Хелена добралась до Милана. В Инсбруке она подумала, не высадить ли Хенрика у вокзала. Но это было уже все равно. Они въехали в город глубокой ночью. Хенрик указывал ей дорогу на бесконечных улицах. Аллеях. Потом пришлось искать место для парковки. Все было заставлено машинами. В конце концов Хелена оставила автомобиль на тротуаре. Хенрик вел ее вдоль домов. Отпер маленькую калитку в огромных деревянных воротах. Они вошли в высокий проход, окончившийся двором. Хенрик включил свет. Он тускло осветил дорогу через двор до нового прохода к подъезду во флигеле. Высокая лестница. Угловатая. Хелена поднималась за Хенриком. Наверху она не могла сообразить, на сколько же этажей они поднялись. По пути не было ни одной двери. Лестница кончалась у металлической двери. Дверь вела в длинный коридор. По левую руку — двери. Через равные промежутки. Две лампочки освещали коридор. Не ремонтировали здесь очень давно. Краска облупилась. Обнажив кирпичи. Было жарко и пахло пылью, как на чердаке. Хенрик отпер первую дверь. Хелена последовала за ним в огромное помещение. Направо в углу — матрас. Под маленьким круглым окошком в другом конце комнаты стояло фортепьяно. Молоточковое. Дорогая вещь. Маленькие мавры держали деку. Блестела позолота. Мерцало дерево. Слева на стене — раковина. И душевая кабина. Хелена видела, где по стенам прежде стояла мебель и висели картины. Дощатый пол выкрашен в белый цвет. Посреди с потолка свисала лампочка. Хенрик остановился. Опустил на пол сумку. Рядом Хелена поставила свою. Сумки стояли посреди комнаты. Под лампочкой. Хелена вопросительно взглянула на Хенрика. Хенрик снял ключ с крючка справа от двери. Пошел с ней в коридор. Потом отпер какую-то дверь. Распахнул ее и отступил с поклоном. И так стоял. Хелена вытаращила глаза. "Это самый маленький туалет, какой я в жизни видела", — сказала она. Изумленно. Хенрик согласно кивнул. Все еще в глубоком поклоне. Вздрагивая. Хелене показалось, что он плачет. Всхлипывает. Потому что все так ужасно. Тяжело. Она — такая гадкая. И безжалостная. Но Хенрик смеялся. Пробормотал: "В мире". "Самый маленький туалет в мире". Он закатывался. Трясся от смеха. Не мог разогнуться. И смеялся. Заходясь от хохота. Хелена оттолкнула его и заперлась. Еле успела снять джинсы. Чтобы не намочить трусики. Ей еще с Бриксена хотелось в туалет. Но не хотелось об этом говорить. Хелена осторожно присела на крошечный стульчак. Хотела спустить воду. Чтобы Хенрик не слышал. Он пыхтел за дверью. Хелена огляделась. Цепочка для спуска висела высоко. За спиной. Сидя не достать. Встать Хелена уже не могла. Она зажурчала. Слушала журчание. Чувствовала, как струя рвется из нее. Слышала, что Хенрик уже всхлипывает от смеха. Потом спустила воду. Потянула за цепочку. Ручки не было. Одеваясь, она не могла сдержать смех. Вышла к Хенрику. Потом стояла под дверью. Она бы прошла пару шагов по коридору. К комнате. Но ключ от комнаты был у Хенрика. А дверь он запер. Уходя. У Хелены было такое чувство, словно она одна. Тут, наверху. Она стояла и хихикала. Хенрик вышел из туалета. За его спиной шумела спускаемая вода. Они глядели друг на друга и смеялись. Расхохотались по новой. Крепко обнявшись, вернулись к комнате. Хенрик, продолжая смеяться, отпер дверь. Закрыл ее за ними. Смеясь, они разделись. Каждое движение вызывало новый взрыв смеха. Легли в постель. Не умываясь. Постельного белья у Хенрика не было. Ни простыни. Ни пододеяльников. Он дал ей желтую диванную подушку и одеяло в сине-зеленую клетку. Они прижались друг к другу. Матрас был очень маленьким. И всё смеялись. Хелена чувствовала диафрагму Хенрика. Она толкала ее в живот. А ее диафрагма — его в грудь. Когда они что-либо говорили. Или шевелились. Тут же снова начинался смех. Трясясь от смеха, они хватались друг за друга. Глубоко переводили дух. И смеялись над этим тоже. Хелена проснулась. С глухим стуком Хенрик свалился с матраса. Было уже десять утра. Хелена чувствовала себя грязной. Липкой. Она приняла душ. Вода была только холодная. Хенрик забрался обратно на матрас. И спал дальше.


Хелена разбудила Хенрика. Почти двенадцать. До того Хелена сидела на рояльном табурете и глядела в окно. Одни крыши за окном. Крыши. Башенки и купола. Между ними — плоские крыши. И повсюду — телевизионные антенны. Солнце грело крышу. В комнате становилось все жарче. Воздух — все суше. И пыльнее. Хелена открыла окно. Но воздух оставался неподвижным. Фортепьяно потрескивало. Хенрик не просыпался. Хелена потрясла его. Ей пора. Хенрик был совсем заспанный. Ничего поначалу не понимал. Даже — кто она такая. Пошел в душ. Хелена расхаживала по комнате. Пока он не вернулся. Она взяла с собой сумку. Вниз, в машину. Обрадовалась, оказавшись на улице. В комнате под крышей ей казалось, что она осталась на свете одна-одинешенька. Они зашли в бар. Пили кофе. Ели бриоши и трамеццини. Платила Хелена. Потом они вернулись к машине. Хелене пора было ехать. Они останавливались у каждой витрины. Перед витриной ювелира Хенрик сказал, что она не должна покидать его. Она — единственное, что у него еще остается. Она же видела, как у него все. Хелене нечего было ответить. Ей пора. Она бы с радостью поднялась с ним наверх. Легла на матрас. В духоте. Но времени не было. И похоже, его это не интересовало. Хелена зарделась. Не могла поднять глаз. Не могла же она просить его. Об этом. У машины она сказала, что не бросит его. Он ничего не ответил. Она села в машину. Тронулась. В ту минуту, когда она стояла у открытой дверцы, а он ничего не ответил. В ту единственную минуту она с удовольствием сделала бы ему больно. Ткнула ножом. В руку. Или в щеку. Потому что он позволил ей так уехать. Даже не попытался. Не дал ей возможности сказать "нет".


Хелена ехала по длинной речной долине. На полях лежало знойное марево. Хелена все думала о том, как же ей это сделать. Думала, что надо зайти в туалет при бензозаправке и там. Как раньше в университете. Попробовала в машине. Но испугалась, что увидят водители грузовиков. Или пассажиры автобусов. Как она этим занимается. Она чувствовала, что между ног жарко и все там набухло. Чуть не лопается. Джинсы терли. Часами она была на краю оргазма. Но мучительного. Она мчалась по шоссе. В Канальтале. Когда она уже далеко отъехала от Удине, кончался бензин. Она ни за чем не следила. Просто ехала. Когда же педаль газа ушла в пол, а мотора не было больше слышно, Хелена сразу поняла, в чем дело. Свернула на аварийную полосу. На минуту пришла в дикую ярость. Потом утешилась тем, что по крайней мере это случилось не в одном из длинных тоннелей. Она вышла из машины. Прошло немало времени, прежде чем один итальянец не подвез ее до бензоколонки. Он даже свернул ради этого с шоссе. Было воскресенье, и все заправки в районе были закрыты. На шоссе заправок не было вообще. На бензоколонке, стоявшей у узкой, круто поднимающейся дороги, Хелене пришлось купить канистру. Хозяин не поверил, что она вернет ее. Хелена расплатилась. Мужчина на красном гольфе прихватил ее обратно. Он был полицейским из Клагенфурта. Ехал кататься на лодке в Градо. Он пожелал Хелене успехов. Через шоссе ей пришлось перебежать. Она залила бензин. Пролила немного. Рассердилась. Вернулась к бензозаправке. Заправилась. Отдала канистру. Поехала дальше. До Вены добралась поздно ночью. Девочки спали в своих постелях. Хелена укрыла их как следует. И немного послушала, как они дышат.


Хелена пошла к адвокату. Она прочитала в газете, что этот адвокат выиграл процесс против одного художника. Тот не хотел платить своей первой жене. Эта первая жена содержала художника, пока он еще не был знаменит. Теперь он стал знаменитым. И появилась более молодая. Художник заявил на суде, что первая жена своей ревностью и сценами, которые устраивала ему, убивала в нем художника. Душила его вдохновение. Поэтому никаких денег ей не положено. Доктор Лойбль, адвокат, добился для первой жены солидной компенсации. И нескольких картин. Вдохновленных новой женой. Они как раз очень поднялись в цене. Хелена немедленно нашла номер его конторы и договорилась о встрече. Доктор Лойбль. Доктор Отто Лойбль был стар. Высок ростом. Носил костюм в тонкую полоску. Был загорелым. С белоснежной гривой, которую все время движением головы откидывал назад. Он был похож на Луи Тренкера. Он усадил Хелену на черный кожаный диван. Сам опустился в кресло. Закурил сигару. И принялся расспрашивать. Скоро ему стала известна вся история. Муж, который съехал. Жена, которая не знает, где он живет. "Неслыханно!" — заявил доктор Лойбль. И уже два года? "Невероятно!" И ничего не платит? "Разумеется, нет!" Но социальное пособие она, по крайней мере, получает? Нет? За два года тоже набегает кругленькая сумма. Хелене нужно лишь написать в отдел помощи семьям при финансовом управлении. Все это — дело рутинное. Да. И далее. Хелена подала ему письмо. "Ах, пресловутый коллега Коприва". Хелена сказала, что это письмо пришло, потому что Грегор… Ну, ее муж. Ну. Потому что он встретил у нее другого мужчину. В квартире. Ну, в бывшей квартире. Общей квартире. Но это было просто недоразумение. Тот мужчина просто пришел позавтракать. Доктор Лойбль улыбнулся. Это к делу не относится. "Моя дорогая", — сказал он. Муж обязан платить. Через два года женщина тоже имеет право на… Так вот. Он ведь понимает. Доктор Лойбль улыбнулся Хелене. Кроме того, у Грегора была связь с ее лучшей подругой. Доктор Лойбль покачал головой. "Как часто приходится мне это слышать, — сказал он. — Вы просто не представляете. Но теперь. Моя дорогая". Доктор Лойбль встал и принялся расхаживать по комнате. "Мы должны договориться об одном. Вы должны мне доверять. Доверять полностью и безоговорочно. Доверять! Поймите. Это — самое главное. Если вы будете мне доверять, тогда я смогу добиться для вас всего". Доктор Лойбль остановился у Хелены за спиной. Положил руки на спинку по обе стороны от ее головы и наклонился над ней: "Полное доверие. Это предпосылка. Тогда я смогу работать". Левым ухом Хелена чувствовала его дыхание. Доктор Лойбль обошел вокруг дивана. Присел на журнальный столик. Напротив Хелены. Взял ее руки. Держал. Руки у него были сухие и сильные. В его руках руки Хелены исчезли. Ему совершенно ни к чему, чтобы клиентка предала его. Пожалев мужа. Или под давлением. "Высшая заповедь", — сказал доктор Лойбль. Он вновь положил Хеленины руки ей на колени. "Ему — ни слова. Он должен говорить только со мной. Оставьте моей секретарше ваш адрес. И его. Рабочий, если другого не знаете. Оставьте мне это письмо. Хорошо. А если что-нибудь стрясется — звоните! Просто позвоните!" Он похлопал Хелену по плечу. Потом Хелена пошла в кафе "Прюкль" и выпила кампари с содовой.


Письмо Хелена нашла только вечером. Целый день она провела на работе в одиночестве. У фрау Шпрехер случился приступ гастрита, и она осталась дома. Она очень похудела. В последнее время. Сжимала губы и не разговаривала. Хелена сказала однажды, что есть ведь и другие коты на свете. Она может завести еще одного. На это фрау Шпрехер спокойно ответила, что Хелена, видимо, ничего не понимает. Хелена согласилась с ней. Но фрау Шпрехер не шутила. Ее было ничем не развлечь. На следующий день фрау Шпрехер на работу не пришла. Это Хелену обрадовало. Делать было нечего. Хелена читала газеты. Письмо от Хенрика лежало на полу под дверью. Девочки уехали с тетей Мими к какой-то подруге на озеро Аттерзее. Хелена нагнулась, чтобы поднять письмо. И села на пол. Сидела и плакала. Она так долго ждала. Она была уже готова поехать искать Хенрика на его чердаке. Собрать большую корзину провизии и поехать в Милан. Войти в дом. Взбежать по черной лестнице. Металлическая дверь задержала бы ее. Ей пришлось бы сидеть на лестнице и ждать. Ждать. Пока Хенрик не поднимется или не спустится по лестнице. В конце недели Хелена нашла бы время. Хелена продала свою коллекцию золотых медалей. Ту самую, что ее дедушка получил за заслуги, уходя на пенсию. Золотые памятные медали, которые в банке, прежде чем купить, долго разглядывали с любопытством. Это коллекционные экземпляры, сказал мужчина из скупки на Кайзерштрассе. Их лучше продать в какой-нибудь банк. Он может купить их лишь по цене лома. К сожалению. Она прогадает на этом. Так у Хелены снова оказалось немножко денег. Хелена разорвала конверт. Всхлипывая. Начав всхлипывать, она уже спрашивала себя, почему все так. Что она не так сделала. Почему она все принимает так близко к сердцу. Хенрик писал о концерте в Стрезе. Уже втором. Все опять в порядке. Пианино пришлось перевозить на остров на пароме. Он очень беспокоился, не повредят ли его. Он любит ее. Она должна это знать. Скоро он снова приедет в Вену. Хелена читала, сидя на полу. Она-то думала, что больше никогда ничего не услышит о Хенрике. Если бы у него был телефон. И с ним можно было бы поговорить. Услышать его голос. Хотя бы.


Хелена встретилась с Грегором в кафе "Бройнерхоф". Грегор позвонил ей. Они не общались уже несколько месяцев. День был жарким. Конец июля. В кафе — почти никого. Официант, скучая, стоял в дверях. Хелена села к окну. Заказала обед. Суп минестроне и творожные клецки с абрикосами. Принесла газеты. Когда ела минестроне, заметила, как волнуется. Пролила суп. С трудом удерживая ложку, она все-таки доела его. Взяла себя в руки. Принесли клецки с абрикосами, и тут же пришел Грегор. Нетерпеливо переминался около стола, пока официант ставил еду и наливал пиво. Грегор заказал большую чашку кофе с молоком. Плюхнулся напротив Хелены. Швырнул на стол письмо. Что это значит, спросил он. Хелена взялась за клецки с абрикосами. Накалывала их вилкой. Разламывала. Посыпала сахаром и разламывала дальше. Скорее ей следует задать такой вопрос, сказала она. Хелена на минутку взяла письмо в руки. Оно было не распечатано. Хелена рассмеялась. Клецки были очень вкусными. Тесто легкое и воздушное. Абрикосы сладкие и спелые. Панировка золотистая. Грегор перегнулся через стол. "Если ты не прекратишь дел с этой свиньей, будет война", — сказал он. "С какой свиньей?" — спросила Хелена. "С этой свиньей! — Грегор ткнул пальцем в письмо. — Методы этого Лойбля всем известны". — "И что? Мне он подходит. Или?" — сказала Хелена. И что за война? "Война означает, что я отберу у тебя детей". Хелена расхохоталась. "О тебе ходит довольно сплетен. И ты это знаешь. Ты целыми ночами болтаешься по кабакам. Есть свидетели. Ты пьешь. Может, и наркотики принимаешь. Водишь компанию с более чем сомнительными личностями. Приводишь без разбору в дом мужчин. И не забывай. Несчастный случай с Катариной. Как она у тебя свалилась с пеленального столика. Это документально засвидетельствовано. Скоро перестанешь смеяться. Даже учителя уже считают, что детей пора лечить. Я тебе покажу. Ты дождешься. Ты только и знаешь, что бросать их на мою мать. Так и я могу. Хотя моя мать слишком стара и совершенно больна, ты почти полностью переложила на нее воспитание". Хелена ела клецки. Повторяла про себя: ничего не говорить. Ничего не говорить. Он тебя провоцирует, сказала она себе, а клецки так и таяли во рту. Но почувствовала страх. Он сжал ей горло. От страха стало трудно глотать, а перед глазами все поплыло. "Прелестно", — сказала она. Голос дрогнул. Говорить она не могла. Пока говорил Грегор, она смотрела в тарелку. Теперь она подняла на него глаза. Грегор был в ярости. В дикой ярости. Его так перекосило от злости, что казалось, будто он ухмыляется. Хелена была уверена, что он ее ударит. В следующий миг. Здесь. Сейчас. В "Бройнерхофе". Размахнется и треснет. "Давай, — сказала она. — Давай же. На судью это произведет внушительное впечатление". Грегор уставился на нее. Он действительно был готов ударить ее. Даже воздух вокруг него вибрировал от ярости. Он встал. Хотел что-то сказать. Нагнулся над столом. Навис над ней. Хелена отпрянула. Подняла руку, чтобы защититься от удара. Грегор заметил движение. Его злоба сменилась презрительной усмешкой. "Я ведь не твой отец!" — прошипел он. Повернулся и вылетел на улицу. К своему кофе он и не прикоснулся. Письмо осталось на столе. Хелена положила его в сумочку. Она съела все без остатка. Медленно. Подобрала все крошки. Вернулась на работу. Ей очень хотелось спать. Лечь немедленно. Свернуться калачиком. Укрыться и спать.


Хенрик писал, что наверно он вскоре сможет перебраться в Вену. Может быть, ему удастся устроиться в Вене. В Высшей школе музыки. Хенрик боролся против музыкального истеблишмента. Против слишком высокого "ля" Венского филармонического оркестра. Против жесткой настройки фортепьяно с металлической рамой. Он сражался со всей музыкальной машинерией второй половины девятнадцатого века. Всех его аргументов Хелене было не понять. А иногда его горячность казалась ей несколько преувеличенной. Но Хенрику всегда удавалось понятно объяснить ей интриги и экономические интересы. Которые состоят в том, чтобы оставить рынок за кастрированной музыкой из консервной банки. Мажорной. Ни один порядочный музыкант не может с этим смириться. Неожиданности, возникающие с каждой новой настройкой инструмента. Такие неожиданности, что делают музыку менее угодливой. Их-то и боится, как огня, музыкальная индустрия. Потому что хочет убить музыку. Потому что труп удобнее. Им удобнее всего торговать. Как Иисусом Христом. Им-то тоже стали торговать лишь когда он превратился в поруганное мертвое тело. Рояль со стальной рамой стал смертным приговором. И ни один Гленн Гулд на свете не может больше спасти музыку.


У Хелены снова началось. После перерыва в несколько месяцев. Было жарко. Как говорили, самое жаркое лето за последние сорок три года. Хелена решила пойти к гинекологу и поставить спираль. Ей надоело постоянно высчитывать, можно ли ей. Или нет. Или же нужно прибегнуть к противозачаточным свечам. Презервативы ей не нравились. Хенрик показал ей справку о том, что СПИДа у него нет. А ведь ни с кем больше она не спала. Наверное, это не совсем то, что в брошюрках именуется постоянной связью. Но большинство женщин, которых она знала, вообще никак не предохранялись. В первую очередь — замужние. Хелена записалась на прием к некоему доктору А. Дриммелю. Его кабинет был на Гимназиумштрассе. Сразу за углом. У доктора Дриммеля ей сперва пришлось подождать в приемной. Пожилая сестра вышла из кабинета и попросила подождать еще немного. Хелена сидела в приемной. Окно в сад открыто. Тихо. Даже птиц почти не слышно. Издалека доносится уличный шум. Хелена чувствовала, как пот собирается под грудью и течет по животу. Сестра пригласила ее в кабинет. Присядьте, сказала она. Господин доктор будет сию секунду. Хелена присела на стул в стиле модерн, стоявший перед таким же письменным столом. Пришел врач. Ему было лет тридцать пять. Свежий. Оживленный. Спортивный. В чем проблема? Хелена сказала ему, что хочет поставить спираль. Она уже говорила об этом по телефону. И как раз сейчас у нее месячные. Стало быть, время подходящее. "Да. Да", — сказал доктор Дриммель. Посмотрел на Хелену. "Вот она у нас впервые и сразу же хочет спираль". Это он печально произнес в сторону сестры, стоявшей у ширмы перед гинекологическим креслом. Та пожала плечами. Хелена рассердилась. И зачем она пошла к этому врачу? Она враждебно взглянула на него. "Вам известно все, что вы должны знать об этом?" — спросил врач. Хелена кивнула. "Так. Тогда приступим", — сказал врач. "Какую ты возьмешь?" — спросила сестра. "Посмотрим, мама", — отвечал тот. Хелену провели за ширму. Там она разделась и забралась на кресло. Ноги — высоко на подставках. Что за идиотская поза, думала Хелена. Мать и сын сунули головы между ее ног. Ввели во влагалище что-то холодное. Оно там чмокало. Те двое тихо переговаривались. Женщина за чем-то ушла. Сын ждал. Руки в резиновых перчатках он держал поднятыми вверх. Хелена услышала, как разорвалась пластиковая упаковка. Он ввел во влагалище нечто тонкое. Острая боль глубоко в животе. Хелена вздрогнула. "Уже все", — произнес врач. Пошел к раковине. Снял перчатки и вымыл руки. Хелена встала и оделась. Когда она вышла из-за ширмы, он сидел за столом и листал журнал. Всем остальным займется мать, сказал он. Равнодушно-доброжелательно. Руки не подал. Углубился в журнал. Хелена вышла. Мать стояла за регистраторской стойкой. Она выписала счет. На листке, что она подала Хелене, стояло: 2500 шиллингов. Хелена достала из сумочки деньги и заплатила. Женщина поставила на счет печать. Хелена ушла. "А" перед фамилией доктора Дриммеля означало Августин. Доктора Дриммеля звали Августин. Хелена решила, что имя подходящее.


Хелена вернулась с дочками с купанья. И обнаружила, что у нее в гостиной сидит свекровь. Это было против всех договоренностей. Хелена отправила дочерей в ванную. Прополоскать купальники. Они каждый день ездили купаться то на Дунай в Клостернойбург, то на Старый Дунай. А иногда в Шафбергские купальни. Или же ехали в Бад Феслау. У Хелены был отпуск. До десятого сентября. Четыре недели. Одна из них — за свой счет. Потому что дело с магнитными аппликаторами подвигалось не так быстро, как рассчитывали Надольный и Нестлер. Старая фрау Гебхард долго смотрела на Хелену. Ничего не говорила. Хелена откинулась на спинку дивана. После купания она чувствовала приятную усталость. В ванной плескались девочки. Через две недели приедет Хенрик. После ужина она пойдет с дочками гулять. А потом почитает, может быть. А к родителям не поедет. В машине странный стук впереди справа. А в чем дело, она не понимает. Может быть, через две недели. Когда придут детские деньги. И когда-нибудь ведь Грегор тоже заплатит. Тогда она рассчитается с банком. Хелена чуть не задремала. Почти забыла свое недовольство вторжением старухи. Старуха же сказала: "Так вот, значит, куда дела зашли". Она говорила спокойно. "Куда?" — спросила Хелена. Всю свою жизнь она прекрасно ладила со всеми людьми, сказала старая женщина. Стало быть, дело не в ней. Ладить с Хеленой у нее не получается. И дело тут в Хелене. А не в ней. А такого позора ей еще не доводилось переживать. Был судебный исполнитель. Вот, значит, что еще выпало ей на долю. Хелене это, верно, кажется забавным. Похоже, она вообще воспринимает жизнь как одну большую шутку. Но жизнь это не шутка. В жизни всегда нужно платить по счетам. Потом. После. Но. Хелена еще увидит. И. При таких обстоятельствах было бы, верно, лучше, чтобы Грегор забрал детей. Она слишком безответственна. Долги! И всему этому научатся дети. Всему. Беспорядку. В Хелениной жизни нет порядка. А для детей это — хуже нет. И всему есть свои причины. Уж Грегор-то знает, почему бросил ее. Кто бы мог подумать. Мы-то думали: дочь председателя суда. Порядочная девушка. Но мы ошиблись. Судебный исполнитель наложил арест на ее телевизор и три персидских ковра. Сможет ли Хелена заплатить долги? А еще она позвонила Хелениным родителям и все им рассказала. Видно, у Хелены действительно совесть нечиста. Родители-то не знали даже о том, что Грегор съехал. И о ее любовниках. Иностранцы! Ну, она уж дождется. Вернется Грегор. В конце концов, это его квартира. И она не понимает, почему должна жить в такой тесноте. Квартиру поделили для молодой семьи. А поскольку ее больше нет, так и раздела тоже больше нет. Хелене придется выметаться. Есть законы. И она намерена получить свое. И Грегорово. И его детей. Удручительно, что все оказалось таким недоразумением. Хелена ничего не говорила. Не шевелилась во время этой речи. Она слушала, полузакрыв глаза. "Пожалуйста, ступай вон", — сказала Хелена. Старуха встала. "Этого ты не смей мне говорить. Моя дорогая!" Она сделала особый упор на "ты". И ушла. Девочки стояли у дверей в гостиную. Бабушка прошла мимо них. И вышла. Девочки подбежали к Хелене. Они не хотят уезжать. Разве им надо уезжать? Что случилось? Они не хотят к Грегору. Катарина заплакала. Барбара от злости кинулась на диван. Хелена испугалась. Что, если вернется Грегор. Хелена бросилась к телефону. У доктора Лойбля включился автоответчик. Работа начинается третьего сентября. Хелена позвонила слесарям. Но было уже поздно. Она никому не дозвонилась. В разных предприятиях по ремонту замков ей отвечали, что замки поменять можно. Ей нужно лишь подтвердить, что квартира принадлежит ей. Но стоило это очень дорого. Как минимум, в три раза дороже. Этого Хелена себе позволить не могла. Да и как подтвердить. Хелена уложила девочек с собой. Попыталась все им объяснить. Долги не такие уж большие. Денег у них хватит. Их отец должен платить ровно столько, сколько должен. И все будет в порядке. И никто их у нее не заберет. Это исключается. А бабушка просто перепугалась. Бабушка ведь из того времени, когда приход судебного исполнителя был страшным позором. Хотя в то время почти у всех людей были долги. Все были ужасно бедные. Пусть лучше у нее, Хелены, будут долги, чем братья, которые были офицерами СС. Как у бабушки. А что такое — офицер СС? Хелена все повторяла и повторяла, что они не должны переживать. Она сделает для них все. Разве до сих пор она поступала не так? А когда-нибудь все станет лучше. Они сами увидят. Потом дочки уснули. Хелена не выходила из комнаты. Только когда они уснули, она смогла уйти в гостиную и подумать.


Хелена еще раз пошла проверить, торчит ли в замке ключ. Потом она села на подоконник и смотрела вниз, на улицу. Ей нужно поговорить с отцом. Он должен дать ей совет. Хелена размышляла. Пыталась думать по порядку. Она страшно боялась. Не хотела говорить с отцом. Но ради детей на это придется пойти. Хелене казалось, что ее загнали в угол. Обложили. Нет выхода. Все — шантаж, думала она. Вся моя жизнь стала сплошным шантажом. Она начала ходить из угла в угол. Хотелось на улицу. Под открытое небо. Дышать. Но нельзя. Нельзя из-за девочек. Вдруг она уверилась, что Грегор сидит в засаде в квартире своей матери. Ждет, чтобы она ушла. Тогда он займет квартиру. Поменяет замок. Грегор все умеет. Дети окажутся в квартире, в которую она не сможет войти. И ей придется судиться с ним за девочек. А Хенрик так далеко. Никого, с кем она могла бы поговорить. "Такого никому не выдержать, — шептала Хелена себе самой. — Никому. Никто такого не может. Никто". Она бродила вдоль узорчатой каймы по краям ковра. По кругу. Все кругом. Сложила руки за спиной. Повторяла эти слова. Все снова и снова. Хелена обрадовалась, что дома нет снотворного. Валиум доктора Штадльмана она сдала в аптеке на переработку. Хелена выпила бурбона. Потом собрала бутылки и вылила все спиртное в унитаз. Даже ром для готовки. Она не имеет права ни на малейшую ошибку. Даже чтобы ее застали со стаканом в руках. Хелена чуть было не начала вести себя так, как о ней говорила свекровь. Но взяла себя в руки. Все это неправда.


Хелена ждала слесаря. По телефону он сказал, что может прийти в восемь. Хелена просила его не опаздывать. В восемь свекровь в церкви. Смена замка может пройти незамеченной. Слесарь сказал, что ему потребуется всего полчаса. За полчаса он управится. Слесарь не пришел. Из-за него Хелена встала ни свет ни заря. В девять он позвонил и сказал, что сможет только в одиннадцать. Будет ли она дома. "Да", — сказала Хелена. Она будет ждать. Девочки долго спали. Хелена сидела в гостиной. В квартире царила тишина. Иногда с улицы доносился шум автомобиля. Снова будет жарко. Из-за жары Хелена уже закрыла окна и задернула занавески. Она сидела в сумрачной комнате и ждала. Сначала хотелось спать. Она пила маленькими глотками кофе. Есть не хотелось. Вообще. Она с удовольствием ушла бы из дому. Сбежала. Куда угодно. Где просторно. Далеко видно. Ее угнетали деревья за окном. Хотелось глядеть вдаль. Хелена не знала, как называется смена замка с правовой точки зрения. Надо сказать, что она потеряла ключ. И делает это из соображений безопасности. По сути это было неправильно. В ее положении так поступать не следовало. Но она хотела чувствовать себя в безопасности. Хотя бы в безопасности. Она боялась Грегора. Судя по тому, как он смотрел на нее в "Бройнерхофе", он изобьет ее. И никто не поверит, что он на такое способен. Но он это сделает. Нельзя, чтобы это увидели девочки. Грегор слыл джентльменом. Благовоспитанный. Вежливый. Холодный. И талантливый. Всякий скажет, что она просто хочет его оговорить. Из мести. Или что она сама его спровоцировала. У мужчин ровно столько терпения, сколько его есть. А она всегда была сложным человеком. Хелена сидела. Время шло. Когда сменят замок, пути назад не будет. Окончательно. Раз и навсегда. Всякий раз, что она глядела на часы, оказывалось, что прошло всего две минуты. Хелена спросила себя, почему даже концом их отношений должна заниматься она. Уж это-то он мог бы взять на себя. Как минимум поставить точку. Но он ждал. Ждал, когда она ошибется. Чтобы поменьше заплатить. Хелена ощущала собственную беспомощность. Море решений. И дорог. И визитов в инстанции. И встреч. И объяснений перед совершенно чужими людьми предстояли ей. Хелена сказала себе, если он позвонит. Если он позвонит до прихода слесаря, мы найдем выход. Отсюда. Слесарь пришел в час. Грегор не позвонил. Хелена отключила телефон. Набила книгами большую сумку. Слесарю действительно потребовалось всего полчаса. Свекровь не вышла. Она спала после обеда. Вероятно. Хелена получила новые ключи. Хелена подписала два свидетельства. Одно осталось у нее. Если придется делать новые ключи, то их сделают лишь предъявителю такого свидетельства. Хелена подписалась девичьим именем. Неровно. Написала: Хелена Вольффен. Как будто подписывала тетрадку. Хелена позвала девочек. Они снова могут ехать купаться. Хелена не решалась выйти, пока не был заменен замок. Представляла себе: они возвращаются, а там сидит Грегор и делает вид, словно последних двух лет и не было. Это было так чудовищно. Так страшно. И так вероятно. Два дня они питались исключительно молоком и кукурузными хлопьями. Было очень сложно найти слесаря в отпускное время. Хелена вынесла сумку с книгами. Выбросила их в контейнер для макулатуры недалеко от пляжа на Старом Дунае. Так она вынесла из квартиры все книги. Каждый раз прихватывала с собой новую стопку. Пока стеллажи не опустели. Книги по искусству она тоже выбросила. И научные труды. По истории искусств. И по математике. Хелена оставила только детективы. В детективах не врут. К концу августа стеллажи опустели.


Хелена играла в лотерею. Она зашла с девочками в табачную лавку на Кроттенбахгассе. У почты. Там каждая из них заполнила по две карточки. Барбара заезжала шариковой ручкой за края клеток с цифрами. Испортила несколько билетов. Пока не заполнила все аккуратно. Катарина зачеркивала одни и те же цифры. Барбара всякий раз разные. Вечером в субботу они сидели перед телевизором и смотрели розыгрыш. Если бы они выиграли, то каждая хотела бы поехать далеко-далеко. Наконец-то. В Америку. Лучше всего.


Пришла мать Хелены. Хелена больше не включала телефон. Стала недостижима. В дверь позвонили. Хелена открыла. На площадке стояла ее мать. Хелена подумала, что та сперва зашла к свекрови. Иначе она позвонила бы снизу. В квартиру Хелена мать не пригласила. Она стояла на площадке. Хелена смотрела на нее. Они давно не виделись. Она еще потолстела, подумала Хелена. На матери был зеленый льняной костюм. С длинным жакетом. Чтобы скрыть широкие бедра. И зеленые туфли. Они стискивали ее маленькие ноги. Очень высокие каблуки. От жары ноги отекли. Не помещались в туфлях. "Что стряслось?" — спросила мать. Мягко. И грустно. И укоризненно. "Полагаю, что это тебя не касается", — сказала Хелена. Передразнивая интонации матери. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться. Так прелестно это прозвучало. Долгое время мать глядела на нее все так же умоляюще-укоризненно. Долгое время спустя мать спросила, почему же Хелена не пришла к ней. К ним. "У тебя есть пятьдесят тысяч?" — спросила Хелена. "Да. Вот", — сказала мать. Она вынула из сумки конверт и подала его Хелене. "Но твоему отцу нужна расписка", — сказала она. Конверт был уже у Хелены. Она вернула его матери. Очень вежливо. Мать автоматически взяла его. Стояла с конвертом в руках. Растерянно глядела в пол. Найдет ли она сама выход, спросила Хелена. Или же намеревается еще раз заглянуть к свекрови. Потом Хелена закрыла дверь. И прислонилась к ней. Сквозь закрытую дверь ее мать прокричала: "Ты больна. Тебе нужна помощь". По двери Хелена сползла на пол. Скорчилась. Шептала себе в колени: "Сволочи. Сволочи проклятые". Так и сидела. Слышала, как уходит мать. Как стучат высокие каблуки. Мать удалялась поспешными шажками. Как истинная дама. До сих пор до Хелены не доходила двусмысленность этого выражения. Она рассмеялась.


Хелена поехала на рынок Зоннбергмаркт. За овощами и фруктами. Магазин четы Леонхард снова открыт. Леонхарды вернулись из отпуска. Они были в горах. Они всегда ездят только в горы. Фрау Леонхард нельзя где жарко. Жары она не переносит. Хелена огляделась. Были белые грибы с крепкими ножками. Уже при одном взгляде на них Хелена почувствовала вкус жареных боровиков. Но после чернобыльской аварии грибы есть нельзя. Шпинат. Свежий шпинат. "Да вы отличная хозяйка", — заметила фрау Леонхард и набила шпинатом большой пластиковый пакет. Осведомившись, сразу ли Хелена вынет его. Хелена купила винограда, слив, лимонов, салата, яблок, лука. Где Хелена провела лето, спросила фрау Леонхард. Герр Леонхард удалился выкурить сигарету. На задний двор. Девочкам Хелена дала денег. Они убежали вперед. За мороженым. Там они и должны были встретиться. Хелена сказала фрау Леонхард, что дети были на Аттерзее. "А вы? — спросила фрау Леонхард. — Вы вообще никуда не выезжали?" У Хелены слезы навернулись на глаза. От благодарности. Ей хотелось обнять фрау Леонхард. Кто-то ею заинтересовался. Но сочувствие в голосе фрау Леонхард ее задело. Задело ее гордость. Вот, значит, как далеко дело зашло. Все видят. Да и сама она видит. Каждое утро. Каждое утро в зеркале она видит, как постарела. Увяла. Стоило вспомнить о квартире, как возникало чувство неуверенности. Ничего стабильного. Упорядоченного. Недовольная старуха за стеной. Молчит. Но она здесь. Всегда. И страх. Что появится Грегор. Не сможет попасть в квартиру. И разорется. На лестнице. Фрау Бамбергер со второго этажа это доставит большое удовольствие. На Хелену снова напал страх за детей. Она сказала, что еще ей нужен баклажан. И все. Спасибо. Хелена рассчиталась и поехала по Обкирхергассе. Девочки сидели на скамейке. Они устроились напротив ларька с мороженым и лизали свои трубочки. Хелена посигналила, и они подбежали к машине. Переходя дорогу, посмотрели, как положено, направо и налево. Сели в машину. Лизали мороженое и болтали. О каких-то особенных кроссовках, которые были нужны Барбаре. Катарина доела свое мороженое. Нет. Маме ничего не осталось. Она уже достаточно большая, чтобы самой съесть свое мороженое, гордо сказала она. Откусила конец и высосала все. Хелена поехала с ними по Хеенштрассе домой. Думала, что нет ничего лучше. Дети на заднем сиденье. И ехать. Они катили по мостовой Хеенштрассе. Никто не знает, где они. Где она. Хорошо бы так все ехать да ехать.


Хелена взяла напрокат шезлонг. Отнесла его под ивы. На пляже Старого Дуная Хелена шла с девочками налево в угол. Под высокими деревьями всегда была тень. Потом девочки бежали к воде. Хелене оттуда было их видно. Сама она купалась не всякий раз. Это ее утомляло. Хелена лежала в шезлонге. Закрыла глаза. Горячий неподвижный воздух обнимал ее. Иногда от воды долетал прохладный ветерок. Но жара немедленно прогоняла его. Хелене хотелось обнять зной. На минуту все пришло в порядок. Прикосновение теплого воздуха к голой коже. Девочки прыгают в мелкой воде и визжат. Они прибегут. Все перемочат и начнут вытаскивать еду из сумки. Утром Хелена сделала фрикадельки. Они еще не остынут, потому что лежат в надрезанных булочках. Они сходят за холодной колой. Потом будут лежать на подстилке и читать. Никто не знает, где они. Это было очень важно Хелене. История с Алексом научила Хелену двум вещам. Частные детективы существуют на самом деле. И люди на самом деле нанимают их. И ты не замечаешь, как они следят за тобой. Хелена тотчас ощутила в желудке ту самую предвещающую опасность боль. Она была ошеломлена. Лишилась дара речи. Когда Гитта показала ей фотографии, на которых частный детектив запечатлел их с Алексом. Хелена высматривала преследователей. Ходила вдоль припаркованных на Ланнерштрассе машин. Чтобы убедиться, что в них никто не сидит и не ждет. Искала в зеркале заднего вида преследующие ее машины. Наблюдала, не появляется ли кто-нибудь чаще, чем просто случайно. Но ничего до сих пор не заметила. Иногда Хелене не верилось, что Грегор станет утруждать себя. И она не верила, что он впрямь хочет забрать детей. Но она и не вполне понимала, как далеко он зайдет. Ей не хотелось так далеко заглядывать в будущее. И даже думать не хотелось о том, что это будет значить для девочек. Ведь Грегор даже не имел понятия, что они едят на завтрак. Но соблюдать осторожность было необходимо. Ведь когда-то она не верила и в то, что Грегор может ее бросить. В один прекрасный день. Ее. Или девочек. Хелена лежала в шезлонге. Негромкие звуки навевали сон. Плеск воды о мостки. Шум тростника под легкими порывами ветра. Хелена размышляла. Повторяла себе, что все прекрасно. Как на занятиях по аутотренингу, она говорила себе, что спокойна и расслабленна. И не боится. Она не боится. Это помогало, но совсем ненадолго. Тело отзывалось на слова. Хелена парила. Она парила на уличном шуме и звонких криках детей у воды. На запахе жареных сосисок. На отблесках темных танцующих волн. На яркой зелени травы и древесных крон на фоне неба, зелено-золотых узорах на узкой синеве душного дня. Казалось, она одна в целом мире. Ненадолго. Покой сменила растущая тоска. Зародившись в сердце, заполнила ее всю. Хенрик. Точно так же в ней поднималось желание покончить с собой. Прежде. Год назад. Точно в такие же минуты. И не уходило. Хелене хотелось, чтобы вернулась эта тяга к самоубийству. Она касалась только ее. Ожидание Хенрика. Тоска по нему. Это унизительно. Зависимость. Она почти раздирала ее. Пополам. Измученная Хелена лежала в шезлонге. Брошенная. Утомленная. "Почему ты смеешься?" — спросила Барбара и обняла Хелену. Худенькое детское тельце, мокрое и холодное. Хелена показалась самой себе ужасно толстой. "Ты смеялась? — спросила девочка. — Ты ведь смеялась. Только что!" — "Да. Потому что мы такие классные, — сказала Хелена. — Ты не находишь?" Барбара бросилась на подстилку. "Я хочу колы". Барбара перевернулась на спину. Раскинула руки. Узкая грудка быстро поднималась и опускалась. Так она и лежала. Закрыв глаза. Хелена видела, как ей хорошо. Ненадолго. Какое-нибудь происшествие. Всплеск эмоций. Хелена поискала в сумке кошелек. Когда же в ней зародилось это. О чем она обречена тосковать. И ни минуты передышки. Жалость к себе захлестнула Хелену. "Купи мне тоже. Купи всем. А потом поедим", — сказала она Барбаре. Барбара лежала неподвижно. Улыбалась. Потом вскочила. Схватила кошелек и помчалась через лужайку. Исчезла среди лежащих на траве и толпящихся у ресторана людей. Вдруг Хелена сообразила. Ей уже несколько недель не хотелось. Ни набухшего жжения между ног. Ни трущейся о блузку напрягшейся груди. Ни щекотки в горле. Хелена откинулась назад. И зачем только она поставила спираль. Если и без того она никогда больше. С мужчиной. Скорей бы постареть, подумала она.


Хелена ехала по Верингерштрассе мимо "Народной оперы". Свернула на Гюртель и перестроилась, чтобы свернуть налево. За ней остановилась машина дорожной полиции. С включенной мигалкой. Хелена попыталась уйти влево. Но там не было места. Потом загорелся желтый свет. Хелена тронулась. Свернула налево. Полицейская машина — за ней. Она перестроилась в правый ряд. Увидела полицейского, евшего у киоска сосиску. Полицейская машина продолжала висеть на хвосте. Хотя могла бы обогнать. Хелена тронулась так быстро, как только смогла. Думала, что полиция все равно обгонит ее. Смотрела только вперед. Сзади завыла сирена. Она взглянула влево. Полицейская машина ехала рядом. Ей сделали знак остановиться. Хелена свернула на ближайшую парковочную площадку. Полицейский остановился перед ней. Вышел из машины. Мигалка продолжала крутиться. Подбежал полицейский от сосисочного киоска. Полицейский из машины надел фуражку. Подошел к их машине. Глядел сверху вниз на Хелену. Потребовал документы. Хелена начала их искать. Руки дрожали. Катарина сказала: они же в кармане на дверце. Обычно. Там их Хелена и обнаружила. Вышла из машины. Не хотелось, чтобы этот тип совал голову в окно. И не хотелось говорить с ним при детях. Полицейский проглядел документы. Велел показать знак аварийной остановки. И аптечку. Почему ее остановили, спросила Хелена. В чем дело. Она спрашивала того полицейского, что пришел от сосисочного киоска. Он продолжал жевать. Ничего не ответил. Посмотрел на своего коллегу. Другой полицейский потребовал от Хелены назвать свой адрес. И. Он не обязан называть причину задержания. Он может ее задерживать сколько его душе угодно. Хелена сунула руки в карманы своих льняных брюк. Собирается ли она платить штраф. Или же выписать ей квитанцию. Хелена ответила, что не станет платить, пока не знает за что. "Тогда — квитанцию". Она же ничего не нарушала. Полицейские с ухмылкой переглянулись. Сказали: вот интересно. Хелена вытянула у полицейского из руки свои права и свидетельство о прохождении техосмотра. Он заметил это лишь тогда, когда она клала их в сумочку. "Это вам не поможет", — сказал он. Вызывающе глядя на нее. Он был очень молод. Много моложе Хелены. Хелене хотелось его убить. Одним ударом. Чтобы он упал. Тогда бы она могла посмотреть на него сверху вниз. И уйти. Хелена сказала: "Если уж вы — должностное лицо, тогда вам следует прекратить грызть ногти". Она демонстративно взглянула на его руки. Мужчина покраснел. Сжал блокнот и ручку так, что побелели пальцы. "До свидания", — произнесла Хелена и села в машину. Ей показалось на миг, что полицейский на нее бросится. "И что стряслось?" — спросили девочки. "Мы победили", — отвечала Хелена и тронулась. Полицейскую машину пришлось объезжать. Ей долго не удавалось вклиниться в поток автомобилей. Она смотрела на полицейских. Как они говорят друг с другом и садятся в машину. Как крутится мигалка. Потом ей удалось проехать мимо них. Она даже не поглядела направо. Это нам дорого обойдется, подумала она. Решила пойти с дочками съесть мороженого. Но те устали. Они хотели прямо домой.


Третьего сентября Хелена позвонила в контору доктора Лойбля. Дозвониться до него удалось не сразу. Секретарша все время говорила, чтобы она перезвонила через двадцать минут. Потом сказала, что ей перезвонят. Хелена не могла сказать, что не берет трубку. Не подходит к телефону. Никому не открывает. Поменяла замок. Что боится, как бы не появился муж и не предъявил претензий, на которые она не знает, что ответить. Что ее преследуют. Она еще раз сказала секретарше, что ей настоятельно необходимо поговорить с доктором Лойблем. Хелена сидела у телефона и ждала. Дети ныли. Хотели на улицу. Одни. Им было очень весело все то время, пока Хелена не спускала с них глаз. Но это надоело. Они были теперь уверены, что мать всегда с ними, и хотели свободы. Дочки болтались по комнатам. Прислушивались, не слышно ли чего из бабушкиной квартиры. Как ни в чем не бывало спрашивали, нельзя ли им к бабуле. Зазвонил телефон. Хелена отправила дочерей из комнаты. Они не хотели уходить. Она накричала на них. Они неохотно пошли к двери. Хелена взяла трубку. Пупсик. Хелена утратила дар речи. Не могла выдавить ни звука. Пупсик сказала, им необходимо поговорить. Она все понимает. Но поговорить непременно надо. Хелена с трудом подбирала слова. Она не видит никакой необходимости. И. Кроме того. У Грегора сдали нервы. Пусть она будет очень осторожна… "У Грегора? — переспросила Пупсик. — Он же в Таормине. Он же до семнадцатого в Таормине". Хелена сидела. Трубка — в руке. Ее словно парализовало. От ярости. От стыда. От унижения. Он в Таормине. Она — на Ланнерштрассе. Или на городском пляже Старого Дуная. И девочки с ней. Если бы не ее сестра, они вообще не выехали бы из города. И. Все страхи напрасны. Грегор вообще не имел в виду осуществлять свои угрозы. Даже этого они не стоили. Она не стоила. Пупсик спросила, не сможет ли она прийти вечером в "Санто-Спирито". Или в "Теленка". Хелена ничего не отвечала. Не могла. Пупсик сказала: "Тогда в десять в «Старой Вене»". Хорошо?" И повесила трубку. Хелена продолжала сидеть у телефона. Когда позвонил доктор Лойбль, она не знала, что ему сказать. Не могла же она сказать адвокату, как боялась, что ее муж похитит детей. А он-то предпочел уехать в Таормину. И ведь она могла сразу разузнать это. Теперь. Постфактум она поняла, что могла. Она сказала адвокату, что постоянно ощущает угрозу со стороны мужа. Заплакала. Доктор Лойбль отечески говорил: "Не волнуйтесь. Сударыня. Я все улажу. Большой привет вашему уважаемому отцу. Вы ведь не сказали мне, что ваш отец — председатель суда Вольффен. Это честь для меня. Целую ручки. Привет родителям. Как только дело двинется, я дам знать". Хелена откинулась на спинку дивана. Послала дочек за покупками. Они весело умчались. Пусть-ка купят большую упаковку шоколадного мороженого. Хелена не вставала.


Вечером Хелена подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Кожа на скулах натянулась. Круги под глазами. Углы рта опущены. Словно она усмехается. Брови подняты. Хелена ясно видела, где морщины скоро пересекут ее лоб. Она решила поехать. Чтобы все наконец выяснить. Особенно тщательно привела себя в порядок. Дочки могут побыть одни. Им вообще пора привыкать к этому. Если что-нибудь стрясется, они всегда могут сбегать за бабушкой. Или позвонить ей. Хелена поехала в центр. У нее было чувство, словно она выходит в первый раз после долгой болезни. Дорога до центра показалась ей очень длинной. Перед "Теленком" Хелена попала в объятия Хаймовича, начавшего свой вечерний обход кафе. Он приветствовал ее. Прижав к своему животу. Спросил, что она поделывает. Обернулся к двум девушкам, выходившим из "Теленка". Так что отвечать Хелене не пришлось. Она пошла дальше. Раздумывала, стоит ли на самом деле идти в "Старую Вену". О чем ей говорить с Пупсиком? Упрекала себя в бесхребетности. Загадала: если на следующем углу она шагнет на мостовую левой ногой, то идти не надо. Можно повернуться и уйти. Если же правой — то идти придется. Она шагнула левой ногой и пошла в "Старую Вену". Там почти никого не было. Слишком рано. Для большинства. Пупсик сидела слева у окна, в углу. Хелена села напротив. Выглядела Пупсик как всегда. Волосы короче. Не так сильно завиты. Ей шло. Она выглядела мягче. Не так эксцентрично, как с локонами а-ля Медуза Горгона. Загорела. Вся в веснушках. Помолодела. Хелена заказала бокал вина с минеральной водой. Пупсик пила минералку. Нет. Она больше не пьет. Ее вылечили. Она начнет все сначала. Все. И одной из предпосылок тому — Хеленино отпущение. Пупсик так и сказала: отпущение. Как в церкви. И Хелена должна принять ее благодарность. Пупсик говорила быстро и торопливо. Без передышки. Хелене не нужно было отвечать. На ее нелепые претензии. Так Пупсик не говорила еще никогда. Так сентиментально. Пупсик положила свою руку на Хеленину. Ее психотерапевт. Ну тот, в Швейцарии. Там. Где она была. Он дал ей такое задание. У нее целый список таких заданий. И вот эти две вещи. Благодарность и отпущение. Они особенно важны. Хелена даже не представляет себе, как много они говорили о ней. О ней. Белой лани. Терапевт потребовал, чтобы она всем, с кем общалась, дала имена животных. Хелена вытащила свою руку из-под Пупсиковой. И какое же имя она дала Грегору? "Зеленый лев. Естественно", — отвечала Пупсик. Потом обхватила Хеленины руки. Сжала Хеленины руки, в которых был бокал. "Это было только один раз, — сказала Пупсик, — честно!" Хелена не чувствовала своего горла. Знала только, что оно болит. Испугалась, что больше не сможет дышать. Пупсик говорила дальше. Быстро. Весело. Хелена всегда была права. Она соберется. Будет работать. Серьезно займется живописью. И тому есть веские причины. Сейчас у нее есть кое-кто, также работающий в сфере искусств. Не изобразительных. Но. Музыка и живопись. У них ведь очень много общего. И речь идет о совершенно особенном человеке. Хелена его не знает. Наверное. Или все-таки знает. Она однажды видела его в "Санто-Спирито". Но давно. Она сама-то совершенно случайно… "И я снова получила шанс. Понимаешь? Больше не будет. Нужно использовать его сейчас. Но ты должна сказать, что не сердишься на меня. И что все будет как раньше. И что мы опять сможем все-все рассказывать друг другу. Ты прекрасно с ним поладишь. Я знаю. Мы найдем тебе кавалера. И будем все вместе ходить повсюду. И все прочее. Что ты об этом думаешь? Это ж с ума сойти как здорово, правда? Вот посмотришь, я все начну сначала. Но прежде ты должна сказать, что не сердишься. Я больше не буду напиваться. Ты же знаешь. Все прочее тоже. Это ведь оно виновато. Я бы этого никогда не сделала. Будь все иначе. Ведь правда. Ты должна мне поверить. Хелена. Ты по правде должна мне поверить". Хелена сидела. Попыталась высвободить руки. Пупсик крепко их сжимала. Она должна сказать, что все в порядке. Пупсик пристально глядела Хелене в глаза. Крепко держала ее за руки. Железной хваткой. В телесериале он бы вошел сейчас в дверь. Или же нет? — мелькнуло у Хелены в голове. Имеет ли Пупсик в виду Хенрика? Или еще кого? Отчего бы не спросить. "Послушай. Констанца", — начала Хелена. "Пожалуйста! — повторяла Пупсик. — Пожалуйста!" Все сильнее сжимала Хеленины руки. Умоляюще. Тонкое стекло дешевого бокала, в котором подавалось вино, треснуло. Осколки вонзились Хелене в ладони и пальцы. Уцелели лишь скрещенные концы пальцев. Хелена прошептала: "Пупсик, пусти меня". — "Пожалуйста!" — чуть не кричала Пупсик. Хелена произнесла: "Ну разумеется. А теперь пусти меня". Она оттолкнула Пупсика. Держала руки над столом. Кровь, осколки и пролитое вино. Кровь капает. Вино потекло на пол. Кровь потекла сильнее. Пупсик закричала. Хелена ничего не чувствовала. Начала вытаскивать из кожи тонкие осколки стекла. Методично. Сначала правой рукой из левой. Потом левой — из правой. У столика остановился официант. Пупсик вскочила и дико глядела на стол. Подошли другие посетители. Хелена услышала, как спрашивают, нет ли тут врача. Хелена взяла у официанта салфетку. Нет ли у него еще? Тот поспешно принес вторую. Хелена обернула салфетками руки. Кровь пошла по-настоящему. Яркая. Хелена встала. Перекинула через плечо сумочку. Пошла из кафе. Руки обернуты салфетками. По Бекерштрассе к Иезуитенкирхе. Хаймович шел от "Теленка" в сторону "Старой Вены". Снова поздоровался с ней. Оглушительно. Пупсик стояла перед "Старой Веной". Она крикнула: "Хелена". Потом еще и еще. Хелена шла прочь. Крики Пупсика она слышала до Академии наук. Шла Хелена автоматически. Вести машину было трудно. Она могла удерживать руль лишь самыми кончиками пальцев. Салфетки все время разматывались, и кровь закапала всю машину. Хелена ехала на второй передаче, поскольку переключить передачу было невозможно. Доползла так до дому. Выключила телефон. Сорвала со стены домофон. Повисли обнаженные провода. Зато никто не сможет позвонить. Хелена залила руки дезинфицирующим средством. Боль — невыносимая. Режущая и дергающая. Хелена не узнавала своих рук. С трудом перебинтовала их. Проснулась Барбара. Подкралась к приоткрытой двери ванной. Заглянула. Хелена попросила ее помочь. Барбара ее забинтовала как следует. У нее это очень хорошо получилось. По Хелениным подсказкам. Но она побелела. Хелена попросила помочь ей раздеться. Девочка ни о чем не спрашивала. Она расстегивала молнии. Пуговицы. Осторожно стягивала с рук рукава. Помогла Хелене надеть ночную рубашку. Барбара принесла аспирин и воду. Хелена с удовольствием выпила бы чего-нибудь крепкого. Но в доме ничего больше не было. Теперь Барбаре пора в постель. И большое спасибо за помощь. Она не знала бы, что делать. Без нее, сказала Хелена. Но Катарине нужно рассказать обо всем очень осторожно. Она так легко пугается. Барбара укрыла Хелену. Хелена положила руки ладонями вверх на подушку. Рядом с головой. Как младенец. Руки вверх.


В ближайшие дни Хелена ничего не могла. Она вся была одни безумно болящие руки. Плакала по всякому поводу. Чаще всего, когда слышала, как девочки обсуждают, что еще нужно сделать. Для нее.


Левая рука никак не хотела заживать. Хелене пришлось пойти к врачу. Он направил ее в хирургическое отделение Центральной больницы. Качая головой. Врач в клинике тоже качал головой. Отчего она не обратилась к ним раньше. Хелена ничего не ответила. Не рассказывать же врачу, что Гуллу в романе для девочек "Гулла в усадьбе" всегда лечил угольщик. А для нее угольщика не нашлось. Хелена попыталась объяснить врачу, как все получилось. Тот говорил что-то о мускулах ладони. Извлек оставшиеся осколки. Онемение безымянного пальца. Оно, вероятно, пройдет. Это решится позже. Вообще-то такие травмы вылечиваются лишь при немедленном обращении к врачу. Хелене дали больничный. Но она все равно поехала на службу. Были назначены съемки для упаковок с магнитными аппликаторами. Организованные Хеленой. Все вернулись из отпусков. Надольный провел свой отпуск на сафари. Он был в отличном настроении. До обеда выпили шампанского.


Снимки делали в ателье одного фотографа в Хитцинге. Очень знаменитого. Он был женат на бывшей модели. Она сделает обнаженной натуре макияж. Что в данном случае означало: девушку с ног до головы покроют золотой краской. Потом у фотографа будет полчаса на съемку. Потому что дольше держать краску на коже нельзя. Можно задохнуться. Это Надольный повторял все время. Поднимая свой бокал с шампанским. Модель нашел фотограф. А рекомендовал ее некий кинорежиссер. Модель звали Карин. Об ее объемах Хелена знала все. И о ее чувствительности. Необходима полная тишина. В студии. Об этом придется позаботиться Хелене. Она не хотела ехать на съемки. Руки все еще забинтованы. Левая — толсто. Из повязки торчат лишь кончики пальцев. Правая почти вся заклеена пластырем. Надольный попросил ее поехать. Ради настроения. От нее исходит нужное настроение. Серьезное. Хелена поехала в ателье. Прибыла вовремя. В десять утра. Нашла место для машины прямо перед домом. Калитка открыта. Она подошла к дому. Стрелка на латунной табличке указывала в сторону ателье. Хелена пошла в указанном направлении. Двери она там не нашла. Пошла дальше. У дома была бетонная пристройка. Хелена пошла вдоль бетонной стены. Завернула за угол и оказалась перед большой двустворчатой стеклянной дверью. Остановилась в нерешительности. Хелена заглянула через дверь в помещение. Внутри стояла женщина. Голая. Опираясь о гримерный столик. Она глядела в зеркало. За спиной у нее стоял мужчина. Глядел в зеркало через ее плечо. Молодая женщина отвернулась. В сторону. Мужчина что-то сказал. Из брюк торчал его пенис. Женщина рассмеялась и убежала в заднюю комнату. Мужчина пошел за ней. Взял в руку свой напрягшийся пенис и показал его женщине. Наверное, сказал: "Сделай же что-нибудь". Хелена не слышала ни звука. Вернулась. Села в машину и доехала до угла. Посидела в машине. Может, она перепутала время? Или день? Хелена вышла и направилась к телефонной будке. Позвонила на работу. Съемки перенесли на два часа. Разве она не знает? Фрау Шпрехер изобразила недоумение. Да. Время передвинули. Потому что на модели было белье, от которого остались следы. Теперь надо ждать, пока они не исчезнут. А на это требуется время. Голос фрау Шпрехер был довольным. Итак. Все состоится в двенадцать. Хелена зашла в кафе "Доммайер". Увиденная сцена ее не возбудила. Она вспоминала, как мужчина протягивает женщине свой напрягшийся пенис. Она должна что-то делать, так он, наверное, говорил. Это она во всем виновата. Она и должна все исправить. Так он выглядел. Обиженно и обвиняюще. Судя по тому, как он направился вслед за женщиной, он был уверен, что все получит. Это такая игра. Хелена попыталась представить себя на месте женщины. Не получилось. Ничего в ней не отзывалось на такие фантазии. Хелена сидела в кафе. Она больше не тосковала. Даже по этому. Как печально. Сломалась, подумала она. Наконец ты сломалась.


К одиннадцати все уже собрались. Распахнута дверь. В первый раз Хелена ее не заметила. Вниз вели ступени. В ателье был сооружен подиум. На подиум направлены прожектора. Ателье — глубоко под землей. Так Хелене показалось. Надольный и Нестлер стояли рядом с фотографом. Курить им запрещается. Об этом было написано крупными буквами. Надольный и Нестлер спросили фотографа, нельзя ли сделать исключение. Переминались с ноги на ногу. Поправляли галстуки. Два ассистента устанавливали свет. Лазили по мостику наверху. По державшим подиум конструкциям. Фотограф выкрикивал указания. Надольный и Нестлер тихо переговаривались. Как у зубного врача. В приемной. Фотографом оказался тот мужчина за стеклянной дверью. Он снова и снова повторял Надольному: "И давайте потише. Мы тут работаем". А Надольный кивал. Поспешно. Через полчаса на балкон вышла женщина. Крикнула: "Мы уже идем". Фотограф подошел к камере. Сверху появилась модель. Без одежды. Без освещения золотая краска казалась грязью. Она шла за женщиной, которая оповестила об их прибытии. Женщины поссорились. Старшая шла с укоризненно-презрительным видом. Но она победила. Откинула плечи и выставила подбородок. Шла быстро. Модель шла упрямо. Не поднимая глаз. Будто крадучись. Скорее не шла, а скользила. Спустилась вниз и забралась на подиум. Ни на кого не глядя. Мужчины глазели на нее. Она встала на свет. Подняла руки. Чуть выставила одну ногу. Она была красива. Она была женщиной за стеклянной дверью. Фотограф распоряжался. Изменить свет. Модель Карин должна поднять голову. Так. Как будто она смотрит на солнце. Или еще что-нибудь красивое. Надольный нерешительно спросил, не могла бы она улыбнуться. Слегка. Восхищенно. За это ей не платят, крикнула молодая женщина. И пусть фотограф поторопится. Она не хочет умереть. Из-за пары паршивых фотографий. Хелена видела, как уставился на девушку Нестлер. Он стоял, сложив руки за спиной. Покачивался. С носков на пятки. У Хелены болели руки. Левую руку несильно дергало. Хотелось уйти. Фотограф снимал девушку со спины. Снова распорядился поправить один из прожекторов. Девушка уронила руки. Она больше не может. Сколько времени. Прошло только двадцать пять минут, сказал фотограф. И пусть она не ломается. Час можно выдержать спокойно. С краской на коже. Хелену пугало одно представление о полностью залепленной коже. От этой мысли она начала задыхаться. В ателье душно. Жара. Темно. Хотелось уйти. Карин еще раз простерла руки к небу и выставила правое бедро. Фотоаппарат жужжал и щелкал. Модель схватилась за голову. Хелена услышала, как фотограф шепчет: "Дура истеричная". Фотоаппарат снова зажужжал. Потом фотограф сказал: кажется, получилось то, что нужно. Карин может отправляться в душ. Девушка спустилась с подиума. Прошла мимо Нестлера и Надольного. Они попытались ей улыбнуться. Смущенно. Карин злобно смотрела прямо перед собой. Поднялась на балкон. И исчезла. Другая женщина последовала за ней. Хелена тоже вышла. Хотелось на улицу. На ручку тяжелой стальной двери ей пришлось нажимать локтем. Ладони болели.


Хелена вернулась в бюро. Надольный и Нестлер опередили ее. Нестлер сидел на черном кожаном диване в кабинете Надольного. Надольный разливал шампанское. Хелене пришлось пройти мимо их открытой двери. Нестлер приветственно поднял бокал. Надольный как раз говорил Нестлеру: "Он так всегда делает. Он ее должен. Перед съемкой. Иначе он не может работать!" На слове "работать" Надольный расхохотался. Прыскал от хохота. Хелена подошла к своему столу. Вернулась закрыть дверь. Села. Откинулась. Левую руку дергало. Хелена оперлась левым локтем о стол и подняла кисть вверх. Дергающая боль перешла в тянущую. Хелена попыталась пошевелить безымянным пальцем. Безуспешно. Пришлось помогать правой рукой. Дальше палец мог сгибаться уже сам и даже изображал приветственный жест Клинтонов. Девочки всегда смеялись над ней. Потому что ей не удавалось воспроизвести это приветствие из сериала "Космический корабль Энтерпрайз". Невозможность владеть пальцем вызывала где-то в животе беспокойство. Надольный распахнул дверь. Готов ли пресс-релиз к пресс-конференции. Он ему нужен. Хелена подала ему папку. Надольный взял ее и ушел. Оставил дверь открытой. Хелена слышала, как он влетел в свою комнату. Захлопнул дверь. Потом — шушуканье. Фрау Шпрехер говорила с кем-то по телефону. Хелена взяла сумочку. Подошла к фрау Шпрехер. Попрощаться. Разговор, судя по всему, затягивался. Хелена подняла левую руку. Скривила губы. Сделала знак, что собирается уходить. Фрау Шпрехер кивнула и махнула ей рукой. Хелена вышла. Нажала на кнопку лифта. Вошла. Поглядела на себя в зеркало на задней стенке кабины. Вышла. На минуту задержалась в маленьком холле. Вечернее солнце заливало улицу. Ни клочка тени. Пахло пылью и зноем. Хелена толкнула дверь. Не придержав ее. Машину она оставила слева. У конторы государственного страхового общества. Хелена достала из сумочки темные очки. Больше делать нечего. В этой конторе. Хелена удивилась, сколь мало напугала ее эта мысль. Хелена ехала домой. Управлять машиной было все еще трудно. Переключая скорость, она могла придерживать руль только большим и указательным пальцами левой руки.


Дочек Хелена застала за чтением. Они разогрели себе обед. Хелена приготовила все заранее. В эти дни они ограничивались макаронами с разными соусами. Ведь Хелена не могла ничего резать. Писем не было. Почты стало немного. А для Грегора — совершенно ничего. Даже выписок из счетов. Стало быть, женщина из Кредитанштальта на Шоттенгассе знала его адрес. Приглашения делались все более редкими. После лета почти перестали приходить. На столике в прихожей лежало одно. Некая фирма "Дела домашние" приглашала в ресторан "Штирия" на исключительно интересный доклад "Лучшие дары природы на службе вашего здоровья". В подарок слушателям обещали набор кухонных ножей с волнистым лезвием и ручкой повышенной безопасности, да к тому же еще зеркальце с подсветкой, батарейками и чехлом. И приводите с собой друзей. Хелена спросила девочек, не хочется ли им погулять. Она только выпьет кофе. Очень хочется за город. На Длинную дорогу. Или еще куда-нибудь. Дочки согласились. Но при условии, что они зайдут на площадку для игр. Хелена отвечала утвердительно и отправилась варить кофе. А девочки пусть-ка пока обуются. И прихватят куртки. К вечеру похолодает. Катарина принесла Хелене на кухню "Курир". Его передала бабушка. Она отметила то, что может ее заинтересовать. Хелена присела к столу с чашкой кофе и перелистывала газету. Заметка была обведена синей шариковой ручкой. На полях свекровь поставила к тому же большой восклицательный знак. И подчеркнула имя Пупсика. Хелена удивилась. Откуда оно известно старухе? Пупсик. Констанца Шторнтберг умерла. Найдена мертвой. В своей квартире в четвертом районе. Смерть, вероятно, наступила несколькими днями ранее. Полицию известили жильцы. Причина смерти устанавливается. Маленькая заметка. Один абзац. На странице местных новостей. Хелена вырвала страницу из "Курир" и сложила ее. Положила ее в "Человек, который был четвергом" Честертона и поставила книгу на одну из пустых полок книжного шкафа. Девочкам не нужно такого читать. Она сама скажет им. Когда-нибудь. Девочки возились в прихожей. Хелена переобулась. Потом они поехали.


Хелена оставила дочек на площадке для игр. Пошла вперед. Пусть догоняют. Площадка была под огромной липой в центре квартала. Хелена прошла по Келлергассе на Длинную дорогу. На первом холме. Прямо у начала дороги повесили новое изображение Пресвятой Девы. Прежде за стеклом висела репродукция с иконы Девы Марии. Теперь же — изображение Богоматери Фатимской. Новое и блестящее. У каменного цоколя цвели астры. Поля сжаты. Овощи убраны. На некоторых полях еще не скошен клевер. Земля жирно поблескивала. Направо холмы поднимались к небу. Налево они были пологими. Деревья в перелесках еще не изменили цвета. Но солнце светило уже по-осеннему. Ясно. Прозрачно. Все казалось совсем близким. Хелена пошла вниз по склону. Придерживая правой рукой левую. Держала левую руку на весу. На уровне груди. Шла медленно. Дошла до развилки, докуда всегда доходила. Когда была одна. Откуда не видно никаких дорог и никаких опор электропередач. Повернула и пошла обратно. Если бы она не выключила телефон. Позвонила бы Пупсик? А она поехала бы к ней? И тогда Пупсик осталась бы в живых? А Софи? Что теперь будет с Софи. Софи она тоже никогда больше не увидит. Девочки по-прежнему играли на площадке. Хелена окликнула их. Им хотелось побыть еще. Хелена настаивала на том, чтоб ехать. Они поупирались и пришли наконец. Хелена доехала с ними до чешской границы. Болели руки. Но Хелене хотелось простора вокруг. И неба. При мысли о сидении дома делалось тяжело на сердце. И страшно. Потом пришлось ехать домой. Девочки еще не сделали уроки. Но они могут и не ходить в школу. Завтра. Предложила Хелена. Но дочери отказались. Тогда придется много переписывать. А это слишком нудно, так они сказали.


До поздней ночи Хелена сидела в гостиной. Все доставала из книги газетную страницу и перечитывала ее. Думала, кому бы позвонить. Чтобы узнать подробности. И надо ли звонить. Не включала телефон. Глубоко за полночь Хелена отправилась на кухню. Вытащила из шкафа большой таз для варки варенья. Налила воды и поставила его на огонь. Раньше Хелена варила варенье. Грегор любил его. Потом перестал есть сладкое. И все варенье осталось. Хелена варенья не любила. Было еще две банки вишневого такого же возраста, как Барбара. Таз — большой. Закипела вода не скоро. Хелена не сполоснула его. На поверхности плавали пыль и паутина. Когда вода закипела ключом, Хелена принесла все компактдиски, кассеты и долгоиграющие пластинки. Бросила их в кипящую воду. Так им наверняка конец. Пластинки она разломала. Кассеты размотала. Диски пошвыряла. И смотрела на воду. Как вскипают фонтаны между серебристых дисков. Как извиваются ленты. Как меняет цвет вода. Как она начинает дурно пахнуть. Тогда она выключила газ. Слила воду и поставила таз обратно на плиту. Остывать. Накрыла его посудным полотенцем. Где-то должна быть крышка. Но она слишком устала, чтобы искать ее. Хелена вернулась в гостиную. Походила по комнате. Поглядела в окно. Прилегла на кровать. Бросилась на диван. Посидела в креслах. Налила себе ванну. Выпустила воду. Все неправильно. Хелена поискала валиум доктора Штадльмана. Не нашла. Плакать она тоже больше не могла. Кричать. Кричать она могла бы. Но девочки. Переставая всхлипывать, переводя дух, она стояла неподвижно. Или прислонялась к стене. До нее никак не доходило, что это и есть жизнь. И зная одновременно, что легко отделалась. Что ужас может быть куда большим. Как одинока была, должно быть, Пупсик. Хелена согнулась, чтобы вытерпеть боль в груди.


Утром Хелена поставила таз со сварившимися дисками, кассетами и пластинками обратно в шкаф. Нашла крышку. Все диски, кассеты и пластинки были Грегора. Захочет свою музыку обратно — так получит. Вареную. Грегор слушал в основном оперу. К утру в тазу образовалась отвратительная бугристая масса. Из которой торчали диски. И скрутившиеся пленки. Хелена приготовила дочкам завтрак. Проводила их в школу и легла в постель. Когда она проснулась, был уже почти полдень. Она позвонила на работу. Попросила Надольного. Фрау Шпрехер хотелось поболтать. Как она себя чувствует. Хелена попросила ее поторопиться. С возмущенным: "Вас фрау Гебхард" — та передала трубку Надольному. Она извинится перед фрау Шпрехер. В другой раз. Хелена сказала Надольному, что на службу больше не придет. Не мог бы он ее уволить. Из-за пособия по безработице. Надольный немедленно выразил готовность сделать это. Если ей угодно. Разумеется. Надольный говорил очень предупредительно. В комнате явно был кто-то, перед кем он хотел хорошо выглядеть. Действительно ли Хелена все обдумала как следует? "Да", — отвечала Хелена. Да. Именно так. Она все очень серьезно обдумала. Потом она позвонила доктору Лойблю. В конторе ответили, что его нет на месте. Пусть тогда он перезвонит. Как можно скорее. Это срочно.


Сесть Хелене удалось не сразу. Она стояла у дверей. Прислонившись к косяку. Достала газету и стала читать. Когда Хелене нужно было в Службу занятости на Хербстштрассе, она сперва заезжала на вокзал Франца Иосифа и покупала газеты. "Нойе Цюрхер". "Гардиан". Потом подавала в окошко с буквами "Ф — И" свои документы и читала газеты. Приходили люди. Уходили. Бегали дети. Плакал младенец. Другой спал. Через полчаса освободилось место. Хелена села. Снова принялась читать. Главная тема во всех газетах — объединение Германии. Хелена опустила газету. Сложила ее. Глядела по сторонам. Что делается в коридоре. Что — на площадке. У дверей лифта переминались курильщики. Поспешно затягивались. Тушили сигареты и возвращались на свои места. Люди входили в кабинеты. Очередь росла. Вытаскивали номера. Ждали. Некоторые выходили на улицу. Ожидание никогда не затягивалось. Хелене сказали, что ей следует окончить какие-нибудь курсы. Компьютерные. Бухгалтерские. Что-либо в этом роде. Иначе работу ей не подобрать. Хелена подняла голову. Имена объявляли по громкоговорителю. И бывало уже так, что она пропускала себя. Сначала она кончит компьютерные курсы. Суд обязал Грегора выплатить все, что он должен, и платить алименты. Нужно только взыскать с него эти деньги. Доктор Лойбль не думает, что дело дойдет до извещения работодателя и ареста доходов. Стало быть, деньги скоро будут. Хелена прислонилась головой к стене. Сначала — компьютерные курсы. А там и Рождество. А потом. На будущий год дела пойдут лучше. Позвали Хелену.

Загрузка...