелена чувствовала себя взаперти. Запертой внутри самой себя и маленькой. Она должна открыть входную дверь, произнес мужчина. Хелена услышала сирену. Не они ли это уже, спросила она. Да. Это возможно. Ближайшая их станция — на Ноттендорфергассе. Ночью это недалеко. Наверное, это они. Хелена попрощалась. Поблагодарила. Не хотелось класть трубку. Продолжать этот цивилизованный разговор до бесконечности. Побежала в спальную. Снова плача. Потекло из носу. Она вытерла его рукавом. Вытащила из Пупсикова шкафа свитер. Кое-как натянула его. Взяла на руки Софи и помчалась вниз. Она опять забыла, какой ключ подходит, и проклинала Пупсика, Грегора и городской парк. До тех пор ключ лежал у нее в ящике письменного стола, так что не перепутаешь. Хелена возилась с замком. Видела в окно над входом вращающуюся мигалку. Спасатели успокаивали ее. Ключи падали из рук. Софи хрипло дышала. Наконец дверь открылась. За ней стояли трое мужчин в белых халатах. "Шестой этаж, — сказала Хелена. — Она лежит на шестом этаже". — "Она может идти?" — спросил один из прибывших. "Нет". "Мама! Мама!" — закричала Софи. Мужчины вытащили из машины носилки и пошли наверх. Хелена побежала туда же с Софи на руках. Равномерно шагающие мужчины перегнали се. Они были у Пупсика гораздо раньше.
Машина поехала в госпиталь Франца Иосифа. Хелена делала все, что ей говорилось. Повторила по буквам имя Пупсика. Назвала дату рождения. Адрес. Близких родственников она не знала. Дала свои данные. Попросила осмотреть Софи. Может, у нее ложный круп? Ребенка унесли. Не побыть ли ей с девочкой? Ответа она не получила. Хелена сидела на пластиковом стуле в каком-то коридоре. Направо — дверь матового стекла с надписью "Вход воспрещен". За ней — яркий свет. Тени людей, ходящих туда-сюда. Налево — длинный ряд одинаковых пластиковых стульев вдоль коридора. Теряющихся в темноте. Высокие окна выходят в темный парк. "Что она обычно принимает?" — спросила какая-то женщина в белом халате. Она вдруг оказалась перед Хеленой. Хелена не слышала, как та подошла. "Я — доктор Штадльман, — произнесла женщина. — Сейчас ее состояние стабилизировалось. Но конечно, лучше бы знать, что она приняла". — "Мне звонят только когда происходит очередная катастрофа". — "Хотите кофе?" — спросила врач. "О да. Пожалуйста", — вздохнула Хелена. Она перестала понимать, где она и зачем. В эту минуту ей все было безразлично. Должно быть, она ужасно выглядит. Врач вернулась, неся пластиковый стаканчик с кофе. "Молока и сахара тут нет, — сказала она. — Отчего вы такая мокрая?" Она вытащила из кармана своего халата пачку сигарет. Прикурила. От зажигалки. Протянула пачку Хелене. "Нет. Спасибо. Она была в ванне", — сказала Хелена. "Да. Это они любят". Врач присела рядом с Хеленой. Хелена прихлебывала кофе. Рядом с этой женщиной она вдруг перестала бояться. Захотелось спать. "Да. А ребенок? — спросила она спустя долгое время. — Мне его забрать?" — "Не знаю. Все не так плохо. Теперь". — "Да. Теперь". Хелена уставилась в пол. Наклонилась вперед. Уперлась локтями в колени. Врач откинулась назад. Прислонилась головой к стене. Хелена выпила кофе. Врач потушила сигарету в одной из стоячих пепельниц. Подвинув ее к себе ногой. Потом коснулась Хелениной руки. "Смотрите не простудитесь". Они улыбнулись друг другу. Врач вернулась в помещение, куда был запрещен вход. Хелена еще долго ждала. Около пяти ей сказали, что положение фрау Шторнтберг стабилизировалось. Медсестра говорила с укоризной. Словно это Хелена во всем виновата. Ребенка успокоили. Сейчас он спит. Пусть Хелена позвонит в восемь и узнает, как дела пойдут дальше. Ребенка можно будет забрать. Тогда. Наверное. Они известят полицию и органы опеки. Хелена должна понимать. А это нужно, спросила Хелена. Сестра не ответила и ушла. Хелена встала и пошла в другую сторону. Ей хотелось еще раз поблагодарить врача. Такси пришлось долго ждать. На такси она доехала до Каролиненгассе. До своей машины. Оттуда — на Ланнерштрассе. В шесть она была дома. Кровать — пустая. Хенрик не пришел ночевать. Хелена бросилась на кровать и разрыдалась. Она была так уверена, что сможет рассказать Хенрику обо всех ужасах. Пока длился весь этот ужас, она думала о том, как все ему расскажет. И все снова будет хорошо.
Хелена проснулась в полдевятого. Она проспала. Девочки тоже. Потом Хелена позвонила в госпиталь. Пусть она перезвонит в двенадцать. Тогда будет известно больше. В двенадцать Хелена узнала, что фрау Шторнтберг отпущена домой под подписку. Ребенка она забрала с собой. Для ребенка подписки не потребовалось. Звонить Пупсику Хелена не стала.
Хелена вернулась с работы домой. По пути купив на рынке Зоннберг фруктов и овощей. Сразу понесла пакеты на кухню. Из гостиной доносились голоса. "Нет. Это не твой телефон. Тебе нельзя звонить". Хенрик уговаривал девочку. Спокойно. Пытался объяснить Барбаре, почему ему необходимо позвонить. Судя по всему, так продолжалось уже довольно долго. Терпение его было в значительной степени напускным. Барбара продолжала на него кричать. Ответы Хенрика становились все более раздраженными. Еще немного — и он потеряет терпение. Он ударит ребенка? Хелена бросилась в гостиную. Барбара подбежала к ней и расплакалась. Хенрик стоял у окна, скрестив руки. Что случилось? Сквозь слезы Барбара закричала, что Хенрик все время звонит. А бабушка ругается. Потому что это очень дорого. Хенрик все стоял у окна. Сжал губы. Молчал. Хелена взяла Барбару за руку и пошла с ней в детскую. Катарина сидела за своим столиком и писала в тетрадке. Хелена присела на детский стульчик. Хотела поговорить. О том, у кого какие права. Кому что можно. И если она позволяет кому-нибудь пользоваться телефоном. Или ванной. Или еще чем-то. То девочки должны с этим считаться. Но сказала только: "Постарайся быть чуть повежливее". Оторвавшись от работы, Катарина сказала, что Барбара просто хотела позвонить Аните. И не смогла. Потому что он говорил. Хелена вздохнула. "Он правда звонит целый день?" Девочки кивнули, глядя в пол. Хелена все сидела. А в тот момент, когда она собралась встать и пойти к Хенрику, услышала, как хлопнула входная дверь. Хелена пошла поглядеть. Хенрик ушел. Хелена долго стояла у окна. Там, где только что стоял Хенрик. Она устала. Беспокоилась о Пупсике и прежде всего — о Софи. Ей было грустно. Не знала, как быть с Хенриком. По всему выходило, что все кончено. Вопрос, что он делал прошлой ночью. При одной мысли об этом желудок сводило. Разливалась желчь. Хелена убрала покупки. Разложила все по местам. С удовольствием поспала бы. Но боялась, что тогда не сможет уснуть ночью. Она достала телефонную книгу и нашла там букву Г. Г, Гертнер. Обнаружилось две Ильзы Гертнер. Хелена долго колебалась. Полшестого. Грегор еще может быть в институте. Фрау Гертнер — тоже. Хелена набрала номер Ильзы Гертнер, проживающей в седьмом районе. Она смутно припоминала, что фрау Гертнер живет в седьмом районе. Но могла и ошибиться. На пятом звонке трубку сняли. Фрау Гертнер назвала свой номер. Хелена сразу узнала голос. Она представилась и спросила Грегора. Ей необходимо срочно поговорить с ним. Не там ли он? Фрау Гертнер отвечала отрицательно. Холодно. Хелена извинилась. Не могла бы фрау Гертнер кое-что передать Грегору? Речь идет о фрау Шторнтберг. Ее пришлось доставить ночью в больницу. Ей очень плохо. Грегор должен позаботиться о ней. Это его обязанность. И из-за ребенка — тоже. Фрау Гертнер молчала. Ей очень жаль, продолжала Хелена. Но это необходимо. Фрау Гертнер сдавленно произнесла, что все передаст. И положила трубку. Хелена собиралась еще поблагодарить ее. Потом она набрала институтский номер Грегора. Он взял трубку немедленно. Словно ждал звонка. Хелена сказала, что это, к сожалению, всего лишь она. Говоря, уже ненавидела себя. Знает ли он, что с Пупсиком. Пупсик этой ночью чуть не умерла. Он должен что-то сделать. Ей очень плохо. Зачем она рассказывает об этом ему, спросил Грегор. Вызывающе. Ему нет до этого никакого дела. Есть отец ребенка. Хелена сидела. Чуть не раздавила трубку. Ей снова страстно захотелось всадить нож в грудь этому человеку. Втыкать снова и снова. "Полагаю, что рано или поздно тебе придется выполнить свои обязательства", — молвила она. "Что за обязательства?" — Грегор развеселился. "Послушай, — сказала Хелена, — у тебя связь с этой женщиной. Да может быть, она и сделала-то это из-за тебя". — "Она так сказала?" — резко спросил Грегор. Хелена положила трубку. Очень осторожно. Аккуратно. Телефон звонил. Всякий раз, как он начинал звонить, Хелена поднимала трубку и аккуратно клала ее обратно. Все казалось страшно далеким и нереальным. Потом позвала дочек. Они отправились в парк Тюркеншанц. Девочки носились по площадке аттракционов. Малышей уже не было. Все дома. Ужинают. Все было свободно, и не было собак, которые там писают и гоняются за детьми. Девочки качались, и катались, и лазили, и прятались, и гонялись друг за другом. Визжали. Хелена сидела с краю на скамеечке. Желудок камнем лежал в животе и давил на сердце. Она улыбалась дочерям. Махала. Бросала воздушные поцелуи, когда одна из них махала с очередной лазалки с криком: "Мама, мама, гляди же!" Одновременно чувствуя запах воды в ванне. Холодной воды. Грязной. Где-то рядом. За спиной. Хелена размышляла о том, чем это все может кончиться. Где выход. Потом спазмы в горле и тревога так усилились, что Хелене было не усидеть на месте. Хотелось пойти дальше. Двигаться. Девочкам хотелось побыть еще. Хелена рассердилась. Слышала, как ее голос становится все громче и громче. Дочери недовольно семенили рядом. Даже походить нельзя, когда хочется, думала Хелена. Глубоко дышала. Чтобы отпустил спазм. Вспомнила, как хрипела Софи. Взяла дочек за руки и спросила, как дела в школе. Беседуя обо всем на свете, они вернулись домой. Хенрик стоял в кухне. Повязал передник. Варил спагетти. Улыбнулся им всем. Хелена подошла к нему. Он распростер объятия. Делая последние три шага, Хелена подумала, что должна поговорить с ним. О последней ночи. О деньгах. О телефоне. Хенрик обнял ее. Хелена уперлась лбом ему в плечо. Ей пришло в голову, что с каждым мужчиной в ее жизни она говорит об одном и том же. Хелена устала.
Хелена ехала к доктору Штадльману. Новые снимки удались. Новую модель тоже звали Сабиной. Сабина Поточнигг. Веселая девушка. И без комплексов. Попросила только закрыть жалюзи на окнах. Фрау Шпрехер тут же исполнила ее желание. А потом сварила свежий кофе. Хелена не очень помнила, как прикрепляются аппликаторы. Она делала все точно так, как показывал доктор Штадльман. Но затылок Сабины Новотной отличался от затылка Сабины Поточнигг. Хелена не знала твердо, где кончается затылок. Или начинается. Сабине Поточнигг было двадцать лет. Во время съемки Хелена поняла, что означают слова "юная свежесть". Без Нестлера и Надольного они закончили быстро. Потом все вместе пили кофе. У Сабины Поточнигг и у фотографа были кошки. Они долго беседовали о последствиях стерилизации и кастрации. И надо ли дать им погулять перед тем как. Или оперировать сразу. Хелена вообще высказалась за свободную кошачью сексуальность. Ей объяснили, что она в этом ничего не понимает. Дверь открыла мать доктора Штадльмана. Хелена улыбнулась ей с особенной приветливостью. Женщина показала ей, куда идти. Не улыбаясь в ответ. Хелена прошла в комнату в конце коридора. Чувствовала спиной недоверчивый взгляд, пока не закрыла дверь. Доктор Штадльман сидел за столом. Укоризненно поздоровался. Как обстоят дела? Нужно двигаться дальше. Так или иначе. Наконец. Он ждал от Хелены большего. Хелена радовалась предстоящей беседе. Полагала, что сделала все правильно. Хелена положила фотографии доктору Штадльману на стол. Не говоря ни слова. Села в обтянутое искусственной кожей кресло. Следов на нем не видно. А может, кресло новое? Тут Хелена вспомнила, что в этот раз месячных снова не было. Надо к гинекологу. Не потому ли столь укоризненно смотрит матушка доктора? Ладно, подумала Хелена. Ждала комментариев доктора. Вдруг все это перестало ее интересовать. Перестало. С какой стати все ей только указывают? Почему она должна это терпеть? "Ты должна!" — сказала она себе. Но вовсе не обязана испытывать от этого радость. Доктор Штадльман просматривал фотографии. "Итак, что дальше?" Да. Стало быть. Если он одобрит фотографии, она будет завтра разговаривать с художником. Тексты-то у них уже есть. И тогда можно печатать первую брошюру о применении магнитных аппликаторов. Герр Нестлер заказал эскизы упаковки. И их тоже можно будет обсудить. "Мне бы хотелось женскую фигуру. Наподобие Венеры Милосской. С поднятыми руками. Но золотую. Она вся должна быть золотой. Как символ целительной силы". Хелена записала пожелание. Снова голая, подумала она. "Что-то вы сегодня невеселая", — сказал ей доктор Штадльман. Хелена только плотнее сжала губы. Ничего не ответила. Тогда доктор Штадльман дал ей телефон некоего профессора Хробата. При Поликлинике он возглавляет Институт акупунктуры. Да она же знает. Там, где Шницлер работал. Профессор Хробат выразил готовность испытать магнитные аппликаторы в своем институте. Нестлер должен обсудить с ним, чем еще можно подкрепить этот эксперимент. Хелена встала и собрала снимки. Взяла бумаги и сумку. "Я позвоню вам", — сказала она. Протянула доктору Штадльману руку. Попрощалась и ушла. Хотела сказать что-нибудь веселое. Но ушла.
Хенрик уехал. Хенрик сказал, ему нужно в Милан. Уладить дела. Хелена отвезла его на вокзал. Ночной поезд на Милан отправлялся в девять вечера с Южного вокзала. Хелена приготовила ему бутерброды. Вагона-ресторана не было. И никакой другой возможности раздобыть еду или питье. Только в Удине, если повезет, можно что-нибудь раздобыть. Или в Тарвисе. На перроне. Они купили бутылку минеральной воды в вокзальном буфете. В большом зале, наискосок от венецианского льва. На эскалаторе поднялись наверх. Было еще светло. Невысокое солнце на западе. Они шли по перрону вдоль поезда. Хенрик хотел найти место в первых вагонах. Солнце било Хелене в глаза. Она несла пластиковый пакет с провизией. Хенрик — свою маленькую сумку. Говорить Хелена не могла. Горло сжалось. Она то и дело сглатывала. Ей необходимо спросить Хенрика обо всем. Все это время она так и не смогла поговорить с ним. Он целые дни искал квартиру. Даже присмотрел одну. На Шварцшпаниерштрассе. По вечерам после ужина он уходил. Хелена ни разу не ходила с ним. Ей нужно высыпаться. Ведь ей нужно работать. И нельзя столько времени оставлять девочек одних. И Хелена боялась встретить Пупсика. Но Хенрик никогда и не спрашивал, не хочет ли она пойти с ним. Он говорил, что встречается с людьми, с которыми намеревается кое-что предпринять. По музыкальной части. Хенрик сказал Хелене, что в Милане будет жить у друзей. Не у дамы из Мюнхена. У нее ведь другой. Да если бы другого и не было, это ничего не меняет. Он верен ей. Это она должна знать. Что бы там ни было. На ходу Хелена сказала: "И тебе в самом деле некуда позвонить?" Хенрик положил руку ей на плечи. Он будет ей звонить. Регулярно. Он обещает. Честно. Пусть Хелена не волнуется. Жизнь ведь очень проста. Не так ли? Хенрик вошел в вагон. Он шел по коридору и заглядывал в купе. Хелена шла рядом по перрону. Потом Хенрик исчез. Хелена смутно различала его. Сквозь стекло окна и двери купе виден только силуэт. Он поднял сумку. Пристроил ее на багажную полку. Повесил плащ. Вышел из купе и пошел к двери. Спустился на перрон. Хелена ничего не чувствовала. Она подумала, что могла бы спокойно спать, пока он разбирается с багажом. И теперь не нужно постоянно следить, чтобы он не ссорился с девочками. Хелена подала Хенрику пакет с едой: "Не забудь". — "Не жди. Я провожу тебя и куплю газеты. А ты поедешь домой. Нет никакого смысла ждать здесь". Хенрик отнес провизию на свое место. Вернулся. Они пошли обратно. Отбрасывая длинные тени, наползавшие друг на друга. Хенрик обнимал Хелену за плечи. Они купили газеты. Хенрик остановился. Хелена поцеловала его. Ушла. Не оборачиваясь. Иначе она бегом вернулась бы к нему. Вцепилась. И больше не отпускала. Не оборачиваться было трудно. Хелена согнулась. Чтобы спрятать лицо. И боль за грудиной. Утишить это сухое жжение. Хелена была уверена, что больше никогда не увидит Хенрика. Добравшись до машины, она еще раз подумала, не вернуться ли обратно. Хочет ли она. Нужно ли ей это. Едва могла дышать. Нужно бежать обратно. За поездом. Хелена села в машину и поехала домой. По щекам ее текли слезы. Она вспомнила Анну Маньяни. Как та бежит за грузовиком. И как ее останавливают выстрелы. И как она хотела быть на ее месте. Но только в кино. Чтобы Хенрик увидел. Не мог не увидеть. И заплакал. И этот образ преследовал бы его до конца дней. Никогда больше не был бы счастлив. Никогда бы не смог полюбить. Никогда никаких женщин. Каждое переключение передачи. Каждое нажатие на педаль. Каждое включение сцепления. Каждое движение и каждый вздох уносят ее прочь от этого мига. Хелена с горечью наблюдала за собственными действиями. Как все. Всегда. Всегда все прощаются. Вежливо и спокойно. Никто не кричит. Никто не воет. Не цепляется. Не раздирает грудь. Не причитает. Ни на одном вокзале и ни в одном аэропорту не увидишь никаких трагедий. Хелене вдруг показалось это противоестественным. Отвратительным. Как спокойно и собранно плывут все параллельными курсами. Вечные похороны. На которых никто ни на кого не смотрит. Она ощутила вкус собственного отвращения. Она утвердилась во мнении о себе самой. Она труслива. Конформна. Хотелось глоток бурбона. Против этого металлического привкуса. "Ага, — подумала Хелена, — так вот до чего мы докатились". А потом спросила себя, откуда взялась сумка Хенрика. Где она была все это время. Всяко не на Ланнерштрассе.
Герт Шторнтберг позвонил Хелене на работу. Не могли бы они поговорить. Он хочет поблагодарить ее. И попросить совета. Он знает от Пупсика, что она сделала. Хелена договорилась о встрече. В голову не пришло ничего, кроме кафе "Захер". Его проще всего найти. Он попросил ее встретиться в тот же вечер. Он должен уезжать. Да. Если так, сказала Хелена. Ей не хотелось. Нет никакого смысла. В обед Хелена должна встречаться с каким-то господином Роцеком. В "Хилтоне". В холле. Уходя, Надольный сообщил ей об этом. В час дня. Хелена никогда еще не была в этом отеле. Вошла со стороны парка. Как ей найти в этом огромном холле незнакомого человека? Почему Надольный не мог пригласить его в бюро? Хелена чувствовала себя потерянной и беззащитной. Она подошла к первому слева столику бара. Села. Спросила бокал шампанского. Держала бокал в руке и осматривалась. Ни за одним столиком и ни на одном диване не было одиноких мужчин. Как бы то ни было, я — здесь, подумала она. Решила подождать двадцать минут. И уйти. Глядела в бокал. Надеялась, что этот Роцек опоздает и ей не придется встречаться с ним. Хелена выпила залпом шампанское. Резкое на вкус. Она расплатилась. Когда она встала, к ней повернулся мужчина за соседним столиком. Не ее ли фамилия Гебхард. "Да", — отвечала Хелена. "Wonderful", — произнес мужчина. Он был невысок. Приземист. Бицепсы распирают рукава. Лицо рябое и загорелое. Рядом с ним сидел бледный пожилой господин в костюме в тонкую полоску. Рябой подхватил Хелену под локоть и усадил за свой столик. Не вставая. "Я — Клаус Роцек. Это — мистер Гольденберг". Хелена кивнула. Похоже, мистер Гольденберг не собирается подавать ей руку. "Лео очень рекомендовал вас". Хелена с недоумением поглядела на Клауса Роцека. Потом сообразила. Ведь Надольного зовут Леопольд. "Неужели?" — улыбнулась она мужчинам. Роцек улыбнулся в ответ. Мистер Гольденберг смотрел в стол. Роцек заказал Хелене еще бокал шампанского. Рассказал, что знает Надольного по совместной охоте в Венгрии. И он a real good guy[3]. Этот Лео. И Лео предложил помочь решить их проблему. Им нужен кто-нибудь с организаторскими способностями и тонким чутьем. К каждой фразе Роцек прибавлял "you know"[4]. И сразу объяснил почему. Он живет в Нью-Йорке. Работает там. А там привыкаешь к этакому. You know. Роцек Хелене понравился. Мистер Гольденберг по-прежнему глядел только в стол. Или же откидывался назад и смотрел на людей, что поднимались и спускались по лестнице в центре холла. Прошло много времени. Хелена уже знала, где Роцек родился. А именно, в Бургенланде. Где он ходил в школу. В Айзенштадте. Как его в семнадцать лет отправили к родственникам в Америку. Там он и остался. Внезапно Гольденберг нагнулся вперед. "I want to state my business. If you don't mind". — "O Harry. Yes. By all means do!"[5] Гольденберг говорил в стол. "My friends. A group of friends. We are doing a tour of Europe. Coming fall. And we like to do things in each place according to history. Roman baths in Rome. Corrida in Madrid. That sort of thing. You see. In Vienna we like to have a ball. In grand style. Baroque. You understand. The venue should be very private. And we think, we should have shoes, silk stockings and crowns. Detailed particulars you get from Klaus. I've got to lie down. I have to do business in the afternoon. Good bye"[6]. Говоря, продолжал глядеть в стол. Встал и ушел. Хелена посмотрела на Роцека. Роцек смотрел вслед Гольденбергу. Вид у него был нервный и виноватый. "Не is pissed. I can see that. You know"[7]. Но. Полагаю, это не ваша вина, сказала Хелена. "Нет. Нет. Это все дела. Вечно дела. Money is an unparalleled rival[8]. You know". Роцек заказал себе еще кофе, а Хелене — еще шампанского. Пусть Хелена составит примерную смету и пришлет ему. Он подал ей визитку. Они сидели и пили. Роцек диктовал Хелене даты, число участников и предполагаемые места проживания. В голове у Хелены было пусто. От шампанского. Роцек становился все рассеяннее. Хелене пришлось переспросить его насчет оркестра. Потом Роцек простился. Она наверняка справится со всеми проблемами. Он распорядился приписать напитки к своему счету. Подписал счет и исчез в глубине холла. В направлении лифтов.
Для встречи со Шторнтбергом Хелена переодеваться не стала. Она сидела в кафе "Захер". Снова под портретом императрицы Сисси. И сердилась. Ее серый льняной костюм измялся. Особенно юбка. Когда она стояла, юбка из-за поперечных складок делалась короче. С тех пор, как она была беременна Катариной, под правым коленом выступила с внутренней стороны вена. Хелена опасалась, что это заметно. Когда юбка задирается. Шторнтберга Хелена узнала сразу. Она видела у Пупсика фотографии. И на Софи он был похож. Хелена помахала ему. Шторнтберг подошел. Он был высокий, широкоплечий, темноволосый, в безукоризненном летнем костюме цвета хаки. Остановился перед ней. Хелене он сразу не понравился. Она пожалела, что пришла. Она глядела на его дорогие туфли. Этот мужчина получает все, чего хочет. Хелена сердилась на себя. И на то, как она выглядит. Шторнтберг сел и заказал минеральной воды. Хелена пила кофе. Шторнтберг поблагодарил за то, что она пришла. Сколько он ей должен. Ей ведь пришлось платить? Той ночью. Хелена отвечала — нет. Она заплатила за такси. Дала на чай людям из Службы спасения. Но от Шторнтберга ей ничего не нужно. Что он знает о деньгах. Банкир. Нет. Все в порядке, сказала она. Как Пупсик чувствует себя? И Софи. Шторнтберг пожал плечами. Хелена видела, что он ее разглядывает. Интересно, чего он ждал, думала она. Она сказала: "Да, я настоящая подруга". Шторнтберг кивнул. Что будет дальше? Да. Ему придется забрать Софи. Это же очевидно. Хелена оцепенела. Ей такое и в голову не приходило. Никогда. Она-то думала, Пупсик сможет получить от Шторнтберга денег. Или же вновь переехать к нему. В Лондон. Бросить все это в Вене. Начать сначала. Хелена глядела на мужчину. "У меня новая жена. Она ждет ребенка. Сначала Софи поедет к моей матери в Гамбург. А там посмотрим. Что же я могу поделать. Я не могу оставить ребенка здесь. Вы должны согласиться со мной". Хелена вспомнила Софи. Как та стояла и говорила: "Добрый вечер". "Но. Тогда Пупсику конец". — "Поверьте, я все испробовал". Шторнтберг поглядел на свой стакан. "Вы знаете другой выход?" Хелена рассматривала свои руки. Они лежали на коленях. На мятой серой ткани. Хелена провела указательным пальцем правой руки по надувшимся синим жилам на тыльной стороне левой. Нет. Она не знала другого выхода. И не знала, что теперь будет лучше для Софи. Не знала, что можно сделать для Пупсика. Она вообще ничего больше не знала. Про себя она произнесла: "А я точно знаю, что ты тоже виноват во всем, Шторнтберг. Старая свинья, вот ты кто. Это я знаю точно". Она почти плакала. И думала, как все было бы просто, если бы у нее был порядочный муж. Тогда она взяла бы Софи к себе. Как минимум — на первое время. А так… Когда же все произойдет? В течение недели, отвечал Шторнтберг. Не сможет ли она потом присмотреть за Пупсиком? Он должен дождаться приезда матери. Кстати говоря, Пупсик на все согласна. Она все подписала. У адвоката. Все улажено. Но должен сознаться, он не знает, действительно ли Пупсик понимала, что происходит. Она принимает таблетки. "Она покончит с собой", — сказала Хелена. Шторнтберг провел обеими руками по волосам. Он ведь за все заплатит. За лечение от наркозависимости. За врачей. За уход. За все. Но она только сидит да улыбается. Это невыносимо. Не могла бы Хелена поговорить с ней? Хелена подумала, не сказать ли этому человеку "нет". Я не стану говорить с ней. У вашей бывшей жены, сударь, связь с моим мужем. Я же всего-навсего ее лучшая подруга. Но она сказала "да". Она поговорит. Присмотрит. Окажет влияние. "Как все это печально", — сказала она. В распухшем горле першило. Она постарается. Пусть он позвонит. У него же есть все телефоны. "Я долго старался вернуть ее", — сказал Шторнтберг. Хелена знала. Она слушала их телефонные разговоры, когда Пупсик орала, что с ней этот номер не пройдет. Пусть-ка он развлекается со своими девками. "Я знаю, — сказала она. — Я знаю". Хелена допила свой кофе. Она устала. Не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ей пора. У нее ведь двое детей? — спросил Шторнтберг. Он тоже встал. Хелена коротко взглянула на него. Глаза у него карие. Она ушла. Расплатилась по дороге с официантом за кофе. Чтобы Шторнтберг не платил за нее. "Вы удивительная женщина", — сказал он. Ты имеешь в виду — скучная, подумала Хелена. Не подала ему руки. Что этот тип вообще знает, подумала она. В машине Хелена задумалась о том, что Пупсик могла бы жить припеваючи. Нормально. По крайней мере. При этой мысли усталость навалилась еще сильнее. Во время разговора Хелена раздумывала, что было бы с ней, если бы у нее забрали Барбару или Катарину. Ужасно. Как только Пупсик могла согласиться. Хелена подумала, что без девочек не смогла бы жить. Ехала домой. Сжимала губы так, что стало больно. Ощущала собственную беспомощность. Шторнтберг вновь объяснил ей, как устроена жизнь. И кто побеждает. В этом мире. Хелена испугалась. Видела, как Софи уходит, держась за руку Шторнтберга.
Хелена лежала на кровати. Сквозь щель в гардинах падали косые лучи солнца. В квартире — полная тишина. Даже холодильник не гудит. Девочки ушли с бабушкой в парк. С улицы — ни звука. Покой субботнего вечера. Хелена лежала на правом боку. Положив под голову правую руку. Левая лежала перед ней на одеяле. Она глядела на секундную стрелку своих часиков. С каждой секундой вероятность росла. Ведь когда-нибудь он должен позвонить. Он ведь говорил. Обещал. Хелена лежала и смотрела на часы. Чувствовала себя свободной. Не задыхалась, как обычно. Когда думала о Хенрике. Ни камня в груди. Ни боли в желудке. Руки и ноги не немеют. И затылок не ломит. Как будто тело существует лишь для того, чтобы смотреть на часы. Как проходит время. Она любила его. В эти минуты. Тут уж ничего не поделаешь, думала Хелена. Снова проснулась. На улице тормозили машины. Хлопали дверцы. Мужские голоса кричали что-то о "победе" и "реванше". Наверное, сыновья соседей напротив. Хелена частенько видела, как они выходят из дома с теннисными сумками. Она проспала четверть часа. Покоя — как не бывало. Хелена смотрела на солнечные лучи. Как танцуют пылинки. Спокойно и невозмутимо. Хенрик не позвонит. Никогда. Наверное. Она одна. Как всегда. И никто из них не считает нужным сказать ей об этом. Сообщить. Ей давали это понять, не звоня. Чтобы сама сообразила. Грегор тоже не говорил ей, в чем дело. Только все больше злился. На нее. Злился. Разве она ничего не замечает, орал он. Ей нужно письменное подтверждение? Хелене хватило бы просто знать, где сейчас Хенрик. Где он пребывает. Существует. И тут все навалилось. Камень в груди. Боль в желудке. Ломота в затылке. Одышка. Головная боль. Хелена лежала на кровати. Часы — перед глазами. Солнечные лучи стали еще более косыми.
Хелена направлялась от "Бройнерхофа" в сторону Нового рынка. Весь день собиралась гроза. Как раз, когда она переходила Доротеергассе, начался ливень. Полило как из ведра. Улицы тотчас опустели. Хелена оставила машину у Альбертины. Она перебегала от одного входа в магазин до другого. На ней были серые лодочки. Те, что подходят к серому льняному костюму. Они будут испорчены. Хелена поспешила вниз по Планкенгассе. У автобусной остановки затормозил красный "порше". Водитель перегнулся и открыл дверцу. Хелена плюхнулась на сиденье. Лицо мокрое, с волос капает. Хелена рассмеялась. Мужчина сразу тронулся. Улыбнулся. Спросил, куда ей. Хелена все смеялась. Она не знала его. Когда садилась, на минуту показалось, что они знакомы. Ей показалось забавным так вот просто сесть в машину к незнакомому человеку. Он и заговорил с ней так, словно они постоянно встречались. "Вернер Черни", — сказал он. Ведь когда такой дождь, можно не ждать, пока тебя представит гувернантка. Да, Хелена тоже так полагала. Все еще смеясь. Разумеется. Хелена представилась. Они заговорили о погоде. Вот так потоп, такое бывает раз в жизни. Отчего так, спросила Хелена. Мужчина искоса поглядывал на нее. Ему нужно на Шпиттелауэрплац. Это около вокзала Франца Иосифа. Там он живет. Ей это подходит. Пусть он высадит ее у стоянки такси. Не довезти ли ее до дому, спросил Черни. Нет. Нет. Хелене не хотелось, чтобы ее видели в такой машине. И не нужно ему знать ее адрес. Не то придется пригласить его выпить. В благодарность за спасение. Они говорили о погоде. Ливень не кончался. Повсюду — потоки. Вдоль улиц неслись ручьи. Дождь стеной окружил машину. Больше никто не ехал. Черни двигался медленно и осторожно. По стеклу метались дворники. Лишь на мгновение было что-то видно. Потом стекло тут же заливало. Они ехали вниз по Больцмангассе. Мимо американского посольства. Черни повернул направо на Альзербахштрассе. Мимо вокзала. Потом налево. Направо мимо вокзала. Справа от вокзала высокие жилые дома окружали площадь. В середине — старые платаны. Черни сказал, вот они и приехали. Ей лучше зайти. Не повредит стаканчик чего-нибудь. А такси он не видел. Верно, Хелена тоже не видела. Они побежали к двери. Хелена тут же снова промокла. На туфли и глядеть не хотелось. Им конец. Черни открыл входную дверь. Они вошли в великолепный вестибюль прошлого века. Пестрые витражи. Золотые лампы. Мрамор. В квартире Черни первым делом принес полотенца. И попросил Хелену снять туфли. Она скинула лодочки. Оставила их в прихожей. Хелена обернула голову полотенцем. Последовала за Черни в комнату. Большая комната. Огромные окна выходят на площадь. На деревья. "Как у меня дома", — сказала Хелена. "Чего тебе налить?" — спросил Черни. Хелена села на диван. "Хереса. У тебя есть?" Хелена глядела на свои ноги. Почему она говорит этому мужчине "ты". Не хотелось поднимать глаза. Она злилась на себя. Как ее сюда занесло? Хелену охватило отчаяние. Оно усиливалось с каждым взглядом на окружающую обстановку. В комнате царил Дональд Дак. Светильники в виде Дональда Дака, балансирующего на клюве лампочкой. Вазы в виде Дональда Дака. Из Дональдовых голов торчат искусственные цветы. Розовые и абрикосовые. На пепельницах нарисован Дональд Дак. Вышит на подушках. Сплоченными рядами Дональды носятся по гардинам. Дональд держит стеклянную крышку стола. По всем четырем углам. Справа и слева от дверей стоят Дональды с подносами. На полу — большой персидский ковер. Хелена поставила рюмку под нос одному из Дональдов. Черни расхаживал по комнате. Со стаканом в руке. Не смотрел на нее. Оба молчали. Хелена подошла к окну. Дождь не кончался. Ливень перешел в сильный обложной дождь. Створка окна открыта. Пахнет свежестью. Дождь шуршит в листьях. "Ты не присядешь?" Черни стоял у Хелены за спиной. Она чувствовала его дыхание. Затылком. Волосы она закрутила полотенцем. Черни был такого же роста, как она. В туфлях она была бы выше. "Ах, нет", — молвила Хелена. Хрипло. Рассердилась на себя. Откашлялась. Прочистила горло. Слышала собственное дыхание. Громкое. Пыхтящее. Ей казалось, будто что-то давит на нее. Просто топит. Прочь из этой квартиры. Неловкость все росла. "Ты ведь тоже хочешь. Сознайся. Это так просто". Хелена колебалась. Минуту. Вот так прямо сейчас, с этим мужчиной? А потом больше никогда не видеть его? После этого? Хелена оглянулась. Ей пора, сказала она. Сейчас же. Сию минуту. Да. Немедленно. Черни повернул ее к себе. Хотел поцеловать. Успел почистить зубы, пока ходил за хересом. От него пахло зубной пастой. Хелена оттолкнула его. Наклонилась и размотала с головы полотенце. Протянула полотенце Черни. Пробормотала: "Большое спасибо". Он взял полотенце. Сложил его. Он ничего не понимает. Она ведь пришла? Или? Он же ее не заставлял. Или? "Мне очень жаль", — сказала Хелена. Пошла. Сунула ноги в мокрые туфли и направилась к выходу. Сбежала по лестнице. Черни крикнул ей вслед: "Идиотка!" И еще что-то. Хелена не слышала. Побежала под дождем по улице. Снова рассмеялась. Добежала до стоянки такси рядом с вокзалом. Пришлось долго ждать. Хелена поехала домой. Дома залезла в горячую ванну. Свою машину она забрала на следующее утро.
Хелена пошла на лекцию. В магазине встретила однокашницу, и они забежали к "Майнлю", выпили кофе. Хелена расспрашивала ее, что происходит. В интеллектуальной сфере. Она нигде не бывает. Хелена и не узнала бы ее. Та поздоровалась первой. И имени ее Хелена тоже не помнила. Поэтому разговаривала с ней особенно долго. Тогда-то она и услышала про лекцию. На которую собирались все. Лектор — некто Фабиан Андингер. То, что он читает о Томасе Бернхарде — это что-то. Просто последний крик. Томас Бернхард Хелене никогда не нравился. А два года назад она перестала читать. Последние два года книги в руки не брала. Забыла уже, как это делается. Хелена сказала фрау Шпрехер, что сходит за канцелярскими принадлежностями, и поехала в университет. Лекция была в сорок первой аудитории. В главном здании. Хелена шла по указателям. Чувствовала себя чужой. Лекция началась в одиннадцать. Хелена рассчитывала, что лекция начнется позже. И опоздала. Вошла. Лектор уже говорил. Пришлось пробираться мимо него. Все места у проходов заняты. Пришлось просить пропустить ее. Студент неохотно встал. Хелена устроилась почти в середине второго ряда. Лектор стоял перед ней. Лет сорока. Темные волосы с седыми прядями. Стройный. Пиджак он положил на кафедру. Остался в рубашке с галстуком. Когда он особенно энергично разъяснял что-нибудь, галстук подпрыгивал и качался. Казалось, он предпочитает приглушенные цвета. Серовато-розовая рубашка. Серо-зеленые брюки. Коричневый ремень. В рисунке галстука все эти цвета перемешаны. Черные сандалеты и черные носки. Он рассказывал о несостоятельности художника относительно аполлонического идеала. О позиции арбитра, занимаемой различными рассказчиками от первого лица. Как в начале произведения эти рассказчики судят сами себя. Пока в конце не осуждают прочих на смерть. Из-за этой самой несостоятельности по отношению к идеалу. Что Ауэрсбергер был вынужден покончить с собой, поскольку он неудавшийся художник. Как повествователь чувствует, что над ним совершают насилие. Как он этим упивается. И лишь позже осознает, что происходит в действительности. Слишком поздно. Когда ничего не изменить. Как сексуальность в текстах оказывается подспудной, зашифрованной на стадии полового созревания. Что все тексты — тексты безумия. И как в "Рубке леса" живут виновные. Разжирев. Как просчитались жертвы. Потому они и жертвы. Как боятся женщин. Избегают. Ненавидят. Как они выступают в образе фаллически наказующей матери. Или же страдающей депрессиями. Но всегда соотнесены с мужчиной. Как женщину желают и проклинают. Хелена слушала. Все вокруг записывали. Студентка перед ней писала красным фломастером на нелинованной бумаге. Хелена читала, что она пишет. Ауэрсбергер = Ламперсбергер. Читала она. И "жирный". И "музыканты — последователи Веберна". "Гомосексуальность" подчеркнута. Студентка писала крупно. Выворачивая кисть. Когда лектор смотрел в сторону или зачитывал цитату из книги, она доставала из сумочки зеркальце и поправляла волосы. Она сняла куртку. Потом пуловер. Сидела в майке на тонких бретелях. Хелена глядела на нее. Определенно, студентка заняла это место прямо у ног лектора сразу же после предыдущей лекции. Ждала под дверью. Рядом с ней сидели две женщины зрелого возраста. У одной — диктофон. Она то и дело проверяла, идет ли запись. Женщины писали в тетрадках с пестрыми обложками. Когда лектор сообщил, что Бернхард мстит женскому началу, изображая, как женщины делаются старыми и отталкивающими, как их, жирных и обрюзгших, бросают ради молодых, ради красивых, обе посмотрели друг на друга. Обе они были изящными. Элегантными. Тогда женщины уже не опасны, продолжал лектор. Только красота. Только женская красота представляет опасность. Лектор говорил плавно и напористо. Захваченный темой. Этого Хелена и боялась. Она даже знала об этом заранее. Все это ее больше не интересует. Ей больше не интересны выкрутасы писателей. Хелена слушала лекцию, дивясь обилию мыслей. Соображений. Ей стало грустно. Она так долго этим занималась. Отдавалась этому. Тому, что думали другие. И. Ведь попытка лектора раскрыть биографию посредством творчества не увенчалась успехом. Хелене все казалось, что книжками Бернхарда ее хотят наказать за что-то, что она потом будет обязана совершить. В качестве задания. По этой литературе. Его книги она всегда понимала как выпад. Личный. Не против системы. Против нее самой. Будучи женщиной, она и так не могла найти своего места. Или не хотела. Можно злорадно следить за крахом мужчин. Которые потом увлекают за собой в пропасть и женщин. Которые могли просто жить. Она чувствовала, что есть в этом некий потаенный напористый фашизм. Тайная зависть к тем, кто может позволить себе фашизм открытый. И глубокое презрение к людям. А может, и это тоже ловушка. В конце концов, изображать человека — господина жизни стало уже нельзя. Стало быть, изображалась противоположность. Неудачники. А виноваты в этом женщины. Во всем. А теперь и этого нет. Ни у кого нет детей. Персонажей избавляют от взросления. Вечные дети, полные укоризны. Оглядывающиеся на злых родителей-фашистов. От которых они взяли все. Все конечны. Без продолжения. Загнаны в прошлое. Хелена сидела. Слушала. Смотрела. Отдавалась своим мыслям. И надеялась, что обсуждения не последует. Хотелось выйти. Но обсуждение последовало. Зрелая дама, та, что с диктофоном, сказала, что такого от человека требовать нельзя. Высшего. Это было бы несправедливо. Хелена глядела на свою сумочку, лежащую на столе. Кому-то снова понадобились исключения. Дама возмутилась. Это несправедливо, повторила она. Хоп, подумала Хелена, снова все в дураках. И поздравила господина Бернхарда. Женщина сердилась на автора. Следовательно, провокация удалась. Писатель и мужчина опять торжествовал. Конечно. Но ее не устраивала жестокость его принципов. Ведь не все же так ужасно! Хотя спокон веку это именно так. И, желая отдать этому мужчине должное, она освободилась от его принципов. Назвав их несправедливостью. Бесчеловечностью. Но если бы ей понять. И свою роль тоже. Она бы сняла с мизинца печатку и выбросила. И бриллиантовое кольцо туда же. И повесилась бы на своем шарфе. Так что пусть лучше не понимает, думала Хелена. А как, должно быть, нелегко быть мужчине изнасилованным. Употребленным. Женщин-то жизнь тренирует. А что остается женщине? Дети. При неумолимости вторгающейся во все реальности это тоже свобода. Женщина продолжала разговор с лектором. Смотрела на него снизу вверх. Он сказал: "Не будем попрекать автора его героями!" Студентка сидела, покручивая локон. Улыбалась лектору. Хелена спросила себя, относилась ли она к кому-нибудь с таким обожанием. Надеялась, что — нет. Заставила сидевшего рядом студента встать и пропустить ее. Хелена ушла первой. Последние станут первыми, подумала она.
Хелена купила гамбургеры в «Макдоналдсе» на Шварценбергплац. И кока-колу в киоске у трамвайной остановки. Девочки были в полном восторге. Ей нужно почаще ходить на лекции. Набросились на макдоналдсовские упаковки. Поливали кетчупом жареную картошку. Открывали банки с колой. Хелена пила кофе. Есть не хотелось. С почтой пришло извещение о заказном письме. Еще одно письмо из банка. Наверное. Еще пришло письмо от адвоката. Доктора Рональда Копривы. Он учился с Грегором в школе. Никогда Хелене не нравился. Один из тех низкорослых толстяков, что вечно делают намеки. На собственное величие. И все в таком духе. Его жена, бывшая намного моложе, Хелене нравилась. Грегор обратился к нему. Конечно. Она держала письмо в руке. Не могла его распечатать. Но придется. За нее этого никто не сделает. Хелена сидела у девочек. Они делали уроки. Потом. Да. Барбаре можно к Нине. Но только когда все будет сделано. А Катарина? Дома останется? Да? Да, можно сходить за новыми красками. Но не очень долго. На Деблингер Хауптштрассе. Хелена дала деньги. Если что-нибудь случится — бабушка дома. А она позвонит. До скорого. Хелена обняла дочек и поехала.
Хелена ехала на Хеенштрассе. Письмо адвоката лежало рядом с ней на сиденье. Она выехала на Кроттенбахштрассе. Потом — на Агнесгассе. Проехала Зиверинг и вверх, в лес. Осторожно поворачивала. Ехала не быстро. На Хеенштрассе повернула налево. Остановилась под Кобенцлем. Оставила машину у обочины. Вышла. Перед ней — вся Вена. Направо и налево — Дунай. К центру города домов все больше. Два темных кубика Центральной городской больницы. Хелена глядела вдаль. Палило солнце. Ей было страшно. В горле пересохло. Она знала, что будет в письме. Что там написано. Что ей придется прочесть. Она надеялась. Нужно признаться, что надеялась. До тех пор, пока не нашла письмо в прихожей, все надеялась. Не было никаких причин для надежды. Наоборот. Теперь. Стоя над Веной, она поняла, как глупо это было. Жалко. Если бы не дети, она бросила бы письмо в урну на обочине. И ушла. И больше никогда не давала бы о себе знать. Исчезла. Словно ее никогда и не было. Она и дальше могла бы любить Грегора. Кто бы помешал. Он не знал бы. Она могла бы делать что захочет. Но так. Стоя на солнцепеке, глядя в сторону Венгрии, Хелена страстно желала, чтобы Грегор умер. И конец всему. Никаких споров. Конец. Хелена вернулась к машине. Взяла письмо. Секунду держала его в руках. Подумала, что с удовольствием разорвала бы его. От злости. Села в машину. В духоту. Вскрыла письмо. Все было как она и ожидала. Она ничего не получит. Минимальные алименты. Дети остаются с ней. Грегор даже не собирался дальше участвовать в их воспитании. Она может и дальше занимать квартиру. Пока дети не достигнут восемнадцати лет. С этого момента ей придется платить Грегору за квартиру. А те, кто будет проживать в квартире до наступления указанного срока, должны платить за проживание немедленно. Квартировладельцу. То есть Грегору. Хелена представляла себе, как Грегор говорил с Копривой. Об этом. Она убила бы его. Или переехала. Машиной. И еще раз, задним ходом. Представила себе, как колеса подпрыгивают на его жирном брюхе. Ужасно смешно. Грегор намеревался стать ее сутенером. Получать деньги с ее любовников. Квартплату Грегор и Коприва назначили в пятнадцать тысяч шиллингов. Это будет… Хелена подсчитала. Это будет пятьсот шиллингов за ночь. Стало быть, во столько они ее оценили. Хелену затошнило. Она опустила голову на руль. Теперь она знает все самое худшее. Наверное, все же следует врезаться в дерево. Хелене хотелось, чтобы со смертью все решилось само собой. Она глубоко вздохнула. Чтобы прошел спазм в горле. Тронулась. Открыла оба окна. Волосы все время падали на лицо. Нужно поторапливаться. Уже давно пора быть на работе.
Хелена ехала вниз через Гринцинг. Слева и справа мелькали деревья. Машину трясло на булыжной мостовой. Хелена открыла люк в крыше. Небо синее и безоблачное. Хелена размышляла, труднее ли быть несчастной в хорошую погоду. Или все же — в плохую. Хелена тосковала о Хенрике. Хотела, чтобы он лежал на ней. Как преграда между ней и миром. И ничего больше не видно. Сидя в машине, Хелене казалось, что она еле ползет. Хелена въехала в тень каштанов по обеим сторонам дороги. Скользила под кронами деревьев. Ехала по Гринцингу. Все прямо до Хайлигенштеттерштрассе, а там — на Ленде. Она была уверена — было множество звонков, на которые никто не отвечал. Только гудки в телефоне. Хенрик пытался дозвониться. Но связь с Италией была нарушена.
В бюро Хелена всю вторую половину дня пыталась выяснить, где можно раздобыть короны. Только корон не хватало пока в смете для бала. Хелена нашла обыкновенные широкие короны у одного театрального декоратора по фамилии Биндер. Можно заказать образец. У Ламберта Хофера, дающего костюмы напрокат, можно взять корону для каждого участника бала. Но это дорого, к тому же учитывались возможные повреждения. И еще надо было платить страховку. Однако там имелись копии подлинных корон. Корона императора Священной Римской Империи. Корона австрийских императоров. Корона английских королей. Позолоченные лавровые венки для поклонников Наполеона. Царская корона. Несколько тиар. Парчовая шапка с мехом для Чингисхана. И короны, которые заказал иранский шах для себя и жены. Туфли и чулки придется брать напрокат. Но короны… Хелена решила выяснить, что стоит маленькая корона, какие надевают дебютантки на первый бал в Опере. Позвонила в Австрийский театральный союз. Там разъяснили, что Бюро оперных балов не работает. В настоящее время. Она может заказать билеты. Если заказывать по карточке, то нужно сразу назвать ее номер. Об этом речь пока не идет, сказала Хелена. Она хочет выяснить, кем изготавливаются маленькие короны для дебютанток. "Минуту, пожалуйста", — отвечала женщина по телефону. Хелена долго слушала: "подождите, пожалуйста, и please hold the line". Больше никто не отозвался. Хелена позвонила в Торговую палату. Подумала, там должен быть список, где что можно купить. В Торговой палате никого уже не было. Хелена позвонила в театральный семинар Макса Райнхарда. Взявшая трубку женщина проявила понимание. Ее это тоже интересует. Но помочь она ничем не может. Никого нет. Лето ведь. Хелена поблагодарила. Ей хотелось поговорить с кем-нибудь. Но Надольного не было. Надольный почти не заглядывал в бюро. Нестлер в Вене. Они проводят переговоры с профессорами медицины. С органами здравоохранения. С больничными кассами. Переговоры с союзом владельцев аптек и с фирмами по продаже медикаментов. Каждый мог бы получать магнитные аппликаторы по страховому полису. Велись даже переговоры о продаже аппликаторов в Англии. В Англии возможности торговли медикаментами аналогичны австрийским, считал Нестлер. А оттуда недалеко и до США. И до больших денег. Нестлер хотел занять рынок прежде, чем в Совете Европы договорятся о таких вещах. Под переговорами понимались длинные трапезы с горячительным. В промежутках между ними Надольному нужно было передохнуть. Но он — в отличном настроении. Забегая в бюро, он стоял у окна. С рюмкой коньяка в руке. Он уж давненько не был замечен за распитием ундерберга. Стоял у окна с рюмкой в руке. Осторожно ею покручивая. И напевая. Случайно Хелена заметила в "Курир" объявление: "Новость. Полногрудая шоколадная малышка, супермодель с огромным бюстом, массаж, абонементное обслуживание. 1020 Фердинандштрассе 2А". Хелена показала объявление фрау Шпрехер. Они гадали, не там ли коротает время Надольный. Это ведь рядом. Хелена решила подождать еще день. Она хотела выяснить, сколько стоит корона для бала в Опере. Не хотелось посылать Роцеку неполную смету.
Хелене пришлось встать в шесть. Нужно вымыть голову и выгладить блузку. До того как девочки будут завтракать. Хелена стояла, нагнувшись над ванной и подставив голову под струю. Ей плохо. Она должна хорошо выглядеть. Она должна в восемь заехать за доктором Штадльманом. Отвезти его в Поликлинику. В десять там доклад о воздействии и взаимовлиянии магнитных полей и акупунктурных меридианов. Доклад профессора Гюнтера Хробата. Доктор Штадльман должен предварить его сообщением о физических характеристиках и способе воздействия магнитной пленки. До того было назначено телеинтервью. У Хелены не было сил поторопиться. Хотелось спать. Красить ресницы пришлось дважды. От спешки тушь размазывалась под глазами. Сначала — под правым. Потом — под левым. От этого веки покраснели. Хелена начала все сначала. На щеки — румяна. Чтобы никто не спрашивал, не больна ли она. В десять минут девятого Хелена была у доктора Штадльмана. Сначала она заехала к его матери. Мать укоризненно разъяснила, что ее Юстус тут только работает. Живет же с женой на Арнштайнгассе. Не очень далеко. Но при плотном утреннем движении и в объезд Хелена опоздала. Доктор Штадльман стоял перед входом. Хелена посигналила и остановилась. За ней тоже немедленно загудели. Она загородила узкую улочку. Штадльман крикнул ей, что уже заказал такси. Пусть она едет. Хелена крикнула в ответ, чтобы он садился. Пожалуйста! Времени довольно. Такси так и так не проедет. Из-за спины Штадльмана появилась женщина. Что-то ему сказала. Хелена не слышала. Машины гудели. Хелена сидела в автомобиле. Говорила со Штадльманом сквозь боковое окно. Хелена расстегнула ремень и вышла. Поверх машины сделала доктору и женщине знак садиться. Женщина не была врачом из госпиталя Франца Иосифа. А Хелена думала, что та — жена доктора Штадльмана. Она была разочарована. Женщина помогла Штадльману спуститься с тротуара. Машины гудели. Штадльман поднял костыль и погрозил водителям. Женщина подталкивала его дальше. Она доволокла его до машины и тут же пошла обратно. Не оборачиваясь, ушла в дом. Хелена поехала со всей возможной скоростью. Хотела извиниться. Доктор Штадльман смотрел прямо перед собой. Поджав губы. Не подступишься. На душе у Хелены было тяжело. Ей следовало поторопиться. Ей следовало сообразить, каких трудов все это стоит Штадльману. Она не произнесла ни слова. Молча ехали они в Поликлинику. Была договоренность, что для Штадльмана оставят место на стоянке. Во дворе. Места не было. Хелена подъехала ко входу. Помогла ему выйти из машины и войти в здание. Потом поехала ставить машину. Нашла место на Гильгегассе. Вернулась в Поликлинику. Интересно, кто заплатит штраф за парковку дольше положенного времени.
Вестибюль Поликлиники был полон людьми в белых халатах. Словно, кроме врачей, там никого не было. Пахло больницей. Хелена спросила, где лекторий. Портье указал ей дорогу. Сначала Хелена отправилась в Институт акупунктуры. Она несла большую коробку с информационными листками о магнитных аппликаторах, нагрудными табличками и списками присутствующих. В институте телевизионщики занимались установкой света и звука. Доктор Штадльман беседовал с высоким мужчиной с окладистой бородой. Надольный стоял около телевизионщиков. Он засунул руки в карманы и ухмылялся журналистке. Ее звали Зоммер. Карин Зоммер. Она — из редакции научных программ. Хелена познакомилась с ней по телефону. Она знала также, сколько стоит браслет, который фрау Зоммер получит после передачи о магнитных аппликаторах. Надольный спрашивал Хелену, какой браслет выбрала бы она. Показал ей два. Хелена указала на золотой, в виде простой толстой цепочки. "Тогда я возьму другой", — сказал Надольный и взял более тонкий, с сердечками и блестящими камушками. Она одевается слишком скучно, что к тому же дороже, сказал Надольный. И поблагодарил. За помощь. На Хелене снова был серый льняной костюм. Туфли к нему не подходили. Серые туфли были безнадежно испорчены дождем по дороге от дома Черни до стоянки такси. Наличность Хелены сократилась до трех тысяч шестисот шиллингов. Она размышляла, что теперь продать. Хелена подошла к Надольному. Все ли в порядке? Надольный поздоровался с преувеличенной любезностью. Представил ее фрау Зоммер. Без нее, без своей фрау Гебхард, сказал он фрау Зоммер, он — как без рук. Хелена улыбнулась. Фрау Зоммер улыбнулась. Надольный взял буклеты и раздал их присутствующим. Вошел Нестлер. Остановился рядом с Хеленой. Она должна сказать ему, кто есть кто. Мужчина в глубине комнаты — профессор Хробат. Это он знает, сказал Нестлер. Доктор Штадльман настоял на том, чтобы беседовать с ним с глазу на глаз. Он пожал плечами. "Доктор Штадльман по-прежнему не верит во власть денег", — сказал он. Подошел к фрау Зоммер. Они поцеловались. "Карин! — вскричал Нестлер. — Ну как вчерашний вечер?" Фрау Зоммер закатила глаза в знак восторга. Хелена ушла. На поиски лектория. Обнаружила, что он еще заперт. Села на скамейку в коридоре.
Зал был почти полон. Врачи в белых халатах. Предприниматели. Журналисты. Журналистки. В нижнем конце сидел за столом доктор Штадльман с Нестлером и профессором Хробатом. Впереди. В двадцать минут одиннадцатого Штадльман встал. Подтянулся. Взял костыли, которые прислонил рядом с собой к столу, и захромал к кафедре. В зале стало тихо. Все глядели, как он подтягивает свои бесформенные ноги в тяжелых черных ботинках. Перемещает тело. Налегает на костыли. Последний шаг. Штадльман добрался до кафедры. Снова прислонил костыли рядом с собой. Вынул из кармана пиджака лист бумаги. Аккуратно положил его перед собой. Начал вступительное слово. Хелена знала его наизусть. Как он начал заниматься магнитными аппликаторами. Физические аспекты проблемы она уяснила, пока Штадльман толковал их. Потом перестала что-либо понимать. Хелена оглянулась. За пыльными окнами виднелись окружающие здания. Другие окна. Хелена сидела внизу. Притаилась. В сторонке. Прежде на этой скамеечке сидел служитель. Который доставлял препараты. И уносил их обратно. Или же ожидали пациенты. Те, кто сам мог прийти, чтобы показаться студентам. Хелена прислонилась к стене. Видела левый бок доктора Штадльмана. Тот стоял лицом к аудитории. Хелена размышляла, как может выглядеть пенис доктора Штадльмана. В спокойном состоянии. В возбужденном. Прогнала эти мысли. Что ей за дело. Но мысль о том, как это может выглядеть, не желала уходить. Хелена поискала в сумочке мятный леденец. Хотела отвлечься. Зашуршала фантиком. Доктор Штадльман недоуменно поглядел в ее сторону. Хелена замерла. Виновато. В голове крутились те же мысли. Как доктор Штадльман это делает. Может ли встать на колени. Скорее всего — нет. Наверное, жена должна быть сверху. Хелена вспомнила его жену. Ей хотелось, чтобы его женой оказалась врач из госпиталя Франца Иосифа. Женщина, помогавшая Штадльману утром сесть в машину, выглядела уныло. Хелена не могла представить их вместе. Хелена сидела. Спокойно. Собранно. Наверное, он в такой ситуации беспомощен. Довольно беспомощен. Отдан на милость. Ей представлялись разные картины. От них не избавиться. Не прогнать. И удовольствия тоже никакого. Короткие киноленты, серьезные и обстоятельные. Освободила Хелену только неразбериха обсуждения.
Ночью Хелена проснулась. Потянулась к телефону. На полу. Рядом с кроватью. Но он прозвонил лишь раз. Она услышала громкое гудение. Никто не отозвался. Хелена ждала нового звонка. Подумала, вдруг это Пупсик. Пупсик исчезла. Лечится. Как сказал тогда Шторнтберг. Хелена лежала в постели. Кто бы это мог быть. Она ждала. Задержала дыхание в ожидании нового звонка. Потом была вынуждена перевести дух. Поперхнулась. Горло пересохло. Она закашлялась. Хватала ртом воздух. На миг ей показалось, что она задохнется. Хелена села. Подтянула колени к груди. Обняла, положила на них голову. Сидела в темноте. Желание увидеть Хенрика. Или поговорить с ним. Или по крайней мере знать, где он. Что он вообще еще существует. От этого желания разрывалась грудь. Хелена подумала, эта боль ее убьет.
Хелена сидела в кафе "Прюкль". Она наведалась в три типографии. Изготовление упаковок оказалось делом сложным. Хелена изучила все, что касается тиснения, фальцовки и цветоделения. Полагала, что заслужила передышку. Полтретьего. В кафе почти никого нет. Хелена заказала кофе со взбитыми сливками. Увидела, как его подают пожилой даме за соседним столиком. Хелене тоже захотелось стакан аппетитного черного кофе с белыми сливками. Хелена осторожно, с краешку, положила в кофе сахар, тихонько размешала его. Ей не хотелось, чтобы взбитые сливки смешались с кофе. Хелена взялась за "Нойе Цюрхер-цайтунг". На второй странице — фотография. Из Южной Африки. Скорчившись, в автопокрышке сидит негр. В большой покрышке. От грузовика. Или дорожной машины. В наручниках. Руки заведены за спину. Ног не видно. Другой человек наклонился над связанным, держа в руке горящий факел. Над покрышкой, наполненной бензином. Так было написано в статье под фотографией. Оба очень похожи. Поджигатель твердо и уверенно держит свой факел. Профессионально. Как будто предвидя хлопоты. Приятные хлопоты. Мужчина в наручниках опустил голову. Согнул плечи. Насколько это было возможно при скованных руках. Поджигатель мог бы помочь ему. Оказать первую помощь. Освободить. Подбодрить. Или умыть. Если бы не было горящего факела. И дальнейшего. Подпись под фотографией не оставляла ни малейших сомнений. Пламя взовьется вокруг закованного. В огне рванет бензин. И крик. И судорожные попытки вырваться. И запах. Это долго. Это было долго. Как подтверждала подпись, сразу после снимка человек с факелом поджег бензин. Хелена представляла себе крик. Разнообразные самосожжения из телепередач ей хорошо запомнились. Наверное, поджигателю пришлось отскочить. Чтобы самому не обгореть. Хелена сидела. Сливки медленно тонули в кофе. Сквозь стекло Хелена видела, как извиваются белые струйки. Видела, как постепенно кофе превращается из черного в коричневый и светло-коричневый. Не могла его пить. Долго сидела, укрывшись за газетой. Она нашла экономический раздел. Глядела на колонки биржевых курсов и курсов ценных бумаг. Хелена читала "Нойе Цюрхер-цайтунг" еще и потому, что там почти не было фотографий.
В пятницу Хелена встретила девочек после школы. Она бы каждый день отвозила и забирала их. Но дочки этого не хотели. Хотели ходить сами. Даже не вместе. Хелене пришлось согласиться. Так было и удобнее. Но Хелена заставляла себя не думать о том, как эти девчушки идут по улицам. С рюкзаками за спиной. Катарина слишком маленькая, чтобы ее было видно из-за паркующихся машин. Хелену радовала каждая минута, когда дети были с ней и в безопасности. Еще беременной она не находила себе места при мысли, что дети, которых она родит, умрут. Обязательно. Когда-нибудь. Матери — убийцы, так она думала. Хелена стояла перед школой. Прислонилась к ограждению перед воротами. Подошла с коляской молодая женщина, которая всегда встречала после школы сына. Хелена подошла к ней. "Все прошло благополучно. Поздравляю вас", — сказала она. Заглянула в коляску. Ребенок лежал на животике. Отвернувшись, Хелена разглядела только белый льняной чепчик. И ручки. Ребенок сжал кулачки. Глядя на маленькие кулачки справа и слева от головки, Хелене снова захотелось иметь такого малыша. Она хорошо помнила, насколько несчастной и одинокой была она со своими. Но помнила также и то, как это — держать такую маленькую ручку. Смотреть, как он шевелит губками. Как он пахнет. "И кто же это у вас?" — спросила Хелена. Молодая женщина взглянула на своего ребенка в коляске. "Увы, всего лишь Юлия", — произнесла она с улыбкой. Хелена отвернулась. Из ворот вышла Барбара. "Мне пора", — бросила Хелена. Обняла Барбару. Взяла ее за руку. Как будто "увы" относилось к ней и надо было защититься от него. С детьми Хелена отправилась в ресторан парка Тюркеншанц обедать. Ей нужно немедленно возвращаться на работу. В полдень Нестлер намеревался вернуться в Вену и получить подробную информацию.
Позвонил Алекс. Им нужно увидеться. Хелена согласилась. Она уже несколько недель нигде не была. Алекс заехал за ней. Они пошли в винный кабачок. Сидели под большой липой у Вельзера на Пробусгассе. Алекс говорил мало. Хелена старалась поддерживать разговор. Как он поживает? Что поделывает? Где живет? Алекс односложно отвечал за третьим уже бокалом. "Год назад мы были счастливее". Хелена не нашла, что ответить. Смотрела на него. "Мне надо было остаться с тобой", — сказал Алекс. С горечью. "Я вообще сам себя не понимаю, — произнес он. — Почему я тогда. В смысле… Эта Гитта. У нее. Тогда. Как раз — нет". Он допил и заказал следующий бокал. Хелена отодвинула свое вино. Перехватило горло. Вдруг. "Мы не можем. В смысле. Ты. И я. Я не могу развестись. Не могу себе позволить. Но я буду жить один. Ищу квартиру в Вене. Ведь мы могли бы. Вместе". В это время Хелена смотрела на Алекса. Он глядел в стол, обводя пальцем клетки на скатерти. Замолчал. "Хелена. Мы. В смысле. Мы подходим друг другу. Как ты считаешь?". Хелена смотрела на него. Алекс поднял глаза. Хелена вспомнила Бриксен. На минуту. Год назад. Цветущие деревья на крутом склоне. Балкон их номера, где они всегда обедали. Потому что нельзя было, чтобы Алекса увидели в ресторане. Вкус сыра и тающего на гренках масла. И поездки. Рядом с ним. Хелена встала. Взяла сумочку. Поцеловала Алекса в щеку и ушла. Сказать ей было нечего. Она шла обратно в сторону Армбрустергассе. Быстро и сосредоточенно. Пришла домой. Она вспотела. Казалось, она вся пропахла потом. Руки и ноги — как лед. Несмотря на дальний путь, ей было холодно. Она налила ванну. Заперлась в ванной и купалась. Сидела в ванне и подливала горячей воды. Пока не побагровела от жары. Вся целиком. По телевизору застала конец какого-то детектива. Инспектор Шиманский пристрелил убийцу. Но сильно запил. Потом.
Позвонил Хенрик. Зазвонил телефон, и это был он. Не может ли она приехать. Он в кафе "Корзинка". День был дождливый. Конец июня. Но прохладно. Ветрено. Хелена пошла в ванную и привела себя в порядок. Не торопясь. Спокойно. Сказала дочкам, что привезет им чего-нибудь вкусненького. А они пусть посмотрят телевизор. В такую погоду это лучше всего. Нельзя ли им тоже поехать, спросили девочки. Нет. Хелена устала. Это невозможно. Она поехала в центр на машине. Нашла место для парковки. Достала из багажника зонтик и пошла в "Корзинку". Она никогда еще не была там. Только проходила мимо. Хелена закрыла зонтик и толкнула дверь. Там играли в карты. На столах — зеленое сукно. Все занято. Только впереди у окна стояли три кофейных столика. Хенрик сидел в углу между окном и стеной. Хелена огляделась в поисках подставки для зонтов. Неожиданно ее пробрала дрожь. Оглядывалась во все стороны. Хенрик встал. Подошел к ней. Взял у нее из рук зонтик и поставил в подставку. Прямо у двери. Подтолкнул к столу. Хелена села на его место. Хенрик — на другой стул. Хенрик выглядел плохо. Щеки ввалились. Волосы поредели. Свалялись. Лежали плохо. Пиджак стал слишком просторным. Выглядывающие из рукавов запястья — худые и угловатые. "Да. Я болел", — сказал Хенрик. Хелена уставилась на него. Почему он не звонил? Ничего не сказал. Как ей было узнать. Ведь можно было что-то сделать. Она думала, что Хенрик никогда больше не позвонит. Что все кончено. Хенрик смотрел в стол. Помешивал свой кофе. Так она о нем думала. Да? Хорошо. Чего было и ждать. И он понимает Хелену. Хорошо понимает. Но он тоже думал. Их история. Это ведь тоже нечто особенное. Так ему казалось. Однако, судя по всему, он ошибался. Он любит ее. Хелена смотрела в окно. Она-то думала, что все уже позади. Что иметь дело с Хенриком больше не придется. Во всяком случае — с живым Хенриком. Только — со своими воспоминаниями о нем. Хенрик еще ниже нагнулся над кофе. Покорно. Хелена смотрела на его голову. Волосы слишком отросли. И поредели у конца пробора. Чуть-чуть. Но поредели. Даже шея стала тоньше. Он на самом деле похудел. "Я была так несчастна", — сказала она. Хенрик не ответил. Кивнул. Хелена подумала, что надо уходить. Но осталась сидеть. Сидела. Вокруг вполголоса переговаривались картежники. Время от времени — фраза во весь голос: "Еще кофе!"; "Две рюмки, Ферди". Или: "Давай же. Наконец". Звон бокалов. Так вот как, думала Хелена. Вот как оно было. Сидела. Они тихо сидели в своем углу. Даже официанты не обращали на них внимания. Хелена ничего не заказывала. Дождь за окном пошел сильнее. Когда открывали дверь, врывался холодный ветер.
Хенрик проводил Хелену до машины. Шел он медленно. Напряженно. Они не разговаривали по дороге. Молча остановились у машины. Хелена открыла дверцу и хотела сесть. Хенрик оперся локтем о крышу. Подпер голову. Хелена смотрела на него поверх машины. Не могли бы они увидеться? Завтра. Сейчас ему пора снова лечь. Где он живет, спросила Хелена. В пансионе. Как поживают девочки? Хорошо, отвечала Хелена. Они поживают хорошо. Ведь уже почти каникулы. Не позавтракать ли им вместе. У Ландтмана? В десять. Завтра? Хенрик умоляюще глядел на Хелену. Хелена смотрела на памятник жертвам гестапо на Шведской площади. Ветер трепал стоящие вокруг площади деревья. И кустарник в цвету. Хелена подумала мимолетно, сколь безутешна природа. Она придет к Ландтману. Если получится. Хелена села в машину. Хенрик отступил. Она уехала. Перед светофором у Шведской площади пришлось затормозить. Она обернулась. Хенрика больше не видно. Свой зонтик она забыла в кафе. Но возвращаться не стала.
Прекрасное субботнее утро. Ветер еще полон свежести ночного дождя. Хелена приготовила девочкам завтрак. Если она не будет с ними, тогда они хотят позавтракать в постелях, сказали они. Хелена подняла поднос с какао и гренками Барбаре, спавшей на верхнем этаже двухэтажной кровати. Катарина пила мальвовый чай с масляным печеньем. "Как по телевизору", — сказали девочки. Хелена была уверена, что постели снова будут залиты чаем и какао. Спросила еще, что бы дочкам хотелось на обед, и ушла. Хелена села за столик в "Ландтмане" на террасе. Занято всего несколько столиков. Хелена сделала заказ официанту, который выступал в телепередаче "Кафе «Централь»" в роли официанта. Она помнила его со студенческих времен. Он поздоровался, словно они знакомы. Хелена заказала плотный завтрак и принесла себе газеты. Чувствовала себя как дома. Нашла только "Штандарт" и "Кронен-цайтунг". Это — единственный недостаток "Ландтмана". Не все газеты есть. А те немногие, что есть, всегда кто-нибудь читает. Хелена перелистала "Кронен-цайтунг". На 17-й странице нашла фото Софи Мертгенхайм. Рядом — заголовок "Отчаянный шаг матери из Зальцбурга". Судя по всему, Софи с ужином дала дочери снотворного. Потом сама приняла его. Утром мать была найдена еще живой. Семилетней дочери помочь уже не смогли. Мать обвиняется в убийстве. Пока ее поместили в психиатрическое отделение зальцбургской окружной больницы. Хелена смотрела на деревья в саду у ратуши. Они сияли всеми оттенками зеленого. За ними стояла ратуша. Возвышалась. Грязная. Против ратуши торчал Бургтеатр. Хелена сидела. Смотрела. Перед ней — чашка кофе. Она точно знала, что это за дни. Которые ведут к такому. Как они сменяют друг друга. Как днем запирают боль внутри себя. Как ночью она вырывается наружу. Как сперва принимается решение. Его исполнение кажется поначалу абсурдным. Но всякий день и каждую ночь решение и исполнение все сближаются. Пока не становятся возможными. Как хотелось, чтобы любовь была. И взяться за руки. И никогда не отпускать. И какое оно — желание защитить детей от жизни. Как это желание может перевесить все остальное. И какой страшной была жизнь. Разбитой. Грязной. Мелкой. И никто никому об этом не говорил. Сначала Хелена не заметила Хенрика. Хенрик сел за стол. Хелена взглянула на него. Она рассказала Хенрику о Софи. Говоря, удивилась, как много знает об этой женщине. Она никогда не говорила с ней. Только один раз по телефону. В ванной у Пупсика. Однажды она ее видела. И кто-то сказал, что это — Софи Мертгенхайм из Зальцбурга. Еще до рождения девочек. Дочка Софи была ровесница Барбары. Хенрик заказал кофе с молоком. Спросил, можно ли взять один из Хелениных рогаликов. Хелена подвинула ему тарелку, продолжая говорить. О Пупсике. И Нимайере. Как оно тогда было. И об Алексе. Как он связан с этой историей. Посреди фразы Хелена поняла, что Хенрик голоден. Хелена продолжала говорить. Намазала ему маслом булочку. Положила на нее ветчины. И сыру. Сама она есть не могла. Что с ним. Может ли он пойти с ней за покупками. Тогда бы он все и рассказал. Потом ей надо домой. Дети. Да. Один из этих обедов у бабушки. Хелена показала ей письмо от адвоката и спросила, что же она сделала с Грегором. Когда он был маленьким. Что взрослым он стал так жесток. И так безответственен. "Да, — сказала Хелена официанту, — да, я плачу за обоих".
Хелене снова пришлось ехать к "Майнлю" на Кроттенбахштрассе. Ей нужны стиральный порошок и туалетная бумага. А заходить в несколько магазинов не хочется. Пока они ехали, она узнала, где был Хенрик. Он сказал, что были ужасные скандалы с его подругой из Мюнхена. И потом ему пришлось отвозить ее в Мюнхен. Из-за миомы. Но все это его совершенно не касалось. Подруга прошла курс гештальт-терапии, а потом психотерапевт поселился с ней. Отменили два концерта. У миланских властей не оказалось денег. Хотя все было условлено. Потом в Мюнхене он заболел. Температура. Очень высокая температура. Теперь у него квартира в Милане. До сентября за нее уплачено. Что будет дальше, он не знает. В квартире только его фортепьяно. Но потом его придется вернуть. Если до сентября он не раздобудет денег, то фортепьяно придется вернуть. Тогда в квартире не останется ничего, кроме матраса. Хенрик рассмеялся.
Хелена делала покупки. В магазине полно народу, у касс — длинные очереди. Хенрик помогал. Он встал в очередь у отдела деликатесов. Им достался номер 95. Обслуживался 83. Хелена сходила за овощами и фруктами. Молоком. Йогуртом. Сыром. Видела, что Хенрик стоит в очереди. Терпеливо. Даже заговорил о чем-то с пожилой дамой. Оба чему-то улыбались. Она сходила за шницелями на обед. Потом остановилась рядом с Хенриком. Хелена купила деревенской ветчины, паштет из телячьей печенки и сосисок. Уходя, Хенрик попрощался с дамой. Она ласково ему улыбнулась. На Хелену же не обратила внимания. Хенрик обнял Хелену за плечи. Когда на выходе у кассы очередь дошла до них, Хелене пришлось освободиться от его объятия. Неожиданно для себя озябнув, она поняла, как тесно они прижимались друг к другу. Они все время говорили. Болтали. Улыбаясь. Казалось, что Хенрика не было всего пару дней. А не недель. Хелена торопливо клала покупки на движущуюся ленту у кассы, Хенрик укладывал все в две большие сумки. Медленно. Но он укладывал вниз все более прочное. Яйца и йогурт ставил наверх. Хелена расплатилась. Неожиданно Хенрик начал снова ей нравиться. С таким серьезным видом он складывал покупки.
Хенрик остался обедать. Он помогал Хелене. На кухню пришли девочки. Накрыли на стол. Хенрик попытался научить их старинной английской народной песне. Она начиналась как-то наподобие "зуммаризи куммаризи" и пелась каноном. Но дальше первой строчки они не продвинулись. Катарина петь не умела. Бурчала басом. Барбара нарочно ошибалась. Все смеялись. И начинали сначала.
Кофе Хелена с Хенриком пили в гостиной. Девочки остались со взрослыми. Катарина забралась к Хелене на руки. Барбара залезла на спинку дивана и опиралась о Хеленины плечи. Хелена попыталась уговорить дочерей отправиться в свою комнату. Разве ничего не задано? Не почитать ли им? Или порисовать. Или поиграть в компьютер. Или прибраться. Или? В ответ девочки кричали: "Нет, спасибо, не хотим!" и хохотали. Хелена очень хотела их отослать. Но знала, каких это стоит трудов. И что потом уж совсем не поговорить. Тогда она встала и предложила пойти поесть мороженого. Они поехали к "Рукенбауэру". В начале Зиверингерштрассе. Дочки получили по трубочке. Себе Хелена не купила ничего. Ей придется доедать мороженое Катарины. Катарина никогда не может съесть его до конца. Хенрик шел рядом. Он взял себе шоколадного. Они прошлись вниз по Обкирхергассе. Разглядывали витрины. Лизали мороженое. Хелена получила нагревшуюся трубочку Катарины с остатком лимонного мороженого. Они остановились перед витриной обувного магазина. Хелена смотрела на отражение. Словно семья, подумала Хелена. Так и должно было бы быть. Она сама во всем виновата. Могла ли она поступать иначе? Или должна? Хелена сказала Хенрику: "Знаешь что, я отвезу тебя в Милан". Потому что Хенрик рассказал ей, что вечером ему нужно возвращаться. Зайцем. На билет у него нет денег. Но это не проблема. Наверняка в Милане осуществится один из его проектов. К тому же нужно играть. Хенрик засмеялся и откусил от мороженого.
Хелена говорила серьезно. Она отвела дочек домой. Зашла к бабушке. Сказала, что должна уехать. Пусть бабушка присмотрит за детьми. Все приготовлено. Делать ничего не нужно. Просто побыть. На всякий случай. Старушка тут же собралась к детям. Она ведь счастлива хоть чем-то помочь. Она ведь всех их любит. Хелена обняла ее. Почувствовала прикосновение мягкой, как шелк, морщинистой старой кожи. Старуха прижалась к ней. Хелена высвободилась. Она тоже не понимает, отчего все так случилось. Она объяснила бабушке, чем кормить детей. Поцеловала ее в щеку и побежала к себе. Еще раз повторила дочкам, где какая еда. Запихала в сумку ночную рубашку и туалетные принадлежности. "Так. Я готова. Можно ехать", — сказала она Хенрику.
Им пришлось еще забрать в пансионе сумку Хенрика. Хенрик спросил Хелену, в самом ли деле ей хочется ехать в такую даль. Хелена кивнула. Хенрик никак не мог поверить. Хелена чувствовала, что с большим удовольствием он попросил бы ее одолжить ему на билет. Хелена размышляла, ехать ли ей через Инсбрук и Больцано. Или же через Канальталь. Хенрик полагал, что расстояния одинаковые. Примерно. Хелена решила ехать по западному шоссе. А обратно — через Канальталь. Тогда она опишет большой эллипс по Центральной Европе.
Долго они ехали молча. Хенрик спал. Под Линцем заговорили снова. Хелена припомнила тем временем множество мелочей, требовавших объяснения. Где была тогда сумка? Ей пришлось купить Хенрику пуловеры и белье, поскольку он потерял ключ от камеры хранения. В которой якобы стояла сумка. Где он был, когда не вернулся ночевать. Где он был, когда уехал. Где он был, когда был в Вене. Почему за телефон пришлось заплатить семь тысяч. С кем он говорил? Что означал счет от портного за костюм, обнаруженный в мусорной корзине. Где Хенрик взял деньги на этот костюм. Умеет ли он вообще играть на фортепьяно. Хелена никогда его не слышала. Почему он не звонил. Почему заставил ее ждать. Почему объяснялся ей в любви. Неужели он думает, что такие заверения необходимы? Она бы и так стала с ним спать. Доволен ли он теперь собой. Она-то от тоски чуть с ума не сошла. Чувствовала, что непременно умрет. От тоски от этой. Хорошо ему улыбаться. Хенрик молча смотрел на дорогу. Сперва Хелена хотела спросить только о сумке. Все остальные вопросы вырвались сами собой. Хелена не могла остановиться. Сунула в рот жевательную резинку. Не понимала больше, зачем поехала. Ничего тут больше не поделаешь. Хенрик сказал, что все теперь в порядке. Он во всем виноват. Ему очень жаль. Но она должна понять его. Он художник. И он не привык. Никогда этого не делал. Докладывать кому-нибудь о себе. Он полагал, что объяснения в любви — это объяснения. И все. Хелена больше не понимала, отчего тосковала по этому мужчине. Наверное, Пупсик все-таки права. Просто нужен мужчина. Какой-нибудь.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги