Собор без крестов

Глава 1

Чернов-Постников Остап Харитонович — особо опасный рецидивист, вор-медвежатник, пахан по кличке Лапа — к старости достиг всего того, что хотел в жизни. Лапа, являясь совладельцем крупного промышленного предприятия, получая по своим акциям солидные дивиденды, потерял интерес и вкус к накоплению капитала, а поэтому устранился от управления производством и решил оставшиеся годы жизни потратить в свое удовольствие. Вместе с преданной ему сожительницей Марией Ильиничной он, покинув рабочий поселок, переехал жить в Геленджик, где купил себе за один миллион двухэтажный шикарный особняк с полуподвальными помещениями. Это была своего рода гостиница в миниатюре. Ему повезло, что сделка была совершена до прихода к власти демократов. Теперь его домовладение по рыночным ценам обошлось бы ему не менее чем в пять — десять миллионов «деревянных» рублей.

Поддавшись на уговоры Марии Ильиничны, Лапа согласился выделить первый этаж своего дома под сдачу квартирантам, но ее поползновения в этом плане на второй этаж категорически пресек, так как берег эти апартаменты для своих гостей, которые приезжали к нему со всей России, стран СНГ без предупреждения, ставя его перед свершившимся фактом.

Медвежатник почти полностью отошел от преступной деятельности не потому, что стал неуверен в своем мастерстве, а потому, что не было достойного его внимания объекта. На мелочи, на два-три миллиона «деревянных» рублей, он не желал рисковать, предпочитая беспечно коротать свое свободное время то за просмотром видеофильмов по своему «Сонику», то посещая концерты знаменитых эстрадных певцов, то загорая на море с удочкой в руках.

Лапа был еще здоровым и подвижным стариком. Жизнь, происходящая вокруг, никак не устраивала медвежатника, и он был ею больше чем недоволен. Его не устраивала действительность, когда сопливый юнец из хулиганов, проходя мимо, не считал нужным остановить свой почтительный взгляд на нем, не видя в нем достойный для себя объект внимания. Лапе больше нравилось окунаться в воспоминания сорокапятидесятилетней давности, когда он был бесшабашным, пробивным, удачливым вором, прошедшим не только войну с немцами, но и с ворами, о торжестве своей воли в преступной среде, росте авторитета, избрании в лагере для особо опасных рецидивистов паханом, вором в законе.

Особенно приятно ему было вспомнить о своем ученике, теперь уже матером медвежатнике и тоже воре в законе Гончарове-Шмакове Викторе Степановиче по кличке Лесник, который сам оказался в «работе» более удачливым, чем он сам. Сейчас Лесник уже имел в Западной Европе вклад на три миллиона долларов, кроме этого, примерно на такую же сумму у него был капитал и в России. Несмотря на толпу лет, прошедшую со дня их знакомства, близкие, дружественные отношения между ними не прерывались, и мнение Лапы для Лесника оставалось на настоящее время важным, и он к нему прислушивался, а если не находил выхода в возникшей проблеме, то обращался к Лапе за помощью, зная, что тот всегда ему поможет, так как любил его, как сына.

Лапа не сожалел, что все свои богатства завещал детям Лесника, так как в лице его детей видел свое продолжение.

Из-за удачного географического расположения Геленджика у Лапы недостатка в гостях не было. Он к ним привык, как месяц к дням недели, а поэтому принимал как неизбежное, спокойно, но только появление ближайшего окружения семьи Гончарова-Шмакова оживляло, будоражило и радовало его. Таким радостным событием был для Лапы приезд в гости Иллариона Константиновича Перепелкина, тестя Лесника, фронтового товарища, с которым воевал в штрафбате, вместе рискуя и проливая кровь, имевшего, как и все зеки того времени, кличку Борода. Последний приехал к нему в гости вместе со своей сожительницей Полиной Геннадиевной Жильцовой.

Гости к Лапе приехали в августе, когда летний сезон на берегу Черного моря был в самом разгаре. Борода и Полина Геннадиевна в течение нескольких дней утомили на море своих гостеприимных хозяев, которые его воспринимали, как верблюд песчаный ландшафт, поэтому Лапа и Мария Ильинична быстро сдались и позволили гостям самим без них принимать морские, солнечные и песочные ванны, и только вечером, встречаясь в доме, хозяева и гости могли общаться между собой.

У женщин был свой разговор, тема которого мужчин не интересовала, точно так же женщинам неинтересно было слушать, о чем говорят их сожители. Поэтому постоянно после общего ужина мужчины уединялись на веранде, где, вдыхая влажный морской воздух, не спеша вели непринужденную беседу за бутылкой легкого сухого вина.

В один такой августовский вечер между ними состоялся следующий разговор:

— Тебя, меня и многие тысячи нам подобных воры назвали суками за то, что мы не пожелали сидеть с ними у «хозяина», а согласились идти воевать с немцами, взяли оружие и пошли на фронт. Вспомни, в какие только мы не попадали переплеты, что нам пришлось на себе испытать, какое к нам было отношение и обращение со стороны начальства и скольких нас унесла «косая»? Помню, в отряде было перед боем восемь тысяч человек, а после боя едва «наскреблась» вместе с легкоранеными одна тысяча. А сколько было таких боев, пока война кончилась? Не мне тебе говорить, а потому на нашей участи тех лет я не буду останавливаться. Я хочу тебя спросить о другом. Нарушили мы тогда воровской закон или нет? — наступательно, как у своего противника, спросил у Лапы Борода.

— В том, что мы тогда нарушили воровской закон, спора нет, — не спеша начал говорить Лапа. — Если мы воры, то мы должны быть вне политики, и оружие не имели права брать в руки и применять его против немцев.

Как видишь, мы нарушили воровские принципы. Воровской закон вырабатывался веками, но, как и у «хозяина», наш закон тоже не может угнаться за временем и шагать с ним в ногу. Если его не совершенствовать, то он станет балластом и будет мешать нашей жизни.

— Выходит, мы обновили воровской закон? — удовлетворенно заметил Борода.

— А ты как думал! — убежденно заверил его Лапа. — Из-за дурных принципов воров: не работать, не воевать и других — красношапочники столько их выявили и пустили в распыл, что дух замирает, а воры, не видя в нас своих спасителей, еще и воевали с нами.

— Действительно! — задумчиво пробурчал Борода. — Сколько законников пришлось нам уложить в «деревянные бушлаты», — с сожалением заметил он.

— Воры тоже нашего брата немало отправили к праотцам, — задумчиво напомнил ему Лапа. — Взяли бы тогда воры и суки полюбовно договорились по всем позициям без поножовщины и погромов, — посоветовал он запоздало своим злейшим и непримиримым врагам.

— Куда там, чтобы вор снизошел сесть за стол переговоров со своим злейшим врагом, опуститься до такого унижения, лучше быть зарезанным, как баран, — язвительно возразил Борода.

— Да, некоторые ночные схватки доходили до сотни трупов, не считая раненых, на проволоку лезли, но нам так и не покорились, — напомнил Бороде Лапа.

— Вот и поплатились жмурики, — беззлобно, как о своих друзьях, произнес Борода.

— Раньше в колонии до тридцати и более тысяч содержалось зеков. Как прибывает этап, так и начинается выяснение отношений: кого с этапом прибыло больше — сук или воров. Если воров, то они гоняют и режут сук, если наоборот, то мы устраиваем им бойню, — вспомнив беспокойное время, вздохнул Лапа.

— А красношапочники под шумок с помощью сексотов вырезали злостных нарушителей режима, — напомнил ему Борода.

— И такое было, — согласился с ним Лапа.

Нахлынувшие воспоминания не оставили их равнодушными к прошлому. Они выпили по фужеру вина. Не спеша закусили ягодами, фруктами.

— Вообще воры тогда в отношении нас здорово просчитались. Как-никак мы прошли через жерло войны, насобачились и резать, и убивать, да и сочувствующих нам среди зеков было более чем достаточно. Мало у кого из них фашисты не сократили семью, а уж о покалеченных, пропавших без вести в их семьях и говорить не приходится, — продолжил воспоминания Лапа.

— Бывшие фронтовики, не являющиеся ворами, нам тоже хорошую поддержку сделали, — напомнил ему Борода.

— Конечно! — согласился с ним Лапа. — А вообще-то, Илларион Константинович, давай закончим воспоминания и поговорим о Леснике. Как у него сейчас обстоят дела? Я его уже месяца два не видел.

— У него все о’кей! — беспечно бросил Борода, оживляясь, довольный, что наконец они переключились в разговоре на более интересную тему.

— В мохнатые зембеля давно руку не запускал? — поинтересовался Лапа.

Борода, оглядевшись по сторонам и убедившись, что их никто не подслушивает, все равно, понизив голос до шепота, заговорщицки сообщил Лапе:

— Лесник с Альбиной сейчас значится находящимся на своей вилле в Америке. Ты же знаешь, что он имеет двойное гражданство: российское и штатовское.

— Чтобы беспрепятственно мотаться туда и обратно, — догадливо заметил Лапа.

— Само собой разумеется! — согласился с ним Борода.

— Как же американцы пошли так легко на предоставление ему двойного гражданства? — поинтересовался у него Лапа.

— Когда будешь иметь на счете три миллиона долларов, то и у тебя с американским гражданством проблемы не будет, — заверил Лапу с улыбкой Борода.

— Так что он там делает? Мне не верится, что он туда поехал подышать свежим воздухом и отдохнуть. У нас отдых не хуже ихнего.

— Правильно ты мыслишь, — согласился с ним Борода. — Его поездка в Америку — ширма, за которой провернутое нами махровое дело.

— Ты не тяни резину, а быстрее выкладывай, — не вытерпев затяжки, потребовал у Бороды Лапа.

— Короче, он по подложному американскому паспорту возвратился назад. В столице он грабанул один коммерческий банк и втихаря смылся опять к себе в Америку. Теперь ожидаю всем семейством его возвращения с «отдыха», но только официально.

— Стоило ли ему из-за этого дела городить такой сложный забор?

— Стоило! — заверил его Борода, показав ему разжатых четыре пальца, гордо прокомментировав: — Между прочим, с семью нулями.

— Тогда молодец! — восхищенно похвалил за глаза Лесника Лапа.

— Мне пришлось немало повозиться, пристраивая такую кучу бабок в дело, чтобы не пропали и не упали в цене, — хитро скривив физиономию, а потом улыбнувшись, поведал сокровенное Борода.

— Как вы узнали, что такая куча наличных денег хранится в банке?

— Это долгая история. Если вкратце, то двумя словами можно сказать так: его племянник, здоровенный бык, между прочим, служил в морской пехоте, закрутил с одной вертихвосткой, работающей в этом банке, любовь. Эта «сорока» часто делилась с ним своими новостями по работе. Какой промышленник или фермер берет в банке ссуды или кладет на свой счет наличные деньги, но это нас сильно не интересовало. Нас заинтересовало то, что руководство коммерческого банка, получая безналичный кредит, постоянно переводит его в наличность за тридцать пять процентов годовых, кроме этого, отдает в «рост» из расчета один процент дивиденда в день. Узнав о таком факте, мы не могли не воспользоваться такой благоприятной возможностью. Правда, пришлось нам воспользоваться помощью Душмана и его дружков, — довольный произведенным эффектом, пояснил Борода.

После затянувшейся паузы Лапа посоветовал Бороде:

— Вашему племяннику надо под благовидным предлогом расстаться с болтливой «пташкой».

— Уже расстался, — успокоил его Борода.

— Надо было расставание провести чисто, чтобы «птаха» не затаила на вашего племянника злобу, — поучающе заметил Лапа.

— Мы так и сделали, — довольный собой, своей идеей, заверил его Борода. — Наш родич пошел с ней в одну компанию, как надо накачал ее спиртным, попросил своего дружка соблазнить пьяную «сороку». Она клюнула на приманку. Наш родич устроил ей сцену ревности с обидой, возмущением и последующим вынужденным расставанием с ней. Так что пускай «сорока» сама на себя обижается, что из-за слабого своего передка потеряла такого парня.

— Молодцы! Неплохо сыграли в поддавки. — Подумав, Лапа поинтересовался: — А как насчет вашего племянника? Он не наследит?

— Парень в такой среде рос, что учить его где и как себя вести, держать рот за зубами не надо, — сообщил Борода Лапе. — Виктор как-то заикался мне, что не мешало бы парню передать свои знания, но, как всегда, у него на это дело не хватило времени.

Выслушав Бороду, Лапа, выкурив сигарету, задумчиво произнес:

— Если вы с Лесником уже насытились, то почему же ему и не передать свои знания?

— Я тоже так думаю. Вот почему сейчас и советуюсь с тобой в отношении его, — наконец-то признался Борода, давая понять Лапе, что приехал к нему не только отдыхать, но и решить насущные проблемы.

— Своих внуков ты не думаешь обучить нашему ремеслу? — улыбнувшись, пошутил Лапа.

— На их век, век их детей наших бабок хватит, так зачем нам рисковать и подвергать детей опасности? — резонно возразил Борода, не склонный шутить на такую тему.

— Я думаю, племянник Виктора так не рассуждает? — поинтересовался Лапа.

— Ему выбирать не приходится. Парень любит одеваться в импорт, а где у матери на такие покупки бабки, если живет с алкашом и хулиганом? Поэтому парню ловить нечего и надо рисковать, тем более что имеет к этому охоту.

— Разве он знает, что его дядя — медвежатник?

— Шила в мешке не утаишь. Его мать, сестра Виктора, живет в доме, который купил и подарил ей брат. Она и посвятила своего сыночка.

— Мне-то что. Моя хата с краю, но нежелательно подвергать Виктора опасности из-за родича.

— Ты думаешь, я за него не пекусь, а хочу, чтобы дочка жила одна, без мужа? — заметил Борода с обидой в голосе.

— Не то шпрехаешь, кореш. Я только предостерегаю и предупреждаю, так как Виктор для меня больше, чем родня, — напомнил ему Лапа, — чтобы потом у нас с тобой разговора не было на эту тему и не пришлось охать и ахать.

Борода, налив Лапе и себе виноградного вина, чокнувшись своим фужером о фужер Лапы, молча выпил.

Проследив, как Лапа опорожнил свой фужер, Борода после долгого молчания, обняв Лапу за плечи, что делал впервые за долгие годы своего знакомства с ним, проникновенно произнес:

— Мы с тобой жили его заботами и, наверное, с ними умрем.

Такой подход Бороды к его ученику вполне устраивал Лапу, а поэтому, тоже обняв Бороду, кивая головой, произнес:

— И никуда нам от этого не деться.

— А я и не хочу жить без таких хлопот, — храбро бросил свое заявление Лапе Борода.

— Да и я тоже такого мнения, — признался Лапа, не спеша пощипывая гроздь винограда, выбирая самые крупные ягоды и бросая их себе в рот.

— Послушай, Остап Харитонович, а почему бы тебе не поехать в гости к своему корешу Молоху в Америку?

Перед смертью посмотришь, как живут богатые люди, как они проводят свое свободное время? — встрепенувшись, поинтересовался у Лапы Борода.

— Ты думаешь, что я против такого турне? Отнюдь, я жду официального приглашения от Молоха, которого пока не получил.

— Я скажу Виктору, чтобы он там пошурудил Молоха и напомнил ему о тебе.

— Молох и без вашего напоминания помнит обо мне, но он — очень осторожная устрица. Если он приглашения пока не шлет, то, по-видимому, на то есть причина, и он осторожничает…

Они еще долго беседовали между собой, не торопясь идти спать, так как знали, что завтра им не надо будет спешить на работу, рано вставать, а будут они спать столько, сколько пожелают, после все равно останется много свободного времени и опять придется думать, куда его девать.

Глава 2

Золтан Кройнер, находясь в своем служебном кабинете, сидя в глубоком кресле, углубившись в размышления, анализируя проделанную работу по находящимся у него в производстве уголовным делам, был недоволен результатами своей работы. Являясь практиком с солидным стажем работы, он был вынужден констатировать, что по факту ограбления миссис Кэрол преступление осталось нераскрытым и ближайшей перспективы на его раскрытие не предвидится. Миссис Кэрол была богатой миллионершей, лишившейся в результате преступления всех своих драгоценностей. С таким фактом она не могла смириться. Она давила на его начальство, требовала не только того, чтобы инспектор ФБР Золтан Кройнер работал по раскрытию интересующего ее преступления, но чтобы был виден результат его работы, чтобы драгоценности были возвращены ей. Фактический результат был противоположный ее желанию, а поэтому ни о каком продвижении по службе на ближайшие месяцы ему нечего было и рассчитывать, тогда как уже четыре года он работает в занимаемой должности и по всем основаниям его время для служебного роста пришло. Его коллега Роберт Штейн, пришедший позже его в отдел, уже стал старшим инспектором, тогда как по стажу работы в отделе это звание должно быть присвоено ему.

Размышления Кройнера прервал неожиданный телефонный звонок, который его слегка напугал, что, безусловно, еще в большей степени испортило и без того плохое его настроение. Приложив недовольно телефонную трубку к уху, он бросил:

— Слушаю!

По голосу, раздавшемуся из трубки, он узнал говорившего. Им оказался его специальный агент Виктор Крошт. Последний сообщил ему, что интересующий его мистер Гончаров-Шмаков вместе со своей женой в настоящее время находится в своей загородной вилле под Нью-Йорком.

— Когда они туда прибыли? — с пробуждающимся интересом спросил он у агента.

— Не знаю! — удивил его своей нерасторопностью агент. — Его с женой я только что обнаружил дома и сразу же позвонил вам. Такое было ваше указание.

Кройнер вспомнил, что он действительно приказывал Крошту так действовать. От исполнительного специального агента сейчас ему новой информации о Гончарове-Шмакове нельзя было требовать, так как он ее еще не получил. Поблагодарив своего агента за его сообщение, Кройнер положил трубку. Довольно потерев ладони рук о стол, Кройнер решил немедленно проверить на Гончарове-Шмакове одну из своих рабочих версий его причастности к преступлению. По этой версии не исключалось, что деньги и драгоценности у миссис Кэрол мог похитить русский промышленник Гончаров-Шмаков, который в тот период находился в Нью-Йорке и перечислил крупную сумму денег в Австрийский банк, тогда как до прибытия к ним в страну у Гончарова-Шмакова не было ни таких денег, ни счета в банке. Из МВД России, куда он делал запрос в отношении Гончарова-

Шмакова, к нему поступило ошеломляющее сообщение: так называемый русский промышленник ранее был четырежды судим, в том числе за вскрытие сейфа и похищение из него нескольких килограммов золота.

Сообщали и кличку Гончарова-Шмакова — Сарафан.

Информация была подробной, но частично устаревшей. Теперь у Сарафана была уже другая кличка — Лесник, но, как бы там ни было, Золтан Кройнер, отправляясь на своем «линкольне» на виллу Гончарова-

Шмакова, имел огромную заинтересованность в предстоящей беседе.

Глава 3

Супруги Гончаровы-Шмаковы прилетели в США на виллу не одни. Они прихватили с собой Федора Михайловича Камалетдинова по кличке Цыган, который должен быть телохранителем Альбины во время отсутствия дома Лесника. В разработанной операции Лесника и Бороды Цыгану отводилась второстепенная, но вместе с тем и необходимая роль. Больше всего Лесник нуждался в помощи Молоха, имевшего обширные связи как среди бизнесменов, так и в кругу многих мафиозных групп.

С помощью Молоха Лесник заключил договор на обслуживание его адвокатом Альфредом Скотом. Другой договор Лесник заключил с врачом Буно Почивано на оказание его семье медицинской помощи, если надобность в таковой возникнет. Договоры с указанными специалистами были заключены на тот срок, пока супруги Гончаровы-Шмаковы будут находиться в Штатах.

Каждый из этих специалистов был дока по своей специальности. Они сотрудничали с мафией, которая производила им оплату услуг тем щедрее, чем их услуга была сложнее и противозаконнее. Как Буно Почивано, так и Альфред Скот работали самостоятельно, не знали о существовании друг друга, но действовали в одном плане, лили воду на мельницу Лесника.

С помощью все того же Молоха Лесник достал и выправил себе заграничный паспорт на имя Феликса Ходли, где на фотографии он был изображен с бородой и усами. Грим Леснику тоже обошелся в кругленькую сумму.

Подготовив себе надежный тыл, «Феликс Ходли» выехал в Россию, где у него была хорошая наводка на коммерческий банк, из которого он намеревался похитить солидный куш, если наводка окажется клевой. Лесник отлично помнил, что ранее неоднократно зарекался завязать, не потрошить сейфы и заняться честным бизнесом, но каждый раз, пораскинув мозгами, приходил к выводу, что еще рано завязывать и надо провести хотя бы одно крупное дело. Только теперь, если все сложится хорошо по их плану, он окончательно намеревался завязать и бросить потрошить «лохматых».

Из-за предстоящего ограбления банка, согласно плану, супруги Гончаровы-Шмаковы не стали нанимать прислугу, а поэтому миллионерше Альбине пришлось самой управляться по хозяйству и на кухне. Альбине повезло, что она в медицинском институте изучала английский язык, который в учебе ей давался легко. Она могла читать газеты на английском языке, делать с них переводы, не обращаясь к помощи английского словаря.

В США ей здорово пригодилось знание английского языка. Она не очень быстро, но вполне сносно могла изъясняться с американцами на их родном языке, вызывая восхищение и удивление своими способностями у Цыгана.

Прошло уже четыре дня, как Лесник под чужой фамилией улетел из США в Россию. Размеренная, затворническая жизнь Альбины и Цыгана на вилле ничем и никем не нарушалась. Они уже строили с Цыганом планы, на какой день ожидать возвращения Лесника домой, ориентировочно предполагая, что если не произойдет никакого ЧП, он должен возвратиться или сегодня, или в крайнем случае завтра.

В половине одиннадцатого Цыган услышал электрический звонок. Выглянув в окно, он увидел на улице около их виллы темного цвета легковой автомобиль и стоящего около калитки мужчину, который с любопытством смотрел в его сторону. Не желая беспокоить Альбину, Цыган, выйдя из виллы, подошел к незнакомому мужчине, который что-то ему бормотал на непонятном ему языке, и грубо пробасил:

— Чего надо?

Медведеподобная фигура Цыгана возвышалась над Кройнером, а это был он, больше чем на голову. Если учесть, что Цыган постоянно занимался физическим трудом и не был полным, а накачан мышцами, то его внешний вид у собеседника вызвал уважение.

«Не дай Бог попасться ему когда-либо в темном месте», — подумал Кройнер, так и не сумев объяснить Цыгану цель своего визита.

Цыган из его слов понял только «мистер Гончаров-Шмаков». Показывая свои лингвистические способности, Цыган, выдав на-гора слово «Гут!», оставив Кройнера за забором, пошел на виллу, где на кухне нашел Альбину, готовившую обед.

— Илларионовна, там на улице какой-то хмырь хочет видеть Гончарова-Шмакова, — сообщил он тревожно.

Альбина, посмотрев в окно, увидела стоящего на улице мужчину. Обеспокоенно размышляя о цели появления незваного гостя, она, сорвав с себя фартук, сопровождаемая Цыганом, подошла к калитке.

Кройнер, поздоровавшись с ней, вновь был вынужден представиться, показав ей свой значок ФБР. Однако этого Альбине оказалось недостаточным, и ему пришлось предъявить ей свое служебное удостоверение.

Ознакомившись с его содержанием, Альбина пригласила Кройнера на виллу, правда, дальше вестибюля его не провела, предложила ему стул, сев тоже напротив посетителя.

Вид русской женщины в домашней обстановке, да еще с такими внешними данными, какие были у Альбины, ошеломил Кройнера. Все в ней ему нравилось, а особенно бюст. Ее груди, которые не помещались в бюстгальтере, как бы последним пытались быть выдворены из своей темницы, но его усилий на это оказалось недостаточно, а поэтому, задавленный ими, смирился со своей участью.

Кройнер почувствовал, что женщина читает его тайные мысли, а поэтому, несколько смутившись, завел с ней беседу:

— Кто вы будете? — поинтересовался он у Альбины.

— Я — Гончарова-Шмакова Альбина Илларионовна, — услышал он приятный для своего слуха голос. — Чем мы обязаны вашему визиту? — поинтересовалась она, не спеша, старательно подбирая слова, говоря с приятным акцентом.

— Мне надо допросить вашего мужа, — наконец-то объяснил он причину своего визита.

От его просьбы у Альбины защемило сердце. Если бы она не была дочерью пахана преступной банды и не выросла на тревогах и волнениях, то просьба Кройнера ее «убила» бы, но Альбина давно научилась владеть своими чувствами и собой, а поэтому бурлящие в ней эмоции не получили внешнего проявления. Несмотря на то что Кройнеру было уже сорок лет и он не был новичком в своей работе, замешательства Альбины он так и не заметил. Тут могли быть причиной как трудности в языковом общении, так и то, что, смущаясь, Кройнер старался не смотреть в лицо понравившейся ему женщины, так как взгляд непроизвольно убегал в ложбинку ее грудей.

— К сожалению, ваше желание удовлетворить не могу, — по-прежнему не спеша, но жестко ответила Альбина инспектору.

— Почему? — вскинув брови, удивленно спросил он.

— Мне неудобно вам говорить, и, если можно, я бы хотела не отвечать на ваш вопрос.

— Я нахожусь здесь по служебным делам, а поэтому попросил бы вас ничего от меня не скрывать, — найдя себя наконец как представитель власти, жестко потребовал он ответа на свой вопрос.

— С моим мужем случилась беда. Как только мы прилетели в Штаты отдохнуть на своей вилле, у него была обнаружена дизентерия. Он сейчас находится в спальне. Так как он является инфекционным больным, то визиты гостей, не желающих заразиться, противопоказаны.

— Мне можно посмотреть на него? — удивленный неожиданным препятствием, ошалело спросил Кройнер.

— Нельзя! Я же вам пояснила, почему.

— Можно я поговорю с его сиделкой?

— У него нет сиделки. Я по специальности — врач, а поэтому решила сама ухаживать за мужем.

— Но как же тогда быть? — недовольный неудачно складывающейся беседой, поинтересовался он.

Не ответив на его вопрос, Альбина, обратившись к Цыгану, потребовала:

— Принеси мне из зала визитные карточки врача и адвоката нашей семьи.

Что сказала Альбина своему слуге, Кройнер не понял, но когда Цыган покинул их, то он на всякий случай опустил свою правую руку в карман куртки, где у него находился пистолет. Уезжая на виллу к Гончарову-

Шмакову, он не поставил в известность сослуживцев о своем намерении, но его опасения за свою жизнь оказались напрасными.

Возвратившийся в прихожую Цыган передал две визитки своей госпоже, которые она отдала Кройнеру со словами:

— Если вы договоритесь с доктором Буно Почивано и адвокатом Альфредом Скотом, что больного можно потревожить и допросить, то тогда я не буду возражать против вашего намерения.

Обложенному такими вескими козырями Кройнеру ничего не оставалось делать, как отказаться от своего намерения допросить Гончарова-Шмакова до более подходящего времени. Положив предоставленные ему Альбиной визитки себе во внутренний карман куртки, он, достав свою и отдавая ее Альбине, попросил:

— Убедительно попрошу вас передать мужу, чтобы он после выздоровления обязательно явился ко мне со своим адвокатом по указанному адресу.

— Обязательно передам ему вашу просьбу, — показав ему в улыбке обворожительной белизны зубы, нежно проворковала она.

Провожаемый Цыганом до ворот, Кройнер думал: «Вот это миссис. Да она любую мисс заткнет за пояс.

Лакомый кусочек, да только не мой».

Вспомнив свою жену — худую, как высушенная вобла, он с сожалением подумал, что она не имеет тех женских прелестей, которые только что ему довелось увидеть.

Внешний вид жены был непривлекательный, а скорее отталкивающий, и поэтому он старался удовлетворять свои желания с ней ночью в постели без света, чтобы ее вид не отбивал половую страсть, но зато он стал обладателем приданого жены и материально обеспеченным до гробовой доски.

Одни люди ради богатства идут на преступления, подлость, измену, другие жертвуют своей свободой, независимостью, любовью. Все они несчастны, так как поступают против своей совести и общечеловеческой морали. Дай Бог не попасть нам в их содружество.

Проводив Кройнера, Цыган быстро возвратился в дом, где застал задумавшуюся Альбину, сидящую на прежнем стуле, застывшую в неподвижной позе, уставившуюся бессмысленным взглядом в пол. Обхватив голову руками, она вновь мысленно переваривала состоявшийся только что разговор.

— Илларионовна! Что этот мужик от тебя хотел? Что ты ему отчебучила, если он не солоно хлебавши от нас отвалил? — зайдя в прихожую, засыпал ее вопросами Цыган.

Это было не праздное любопытство, а беспокойство за судьбу дорогих ему людей, купивших и подаривших бесплатно его семье дом, оказывающих по настоящее время ему помощь и опеку. За себя он не переживал, так как криминального в Америке ничего не совершил.

Как ни была у Альбины забита голова тревогой от неожиданного, несвоевременного визита инспектора ФБР, отвлекаясь от нее, она подробно пересказала Цыгану смысл и существо состоявшегося разговора, а потом неожиданно спросила его:

— Как ты считаешь, какие меры мы с тобой сейчас должны предпринять, чтобы наша «химия» не выплыла наружу и нас не взяли бы за жабры?

— Позвонить нашим тутошним корешам и сообщить о визите шпика, — посоветовал ей Цыган.

— Нет, Федя, никому мы не будем звонить, а займем выжидательную позицию, посмотрим, куда кривая выведет, — возразила она ему.

— Почему ты так решила? — удивился он.

— А вдруг наш телефон ФБР прослушивается и за нами установлена слежка, тем более что такой возможный ход со стороны фараонов нами был предусмотрен. Пускай хреново, но мы к нему подготовились. Нам сейчас пылить с тобой нельзя, как говорится, поезд ушел.

— Поступай, как знаешь, — сдался Цыган, понимая, что голова Альбины по части разных выкрутасов петрит лучше, чем его.

Решив так, Альбина вновь ушла на кухню продолжить готовить обед, хотя работа в этой части уже не так спокойно ей давалась. Она оставила Цыгана в прихожей одного наедине с его сомнениями и тревогами.

Приехавший в восемнадцатом часу к ним на виллу доктор Буно Почивано, узнав от Альбины о визите инспектора ФБР Кройнера, сообщил ей, в свою очередь, что тот звонил ему в клинику, справлялся о диагнозе болезни его клиента.

— И что вы ему сообщили? — взволнованно поинтересовалась она.

— Мне ничего не оставалось, как подтвердить ваш «диагноз» и продолжить затеянную вами игру, — страдальчески кривясь, как будто у него болели зубы, с тревогой в голосе сообщил он. — Когда, вы считаете, мистер Гончаров-Шмаков должен появиться дома? — не пытаясь скрыть своего волнения, поинтересовался он у Альбины.

— Или сегодня вечером, или к завтрашнему утру, — задумчиво сообщила она.

— Дай Бог, чтобы так получилось, — вздохнув, с надеждой произнес он, покидая виллу своего клиента.

Глядя, как от виллы трогается его «паккард», Альбина подумала, что инспектор Кройнер звонил по телефону не только врачу, но и в адвокатскую контору Альфреду Скоту, и то, что Кройнер их сейчас не беспокоил, явилось результатом этих бесед.

Лишь через день ночью Лесник приехал на виллу из Вашингтона. За это время Альбина и Цыган истомились в ожидании и в разных нездоровых, неприятных предположениях.

К счастью, за все время отсутствия Лесника Кройнер их больше своим визитом не беспокоил.

Говорить, сколь радостна и желанна была встреча вышеуказанной троицы, не приходится. Данная встреча снимала тревогу Альбины за возможное разоблачение ее ложных показаний, данных инспектору ФБР, но теперь у Лесника появилось беспокойство, потому что он не знал, почему его персона вызвала к себе интерес со стороны такого грозного учреждения.

Так как Лесник вел криминальный образ жизни, постоянно вступая в конфликт с законом, то визит инспектора Кройнера дал ему очень много пищи для догадок по тому или иному преступлению. Теперь Лесник сам хотел встречи с Кройнером, чтобы поговорить и выяснить, по какому вопросу тот желал встретиться с ним, ознакомиться с компрометирующим материалом, который, возможно, имеется у того на него. Поэтому «лечение его дизентерии» врачом было ускорено, и, как читатель догадывается, оно было успешным, и, что характерно, без осложнений.

Формально в спальне Лесника, где он якобы был изолирован и где проходило его лечение, была сделана санитарной станцией дезинфекция. Теперь Лесник и его адвокат Альфред Скот были готовы к предстоящей встрече с инспектором Кройнером и проведению допроса, о чем мистер Скот по телефону уведомил заждавшегося инспектора Кройнера и договорился с ним о времени встречи в отделе ФБР.

Глава 4

Посмотрев на наручные часы, Кройнер определил, что до назначенной встречи с Гончаровым-Шмаковым и его адвокатом осталось десять минут. Поднявшись со своего кресла и в нетерпении подойдя к окну кабинета, он увидел, как к офису здания подъехал и припарковался «бентли» красного цвета, из которого вышел знакомый ему по работе адвокат, пронырливый Альфред Скот. Рядом с его автомобилем припарковался «ситроен» белого цвета, из которого вышел незнакомый ему высокий мужчина. К нему подошел Альфред Скот, и Кройнер понял, что незнакомцем должен быть мистер Гончаров-Шмаков. Так оно в дальнейшем и подтвердилось. Постояв около автомобилей, они, о чем-то переговорив, направились к входной двери здания.

В начале допроса Гончарова-Шмакова Кройнер, разглядывая своего собеседника, был вынужден констатировать, что тот был бледен и вид его был не совсем здоровый. Окончательно отбросив сомнения в подлинности его болезни, он решил заняться непосредственно допросом своего посетителя.

Разве мог он знать, что причина бледности и нездорового вида посетителя вовсе не результат его болезни?

Причина была совершенно иной: поездка в Россию, совершение нескольких преступлений. Постоянное напряжение, жизнь на пределе нервных возможностей человека не могли не сказаться отрицательно на внешнем виде Гончарова-Шмакова.

С первых вопросов, заданных инспектором Кройнером, Лесник сразу же с облегчением, незаметно для следователя, вздохнул полной грудью. Похищение им из сейфа миссис Кэрол на семьсот тысяч драгоценностей и восьмисот тысяч долларов наличными было давно разработанной и успешно проведенной операцией, утрамбованной временем и тщательно завуалированной нужными ему подставными свидетелями. Поэтому в настоящее время он за свой тыл мог не беспокоиться.

Допрос Лесника инспектором Кройнером проходил в присутствии не только адвоката Альфреда Скота, но и переводчика Мишеля Лазаревича Златоустова, пятидесятилетнего американца русского происхождения, и миловидной секретарь-машинистки, которая печатала на машинке протокол допроса.

— Как и где вы провели свое свободное время тридцатого октября прошлого года с двадцати до двадцати трех часов включительно? Другое время суток меня не интересует, так как о нем меня подробно проинформировали супруги Фостер и их слуги, — задал через переводчика очередной вопрос Кройнер.

— Скажи этому вертухаю, что мне неприятно его дешевое вынюхивание, выставление меня в оскорбительном свете перед уважаемыми мною людьми, — уклонившись от прямого ответа на вопрос, обращаясь к переводчику, бросил Лесник.

— Инспектору будет неприятно услышать такое неуважение с вашей стороны к его личности, а он находится при исполнении служебных обязанностей, и такая вольность вам может обернуться в крупную сумму штрафа, — предупредил Лесника Златоустов.

— Ничего, переводи, я перед ним ни лебезить, ни унижаться не собираюсь, — жестко потребовал Лесник.

— У меня есть подробная информация о вашем прошлом из МВД России, дающая мне основание подозревать вас в ограблении сейфа миссис Кэрол, а поэтому вам нечего передо мной корчить из себя ягненка,

— в свою очередь, отчитал его Кройнер.

Еще до того как переводчик приступил к переводу сказанного инспектором, адвокат Альфред Скот, обращаясь к Кройнеру, возмущенно заявил:

— Я протестую и возражаю против такой постановки вопроса. Если у вас есть какие-либо доказательства, говорящие о причастности моего клиента к преступлению, то мы согласны их выслушать и дать по ним соответствующие пояснения, но голословно обвинять его в преступлении я не позволю.

Подумав над словами адвоката, Кройнер, с неохотой обращаясь к переводчику, усмехнувшись, буркнул:

— Сказанное мной ему пока не переводи, а спроси у него, умеет ли он открывать сейфы и является ли он медвежатником?

— Одновременно от моего имени сообщи ему, что если он не желает отвечать на данный вопрос, то может на него и не отвечать, — добавил воинственно настроенный адвокат.

Выслушав переводчика, Лесник, сцепив пальцы рук у себя на колене, произнес:

— Почему же мне не ответить на его вопрос, если он мне так по-джентльменски поставлен. Я вскрывать сейфы не умею, а поэтому не являюсь медвежатником.

— Но вы были судимы за ограбление сейфа, — напомнил ему Кройнер через переводчика.

— Да, был судим, но если у вас имеется подробная информация из ментовки, то вы должны знать, что я во вменяемых мне преступлениях не признавался и на месте преступления вашими коллегами не был задержан.

— Но вы за них были осуждены и отбывали наказание в колонии, — ехидно напомнил ему Кройнер.

— Скажи этому фараону, что у нас в России в период сталинских репрессий было расстреляно несколько миллионов человек, которые судом были признаны врагами народа. Сейчас многие из них реабилитированы, так как оказались жертвами репрессий. Поэтому я тоже жертва среди этих миллионов осужденных, только меня не расстреляли, а безвинно лишали свободы.

Ответ Лесника ошарашил всех присутствующих в кабинете своей трагической, жуткой исторической правдой, в которой тот лживо приписал себя очередной жертвой, смягчив накал страстей противоборствующих сторон.

Кройнер понял, что имеет дело с битым, прошедшим чистилище в аду человеком, с которым надо менять тактику, так как в противном случае допрос будет бесполезной тратой времени. Он решил вести допрос Гончарова-Шмакова, опираясь только на факты.

— Не будем заниматься полемикой, но я настаиваю и желаю получить ответ на свой первоначальный вопрос.

Как и где вы провели свое свободное время тридцатого октября прошлого года?

— Я бы с удовольствием постарался ответить на ваш вопрос, но соль в том, что указанная вами дата для меня непримечательна и этот день мне ни о чем не говорит. Если вы допрашивали супругов Фостеров, то напомните мне, чем я занимался в тот день, тогда, возможно, я смогу вспомнить, как я провел свое время в интересующие вас часы, — решил подать мостик для беседы с Кройнером Лесник, не считая нужным продолжать затянувшийся спектакль, скрывать от следователя свои козыри.

— В тот вечер ваш друг Малащенко рассказывал миссис Баджен, как он воевал в Афганистане.

— Припоминаю такой факт, — как бы вспоминая, подтвердил Лесник.

— Очень хорошо, — обрадованно произнес Кройнер. — Меня интересует, где вы были с ним до того, как состоялась эта беседа?

— Теперь мне легче вспомнить интересующий вас день, но все равно надо подумать, — заявил Лесник, задумавшись на минуту, а потом приступил к воспоминаниям: — Мы с Малащенко на двадцать часов ходили в кинотеатр «Заря», где смотрели боевик «Двойной удар», туда нас отвез водитель и одновременно садовник мистера Фостера. Из кинотеатра мы на такси возвратились домой где-то в двадцать три часа.

— Конечно, о таксисте и его машине вы ничего не можете сказать, так как не запомнили, — ехидно пробурчал Кройнер, видя, что его посетитель остается неуловимым и не дает зацепки для последующей работы с ним.

— Почему же? — возразил ему Лесник, морща лоб, как бы стараясь восстановить в памяти события прошедшего, вспомнить подробности. — Я помню, что машина была «форд» коричневого цвета. Таксистом был мужчина средних лет, смуглый. Какой национальности он был, трудно мне определить, но, вероятнее всего, мексиканец. Когда мы ехали домой, то его остановил полицейский, если мне не изменяет память, в звании сержанта, который оштрафовал таксиста за превышение скорости.

— Вот это уже что-то, — довольно произнес Кройнер.

Профессиональная привычка все и вся ставить под сомнение и здесь не изменила ему, не дала расслабиться. Теперь он с подозрением удивился про себя: почему Гончаров-Шмаков так подробно вспомнил все, что произошло вечером интересующего дня, а поэтому не преминул настороженно об этом у допрашиваемого спросить.

— Если я не ошибаюсь, то вы помогли мне это вспомнить, — резонно заметил ему Лесник под одобрительный кивок головы своего адвоката.

— Но все же, почему вы так подробно вдруг вспомнили события этого дня? — навязчиво домогался ответа на свой вопрос Кройнер, хотя уже ранее ответ на него был получен.

— Если вы мне поможете, как помогли недавно, напомнив эпизод какого-либо другого дня, то я вам с не меньшей подробностью вспомню, что я делал в тот день, — заверил его Лесник.

— Завидую вашей памяти, — заканчивая допрос, смиренно произнес Кройнер.

— Пожил бы ты в моих условиях, в каких живет курица в инкубаторе, и у тебя выработалась бы память не хуже моей, — пробурчал Лесник, ни к кому не обращаясь, но Златоустов перевел его слова следователю.

— А как живет курица в инкубаторе? — полюбопытствовал Кройнер у Лесника.

— Она клюет переднюю, оправляется на заднюю и следит, чтобы верхняя курица не оправилась на нее.

Дружный смех присутствующих показал, что юмор до них дошел, окончательно разрядил обстановку. Золтан Кройнер понимал, что если Гончаров-Шмаков дал ему правдивые показания, то ему их будет не так уж трудно проверить и на основании их сделать надлежащие выводы. Впоследствии им был установлен через сержанта полиции таксист, который полностью подтвердил показания Гончарова-Шмакова. В совокупности с показаниями шофера-садовника мистера Фостера Павла Степановича Лодатко у Гончарова-Шмакова оказалось такое железное алиби, что инспектор Кройнер посчитал версию ограбления Гончаровым-Шмаковым миссис Кэрол нереальной, отработанной, бесперспективной и оставил его в покое. Теперь у Кройнера мысли стали разбегаться, как тропинки в лесу. Если у медвежатников Лохмана и Гончарова-Шмакова есть алиби в их непричастности к расследуемому преступлению, то кто же третий, настоящий преступник, который не позволяет ему «гладить» себя и совершенно пока ему неизвестен? Так тонко и чисто совершивший ограбление сейфа, что не оставил ему никаких зацепок? Он чувствовал участие мафии в преступлении, и пока оттуда не получит сигнала от специального агента, хода вперед по раскрытию преступления у него не будет.

Глава 5

Простившись со своим адвокатом Альфредом Скотом рядом со зданием ФБР, Лесник поехал к себе домой.

Отъехав примерно километров пять, Лесник, припарковав свой «ситроен» к обочине, воспользовавшись, что автомобиль радиофицирован, решил по телефону связаться с Молохом и проинформировать его о происшедшем разговоре в ФБР, да и поговорить с ним по другим интересующим его моментам. Когда он набрал его номер телефона и услышал в трубке хрипловатый голос Молоха, то с удовлетворением отметил, что даже в такой мелочи ему везет: с первой попытки дозвонился до нужного ему абонента.

— Привет, старина! — не представляясь, начал Лесник болтать на воровском жаргоне, не желая выдавать себя, своего собеседника и темы предстоящего разговора, если бы линия прослушивалась.

— Привет, пострел, — услышал он ответ Молоха, который шуткой давал ему понять, что знает, с кем говорит.

— Мой пострел кругом успел.

— Успел, дорогой, успел, — подтвердил Лесник, откинувшись на спинку сиденья кресла. — Был я у штырма, кумекаешь, какого?

— Догадываюсь! — настороженно сообщил ему Молох.

— Поехали с ним на рыбалку ловить рыбу, поставили сеть, но ничего не поймали. По-видимому, ячейки у сети были большие. Видать, горбатый сработал, и зуботыка решил со мной не мантулить и больше на рыбалку не возьмет, надеется найти компаньонов из моих друзей. Ты кумекаешь, что я ботаю?

— Секу! — услышал он заверение Молоха.

— Ты брякни нашему другу, что ему от рыбалки отказываться нельзя, если позовет штырм, но в работе должен быть полный пад, — предупредил озабоченно Лесник.

— Само собой разумеется, — заверил его Молох. — У тебя ко мне все?

— Есть одна просьба, — возразил Лесник.

— Какая?

— Мне нужен водила на неделю, чтобы шустрый был, умел держать язык за зубами и по-нашему шпрехал. У тебя такого нет под рукой?

— Найдется! Опять поедете куда-нибудь на огонек?

— Исключено, гоношиться не собираюсь, но помотаться по злачным местам, отдохнуть намерение имею, — вспомнив, сколько мук и переживаний пришлось за последние дни пережить, глубоко вздохнув, признался Лесник.

— Считай, что заметано. Когда его тебе подослать?

— В любое время, но чем быстрее, тем лучше. Можешь сказать ему, что за работу бабками не обижу.

— О’кей! — услышал ответ Молоха Лесник. — Ты откуда звонишь?

— Из тачки! — успокоил его Лесник. — Я думаю, что если даже нас подслушивал сундук, то наше тягло не скумекает.

— Я думаю, — усмехнувшись, согласился с ним Молох, заканчивая разговор.

Возвратившись домой, Лесник поведал Альбине и Цыгану, какой разговор был у него в ФБР с инспектором Кройнером, не упустив сообщить, что нанял шофера, который будет у них работать все время, пока они будут в Штатах. После этого позвонил в Москву своему куму Душману. Трубку подняла его жена Лариса Викторовна.

Обменявшись с ней приветствиями, он попросил ее:

— Передай куму, что мы в Штатах еще пробудем где-то с неделю. Пускай передаст Арбату, если он еще не раздумал лететь ко мне в гости, что послезавтра я его буду встречать в аэропорту Вашингтона, но он должен мне позвонить в течение суток, чтобы я знал о его намерении.

— Обязательно передам, — заверила его кума.

Когда она стала спрашивать у него о здоровье, погоде, интересоваться другими новостями, то он, смеясь, сказал ей: — Лариса, рядом со мной стоит моя половина, которая пытается отнять у меня трубку. Я прощаюсь с тобой, а ты свои новости и вопросы можешь изложить ей, не забудь попросить кума купить для тебя тут какуюнибудь безделушку в виде сумочки или туфель. Мы еще не вылезали в магазины и не делали покупок, а поэтому требуй у кумы себе путевый сувенир.

Передав Альбине телефонную трубку, Лесник вышел на лоджию покурить. Через некоторое время к нему вышла Альбина. Молча, доверчиво прижавшись грудью к его спине, она вкрадчиво поинтересовалась: — Ты долго еще будешь меня держать дома взаперти?

— Я вижу, моей даме захотелось в кабак прошвырнуться, — повернув голову и потеревшись щекой о ее волосы, задумчиво произнес он.

— Тебе не стыдно жену миллионера приглашать в какой-то кабак? — фыркнула она.

— Я, моя радость, просто так, образно выразился. Тебе я цену знаю, а поэтому никогда не продешевлю, — целуя ее в щеку, заверил он. — Сейчас брякну мистеру Корвину Фостеру, приглашу его с супругой на вечер в ресторан «Уставший ковбой», — покидая Альбину, сообщил ей Лесник, но она решила его не оставлять одного и последовала за ним, чтобы результат предстоящей беседы услышать из первых уст.

Кончив разговор с Фостером, Лесник удивленно поделился с женой:

— Вот уж не думал, что он такой жмот. Ты представляешь, у этого миллионера денег куры не клюют, но на ресторан свободных денег нет, а за мой счет согласился с женой его посетить.

— Со временем, может быть, и мы научимся считать свою копейку, — к удивлению Лесника, без критики и осуждения в адрес Фостера заметила Альбина.

Наутро, после гулянки в ресторане с супругами Фостер, Лесник чувствовал себя бодрым и здоровым, так как в ресторане употребил умеренную дозу спиртного. За столом они меньше пили и больше беседовали.

Миссис Баджен Фостер было интересно и приятно беседовать с Альбиной по нескольким моментам: как с опытным врачом и как с человеком, обладающим большой и интересной информацией из незнакомой ей страны.

У мужчин был тоже интересный разговор, но не на отвлеченную тему, а обсуждался вопрос о заключении крупной сделки на большую сумму денег, поэтому окончательное его решение мужчины отложили на потом, когда будут трезвыми. Когда пришло время расставаться, то Корвин Фостер, обращаясь к Леснику, сказал:

— Ждите меня к себе в гости на своей вилле к десяти часам. Нам надо обязательно закончить начатый разговор.

К назначенному времени к воротам виллы Лесника подкатил шикарный «роллс-ройс» черного цвета. Цыган открыл ворота, и автомобиль, подкатив к дому, мягко остановился.

Корвин Фостер, отказавшись от кофе, который предложила Альбина, поблагодарив за угощение, прошел с Лесником в зал, где, присаживаясь в кресло, посмотрев на свои наручные часы, сказал:

— Вы уж извините меня, Виктор Степанович, но через тридцать — сорок минут я буду вынужден вас покинуть, а поэтому давайте закончим нашу вчерашнюю беседу.

Подвинув ближе к нему свое кресло, Лесник, усевшись в него, беспечно произнес: — Давайте закончим! — как бы приглашая гостя к беседе.

— Я могу купить у вас всю партию камушков, — без вступления предложил Фостер.

— А какая у меня необходимость все их продавать? У меня достаточно и долларов, и рублей, и золота с камушками, — возразил Лесник.

— Товар должен находиться в движении, обращении, давать прибыль. Твои камушки такой функции не выполняют. Продав их мне и положив деньги в банк, вы будете получать проценты. Я эти камушки тоже пущу в оборот и тоже получу прибыль. Через год, получив дивиденды в банке на свои деньги, вы поймете полезность сделки со мной.

— А какую сумму вы думаете мне за них предложить? — поинтересовался Лесник, еще окончательно не дав согласия на продажу бриллиантов.

— Семьдесят процентов от их стоимости на мировом рынке, — заглядывая в глаза Леснику, сообщил Фостер.

— А не дешево ли это будет для меня?

— Вы должны учесть, что я их у вас куплю в России. Мне надо будет товар переправить через границу, реализовать. Каких хлопот мне все это будет стоить, вы отлично знаете, так как аналогичные заботы испытали на собственной шкуре в прошлом году…

Лесник вспомнил, что говорил ему в прошлом году о реализации в Нью-Йорке крупной партии бриллиантов, чтобы обосновать появление у себя богатства, полученного в результате ограбления миссис Кэрол, так как тогда, не зная о настоящем преступлении, Фостер помог ему отмыть грязные деньги, купив на них ему виллу. Поэтому на реплику Фостера в свой адрес промолчал.

— …Я же вам в России выписываю чек на определенную сумму, вы спокойно и без каких-либо забот и затруднений кладете деньги в любой банк, и никаких проблем.

— Вы меня уговорили, что надо продать камушки, но я тоже имею опыт вывозить из страны контрабандно и камушки, и картины на Запад, а потом их там реализовывать, что вы отлично знаете, а поэтому тридцать процентов их цены я терять не намерен.

— А какой процент вас устроит? — осторожно поинтересовался Фостер.

Подумав около минуты, Лесник выдавил из себя окончательное решение:

— Я хочу за них получить не менее восьмидесяти процентов.

— Так вы говорите, что в вашей партии камушков менее, чем в пять каратов не будет? — напомнил Фостер Леснику содержание состоявшегося вчера между ними разговора.

— Конечно! — заверил его Лесник.

— Так и быть, я принимаю ваше условие, но вы обеспечиваете мою безопасность с товаром до самого посольства, где, я думаю, мне помогут переправить его домой.

— Без каких-либо проблем, со стопроцентной гарантией, — заверил его Лесник.

— Тогда будем считать, что я с вами по всем позициям договорился?

Лесник, пожимая ему руку, утвердительно кивнул головой. Провожая гостя из дома, Лесник услышал вопрос, обращенный к себе:

— Когда вы думаете возвращаться к себе на Родину?

— Где-то через неделю, — сообщил ему Лесник.

— Я спросил вас об этом для того, чтобы самому спланировать и сориентироваться, когда приехать в Россию за товаром, — пояснил Фостер.

На этом они и расстались. Проводив мистера Фостера, Лесник, рассказав Альбине о заключенной сделке, поинтересовался ее мнением относительно своего поступка.

— Поступай, как считаешь нужным. В любом случае мы в проигрыше от этой операции не будем.

Она давала ему понять, что бриллианты ранее достались им за бесценок, а поэтому ни о каких убытках при их реализации не может быть и речи. Потом через некоторое время она заметила:

— Витя! Цыган целыми днями безвылазно сидит дома, давай возьмем его и прошвырнемся по магазинам.

— Я не против такого мероприятия, берите машину и мотайте, но только без меня. Я за последнюю неделю так устал, что предпочитаю беготне по магазинам отдых дома.

— Как хочешь, — согласилась с ним Альбина, покидая его, чтобы сообщить Цыгану приятную новость.

Цыгану со вчерашнего вечера стало легче проводить свободное время, так как присланный Молохом водитель помог ему коротать его. Водитель назвался Цыгану Григорием, что дало Цыгану основание дать ему кличку Распутин. После чего он иначе к нему не стал обращаться. Водитель был не очень разговорчивым, о себе Цыгану ничего не говорил, а поэтому Цыган даже не знал, кто был по национальности его новый знакомый — русский или англичанин, умеющий говорить по-русски. Над данной задачей Цыган не хотел ломать голову, так как отнесся к ней с безразличием.

Выйдя во двор, Лесник увидел лежащего в кресле-качалке скучающего Григория. Подойдя к нему, Лесник сказал:

— Свези моих в город, покажи им путевый магазин, где они смогут скупиться. Если где не так фраернутся, подскажи, помоги.

— Сделаю! — заверил его тот, довольный, что и ему наконец-то нашлась работа.

— Когда привезешь их домой из магазина, заправь бензобак под самую завязку. Завтра смотаемся с тобой в Вашингтон, в аэропорт.

— Сделаю! — вновь пробасил ему водитель.

Улыбнувшись, заметив «многословность» Григория, Лесник ушел на кухню, где, достав три банки с пивом, с удовольствием выпил, а потом пошел отдыхать в свою спальню, уверенный, что в ближайшее время его никто не должен беспокоить.

Часов через шесть, когда уже начало смеркаться, Альбина, вернувшаяся домой со своим сопровождением, разбудив Лесника, попыталась показать ему, какие покупки она сделала. «Ситроен» был полностью забит разными коробками и свертками. Однако Лесник не пожелал прерывать свой сон и, отмахнувшись от ее предложения, пробурчал:

— В другой раз посмотрю. — Повернувшись от нее на другой бок, он вновь погрузился в сон.

Когда Лесник проснулся утром, то за завтраком Альбина сообщила ему:

— Звонил ночью кум, просил передать, чтобы ты сегодня не забыл встретить Арбата.

С аппетитом позавтракав, отодвигая от себя пустую грязную посуду, Лесник, потянувшись, заверил ее:

— Не бойся, не забуду.

Глава 6

Встретив в аэропорту Вашингтона Арбата, прибывшего рейсом Аэрофлота из Москвы, Лесник, обменявшись с ним приветствиями, улыбнувшись, поинтересовался: — Все-таки решил колонуть своего мистера Стивенсона?

— Считаю, что комбинация должна получиться, иначе и не прилетел бы, — подтвердил Арбат.

— Дай Бог, — пожелал ему успеха Лесник. Дружески обняв Арбата за плечи рукой, Лесник поинтересовался:

— Что будем делать сейчас? Едем ко мне домой или у тебя есть свои какие-нибудь планы?

— Не мешало бы сейчас позвонить домой Стивенсону. Надо поставить его в известность о моем визите.

— Это не проблема, лишь бы он не оказался в отъезде, — заметил Лесник, а потом, подумав, съязвил в отношении себя: — Никак не отвыкну от достижений отечественного сервиса. Можешь звонить ему домой и не беспокоиться, что его не будет дома, автоответчик запишет твое пожелание, которое интересующее тебя лицо позже прослушает. Поэтому твой голос может послужить против тебя компрой, если ты свое требование выразишь в неприличной, противозаконной форме.

— Я об этом как-то не подумал, — с удивлением заявил Арбат.

— Ничего страшного, садись в машину, подумай и подготовь заранее текст предстоящего разговора.

Минут пятнадцать Арбат корпел над текстом, а потом пошел звонить по телефону-автомату своему «клиенту».

Лесник вовремя предусмотрел вероятность отсутствия Стивенсона дома, так оно получилось и в действительности, а поэтому Арбату пришлось изложить свои требования автоответчику.

После окончания разговора Арбата по телефону-автомату Лесник, похлопав его рукой по спине, пошутил:

— Будем считать, что твоя операция началась.

— Началась-то началась, но я, наверное, один с ней не справлюсь, ты уж, Степанович, помоги мне ее прокрутить до конца.

Лесник, остановившись, закурив сигарету и внимательно посмотрев на Арбата, сказал:

— Давай, Игорь, поговорим без свидетелей.

— Давай! — был вынужден согласиться Арбат.

— Ты понимаешь, я тут работаю по-крупному, имею связи среди миллионеров, да и с местной мафией налажен неплохой контакт. Только позавчера мы семьями гуляли в ресторане с одним миллионером. Ты представляешь, какие неприятные последствия наступят для меня, если моя личность всплывет в связи с твоим удавшимся или неудавшимся шантажом? Газетчики любят смаковать такие новости, что, безусловно, отразится на моем бизнесе. На связи с местными толстосумами мне можно будет сразу же поставить крест. Передо мной будут закрыты двери всех приличных клубов, если я когда-либо вдруг пожелаю их посетить. Я с твоих пятидесяти тысяч долларов не желаю иметь ни одного цента. Исходя из этого, подумай, какой мне понт ввязываться в твою игру?

— А как же мне тогда быть, я так надеялся на тебя, — затравленно признался Арбат, понимая, что стоящую перед ним задачу одному ни за что не решить. — Что же тогда мне делать, подскажи?

— Ты не паникуй, я еще не отказал тебе в помощи, а просто показал, в какое щекотливое положение ты меня ставишь, предварительно не посоветовавшись со мной, тогда как времени у тебя для этого было вполне достаточно.

— Я понял и буду считать себя твоим должником, если не откажешь мне в помощи.

— Вот это уже другой разговор. Будем считать, что я подключаюсь к твоему мероприятию, но с одним условием: ты должен будешь делать только то, что я скажу, и от моего плана не отступишь ни на шаг. Если завалишься, то меня нигде, ни при каких условиях не упоминай. Я тебе на воле больше пригожусь, но я думаю, что операция вшивая, и мы ее легко провернем. А вообще-то ознакомь меня с твоим планом, может быть, он окажется путевым, и тогда нечего будет мне свою голову ломать.

— Я думал встретиться с американцем, побакланить с ним, а потом уж и определиться, — ошарашил своим сообщением Арбат Лесника.

— С тобой, Игорек, не соскучишься, ты меня начинаешь удивлять, — недовольно пробурчал Лесник, — скажи спасибо, что я за тебя думал эти два дня, так как предполагал, что я от тебя не откручусь и мне все равно придется к тебе подписываться. Как я тебе сказал, моя помощь ничего не будет стоить. Со своим шофером я рассчитаюсь сам, а Цыгану тебе придется несколько кусков отстегнуть от своих. Ему домой без навара возвращаться как-то будет неприлично.

— А сколько ему дать?

— Когда дело провернем, ты сам решишь, чего он стоит. Я думаю, что он тебя не разорит в любом случае, — успокоил Арбата Лесник.

Мистер Стивенсон возвратился с работы домой уже перед ужином. Переодеваясь в домашнюю более легкую и свободную одежду, он включил автоответчик и услышал следующую запись: «Мистер Стивенсон, с вами говорит ваш знакомый из Москвы, вы просили меня привезти вам товар на сумму в пятьдесят тысяч долларов, дали мне свою визитную карточку, чтобы я смог связаться с вами. Напоминать вам, при каких смешных обстоятельствах мы познакомились, я думаю, не стоит, так как это было недавно и выветриться из вашей памяти не могло. Когда и куда вам за товар привезти деньги, я позвоню попозже. Я остановился в одном из отелей Нью-

Йорка. Попозже ждите моего звонка. Ваш русский друг».

На этом запись прервалась. Прослушав запись несколько раз, мистер Стивенсон задумался: «Как этот негодяй обманул меня в Москве! Отобрал полотна, деньги, да еще сфотографировал меня голым на фоне ворованных картин, а теперь вот приехал и требует пятьдесят тысяч долларов за негативы порочащих меня снимков. Конечно, требуемая русским сумма для меня незначительна, и ее можно выплатить, но до каких пор этот русский будет меня дурачить? Может быть, мне самому тоже не мешает его как следует проучить? Найму гангстеров. Они проучат его и заберут злосчастную пленку, но они могут запросить за свою работу тоже немалую сумму, и неизвестно еще, получится ли у них что-либо с этим наглецом. Вдруг он фотопленку держит не при себе.

— Вспомнив содержание прослушанной записи, он отметил: — Ты смотри, как тонко вымогает он у меня деньги, якобы продает мне товар».

Его размышления прервал телефонный звонок. Подняв трубку, Стивенсон отрывисто, недовольно бросил:

— Слушаю!

— Если не ошибаюсь, то разговариваю с мистером Стивенсоном.

— Да! — прорычал Стивенсон.

— Вы с моим предложением ознакомились?

— Да! — вновь процедил сквозь зубы он.

— Мой товар нужен вам или нет? Будете его покупать или мне его продать другому лицу, скажем, представителю конкурирующей с вами фирмы?

— Я уже раньше вам говорил, что куплю его, и не надо меня шантажировать, — теряя терпение, возмутился мистер Стивенсон.

— Вот и хорошо, что мы так быстро с вами договорились. Я остановился в одном отеле, который пока воздержусь вам называть. Думаю, вам надо будет подъехать ко мне часам к десяти с деньгами, учтите, стоимость авиабилетов, на которые мне приходится тратиться, за ваш счет.

— Согласен! Куда привезти деньги — Нью-Йорк большой.

— Я вам завтра позвоню дополнительно, — осторожничая, сообщил ему русский.

— Мне в Нью-Йорк тоже придется выехать заблаговременно, — заметил Стивенсон, а поэтому звоните мне туда в клуб «Белая лилия» так часам к восьми. — Он назвал номер телефона клуба.

— Все ясно! До связи! О’кей! — услышал он голос русского, прервавшего связь.

Позвонив на телефонную станцию, он узнал, что звонили ему из Филадельфии из автомата. Забыв об ужине, он стал строить план встречи с русским: «Поеду к нему в отель и прихвачу с собой трех-четырех своих парней.

Отдам русскому портфель с деньгами, получу фотопленку, проверю, что она настоящая, а потом мои парни отнимут у него портфель с деньгами и намнут ему бока, чтобы впредь не думал, что умнее всех. Можно его раздеть догола и тоже сфотографировать, чтобы он почувствовал себя в моей шкуре, — но от осуществления последнего варианта он отказался. — Что, я такой подонок, как он, чтобы так низко размениваться, — сдержал он себя такой мыслью. — А вдруг он не один? Тогда мой план может не осуществиться, — мелькнула у него осторожная мысль, но Стивенсон отбросил ее в сторону. — Русский требовал, чтобы я оплатил ему стоимость проезда в оба конца одного человека. Везти сюда своих дружков ему будет накладно, так как тогда из пятидесяти тысяч долларов ему ничего не останется, все уйдет на оплату дороги. Он один, — решил он убежденно. — Мне дома сами стены помогают и дают возможность наказать наглеца».

После такого рассуждения у мистера Стивенсона поднялось настроение. Он почувствовал себя охотником, идущим по следу раненного им зверя. Ему уже не терпелось, чтобы скорее наступило завтра. Получить удовлетворение за свое унижение ему сейчас казалось наиважнейшим делом.

На другое утро Стивенсон, дождавшись в клубе «Белая лилия» звонка от русского, который представился ему Крюковым Петром Спиридоновичем, и узнав от него, в каком отеле он остановился, какой номер занимает и на каком этаже, помчался с четырьмя своими помощниками осуществлять свой план.

Ровно в десять часов Стивенсон вместе со своими подручными ворвался в номер к Крюкову, который сидел за столом с приветливой улыбкой. Правая его рука была накрыта полотенцем, и что в ней находилось, не было видно, но, видя, с какой уверенностью и ухмылкой он там восседал, нетрудно было допустить, что под полотенцем у него пистолет, который он может в любое время пустить в ход.

Не здороваясь, Крюков сообщил Стивенсону:

— Фотопленки у меня сейчас при себе нет, и ты ее не получишь, если не уберешь этих козлов с моих глаз.

Скажи им, чтобы спустились на первый этаж и там тебя ждали. Только после того, как ты мне отдашь деньги, я принесу тебе пленку.

— Они по-русски не понимают, и мне придется твое требование передать им на английском языке, — заметил ему Стивенсон, зная, что и русский тоже не владеет его языком.

— Так и быть, говори с ними на своем языке, — разрешил Арбат, который остановился в отеле под вымышленной фамилией Крюков.

— Запомните эту бандитскую харю и не дайте ему незаметно улизнуть с моими деньгами из номера. В коридоре так встаньте, чтобы он не мог вас видеть из своего номера.

Оставшись вдвоем, Арбат спросил Стивенсона:

— Деньги принес?

— Я-то деньги принес, — открывая портфель и показывая его содержимое, недовольно пробурчал Стивенсон, — а вот пленки-то и нет у вас, — закрыв портфель и выжидательно посмотрев на Арбата, заметил Стивенсон.

— Действительно, нет, но в течение нескольких минут по моему сигналу мне ее доставят, если я, конечно, захочу это сделать.

Стивенсон понял, что пока он не завладеет фотопленкой, ему ни в коем случае нельзя идти на обострение с Крюковым.

Арбат, оставив на столе полотенце с предполагаемым пистолетом, пересчитал деньги в портфеле. Их там оказалось пятьдесят пять тысяч. Удовлетворенно закрыв портфель, Арбат, подойдя к окну и открыв одну его створку, пояснил мистеру Стивенсону:

— Сейчас на мой сигнал придет один человек. Давайте его подождем.

В номер зашел Цыган, у которого чемодан был без дна.

— Забирай его портфель с деньгами и уходи, — приказал ему Арбат.

Цыган молча опустил свой чемодан на портфель с деньгами, который легко его поглотил.

— А как же быть с пленкой? — забеспокоился Стивенсон.

— Пускай он идет. Ты имеешь дело с джентльменами. Сейчас тебе принесут твою пленку.

Когда Цыган вышел, то Арбат, демонстративно поднявшись из-за стола, пройдя через комнату, остановился у окна и посмотрел на улицу. Воспользовавшись его «ротозейством», Стивенсон подскочил к полотенцу и выхватил из-под него половинку бублика.

Арбат, увидев на лице гостя замешательство, улыбнувшись, пошутил:

— Кушайте бублик, так как мне нечем больше вас угостить.

Стивенсон надеялся найти и завладеть спрятанным под полотенцем пистолетом или револьвером, но никак не кондитерским изделием.

— Как видите, я надеялся на вашу добропорядочность и даже не нашел нужным вооружаться. Я сейчас у вас и ваших друзей нахожусь в виде заложника, но я надеюсь, когда вам пленку доставят, то вы меня отпустите.

После трехкратного стука в комнату вошли Цыган, Лесник и Григорий. Лесник отдал Стивенсону фотопленку.

— Пока мы не ушли, я попросил бы вас, мистер Стивенсон, убедиться, что мы отдали вам оригинал, — театрально произнес Арбат.

Как ни был Стивенсон удивлен происходящим, но он, просмотрев фотопленку, убедился, что Крюков его не обманывает. Вместе с тем Стивенсон понял, что спектакль разыгран не по его сценарию. Растерянно он опустился на диван, провожая взглядом покидавших номер русских. «Русские опять меня провели», — с яростью подумал он.

Вспомнив своих помощников, находящихся в коридоре, Стивенсон поспешил к ним. В коридоре он увидел, что и они тоже спешат ему навстречу.

— Почему вы их не задержали? — сердито пробурчал он.

— Они все вооружены, да нам с ними и не справиться, — признался ему один из помощников, тогда как другие молчали, понуро опустив головы.

Как Стивенсон выяснил у администратора отеля, Крюков остановился у них только сегодня на один день, оплатил за номер, а поэтому к покинувшему отель клиенту никаких претензий не имеется. Стивенсону удалось выяснить, что русские уехали от отеля на спортивном «метеоре», взятом на имя Крюкова под крупный залог на прокатной станции, куда автомобиль Крюковым уже возвращен. На этом след русских в Нью-Йорке терялся. Да Стивенсон и не пытался их искать, так как, упустив шанс, теперь он уже ничего и никак не мог поправить.

«Всякая мразь понаехала сюда. Уже в родной стране на нее нет управы», — обиженно подумал Стивенсон, поняв, что имеет дело с профессионалами преступного мира, с которыми дилетанту нечего было пытаться бороться и связываться.

Его успокаивало только то, что русские не обманули и возвратили ему подлинную фотопленку, так как изображения его и руководимой им фирмы стоили понесенных убытков.

Покинув прокатную станцию, компания Лесника прошла к платной стоянке, где у них стоял «ситроен». Гогоча, как застоявшиеся жеребцы, обсуждая дилетантские действия своих противников, они, сев в свой автомобиль, поехали на виллу Лесника, где Арбат, довольный работой помощников, устроил им богатый ужин за свой счет.

В этот день Лесник решил отдохнуть дома. Запланированную встречу с Молохом он решил отложить на вечер следующего дня. Ему нравился вечерний Нью-Йорк, утопающий в огнях рекламы и света.

На другой день вечером Лесник, готовясь к предстоящей встрече с Молохом, обращаясь ласково к Альбине, попросил:

— Оденься, как на бал, чтобы наши друзья-евреи не подумали, что ты у меня имеешь аллергию к драгоценностям.

— А не ограбят? — обрадованно примеривая перед зеркалом бриллиантовое колье, спросила она, вспомнив попытку ограбления ее бандитами в Сочи около гостиницы «Жемчужина».

— Мы будем под защитой Молоха, и если он позволит кому-либо сыграть с нами злую шутку, то это дорого ему обойдется, — успокоил он ее.

— Витя, какой ты самоуверенный. Ты не забывай, где сейчас находишься, а поэтому будь осторожен и посматривай на меня, если я что-то хреновое почувствую, то потру мочку левого уха, знай тогда, что нам пора уматывать домой.

— Будет исполнено, — беспечно бросил он, чтобы она его больше не беспокоила.

Перед тем, как Лесник с Альбиной должны были уехать в гости к Молоху, подошел Арбат, который, отозвав его в сторону от Альбины, с улыбкой заметил:

— Нам с Цыганом одним в доме будет скучновато. Мы бы не отказались от пары сочных бабочек. Само собой разумеется, чтобы были чистыми.

— Я против вашего желания не возражаю, но в здешних злачных местах не ориентируюсь. Скажите Гришке, что я не возражаю, чтобы он оказал вам содействие в осуществлении вашего желания.

После разговора с Гришкой Арбат узнал, что профур можно заказать по телефону.

— Пойди закажи, а когда они приедут, то, я думаю, мы с Цыганом сможем с ними найти общий язык, — хохотнул Арбат, довольный, что его проблема так легко разрешилась.

Глава 7

Григорий, поколесив по городу и окончательно убедившись, что за ним нет хвоста, наконец-то поехал прямо к конечной цели своего маршрута. Проехав под кирпичной аркой, он подъехал к металлическим воротам и остановился. Подойдя к телекамере, он встал перед ней лицом, после чего вновь сел в машину. Створка ворот бесшумно поползла вверх. Проехав под воротами, Лесник увидел, как те вновь заняли свое первоначальное положение. Они оказались внутри усадьбы трехэтажного особняка, сделанного из стекла и бетона. Григорий подъехал к стоянке автомобилей, где уже стояло десятка полтора машин разных марок.

Когда супруги Гончаровы-Шмаковы вышли из своего «ситроена», к ним подошел здоровенный парень, которому Григорий тихо что-то шепнул на ухо. Тот понятливо кивнул головой и провел супружескую пару к группе мужчин более почтенного возраста, чем он. Один из них, поднявшись с Гончаровыми-Шмаковыми на второй этаж, подвел их к четырем мужчинам, сидящим за столом, среди которых находился Молох.

Увидев вновь прибывших, Молох, радушно раскинув руки, поднялся из-за стола, поздоровался. Так же, но только молча, с ними поздоровались и остальные мужчины, изучающе посматривавшие на них. Как такового фактически знакомства не состоялось.

— Посиди пока с ними, а я Альбину Илларионовну провожу к нашим женщинам. Я думаю, в их компании ей будет не так скучно, как с нами, — проворковал он, обнимая ее нежно за талию со стариковской расторможенностью, которую молодым никогда не освоить.

Вернувшись назад, Молох, обращаясь к своим друзьям, сообщил:

— Это — наш коллега из России. Скоро опять туда вернется. Побыл у нас не так уж и долго, но успел сделать несколько хороших дел. Вы знаете, что я был на подозрении у фараонов. Он взял удар на себя, правда, без неприятных последствий, а, наоборот, с огромной прибылью для себя, что позволило мне теперь вздохнуть поспокойней и освободиться от лишней опеки.

Лесник среди сидящих за столом был самый молодой. Он не понимал, о чем Молох говорил своим друзьям.

Поэтому, когда тот кончил говорить, то поинтересовался:

— Чего ты им обо мне говорил?

— Обо всем и ни о чем, но достаточно, чтобы они поняли, что имеют дело с человеком, обладающим не менее, чем они, авторитетом.

— Стоило ли из-за этого распинаться? — заметил Лесник.

— Ведь я не вечный, а поэтому тебе со временем, а желательно сейчас, надо поближе познакомиться с ними, чтобы не чувствовать себя в Штатах одиноким, когда меня не станет, — грустно произнес Молох.

— Если так, то конечно, — вынужден был согласиться с ним Лесник. — Тогда уж скажи им, что я и шнифер, и медвежатник, но работаю только на себя.

Молох перевел слова Лесника своим друзьям. После его сообщения те понятливо закивали головами. С их лиц исчезли пренебрежение, непроницаемая маска, и появилась маска любопытства, а на губах — улыбка.

— Что-то я не слышал никакого шума о серьезном ограблении банка в России, — перевел Молох Леснику замечание одного из сидящих за столом.

— Я не люблю шума при своей работе, но как бы там ни было, а сейфы мною вскрываются и содержимым их я пользуюсь с удовольствием. Как результат моей работы, в одном банке Западной Европы у меня лежит несколько миллионов долларов, не для хвастовства будет сказано, и, несмотря на это, я сейчас спокойно сижу среди вас, и меня фараоны не разыскивают.

После того, как Молох перевел сидящим за столом сказанное Лесником, Лесник уже без переводчика понял, что его сообщение новыми знакомыми оценено по достоинству и больше нет необходимости заниматься саморекламой.

Сидящие за столом главы мафиозных банд, видя драгоценности на Альбине и самом Леснике и сопоставив увиденное с услышанным, поняли, что гость достоин быть их знакомым.

— Они хотят с тобой выпить по рюмочке коньяка, — сообщил ему Молох. — Мы ждали тебя, а поэтому не садились за стол.

— Я не опоздал, — посмотрев на наручные часы, заверил Молоха Лесник.

— К тебе никаких претензий нет. Мы приехали сюда на 20 минут раньше оговоренного срока. Я должен был их подготовить к твоему приходу. Мне кажется, ты им понравился, — идя к столу рядом с Лесником, поведал ему Молох.

Когда мужчины садились за стол, то рядом с ними рассаживались их дамы. На женщинах было очень много драгоценных украшений. Каждая дама была ходячей витриной ювелирного магазина.

Если мужчины в своей одежде из-за скромности или по каким-либо другим причинам не допускали излишеств, то женщины игнорировали это правило, злоупотребляя предоставленной возможностью, как могли.

Пиршество за столом, а потом непринужденные беседы гостей продолжались до глубокой ночи. Лесник вдоволь поговорил как с Молохом, так и с помощью его со всеми своими новыми знакомыми, которые вручили ему визитные карточки на тот случай, если он пожелает с ними встретиться или возникнет у него надобность в их помощи. Он, в свою очередь, пригласил их к себе в гости, тоже вручив им свою визитную карточку. Однако по их лицам он понял, что вряд ли когда-либо дождется посещения указанной троицей своей берлоги.

Их жены, рассевшись в креслах вокруг столика, о чем-то оживленно беседовали с Альбиной, последней было намного легче, чем мужу, так как она не имела языкового барьера со своими новыми подругами, как он.

Улыбки, даримые женщинами друг другу во время разговора, и раздающийся с их стороны смех говорили мужчинам, что они на время забыты своими половинами и последние в них не нуждаются. Такого пренебрежения к себе мужчины вынести не желали, а поэтому покинули зал, уединившись в бильярдной, где Молох только участвовал в беседе, но играть в бильярд отказался ввиду своего низкого роста, толщины и возраста.

Лесник сообщил Молоху, что договорился здесь с одним клиентом и продает ему в России партию бриллиантов по цене на двадцать процентов ниже, чем фактическая цена на мировом рынке.

— Если не секрет, то на какую сумму вы заключили сделку? — поинтересовался один из новых знакомых, Ричард Простон.

— На полмиллиона долларов, — поведал ему Лесник.

— И кто же из наших решил купить у тебя камушки? — вновь спросил Простон.

— Я бы не хотел, чтобы вы его трусили, — осторожно заявил Лесник. — Он здорово меня несколько раз выручал, и я не хочу оказаться в его глазах негодяем.

— Не тронем, — заверил его Простон.

— Мистер Корвин Фостер, — решившись, сообщил ему Лесник.

— Знаю такого, — сообщил Клод Уильямс. — Вот уж не думал, что он может промышлять контрабандой, — удивился он.

— А может быть, мы за восемьдесят пять процентов возьмем камушки? — предложил Брюс Харнер, третий из новых знакомых Лесника.

— Не будем Фостеру перебегать дорожку, — возразил Простон. — Конечно, иметь дело с камушками — приятная вещь, но не будем нашего нового друга ссорить со своим старым компаньоном.

Игра была продолжена в прежнем спокойном русле. Когда она закончилась, то Лесник, положив кий на стол, обращаясь к Молоху, заметил:

— Давид Борисович, Лапа, наверное, так и не дождется от тебя приглашения в гости.

— Осуждаешь старика, да? — прищурив глаза, обиделся Молох. — Ты даже не представляешь, какие препоны были у меня на пути такого приглашения, — намекнул он на операцию с ограблением миссис Кэрол.

— Но Лапа хочет увидеть тебя и твою настоящую жизнь своими глазами, — продолжал стоять на своем Лесник.

— Передай ему, чтобы готовился, — глубоко вздохнув, Молох продолжил: — Скажи, что я ему вызов сделаю,

— заверил Лесника Молох.

— Долго ждать?

— Не знаю, но за мной задержки не будет, — успокоил его Молох.

Глубокой ночью они наконец-то решили расстаться, так как усталость и необходимость в отдыхе давали о себе знать.

По пути домой Лесник, сидя на заднем сиденье «ситроена», завистливо думал: «У нас дома таких «малин» пока нет. Размаха в работе да и организованности такой нет, а жаль. Такие встречи на «малинах» авторитетов здорово помогают в «работе».

По уснувшему городу было теперь безопасно и спокойно ехать. Под мягкое покачивание он уснул. Альбина тоже была довольна приятно проведенным вечером. Ее новые знакомые, с которыми она подружилась, приглашали к себе в гости, настроены были поддерживать с ней знакомство.

Все, что планировал осуществить в Штатах Лесник, было осуществлено. Теперь ему оставалось только отогнать «ситроен» на прокатную станцию. (Покупать себе автомобиль в США Лесник не хотел потому, что очень редко там бывал, а значит, его автомобилю пришлось бы все время простаивать, гнить, занимая место в гараже.)

«Молох обещал мне найти клиента, которому можно было бы сдать виллу на пару лет в аренду», — подумал Лесник расслабленно.

Он уже соскучился по своим детям, по спокойной домашней обстановке. Когда и последний вопрос был решен, то все четверо с нетерпением и удовольствием отправились в аэропорт Вашингтона, чтобы вернуться на Родину.

Глава 8

На другой день, после прибытия в Москву из Вашингтона, переночевав у Душмана, Лесник, Альбина и Цыган выехали домой. Поездкой в Америку вся троица была довольна. От этой поездки Цыгану перепало пять тысяч долларов, из которых две дал ему Лесник и три Арбат. С учетом имеющихся у него накоплений Цыган мог купить в валютном магазине приличную отечественную машину и другие не менее важные предметы домашнего обихода, которые требовала у него жена. Понимая свою значимость в материальном обеспечении семьи, везя к тому же американские подарки, Цыган был горд собой, предчувствуя при встрече с женой ее похвалу себе.

Последнее время он смог вырваться из нищеты и жить не хуже других.

Лесник, став миллионером, по-прежнему оставался щедрым при расчете со своими ближайшими помощниками, давал им возможность безбедно жить, вызывая со стороны последних к себе самоотверженную преданность. Покачиваясь из стороны в сторону на нижней полке купе, Лесник, закрыв глаза, думал о предстоящих своих коммерческих планах, решая, где, с чего или у кого урвать солидный куш бабок. У него в голове уже созрела вполне законная сделка, сулящая миллионную прибыль не в рублях, а в долларах, но он так устал физически, психически и умственно, что отложил ее осуществление на более поздний срок. Поэтому, расставаясь с Душманом, он заговорщицки сообщил ему:

— Где-то через месяц приеду к тебе обмозговать одно дельце, так что жди гостей.

— Путевое? — поинтересовался вдохновенно Душман, почувствовав для себя прибыль.

— Должно быть, как я думаю, а там как получится…

Когда супруги Гончаровы-Шмаковы приехали домой, то, кроме своих близких, застали Жернова-Постникова Остапа Харитоновича, учителя воровской профессии Лесника, медвежатника по кличке Лапа. Привезенных подарков хватило на всех, а поэтому обделенных не оказалось.

После того, как радость первой встречи улеглась, Лапа, уединившись с Лесником в беседке, поведал ему:

— Я тебя уже несколько дней дожидаюсь. Мне в одном деле необходимо твое участие.

Не проявляя любопытства, Лесник недовольно напомнил ему:

— Ты же знаешь, как я устал, может быть, дашь мне отдохнуть?

— На раскачку у нас времени нет. Тут тянуть резину нельзя ни в коем случае. Наши полосатые попросили помочь им разобраться с одним делом. Ты сам понимаешь, отказаться я не имею права.

— Ну чего там у них случилось? — нехотя выдавил из себя Лесник свой вопрос.

— Ты знаешь Крота, он сидел еще и при тебе.

— Ну, знаю, — подтвердил Лесник.

— Между прочим, он был казначеем общака; когда освободился от услуг хозяина, то увел из кассы миллион.

— Так Харитон Викторович был нашим казначеем? — удивился Лесник, зная Кравченко как авторитета зоны, а поэтому не ожидал от него такой «подлянки». — А чего они сами с ним не разберутся? Вообще я не думал, что Тихий (пахан зоны) окажется лопухом.

— Крот пятнадцать лет отбухал в зоне, усыпил бдительность и втихаря ломанул. Не исключено, что здесь не обошлось без участия хозяина или еще кого из его окружения. Быки, шестерки, разная другая шушера искали Крота во всех местах возможного его появления, но их усилия пропали впустую.

— Ну, а мы что тогда можем сделать?

— Повести розыск своим путем. Я с Кротом тоже тянул срок, имел с ним долгие задушевные беседы и из них предполагаю, где этого говнюка можно найти.

— Мы постепенно отдалились от полосатых, и стоит ли нам теперь подписываться за них? — осторожно и вместе с тем с недовольством в голосе поинтересовался Лесник.

— Ты, Витенька, так рассуждаешь из-за своей усталости. Будем считать, что ты такую глупость не говорил.

Мы обязаны помочь нашим друзьям. Этот Крот кого ограбил? Обиженных людей. Мы не можем не помочь им найти и наказать его.

— Когда поедем? — обреченно выдохнул из себя Лесник.

— Хоть завтра, — довольный беседой, сообщил ему Лапа.

— Кодлой мотанем или сами?

— Возьмем своих телохранителей вместе с Угрюмым, и хватит. Крот не посмеет на нас бочку катить, — высказал свою точку зрения Лапа.

— Из-за миллиона еще как покатит, — возразил ему Лесник. — Поэтому к Кроту мы должны нагрянуть кодлой не менее, чем в десять человек.

Подумав, Лапа произнес:

— И то не помешает.

— Вот уедем мы с тобой Крота искать, а Молох, бац, и вызов тебе пришлет, и опять поездка к нему накроется, но только уже по твоей вине, — не очень весело пошутил Лесник.

— Не накроется, мы должны находиться в отъезде не более двух недель, — успокоил его Лапа.

— Если нас будет такая солидная кодла на одного человека, то я не пойму, какую роль там буду выполнять я?

— Мы с тобой уполномочены на месте вершить судьбу Крота, будем решать: судить его, покарать или помиловать, посмотрим по обстановке, — поведал Лапа Леснику.

Крот, видя приближение своего срока освобождения, заранее вступил в преступный сговор с надзирателем.

За соответствующее вознаграждение тот помог ему переправить из зоны на волю часть денежных запасов общака. Являясь много лет казначеем этого капитала, он без труда обманул доверявших ему заключенных.

Сменив свою фамилию на Теребаева Владимира Викторовича, он стал жить по фальшивому паспорту в охотничьем поселке Портовом в Иркутской области на берегу Енисея — великой русской реки. Купив пятьдесят лежаков пчелосемей, он наконец-то занялся тем любимым с детства делом, которое неоднократно прерывалось вынужденным нахождением в местах лишения свободы, куда его приводила любовь к чужой собственности. Ради сокрытия кражи ему в последний раз пришлось даже убить человека. Он уже три года занимался пчеловодством, все реже вспоминая УО-15/1 и оставленных там знакомых.

Крот жил в медоносном районе. Каждая пчелиная семья за сезон давала ему более ста килограммов меда, от продажи которого он ежегодно имел не менее пятисот тысяч рублей. Крот любил только пчел. Им был предан, не обижал. Работая с ними, получал полное удовольствие, покой. Пчелы обували, одевали, кормили его, давали выпивку из медовухи. Чем дальше отдалялся срок его освобождения из ИТК, тем спокойнее становилось у него на душе, тем реже он вспоминал обворованных им своих друзей, тем меньше мучила его совесть за свою подлость. Крот понимал, что грабанул из общака денег больше, чем ему их было нужно фактически. Можно было бы взять денег только на необходимое — на покупку дома и пчел, но если решил сподличать, то стоит ли теперь задумываться над такой чепухой.

Иногда, выпив медовухи, он самодовольно, с пренебрежением думал о законниках бывшей своей исправительной колонии: «Я вам не фраер, которого вы смогли бы на первой неделе после освобождения от хозяина посадить на кукан. Ни хрена теперь меня не найдете и не отомстите».

Сознавать себя умнее, удачливее других ему доставляло удовольствие, поэтому неожиданный визит к нему на пасеку делегации из десяти человек, среди которых было два законника — Лапа и Лесник, был для него таким неожиданным и опасным открытием, как будто он провалился в жерло дышащего вулкана. С неожиданной для его возраста поспешностью Крот попытался нырнуть в свой домик за охотничьим ружьем, зная заранее свой приговор, а поэтому хотел подороже продать свою жизнь. Он понимал, что обречен и пощады ему не будет.

— Крот, не дури, — услышал он голос Лесника, затем — удар по ногам толстым дрючком, от которого Крот упал.

Поднявшись, он увидел наставленный на него пистолет. Поняв, что ему не осуществить своего плана, удерживаемый парнями, он затравленно, как загнанная лошадь, затоптался на месте.

— Ты, горбыль, — пренебрежительно начал Лапа, назвав так Крота из-за высокого роста и сутулости, — неплохо тут устроился.

Пока Лапа делал вступление, один из его подручных нырнул в летний домик Крота и произвел обыск. Через какое-то время он вышел из него, держа в руке охотничье ружье с патронташем. Подойдя к Лапе, он сказал:

— Я там навел шмон, теперь можете с Кротом зайти и поговорить.

— Прошу, отступник, — предложил Кроту Лапа, заходя в домик вместе с Лесником.

Крот молча повиновался его требованию. Лапа, проследив, когда все расселись на стульях, начал допрос Крота без вступления:

— Где общаковские деньги?

Крот понимал, что находящиеся в доме законники будут вершить его судьбу, а поэтому, не отвечая на вопрос Лапы, задал вопрос, который волновал его в наибольшей степени:

— Что вы намерены со мной делать?

— Это будет зависеть от того, понравишься ты нам с Лесником или нет, — прочищая травинкой мундштук, беспечно ответил ему Лапа.

— Что я должен сделать, чтобы вам понравиться? — пробурчал Крот.

— У тебя такая харя подлячая, что вряд ли сможешь нас ублажить, — с ядовитой ухмылкой пробурчал ему Лапа.

— Пахан! Давай этому гандону дадим шанс, может быть, сможет выкупить у нас свою душу, — покусывая нижнюю губу, предложил Лапе Лесник.

Крот видел, как безразлична была его жизнь собеседникам, и не сомневался, что им убить его — что высморкаться. Безусловно, они уже придумали способ, как с ним расправиться.

— Остап Харитонович, дай мне шанс, может быть, я его исполню, — наконец обмыслив случившееся, начал проситься у Лапы Крот.

— Ну что же, пускай будет по-твоему. Ты пользовался нашим миллионом три года; если бы ты знал, сколько у нас ушло бабок на поиски тебя; поэтому ты должен возвратить нам то, что взял, и уплатить штраф на такую же сумму.

— Два миллиона! — ошарашенно воскликнул Крот. — Это же немыслимо.

— Я же тебе говорил, что нам с тобой не столковаться, — как бы обрадованно пропел Лапа. — Где наши деньги? Или прокутил и от них ничего не осталось?

— Деньги есть, но отдавать я их вам не собираюсь, так как все равно вы меня пришьете.

— Не только тебя, но и твою дочь с внуками, чтобы не плодила таких змеенышей, как ты, — сообщил о своем плане Кроту Лапа.

Теперь Крот узнал, как Лапа вышел на его след. Он вспомнил задушевную с ним беседу о своей жизни, о неудачном замужестве дочери. Он уже забыл свое откровение, а Лапа, оказывается, не забыл и, дождавшись случая, воспользовался давней информацией.

— Вы не посмеете расправиться с дочерью, — потеряв прежнюю решительность, произнес Крот.

Лапа, жестко взяв пятерней Крота за подбородок, прошипел ему в лицо:

— Мне что, тебе, мурлу сраному, как фраеру, надо приводить примеры, когда мы так поступали, или ты сам, умник, вспомнишь?

Крот знал два аналогичных случая. Он, обхватив голову руками, завыл:

— Что вы со мной делаете, бандиты, пьете с меня кровь… — при этом старался в своих словах употреблять такие оскорбления, которые не могли обидеть законников, в противном случае рассчитывать на компромисс, снисхождение к себе было бы бесполезно.

Лесник, не слушая причитания Крота, открыл металлический бачок. Он оказался полный меда. Выставив бачок из домика на землю, Лесник, обращаясь к парням, весело сообщил:

— Налетай, братва!

Крот, дав ему две булки хлеба, посоветовал:

— Скажи ребятам, чтобы ели с хлебом и меньше налегали на сырую воду — пронесет.

Лесник, открыв дверь на двор, крикнул:

— Николай, иди сюда!

В домик зашел здоровенный верзила, доверенное лицо Тихого; Лесник пересказал ему слова Крота.

Дождавшись ухода из домика Николая, Лесник продолжал разговор с Кротом:

— Так что будем делать с тобой, Крот батькович?

— Таких бабок у меня нет, — подавленно поведал ему Крот.

— Чем располагаешь?

— До двух миллионов у меня не хватает ста кусков.

— Вот это уже предметный разговор, — довольно произнес Лапа, оживляясь. — Осенью привезешь полторы тонны меда в зону своим обиженным товарищам. Тогда лишь будем считать, что ты вину перед нами искупил.

— Может быть, я долг бабками погашу, — обрадованно произнес Крот, услышав, что у него появился шанс остаться в живых, — а то с медом много возни. Я знаю, через кого и как их вам передать.

— Кончай торговаться. Я тебе сказал: доплата должна быть медом. Ты же, скотиняка, знаешь, как зекам необходим в рационе мед, — довольный результатом беседы, отрубил Лапа. — Сейчас пойдешь с нашими ребятами домой за деньгами, — приказал Кроту Лапа.

— За ними нечего идти. Они у меня всегда под рукой, — сообщил Крот.

— Тем лучше, — довольно произнес Лапа.

Они вышли из домика и прошли к лежакам ульев, некоторые из них оказались с двойным дном. На дне этих лежаков лежали банкноты достоинством в пять, тысячу рублей, попадались банкноты достоинством в двести и пятьсот рублей, но реже. Крот не зря был казначеем в зоне. Он умел считать деньги, а поэтому при пересчете действительно их оказалось один миллион девятьсот тысяч рублей.

Отдавая деньги Николаю, Лапа сообщил ему, показывая рукой на Крота:

— За этим отступником долг в полторы тонны меда. Осенью он его доставит к вам в зону. Так ли я тебя понял?

— Все верно, Остап Харитонович, привезу я им обещанный мед, — пробурчал, обобранный до нитки, задавленный происшедшим Крот.

— Ты знаешь, почему мы решили тебя не гробить? — неожиданно поинтересовался у Крота Лапа.

— Потому что я исполнил все ваши требования, — рассудительно произнес Крот.

— Это само собой, — согласился Лапа, — а еще почему?

— Не знаю, — пожав плечами, признался Крот.

— Потому, что ты полезным для людей делом занимаешься, — не простившись, покидая пасеку, сообщил Кроту Лапа.

На железнодорожном вокзале в Иркутске, перед расставанием с посланниками Тихого, Лапа строго наказал Николаю и его сопровождению:

— В поезде не хулиганить, не задираться, не пить спиртное, чтобы на задницу не было никакого шухера.

Если загребут вас менты, то сами понимаете, что будет с бабками, да и вам от нас не поздоровится. Передайте Тихому, что я рекомендую ему всех вас поощрить пятью кусками. Вот потом можете пить и буянить до усрачки.

Николай со своими ассистентами и сам понимал, что если они не довезут деньги общака туда, куда им приказано, то они автоматически становились изгоями. Их жизнь не будет стоить и выеденного яйца, а поэтому заранее можно ложиться в «деревянный бушлат».

Простившись с ними, посчитав свою миссию выполненной, Лапа и Лесник самолетом вылетели из Иркутска в Москву, чтобы потом оттуда быстрее добраться домой.

Глава 9

Развалясь в кресле, сидя рядом с кондиционером, Арбат не спеша потягивал из металлической банки холодное американское пиво. Последнее время он так шикарно, богато зажил, что реальная жизнь порой ему казалась сладким сном. Она ему нравилась, и он боялся, что скоро проснется и опять придется окунаться в полосу неудач и неприятностей.

Телефонный звонок прервал его приятное занятие.

— Слушаю! Кто звонит? — не слыша голоса звонившего, недовольно пробурчал он, собираясь положить трубку на аппарат.

— Арбат, это ты? — наконец-то заговорил звонивший.

— Ну я, а кто звонит? — спросил Арбат, не узнав голос говорившего.

— Это я звоню, Алик, неужели не узнаешь?

— Теперь узнал, — заверил его Арбат. — Чего тебе от меня надо? — Он не считал нужным любезничать с личным врагом своего шефа.

Несколько лет тому назад Алик, главарь одной кавказской группировки, пытался шантажировать Душмана, но получил от него жесткий отпор, а поэтому вынужден был покинуть Москву, растеряв свою кодлу, которая рассосалась по другим группировкам и бандам. И вот сейчас, по прошествии стольких бурных лет, вновь появился в Москве.

— Мы с тобой когда-то были друзьями, а ты так со мной разговариваешь, — услышал он нарочито недовольный голос Алика.

Почувствовав, что он действительно избрал слишком грубый тон при разговоре, Арбат изменил его, сделал более мягким.

— Прошло столько лет, что сейчас, разговаривая с тобой, никак не пойму, зачем я тебе понадобился?

— Что я, старому другу не могу позвонить просто так, к примеру, пригласить в ресторан и культурно провести время? Как на это смотришь?

— Так ты меня приглашаешь в ресторан? — уточнил Арбат.

— Да! Как ты на это смотришь, принимаешь мое приглашение или нет?

Арбат понимал, что за приглашением Алика кроется какая-то авантюра, в которой и ему отведено место.

Любопытство взяло верх, а поэтому он решил от посещения ресторана не отказываться:

— Я против выпивки никогда не был, а если за чужой счет, да еще в ресторане, то — за милую душу.

— Тогда встречаемся сегодня в «Кавказской кухне» в девятнадцать часов. Устраивает? — поинтересовался у него Алик.

— Вполне! — заверил его Арбат.

Положив телефонную трубку на аппарат, Арбат задумался: «С какой стати Алик вдруг вздумал раскошелиться?»

Его мысли прервал зашедший к нему в кабинет Душман:

— Ты чего это вдруг такой невеселый и даже пиво не пьешь? — поинтересовался он, заметив необычную для Арбата сосредоточенность.

Тот поведал ему о недавнем телефонном разговоре с Аликом.

— Ну и что ты решил? — внимательно посмотрев ему в глаза, поинтересовался Душман, вскрывая жестяную пробку на банке с пивом и выливая ее содержимое себе в рот, при этом не делая глотательных движений. Пиво самотеком находило себе дорогу в желудок.

— Решил сходить с ним в ресторан. Все же интересно узнать, какой сюрприз он приготовил нам.

— Конечно, тебе надо будет пойти. Мужик он ненадежный, а поэтому я с парнями буду тебя подстраховывать, — сообщил ему Душман. — Интересно будет узнать, какую свинью он хочет подложить мне в этот раз. — Он понимал, что Арбат интересует Алика только как связующее звено с ним.

Из шести человек, сидящих вместе с Арбатом за столом в ресторане, тот знал лишь Алика, остальные парни кавказской национальности были ему незнакомы. Алик постарался от души насчет сервировки стола спиртным и закуской, а поэтому «скучать» не приходилось. За столом между собравшимися шел оживленный разговор обо всем и ни о чем. Арбат понимал, что серьезный разговор с Аликом еще впереди, а поэтому на спиртное сильно не налегал. И не ошибся.

Когда стороны насытились и уже собирались покинуть ресторан, Алик предложил Арбату выйти с ним и поговорить по секрету. Выпитое спиртное их так разгорячило, что в помещении им было жарко и душно, а поэтому они с удовольствием вышли из ресторана на двор на свежий воздух.

— Москва есть Москва, — закуривая сигарету, блаженно произнес Алик. — Здесь есть много места всем нам, где можно каждому, не мешая другому, присосаться к сиське и безбедно жить, но конфликт с Душманом исключил такую возможность для меня.

— Я в курсе событий этой истории, а поэтому зачем ты говоришь о ней? — спокойно напомнил ему Арбат.

— Мы с тобой были друзьями, и мне помнится разговор, что Душман тебя зажимает, не дает разворота. Ты давно достоин занять его место.

Арбат мог бы прервать откровения Алика и возмутиться, но его слова были приятны слуху, а поэтому было интересно слушать и продолжение.

— …Давай я тебя поддержу со своими парнями, и мы общими усилиями свергнем с престола Душмана. Тогда ты по праву сможешь занять его место.

— Душман крепко сидит на престоле, и твоя мышиная возня — бесполезная, — возразил Алику Арбат.

— Нас поддержит чеченская группировка, — выложил свой последний козырь Алик. — Ты видишь, какую услугу я тебе делаю. За нее ты мне ничем не будешь обязан. Просто я вновь обоснуюсь в столице и займусь прежним бизнесом.

Слушая Алика, Арбат в душе был полностью согласен с ним, с его предложением и голосовал бы за него обеими руками. Алик, по-видимому, хорошо его изучил, если именно к нему обратился с подобным предложением. Однако Алик не знал о Душмане то, что в последнее время о нем узнал Арбат. У Душмана был мощный тыл в лице кума Лесника, у которого была неисчислимая армия подручных, обширная связь в преступном мире не только в России, как он понял, но и в Америке, в чем ему пришлось недавно убедиться на собственном опыте. Сейчас Душман с помощью Лесника, Лапы и их «армии» мог загудеть на всю столицу, но он с кумом так насобачился по-тихому прокручивать свои миллионные аферы, что, облачившись в шкуру заурядного главаря банды рэкетиров и вымогателей, давно вырос из нее и был просто спавшим удавом, который насытился и не хочет ненужных жертв. Однако такое положение Душмана в преступном мире знали немногие, к счастью Арбата, он был как раз среди тех немногих, которого никакие радужные перспективы не могли переманить из лагеря подручных Душмана в лагерь его врагов.

Поэтому, учитывая вышеуказанные обстоятельства, Арбат, выслушав Алика, к удивлению последнего, заявил:

— Алик, ты меня, по-видимому, с кем-то путаешь и не за того принимаешь, если пришел к выводу, что я буду тебе помощником в войне с моим шефом. Я на его место не претендую. За то, что ты меня сегодня здорово угостил в ресторане, хочу дать тебе дружеский совет. Ни в коем случае не связывайся с Душманом. Он тебе и твоим друзьям не по зубам, и такая кость, что вы все ею подавитесь.

— Я не думал, что ты окажешься такой собакой, — преодолев растерянность, поняв несбыточность своих планов, прошипел ему Алик.

— За собаку я могу и едальник тебе намылить, — обидевшись, пробурчал Арбат.

— Ты мне его не намылишь, но я если не Душману, то тебе обязательно его намылю, — заорал с наслаждением Алик, призывно махнув рукой.

Арбат во время разговора с Аликом не видел происходящего кругом, а поэтому не заметил вышедших из ресторана дружков Алика, которые по его сигналу подошли к ним.

— Вот эта собака, разделив с нами хлеб-соль, теперь уже мне не друг, а поэтому надо его проучить, — в приказном порядке сказал своим подручным Алик.

Арбат понял, что его сейчас начнут зверски бить, а возможно, и зарежут. Такая ближайшая перспектива его не устраивала, и поэтому он был вынужден прибегнуть к своему средству защиты. Арбат громко свистнул. Его свист удивил кавказцев и на несколько секунд отсрочил их расправу над ним. Потом они услышали топот ног, который без слов объяснил им, зачем Арбат произвел свист.

Теперь кавказцы сами оказались в положении Арбата. Они были окружены пятнадцатью крутыми парнями, в руках которых были ножи, а у некоторых — пистолеты. К такому нападению кавказцы оказались неподготовленными. Среди подоспевших Арбату на помощь Алик увидел Душмана. Он понял, что попал в западню, заранее приготовленную ему злейшим врагом. Одно дело — разговаривать с Арбатом, пытаться побить его, а другое дело — выяснять отношения с самим Душманом. К этому он не был подготовлен, а поэтому растерялся.

— Алик, ты точно знаешь, что климат столицы тебе противопоказан, но все равно приперся, — обратился театрально Душман к своему противнику.

Тот на его замечание благоразумно промолчал, так как нечего было ответить.

— …Чего он от тебя хотел? — теперь обратился Душман уже к Арбату.

— Привлечь в свои союзники против тебя, дать бой, чтобы сместить с трона, — с облегчением поведал ему Арбат, довольный, что вырвался из щекотливой ситуации не помятым и не битым.

— Ох ты и сволочуга, Алик! То шантажировал меня, а теперь додумался сместить меня с трона. Как ты, паскуда, смеешь на меня хвост пружинить? — возмущенно пробасил Душман, решительно подойдя к Алику и взяв его за грудки.

Алик, сделав резкое движение руками, освободился от захвата, зло прорычав:

— Убери грабли и убирайся по-хорошему.

— Говнюк, еще угрожаешь? Нет, дорогой, уж теперь нам с тобой и твоей кодлой мирно не расстаться и не разойтись, — возразил ему Душман. — Как слабаку даю тебе право самому выбирать способ драки, то ли на кулаках, то ли на ножах, а может быть, ты со мной стреляться желаешь? Все будет по правилам, без подлянки, без которой твоя харя не может жить.

Алик знал, что Душман служил и воевал в Афганистане, что он владеет приемами рукопашного боя, тогда как сам от службы в армии открутился и мог драться, как каждый любитель, с помощью смелости и азарта.

— Давай на ножах, — решился Алик, надеясь на свою ловкость и случайность. Душман мог и не увернуться от удара его ножа.

— Условие принимаю, — довольно пророкотал Душман. — Вы слышали, что ваш козел мне сейчас предложил? — обращаясь к кавказцам, поинтересовался Душман. — Не слышу ответа! — сердито рявкнул на них Душман.

— Слышали! — раздалось в ответ с их стороны несколько робких голосов.

Душману легче всего было бы приказать своим парням учинить побоище кавказцам, тем более что на то у него были веские основания, но азарт и мальчишество взяли верх, и он решил просто подраться.

— Я ставлю следующее условие. Он может меня зарезать, как кабана, и мои люди отпустят вас с миром. Я же его гробить не буду, но если мне повезет, то отрежу его ухо себе на память, чтобы помнил: следующая наша встреча будет стоить ему головы.

Такое заявление среди его сторонников оживления не вызвало, так как условия для Душмана были кабальные, тогда как Алик уже не рисковал жизнью.

— Я тебе сам башку резать буду! — взорвался Алик, не выдержав такого гнусного оскорбления.

В образовавшемся кругу, на импровизированной арене, два непримиримых противника, по-кошачьи контролируя движения и действия другого, стали кружиться друг около друга.

Несколько попыток Алика нанести удар ножом в живот противнику Душман легко отбил ногой, один раз едва не выбил нож из его руки. Почувствовав такую неприятную для себя реальность и возможность, Алик стал следить, чтобы его нож не был выбит Душманом из руки, так как наступили бы последствия, от которых у него стыло сердце. Его робость почувствовал Душман.

— Ну, щенок, чего не нападаешь, чуешь, что не туда попал, или нет. Если слабак, то чего было пыркаться, — постоянно наступая, сказал Душман. — Я давно уже выпустил бы тебе требуху на волю или врезал ножом в лобешник, но мне не нужна твоя баранья башка, а всего лишь ухо.

— Посмотрим, что в твоей башке, может быть, сопли твоего Арбата, — парировал оскорбление Алик.

— Кажется, поговорили, а теперь смотри, как я с тобой сейчас расправлюсь, — зло бросил Душман, отдавая свой нож одному из своих подручных, несмотря на попытку последнего отговорить его от такого безрассудного шага, но было бесполезно его отговаривать.

Скинув с себя куртку и намотав ее на руку, оставляя правую свободной, Душман решительно направился к Алику.

— Иди ко мне, падаль. Я даю тебе еще один, последний, шанс, иначе мне придется с твоими ушами скрутить башку.

Дальше Алику отступать было уже некуда. Он активизировал свои действия и тоже начал нападать на Душмана. Когда он ударил Душмана ножом по левой руке, тот молниеносно захватил его руку с ножом правой рукой. Сбросив с левой руки куртку, он ею помог правой зафиксировать руку с ножом противника в нужном ему положении. По оказываемому сопротивлению Душман понял, что тот намного слабее его физически. Отобрав нож у Алика, Душман сделал ему подсечку, тем самым пресек его попытку убежать, так как Алик понял, что его игра проиграна. Придавив противника к земле, Душман деловито напомнил Алику:

— Не спеши, дорогой, я еще не отрезал твои уши на холодец.

Алик со страхом заверещал. Он не представлял, как будет появляться среди людей, а особенно среди знакомых, без уха. Его сопротивление, а Душман на помощь так никого и не позвал из своего окружения, не дало ему возможности отрезать Алику полностью ухо, а всего лишь верхнюю большую часть. Подскочив с земли, Алик, воя по-звериному, полез на Душмана драться, но, сваленный мощным ударом в солнечное сплетение, вновь упал на землю, где в бессильной злобе стал стонать и плакать.

Отдав кровоточащий кусок уха одному из ошарашенных кавказцев, Душман цинично пошутил:

— Можешь взять его себе на холодец, а можешь выгодно продать своему шустряку.

Кавказцев, уводящих Алика с места драки, никто не преследовал. Претензий никто не высказывал в адрес другого. Драка была честной и справедливой. Она показала, что Душман оказался действительно той костью, которой Алик подавился.

Когда Арбат сообщил Душману, что у него рука в крови, только тогда разгоряченный дракой Душман почувствовал, что он ранен. Они прошли к стоянке, где находились их автомобили. Там Душман снял с себя пиджак, засучив рукава, он увидел на левой руке неглубокий поверхностный ножевой порез длиной примерно в шесть сантиметров. Попросив водки, он обмыл ею руки. Друзья услужливо достали из автомобильной аптечки йодный раствор и с помощью ваточки обработали ему рану. Мужественно перенося боль, Душман пошутил:

— Вы так издеваетесь надо мной, что у меня с конца закапало.

После того, как рана была перебинтована, компания Душмана решила погулять в ресторане. Порез на рукаве пиджака у Душмана внешне не очень бросался в глаза. Он чувствовал себя вполне нормально, а после нервного напряжения сто пятьдесят — двести граммов спиртного для его здоровья были не лишними.

Приведя себя в порядок, Душман, обращаясь к своей кодле, сказал:

— Если судьба привела нас к злачному заведению, то считаю неприличным обойти его своим вниманием.

— А может быть, своему ресторану своим посещением сделаем прибыль, чем этим волкам? — предложил Арбат.

— Мысль верная, а главное, вовремя сказана, — согласился с ним Душман.

Рассевшись по машинам, они кавалькадой помчались в свой частный ресторан, чтобы ему, а не другим своим посещением принести прибыль.

Вот до какой степени рыночные отношения повлияли на взгляды, подход к жизни даже таких бесшабашных людей.

Глава 10

Когда Душман, поднявшись на лифте на четвертый этаж и подойдя к своей квартире, позвонил, нажав кнопку электрического звонка, то входную дверь, как всегда, ему открыла Лариса Викторовна, его любимая жена, которую, несмотря на годы, он по-прежнему горячо любил и боготворил.

— Болтаешься сам черт знает где. Кругом обзвонила, так и не нашла. Пришлось одной за двоих отдуваться,

— беззлобно, пьяно пробурчала она.

Такое состояние жены для него было ново и неожиданно. Ничего не сказав ей в свое оправдание, он прошел в зал, где за сервированным столом сидели кум Лесник и Лапа. Теперь он понял причину состояния жены, удивившую его.

— Остап Харитонович, Виктор Степанович, — обнимаясь с каждым, произнес Душман, — как я рад вашему визиту.

— Помолчал и не брехал бы, — улыбнувшись, пробурчал Лесник. — К нему гости приехали, а он где-то без них байрамит, — заметив, что Душман тоже навеселе, заключил он.

— Я думаю, что теперь обойдетесь без меня, а поэтому, с вашего позволения, пойду отдыхать, — предложила Лариса Викторовна.

Душман, посмотрев на настенные часы, которые показывали первый час ночи, потом на лица гостей и получив их молчаливое согласие, подойдя к жене, поцеловав ее в висок, сказал:

— Иди отдыхай, а мы, с твоего позволения, сами будем обслуживать себя.

— Где что взять, чтобы поставить на стол, я думаю, ты и без меня знаешь, — заметила она убежденно.

— Будь спок! — беспечно заверил он ее.

Оставшись втроем, Лесник с Душманом выпили по рюмке коньяка, Лапа выпил с ними полфужера шампанского.

В силу своего возраста он теперь берег свое здоровье и крепкими спиртными напитками его не перегружал.

Закусив, кто чем хотел, они подготовились к беседе между собой. Однако поднявшийся из-за стола Душман, сходив к двери и плотно прикрыв ее, вернувшись назад, сказал:

— Позвольте вам поведать причину моей задержки…

Поведав о случившемся вечером, он показал им рану на руке. Лесник молча переваривал его сообщение, тогда как Лапа, выслушав его, недовольно пробурчал:

— Не думал я, Тарас Харитонович, что ты такой несерьезный мужик.

— С чего вдруг ты сделал такой вывод? — без обиды удивился Душман.

— Как ты считаешь, я серьезный мужик? — не отвечая на его вопрос, спросил его Лапа.

— Спрашиваете! Конечно, вы мужик, что надо, — ответил ему Душман с уважением.

— Я тоже так думаю о себе, — не считая нужным скромничать, согласился с ним Лапа. — А теперь ты представь, если бы я с молодым человеком, с которым у меня возникла конфликтная ситуация, подрался, как сегодня ты с Аликом, и по случайности или по причине возраста уступил ему в драке, а завтра еще кому-нибудь не смог бы дать сдачи. При таком моем глупом поведении, как ты думаешь, надолго ли хватило бы моего авторитета? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, сам же себе и ответил: — Я бы его давно растерял и не был тем, кем пока еще являюсь среди наших братьев-законников. Сегодня своей дракой ты завоевал дешевый авторитет у своих шестерок, чью работу ты взял на себя, тогда как надо было поступить наоборот. Ты должен давать работу своей кодле, чтобы она того придавила, того опустила. Такая работа с твоей стороны учит других уважать тебя, с другой стороны, твои парни будут повязаны общим «мокрым» делом и тогда еще дружнее, без оглядки будут работать на тебя.

— Я понял, — закивал головой Душман.

— Ничего ты еще не понял, так как я с тобой только начал серьезно говорить. Работа твоих шестерок, быков не должна выглядеть мышиной возней. Алика надо было не отпускать живым. На его примере ты должен был показать своим противникам, что с ними будет то же самое, что с Аликом, если они вздумают перейти тебе дорогу.

«Крутой и кровожадный старик. Наверное, немало он за свой век отправил к праотцам своих противников, если по сей день еще держится на плаву», — с уважением к его опыту и возрасту подумал Душман.

Посмотрев на Лесника, Душман по его глазам понял, что тот своего учителя в данной критике полностью поддерживает. Душману как-то обидно стало за себя. Все же он был не какой-то пацан, а Лапа учит его как провинившегося школьника.

— Столица, Остап Харитонович, напичкана законниками, разными авторитетами, не говоря об их плебеях, проводящих политику своих голов в жизнь. Это не зона в три тысячи человек. Если зяву дашь, то менты быстро лапти сплетут и в Соловки упекут. Как видите, я держусь на плаву и тонуть не собираюсь. Так что я не совсем дурак, — задиристо заметил Душман.

— Я с тобой согласен, — не спеша подцепив из тарелки несколько осетровых икринок и отправляя их себе в рот, произнес Лапа. — И не собираюсь спорить по этому поводу, благодаря вот этому оболтусу, — Лапа нежно похлопал рукой по плечу Лесника, — которого я люблю, как сына. Тебя тоже знаю давно и, как ты помнишь, принимал со своими корешами участие в решении вопроса: быть тебе в нашем братстве или нет. Как я вижу, твой авторитет с того времени среди уркачей не очень-то поднялся.

— Почему вы так считаете? — начав успокаиваться, вновь обиделся Душман.

— Если бы он у тебя был на должной высоте, разве какой-то Алик посмел бы пойти на такую выходку в отношении тебя? А он, между прочим, прежде чем лихачнуть, на сто процентов разнюхивал у друзей все о тебе и пришел к выводу, что ты сидишь на своем месте не очень надежно.

Лапа, увидев, что Душман хочет подняться, обидеться и что-то возразить, осторожно положив ему свою руку на плечо, попросил спокойно: — Посиди и не надо требушиться. Я тебе категорически заявляю, что выводы твоих недругов не имеют под собой никакой почвы. Мы, сидящие сейчас за столом, можем многих авторитетов, если не всех, опустить ниже низшего предела, но нам этого не надо, потому что это не наша цель. У вас с Лесником получается тихая и наваристая работа, так и действуйте дальше, но заставить о себе говорить с уважением в полный голос в стольном граде, чтобы вместе с пылью с ног от тебя отвалила всякая шушера, которая еще думает цепляться, я считаю, обязательно надо сделать.

— А как это практически осуществить? — поинтересовался Душман.

— Очень просто, надо будет закатить за…тельскую гулянку в ресторане с приглашением всех законников города, а остальное я беру на себя.

— Вы знаете, каких это будет стоить бабок? Такой байрам мне не по карману. Да еще по этим загребанным временам, — почесав затылок, задумчиво признался Душман.

— Ну что, Виктор, поможем ему журиться? — обратился Лапа к Леснику.

— Дорогой выйдет спектакль, — заметил тот без энтузиазма.

— В любом случае больше, чем на миллион не потянет, — заметил Лапа, вдохновленный своей идеей. — Может быть, это собрание и пьянка будут моей лебединой песней для нас всех. Вы не забудьте, что тем самым нарабатываете себе политический капитал в столице, да чего там, может быть, и более сильный резонанс, даже на всю страну. Кто так поступал до нас? Никто! Так почему нам не стать зачинателями такого доброго дела?

Лапа выразительно посмотрел на Лесника. Тот после долгого молчания, глубоко вздохнув и выдохнув, произнес:

— Так и быть, я половину расходов беру на себя.

— Вот видишь, как все хорошо складывается, — обращаясь к Душману, произнес Лапа. — Нам с тобой на двоих остается по двести пятьдесят кусков.

— Так пойдет, — улыбнувшись, согласился Душман.

— Вот так, дорогой, с утра в темпе приступай к подготовке встречи «на высшем уровне», — пошутил Лапа, обращаясь к Душману.

Они за столом меньше пили спиртное, больше отдавались беседе, а поэтому не пьянели, а трезвели.

Довольный результатом состоявшейся беседы, Лапа, выпив с ними еще фужер шампанского, сказал:

— Вы, если хотите, то можете гулять до утра, а я пошел на боковую.

— Тебе Лариса сказала, где будешь спать? — поинтересовался для приличия Душман.

— Постелила, сказала и показала, — покидая зал, сообщил ему Лапа.

Глава 11

После того, как их покинул Лапа, уйдя отдыхать, ни Душману, ни Леснику не хотелось следовать его примеру.

Хуже того, им вообще не хотелось спать, тогда как тема разговора уже была исчерпана, и они не знали о чем еще беседовать.

— Ты зачем хотел через месяц приехать ко мне? — неожиданно поинтересовался Душман у Лесника.

— О! — встрепенулся Лесник, оживляясь. — Хорошо, что напомнил. Нам надо, не откладывая, прямо сегодня, — он посмотрел на часы, которые показывали четвертый час, — встретиться с нашим другом Церлюкевичем и уговорить его продать нам те картины и скульптуру, которые мы вернули ему после кражи.

— А вдруг он не захочет их продавать? — скептически заметил Душман.

— Надо его так подвести к сделке с нами, чтобы у него отпало желание выбрыкиваться.

— Надо подумать, как это лучше сделать, — предложил Душман.

— Нечего и думать: при встрече будем гнуть свою палку до тех пор, пока она или не сломается, или мы не околпачим коллекционера.

— А за сколько бабок ты у него их думаешь выдурить?

— За пятьдесят, но не дороже семидесяти миллионов рублей, — как давно решенное сообщил Лесник.

— А вдруг он захочет продать их нам за валюту?

— Тогда где-то пятьсот — семьсот тысяч долларов придется отстегивать.

— Ты же знаешь, у меня ни в рублях, ни в зелененьких таких сумм нет, — напомнил Леснику Душман.

— Чем ты располагаешь, чтобы я ориентировался?

— У меня больше десяти миллионов не наберется, — признался Душман.

— Ты имеешь в виду в долларах или в рублях? — пошутил Лесник.

— Конечно в рублях, — улыбнувшись, ответил ему Душман.

— Ты будешь ко мне в долг залазить, чтобы картины поделить пополам, или ограничишься своими деньгами?

— Ограничусь своими. Раз повезло на картинах, другой раз может и не повезти, — ответил ему Душман.

— Как знаешь, — не стал его уговаривать Лесник, видя в отказе Душмана прямую для себя выгоду.

Лесник понимал, что если задуманная им сделка осуществится, то она даст ему в ближайшее время выручку со многими нулями.

— Если он вздумает продавать картины за наши деньги, то где мы возьмем такое огромное количество бабок?

— Пропустим через биржу нужное количество долларов и получим на них свои бабки, — как давно решенное сообщил ему Лесник.

Как бы ни был дружен Лесник с Душманом, но не посчитал нужным делиться с ним своим секретом, что он из коммерческого банка похитил сорок миллионов рублей, а поэтому большой проблемы в рублях он для себя не видел, если бы возникла необходимость в них.

— Опять поедем их продавать? — догадливо предположил Душман.

— До этого еще далеко, а пока нам надо будет пригласить специалиста, получить на каждое полотно его заключение. Определим допустимую стоимость каждой картины, разделим между собой, а потом каждый как захочет, так и поступит со своим приобретением. Я лично пока не буду спешить с ними расставаться, — сообщил Лесник.

Так как оно не затрагивало Душмана, то он с ним согласился:

— Конечно!

— Тогда рабочий день мы с тобой начнем с Церлюкевича. Ты позвони ему сейчас, назначь встречу, а то с утра пораньше куда-нибудь смоется, тогда можем не поймать его целый день, — предложил Душману Лесник.

— И то дело, — согласился с ним Душман, направляясь к телефону.

После долгого и настойчивого вызова все же подняли трубку. Переговорив по телефону и вернувшись к столу, Душман поинтересовался у Лесника, проверяя его память:

— А что мы намерены у него купить?

— Шесть полотен и Будду восемнадцатого века. У тебя должны сохраниться их фотоснимки, если, конечно, ты их не уничтожил.

— Я же их не искал, а поэтому не хранил, — спокойно поведал ему Душман.

— Мало тебе дед сегодня дал просраться, — пошутил Лесник, — а я свои сохранил. Церлюкевич — хитрая бестия и вместо путевых картин может подсунуть нам фуфло. Интересующие нас полотна уже проверены специалистами, признаны подлинниками, а на подлинники у нас всегда найдутся покупатели.

— Конечно, само собой разумеется, — разведя руки в стороны, согласился с ним Душман.

— Знаешь что, Тарас, уступи мне без дележа Будду. Я ее хочу у себя на вилле в Штатах поставить в кабинете на столе для солидности.

Душман хотел возразить, сказать, что и он на нее имел свои взгляды, но, вспомнив, что Лесник безвозмездно выделил ему пятьсот кусков на ресторан, с не очень большой охотой выдавил из себя:

— Забирай, но сам за нее и заплатишь, — запоздало подумав: «А не потому ли Лесник проявил ко мне такую щедрость, чтобы заткнуть мне рот, чтобы я не возражал?» — Но сам себе и возразил: «Так он мог заключить сделку с Церлюкевичем и без меня. Он знает, где живет коллекционер, так как его человек несколько недель болтался с ним по городу, пока не нашли похитителя его полотен».

Исчерпав тему беседы, они наконец-то решили идти спать.

Глава 12

После неожиданного, неуместного, несвоевременного телефонного разговора с Душманом Семен Филиппович Церлюкевич как ни пытался, но так и не смог уснуть до утра. Зачем Душман приглашает его к себе в ресторан, о чем он желает с ним говорить, какую подлость от него можно ожидать… и какие защитные меры ему надо будет предпринять, чтобы быть готовым к таким неожиданностям? О том, чтобы ослушаться и не идти в десять часов к Душману на встречу и игнорировать его просьбу, не могло быть и речи.

Поэтому, промучавшись и насомневавшись вдоволь, Церлюкевич в назначенное время уже входил в кабинет хозяина ресторана Тараса Харитоновича Малащенко. Там, кроме Душмана, он увидел примерно его же возраста и комплекции незнакомого, изысканно и богато одетого, притом во все импортное, незнакомого мужчину.

Он подумал, что у Душмана в кабинете находится иностранный бизнесмен, но наколки на его руках поколебали первоначальное мнение, а последующая беседа с ним полностью утвердила Церлюкевича в том, что незнакомец того же поля ягода, что и Душман, а возможно, даже и покруче его. Такой вывод дали сделать ему одежда и независимый вид незнакомца.

Душман, поздоровавшись с Церлюкевичем, кивнул головой в сторону незнакомца и, не называя его ни по фамилии, ни по имени, пояснил: — Мой товарищ.

Церлюкевич, здороваясь за руку с незнакомцем, почувствовал не только крепкое его рукопожатие, но и увидел у него на безымянном пальце перстень с огромным бриллиантом посередине.

«Вот это туз», — завистливо подумал Церлюкевич. Он вообще всегда завидовал богатым, а поэтому, позавидовав сейчас, он не изменил своей привычке.

— Как дела, Семен Филиппович? — улыбаясь начал свою беседу с ним Душман.

— Вы знаете, Тарас Харитонович, что я человек деловой и мне не нравится ваше хождение вокруг да около.

Вы же меня ночным телефонным звонком взбудоражили не из-за беспокойства за мое здоровье.

— А почему бы и нет? — продолжая улыбаться, возразил Душман.

— Давайте, Тарас Харитонович, говорить о деле, — нетерпеливо попросил его Церлюкевич.

— Что же, если вы так настаиваете, Семен Филиппович, то перейдем к делу, но прежде всего хочу предупредить, чтобы вы не нервничали, разговор между нами будет для вас приятный, а поэтому можете не волноваться.

— Так я и не волнуюсь, — возразил Церлюкевич, однако предупреждение Душмана внесло в его душу некоторое облегчение.

— Как вы смотрите на то, чтобы наш деловой разговор продолжить в отдельном кабинете за сервированным столом?

Против такого поворота Церлюкевич не возражал. Пройдя в кабинет, они «пропустили» по нескольку рюмок коньяка, закусили, после чего Душман продолжил беседу с Церлюкевичем, тогда как Лесник, а это был он, даже не пытался вступать с ними в беседу.

— Как у тебя складывается личная жизнь? — поинтересовался Душман у Церлюкевича.

— В каком смысле? — удивленно спросил тот.

— Больше никто не пытался тебя обокрасть?

— Да пока Бог миловал, — испуганно, с суеверным страхом перекрестившись, сообщил Церлюкевич.

— А те полотна, что мы тебе вернули, целы?

— Так вот, оказывается, что вас интересует, — вместо ответа догадливо произнес Церлюкевич. — Да, целые, ну и что из этого?

— Вы, Семен Филиппович, здесь не пылите. Мы же сейчас не грубим, не хамим и не хотим, чтобы в отношении нас вы поступали противоположно, — наконец вступил в разговор Лесник, отчитав Церлюкевича. — Я, являясь другом Тараса Харитоновича, узнал по своим каналам, что одна солидная, я бы сказал, очень крутая банда рэкетиров положила глаз на вашу коллекцию. Вчера Тарас Харитонович со своими людьми пытался с ними поговорить и заступиться за вас. Покажи ему, чем для тебя закончился этот разговор.

Душман, размотав бинт на левой руке, показал рану. Между тем Лесник продолжал развивать свою мысль:

— Если бандиты посмели поднять руку на Тараса Харитоновича, то уж о вашей безопасности и сохранности полотен и говорить не приходится.

Все готов был услышать Церлюкевич на встрече с Душманом, но чтобы тот из-за него решился бы и пошел на риск, удивило и насторожило Церлюкевича. Однако резаная рана на руке не была мелочью, и данный факт сбрасывать со счета тоже не мог. «На Душмана в присутствии его кодлы кто-то поднял руку! Вот чего я не ожидал, того не ожидал», — удивился про себя Церлюкевич.

— Я вижу, что вы не москвич, как же тогда получается, что наши новости до вас доходят раньше, чем до нас? — с сомнением в голосе спросил Лесника Церлюкевич.

— Все зависит от источников информации, которые есть у меня и той кадры, которая на меня постоянно работает. Вы случайно не знакомы со Станиславом Генриховичем? — улыбнувшись, спросил он Церлюкевича.

— Повезло познакомиться с этим Шерлоком Холмсом; если бы не он, то, наверное, мои похищенные полотна так до сего дня и не были бы найдены.

— Вот видите, вы сами ответили на свой вопрос. Как же так получилось, что вы, москвичи, у себя в Москве не могли найти своих же воров, а мой человек, профессионал своего дела, которого я направил сюда по просьбе вашего знакомого, — он показал рукой на Душмана, — приехал и нашел? Вот так и получается, что для того, чтобы увидеть писанину у себя на лбу, надо или посмотреть на себя в зеркало, или попросить другого человека прочитать этот текст.

Ответ Лесника удовлетворил Церлюкевича. Теперь он на Душмана почти не обращал внимания, а говорил с Лесником.

— Какой выход вы мне предложите в данной ситуации?

— Если власть не может каждому благонадежному господину, имеющему определенный капитал, обеспечить безопасность, целостность его имущества, то последнему ничего не остается, как свои ценности продать государству. Я бы вам рекомендовал обратиться в министерство культуры или в государственный музей с предложением, чтобы они купили ваши шедевры.

— Вы думаете, я такой дурак, что не обращался туда?

— Ну и каков результат ваших похождений?

— Кругом ответ один и тот же. На покупку полотен у государства нет денег, другое дело, если бы я их подарил, но я еще не дурак, чтобы делать такой широкий жест.

— Но многие так и поступают: как в России, так и наши соотечественники, проживающие за рубежом, — напомнил ему Лесник.

— Да, действительно, таких бескорыстных людей много, но мое сознание еще не доросло до их уровня.

— Мое сознание соответствует вашему уровню, и я вас очень понимаю, придерживаюсь ваших взглядов, однако все равно предлагаю вам еще раз письменно постучаться во все те двери, в которые вы ранее стучались.

— Ну и что это мне даст? — разочарованно поинтересовался Церлюкевич.

— Очень многое, — отвлеченно произнес Лесник.

— А все же, мне хотелось бы услышать конкретнее.

— Вы узнаете, какую цену государство вам за них предложит, конечно, если пожелает их приобрести, а если откажется покупать, то ваша совесть будет чиста, и тогда, Семен Филиппович, свои полотна вы продадите нам.

— А найдется ли у вас та сумма денег, которую они стоят?

— Найдется, — заверил его Лесник.

— Мне бы хотелось услышать: на какую сумму я могу рассчитывать за продажу семи предметов и платежеспособны ли мои покупатели.

— Пятьдесят — семьдесят миллионов рублей мы сможем заплатить за ваши семь предметов.

— И что я буду делать с такой кучей денег?

— Это ваше дело! Можете вложить в банк на свой счет и жить на проценты, можете купить акции какогонибудь предприятия. Представьте, какой капитал у вас будет через десяток лет, а что самое главное: его у вас никто не отнимет и не украдет.

— Конечно, вы мне сумму предложили за картины приличную, но это «деревянные» деньги (как это выражение советского рубля в народе стало популярно и нарицательно). На Западе я за эти картины выручу не менее полутора миллионов долларов.

— Я согласен с вами, но их надо суметь туда вывезти, а то на таможне могут бесплатно конфисковать в доход государства, а если сможете вывезти, то надо постараться не попасться мошеннику в лапы, а продав картины, надо стараться не попасть в руки гангстеров, перед которыми вы будете беззащитной овцой в чужой стране.

— Вы в таком пагубном свете обрисовали мне картину будущего, что можно подумать, как будто нравы капиталистического мира вам знакомы, — скептически заметил Церлюкевич, обращаясь к Леснику.

— Я имею американское гражданство. У меня в США собственная вилла и имеется солидный вклад в одном западном банке. Менее десяти дней тому назад мы с женой вернулись на Родину отдохнуть, — умышленно разоткровенничался перед Церлюкевичем Лесник.

Церлюкевич задумался. Пока он размышлял, Лесник напомнил ему:

— Ваш старый знакомый, Петер Стивенсон, наверное, в вопросах бизнеса заткнет вас за пояс, а помните, как боком ему обошлась контрабанда. Так и вы можете в одно прекрасное время своих полотен лишиться бесплатно.

— Будем считать, что я соглашаюсь продать вам интересующие вас полотна…

— С Буддой, имеется в виду, — напомнил ему на всякий случай Лесник, не дав закончить до конца мысль.

— …Да, с ним и в придачу к ним, чтобы больше о них голова не болела, два подлинника полотен кисти Репина не менее ценные, как и интересующие вас полотна, но за них вы мне даете один миллион долларов, и ни цента меньше, — жестко поставил Церлюкевич свое условие.

— Ничего себе траванул, — услышав его условие, удивился Душман.

— Вы сами хотели этого откровенного разговора со мной. Я знаю цену своих произведений, других условий не ставьте, так как они меня будут раздражать, — пресекая попытку торговли с собой, заявил Церлюкевич.

— Не надо быть таким сердитым, — улыбнувшись, разряжая обстановку, заметил Лесник. — Мы ваши условия принимаем, но я хотел бы уточнить всего лишь одну деталь.

— Какую?

— Вы их хотите получить наличными или как-то иначе?

— Мне бы хотелось, чтобы вы эту сумму внесли на мое имя в какой-нибудь западный банк и предъявили мне чековую книжку на мое имя, чтобы я убедился, что там на меня открыт счет. Тогда я вам отдаю свои полотна с Буддой.

— Такими суммами я шутить не намерен, а поэтому на такую сделку я не пойду, — решительно возразил Лесник.

— Почему? — видя в отказе очередной подвох, спросил его Церлюкевич.

— Если я поступлю так, как вы хотите, а с вами что-то случится или сделка не состоится по каким-то другим причинам, то я свои деньги с вашего счета уже не смогу снять, — пояснил свою мысль Лесник.

Церлюкевич убедился, что его собеседник прав, а поэтому спросил у него совета:

— А как же нам тогда поступить?

— Очень просто! Я выписываю чек на оговоренную сумму для предъявления вами в Австрийский государственный банк, где вы можете снять деньги с моего счета, получив наличными, или там же открыть свой счет. Если сделка между нами состоится, я отдаю вам свой чек, если нет — то я его просто порву, и все.

— А вдруг чек окажется фальшивым, и вы меня просто дурачите?

— Как говорится: доверяй, но проверяй. Я на ваше недоверие не обижаюсь. Подлинность чека и мою платежеспособность вы сможете проверить в австрийском посольстве, куда мы с вами можем съездить в любое время.

— Такое условие меня устраивает, — оттаивая душой, облегченно согласился Церлюкевич. — Можете хоть сейчас забрать к себе эти полотна, — определенно высказал свою мысль он.

— А вдруг мы не захотим расставаться с деньгами, не станем вам платить за картины и убьем? — неудачно пошутил Душман.

— Ты что, охерел? — не сдержавшись, сделал ему замечание Лесник.

— Я этого не боюсь! Все знают, кто в настоящее время является официальным владельцем моих полотен, а поэтому, у кого они будут найдены после моей смерти, тот и будет подозреваться в моем убийстве.

— Понял ты толковый ответ на свой неуместный вопрос? — недовольно пробурчал Лесник в адрес Душмана, поведение которого в последнее время ему стало не нравиться.

Душман, махнув на них рукой, покидая кабинет, пробурчал:

— А ну вас.

— Как вы смотрите на то, чтобы сегодня же между нами состоялась вышеуказанная сделка? — спросил Лесник Церлюкевича.

— Положительно! — скорее нетерпеливо, чем довольно ответил тот.

Покинув ресторан, покупатели и продавец художественных полотен закрутились, как белка в колесе. Если бы у них не было транспорта, связей и денег на взятки, то сделка могла бы затянуться и на неделю, тогда как к вечеру заинтересованные стороны, уставшие до изнеможения, но довольные друг другом, расстались, чтобы в будущем уже не представлять взаимного интереса.

Барон Церлюкевич наконец-то получил возможность оставшиеся годы жизни пожить в свое удовольствие, тогда как покупатели его произведений искусства вместе с ними получили в придачу не только купчие на них, но и проблемы, связанные с их хранением и реализацией.

Душман ограничился покупкой только одного полотна кисти Репина, все остальные произведения искусства закупил Лесник. Душман понимал, что в финансовом положении ему не угнаться за кумом, а поэтому был доволен и тем, что у него хватило валюты на покупку и одной картины.

Когда вечером они явились домой, то встретившим их Ларисе и Лапе, попытавшимся сделать им разнос за отсутствие дома целый день, они дали достойный бой своими доводами, демонстрацией купленных полотен знаменитых художников, чтением купчей на них.

Доводы Душмана и Лесника были убедительны, а поэтому их отсутствие признано обоснованным. Однако Ларисе было неудобно перед Остапом Харитоновичем за невнимание к нему со стороны «молодых», которые оставили его одного дома на целый день. Такая же мысль была в голове у Лапы, а поэтому до объяснения с Душманом и Лесником у него на душе был неприятный осадок. Теперь же, когда все выяснилось, у Лапы и Ларисы к «молодым» никаких претензий не было. Они знали, как Лесник и Душман с огромной выгодой для себя продали в прошлом году свои полотна из коллекции Церлюкевича на Западе. Поэтому все были единодушны во мнении, что на затраченный миллион долларов они приобрели многомиллионный капитал, который с годами будет только увеличиваться в цене, не подвергаясь девальвации, рыночной неустойчивой стихии.

Ужин прошел оживленно с обсуждением разных эпизодов сделки. После ужина Лариса с дочкой Наташей стала в зале смотреть телевизор, а мужчины в спальне стали играть в карты в «козла». Во время игры в карты Душман смеясь поведал Лапе, как Лесник «вешал лапшу на уши» Церлюкевичу относительно ножевого ранения его левой руки.

— Оказывается, и неприятности иногда могут приносить пользу, если ими умело манипулировать, — улыбнувшись, глубокомысленно изрек Лапа.

Поиграв в карты примерно час, они пошли спать, так как в прошедшую ночь им практически не удалось ни отдохнуть, ни поспать.

Глава 13

В субботу ресторан Душмана вообще не открывался для обслуживания жителей города. Обслуживающий его персонал готовил столы и зал к 12 часам, чтобы к этому времени можно было бы принять почетных гостей, которыми были авторитеты преступного мира. Должна была состояться обычная воровская сходка, но под видом коллективного гулянья.

К назначенному времени в ресторане собралось восемьдесят три человека. Настоящее мероприятие являлось сходкой, а на сходке по воровским законам присутствие женщины «противопоказано», то есть запрещено, поэтому и не было ни одной особы слабого пола.

За обильно и изысканно сервированными столами собравшиеся должны были решать свои не очень-то простые вопросы выживания в свете изменяющейся жизни.

Ровно в двенадцать часов, и ни на секунду позже, Лапа, поднявшись, объявил о начале сходки. Такая дисциплина не была данью моде или прихотью отдельных лиц. Это была наработанная и проверенная временем необходимая осторожность. Хорошо то, что настоящая сходка была чисто профилактической и большей частью была связана с проведением досуга, если бы она назначалась в связи с повальными арестами воров или проведением особо сложного дела, а один из воров «халатно» задержался бы у какой-нибудь биксы, то собравшиеся на сходку воры обязаны были менять место сходки, экстренно покидая ее, чтобы через какое-то время встретиться в другом месте. В таком случае опоздавшему на сходку, если он не мог обосновать причину своего задержания, приходилось туго. Он мог быть подвергнут крупному денежному штрафу, в зависимости на сколько секунд, минут он опоздал, могли дать пощечину, а то и «бить по ушам», то есть перевести его в низшую категорию.

Лапа, поднявшись из-за стола, обращая на себя внимание воров, произнес небольшую речь:

— Прежде чем начать нашу сходку, которая должна пойти по деловому руслу, я в виде вступления представлю вам ее организаторов. Я, пахан академии с полосатыми тиграми, и шнифер, и медвежатник. Этот друг, — он показал рукой на Лесника, — мой бывший ученик, продолжатель моего дела и такой шустрый, что перескакал своего учителя. Насколько у него получаются дела, много говорить не буду, но у него, как у немногих из нас, к сожалению, в западном банке на счете имеется несколько миллионов зелененьких, а в Америке приличная хата, которую там почему-то называют виллой. — Лапа раскрыл в улыбке рот, в котором все зубы и коронки были из золота. — Этого друга, — он показал на Душмана, — вы знаете, а поэтому его представлять я не буду. Названная троица выделила миллион бабок на проведение настоящего мероприятия. Пока мы его не пробухаем, если сможем и пожелаем за два дня, то не расстанемся, но, прежде чем поглощать га (литр вина), бацать, с подругами танцевать, у нас состоится деловой разговор. Некоторые наши братья до такой степени оборзели, что забыли уважение к своему закону, им ничего не стоит укусить (оскорбить) своего товарища, а то, что они партиями становятся сволочугами, я такой новостью никого не удивлю. У нас три года тому назад скурвился один бывший зек с непрерывным пятнадцатилетним сроком отсидки, казначей общака моей академии, который умыкнул оттуда один миллион бабок.

— Сволочь! Ему красный ошейник на горло одеть (перерезать горло), — послышались отдельные голоса.

— На этой неделе я возвратился с Лесником после разбора с ним. Мы его нашли в одной глухой таежной деревне, где он занимается пчеловодством. Там на месте мы решили его жестоко не наказывать, а дали возможность откупиться. Крот вернул в кассу общака два миллиона галье (деньги). В том числе к осени доставит в академию (тюрьму) зекам полторы тонны меда.

— Ништяк! Так тоже можно наказывать… — раздались удовлетворенные смешки.

— …Много фофанов (дураков) стали заниматься нашим ремеслом, мешаться под ногами, пытаться корчить из себя черт знает что, тогда как фактически являются фреями (неопытными ворами). Мы постоянно должны ставить их на место, чтобы не пыркались и не мутили воду.

Лесник недавно вернулся из Штатов, где был на воровской сходке. Там он познакомился с четырьмя главами кланов, точнее с тремя, так как четвертого, моего друга, он знал раньше. Они предлагают нам наладить с ними тесный контакт.

— В каком плане? — спросил Граф.

— При нашей опасной работе у нас с ними могут быть взаимовыгодные контакты: подготовка операции, наводка, страховка, обеспечение транспортом, даже отсидеться там на дне порой надежнее, чем здесь, если, к примеру, вышкой запахнет. Я сейчас не берусь перечислять все открывающиеся перед нами возможности, так как мне их одному не охватить, а поэтому, собравшись сегодня здесь, мы должны гуртом обсудить предложение американцев. После чего я поеду к ним и передам наше решение, которое мы своим авторитетом тогда уже обязаны будем выполнять. Поймите меня правильно, контакт с братьями в Америке нужен не мне, и, возможно, даже не вам, а тем, кто придет нам на смену, более ловким и изворотливым, которым в четырех стенах нашей матушки-России будет тесно и захочется пробежать (обворовать) по заморским толстосумам.

Видно было, что Лапа не впервые выступает перед такой аудиторией, умеет заставить себя слушать, не навязчиво, но настойчиво проводя основную свою мысль в течение всего выступления, не упуская, где имелась для этого возможность, похвалиться своим учеником, своими связями, дружками в Америке. После его выступления стали говорить другие, желающие по данному вопросу внести свои предложения, рекомендации, высказывая опасения по тем или иным сомнительным моментам, а то и прямо возражая против предстоящего сближения воровских группировок двух стран.

Как бы там ни было, но к семнадцати часам сходка воров пришла к выводу о необходимости установления с американской мафией тесных контактов в сотрудничестве и взаимопомощи — это в будущем, а в настоящем уполномочить Лапу установить тесные связи для претворения принятого решения в жизнь.

Мнение большинства выразил Оборотень, который, в частности, сказал:

— Мы с ними являемся братьями по специфике нашей деятельности. Кое-чего мы у них почерпнем, а коечему и им у нас придется поучиться, лишь бы нам легче стало добывать свои шайбы (деньги).

Присутствующие на сходке не видели в Лапе старика. Перед ними был уважаемый, умудренный жизненным опытом специалист самой престижной воровской квалификации с международными связями, который может позволить со своими друзьями сорить свои шайбы на организацию данной сходки, угощение братвы. Они видели, как Лапа уважительно обращался к Душману, которого Лесник иногда называл кумом. Многие воры, обобщив увиденное и услышанное в отношении Душмана, изменили свое первоначальное, давно сложившееся мнение.

Душман не выпячивал себя и не бравировал перед ними не потому, что не созрел, слаб и не имеет надежных покровителей, крепкий тыл, а просто это была избранная тактика его поведения. Его скромность по достоинству была оценена многими, а если кто подобного не сделал, то это были люди недалекого ума, которых можно было не брать в расчет.

Расставшись после воровской сходки, ее участники договорились встретиться здесь же сегодня в двадцать часов, но уже со своими подругами, ближайшим окружением.

Лесник на вечер, конечно же, пришел со своим давнишним увлечением — Ларисой, которая привела с собой неизменную подругу Соню.

Душман не мог позволить себе такой вольности, да и не желал, а поэтому был с женой. По тому, как к нему часто стали обращаться авторитеты преступного мира с просьбой представить их или познакомить поближе то с Лапой, то с Лесником, он понял, что их затраты на проведение настоящего мероприятия полностью оправдываются. Он уже перестал удивляться дальновидности Лапы, теперь только констатируя и пользуясь ее плодами. Конечно, ему было жалко своих денег, выброшенных фактически на ветер, но «искусство» требует жертв, и он вынужден был пойти на затраты, понимая, что живет не одним днем, и его потери со временем окупятся сторицей.

Лапа восседал за столом в кругу своих друзей — Графа, Оборотня, Штуки, Короля, Бунтыла, Примы, Гуцула, с которыми читатели первой книги знакомы по эпизоду приема Душмана в законники.

Лариса, подруга Лесника, погуляв часа три, предложила ему:

— Витя, давай уйдем отсюда. Я так давно не видела тебя, соскучилась и не обладала тобой, что все это гулянье меня просто не устраивает.

— Моя миссия тут выполнена, а поэтому я присоединяюсь к твоему мнению, — поведал он ей, однако не желал, чтобы кума заострила на них внимание и сделала бы для себя надлежащий вывод с последующей передачей его Альбине. — Ты подожди меня у выхода. Я сейчас подойду, — полуобняв Ларису, проворковал он ей.

Подойдя к Лапе, он сообщил ему, что покидает компанию.

— Виновница, надо полагать, женщина? — пошутил Лапа.

— А что мне остается делать в моем возрасте? — разведя руками, тоже пошутил Лесник, покидая его.

Душману он по-дружески сообщил: — Я буду ночевать у тебя на даче, не возражаешь?

— Я-то не возражаю, но мне придется сообщить твоей жене, где и с кем ты проведешь ночь, — пьяно произнес тот, улыбаясь.

— Я тебе сообщу! — с улыбкой погрозил ему Лесник, поспешно выходя из ресторана.

О Соне они не забыли, но она ни в них, ни в покровительстве, ни во внимании не нуждалась, так как у нее уже появился свой кавалер.

Водитель Душмана, доставив Лесника и Ларису на дачу, уехал. Так как Лариса с Лесником была много раз на даче Душмана, то знала, где и что имелось из запасов продовольствия. Она даже некоторое время постоянно жила с Лесником здесь, а поэтому ориентировалась не хуже, чем в своей городской квартире, куда первоначально пригласила Лесника, но он предпочел почему-то дачу Душмана, против этого ей возражать не приходилось.

Лариса по-хозяйски быстро подогрела холодные закуски, взятые водителем автомобиля вместе со спиртным из ресторана, и расставила на столе.

Если Лесник любил Альбину головой, как красивую, умную женщину, мать его троих детей, то Лариса покоряла его душу своим вниманием, ласками, телом. Он к ней привык, как к удобной и приятной принадлежности. Конечно, она была уже не той женщиной приятной утренней свежести, когда при взгляде на нее можно было потерять вместе с головой и разбитое сердце, но ее красота все еще не иссякла, и источник ее чар был для Лесника притягательным и желанным, а поэтому он мог полностью расслабиться, купаться в ее ласке, любви и преданности, чувствовать себя слабым, нуждающимся в уходе и внимании.

Они оба были рады и довольны, что в безбрежном мире встретились, нашли друг друга. Лариса так любила Лесника, что готова была родить от него ребенка, но врачи поставили крест на ее желании по причине ее болезни. Познав жизнь во всех ее аспектах, она, как дегустатор вин, пришла к выводу, что Лесник — тот исключительный, качественный напиток, который надо пить, не смешивая с другими, худшими винами, чтобы не потерять своих профессиональных навыков.

Лесник, не ограниченный во времени, не спеша поведал ей, конечно, в допустимых пределах, о своей поездке в Штаты, поделился личными впечатлениями, не забыл сообщить, что купил там себе виллу и теперь является собственником недвижимости как в России, так и в США, имея двойное гражданство этих государств.

Отдыхая на широкой груди Лесника, Лариса с завистью призналась ему:

— Жизнь проходит, а я за границей ни разу не была и не знаю, с чем ее кушают.

— Ты английский язык знаешь? — вяло поинтересовался он.

— Откуда! — удивленно воскликнула она. — Хотя в школе учила английский, но ты знаешь, как мы учились и учили иностранные языки, но не для себя, а для учителя, для оценки.

— Знакомо это мне, — согласился он. — Я тебе подброшу бабок, чтобы ты немедленно поступила на ускоренные курсы новейшей методики быстрого обучения английскому языку. Представь, что через месяц ты со мной поедешь в Америку, и оценку твоих знаний английского языка будут делать говорящие с тобой американцы.

Купи себе разговорник и практикуйся, — закончил свои наставления Лесник.

— Зачем мне эти знания на старости лет? — капризно заметила она, представив, как много хлопот у нее появится с новым хобби.

— Я же тебе сказал, что в свою очередную поездку возьму тебя с собой не как любовницу, а как переводчикасекретаря.

— Серьезно? — обняв его за шею и целуя в щеку, спросила она.

— Без обмана, — довольный собой, заверил он ее.

— Извини, Витя, но я от твоего предложения отказываюсь, — сделав капризное лицо, сообщила она ему неожиданно.

— Почему? — искренне удивился он, не ожидая от нее такого ответа на свое заманчивое предложение.

— Потому что желаю поехать туда с тобой и в том качестве, в каком ты не хочешь меня брать, — выжидательно сообщила она, игриво поведя своими синими, опасными, как омут, глазами.

Догадливо улыбнувшись, Лесник, как бы оправдываясь, поведал: — А в том качестве в первую очередь.

— Тогда приглашение и условия принимаю и согласна учиться-мучиться, — благодарно, вновь целуя его, но уже в губы, ловящие ее ласку, прошептала она.

Профессионально постигнув все слабости мужчин и умея ими пользоваться, Лариса вновь доказала Леснику, что его выбор в отношении ее, как любовницы, верен, и теперь он может воочию убедиться в правильности своего решения…

Полностью опустошенный, отдыхая от ласк Ларисы, Лесник неожиданно услышал, как лежащая рядом с ним в постели Лариса произнесла: — А вообще-то ты, Витя, у меня дурковатый.

— Почему? — даже приподнявшись на локте, удивился он, не согласный с таким мнением.

— Я не понимаю, зачем было тебе полмиллиона рублей бросать козе под хвост, устраивая сегодняшнюю гулянку.

— Она мне не нужна, но если мои ближайшие друзья так решили, то я не должен был скупердяйничать, — согласился он частично с ней.

— Если ты так будешь транжирить свои деньги, то мне загранпоездки не видать, как своих ушей.

— Боишься, что разорюсь? — засмеялся он.

— А кто, если не я, будет о тебе думать, если ты имеешь дырявую голову, — критически продолжала она его разносить.

— Не пукай, дорогая, — дурашливо возразил он, — пока я хорошо не заработаю, я плохо не потрачусь. На этой неделе мы с Душманом купили у одного нашего коллекционера подлинники картин великих художников. Они стоят наших сто миллионов рублей, если не больше. Мне пришлось уплатить, выписав чек, в зелененьких (долларах) один миллион. Из восьми полотен с серебряным Буддой в придачу одно шикарное полотно досталось Душману, а все остальное мое. Все оформлено через нотариуса чин чином, но только в наших рублях. Так вот, я за свои полотна на Западе получу самое малое два-три миллиона долларов. Если доллары перевести в рубли, то, представь, сколькими сотнями миллионов рублей я стал обладателем с помощью последней сделки. И ты хочешь, чтобы я из-за какого-то полмиллиона мелочился, — съязвил он.

— Ни хрена себе! Вот это размах, аж дух замирает, — присев на постели, нисколько не стесняясь своей наготы, удивленно-восторженно произнесла она.

— Только не думай, что я их сейчас брошусь реализовывать. Они у меня отлежатся, еще поднимутся со временем в цене, а потом уже я решу, как мне с ними дальше поступить.

— Как я знаю, ты не можешь и не имеешь права вывозить их за рубеж, таможенники помешают.

В ответ на свое возражение она услышала его беззаботный смех:

— Милая детка, мы с Душманом уже вывозили картины этого коллекционера за рубеж и там толкнули на аукционе за приличную сумму.

— Как я знаю, на аукционе контрабандным товаром не торгуют, — заявила она, гордая своей эрудицией.

— Радость ты моя бестолковая, — начал просвещать ее Лесник, — то, что у нас является преступлением, на Западе является коммерцией. Так вот слушай, что я тебе поведаю. У них хозяин ценной исторической вещи имеет право продать ее хоть самому черту, лишь бы тот имел деньги в нужном количестве на покупку. До капиталиста не доходит не потому, что у него ума не хватает, а просто потому, что он не желает признавать власть государства над имуществом хозяина этой вещи выше, чем его воля. Поэтому они наш закон там не признают. Я с ними в этой части солидарен. У меня кончаются деньги, я продаю свое имущество, независимо от его исторической ценности. У меня появились деньги, я вложил их в тот или иной антиквариат. Это — жизнь, и искусственно законом ее нельзя ограничить. Попомни мои слова, такая свистопляска не может долго продолжаться. Если мы перешли на капиталистический путь развития, то должны и жить по его закону.

— Я вижу, тебя так проняла эта тема, что ты даже в такой обстановке, — она провела по его голому телу рукой, — решил поговорить о ней со мной?

— Я же не считаю тебя чужой, а то, конечно, не стал бы о ней травить с женщиной в постели, — пояснил ей Лесник.

— Спасибо за доверие, — дурашливо поблагодарила она его.

Потом Лариса стала говорить ему о себе, о своей работе, не забыв поблагодарить Лесника за теплое место, подысканное и предложенное ей в ресторане Душмана, где она была старшим официантом и, помимо того, бандуршей, поставлявшей своих девочек избранным денежным клиентам. От подпольного «бизнеса» она тоже имела неплохой навар, но, конечно, он ни в какой мере не мог сравниться по своему результату с выручками от операций, проводимых Лесником. Поэтому он, слушая ее по необходимости, «успехами» в работе не интересовался.

Наговорившись вдоволь, они незаметно уснули. Перед сном Лесник облегченно подумал: «Кажется, все мои мытарства кончились и теперь можно собрать свои монатки и уматывать домой».

Как бы Леснику не было хорошо с Ларисой, но задерживаться из-за нее в Москве ради продолжения интимной связи он посчитал для себя непозволительной роскошью. Если честно признаться, то он здорово соскучился по своим сыновьям, Константину и Антону, а особенно дочке Наташе, которой исполнилось всего лишь пять лет.

Несмотря на сильное желание поскорее вернуться домой, он сейчас этого сделать не мог. Ему все равно надо было дождаться, пока два студента последнего курса института Сурикова снимут копии с купленных им картин в их натуральную величину. Он еще не видел конечного результата от своей предусмотрительности, но знал, что такая его работа не пропадет даром.

Глава 14

Из-за дождливой погоды Лесник не мог вылететь самолетом домой, а поэтому, не желая выжидать прояснения, он вынужден был выехать поездом. В связи с наличием ценного багажа Лесник попросил Лапу сопровождать его до дома. Дорогой они чертовски измучились, так как условия обслуживания в поезде были отвратительными, а точнее, они практически полностью отсутствовали. Поэтому в дороге им пришлось питаться продуктами, которыми снабдили их супруги Малащенко.

Приехав в Тузово, они с вокзала домой поехали на такси. Зайдя к себе в дом, охватив взглядом свое многочисленное семейство, Лесник с облегчением выдохнул:

— Кажется, приехали.

Он был рад, что отмучился от опостылевших проклятых дорожных забот. Они радостно перецеловались, переобнимались со встречающими.

— Ужинать будем? — не находя места от удовлетворения, что муж наконец-то вернулся домой, энергично поинтересовалась Альбина.

— Конечно будем, — за двоих ответил Лесник. — Проголодались, как черти, но сначала смоем с себя дорожную пыль.

Первым пошел купаться Лапа. Пока он купался, Лесник распаковал картины, скульптуру Будды, выставил их перед родственниками для обозрения, при этом он комментировал, насколько выгодно для себя совершил сделку. По ранее совершенной аналогичной сделке домочадцы считали его спецом в этой части, а поэтому верили ему на слово.

За ужином, который, как подобает у русских в таких случаях, проходил с распитием спиртного, было оживленно, шумно и весело, произносились тосты, вдохновляющие и убаюкивающие душу.

Лесник, услышав в коридоре телефонный звонок, хотел подняться и снять трубку, но Альбина, положив ему ласково руку на плечо, сказала:

— Сиди! Я сама сниму.

Взяв трубку, Альбина выслушала кого-то.

— Нет, еще не приехал, ожидаем прибытия к завтрашнему дню, — решительно солгала Альбина своему собеседнику. — Конечно позвоню, — заверила она говорившего с ней перед тем, как положить трубку.

Всем ясно было, что звонивший интересовался прибытием Лесника, а поэтому Альбина, возвратившись в зал из коридора, не дожидаясь вопроса Лесника по данному факту, поведала:

— Наши местные интересуются тобой.

— Чего я им понадобился?

— А ну их к едреной фене, подождут со своими проблемами до завтра, — отмахнулась сердито Альбина.

— Действительно, отдохнем с дороги, — поддержал Альбину Лапа, видя намерение Лесника начать домогаться у Альбины выяснения истины, чувствуя свою вину в том, что больше, чем на две недели, оторвал Лесника от дома.

Альбина глазами поблагодарила Лапу за поддержку.

— Ладно, отложим визиты гостей до завтра, — махнув рукой, определился Лесник в этой части.

После ужина Лесник стал забавляться с детьми, беседовать с женой, тогда как Борода с Лапой, как обычно, удалились в беседку, на свежий воздух, окунулись в воспоминания, кроме этого, у Лапы были и другие, интересные для Бороды новости, которыми он хотел поделиться, то есть у них было о чем поговорить, чтобы не скучать. Потом они пошли смотреть по «видику» американский боевик, к чему оба имели детскую слабость и влечение. Лишь после просмотра видеофильма они пошли спать.

Безусловно, у Альбины и Лесника были другие планы на вечер, но мы на них не будем останавливаться, так как они для нас, как я думаю, не представляют интереса. Скажу только, что Лесник убедил и помог жене уснуть спокойной и уверенной, что ее любимый принадлежит только ей и свою мужскую силу не потратил на стороне.

Утром, как обычно, проснувшись раньше мужа, нежась в постели, Альбина, разбудив его, завела следующий разговор:

— Ты знаешь, кто вчера звонил?

— Скажешь! — потягиваясь, ответил он.

— Звонил Цыган. Пока ты болтался по стране, он смотался в Одессу и там в валютном магазине купил себе «Волгу».

— Молодец, быстро обернулся, — обрадовался за друга Лесник, оживляясь и полностью отходя ото сна.

— Молодец, да не очень, — насторожила Альбина его своим ответом.

— А чего так?

— То, что на второй день, как он пригнал машину, ее у него украли из гаража. Вот он сейчас и мечется.

— Ну и какие успехи?

— Да никаких! Теперь без конца звонит нам. У него надежда только на тебя.

— Придется попытаться помочь, — задумчиво произнес Лесник.

— Куда от него денешься, — согласилась Альбина с ним, понимая, что за бесконечные услуги Цыгана они не могут и не имеют морального права отказать ему в помощи.

Они оба задумались над разрешением возникшей проблемы. Потом Альбина продолжила свою мысль вслух:

— Ты у меня в последнее время похож на пожарника. Только смотаешься в одно место, потушишь пожар, как сообщают, что произошло возгорание в другом месте, и опять тебе надо выезжать.

— Я сам это заметил, и эта роль мне уже начинает не нравиться.

В это время они услышали телефонный звонок.

— Наверное, опять Цыган звонит, — догадливо предположила Альбина. — Если будет спрашивать тебя, когда приехал, то скажи, что ночью.

Лесник, потянувшись к столику, на котором стоял телефон, поднял трубку. С первых же слов он узнал голос говорившего. Прикрыв рукой трубку, он сообщил Альбине: — Легок на помине.

Выслушав сбивчивое сообщение Цыгана, он, заканчивая разговор с ним, сказал:

— Приходи ко мне к девяти часам, попытаюсь помочь.

К назначенному времени Цыган уже находился в доме Лесника. Он вновь повторил Леснику и Лапе свое ЧП.

Оказывается, злоумышленники отравили его сторожевую собаку, спилили навесной замок на двери гаража и угнали машину. Ни сам Цыган, ни члены его семьи ночью во дворе никакого шума не слышали. Цыган не исключал такой возможности, что его автомобиль злоумышленники вручную выкатили из гаража на улицу и только потом уехали. На «Волгу» он даже не успел получить государственные номера. Теперь у него остались на машину только документы.

Необычно было видеть здорового, взлохмаченного «медведя» в таком подавленном состоянии. Цыган безропотно слушал критику в свой адрес, признавал ошибки, которые он допустил при хранении своей дорогой покупки.

— В милицию заявил о пропаже? — деловито поинтересовался Лапа.

— Я не хотел заявлять, но жена меня не послушалась и заявила, — комкая свою фуражку в руке, ответил он.

— Ну и каков результат, как они раскрутились? — вновь поинтересовался у него Лапа.

— Разослали повсюду свои ориентировки, но пока от них никакого реального результата нет.

— Бока намять, морду намылить они мастаки, а на остальное у них тямы не хватает, — несколько преувеличенно и оскорбительно выразил свое мнение Борода о способностях работников милиции. — Я тебе постараюсь помочь, но каков будет результат, гарантировать не могу. Все будет зависеть от дружка, к которому мы сегодня обратимся. Если повезет, то слава Богу, а если нет, то не обессудь, так как я тоже не всемогущий, — сообщил Лесник Цыгану о своем плане.

— Да я понимаю, что моя тачка накрылась, но если у тебя есть хотя бы один шанс, то его не хотелось бы упускать, — подавленно пробурчал Цыган.

Лесник, как никто другой, изучил Цыгана и понимал, какие тайфуны схватываются в его душе. Если бы сейчас Цыгану показали человека, который допустил по отношению к нему такую подлость, то Цыган его не просто изуродовал бы и убил, но и испепелил.

Лесник позвонил по телефону своему другу Зиновьеву Аркадию Игоревичу по кличке Туляк, к помощи которого он уже обращался, когда была ограблена Альбина. Как читатели первой книги романа знают, результат был положительный.

В кафе вместо Туляка трубку поднял незнакомый Леснику мужчина:

— Мне нужен Аркадий Игоревич, — сообщил Лесник, не представляясь.

— Он болен, — услышал он лаконичный ответ.

— Что с ним случилось?

— Угораздило попасть в аварию.

— Что-нибудь серьезное?

— Переломы костей ног, загорание на несколько месяцев в хирургии ему обеспечено.

Поблагодарив своего собеседника за сообщение, Лесник положил трубку.

— Придется ехать в кафе-бар и там говорить, так как по телефону разговор не получится, — поведал он Цыгану.

Вместе с Цыганом Лесник приехал в заведение Туляка, которое днем было как кафе, а вечером работало как бар. Оставив Цыгана в машине, он один пошел в кафе. Там он нашел Лучкова Павла Григорьевича по кличке Сварной, который временно исполнял обязанности Туляка как в кафе-баре, так и по руководству его кодлой.

По тому, как Сварной перемещался по своим владениям, отдавая команды подчиненным, Лесник понял, что ему временная должность нравится, и он имеет к ней призвание. Делая вид, что занят по работе, Сварной продержал Лесника около своего кабинета минут пять. Возможно, Сварной действительно был занят по работе.

Ведь рабочий день в кафе-баре только начинался. Как бы там ни было, но такое неуважение к своей персоне со стороны Сварного оставило у Лесника неприятный осадок.

Наконец Сварной пригласил Лесника к себе в кабинет. Перед Лесником сидел довольный собой малый, упакованный во все импортное, ухоженный, преуспевающий мужчина лет тридцати пяти приятной наружности.

— Чем обязан вашему визиту? — начал Сварной беседу с ним в официальном тоне.

— Я друг Туляка. Он тебе что-нибудь говорил о Леснике?

— Говорил то же самое, что вы мне сейчас сказали.

— Что именно? — не понял намека Лесник.

— Что Лесник его друг, что вы оказывали нашему «трудовому коллективу» некоторые услуги.

— Теперь усек, — довольно произнес Лесник, надеясь, что в дальнейшем беседа между ними пойдет по более приятному и понятному для обоих руслу.

— У моего друга недавно кто-то дома отравил собаку, спилил замок на двери гаража и угнал зеленую новую «Волгу», на которую он даже не успел получить номера в ГАИ. Ты не слышал такой новости?

— Нет, не слышал, — заверил его Сварной.

Свою кличку он получил потому, что ранее работал на производстве сварщиком.

— Помоги мне вернуть машину хозяину. Магарыч беру на себя, — попросил его Лесник.

— Если представится такая возможность, то обязательно посодействую вам, — так ни разу не обратившись к нему на ты, пообещал ему Сварной.

Покинув бар, Лесник не спеша отправился к своему автомобилю, чтобы поделиться с Цыганом неутешительной новостью. Других связей он среди преступных элементов города не имел, а поэтому больше того, что он сейчас сделал для Цыгана, уже сделать не мог.

Конечно, ему жаль было Цыгана, но, с другой стороны, нельзя быть таким лопухом, чтобы позволять облапошивать себя разным проходимцам. При таком подходе к сохранности автомобиля Цыганом, без страховки, без наличия противоугонного устройства он не мог быть панацеей от всех бед. Докуривая сигарету, он уже намеревался бросить окурок в урну, сесть в машину и уехать. Неожиданно для себя он услышал обращение к себе со стороны незнакомого парня:

— Привет!

— Здравствуй, дорогой, — вяло, без настроения пробурчал в ответ Лесник. — Что-то я тебя не признаю в качестве своего знакомого.

— Я вместе с Туляком и еще одним парнем по твоей протекции ездил в столицу к Душману на практику, — напомнил ему тридцатилетний здоровяк.

— Как тебя кличут? — начиная припоминать вышеуказанный факт, спросил Лесник.

— Боцман! — с готовностью ответил мужчина.

— Так бы сразу и сказал, — добродушно улыбнувшись, пожимая руку собеседнику, пошутил Лесник.

Теперь Лесник вспомнил, что Боцман был среди тех парней, которые помогли «воспитать» гопника, ограбившего Альбину и ездившего к нему домой за драгоценностями жены.

— Каким ветром тебя занесло к нам?

— Хотел увидеть Туляка, а он, оказывается, в больнице.

— Да, не повезло Аркадию Игоревичу. Пьяный таксист здорово помял ему ноги и машину. Если не секрет, то что за болячка привела вас к нему?

— Неделю тому назад вон у того моего кореша, — кивнув головой на сидящего в машине Цыгана, сообщил Лесник, — украли из гаража «Волгу» — Ты со Сварным по этому вопросу болтал?

— Только что от него, ответ неутешительный, если что узнает, то брякнет мне.

— Давай сядем в тачку и умотаем отсюда, есть разговор, но место неподходящее, — оглядываясь по сторонам и не видя знакомых лиц, предложил Боцман, решительно садясь в салон автомобиля.

Заехав в узкую, неприметную улицу, они остановились.

— Так слушайте, ваша тачка на совести нашей братвы. Только мы не знали, что облапошили твоего кореша.

Сварному надо было честно тебе в этом признаться. Почему он пошел на обострение с тобой, не понимаю.

— Где она сейчас находится? — нетерпеливо, оживившись, поинтересовался у него Цыган.

— Своей тачки вам не видать, как своих ушей. Ее Гарик отогнал в Грузию и загнал там одному, известному только ему, клиенту за один миллион четыреста тысяч рубликов.

— Кто такой Гарик? — поинтересовался у Боцмана Лесник.

— Один из наших шустряков, между прочим, неплохой мужик.

— Сварной знал об этой операции? — вновь поставил важный вопрос Лесник, ответ на который для него имел большое значение.

— Конечно! Вся операция проходила под руководством Сварного. В основном и деньги за тачку ему перепали.

— Значит, он мне темнил, когда говорил, что об угоне «Волги» ничего не знает?

— Выходит! — согласился с ним Боцман. — Только я вам ничего не говорил. Был бы Туляк, ваш вопрос с тачкой был бы решен полюбовно. У нас сейчас, как говорится, новое начальство. А новая метла, как известно, поновому метет.

— Относительно тебя — заметано, можешь не беспокоиться, — заверил его Лесник. — Ты знаешь, где живут Сварной и Гарик?

— Ну а как же. Они у нас как-никак авторитеты.

— Покажешь нам!

— Почему не показать, покажу, но прошу чтобы не было над ними самосуда. Попытайтесь договориться с ними по-человечески, — попросил Лесника Боцман.

— Сначала попытаюсь договориться по-человечески, дам им шанс, а если полезут на рога или в бутылку, то тогда уж, извини, придется выступить.

— Ну, если так, то пойдет, — принял условие Лесника Боцман.

Записав адрес интересующих их лиц, высадив Боцмана на той улице, где он пожелал, Лесник с Цыганом вновь вернулись в бар к Сварному. Увидев проходящего мимо него Сварного, Лесник жестко потребовал:

— Есть разговор, пойдем потолкуем. — Когда за Сварным закрылась дверь, Лесник, подойдя к Сварному, прошипел в ярости: — Слушай, паря, ты меня, наверное, спутал с козлом. Со мной шутки шутить — опасно для здоровья.

— Что за тон? Какая муха тебя укусила? — растерявшись, пробурчал Сварной, обескураженный тем, что Лесник узнал правду.

— Тачку моего человека украли твои люди по твоему указанию. Если не хочешь для своей задницы неприятностей, то возвращай нам или машину, или вырученные от ее продажи деньги.

«Ты смотри, как он на меня прет. Значит, считает, что получил верную информацию от своего человека, работающего у нас. Интересно, кто это мог быть? Ну и что с того, что узнал правду. Не отдавать же ему такой куш. Да кто он такой, что диктует мне условия? Мы держим верх не только в городе, но и во всей области, и вдруг приходит какой-то Лесник, пускай даже друг Туляка, и ставит мне свои условия. Дулю ему под нос», — подумав, определился Сварной.

Теперь он решил не играть с Лесником в прятки, а тоже показать зубы посетителю, чтобы тот слишком не зарывался.

— Я сказал, что ни о какой тачке ничего не знаю, и не хами, — твердо заявил Сварной.

— Наверное, тебя в детстве мало били, что ты настырничаешь, — едва сдерживая себя, заметил Лесник.

— Я смотрю на тебя и думаю: какой-то нахал пришел ко мне в кабинет, вызывающе ведет себя, хамит, оскорбляет. Какие, ты думаешь, я должен предпринять меры, чтобы пресечь твое красноречие?

— Ты не ищи на свою задницу приключений, а делай, что сказал я.

По-видимому, Сварной нажал под столом электрическую кнопку, так как неожиданно для Лесника в кабинет ввалились шесть накачанных парней.

— Что случилось, Павел Григорьевич? — спросил Сварного один из них.

— Да вот я говорю этому человеку русским языком, что мы его дружка не обижали, а он не верит, да еще похамски себя ведет.

— Проучить? — с готовностью предложили они ему свои услуги.

— Я его сейчас сам спрошу, — едва улыбнувшись, поведал им Сварной, после чего, обращаясь к Леснику, спросил: — Тебя научить культуре поведения или ты сам теперь поумнел и больше не будешь хамить?

Другой на месте Лесника, конечно, растерялся бы при такой кажущейся неблагоприятной для него ситуации, но Лесник оказался в своей стихии, где он знал, как себя вести и как поступать.

— Я бы хотел, чтобы меня выпроводили, — сообщил Лесник ему свое мнение как можно спокойнее.

— В нашем баре действует такой девиз: «Заявки клиентов выполняются немедленно», — пошутил Сварной.

— Выпроводите его отсюда вперед ногами, чтобы знал, кому хамить.

У Сварного в банде была где-то половина преданных ему сторонников, а поэтому он не боялся Туляка и не очень-то переживал, что своим поступком создаст некоторые «неудобства» его дружку. В крайнем случае он со своими корешами всегда найдет себе применение, если не в банде Туляка, то в другой, конкурирующей с ним группировке, к которой он примкнет и поможет занять лидирующее положение в городе, тем более что из Туляка теперь получится никудышний вояка.

Исполняя указание Сварного, его подручные бросились на Лесника, но остановились как вкопанные, увидев направленный на них ствол пистолета. Выстрелив им под ноги для устрашения, сохраняя самообладание, чем не могли похвастаться его противники, Лесник произнес:

— Кто из вас хочет жить, пускай остается на месте, а кто хочет услужить этому ублюдку, то пускай смело топает ко мне. Желудей в дуре на всех хватит…

Желающих топать вперед не нашлось.

— …Оказывается, я со стеснительными имею дело. Вы теперь поняли, что я не из смешливых, а поэтому топайте отсюда по-хорошему, — потребовал он, обращаясь к парням.

Оставшись вдвоем со Сварным, Лесник поставил ему условие:

— Чтобы выручку за тачку в сумме одного миллиона четырехсот тысяч рублей вечером сегодняшнего дня отвез домой потерпевшему. Если до завтрашнего утра не выполните моего требования, то мне придется взять их силой, но тогда я не буду отвечать за те издержки, которые могут возникнуть при экспроприации.

— Ничего у тебя, дорогой, не выйдет, — не растерявшись и не потеряв голову, убежденно возразил Сварной, рассудив, что Лесник его сейчас убивать не будет. — А если я почувствую, что ты пытаешься создать мне неудобства, то получишь обрат, за последствия которого я тоже отвечать не собираюсь. Таких дур, как у тебя, у нас тоже хватает, и нечего меня пугать.

— Короче, поговорили и хватит, подумай, что я тебе сказал. Я с тобой бакланить не собираюсь. Узнай обо мне у Туляка, кто я такой, хватит ли у тебя пороха, чтобы меряться со мной. А теперь проводи меня, чтобы у нас не произошло никаких недоразумений с твоими парнями.

Когда они шли по коридору, из бара им на пути никто не встретился. По дороге Сварной сказал Леснику:

— Я не пес (человек, который не знает, что имеет дело с вором), имею свою голову на плечах, принимаю такое решение, которое считаю нужным, и ни с кем советоваться, и тем более консультироваться, не собираюсь.

— Тем хуже для тебя, — ответил ему Лесник вместо «до свидания» при расставании.

Глава 15

По дороге домой Лесник рассказал Цыгану о результате своей беседы со Сварным, о жестокости взятой им линии, не упустив напомнить ему, что они имеют дело с шустрыми парнями, которые без хорошей взбучки вряд ли согласятся вернуть ему деньги за машину.

— Будешь им давать бой или нет? — заинтересованно, преданно глядя Леснику в лицо, спросил Цыган.

По-дружески взлохматив Цыгану и без того лохматые волосы, Лесник, улыбнувшись, заметил:

— Ты можешь не переживать. Твой вопрос я утрясу, чего бы мне ни стоило. Тут теперь затронуты мои принципы, и я не успокоюсь, пока не получу удовлетворения.

— Но у него, ты мне говорил, приличная кодла, — напомнил ему Цыган, — а поэтому с ними не так легко будет справиться.

— Ложил я на его кодлу с прибором, — жестко отрезал Лесник, а потом, подумав, пояснил: — Конечно, придется Валета вызывать с подкреплением, да и Лапу просить, чтобы вытребовал сюда своих телохранителей.

Сейчас приедем домой ко мне и надо будет садиться на телефон. Пока они не приедут, будем у тебя дома вдвоем держать оборону.

— Но там Мария с детьми, — напомнил ему Цыган обеспокоенно, понимая, чем может закончиться для них оборона.

— Сейчас приедем ко мне, я останусь звонить по телефону, а ты возьмешь мою тачку, смотаешься к себе и привезешь своих ко мне на время. Пускай переждут заваруху у нас.

Тем временем Сварной, проводив взглядом уехавшего от него Лесника, пригласил к себе в кабинет приближенных.

— Ну как вам, понравился или нет мой клиент?

— Крутой мужик! — заметил один из них. — Что ему надо было от тебя?

— Вы помните, как недавно мы провернули дельце с тачкой, которую сбагрили в Грузию?

— Ну как же нам не помнить, если с нее каждому из нас перепала приличная сумма, — подтвердил Парижанин, правая рука и единомышленник Сварного.

— Так вот, этот господин, — с пренебрежением в голосе сообщил Сварной, — к слову сказать, знакомый нашему Туляку, пришел тянуть мазу за хозяина тачки и требует или ее возврата, или вырученные деньги, которые мы получили от ее продажи. Что бы вы ему на моем месте ответили?

— Он у галки сикалку не видал? — своеобразно ответил Парижанин на поставленный вопрос, недовольный, что в противном случае ему придется отстегнуть назад сто тысяч рублей из полученной доли.

— Я тоже так решил, как сказал ты. Если бы мы угнали у этого крутого мужика, друга Туляка, то можно было бы подумать и возместить ему понесенный ущерб, но если возвращать вещи или возмещать за них деньги знакомым наших знакомых, то тогда нам станет невозможно дальше работать.

— Чего там говорить, твое решение верное. Когда у моего соседа наши парни угнали тачку и тот обратился ко мне за помощью, обещая солидный куш, я тоже за него не подписался, — заметил Парижанин.

— Может быть, твой сосед предложил тебе за помощь куш меньше, чем тот, который был обещан хозяином тачки дружку знакомого Туляка? — выразил свою мысль один из присутствовавших в кабинете парней по кличке Карась, ранее не участвовавший в разговоре.

Его тонкий намек пришелся всем по душе, особенно Сварному, который с удовольствием убедился, что принял верное решение, не пойдя навстречу Леснику, а поэтому заметил:

— И такой сговор между ними не исключен, иначе чего было так, не за себя, а за другого, лезть в бутылку.

Общее мнение собравшихся было единодушным. Деньги потерпевшему не возвращать.

— Это все хорошо, но, други мои, Лесник поставил мне условие, что к вечеру, в крайнем случае к утру, я должен возвратить потерпевшему миллион четыреста тысяч рублей. — Подумав, он не спеша произнес: — Интересно, кто из наших дал ему такую точную информацию?

— Со временем узнаем, а сейчас о сексоте нечего задумываться. Давайте определимся в отношении Лесника. Мужик он нахальный или дурной. Узнать бы, кто и что за ним стоит, — задумчиво произнес Парижанин.

— Может быть, нам надо справиться о нем у Туляка, а потом будем принимать решение? — предложил он Сварному, вопросительно посмотрев ему в глаза.

— А разве ты не знаешь, что скажет Туляк? Тогда без всякого совета тащи свой стольник бабок, да и все остальные, и я в том числе, и отдадим их Леснику. Вот вам совет Туляка. Устраивает?

Почесав затылок, Парижанин произнес:

— Конечно, Туляк станет на сторону своего дружка, чтобы нам насолить, и поступит так, как ты говоришь, — почесав затылок, пробубнил Парижанин. — Тогда решай сам.

— То-то! Тоже нашелся мне советчик. Кто мне такой Туляк, чтобы сейчас указывать мне, как поступать, нам сейчас виднее, чем ему, — рассудил Сварной. — Сегодня вечером поедем домой к хозяину тачки и «дружески» побеседуем с ним. От него узнаем: за сколько он купил Лесника и что он из себя представляет.

— Если с ним хорошо поговорить, то он, может, и сам вспомнит, что по пьянке проиграл в карты свою тачку, а чтобы жена дома не ругала, сказал, что ее у него украли, — вновь пошутил Карась.

— Тем более что я сегодня имею на вечер приглашение к нему домой, — напомнил Сварной, приняв наконец окончательное решение.

В начале двадцать второго часа Цыган услышал звуковой сигнал, подаваемый из подкатившего к его дому легкового автомобиля. Дверка со стороны водителя была открыта, а поэтому в его салоне горел свет. Посмотрев в окно, он увидел в автомобиле одного пассажира, в котором узнал Сварного. Сварной, посчитав, что его из дома должны были увидеть и разглядеть, взяв из автомобиля огромную хозяйственную сумку, подойдя к двери металлических ворот, стал стучать.

Цыган, раздосадованный, что рядом с ним нет Лесника, который вышел в холодный туалет, стоящий отдельно от дома на расстоянии двадцати метров, не посоветовавшись с ним, как поступить в данной ситуации, решил сам встретить гостя. Вооружившись двуствольным охотничьим ружьем, убежденный, что уж один на один он справится с визитером, если тот вздумает выкинуть какой-нибудь «крендель», он решил идти его встречать.

Включив электрический свет во дворе, посетовав, что так еще и не завел себе другой сторожевой собаки, Цыган вышел из дома во двор. Осмотревшись по привычке по сторонам, не заметив ничего подозрительного, он направился к воротам. Сделав по направлению их шагов пять, он услышал сзади себя грубый мужской голос:

— Мужик, не дури, бросай ружье на землю, если не хочешь получить пулю в лоб…

Испуганно повернув голову в сторону говорившего, Цыган увидел около крыльца мужчину с направленным в его спину пистолетом.

— Я повторять не собираюсь: если не бросишь ружье, буду стрелять, — жестко потребовал неожиданный визитер.

Скрепя сердце, с досадой на свою неосмотрительность Цыган опустил ружье к своим ногам.

— Молодец, но не совсем. Теперь отбрось его ногой подальше от себя, — услышал он новую команду неожиданного визитера.

Цыган повиновался. Он понял, что стал жертвой дешевого спектакля, устроенного Сварным, чтобы выманить его из дома на себя, тогда как другой сообщник, пробравшись к нему во двор с огорода, загнал его в западню, чтобы захлопнуть за ним ее дверку.

— Какой ты негостеприимный! — хохотнул мужчина, довольный, что событие складывается по разработанному им плану. — Нехорошо! К тебе гость приехал, дожидается за забором, а ты не хочешь его впускать, а ну давай, быстрее пошевеливайся.

Цыгану ничего не оставалось делать, как подчиниться силе.

Зайдя во двор, Сварной, поставив хозяйственную сумку на землю, сказал Парижанину, облегченно вздохнув:

— Теперь зови сюда остальных парней…

Сидя в туалете при полуприкрытой двери, Лесник увидел промелькнувшую мимо тень человека.

Почувствовав неладное, Лесник, принимая все возможные меры предосторожности, последовал за незваным визитером. Он был свидетелем позора и унижения своего дружка. Лесник давно имел возможность изменить ход игры в свою пользу, но так как спектакль в своем действии еще не дошел до кульминации, еще не появился на сцене главный герой противной стороны, то в действие спектакля он не считал нужным вмешиваться. Когда Лесник увидел, что Сварной, зайдя во двор, поставил свою сумку на землю и полез рукой за пояс, по-видимому, чтобы достать оттуда пистолет, а оно так и было в действительности, тут Лесник решил, что дальше быть зрителем ему противопоказано и опасно. Он метнул нож в правую руку Парижанина, держащую пистолет.

Раненный в руку, по-звериному закричав от боли, тот выронил свой пистолет на землю, которым моментально завладел Цыган, не забыв ударить Парижанина кулаком по голове. Оглушенный, тот упал на землю и перестал кричать.

Направив свой пистолет с глушителем на Сварного, Лесник предупредил его:

— Только коснешься рукой своей дуры, считай себя покойником, — потом, обращаясь к Цыгану, потребовал:

— Забери ее у него, чтобы не соблазняла.

Сварной решительно положил свою правую руку на рукоятку пистолета.

Лесник, выстрелив ему два раза под ноги, сказал:

— Не шути, дорогой, а то я за последствия не отвечаю. Тем более что ухлопаю негодяя, который привалил в гости вооруженный и с кодлой.

Преодолев страх, Цыган, подойдя к задумавшемуся Сварному, вытащил у него из-за пояса пистолет «макаров». Возможно, Сварной уже сожалел о своей секундной растерянности, что спасло ему жизнь, так как Леснику ничего не оставалось в данной ситуации делать, как пристрелить его, но было уже поздно.

Как Лесник и предполагал, хозяйственная сумка оказалась пустой и в ней не было денег, которые он требовал принести. Несмотря на стоны, Цыган связал руки Парижанину. Точно так же он поступил со Сварным.

— В другом месте я бы сжег твою «девятку», но сейчас такого удовольствия позволить себе не могу, — сказал ему Лесник, забрав ключи от машины у Сварного и загнав ее во двор.

Когда Лесник загонял машину Сварного во двор, то зря осторожничал и переживал, никто из сообщников Сварного не попался ему на глаза и не помешал осуществить задуманный маневр.

Позвонив по телефону домой, Лесник сказал Альбине, чтобы она взяла свой медицинский чемодан и приехала оказать медицинскую помощь.

— Случайно не тебе? — услышал он в трубке ее взволнованный голос.

— Да нет, — пренебрежительно ответил он. — Одному козлу из кошачьей стаи.

Домой к Цыгану Альбину доставил на машине Борода, который в дом не стал заходить, так как посчитал целесообразным оставаться в машине и охранять ее.

Обработав рану на руке Парижанина, сделав ему укол от столбняка, Альбина без расспросов, подавляя в себе любопытство, простившись, уехала.

Примерно через час после того, как их покинула Альбина, к ним подъехало первое подкрепление в количестве четырех человек во главе с давнишним корешом, подельником по нескольким уголовным делам Валетом. В присутствии «пленников» друзья стали обниматься, хлопать друг друга ладонями по плечам, спине, как бы делали это перед покупкой лошади, проверяя, выдюжит ли она те хозяйственные трудности, которые ее ожидают в работе.

— Так, первое подкрепление прибыло, — довольно потерев ладони рук, произнес Лесник. — Теперь дождемся людей Лапы и начнем действовать, — облегченно вздохнул он. — Так как договор противником нарушен, то я и не собираюсь соблюдать перемирие до утра и тоже сейчас начну действовать. — Отведя Валета в смежную комнату, он дал ему записку с адресом Гарика и сказал: — Поезжай к нему домой и узнай, сколько бабок он отхватил за тачку Цыгана и кому ее загнал, постарайся узнать адрес, может быть, нам еще удастся ее вернуть. Вас на него хватит троих, пускай Рахол останется со мной.

— Что потом делать с Гариком?

— Привезешь сюда, буду их тут складировать, — пошутил Лесник, улыбнувшись, а потом предложил: — Короче, там сам разберешься на месте, как с ним поступить. Если окажется сговорчивым и ответит на все наши вопросы, то можешь отпустить.

— Ясненько! Только мне не понятно, как поступить с Гариком, если он вдруг не захочет выходить к нам из своей берлоги?

— Не исключено, — согласился с ним Лесник. — Тогда вам придется взять его терем штурмом и сделать капитальный шмон, заберете все бабки и рыжье (золото) нахрапом. Помни: жаловаться не пойдет, так как у самого рыльце в пушку.

— Теперь все понятно, — деловито сообщил Валет, покидая его.

После отъезда группы Валета наконец-то пожаловала пятерка «быков», постоянных телохранителей Лапы во главе с Угрюмым. Поздоровавшись с Лесником, Угрюмый, игнорируя пленников, обращаясь к Цыгану, удивленно пробасил:

— Какой говнюк посмел угнать и забухать твою тачку?

Цыган показал ему на Сварного.

— Что Иван (так участники преступлений называют своих главарей) решил с ним делать?

— Сам у него узнаешь, — неопределенно ответил Цыган.

В это время к ним подошел Лесник и сказал Угрюмому:

— Сейчас поедете к Сварному домой. — Он назвал его домашний адрес. — Возьмете жену с пацаном и отвезете в бункер, но предварительно надо сделать шмон, барахло не берите, а бабки, рыжье, ценные бумаги оставлять нельзя: пока хозяев не будет дома, кто-нибудь умыкнет, а нам отвечай, — улыбнувшись, заметил Лесник. Он стоял спиной к Сварному, а поэтому тот не видел его лица, тогда как Лесник, подмигнув Угрюмому, продолжил: — Можете с его кралей побаловаться.

— А с пацаном? — алчно блеснув глазами, поинтересовался Угрюмый.

— Если будет желание, — цинично разрешил Лесник, продолжая начатую игру.

Прибытие последнего подкрепления к Леснику, вид прожженных уголовников, разбитных ухарей, давно потерявших чувство жалости и сострадания к другим настолько, что им ничего не стоит осуществить те зверства, о которых он только что слышал, заставили задуматься Сварного: «Эти головорезы могут испохабить не только жену и сына, а и самого черта. Вон какие у них водянистые, безумные глаза, а особенно у старшего из прибывших. Ему ухлопать человека — все равно как муху на стекле».

Между прочим, его выводы в отношении Угрюмого, совершавшего убийства по указанию своего пахана, за спиной которого ему и его группе жилось беззаботно и легко, соответствовали действительности.

«Пока не поздно и они не наломали дров, мне надо переходить от нахрапа к капитуляции», — подумал Сварной, поняв, что связался с молодчиками более высокого пошиба, чем был сам. С таким матерым бандитом ему пришлось встретиться впервые.

— Не трогай жену с сыном, я твои условия принимаю, — выдавил из себя Сварной, обращаясь к Леснику.

Последний, подумав некоторое время над его словами, обращаясь к Угрюмому, сказал:

— Отвези его жену с сыном ко мне в бункер, ничего в доме не шурудите, никакого шмона, и сразу сюда ко мне, будет другая работа.

Оставшись вдвоем со Сварным, Лесник пояснил ему:

— Ты обо мне ничего не слышал в городе не потому, что я не могу все воровские группировки подмять под себя, а лишь потому, что мне этого просто не нужно.

Для разрешения разбора с тобой я затребовал десяток крутых парней, если понадобится, то я выставлю их тебе несколько сот. И вот такой червяк, как ты, вздумал вору в законе не только перечить и врать, но и пытаться перекрыть жабры. Такого беспредела я тебе уже не могу простить. О том, что ты к утру принесешь свой должок, я не сомневаюсь. Не зря же ты сумку сюда прихватил. Я думаю, какое тебе наказание назначить, чтобы ты понял, что таких людей, как я, нельзя обижать, так как за это мы требуем высокую плату.

— Слушай, Лесник, прости меня, гордыня попутала, — сдаваясь по всему фронту, заныл Сварной.

Сварной никогда не думал, что опустится до такой степени унижения, но факт остается фактом.

— Если ты не знаешь воровского закона, то я тебе кое-что сообщу. Мы своего брата, если он провинится, никогда не прощаем, а обязательно наказываем, а поэтому чужак и подавно не может надеяться на прощение.

Теперь, после задушевной беседы, я отпускаю вас. Мотай со своим Парижанином к дружкам и собирай бабки. К семи часам я буду вас ждать с долгом. Скажи всем своим, чтобы к десяти часам собрались в баре. Я там выдам им пару ласковых слов. Ни на какие козни против меня не рыпайтесь, так как предупреждаю: номер бесполезный и дорого всем вам будет стоить. К Гарику можете не ходить. Его мои ребята должны и без тебя подоить.

Напоминаю еще раз: обо всем, что у тебя творится в кодле, я в курсе дела, а поэтому какое бы ты действие против меня ни предпринял, я о нем все равно буду осведомлен. Тогда я выступлю в отношении тебя более жестоко.

Он вернул Сварному ключи от автомобиля. Цыган открыл ворота, и «пленники» получили свободу, умчавшись на машине, которая беспечно подмигивала Цыгану своим указателем поворота, перед тем как скрыться с его глаз.

Тем временем Валет, приехав домой к Гарику, узнал от его жены, что муж еще не возвратился с работы домой.

Посмотрев на ручные часы, которые показывали полночь, Валет, усмехнувшись, вернулся к своему автомобилю. Ни о какой работе в данное время не могло быть и речи, другое дело, что Гарик где-то в своих интересах промышлял или гулял в свое удовольствие, но, как бы там ни было, группе Валета надо было ждать Гарика. Сидя в машине, Валет с завистью думал: «У этих кавказцев бабы всему верят, что говорят их мужья.

Наших баб на такой мякине не проведешь…»

Из подъехавшего такси вышел мужчина и поспешил к интересующему Валета дому. Выйдя из машины, Валет зашагал к нему навстречу. Его примеру последовали находившиеся с ним дружки.

— Гарик, это ты? — спросил он прохожего.

— Я! А в чем дело?

— Нас за тобой прислал Сварной, — деловито и вместе с тем миролюбиво поведал Гарику Валет.

— Чего ему надо от меня? — настораживаясь, спросил Гарик.

— Не знаю, съездишь к нему и узнаешь, — заявил Валет.

— Никуда я сейчас не поеду, скажите ему, что для беседы со мной он выбрал неподходящее время. Приеду к нему утром.

— Нам сказали, чтобы мы без тебя не возвращались, — наставив в живот Гарика пистолет, по-прежнему улыбаясь, пошутил Валет.

Оглянувшись по сторонам, Гарик обнаружил, что троица незнакомцев его окружила и делать попытку бежать уже бесполезно.

— Обшманай его! — потребовал Валет у одного из своих подручных.

Третий из них молча надел Гарику наручники.

— Вы что, из ментовки? — несколько даже обрадовавшись, предположил Гарик, больше всего боясь расправы с собой какими-нибудь уголовниками, перед которыми был грешен.

— Все узнаешь в свое время, — ответил ему неопределенно Валет.

В карманах одежды Гарика колюще-режущих предметов не оказалось. Зажатый с боков парнями, сидя на заднем сиденье автомобиля, Гарик видел, что его везут в рощу, где он многократно проводил с друзьями свое свободное время на природе.

В роще незнакомцы в жуткой темноте привязали его к дереву. Видя, что физическое сопротивление бесполезно, он безропотно позволил себя «спеленать».

— Что вам от меня надо? — не вытерпев, возмутился он.

— Смерти, — сообщил ему Валет.

— За что? — пытаясь освободиться от пут, мотаясь телом из стороны в сторону, как маятник, спросил он.

— Ты сам знаешь, а нам оно ни к чему, — отрубил ему Валет, как бы не желая продолжать с ним беседу.

Достав из машины большую целлофановую сумку с изображенной на ней в купальнике улыбающейся девицей с надписью «Сочи», чего Гарик из-за темноты не видел, он из баллончика с инсектицидным препаратом «Перфос-Л», применяемого против насекомых, впрыснул в сумку приличную дозу препарата, после чего накинул ее Гарику на голову, держа края сумки вокруг горла обеими руками.

Отчаянное, бесполезное сопротивление, страх за свою жизнь, безысходность непроизвольно привели к мочеиспусканию.

Валет, посчитав, что нагнал страха на Гарика достаточно, решил прекратить эксперимент и снял с его головы сумку.

Гарик, как загнанный бегун, сделал серию глубоких вдохов и выдохов.

— Скажите же наконец, чего вам от меня надо?

— Ты понял, что мы не из ментовки? — спросил его Валет.

— Да!

— Очень хорошо, — как хирург после удачно проведенной операции, произнес с вдохновением Валет, но вместо того, чтобы справиться о здоровье и назначить лечение, Валет спросил Гарика:

— Еще хочешь подышать в сумке, пока копыта откинешь?

— Говорите же, чего вы от меня хотите, я все сделаю, — взмолился Гарик.

— Ты украденную в городе тачку отогнал в Грузию и там продал?

— Я! — как бы радуясь, что он может оказать им услугу своим признанием, сообщил он.

— За сколько ты ее загнал, кому и где он живет? — задал Валет ему серию вопросов.

— «Волгу» я продал своему далекому родственнику, работающему в адвокатуре, за один миллион четыреста тысяч рублей. У него советских рублей много. Они у нас скоро, наверное, накроются, вот он и попросил меня оказать ему такую услугу.

— Фамилия?

— Кикнадзе Отар Степанович, — с готовностью ответил Гарик.

— Где живет?

— Тбилиси, улица Шота Руставели…

— Ты не брешешь, а то сейчас продолжу эксперимент, — наконец-то с угрозой в голосе спросил его Валет.

— Я себе не враг. Все сказал, как на духу, — заверил его Гарик.

— Сколько ты получил со Сварного за свою услугу?

— Двести тысяч рублей, — как в правоохранительных органах при допросе, коротко и искренне ответил он.

— Ты понимаешь, что совершил преступление, ограбив нашего человека, а поэтому должен вернуть, что «заработал» у Сварного, и откупиться от нас за тот вред, который ты нам причинил? Сколько у тебя сейчас дома бабок?

— Все на книжке, — отводя глаза в сторону от Валета, хотя в кромешной темноте это не вызывалось необходимостью, солгал Гарик.

Ничего не говоря ему, Валет снова стал из металлического баллончика впрыскивать токсичный препарат в сумку.

Видя его приготовления, Гарик, задергавшись в припадке страха, простонал:

— Четыреста тысяч!

— Чего четыреста тысяч? — «непонятливо» переспросил его Валет.

— Лежит у меня дома, — выдавил из себя признание Гарик.

— Вот теперь я вижу, что ты откровенный человек и нас не желаешь обманывать. Сейчас мы поедем к тебе домой, и ты мне их отдашь, тем самым избавишься от греха, который последнее время вселился в твою грешную душу. Только тогда мы будем считать, что ты с нами рассчитался, и мы к тебе не будем иметь никаких претензий.

Ну как, принимаешь мое предложение?

Облегченно вздохнув и поняв, что налетчики не собираются его убивать, Гарик только сказал:

— Поехали.

— В своем доме с женой на своем языке при нас не бакланить, а то вы оба окажетесь под этим колпаком. — Валет потряс сумкой. — Точно такое наказание будет ожидать тебя, если вздумаешь там выступить на нас. Усек?

— Ладно! Понял! — нетерпеливо произнес Гарик, ожидая, когда его начнут развязывать.

— Не дергайся! Не спеши, коза, в лес, все волки твои будут, — одернул его Валет. — Я еще не окончил своего разговора с тобой.

— Что еще надо? — гортанно произнес Гарик, посчитав, что и так исчерпывающе ответил на все его вопросы.

— Поклянись собой и членами своей семьи, что никому не скажешь, что дал нам домашний адрес своего родича в Тбилиси.

Выслушав витиеватую клятву Гарика, Валет выключил свой миниатюрный магнитофон, на который записал показания Гарика. Довольный результатом беседы с ним, он наконец-то соизволил дать указание дружкам:

— Развяжите его, сажайте в машину, сейчас поедем к нему в гости. Приглашаешь нас к себе или нет?

— Приглашаю! — пробурчал тот вяло и без вдохновения, да и откуда оно у него могло появиться в таких условиях?

Изъятие четырехсот тысяч рублей в доме Гарика прошло быстро, без эксцессов, под удивленный взгляд его жены, не понимающей, почему ее муж так легко отдает неизвестным свои деньги, но вмешиваться в его дела и устраивать шум без согласия мужа побоялась.

— Проводи нас на улицу, — простившись с женой Гарика, попросил его Валет.

Расставаясь на улице с ним, Валет поведал:

— Кто мы такие, ты завтра узнаешь от своих корешей. Если, не дай Бог, ты вздумаешь с кем-либо из нас встретиться по-плохому, твоя попытка будет стоить тебе жизни. Усек?

— Усек! — повторил его слово Гарик.

— Так вот, мотай себе на ус и не вздумай перед нами пылить. Мне тебя жаль, что ты, не зная брода, подписался против нас. Зато теперь подобной ошибки со своей стороны никогда не допустишь.

Как Гарику ни было жалко увозимых бандитами своих денег, он радовался, что остался жив. Поэтому, смирившись с их потерей, он перед расставанием с Валетом попросил его:

— Ты уж о моем конфузе никому не говори.

— Я давно о нем забыл. Кроме того, я по природе своей не трепло, — ответил ему Валет, уезжая, оставляя Гарика около его дома с невеселыми мыслями.

К семи часам утра Сварной доставил в дом Цыгана один миллион двести тысяч рублей. Вручая сумку с деньгами Леснику, Сварной пробурчал:

— Теперь, кажется, мы с тобой квиты?

— Почти что, — произнес Лесник условную фразу для своих подручных, которые, набросившись на Сварного, связали его, несмотря на сопротивление.

— Вы чего делаете? Мы так с вами не договаривались, — ошарашенно орал он.

Уже связанному Сварному Лесник заявил:

— У меня с тобой никакого договора не было. Ты только выполнял те условия, которые я поставил перед тобой. Чтобы ты не корчил из себя авторитета, не пылил и не пытался строить против меня козни, я должен тебя, как шахматную фигуру, убрать с доски.

— Каким образом? — показав низкую свою уголовную осведомленность, спросил Сварной.

— Давно проверенным, надежным и не дающим осечки, — хохотнул цинично ему в лицо Лесник.

Желающих опустить Сварного на низ оказалось более чем достаточно, а поэтому право на это было разыграно между ними в карты. К слову сказать, Леснику такое мероприятие не нравилось, но он, являясь авторитетом для этих быков, не имел права осуждать их в скотских желаниях.

Право опустить Сварного в карты выиграл Рахол…

Покидая дом Цыгана, Сварной злобно прошипел:

— Уж этого я вам никогда не забуду…

— Правильно сделаешь, потому что, если себя уважаешь, тебе надо из города уматывать куда глаза глядят, так как «голубому» будет стыдно появляться на глаза своих бывших корешей, — заметил Лесник.

Нарисованная Лесником картина показала Сварному, насколько он беззащитен перед своими противниками.

Лесник, как танк, подавлял его и физически, и психически, и морально. Прожив тридцать пять лет, Сварной уже имел две «ходки» к хозяину, среди бывших зеков неплохо ориентировался, был в авторитете, но с таким волкодавом, каким предстал перед ним Лесник, он встретился впервые. У него непроизвольно пробежали мурашки по телу, когда представил, что, не дай Бог, их пути пересекутся с Лесником вновь и тому придется выносить ему новый приговор. Он даже не мог себе представить, но допускал, что Лесник придумает такое ему наказание, которое даже хищному зверю не придет в голову в состоянии ярости.

К десяти часам утра на трех машинах одиннадцать человек банды Лесника подъехали к бару Туляка, где члены его банды, оповещенные Сварным, уже поджидали их.

Проходя в зал бара по коридору со своими людьми, Лесник жестко бросил поджидавшим его парням:

— Идите за мной.

Когда все расселись, Лесник, поднявшись из-за стола, чтобы его видно было всем, а не из-за уважения к присутствующим, произнес:

— Я нахожусь в дружественных отношениях с Туляком. Часть ваших людей организовал и направил на стажировку в столицу. В вашу мышиную возню в городе не вмешивался, так как она меня не касалась. Как вы знаете, Туляк находится в хирургии в «ракетно-костыльных войсках», и вами верховодил Сварной, который укусил моего товарища. Я вчера пришел к нему потолковать, чтобы возникший конфликт решить полюбовно, но он не прислушался к разуму и решил устроить нам темную со своей кодлой, так называемый стоп с прихватом.

Его с Парижанином с пушками и пчелами мы поймали, а остальные их дружки умотали. За свою тачку мы со Сварного получили шайб (денег) сполна, в том числе и с Гарика, который отогнал ее в Грузию.

Нахождение Сварного на вашем троне нас не устраивает. Он не знал, а если знал, то не уважал наш закон, а поэтому ему уже вами не верховодить, его среди вас нет и больше никогда не будет.

— Кто вы такие, чтобы нами командовать? — петушиным фальцетом на одном дыхании выпалил парнишка лет двадцати.

— На твой вопрос, рябчик, ответит Туляк, если пожелает, а я воздержусь.

— Чего вы, ребята, молчите, почему нами чужаки командуют и что они сделали с нашим Сварным, что его нет среди нас? — вновь ершисто взорвался паренек, по-видимому, обиженный, что Лесник назвал его рябчиком.

— Мы явились сюда не для того, чтобы давать объяснения, а поставить вам условие, чтобы более между моими людьми и вами подобных неприятных конфликтов не было.

— А то что будет? — выжидательно пробасил один гамбал, стоящий ближе всех к Леснику.

— С виновным будет то, что случилось с вашим Сварным.

— А что с ним произошло? — поинтересовался все тот же гамбал.

— Утром мои парни помогли ему глину месить. Он, наверное, из нее саман делает, — металлически блеснув глазами, жестко поведал Лесник.

Его сообщение шокировало всех своей жестокостью, да и смелостью поступка. Чтобы после всего случившегося прийти в хазу противника и сообщить ему, что их вожак унижен и свергнут…

— Если у кого есть претензии в этой части, то я могу их принять и рассмотреть, — обратился Лесник к собравшимся.

Таковых среди присутствовавших не нашлось, даже «рябчик» и тот промолчал. Чего ему ловить и требовать справедливости, если все молчат, ему больше всех надо, что ли?

— А как же теперь мы будем без головы? — после долгой паузы задал Леснику вопрос один парень из зала.

— Туляк пока жив, а поэтому вам о голове беспокоиться не приходится, относительно его заместителя я имел с ним сегодня разговор, и мы сошлись, что кандидатура Боцмана на это место самая подходящая. Валерий Васильевич, подойди ко мне, пускай друзья посмотрят на тебя в новом качестве…

Пока Боцман пробирался к нему через зал, Лесник пояснил собравшимся: —…Он был в столице вместе с Туляком у моего дружка, прошел стажировку, увидел, как живут настоящие воры, петрит по-свойски и, как пес, не будет бросаться на своего человека. Пока Туляк в больнице, я буду помогать ему в работе. Кто попытается его не понять или вальта валять, то того будет ждать участь Сварного. Я думаю, против кандидатуры Боцмана у вас возражений нет?

— Пойдет! Куда денешься… — раздалось несколько голосов, тогда как большинство кандидатуру Боцмана с выдвижением его в замы встретило молчаливым согласием.

— Сейчас вы можете пообщаться с моими людьми, желательно с горячительными напитками, и мы отваливаем. У нас прошедшая ночь была очень беспокойная. Так я говорю, Парижанин?

— Так, шеф! — смущенно подтвердил тот.

Тут же Лесник отдал два «трофейных» пистолета Боцману со словами:

— Вручи их таким парням, которые умеют не только стрелять, но и не терять.

Примерно часа через полтора общения гостей с хозяевами, когда стороны уяснили, кто, что и сколько стоит, Лесник со своими людьми вернулся в дом Цыгана, где уже была его жена Мария Семеновна с детьми, которая готовила обильный обед для них всех.

Вечером Лесник, вручив посланникам Лапы по двадцать «косых» каждому за работу, отпустил домой.

Довольные щедрой платой, улыбающиеся и шумные, они «отвалили» в распоряжение своего хозяина.

— Смотрите у меня, чтобы по дороге не пили, ни с кем не конфликтовали и не выясняли отношения, а прямиком шуруйте к себе.

— Не волнуйся, Виктор Степанович, баловаться я им не позволю, — заверил его Угрюмый.

Его компании было с чего быть довольной: если Лесник один миллион четыреста тысяч рублей отдает Цыгану за тачку, то из оставшейся сотни тысяч рублей сподвижникам Лапы достанется на нос не меньше двадцати кусков.

Валет со своими друзьями поехал ночевать домой к Леснику, который сказал ему, что на часок задержится дома у Цыгана.

Сидя за столом с Цыганом и Марией Семеновной, Лесник, подводя итог проделанной работы, сказал:

— Мы нашли тех, кто украл у вас машину, забрали у них вырученные за нее деньги. Теперь у меня к вам вопрос: думаете ли вы опять покупать себе машину или положите свои деньги на книжку?

— Конечно, лучше положить деньги на книжку, получать с них проценты и не бояться, что их у тебя украдут, как машину, — сердито глядя на мужа, обосновала свое мнение Мария Семеновна.

— Не тарахти, оттого, что ты первая сказала, все равно будет не по-твоему, а так, как решу я, — урезонил ее сердито Цыган.

— А как ты хочешь поступить? — подскочив к нему, задиристо спросила она.

— Хочу ездить на машине — и баста, — отрезал он.

— Ты нахал, тебе не стыдно сидеть на шее Виктора Степановича, думаешь, у него своих дел нет, как искать украденные у тебя машины? — опираясь на непреклонный авторитет Лесника, правда, без его согласия, задавила она мужа своими убийственными доводами.

— Как Виктор Степанович скажет, так и будет, — вынужден был сдаться Цыган, выжидательно посмотрев на Лесника.

Последний, заговорщицки подмигнув Цыгану так, чтобы не заметила его жена, предложил супругам Камалетдиновым свой вариант:

— Мария Семеновна, давайте поступим так. Я направляю Федора Михайловича с четырьмя парнями в Грузию. Они теперь знают, у кого находится ваша «Волга». Ваш супруг там предъявляет свои документы на машину в милицию. Милиция отдает ему машину, сажает злоумышленника, и вы остаетесь при своих интересах.

Так как вы получите свою машину назад, я забираю деньги, которые нам сегодня утром вернули.

— А если с машиной ничего не получится? — осторожничая, поинтересовалась Мария Семеновна, боясь подвоха и обмана.

— Если Федор Михайлович не пригонит свою машину из Грузии, то деньги останутся у вас, то есть в любом случае вы в убытке не будете, а убытки, связанные с поездкой, понесу лично я.

— Страшно к этим азиатам мужа из-за машины посылать, — заметила она.

— С ним четыре человека поедут с таким же риском, какой будет иметь он, но если он рискует из-за машины, то направляемые с ним мои люди вообще никакой корысти не будут иметь, а только из-за уважения к Федору Михайловичу.

— Чего ты с ней мусолишь элементарную истину? Меня это устраивает, и я поеду, — оживляясь, пробасил Цыган, в котором еще не угас азарт преследования и мести преступникам.

Такое пренебрежение к себе Мария Семеновна перенесла спокойно и без обиды, ссориться с мужем при своем благодетеле она посчитала неприличным.

— Что мне делать с этой бедовой головой? — разведя руки, пробурчала она. — Пускай едет, да накажи ему, чтобы по-дурному там свою голову не потерял.

— Прямо дурнее тебя, — огрызнулся ей в ответ Цыган, недовольный, что жена так относится к его умственным способностям.

— Мария Семеновна, можете не беспокоиться. Я перед дорогой их всех дополнительно проинструктирую, где и как себя вести, — заверил ее Лесник, успокаивая.

Когда Лесник садился в машину, обговорив с супругами Камалетдиновыми все интересующие его моменты, то провожавшая его с мужем Мария Семеновна, обращаясь к нему, искренне произнесла:

— И что бы мы, горемыки, без вашей помощи делали?

— Не скромничайте, жили бы так, как живете, — успокоил ее своим ответом Лесник.

Глава 16

Возвратившись к себе домой от Цыгана, Лесник решил поделиться своими планами с Бородой и Лапой.

Паханы, ознакомившись с его идеей, в общих чертах согласились с ней, внеся существенные свои коррективы.

Его предложение ехать в Грузию на своей машине они сразу отклонили. Грузинские гаишники часто будут останавливать автомобиль, так как госномера им будут говорить, что едут люди из другого государства, будут придираться, чтобы «подоить», получить на лапу взятку, да и проблему с бензином тоже не надо сбрасывать со счета. После всестороннего обсуждения данного вопроса было решено ехать в Грузию поездом.

— Вообще обстановка там никудышняя, опасная и напряженная, свергнут с престола Звиад Гамсахурдия, идет гражданская война как между самими грузинами, так и Грузии с Южной Осетией, в горах рыскают разные «волки», вооруженные до зубов в поисках «добычи», понимая, что пришло их золотое время, которое не может так продолжаться до бесконечности. Поэтому в этой ситуации наши люди должны быть все вооружены «дурами», так как опираться придется только на себя. К помощи ментов обращаться не придется. Вам к ним путь противопоказан, да они вряд ли захотят помогать, скорее начнут вредить. Без помощи на месте с операцией трудно будет справиться, а может быть, и невозможно, — подвел итог своего рассуждения Лапа.

— Что ты этим хочешь сказать? — недовольно пробурчал Лесник, видя, что его план начал расползаться по швам.

— Твои парни сами с такой операцией не справятся, — пояснил ему Лапа, — с ними должен поехать я.

— Почему вы, а не я? — резонно возразил Лесник.

— Я соглашаюсь ехать туда по нескольким основаниям. Прежде всего — операция перспективная, и ее надо обязательно осуществить. Оттого, что поедешь ты, никакого толка не прибавится. Туда должен ехать я, — вновь повторился он. — У меня в Тбилиси надежных дружков нет, но есть должник в Хашуре, между прочим — хитрый лис, матерый цеховик Лиселидзе Вахтанг Вартанович. В зоне он был под моим покровительством. И если бы не я, то он там со своим характером давно бы ноги вытянул, а не занимался, как сейчас, своим прежним бизнесом, но теперь уже разрешенным властями.

— За что его упекли к «хозяину»? — поинтересовался Лесник.

— За изготовление в подпольном цехе мужских сорочек и продажу их с помощью своих соучастников через торговую сеть гражданам.

— Видать, слишком много сажали деловых людей, что сорочек совсем не стало. Так я могу к нему поехать, — заметил Лесник.

— Он такой скользкий, что только я смогу склонить его оказать нам помощь в задуманном.

— А если я с вами поеду? — поинтересовался Лесник.

— Нам лишние головы и стволы не нужны, — беря инициативу в свои руки, возразил ему Лапа.

— Остап Харитонович дело говорит, и не надо с ним спорить, — высказал свое мнение Борода.

Леснику ничего другого не оставалось, как согласиться с ними.

— Завтра будем трогаться. Четырех человек, я думаю, будет вполне достаточно. Дашь на дорогу на всякий случай кусков сто, — потребовал у Лесника Лапа.

— Сейчас? — с готовностью поинтересовался у него Лесник.

— Погодим до завтра, — возразил Лапа, считая разговор по делу уже завершенным.

— Зря ты моих мужиков отправил домой. С ними мне спокойнее было бы, — посетовал Лапа, обращаясь к Леснику.

— Я же не думал, что поедете вы, да у них такие морды, что не внушают доверия, и менты на каждом углу будут вас останавливать, думая, что вы сбежали из тюрьмы. А Валет и его ребята выглядят приличнее. Если же придется с кем сцепиться, то спуску никому не дадут, — заверил его тот.

Подумав над его словами, Лапа заявил:

— Возможно, ты и прав. Мы же едем не воевать, а деликатно прокручивать тонкое дело.

Отправляясь отдыхать, Лесник с облегчением подумал: «Если Лапа взял на себя осуществление операции, то мне можно больше о ней не беспокоиться».

На другой день поездом «Москва — Тбилиси» отправились в «турне». Вечером другого дня они прибыли в город Хашури. Недалеко от вокзала в справочном бюро Лапа узнал домашний адрес своего друга Лиселидзе. На такси они поехали к нему домой. Глядя в окно, Лапа обратил внимание, что в городе частные дома в основном двухэтажные и одной формы. Дом Лиселидзе ничем не отличался от своих собратьев.

На стук Валета в ворота дверь в них открыл парень лет двадцати пяти. Окинув незнакомцев настороженным взглядом, он поинтересовался:

— Вам кого надо?

— Лиселидзе Вахтанга Вартановича, — спокойно сообщил ему Лапа.

— По какому вопросу?

— Я его друг, решил проведать и погостить, — пояснил Лапа.

— Его пока дома нет, — задумчиво произнес парень, не понимая, зачем русским мог понадобиться его отец, да еще в такое время, когда русские начинают постепенно бежать из Грузии.

— Ты его сын?

— Да! — ответил парень.

— Я с твоим отцом вместе сидел в тюрьме, где мы делились всем, даже коркой хлеба.

После услышанного на лице парня появилась доброжелательная улыбка. Он пригласил гостей в дом, не зная с матерью чем и как их занять, но, к счастью, скоро приехал и сам Вахтанг Вартанович, и с Якова, так звали сына Лиселидзе, спала с плеч проблема по обслуживанию гостей. Яков видел, как был обрадован его отец встрече с прибывшими, особенно со старшим из них, как по указанию отца сестра и мать стали готовить обильный ужин.

Вахтанг Вартанович был грузным, крупным пятидесятилетним мужчиной с большой залысиной на голове.

Трудно было допустить, что он кавказской национальности, так как цвет кожи у него был белый, но факт остается фактом, а он упрямая вещь.

Когда ужин был готов, Вахтанг Вартанович, подняв бокал с вином, выполняя роль тамады, сказал:

— Остап Харитонович — очень уважаемый мною человек. Мы сидели с ним много лет, охраняемые красными фуражками. У меня гордая натура, а там каждый шакал намеревался плюнуть тебе в лицо и душу, даже мог бы сделать меня «голубым». После такого позора я должен был бы покончить с собой, так как моя гордость уже не давала мне права на жизнь с таким позором. Благодаря ему вы, дети, сейчас видите своего отца. Поднимитесь и поклонитесь ему в пояс…

Яков с сестрой, поднявшись из-за стола, поклонились уважительно Лапе. У большинства грузин почтение к родителям такое же священное, как к хлебу, Родине. У детей Лиселидзе именно такое было почтение к отцу.

— …Я рад, Остап Харитонович, что ты почтил мой скромный дом своим посещением с друзьями. Будь в нем хозяином столько времени, сколько пожелаешь. За нас с тобой, за нашу дружбу я предлагаю свой первый тост.

Каждый бокал выпитого вина сопровождался тостом. Тосты были такой смысловой нагрузки и силы, что не выпить бокала вина было бы преступлением. К полуночи гости и хозяева, кроме женщин, которые практически не сидели за столом, а занимались обслуживанием, а значит, оставались трезвыми, были до такой степени пьяны, что у них уже не было сил контролировать свою волю, поэтому женщины, ухаживая за ними, как за детьми, развели по комнатам и уложили спать.

Утром старший Лиселидзе попытался продолжить вчерашнее «мероприятие», но Лапа, уединившись с ним в гараже, сказал:

— Ты извини меня, Вахтанг Вартанович, но мы приехали к тебе по делу, а поэтому пьянку давай отложим на потом.

— Остап Харитонович, я тебя не знаю, что ли? Ты без дела никогда бы ко мне не приехал, а поэтому давай отдохнем, погуляем, а потом поговорим о деле.

— Время не терпит отлагательства, а поэтому сначала будет дело, — стоял на своем Лапа.

— Ну что ты такой несговорчивый! — воскликнул темпераментный Лиселидзе, разведя руки в стороны.

— Время — деньги, Вахтанг Вартанович, — напомнил ему Лапа.

— Ну ладно, что с тобой сделаешь, говори свое дело, — сдался тот.

Выслушав Лапу, Лиселидзе, опустившись рядом с ним на скамейку, сказал:

— Дело серьезное и опасное.

— Оно не такое опасное, как думается. Тачка наша, на нее у нас есть документы. Сажать Кикнадзе за нее мы не собираемся. Он нам не нужен, мы хотим забрать у него свою тачку и умотать.

— Легко сказать, умотать, а он брякнет легавым, и они захлопнут границу, тогда попробуй умотать на ней к себе.

— Неужели он рискнет заявить в милицию, что хозяин машины забрал свою вещь?

— У нас такой закон: если ворованная машина прошла регистрацию в ГАИ, где этот вопрос обсуждался и обмывался на высшем уровне, то незаконная операция узаконивается и никакой суд не возьмется доказать обратное.

— Если так, то в твоих словах есть резон, — согласился с ним Лапа. — Как же нам тогда быть?

— Думать надо, а на трезвую голову ничего путевого в нее не лезет, — хитро блеснув глазами, неопределенно пробасил Лиселидзе.

— Настаиваешь на выпивке?

— Самую малость, чтобы голова не болела, — признался, улыбнувшись, Лиселидзе.

— Куда от тебя денешься, придется согласиться, — улыбнувшись, сдался Лапа.

— Вот это другой разговор, — бережно обняв Лапу, оживился Лиселидзе.

— Я не спросил у тебя, а надо. Ты поможешь нам в нашем деле?

— Куда от тебя денешься, Остап Харитонович, — улыбнувшись, повторил он ранее сказанный ему ответ.

Завтрак прошел скромнее, чем вчерашний ужин, но все равно пришлось каждому выпить по три фужера сухого вина. После завтрака Лиселидзе, обращаясь к жене, сказал:

— Сходи к Семену Ивановичу и закажи гроб полутораметровый.

— Зачем? — впервые не сдержалась она, задав свой вопрос мужу.

— Не для того, о чем ты подумала, а для маскировки, — успокоил он ее. — Скажи ему, что за гробом к нему приеду я сам и чтобы о нем никому не говорил и держал язык за зубами. Мы с сыном уезжаем, ждите нас домой завтра, а может быть, и сегодня справимся, — подумав, предположил он.

В это время Яков пошел готовить свою машину в дорогу. Вахтанг Вартанович и ему не забыл дать указание:

— На всякий случай не забудь положить в багажник пару канистр с бензином…

Остановив свой взгляд на жене, он попросил:

— Когда сходишь к Семену Ивановичу, то убери подвал от закруток. Он может нам понадобиться.

Жена пробормотала ему на грузинском языке:

— Опять за старое взялся…

— Не говори глупости, женщина, — одернул он ее на русском языке.

Приехав в Тбилиси, Лиселидзе оставил группу Лапы дома у своего племянника, предупредив, чтобы они до их возвращения из дома не выходили, после чего уехал с Яковом.

За день Лиселидзе проверили данные Лапы, убедившись, что Кикнадзе Отар Степанович действительно живет по известному адресу, подтвердилось и место его работы. Они даже узнали, где находится его гараж.

Поехав на работу к Кикнадзе, Лиселидзе исподволь узнал, что Кикнадзе — молодой, преуспевающий адвокат, поклонник слабого пола, заодно негласно познакомились с его личностью.

Кикнадзе был тридцатилетний мужчина, худощавый, среднего роста, темно-русый, со вкусом одевающийся, носящий солнцезащитные очки даже в помещении, что придавало ему солидность и загадочность. Разузнав все, что требовалось о Кикнадзе, Лиселидзе, съездив домой к племяннику, захватил оттуда всех своих новых дружков и возвратился к юридической консультации, в которой работал Кикнадзе, где стали ожидать окончания работы метрах в пятидесяти от его «Волги», которая была уже с грузинскими номерами.

После работы Кикнадзе поехал с одной девицей в ресторан. Оставив его там, они решили больше за ним по городу не мотаться, а проехать к его гаражу и ждать. Была среда, завтра Кикнадзе должен быть на работе, но возвращаться домой он не спешил. Лишь в двенадцатом часу ночи Кикнадзе соизволил подъехать к гаражу, чтобы поставить машину. Выйдя из машины, он направился открывать дверь гаража.

В это время к нему подъехала банда Лапы. Увидев вышедшего из машины Цыгана, направляющегося к нему, Кикнадзе перестал возиться с запором и посмотрел на него.

— Отар Степанович, мне нужна ваша защита, — громко произнес Цыган.

Кикнадзе привык к таким неожиданным визитам в любое время суток и в разной обстановке, а поэтому с доброжелательной улыбкой стал ждать сообщение клиента, чтобы узнать, в чем заключается его просьба.

Подойдя к Кикнадзе, Цыган своим огромным кулаком ударил его по голове, отчего последний потерял сознание. Выключив в обоих автомобилях свет, сообщники Цыгана освободили багажник машины Цыгана от содержимого, перегрузив его в багажник «девятки» Лиселидзе, связав Кикнадзе, затолкали его в багажник. После чего оперативно покинули место нападения, где пробыли от силы всего лишь несколько минут.

Так как люди Лапы плохо ориентировались в городе, то за управление автомобиля Цыгана сел Яков. Под утро они уже были в Хашуре, в доме Лиселидзе. Напуганный и помятый Кикнадзе был помещен в подвал, куда ему были поданы теплые вещи, чтобы он не замерз.

Поев и отдохнув, Лапа решил спуститься в подвал и переговорить с Кикнадзе. В подвале электрическое освещение отсутствовало, но, увидев силуэт спускающегося к нему мужчины, Кикнадзе возбужденно заговорил:

— Немедленно выпустите меня, а то я вас всех посажу.

— Закрой хавальник, говнюк, а то я сейчас твою морду в задницу превращу, — прошипел ему сердито Лапа.

— Отсюда надо выйти, а потом пыркаться, угрожать.

Кикнадзе, услышав такое грубое обращение, присмирел. Получать еще сотрясение головного мозга ему не хотелось, сила была на стороне пришедшего, и с этим надо было считаться.

— Что вы от меня хотите? — подавленно произнес он.

— Вот теперь я вижу, что имею дело не с ишаком, а с рассуждающим человеком, — довольно пробурчал ему Лапа. — Ты знаешь, что купил ворованную «Волгу»?

— Нет, я купил ее в автомагазине.

— Ты, сопляк, можешь забивать баки кому вздумается, но только не мне. Тачку ты купил у Гарика за один «лимон» и четыреста тысяч рублей. Он раскололся нам в этом. Если хочешь, то я могу предъявить документы на свою тачку.

— Мне нечего на них смотреть. Вам надо было их предъявить нашей милиции, — посоветовал он Лапе.

— Чтобы они бесследно исчезли, — язвительно заметил ему Лапа. — Я решил поступить иначе: в багажнике, в котором ты неплохо устроился, вывезти тебя в Россию и там сдать властям, сфотографировав на фоне позорного пейзажа. Ты, сволочуга, корчишь из себя делового человека, черные очки с глаз не снимаешь, а являешься мразью. Ты хуже мента и следователя. Они пашут за свой хлеб, ищут и иногда находят преступников, а ты набиваешь себе мошну на нашем горе, являясь таким же преступником, как и те клиенты, которых ты защищаешь.

— Хватит разводить критику, дайте мне лучше посмотреть ваши документы на машину, — пробормотал адвокат.

— Цыган, спустись к нам, — позвал Лапа.

Пока тот спускался в подвал, Лапа сообщил Кикнадзе:

— Между прочим, хозяин машины.

— Кажется, это он меня вчера оглушил, — предположил Кикнадзе.

— Если любя, так, что голова едва в заднице не очутилась, то он, — согласился с ним Лапа, который, обращаясь к Цыгану, попросил: — Держи ему руки сзади, чтобы не вздумал порвать документы. Я хочу дать ему их прочитать, — пояснил он.

— Я ему порву. Все зубы через задницу выдерну вместе с руками.

Он, сжав руки Кикнадзе за спиной с такой силой, что у того лопатки сошлись вместе, стал держать. Лапа, включив фонарик, дал возможность прочитать Кикнадзе документы на машину.

— Прочитал? — устав освещать ему текст, поинтересовался Лапа.

— Прочитал!

— Так чего молчишь?

— А чего говорить? Вы во всем правы, правда, обошлись со мной при встрече не по-джентльменски.

— Какой ты джентльмен, если настоящий преступник. А с хамами мы поступаем по-хамски, — заметил ему беззлобно Лапа.

— Я вам обещаю забыть о своих деньгах, машине, только не позорьте меня, как вы задумали.

— А что мы будем иметь с этого? — начал торговаться Лапа, чтобы потом постепенно согласиться на условие Кикнадзе, так как сказанная угроза был произнесена только для устрашения Кикнадзе и без всякого реального желания ее осуществить.

— Я и так здорово пострадал, и морально, и материально, и физически, и, кроме того, что обещал, больше обещать ничего не могу.

Делая вид, что думает над его предложением, спустя определенное время, считая, что на обдумывание ему было достаточно, Лапа сказал:

— Так и быть, лжеадвокат, пускай будет по-твоему. Не будем с тобой возиться и отпустим.

— А когда?

— Когда покинем пределы твоей страны.

— Без моего содействия у вас не получится, — убежденно заявил Кикнадзе.

— Это не твоя забота, — возразил ему Лапа.

— Я ваши условия принимаю и не буду возникать против всего этого шухера, но прошу вас, не пылите у себя в отношении меня.

— Боишься, что пригласим журналистов, ознакомим их с твоими фальшивыми документами на тачку, а потом передадим в ваше посольство в Москве, чтобы ты мог объяснить, как преуспевающий адвокат совмещает свою законную и незаконную деятельность. Если не хочешь шума, вези побольше бабок, на которые выкупишь свои документы. Я понимаю, что они тебе уже не нужны, но они компра, которая может скинуть тебя с работы, а место адвоката у вас престижное и калымное.

— Сколько вы за них хотите?

— Один «лимон», или, как у нас в простонародье говорят, один миллион бабок.

— Как я вас смогу найти?

— Через своего родича Гарика. Он поможет выйти на нас.

— Я бы с этим Гариком на одном гектаре на дворе не пошел.

— Ты на него не очень-то пыли. Так получилось, что не скажи он о твоей жестянке, его давно бы уже не было в живых. Неужели ты вот это говно ценишь дороже человеческой жизни? Нехорошо. Тебе должно стать понятно, что мы шутить не любим, перед убийством не останавливаемся, а поэтому чего хотим, всегда добиваемся.

Захочу, будешь передо мной плясать, как цыган, если не пожелаешь пойти навстречу моему желанию, то расстанешься с жизнью, но у меня нет времени на такое зрелище, а поэтому я его не требую. Теперь тебе все понятно, как мы вышли на тебя?

— Да! — затравленно ответил Кикнадзе.

— Тогда сиди и не пыркайся, а мы поехали, — закрывая за собой дверь подвала на замок, на прощание сказал ему Лапа.

На двух машинах компания Лапы покинула Хашури. За рулем «Волги» сидел старый Лиселидзе, а за рулем «девятки» сидел его сын Яков. Отъехав от Хашури на достаточное расстояние, они остановились. Вахтанг Вартанович, достав из салона автомобиля гроб, водрузил его на багажник «Волги», опутав веревкой.

— Теперь нас никакое ГАИ не посмеет остановить, — заверил он убежденно, при этом он сказал сыну, чтобы тот на своем автомобиле отстал от «Волги» примерно на один километр.

Когда они тронулись снова в путь, то Вахтанг Вартанович, обращаясь к Лапе от нечего делать, пояснил:

— У нас сейчас в стране такой бардак творится: там ограбили, там убили, что каждый, уважающий себя мужчина вынужден иметь оружие, чтобы защитить себя, свою семью, но нас с нашим «горем» никто не посмеет остановить, ограбить, обстрелять. Мы — нация верующая и суеверная, а поэтому никто не захочет гневить Бога.

Действительно, попадавшиеся иногда в горах вооруженные гражданские группы людей, двигая автоматами, как жезлами, разрешали им без задержки следовать своим маршрутом.

Горе, посетившее многие семьи в результате братоубийственной борьбы, придавило нацию, а поэтому доставляемый ими гроб для погибшего или умершего ребенка щемяще отзывался в сердцах взрослых и находил молчаливое понимание и сочувствие.

Лиселидзе оказался не только сильным цеховиком, но и тонким психологом, знавшим, на чем можно было сыграть в партии, в которой он решил не проигрывать.

Проехав населенный пункт, имеющий название его фамилии, и выехав на территорию Краснодарского края, Вахтанг Вартанович остановил автомобиль, выйдя из которого с удовольствием стал разминать ноги. Когда к ним подъехал на своей машине Яков, то старший Лиселидзе, обращаясь к Лапе, сказал:

— Через несколько километров будет Адлер. Мы туда с сыном не поедем, так как надо срочно возвращаться домой и определяться с вашим пленником. Теперь ваш путь впереди свободный, только дави на «железку».

— Что я тебе должен за твою услугу? — деловито поинтересовался у него Лапа.

— Эх, пахан, пахан, — обнимая Лапу за плечи, доброжелательно произнес тот, — разве я в такую бяку полез из-за денег или их у меня нет? Я просто отдал тебе свой долг, отчего у меня как-то стало легче на душе.

Отвязав гроб, они положили его в кусты. Яков переставил багажник «Волги» на «девятку». Дружески простившись, каждая компания поехала по своему маршруту.

Злоупотребив отцовским положением, Вахтанг Вартанович завалился спать на заднем сиденье, тогда как Якову надо было не только бодрствовать, но и давить на «железку», следить, чтобы не свалиться в пропасть на крутом повороте. В пути ему помогала коротать время лишь эстрадная музыка, льющаяся из стереомагнитофона.

Приехав домой глубокой ночью, спустившись в подвал, убедившись, что у Кикнадзе имеется с собой пять с половиной тысяч рублей, они эти деньги у него не стали забирать, а, завязав ему глаза, отвезли в ближайший населенный пункт Агара, где, развязав ему руки, но оставив связанными ноги, Яков прошептал Кикнадзе на ухо:

— Пока не уедем, не вздумай развязывать себя, если поспешишь, то придется отнять у тебя жизнь. Понял?

— Понял! — уже укрощенный и выдрессированный, потеряв прежний лоск, со страхом пробормотал тот.

У Кикнадзе уже не было желания мстить обидчикам, так как он понял, что попал в руки какой-то хорошо организованной интернациональной группы преступников, с которой воевать у него не было ни сил, ни возможности, ни власти, ни денег.

Дождавшись, когда затихнет рокот удаляющегося автомобиля, Кикнадзе сорвал со своих глаз повязку, развязал себе ноги, с яростью выбросив ненужный теперь ему вещдок в кювет, поспешил по дороге к освещенным электрическим светом жилым домам, довольный, что так легко отделался, что теперь уже обязательно будет жить. О деньгах, что он потратил на покупку машины, он старался не думать, так как эти мысли навевали ему тоску, обиду и возмущение своими допущенными ошибками, несмотря на ту массу унижений, которые ему пришлось скрепя сердце перенести.

Пережив опасность, он уже не так агрессивно осуждал своего родича Гарика за допущенное предательство.

Возвратившись домой, Цыган отдал деньги Сварного Леснику и наконец-то оформил машину на себя.

Зарегистрировав ее в ГАИ, оборудовал гараж двумя замками сложной конструкции, поставил в машине противоугонное устройство. Теперь он на собственной шкуре почувствовал и понял, как легко можно потерять свою вещь и каких потом требуется адских трудов, чтобы ее вернуть. Тем более если еще раз у него украдут автомобиль, то с аналогичной просьбой о помощи к Леснику будет обращаться неудобно и неприлично.

Лесник по предложению Лапы дал Валету и его дружкам по тридцать «косых». Лесник поинтересовался у Лапы:

— А не мало?

Лапа пренебрежительно сказал:

— Обойдутся! Им фактически и работать не пришлось, а только пили и отдыхали. — После паузы он, смакуя, заявил: — Да! Здорово мы там погуляли. Я тебе скажу, грузины — очень гостеприимный народ, что с ними случилось в последнее время, просто ума не приложу, — с сожалением и недоумением заметил он.

— Как бы там ни было, но операцию вы провернули с блеском. Что будем делать с твоей долей? — заранее зная ответ Лапы, но обязанный задать данный вопрос, спросил Лапу Лесник.

— Мне из этих денег ничего не надо. Отвези их Душману, пускай обменяет на бирже на зелененькие. У меня к этим бабкам никакого уважения, тем более доверия, нет.

— А чего так? — вызывая Лапу на откровенность, улыбнувшись, поинтересовался Лесник.

— Знаешь, Степанович, то, что у нас деньги обесцениваются и пропадают, меня не волнует. Надо будет, мы знаем, где взять. Обидно за свой обманутый народ. Люди гамбалили на производстве, гробили свое здоровье на Севере из-за денег. Накопили десять — двадцать косых. На них владелец мог купить соответственно одну-две машины. После девальвации рубля, случившейся в январе, теперь на двадцать тысяч не любой мотоцикл купишь, от силы один хороший холодильник. Что это? Как такое крохоборство можно считать демократическим подходом к нуждам своего народа? Это бардак и беспредел, который станет еще более выраженным в будущем, а поэтому нам надо себя готовить к очередной «демократической» помощи народу правительства. Разве за такую жизнь мы свою кровь на фронте проливали?

— Мы-то живем о’кей, — заметил, успокаивая его, Лесник, видя, что Лапа разволновался.

— Нас суками посчитали воры за то, что мы пошли защищать свой народ, и мы шли на это из-за него и ради него, а сейчас я не знаю, что надо делать, чтобы и люди стали жить хотя бы как до застойных времен.

— Остап Харитонович, нас политика не касается, и нечего о ней думать и голову ломать.

— Ты знаешь, Виктор, некоторые заумные правоведы придумали такую хитрую теорию, что воров политика не касается, что они занимаются только своими преступлениями. Ты как раз клюнул на эту дешевую приманку.

Все это чепуха на постном масле. Когда в Москве была олимпиада, то по случаю ее в Ростове была сходка воров, я был на этой сходке, где говорили о разных проблемах и приняли решение, что из социалистических стран делегатов не обворовывать, а только из капстран. Разве это не политика? Помню, один знаменитый карманник по кличке Сотник, если мне не изменяет память, задал такой вопрос: «Вот я посчитал, что граблю господина из ФРГ, а он оказался из ГДР. Как быть?» Ему вразумительно объяснили, что пока не выяснит, из какой части Германии немец, его не обижать…

Когда Лапа увидел, что Лесник, слушая его, с сомнением улыбается, он недовольно заметил:

— …Кроме шуток, полный серьез, я на эту тему не любитель шутить, — помолчав, видя, что Лесник не вступает с ним в разговор, сообщил: — Мы у тебя нагостились достаточно, а поэтому сегодня вечером уматываю к себе. Моя старуха, наверное, совсем отвыкла от меня, еще и не пустит домой, — превратился он вновь в беззаботного, беззащитного, ворчливого старика.

Лесник не стал отговаривать Лапу от его намерения, так как надобность у них друг в друге отпала.

Домой Лапу повез на своей машине Цыган. Уезжая, Лапа, подойдя к Леснику, чтобы проститься с ним, строго заметил:

— Последнее время ты здорово раскрутился. Кончай духариться, ложись на дно и тихонько переваривай то, что успел заглотить. Будешь наглеть, можешь подавиться. Я хочу тебя видеть дома, а не у «хозяина», — обняв его, похлопав руками по спине, поведал Лапа: — Я хочу, чтобы ты мне после смерти закрыл глаза, чтобы на том свете у меня за тебя душа не болела.

— Остап Харитонович, вы еще поживете, и нечего о «косой» говорить и ее кликать, — заверил его Лесник.

— Пожить-то еще поживу, но помни, что я тебе сказал, — спокойно согласился с ним Лапа, давно рассчитавший свои силы и возможности, смирившийся с неизбежной старостью и смертью.

— Тогда, может быть, по пять граммов выпьем на дорожку и за здоровье моего учителя?

— Вы, молодые, судите по себе. Как вам идет горилка, так вы думаете, она и другим потребна, а мне ее больше и не надо.

— Ну, тогда уж не обессудь, — разведя руки, заметил Лесник, дождавшись на улице, пока Лапа на автомобиле не скроется за углом.

Глава 17

Лесник знал, что его личность для работников милиции представляет оперативный интерес, а поэтому своему вызову повесткой к начальнику отдела уголовного розыска УВД области майору Чеботареву не удивился.

С Чеботаревым Владимиром Григорьевичем он был давно знаком. Как к немногим работникам правоохранительных органов, Лесник имел к нему симпатию.

В указанное время в повестке, к десяти часам, Лесник, зайдя в кабинет к Чеботареву, поздоровавшись с ним, положил ему на стол повестку. После предложения Чеботарева присел на указанный стул, который стоял рядом со столом начальника.

— Давненько, Виктор Степанович, я не виделся с вами, — задумчиво произнес Чеботарев, начав беседу.

— Четыре года, Владимир Григорьевич, вы меня не беспокоили, — напомнил ему Лесник.

— А теперь, как видишь, пришлось, — как бы сожалея, вздохнув, поведал ему Чеботарев.

— И в чем, если не секрет, выражается ваша нужда во мне?

— От тебя у меня секретов нет, а поэтому поделюсь ими. Двадцатого августа сего года в Москве одним опытным медвежатником был ограблен коммерческий банк на несколько десятков миллионов рублей…

— И все подозрения в этом ограблении сошлись на мне, — закончил мысль Чеботарева Лесник.

— К сожалению, именно так, — согласился с ним Чеботарев. — Поэтому я хотел бы от тебя услышать вразумительное пояснение по этому вопросу без всяких выкрутасов и недомолвок.

— Владимир Григорьевич, как вы заметили, прошло уже полтора месяца с того момента, как был кем-то ограблен злополучный банк. Так неужели за это время у вас не нашлась более подходящая кандидатура, подозреваемая в совершении данного преступления, чем моя?

— Ты не новичок в нашей кухне, а поэтому отлично понимаешь, что так как преступление совершено не у нас в области, то оно меня не касается. К нам поступило отдельное поручение из столицы в отношении тебя. Моих коллег ты очень заинтересовал, и через меня они желают выяснить у тебя ряд вопросов.

— Задавайте свои вопросы, я с удовольствием на них отвечу, — довольный складывающимися уважительными отношениями друг к другу, предложил ему Лесник.

— Где вы были и что делали двадцатого августа текущего года?

— В это время я был с женой в США, где отдыхал на своей вилле.

— Ну, а если серьезно, — принимая его ответ за юмор, попросил Чеботарев.

— Владимир Григорьевич, то, что я вам сейчас сказал, не фуфло, а настоящая быль, а поэтому можете ее смело записывать, как мои правдивые показания.

— Можешь мне доказать то, что сказал?

Достав из внутреннего кармана пиджака два паспорта, Лесник молча положил их перед Чеботаревым, а потом пояснил:

— Я, Владимир Григорьевич, имею российское и американское гражданство, что подтверждают мои паспорта. Кроме моих показаний, данный факт может подтвердить моя жена Гончарова-Шмакова Альбина Илларионовна и Камалетдинов Федор Михайлович, который ездил с нами туда. Даже инспектор ФБР Золтан Кройнер может стать моим свидетелем, что двадцатого августа я был у себя дома на вилле.

— А он как в твои свидетели попал? — обескураженно спросил его Чеботарев, откинувшись на спинку стула и удивленно смотря на собеседника.

— Москва по его запросу прислала ему информацию на меня, из которой он узнал, что я специалист по сейфам, что я полностью отрицаю, но как бы там ни было, но Золтан Кройнер приходил ко мне домой и допрашивал меня по вопросу причастности к ограблению сейфа одной миссис.

— Везучий ты мужик. Кругом тебя подозревают, и нигде ты не причастен к преступлению, — записав его показания, с ехидной улыбкой заметил Чеботарев.

— Не так, Владимир Григорьевич, вы выразились. Я не везучий мужик, а просто не совершаю больше преступлений. А если человек не кушал чеснок, то им от него не будет и пахнуть.

Закончив допрос по отдельному поручению, Чеботарев стал интересоваться у Лесника об известных ему фактах, связанных с ним:

— Может быть, ты так же непричастен к смене лидеров в баре у Зиновьева Аркадия Игоревича?

— Почему же я должен отрицать то, что было в действительности? — возразил ему Лесник.

— Если ты встал на путь исправления, как заявляешь, то какая необходимость вступать в конфликт с бандой Туляка?

— Самая прямая, Владимир Григорьевич. Их интересы пошли вразрез с моими, а поэтому я не имел права уступить им и пойти против своих принципов.

— Они угнали машину у твоего дружка Цыгана, который обратился, по-видимому, к тебе за поддержкой, в которой ты ему отказать не мог, — подсказал ему довольный своей осведомленностью Чеботарев…

Лесник благоразумно промолчал, ни опровергнув, ни подтвердив услышанное.

— …Мне интересно было бы узнать, как вы смогли найти машину Цыгана в Грузии и перегнать назад домой.

— Я туда не ездил за тачкой, а поэтому на ваш вопрос не могу ответить при всем моем желании и уважении к вам, — скромно ответил ему Лесник.

Он видел, что Чеботарев в курсе происшедших в баре Туляка событий, понимая, что за свои действия там может не волноваться, так как они не образуют состава преступления.

Симпатизируя Чеботареву как справедливому и честному человеку, он решил ему несколько приоткрыться.

— Если милиция не может защитить своих сограждан от преступного посягательства, то сограждане сами вынуждены объединяться, чтобы защитить свои интересы.

— В этой части ты — молодец, но все равно грубо сработал и некрасиво, обидел здорово Гарика, опустил Сварного. Если бы мы так работали и нам было бы позволено так работать, ущемляя человеческое достоинство, унижая, избивая, то, безусловно, раскрываемость преступности резко поднялась бы вверх. Поэтому за самоуправство я тебя осуждаю. Скажи спасибо, что ни Гарик, ни Сварной не пожелали на тебя писать заявления, а то ты был бы привлечен к уголовной ответственности. Надо всех воров, скупщиков краденого выводить на чистую воду и судить, наказывать по закону без самоуправства.

— Увольте меня от такой миссии. Действовать по закону — это ваша миссия, и здесь я сдаюсь.

— Я понимаю, что колоть тебя на сотрудничество с нами — бесполезная затея, а поэтому даже не пытаюсь, но меня как начальника уголовного розыска интересует такой вопрос: откуда у простого смертного, каким являешься ты, оказалось столько денег, что купил себе виллу в Америке, ездишь туда, обратно и можешь жить, плюя через губу?

— А если я не пожелаю на ваш вопрос отвечать? — бросил пробный камень Лесник, недовольный, что Чеботарев стал копаться в его белье.

— Тогда мне самому придется копать, выяснять и вынюхивать ответ на свой вопрос. Такова моя работа.

«Он такой! Начнет копать и выкопает то, чего я не хочу. Уж лучше я сам подскажу ему правильный ответ», — подумав, решил Лесник.

— Я вас, Владимир Григорьевич, уважаю и не хочу, чтобы вы из-за меня переутомлялись в работе, а поэтому отвечу на ваш вопрос. Я являюсь одним из совладельцев крупного завода по выработке кислорода. В декларации, которую я заполнял при покупке акций завода, подробно указано, где я взял на это деньги.

Ежегодные дивиденды доходят до сорока процентов. Если имеешь голову на плечах, то можно выгодно пустить вырученные деньги в оборот.

— Ну и как у тебя это претворилось практически?

— Несколько лет тому назад я вполне официально и на законных основаниях договорился и через нотариуса купил у одного коллекционера две картины, которые продал на Западе на аукционе за несколько миллионов долларов. Продажа картин на аукционе не является преступлением, если они принадлежат продавцу. Чтобы не терять огромные суммы в виде налога, я доллары не повез в Россию, а положил в один западный банк, где у меня и по сей день открыт счет.

— А как же ты смог вывезти такие дорогие картины, если закон запрещает их вывозить?

— Сейчас наша граница уже не на замке, как было в застойные времена. Она скорее стала похожа на проходной двор с выломанными в заборе дырами. Конечно, я рисковал, вывозя свои картины за рубеж, их у меня таможенники могли изъять и конфисковать, но, как видите, к моему счастью, ничего такого не произошло.

— А если сейчас привлечь тебя за контрабанду?

— Это исключено, надо доказать, что я вывозил через границу свои картины, что в настоящее время невозможно, так как проверявший меня таможенник подтвердит, что я в тот или иной день через границу выехал без своих картин, что будет документально подтверждено.

— Лихо играетесь вы с законом, дорогие коммерсанты, но и на вас когда-нибудь управа найдется, — заметил Чеботарев.

— А я, может быть, этого и хочу. Чем чужаки будут на нашем богатстве наедать себе шею, так лучше я им перейду дорогу и перехвачу жирный пирог, ибо я его из России все равно не вывезу, а вложу здесь в новое дело.

Я спокойно могу жить в любой капстране, но меня туда не тянет, так как я русский. Я даже умышленно, из принципа, не желаю изучать английский язык, предпочитаю говорить на своем родном языке, общаясь с бизнесменами через переводчика на равных. Я недавно в Москве у одного коллекционера за семьдесят тысяч долларов купил восемь прекрасных вещей. Все они подлинники великих мастеров кисти.

— Хочешь опять вывезти их на Запад и выгодно продать?

— Нет, Владимир Григорьевич, я их купил, чтобы они не уплыли на Запад и остались в России, так как другие пронырливые покупатели могли подобную операцию провернуть. У меня деньги есть, и необходимости в продаже картин нет. Теперь, будучи богатым, я уже не желаю промышлять контрабандой. Я дождусь, когда правительство снимет ограничения на право управления личной собственностью и разрешит ею пользоваться в полном объеме.

Если мы выбрали капиталистический образ жизни, то у нас должен быть и соответствующий закон, а мы, развивая капотношения, пользуемся законом, который регулировал путь к коммунизму. На Западе хозяин имеет право продавать свою вещь кому хочет и где пожелает. Такой закон кругом есть, только не у нас. К слову сказать, коллекционер предлагал министерству культуры свои полотна по цене на пятьдесят процентов дешевле той, что купил их у него я, так он оттуда получил официальный отказ. Вся эта переписка с официальными органами, с нотариальными документами на полотна сейчас у меня дома. Если желаете, то приглашаю вас с супругой прийти ко мне домой и полюбоваться ими.

— Спасибо за приглашение, но я в картинах не разбираюсь и по достоинству оценить их не смогу, а поэтому нечего будет их разглядывать, — отказавшись от приглашения, сообщил Чеботарев.

Оставшись один в кабинете после ухода Гончарова-Шмакова, Чеботарев задумался: «Вот так у нас получилось, что спустя несколько лет после перехода к рыночным отношениям я, бывший советский офицер, вынужден теперь охранять в целостности и сохранности личную собственность вора в законе, медвежатника, бизнесмена Гончарова-Шмакова. Однако нечего в политику лезть, а надо работать. Если показания Лесника найдут подтверждение у тех лиц, на которых он ссылается, то, по-видимому, он к ограблению коммерческого банка не причастен».

Покинув кабинет Чеботарева, сев в машину, Лесник задумался: «Слишком много знает мент о Туляке и его дружках. Знает все, что варится у него на кухне. Такую же осведомленность проявил Чеботарев и по факту ограбления Альбины. Из такой реальности напрашивается вывод, в крайнем случае его можно допустить, что в банде Туляка прижился и пустил корни секретный сотрудник милиции. Если это так, то надо немедленно заострить внимание Туляка на необходимости выявления сексота и выводе его на чистую воду».

Определившись по данному вопросу, не желая затягивать его разрешение на потом, он съездил домой, попросил Альбину, чтобы она приготовила ему сумку с продуктами, которые он передаст в больницу одному хорошему человеку, лежащему на излечении в хирургическом отделении, куда попал после автомобильной катастрофы.

— Стоящий хоть человек? — готовя ему сумку, спросила она.

— Стоящий и нужный! — заверил он ее. Так как Лесник уже раз проведывал Туляка в больнице, то знал, что восьмая палата, где он находился, была забита «космонавтами», у которых конечности находились в гипсе, а ноги — и в гипсе, и на растяжении.

Пройдя в палату, Лесник передал Туляку вместе с передачей листок бумаги, на котором была изложена его озабоченность.

Прочитав послание, Туляк, возвращая его Леснику, поинтересовался:

— Ты уверен?

— Не уверен, но подозрение возникло, и я решил им с тобой поделиться, — задумчиво сообщил ему Лесник.

— Что предложишь мне предпринять?

— Такая мысль у меня появилась сегодня после допроса Чеботаревым, — из уважения к нему он не назвал его легавым, — а поэтому у меня по данному моменту еще не было времени думать и что-то предлагать. У тебя сейчас свободного времени больше, чем у меня, а поэтому твой котелок варит лучше моего, загрузи его и пускай варит. У меня сейчас своих забот полон рот, а поэтому не до тебя. Если что путевое созреет в моей кубышке, то обязательно брякну тебе.

Потом они стали беседовать и по другим вопросам.

— Мне передали, что Цыган уже мотается по городу на своей тачке?

— Пригнали! — подтвердил Лесник.

— Как поездка в Грузию прошла?

— Клево! — беспечно сообщил Лесник.

— Там сейчас неспокойно, — констатировал Туляк. — Проблемы какие-либо возникали у вас?

— Конечно, были, но местные кореши помогли избежать всех неприятностей.

— Везучие вы, кругом у вас друзья, везде есть поддержка, — позавидовал ему Туляк.

— Да и тебе повезло на друзей, которые помогли избавиться от кое-кого, — намекнул ему Лесник в отношении Сварного, который претендовал на место главаря банды и теперь, благодаря ему, конфликт для Туляка разрешен положительно без всяких его усилий.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — грустно улыбнувшись, пошутил, согласившись с ним, Туляк.

Перед расставанием Туляк недовольно заметил:

— Так ты действительно не хочешь мне помочь выявить сексота?

— Аркадий, неужели ты не можешь понять, что каким-то одним способом, подходом, ни тебе, ни мне его не раскрыть? Тебе надо будет определить круг лиц, особо доверенных, и с помощью каждого подозрительного расставить сеть, при этом надо учитывать вкусы проверяемых, кто на что клюет, чтобы заглотить наживку, и проследить, куда он ее выплюнет. Я твоих людей не знаю, а поэтому сам подумай, что в такой ситуации могу подсказать полезного? Ничего!

Хотя фактически Лесник поведал Туляку, что он должен на первом этапе предпринять, однако Туляк не понял его юмора и сказал:

— Конечно! Я тебя понимаю. Постараюсь придумать сам что-нибудь путевое.

Посчитав тему беседы исчерпанной, Лесник, тепло простившись с Туляком, покинул его.

Глава 18

Наконец-то Лапа дождался официального приглашения в гости от Локмана Давида Борисовича, известного читателям по кличке Молох. Мария Ильинична отправляться с ним в Америку, тем более на самолете, категорически отказалась:

— Чего я не видела? Не хватало мне на старости лет разбиться на самолете, — были ее основные доводы отказа.

Понимая ее, Лапа больно-то и не настаивал на своем предложении. Созвонившись с Лесником, они договорились о дне встречи в городе Краснодаре, откуда вместе намеревались вылететь самолетом в Москву.

Лесник полетел с Лапой в Москву не только потому, что решил проводить своего учителя в дорогу, хотя это мероприятие тоже было включено в его план, он вез с собой целый чемодан денег, чтобы на бирже поменять их на доллары, как обычно он говорил, на зелененькие. Такую важную миссию ни Борода, ни Альбина не захотели никому другому перепоручить, а поэтому поездка Лесника в Москву была «санкционирована» на «высшем» уровне.

Прибыв в Москву, Лесник остановился у своей любовницы Ларисы, но, чтобы обезопасить себя со стороны кумы, жены Душмана, сказал ей, что остановится в гостинице «Россия». Когда та стала возмущаться, что он обидел ее с мужем своим таким поступком, он объяснил свое поведение тем, что не желает беспокоить их своей персоной, лишними заботами, частыми наездами. Короче, высказал массу причин, которые показали его перед кумой как стеснительного, скромного человека. Принимая во внимание такие доводы, кума, если не простила, то как-то смирилась с его поступком. Теперь, если ей позвонит Альбина, то она сможет его защитить и сообщить ей те новые в нем качества, о которых она ранее и не подозревала.

Остановившись жить у подруги, Лесник дал ей возможность хотя бы несколько дней пожить с ним семейной жизнью.

Теперь Лариса могла восполнить пробел своего «воздержания» за два месяца, что они не виделись, и накопившуюся в ней любовь и ласку опрокинуть на физически интересующий ее объект. По случаю прибытия Лесника, как обычно в таких случаях было, Душман предоставил ей отпуск без содержания.

Лапа решил лететь в Вашингтон в салоне первого класса. В аэропорту его должен был встречать Молох, а поэтому у него не должно было возникнуть проблем с передвижением и общением с окружающими.

Проводив взглядом улетающий самолет с Лапой, Лесник поведал Душману, какую он привез ему работу с деньгами.

Выслушав его, Душман беззаботно сообщил:

— Я ее перепоручу Арбату, а ты отдыхай со своей подругой и ни о чем не беспокойся. Он в этой части, благодаря твоему старанию, здорово преуспел, — заверил он Лесника.

Сев в машину Душмана, Лесник коротко попросил:

— Отвези меня домой к Ларисе. — По дороге он поинтересовался у Душмана: — Как теперь у тебя дела на политическом фронте?

— После вашей щедрой подачи в ресторане вокруг меня сложился теперь совсем иной климат. Я оказался в салоне избранных авторитетов. К моему слову стали прислушиваться даже те, кто ранее пытался конкурировать со мной, но есть некоторые, которые еще дерут свой нос передо мной.

— Ничего, никуда они не денутся, им придется смириться с тем, что свершилось. А то мы их тоже начнем игнорировать в своих делах.

— Я тоже так думаю. Переть на меня теперь никто не смеет, а непримиримые со временем оботрутся, — объективно оценив ситуацию, согласился с ним Душман. — Тебе тачка нужна будет?

— Желательно с водителем, но только не сейчас. Когда понадобится, я тебе брякну.

— Заказ принят, но насчет тачки, когда она тебе понадобится, позвони заблаговременно, хотя бы за час, — поставил условие Душман.

— О’кей! — небрежно бросил ему Лесник, скрываясь в подъезде двенадцатиэтажного дома, не забыв напомнить, чтобы поручение было как можно быстрее исполнено.

Два дня, проведенные Лесником с Ларисой, пролетели, как один миг, в посещении различных зрелищных представлений, магазинов, ресторанов. Лариса оказалась неиссякаемым на выдумку гидом, который постоянно находил, чем его развлечь, удивить, сделать приятное. Она не давала ему покоя даже ночью, но все это преподносилось тонко, ненавязчиво и для него являлось не обременительным, а желанным и приятным.

Утром третьего дня Лесник, проснувшись, рядом с собой в постели Ларису не обнаружил. Поднявшись и пройдя в зал, он увидел пропавшую, которая, не обращая на него внимания, занималась физическими упражнениями. По ним он понял, что подруга отрабатывает приемы карате. По тому, как она их выполняла, было видно, что они уже далеко не дилетантские.

Чтобы обратить на себя внимание, Лесник произнес:

— Не понял юмора.

— Что тебя удивляет? — сделав растяжку и усевшись на пол, поинтересовалась Лариса.

— Зачем ты себя гробишь и мучаешь? Или готовишься к схватке со мной?

Поднявшись с пола, Лариса, подойдя к Леснику, доверчиво прижавшись к нему всем своим разгоряченным телом, поведала:

— Глупенький! Я же живу одна, работаю бандершей в питейном заведении. У меня, кроме денег, в ресторане Душмана появилось немало врагов. Кто меня защитит от их посягательств, когда ты уедешь? По штату мне телохранитель не положен. Вот и приходится надеяться на себя.

— И далеко ты в своем карате продвинулась?

— Имею уже зеленый пояс, — гордо поведала она.

— Ништяк! — хмыкнул он. — Что-нибудь можешь мне показать?

— Для показа своих приемов мне нужен партнер, а на тебе я показывать не желаю.

— Почему? — удивился он.

— Не желаю, и все, — категорично заявила она. — Вот если хочешь, я тебе кое-что другое покажу.

— Давай, валяй, показывай, — съязвил он.

Лариса с лоджии принесла деревянный щит, на котором был круг диаметром где-то в сорок сантиметров, имеющий внутри себя еще семь кругов, но только меньшего диаметра. Закрепив щит на крюке, Лариса принесла четыре ножа и, встав метрах в четырех, стала метать их в щит. Все ножи попали в круг, но были разбросаны по его окружности и лишь один был в центре.

— Молодчина! — довольный ее результатами, похвалил Лесник.

— Ты знаешь, как на даче увидела твое умение метать ножи, так загорелась желанием и самой научиться владеть твоим ремеслом. Живу одна, когда есть время, то занимаюсь такими тренировками, — из-за своей любви к нему не замечая, что старается подражать ему во всем, сообщила она.

— Вот это дело серьезное и нужное. Столько раз мое умение метать ножи помогало выходить из разных щекотливых ситуаций, а то и спасало жизнь.

— А не разучился ли ты метать их сейчас? — вызывая Лесника на соревнование, лукаво улыбнувшись, спросила она.

— Ах ты, прохиндейка, еще на меня хвост пружинишь, — оживляясь, пробурчал он.

— А я такая! — задиристо пошутила она.

Лесник сходил в ванную комнату, умылся наспех и вновь вернулся в зал с нетерпением проверить свое мастерство и доказать Ларисе, что она ему не может создать конкуренцию в его мастерстве.

Подержав ножи в руке, как бы взвешивая и определяя их на вес, Лесник поинтересовался:

— Можно я метну один экспериментальный?

— Пожалуйста! — великодушно согласилась она.

Его экспериментальный бросок попал в девятку на щите. Сходив к щиту, он молча вытащил нож из круга и, встав от него в пяти метрах, без раскачивания и остановки метнул все четыре ножа в самый центр круга.

Восхищенная увиденным, Лариса с наивностью призналась:

— А у меня так не получается, ножи не хотят лететь в центр круга. Я уже подумывала, что ножи бракованные, и хотела их заменить. Теперь убедилась, что надо заменить не ножи, а мои руки.

— Ничего, еще потренируешься, и тогда у тебя тоже будет так получаться, — заверил он ее, успокаивая, а на самом деле сомневаясь, чтобы она могла достигнуть в метании ножей уровня его мастерства.

— Куда мне еще тренироваться, если я и так часто тренируюсь, — возразила она.

— Значит, ты тренируешься без вдохновения и стимула, — пояснил он.

— В каком смысле?

— Когда обстоятельства прижмут тебя к краю пропасти и ты поймешь, что твоя жизнь зависит от твоего умения метать ножи, тогда лишь сможешь рассчитывать на настоящий успех, по-своему, со своей колокольни, — объяснил ей он.

Однако Лариса правильно поняла его.

— Возможно! — согласилась она. — Но мне не приходилось бывать в таких переделках, — пояснила она, снимая с себя спортивный костюм и удаляясь в ванную комнату, чтобы принять душ.

Оставшись один в зале, Лесник, опустившись в кресло, задумался: «Неужели она любит меня по-настоящему, что даже старается мне во всем подражать? Да и она мне чертовски нравится, всем хороша, — вспомнив ее фигуру, подумал он. — Но к сожалению, она не способна родить и стать матерью моего ребенка. — Вот единственный недостаток, который видел он в Ларисе за многие годы своих интимных отношений. — Даже окончила курсы и сейчас совершенствуется в овладении английским языком, слушает специальные магнитофонные записи на английском языке, даже меня иногда оставляет одного, чтобы повторить нужный ей урок. А может быть, и мне стоит им подзаняться? — докуривая сигарету, подумал он. — А то слушаю бормотание американцев, и ни бельмеса по-ихнему. Может быть, они меня, сволочи, ругают. При моих частых визитах в Штаты пора кончать наглеть и надо браться за учебу. Приду к себе домой и займусь учебой. Оборудую комнату необходимой аппаратурой и — вперед. А потом буду говорить с Альбиной только по-английски», — решительно определился он.

Его мысли прервал телефонный звонок:

— Привет, оболтус! — услышал он вместо приветствия голос Душмана. — Где вы болтаетесь со своей подругой? Вчера никак не мог дозвониться.

— Что за спешка, наверное, Арбат уже поменял бабки?

— Сделал! — отмахнулся от него Душман. — Я тебя искал по другому делу.

— По какому? — насторожился Лесник, так как каждое вновь возникшее дело — это новая неприятность и связанная с ее устранением возня.

— Вчера днем мне звонил мистер Корвин Фостер, который имеет большое желание встретиться с тобой. Я хотел узнать, зачем ты ему понадобился, но он не пожелал говорить. Знаешь, зачем ты ему понадобился?

— Знаю! — заверил его Лесник. — Откуда он тебе звонил?

— Из своего офиса в Москве.

— Сообщил, куда мне позвонить?

— Конечно! — заверил его Душман.

— Говори номер телефона, — потребовал Лесник.

Душман назвал. Лесник проверил его по записанному в блокноте.

— Его номер у меня записан. Я проверял на тот случай, а вдруг он у него изменился.

— Как планируешь распорядиться сегодняшним днем? — поинтересовался Душман.

— Сейчас брякну Корвину, и если он пожелает, то на вечер приглашу его в «Метрополь».

— Нас с Ларисой возьмете? — не скрывая своего желания, поинтересовался Душман.

— Ты не забывай, что в данный момент мы с мистером Корвином холостяки, нам свидетелей в лице кумы не хотелось бы иметь, — игриво подмигнув Ларисе, без долгого пояснения намекнул он Душману.

— Понял твою проблему и свое предложение снимаю. Ну пока, — прерывая связь бросил Душман в трубку.

Посмотрев на каминные часы, которые показывали уже десять часов, Лесник позвонил в офис Корвину Фостеру. К везению Лесника, последний находился в кабинете. Обменявшись взаимными приветствиями, они завели понятный только им разговор.

— Ну как вы там, не раздумали совершить со мной ту сделку, о которой мы говорили в Штатах?

— Решение мною было принято еще там, и я не собираюсь его менять, — заверил Фостера Лесник.

— Такой серьезный и деловой подход к делу мне нравится, — услышал Лесник довольный голос Фостера.

— Тогда давайте сегодня где-нибудь встретимся и окончательно договоримся. Моя чековая книжка к вашим услугам.

— Я не возражаю, — сообщил Фостер.

— Если сегодня в девятнадцать часов встретиться нам в ресторане «Метрополь», не возражаете?

— Меня это место вполне устаивает, и время подходящее.

— Как вы смотрите на такую возможность, если со мной будет дама?

— Госпожа Альбина? — догадливо предположил Фостер.

— Нет, не она, а близкий друг.

— О, пардон, извиняюсь, — наконец-то дошел до Фостера смысл просьбы Лесника. — Конечно, пускай она будет с нами, что за компания мужчин в ресторане без женщин, — с некоторым сожалением в голосе произнес Фостер, смысл которого уловил Лесник.

— А как вы смотрите, чтобы у вас тоже была подруга, как и у меня?

— О нет! Я здесь с ними не связываюсь. Многие мои соотечественники от интима с русскими женщинами имели большие неприятности, и я этого стараюсь избежать, — объяснил Фостер причину своего отказа.

Лесник понял, что его сдерживают от связи с женщиной не моральные устои, а осторожность уклониться от видимых неприятностей.

— Никаких неприятностей не будет. Я беру их на себя, — сообщил Лесник о своих возможностях.

После затянувшейся паузы Фостер сообщил:

— Если так, как вы обещаете, то я принимаю предложение, но моя дама не должна быть моложе тридцати и старше сорока лет, чтобы она была приятной наружности и прилично одета, о ее стерильности тоже не забудьте.

Лесник хотел бы ему сказать, что отблагодарит его такой же приятной связью с женщиной, какую тот организовал ему в Нью-Йорке, но присутствие Ларисы исключало такой разговор. Однако, разговаривая между собой, они помнили вышеуказанный эпизод, и теперь Лесник собирался «отблагодарить» Фостера тем же.

— Мне надо будет на вечер заказать такси, — озабоченно произнес Фостер.

— О тачке можете не беспокоиться, — начал Лесник, но его перебил Фостер:

— Виктор Степанович, что означает слово «тачка»?

— Тачка и машина означают одно и то же, — пояснил с улыбкой Лесник.

— Так что вы мне хотели сказать насчет тачки?

— Мы подъедем к вашему офису в половине седьмого. Машина вместе с шофером будет нас обслуживать весь вечер.

— Очень хорошо! — довольно произнес Фостер.

Положив трубку на аппарат, Лесник, обращаясь к Ларисе, которая полностью слушала их телефонный разговор, а поэтому была в курсе возникших перед Лесником проблем, спросила:

— Кого возьмем в подруги моему американскому другу?

— А чего искать, если лучшей кандидатуры, чем подруга Соня, я не вижу.

— Что ж, она, по-моему, отвечает всем его запросам, — согласился с ней Лесник, довольный, что его задача так быстро и легко решена.

В приподнятом настроении Лесник позвонил Душману в ресторан и сделал заявку на машину и водителя.

Получив заверения в том, что машина будет подана к нужному сроку, Лесник, прервав с ним связь, отдал телефонную трубку Ларисе, которая позвонила Соне с предложением вечером «обслужить» иностранца, сообщив заодно, что они вчетвером идут гулять в «Метрополь». Предложение Ларисы Соне было выгодно во всех отношениях: и то, что гулянка будет в престижном ресторане, и то, что должна «заработать» валюту, да и вообще отдых в компании двух миллионеров, которые будут стараться угодить им угощениями, был для нее почти что сказочным желанием.

— Только смотри, Соня, если не уверена в своей стерильности, то тебе лучше сейчас отказаться от моего предложения. Ты будешь с другом Виктора, и если с тем что-то случится по твоей вине, то тогда тебе будет хана.

— Не бзди, подруга, за меня можешь не переживать. Я очень хорошо знаю твоего хахаля, и если бы сомневалась в себе, то, поверь, уже давно отказалась бы от гулянки с тобой. Ты лучше скажи, когда и где встретимся?

Лариса, посмотрев на Лесника, который показал ей пять пальцев, сказала:

— Приходи к нам к семнадцати часам, чтобы вид был на высоте!

— Постараюсь! — заверила ее Соня.

Глава 19

Через знакомого официанта в «Метрополе» Леснику с его друзьями был заблаговременно заказан столик на четверых. Между прочим, этот официант должен был потом и обслуживать его.

В девятнадцать часов наши знакомые уже поднимались по лестнице на второй этаж «Метрополя», где обслуживающим их официантом были посажены за сервированный холодными закусками стол.

Присматриваясь к Корвину Фостеру, Соня против внешнего вида его ничего не имела, но если бы он был лет на десять моложе, то, наверное, от общения с ним имела бы удовольствие даже бесплатно, но и то, что ей досталось, все равно было вполне «съедобно» и на вид не отталкивало.

Выпив несколько рюмок пятизвездочного армянского коньяка, закусив стерлядью в шампанском, не забыв попробовать жаркое из рябчиков, другие изысканные блюда, Соня стала обмениваться со своим партнером не только взглядом, улыбкой, но и репликами, шутками.

«Лед тронулся!» — удовлетворенно подумал Лесник, наблюдая происходящее сближение.

— Мы с вами давно уже не виделись. Как, не пропал интерес к бизнесу? — поинтересовался Фостер у Лесника.

— Да пока интересуюсь.

— Есть чем похвалиться? — закуривая сигару, поинтересовался Фостер.

— Почти на всю свою наличность у одного коллекционера купил семь прекрасных полотен и серебряного Будду, — удовлетворенно улыбнувшись, поведал ему Лесник.

— И сколько за все это пришлось вам уплатить?

— Два миллиона долларов, — умышленно завысив стоимость покупок, солгал ему Лесник.

— Сумма приличная, как бы не прогадать с покупкой, — с запоздалым предостережением заметил Фостер.

— Полотна являются подлинниками работ великих мастеров и не уступают по цене тем, с которыми мне раньше пришлось расстаться с вашей и Божьей помощью.

— Тогда поздравляю, вы выгодно вложили свой капитал. Виктор Степанович, вы так меня заинтриговали, что я загорелся желанием увидеть и оценить их на свой взгляд.

— К сожалению, они у меня хранятся дома, и их в столице нет, — ответил ему Лесник.

— Жаль! — разочарованно произнес Фостер.

— Одно полотно из приобретенной нами коллекции сейчас находится дома у нашего общего знакомого Тараса Харитоновча. Если у вас не пропадет желание посмотреть вещь, то можете позвонить ему и договориться, когда он сможет вас принять, чтобы показать произведение. На основании его вы сможете представить, что мне достались полотна не хуже.

— Я обязательно воспользуюсь вашим советом, — вновь оживляясь, поведал ему Фостер, — а нельзя ли у вашего знакомого приобрести несколько таких полотен?

— Что можно было у него купить путевого, мы купили. Оставшиеся полотна у коллекционера большой ценности не представляют, и не стоит на них тратить валюту.

— Вы правы, Виктор Семенович. Я имел возможность беседовать с несколькими коллекционерами разного антиквариата на предмет продажи ими мне части своей коллекции, но все они оказались несговорчивыми. Как вам удалось уговорить коллекцонера на сделку, как вы смогли найти с ним общий язык?

— Пришлось подумать и попотеть, — загадочно улыбнувшись, ответил Лесник.

Беседа прерывалась танцами, а танцы прерывались беседой и распитием спиртного.

Женщины, слушая непринужденный разговор мужчин, в большей мере постигали, насколько Лесник богаче всех их знакомых. Теперь Лариса, а особенно Соня, понимали, что для него ничего не стоит выкинуть один миллион рублей на гулянку, так как он владеет несколькими миллионами долларов, не считая имеющейся недвижимости как в России, так и в Америке. А поэтому Лесник, не ограничивая себя в трате финансов, мог быть беззаботным, не думая о завтрашнем дне.

Ларисе льстило, что она является его близкой подругой, а поэтому дорожила связью с ним. Да перед подругой приятно было покрасоваться своим кавалером, который, кроме всего сказанного, был видным, красивым мужчиной.

Выпив в очередной раз по рюмочке коньяка и закусив, Лесник, поймав глазами взгляд Ларисы, перевел его на Соню, незаметно для окружающих сделав ладонью несколько движений от себя.

Поняв его молчаливую просьбу, Лариса пригласила Соню на танец. Оставшись вдвоем, Лесник, нагнувшись к Фостеру, как бы боясь, что их могут подслушать, сказал:

— Пока наши женщины танцуют, давай поговорим о деле.

— Давай! — оживившись, согласился Фостер.

— Так вы решили купить у меня партию камушков?

— Вы имеете в виду бриллианты? — догадливо поинтересовался Фостер.

— Да! — подтвердил Лесник.

— На какую сумму будет ваша партия?

— На полмиллиона долларов, — заявил Лесник.

— Маловато! — заметил Фостер.

— Сколько же мне его продавать, — солгал Лесник, помня свой давнишний разговор с Фостером, когда он ему сообщил, что якобы продал бриллианты в Америке на один миллион долларов.

— На первый раз и это возьму, как пробную партию, а если все пройдет хорошо, то, я думаю, вы мне поможете подыскать подобных вам продавцов?

— Не обещаю, но постараюсь, — сообщил ему Лесник.

— Вы же мне дадите возможность ознакомиться с товаром перед тем, как я его куплю?

— О чем речь! Против такого вашего права я не имею никакого возражения. Я приглашу даже опытного ювелира, чтоб он отвесил вам столько карат, сколько положено за ваши зелененькие.

Они договорились между собой по всем интересующим их моментам и стали искать среди танцующих своих подруг, но увидели их стоящими рядом с колонной в группе женщин, оживленно разговаривавших с ними.

Ничего не понимая, но почувствовав неладное, Лесник, обратившись к Фостеру, сказал:

— Вы посидите, а я схожу позову наших дам.

Тот понимающе кивнул головой, блаженно выпуская табачный дым изо рта и наблюдая, как он тает над его головой.

Когда Лесник подошел к женщинам, то их разговор между собой прервался. Отойдя с Лесником в сторону, Лариса и Соня сообщили ему: шесть валютных девиц увидели в их лице своих конкуренток, намеревались даже учинить им «разбор». По-видимому, Ларисе и Соне пришлось выслушать множество оскорблений от конкуренток.

Только жизненный опыт, участие во многих криминальных ситуациях сдерживали в женщинах рвущиеся наружу эмоции в виде крика, слез и ругани.

— Не связывайтесь с ними, не подавайте вида и не говорите Фостеру, что между вами произошло. Он все равно вас не поймет.

— Если бы ты знал, как они нас обидели, — не сдержавшись, с болью в сердце поведала ему Лариса.

— Они вам больше мозолить глаза не будут, — заверил он их, успокаивая и направляясь к своему официанту.

«Твари, моих кошечек приняли за себе подобных», — возмутился про себя Лесник, понимая, что он должен подругам поднять настроение, а не то они могут испортить вечер своим кислым видом.

Показав официанту на воинственно настроенных девиц, Лесник жестко потребовал:

— Скажи этим профурам, чтобы через минуту их здесь не было, в противном случае я им сделаю обрезание носов.

— Их не так легко отсюда выпроводить. У них за спинами стоят крутые ребята: таксисты, сутенеры и другая шобла, которая питается за их счет.

— Чихал я на этих говнюков. Скажи им, что я — Лесник, а если этого им будет мало, то брякнешь Душману по телефону или скажешь нашему шоферу, чтобы прислал нам на паре тачек подкрепление, чтобы всю эту шоблу проучить. Чтобы не позориться перед иностранцем и чтобы он не подумал, что я веду с тобой такую дешевую толковищу, принеси нам граммов триста осетровой икры.

— Какой? — удивился официант, зная, что за один килограмм икры на Западе можно купить легковой автомобиль.

— Какой слышал, но чтобы была свежей, а не как кирпич, — небрежно бросил ему Лесник, желудок которого у «хозяина» содержался на скромной, жесткой диете, а поэтому сейчас Лесник после долгого голодания задабривал свой желудок разными деликатесами.

Говорят, голодание полезно для организма человека, но Лесник прелести для себя в таком воздержании не видел, поступал наоборот.

Когда Лесник подходил к своему столу, то на его лице блуждала довольная улыбка.

— Заказал официанту, чтобы он принес русской икры, — объяснил Лесник только для Фостера свое долгое отсутствие.

— Черная икра — очень хорошая вещь, но дорогая, — заметил Фостер со знанием дела.

После того, как виновницы конфликта исчезли из зала, хорошее настроение Ларисы и Сони вновь полностью восстановилось.

На улице им пришлось идти сквозь живой коридор, состоявший из мужчин и женщин. Зрители молча пропустили две пары к автомобилю. Соня собралась увезти мистера Фостера к себе домой, о чем Лесник знал со слов Ларисы. Усадив их в машину, Лесник, обращаясь к отъезжающим, сказал:

— Нам с вами не по пути, а поэтому мы поедем домой другой машиной.

Простившись с отъезжающими и дождавшись, когда они уедут, чтобы не были свидетелями грязного уголовного инцидента, Лесник, удовлетворенно нащупав в кармане пиджака столовый нож, похищенный им из ресторана, подумал: «Я же его не зря брал. Надо крутым ребятам преподать урок, чтобы они помнили, кто из нас крутой».

Видя среди парней Душмана незнакомых ему мужиков, Лесник, подойдя к ним, поинтересовался:

— Чего это вы, парни, устроили мне такие проводы?

— Ладно, иди, разобрались, — пробурчал один из них, чего Лесник и хотел услышать.

Теперь он от своей жертвы не отстанет, пока ее не проучит. Ему только надо было спровоцировать говоруна на ссору.

— Устроили мне спектакль, испортили вечер, а теперь разрешаете уйти. Так, парни, не пойдет. Вы не захотели вовремя уйти, как рекомендуют лучшие дома Парижа и Лондона, а поэтому занавес спектакля буду опускать я. Ты, говорливое быдло, а ну выходи ко мне, сейчас будем бодаться.

Парни Душмана попытались успокоить Лесника, отговорить его от намерения драться, но он, решительно отстранив их, сердито прошипел:

— Без рук, стойте и смотрите на устроенный мною спектакль. Ты, артист, а ну подваливай ко мне, а то я рассержусь и сделаю тебя «голубым». Посмотрю, какой ты на самом деле крутой парень.

— Не вынуждай меня и мотай своей дорогой, — сдерживая себя, произнес здоровяк, видя, что Лесник желает с ним подраться.

— Ах ты, погань вонючая, еще и угрожаешь, — взвинчивая себя, прорычал Лесник, приближаясь к здоровяку, который, вытащив из кармана нож с выбрасывающимся лезвием, заявил:

— Видит Бог, что я не хотел выпускать тебе кишки, но придется.

— Вот так бы давно, — промурлыкал Лесник, по-кошачьи отскочив от противника для того, чтобы в следующий момент напасть на него. Тысячи раз отработанным движением руки Лесник молниеносно метнул здоровяку в лоб столовый нож ручкой вперед. Удар был сильный и потрясающий. Подскочив к здоровяку, выхватив у него из рук нож, Лесник с силой ударил его в промежность.

Звериный крик противника Лесника от боли показал собравшимся, что спектакль закончился. Пострадавшего увели с места драки его сторонники.

Оставшимся мужчинам и женщинам Лесник «прочитал» лекцию:

— Я в ваших проводах не нуждался. Вас ничем не провоцировал, а поэтому надо уметь осознавать свои ошибки и вовремя, когда просят, уматывать от честных, порядочных людей, если не хотите еще участвовать в подобном спектакле.

Когда Лесник с Ларисой уехали к ней домой, где Лесник подарил Ларисе нож, изъятый им у здоровяка, то оставшийся около ресторана один из покровителей валютных девиц, почесывая затылок, пробурчал парням Душмана:

— Этот Лесник так в лесу одичал, что ему в столице без намордника нельзя появляться, всех покусает.

— Как я понял, ты хочешь, чтобы я передал твое мнение Леснику? — строго гладя ему в глаза, спросил его парень Душмана.

— Ты что, очумел? — испуганно возразил тот. — У меня лоб не такой крепкий, как у таксиста. Это я просто размышлял вслух, — ретировался тот.

— Тогда, на всякий случай, чтобы избежать неприятностей для себя, закрой свою коробочку и не воняй, — посоветовал тот ему.

Девицы валютные, сутенеры и обслуживающие их таксисты поняли, что сегодня они попали под маховик всесокрушающего механизма, который им не по силам остановить или даже нарушить его работу. Поэтому крайними, как всегда в таких случаях бывает, оказались сами девицы, валютные женщины. В их адрес со стороны мужчин посыпались упреки:

— Вы разве не видели, что господа приехали в ресторан со своими дамами? Неужели это трудно было понять? Зачем вам вздумалось связываться с их профурами?..

Так закончился для Лесника визит в ресторан. Поведение Лесника у ресторана раскрыло его перед Ларисой в другом, неизвестном ей качестве. Теперь она поняла, хотя и отдаленно, как Лесник зарабатывает свои капиталы.

На пути к овладению ими он шел не только с помощью своих способностей и капитала, но и физически ломая все препятствия, встречающиеся ему на пути.

Сегодня Лесник пошел на конфликт и риск, отстаивая ее честь и достоинство. Никто никогда не заступался за нее так самоотверженно. От торжества своей победы над валютными женщинами она испытывала пьянящее блаженство. Ей не терпелось поскорее доехать до своей квартиры, где в силу своих возможностей и способностей отблагодарить любимого за приятно проведенный вечер и одарить его за все то, что ради нее он сегодня сделал.

Они приехали домой, переоделись. Лариса накинула на себя легкий, прозрачный газовый халат, который практически не скрывал от Лесника ее прелестей, а скорее, интригуя, возбуждал алчные планы в отношении своего партнера.

Она, дождавшись, когда он тоже разденется, перешагнув через платоническую любовь, отдалась эротической. Ее гипнотизирующее энергетическое поле с живительной, будоражащей Лесника силой создало между ними душевную гармонию, конечный результат которой выразился в телесной близости.

Они давно уже вышли из возраста спешащих и неразумно расходующих свои ласки людей. Они, как профессиональные дегустаторы вин, не спеша и со знанием дела отдавались эротической любви… после которой, отдыхая, Лесник задумался:

«Почему я так привязался к Ларисе? Не потому ли, что она здорово похожа на девушку первой моей любви — Соколову Ирину, жизнь которой так трагически и неожиданно оборвал Золотой?»

У Ларисы, как и у Ирины, эротически ярко выражена фигура. Она также оказалась длинноногой блондинкой с широкими дугами бровей над синими глазами, зовущими в бесконечную даль, к несбыточным мечтам. Конечно, Лариса, против Ирины, одевалась более элегантно, была более эрудированной и грамотной, но все равно Ирина ему роднее, так как была ранним эпизодом его жизни, когда он не был обременен семейными заботами, был свободным как ветер.

В Ирине и Ларисе что-то было от сказочной Золушки, которую хотелось пожалеть, приласкать, одарить подарком, тогда как Альбина в его жалости к себе не нуждалась и шла по жизни уверенным шагом.

Оглядываясь назад, он был вынужден признать, что Ирина была ему ближе Ларисы. Правда, образ первой он основательно подзабыл, и в немалой степени причина крылась в Ларисе, которая заслонила ее собой. Вот почему он дарил всю оставшуюся в нем нежность и доброту Ларисе.

Наклонившись к голове Ларисы, целуя ее в волосы и вдыхая в себя нежный, пьянящий запах французских духов «Моя звезда», он с благодарностью подумал: «Как хорошо, что мы с ней встретились в жизни и нашли друг друга». Воспоминания разбередили его душу, он тяжело вздохнул.

Лариса моментально отреагировала на его вздох:

— Что-то неприятное, тяжелое вспомнил, дорогой?

Очередной раз вздохнув, Лесник не спеша сообщил:

— Когда-то очень давно у меня была невеста. Очень похожая на тебя. Вот сейчас и вспомнил о ней.

— Так чего же ты не женился на ней, а теперь вздыхаешь? — резонно заметила она.

— Ее зарезал один негодяй.

— А за что?

— Не узнавал! Наверное, чтобы помешать нашей свадьбе.

— Почему тебе не узнать сейчас этой правды?

— Какая теперь мне разница и что изменится от того, что я узнаю правду, — отрешенно сообщил он.

— Что-то на тебя не похоже, — удивленно заметила Лариса.

— Я не хочу копаться в прошлом, так как не исключено участие в убийстве Ирины моих теперешних близких, которые тогда были против моего намерения жениться на ней.

— И ты позволил так с собой поступить, — вновь удивилась Лариса.

— Как видишь, — спокойно подтвердил он. — Тогда я хотел поступить так, как подсказало мне мое сердце.

Если бы я тогда женился на Ирине и меня пахан не пришил, то наверняка я сейчас прозябал бы где-нибудь на производстве со своей Ириной, кучей голодных детей в прежнем общежитии, в лучшем случае в семейном общежитии, работая шофером и живя на нищенскую зарплату. Ты меня не осуждай. Когда Ирины не стало, то и мне уже не из-за чего было становиться в позу и показывать свой гонор.

— Неужели и на тебя тоже есть укротители? — удивилась Лариса.

— Когда-то были, а сейчас я сам в них хожу. Есть два старика, с мнением которых я еще считаюсь, других авторитетов для меня нет. Одного из них законники столицы на этой неделе проводили отдыхать в Америку, а другой на днях приедет или прилетит в столицу, привезет товар нашему сегодняшнему дружку.

— Неужели и американцам есть что у нас покупать?

— А чего ты удивляешься? Думаешь, что они умнее нас? Дулю под нос. Я этих куркулей там уже достаточно охмурил и оставил в дураках и, как вы, бабы, на них не молюсь, а стригу с их баранов золотое руно.

У нас в земле вся таблица Менделеева в залежах и месторождениях, головы у русских работают — я тебе дам. Если почитать, то все великие открытия сделаны русскими или с их участием. Когда я сидел у «хозяина», много приходилось читать газет, шибко эрудированным по многим вопросам жизни стал. Поэтому могу сказать тебе смело, что России есть чем торговать со всем миром, а уж таким фруктам, как я, и подавно есть что продать одному человеку.

Когда-нибудь большинство нации почувствует свое историческое предназначение, поднимет наш международный престиж, и из страны перестанут бежать авантюристы, как крысы с тонущего корабля.

— А я и не знала, что ты патриот своей нищей Родины.

— Я такой, а ты разве не такая?

— Я над такой проблемой не задумывалась, — беспечно обронила она.

— Ты меня любишь? — неожиданно переменив тему разговора, поинтересовался он.

— Как преданная собака своего хозяина, — убежденно заявила она.

— Ну зачем так, — несколько смутившись ее откровенности, возразил он.

— Я вся твоя и душой, и телом. Прикажи выброситься из окна на асфальт — выброшусь, даже не спрошу, зачем.

— Ты серьезно это говоришь? — окинув ее долгим взглядом, поинтересовался Лесник.

— Сомневаешься, хочешь убедиться, — решительно заявила она.

— Ни в коем случае, если надо будет, то твою преданность смогу проверить иным способом, — заверил он ее.

— Тогда зачем спросил о моих чувствах к себе?

— Если ты меня любишь, то рассуждать должна моими категориями и понятиями. Если мы, простые люди, составляющие хребет своего народа, не будем любить свою Родину такой, какая она есть, и защищать ее интересы всегда и везде, то кто защитит ее от унижения и позора? Думаешь те, кто уехал на Запад или в Америку, или те предатели, которые живут среди нас и смакуют на все лады, что мы лодыри дурные? Нет, дорогая, бить свою Родину я никому не позволю, надо будет, в трудную минуту весь свой капитал спущу в ее интересах.

— Ты прости меня, мы, бабы, в политике слабо разбираемся, нам передок мешает, но если поразмыслить над твоими словами, то, мне кажется, ты прав, а поэтому в моих глазах ты на ступень поднялся еще выше, — миролюбиво произнесла она.

Впервые назревавший скандал так и не состоялся между ними.

— Лариса! Если желаешь, то можешь бросить работу у Душмана. Я тебя и так обеспечу по всем позициям.

Миллиончик отвалю тебе для разворота. Будешь жить на свои проценты, займешься каким-нибудь хобби.

— Не нужен мне твой миллион. Без работы я умру от скуки. За щедрость спасибо. Я у Душмана неплохо зарабатываю, а поэтому в деньгах не нуждаюсь.

Ее ответ удивил его, Лариса отказалась от предлагаемого ей миллиона рублей, это был шаг женщины, который на многое дал ему ответ в отношении к ней.

— После всего того, до чего мы с тобой сегодня договорились, мне хочется довериться тебе, я так и сделаю, но, не дай Бог, если ты доверия не оправдаешь, — взволнованно произнес он.

Доверчиво прижавшись к нему, испытывая огромное удовлетворение и радость, понимание любимого, Лариса заверила его:

— Не бойся, любимый, никто никогда меня от тебя не переманит и не перекупит. Только не злоупотребляй моей любовью, не обижай меня и не унижай при посторонних. Они не поймут ни тебя, ни моего поведения.

— Ты что? Я, Лариса, хороший, — заверил он ее, нежно погладив по упругой ягодице.

Она, как избалованная кошка, потянувшись, только не замурлыкала, а попросила:

— Помассируй, пожалуйста, мне спину.

— А еще чего? — пошутив, спросил он.

— И все остальное…

С приездом Бороды Леснику действительно пришлось перебраться жить от Ларисы в гостиницу. С помощью давно знакомого ювелира-старика Канцельмахера Бориса Абрамовича Лесник у себя в номере в присутствии Корвина Фостера отвесил последнему бриллиантов на полмиллиона долларов, на что получил от Фостера чек.

После чего отвезли домой ювелира, уплатив ему щедро за работу, а потом подвезли Фостера до американского посольства, как ранее просил он.

Расставаясь с ним, Лесник поинтересовался:

— Ко мне какие-либо претензии есть?

— Никаких! — заверил удовлетворенно его Фостер.

— Теперь нам здесь делать нечего, завтра полетим домой? — заметил Борода, довольный состоявшейся сделкой.

— Конечно, будем уматывать отсюда домой, — согласился с ним Лесник.

Приехав к себе в гостиницу, они послали своего водителя в аэропорт, чтобы он купил на следующий день билеты на самолет.

Вечером съездили в гости к Душману, проводить и заодно проститься.

Глава 20

Возвратившись с рыбалки домой, Лесник был ошарашен ожидавшей его новостью. Услышав ее от Альбины, не устояв на ногах, упал на диван и застонал, как раненый зверь. Из Нью-Йорка к ним домой позвонил какой-то доброжелатель, который в разговоре с Альбиной не пожелал называть себя и беседовал, так и не представившись. Он сообщил, что там по подозрению в ограблении банка арестован Жернов-Постников Остап Харитонович, который просит своего ученика приехать к известному ему лицу для оказания помощи.

Передав новость мужу, Альбина спросила:

— Что будешь делать?

— Если Лапа просил меня, то надо будет лететь и на месте решать, смогу ли я ему чем-либо помочь или нет,

— задумчиво ответил он.

— Ничем ты ему не поможешь, а только зря смотаешься туда, валюты потратишь на дорогу столько, что ее хватило бы на покупку машины, — недовольная предстоящими большими денежными затратами пробурчала Альбина.

— Как ты можешь сейчас планировать свои убытки, если Лапа завещает нам весь свой капитал, не ставя никаких условий? — возмутился Лесник, недовольный ее взглядом на происходящее. — К тому же все то, что мы имеем, — это благодаря тому ремеслу, которому научил он меня.

— Ты, дочка, в отношении Лапы лихочнула, Виктору надо будет туда лететь, — высказал свое мнение Борода, которое показало Альбине, что она оказалась в меньшинстве, значит, мужчины все равно поступят посвоему, а поэтому, как бы ей ни хотелось стоять на своем, она уступила, согласившись с их мнением, чтобы не ссориться с мужем перед разлукой. Тем более, она понимала, что толкала мужа на низкий поступок, оскорбляющий и унижающий его достоинство. За блага, которые им делал все время Лапа, пришло время платить.

— Помогу я ему или нет, сейчас не смогу ответить, но для меня существенно то, что я откликнулся на его призыв и оказался рядом с ним в трудную минуту.

— Ладно, лети, да очень там не пыли, а то и тебя загребут, — миролюбиво пробурчала Альбина.

— Если надо будет что грязное делать, сам не берись. У них там за бабки на любое дело можно найти исполнителя, — посоветовал поучающе Борода.

— Я не представляю, как он там сможет помочь Лапе, если даже элементарно не ботает по-ихнему? — вновь вступила в разговор Альбина.

— Я свяжусь с Молохом, и он найдет мне переводчика. Там наших соотечественников — хоть пруд пруди.

Взаимоотношения в семье были налажены. В связи с предстоящим отлетом в Москву вечер прошел в хлопотах и приготовлениях.

На другой день Лесник вновь прилетел в Москву. Так как время было обеденное, то из аэропорта он на такси поехал сразу в ресторан к Душману, где его появление вызвало удивление. Когда в кабинете у Душмана Лесник стал объяснять ему причину своего появления, туда, обрадованно улыбаясь, заскочила Лариса. Прервав беседу, Лесник, обняв смущенную женщину, поинтересовался:

— Лариса, ты не желаешь прошвырнуться со мной в Америку?

— Если Тарас Харитонович отпустит меня, а ты соизволишь взять, — озорно улыбнувшись, ответила она.

— Ты же знаешь, что я тебе ни в чем не могу отказать, — заявил ей Душман, озабоченно улыбнувшись.

Постоянные отлучки старшего официанта чувствительно осложняли работу обслуживающего персонала ресторана, но ради дружбы с Лесником он был вынужден идти на видимые издержки своего производства.

— Иди домой и готовься к отъезду. Я заключу с тобой официальный договор на месяц, оформляю как личного переводчика, улетаем послезавтра.

Дождавшись того момента, когда за покинувшей кабинет Ларисой закроется дверь, Душман, не скрывая недоумения, заметил:

— Ты летишь выручать из беды своего учителя, так на хрена брать с собой еще и бабу, разве там не сможешь найти себе лялечку, если в ней появится потребность?

— Тарас, ни хрена ты в любви не волокешь, если такую глупость мне чешешь.

— Ну я понимаю тебя, если бы ты ехал отдыхать, то нужна постоянно баба под боком, а сейчас она будет тебе обузой, — продолжал развивать свою мысль Душман.

— Может быть, кум, ты и прав, но если бы сказал раньше свое мнение по данному моменту, то я, возможно, Ларису и не взял с собой, а теперь уже поздно. Мне неудобно переплясывать и отменять свое решение. С другой стороны, она как переводчик, возможно, окажется для меня дешевле, чем если бы я его нанял там.

— А что, разве она может по-английски говорить?

— Вот видишь, какой ты хреновый хозяин, не знаешь достоинств своих подчиненных, а я специально заставил ее, и она ходила на курсы ускоренного освоения английского языка. Так что я беру ее с собой не с бухты-барахты, а заблаговременно подумав и решив.

— Поступай как знаешь, — сдался Душман. — Ты, как бык, если во что-то уперся, то назад за хвост тебя уже не оттянешь.

Не зная подробностей несчастья, случившегося с Лапой, они, поговорив еще немного о нем, расстались.

Прилетев из Москвы в Вашингтон, а потом перелетев из Вашингтона в Нью-Йорк, они остановились, сняли номер не в самом фешенебельном отеле, где останавливаются толстосумы, а в отеле, где останавливаются люди со средним достатком. В отеле Лесник сначала намеревался остановиться под вымышленными фамилиями, так как при регистрации администратор не требовал предъявления паспорта поступающего к ним клиента, но, поразмыслив, решил зарегистрироваться под своими фамилиями. Двухместный номер на шестьдесят квадратных метров был для них великоват, но меньшего размера номера были только одноместные, поэтому выбирать не приходилось, а жить в отеле в разных номерах они не пожелали.

Из своего номера Лесник позвонил по телефону в ресторан Молоха и сообщил ему о своем приезде и где остановился в настоящее время.

Выслушав его, Молох, подумав, сообщил:

— В двадцать два часа будь в номере, я приеду к тебе с адвокатом Лапы, и мы тогда все обговорим.

На этом связь с ним прервалась. Лесник вместе с Ларисой съездили в банк, где по чеку Корвина Фостера получили полмиллиона долларов, после чего вновь они возвратились к себе в номер. Лесник попросил Ларису связаться с администратором отеля, заказать ужин на двоих и подать его в номер.

Когда официант, выполнив заказ и получив деньги за ужин и чаевые, собрался уходить, то Лесник, обращаясь к Ларисе, попросил:

— Скажи ему, чтобы наш холодильник забил разными деликатесами и обязательно с горячительными напитками и чтобы исполнение нашего заказа не затягивал. — Наручные его часы уже показывали двадцать часов.

Через тридцать минут холодильник был загружен до предела и даже постанывал от напряжения.

Дождавшись ухода официанта, Лесник, развалившись на постели, которую в связи с ожидаемым визитом не стал разбирать, пошутил:

— Вот теперь уж можно и зимовать.

Ровно в двадцать два часа они услышали стук в дверь. Лесник сам пошел встречать гостей, точнее сказать, посетителей. В номер зашли Молох и его старый знакомый Альфред Скот, по-видимому, последний обслуживал как Молоха, так и ближайших его друзей.

Поздоровавшись друг с другом, Молох взглядом показал Леснику на Ларису, давая понять, что ее присутствие при разговоре нежелательно.

— Лариса, пойди в спальню, нам надо поговорить на те-сэ-зец.

Рассевшись на мягких стульях вокруг стола, они вместо того, чтобы начать беседу, стали играть в молчанку.

Закурив нервно сигарету, Лесник первым счел нужным начать беседу:

— Ну, рассказывай, Давид Борисович, как гостится моему пахану у тебя? — По металлическому блеску его глаз было видно, что ему сейчас не до шуток.

— Да, получилось не очень хорошо, — глубоко вздохнув, признался Молох. — Тебе известное трио — он имел в виду Ричарда Простона, Клода Уильямса и Брюса Харнера — уговорило Лапу принять участие и сварганить с ними одно крупное дело. Они организовали вооруженный захват банка, отключили сигнализацию, видеокамеры, их люди уложили посетителей банка на пол, удерживая пленников, дали возможность Лапе вскрыть все сейфы с деньгами. Все было сделано на «отлично», захвачено наличности более чем на девять миллионов долларов, из которых четвертая часть теперь принадлежит Лапе. Ее он хранит у меня в надежном месте. Я выдам ее Лапе или любому другому человеку, кому распорядится отдать свою добычу он.

— Если все так хорошо провернули, то как получилось, что фараоны вышли на него?

— Вот здесь люди нашего трио дали зяву. Когда Лапа проходил в камеру, где находились сейфы, то две шалавы из служащих банка как-то умудрились подглядеть и запомнить его личность.

— Как же фараоны смогли его вычислить в таком многомиллионном городе?

— Оказывается, я у полиции не был снят с подозрения, как медвежатник. Поэтому приезд ко мне в гости Лапы не оказался незамеченным. Когда этим сучкам показали фотографию, то они решительно и убежденно опознали его, ну а остальное тебе уже понятно. Ни под какой залог полиция отпускать его на волю до суда не соглашается, пока не найдет похищенные деньги или он не признается в преступлении.

— Ваши фараоны не хуже наших ментов надеются на чистосердечное признание, но колоть Лапу бесполезная затея. Как бы там ни было, но факт остается фактом, нам надо сейчас думать, что предпринять, чтобы выручить Лапу из тюрьмы. Ну а ты что мне скажешь? — обратился Лесник к Альфреду Скоту.

— Сказанное Давидом Борисовичем все верно, и добавлю от себя следующее: в банке следов вашего друга обнаружено не было. При задержании полицией у него не было изъято ничего такого, что могло усугубить или повлиять в сторону ухудшения хода следствия. Все доказательства в отношении господина Жернова-Постникова основаны только на показаниях указанных Давидом Борисовичем женщин. Они находятся под постоянным наблюдением и охраной полиции.

— Так чего вы тянете, не убиваете баб? — поинтересовался удивленно Лесник.

— Он же тебе сказал, что свидетели находятся под постоянной охраной, — напомнил ему Молох.

— Если освобождение Лапы зависит от этих баб, то надо кончать с ними, и все прояснится.

— Для того, чтобы вытащить одну ногу из болота, погружая другую ногу в него глубже, нет необходимости рисковать, — заметил Альфред Скот.

— Короче, картина ясна, — задумчиво произнес Лесник, а потом через паузу, обращаясь к Молоху, спросил:

— Ты меня можешь свести с соблазнителями моего пахана?

— А зачем тебе? — насторожился Молох.

— Я не привык раскачиваться, чтобы действовать, мне нужна будет их поддержка, а задача, стоящая перед нами, вполне разрешима.

— Могу хоть сейчас свести тебя с ними, — заверил его Молох, оживляясь, довольный, что Леснику его дружки нужны не для сведения счетов, а для решения общей задачи. — Между прочим, они сами хотят видеть тебя, сотрудничать с тобой, а потому заждались.

Оставив Ларису одну в номере, Лесник вместе с Молохом приехал на машине последнего в то заведение, где однажды уже был, гуляя на балу. Как убедился Лесник, вышеуказанная троица действительно ждала его.

Поздоровавшись за руку, они прошли в маленький, но уютный кабинет, где, рассевшись в кресла вокруг круглого стола, приступили к беседе.

Из разговора американцев, переводимого ему Молохом, Лесник понял, что его новые знакомые реального плана освобождения Лапы из тюрьмы не имеют. Они, надеясь каждый друг на друга, занимались лишь говорильней. Правда, уже были фотографии интересующих Лесника свидетелей. Были собраны данные об их образе жизни, где, с кем живут, даже чем увлекаются. Главам мафиозных групп было известно, что полиция, имея большую ставку на свидетельские показания женщин, боясь преждевременно лишиться своих козырей, обеспечивает им круглосуточную охрану из двух человек, о чем уже ранее ему сообщил Молох. Однако плана, как ликвидировать свидетелей, у них не было, о чем без всякого стеснения заметил им Лесник, высказав свое недовольство.

— А ты что можешь нам предложить? — спросил Лесника Ричард Простон.

— У вас достаточно сил, чтобы в одно обусловленное время, напав на охрану свидетелей, одним махом ликвидировать ее вместе с бабами, — решительно заявил Лесник.

— Легко сказать — ликвидировать шесть человек, среди которых будет четыре фараона. Да ты знаешь, что из-за своих собратьев коллеги землю будут рыть руками под собой, пока не доберутся до нас. Такой вариант для нас не подходит, — вновь заявил Простон под одобрительные кивки своих друзей.

— Если так, то пускай будет по-вашему, но давайте заключим джентльменское соглашение. Я берусь сам ликвидировать неугодного нам свидетеля. Вам троим, я думаю, не так уж будет трудно справиться со вторым.

— Сколько кусков ты заломишь с нас за свою работу? — спросил его Клод Уильямс под выжидательным взглядом остальных.

— Я приехал выручать своего учителя, а поэтому свою часть работы выполню бесплатно, но помощь шестерок мне нужна.

— Таким добром мы тебя всегда обеспечим. Переезжай в наш отель, и весь обслуживающий персонал его станет работать на тебя, — предложил ему Уильямс.

— А фараоны знают, что отель принадлежит «веселым» ребятам?

— Конечно! — согласился с ним Уильямс.

— Тогда вашим предложением я не могу воспользоваться и останусь там, где остановился.

Лесник подробно обосновал им свою причину отказа. Американцы были вынуждены согласиться с его доводами.

— Какая тебе сейчас нужна реальная наша помощь и в чем? — спросил его Клод Уильямс.

— Мне нужна будет постоянная помощь гримера, а поэтому желательно, чтоб он поселился в моем отеле в комнате напротив. Телефонной связи между нами не должно быть.

— А как же тогда держать с тобой связь? Через нарочного, что ли? — спросил удивленно Брюс Харнер, до этого не участвовавший в беседе.

— Если вашими фараонами за мной будет установлена слежка, то они ни мой телефон, ни вашего нарочного не оставят без внимания, — вновь резонно рассудил Лесник.

— Тогда что ты предлагаешь нам? — все более оживляясь, удивляясь деловитости Лесника, спросил его Простон.

— Я предлагаю осуществить вам следующее: поселить в отеле в номере над моей головой своего человека.

Я уже смотрел у себя в номере и убедился, что за шторой моего номера в потолке можно сделать отверстие в один сантиметр, которое постороннему человеку с первого взгляда будет незаметно. Через это отверстие мы будем общаться между собой, обмениваться информацией. Ваш человек будет действовать вслепую, как и я.

Связь примитивная, но вместе с тем надежная и оригинальная, а главное, неожиданная не только для вас, но и для тех, кто вздумает подслушивать или следить за мной. При этом ваш связник будет вне всякого поля внимания фараонов.

— Что же, предложение дельное, а главное, нами никогда не применяемое, а поэтому действительно не находящееся на вооружении как у нас, так и у наших охотников, — заметил Уильямс. — Когда думаешь осуществить свою часть операции? — доброжелательно поинтересовался он у Лесника.

— Сегодня четверг, думаю в субботу управиться. Желательно, чтобы и вы к этому времени тоже управились со своей бабой, — деловито заметил он.

— А, может быть, ты и нашу задачу тоже возьмешься разрешить? — пошутил Брюс Харнер, попыхивая сигарой и улыбаясь.

— Если я за нее возьмусь, то запрошу за работу не менее полумиллиона, — подумав, со всей серьезностью ответил ему Лесник.

— Уж как-нибудь мы постараемся сами справиться со своей проблемой, — перестав улыбаться, заверил Харнер, с мнением которого согласились его друзья.

— Господа, постарайтесь хотя бы на этот раз работать тонко и без прокола. Мне так неприятно, что с моим гостем произошел такой конфуз. Как будто я его специально для этого и пригласил. Поэтому чувствую себя в некоторой степени виноватым в том, что произошло. Пока мы его не выручим, я буду себя чувствовать скверно,

— заметил друзьям Молох.

— Ведь мы все продумали и подготовили. Кто знал, что эти бабенки окажутся такими шустрыми, — сокрушенно пробасил Простон.

— К моему учителю по работе претензии есть? — обращаясь к троице, поинтересовался Лесник.

— Свою работу он знает лучше любого медвежатника, каких когда-либо я знал, — вновь пробасил Простон.

— Потому-то твои знакомые и не пожелали подписываться с нами на это дело, — ехидно заметил ему Брюс Хорнер.

— Возможно, с годами и они станут такими же хваткими, как Лапа, — без обиды согласился с ним Простон.

— Поэтому, господа, давайте не дадим такому таланту оставшиеся годы жизни тратить в «академии», тем более что он туда попал не по своей вине, — подводя итог беседе, вновь попросил их Лесник.

Отказавшись от ужина, Лесник, простившись с ними, уехал вместе с Молохом в свой отель, чтобы потом, после начала осуществления своей задачи, с ними больше не общаться.

Глава 21

Инспектор ФБР Золтан Кройнер приехал в бар с интригующим названием «Аэлита», где час тому назад было совершено убийство мисс Даны Шумахер, вместе с оперативной группой полицейских, так как расследование настоящего убийства мафией, а в этом сомневаться не приходилось, было поручено ему.

Осмотр места происшествия не дал ему никаких зацепок, на основании которых у него в голове могла бы возникнуть и развиться рабочая, реальная версия в отношении субъекта преступления. Двое полицейских, которым было поручено охранять Дану Шумахер и на момент убийства охранявших ее, сообщили ему, что когда с Шумахер зашли в бар на несколько секунд, чтобы выпить прохладительного напитка, на улице стояла тридцатиградусная жара, а поэтому такое их желание было вполне объяснимо, то прошли к стойке, где заказали у бармена кока-колы. Когда они втроем стали пить напиток, то неожиданно в баре возникла драка между двумя парнями.

— Вон теми, — кивнул один полицейский на уже мирно беседовавших хиппи.

Как позже выяснилось, они подрались из-за десятидолларовой банкноты, которую одновременно обнаружили на полу в зале. Так как полицейские были в гражданской одежде и в их обязанности не входило поддержание общественного порядка, а лишь охрана мисс Шумахер, то они драку не стали пресекать, но на несколько секунд отвлеклись от Даны Шумахер. Этого времени злоумышленнику оказалось достаточно, чтобы убить женщину.

Полицейские не видели, кто совершил убийство Шумахер. Из опрошенных впоследствии Кройнером посетителей бара никто также не видел преступника. Полицейские обратили внимание на Шумахер лишь тогда, когда она, вскрикнув, медленно стала падать со стула на пол. Когда они ее подхватили на руки и не дали ей возможность упасть, то увидели в области сердца торчащую из тела ручку ножа. Допрошенный в качестве свидетеля «вышибала» бара, на момент убийства оказавшийся у выхода из него, пояснил, что после убийства женщины из бара сразу же ушли две размалеванные девицы. Кроме них, из бара до приезда оперативной группы никто не выходил.

В отношении покинувших бар женщин «вышибала» ничего вразумительного сообщить не мог. Он только запомнил, что одна из девиц была высокого роста, выше его, а он был ростом в сто восемьдесят сантиметров, ее подруга была сантиметров на двадцать пять ниже.

Конечно, при таких доказательствах нечего было строить радужные планы на какую-либо перспективу раскрытия преступления. Узнав от полицейских, почему они охраняли Дану Шумахер, и что по ограблению банка у следствия остался лишь один свидетель, Золтан Кройнер подумал, что злоумышленники могут точно так же расправиться и с ним.

Пройдя к оперативной машине, Кройнер по рации связался с охранявшим вторую свидетельницу Лоренцию Зульфит двумя полицейскими, узнал от них, что с их подопечной ничего страшного пока не случилось. Кройнер специально сообщил им об убийстве Даны Шумахер, чтобы они прочувствовали, насколько важное выполняют поручение, и повысили бдительность, так как сами могут стать жертвами злоумышленников.

Он с группой полицейских поехал к Лоренции Зульфит, где, едва дав собраться последней в дорогу: взять необходимые вещи, проститься с детьми, мужем, — увез ее на загородную виллу, специально забронированную ФБР для содержания на ней особо ценных свидетелей, где оставил полицейский пост из четырех человек для ее охраны. Он предупредил миссис Зульфит, чтобы та не пыталась звонить в город и общаться по телефону с близкими, сообщив ей, что если она не выполнит его требований, то с ней может случиться такое же несчастье, какое случилось с мисс Шумахер.

Убедившись, что его предостережение дошло до сознания миссис Зульфит, Кройнер вернулся в город, чтобы продолжить расследование по запутанному делу, хотя было уже двадцать три часа. На работе, кроме него, находились только дежурные сотрудники. Зайдя к себе в кабинет, он, опустившись в мягкое кресло, задумался:

«Я ничего умного сейчас не придумаю. Мне надо запросить и получить информацию на Дану Шумахер, Лоренцию Зульфит, на преступника, по делу которого они проходят, точнее, проходили свидетелями, сейчас уместнее сказать: пока еще проходит свидетелем. Может быть, она прольет свет на мучающие меня вопросы».

Связавшись по телефону с дежурными полицейского управления, он запросил подготовить ему к утру требуемый материал. Недовольный своей работой, уставший, он поехал домой отдыхать.

Утром, изучая поступивший материал, он с удивлением узнал, что задержанным по ограблению банка является русский медвежатник Жернов-Постников Остап Харитонович по кличке Лапа. «Теперь мне понятно, кто мог применить такой неожиданный и дикий способ убийства в общественном месте», — как бы просыпаясь от спячки, оживился он.

Он вновь позвонил дежурному по полицейскому управлению и попросил подготовить информацию: сколько было совершено убийств в ближайшие годы таким способом, как была убита Шумахер.

Через двадцать пять минут дежурный сообщил, что подобных убийств с применением ножа в ближайшие два года не было совершено ни одного, пообещав официальную справку по этой информации направить ему почтой.

«Я так и знал, что будет подобный ответ, — довольно потерев руки, подумал Кройнер. — Из такого вывода напрашивается один ответ, что преступник прилетел из России. Наши гангстеры застрелили бы жертву, отравили бы, устроили бы автокатастрофу, взорвали бы дом, но нож метать со стопроцентной убежденностью в конечном результате — для них слабо. На такое способен только русский, — с некоторой долей сомнения подумал он, — а может быть, это работа какого-нибудь циркача?» — задал он себе каверзный вопрос.

Подумав над ним, он был вынужден согласиться, что вторая версия тоже имеет право на жизнь, а поэтому решил затребовать из цирка список лиц оригинального жанра, — метателей колюще-режущих предметов, которые уволены оттуда за какие-либо провинности или способные корысти ради пойти на преступление.

Довольный ходом своих мыслей, он даже позволил себе отвлечься от них и закурил. Выпуская изо рта кольца дыма, наблюдая, как они таяли в воздухе, Кройнер с сожалением был вынужден констатировать, что всех русских, проживающих в Нью-Йорке, а их сейчас в городе проживает более четырехсот тысяч, на причастность к убийству Даны Шумахер невозможно проверить.

«А зачем мне их всех проверять? А не лучше ли наоборот: всех одним махом отрезать от причастности к преступлению и заняться проверкой русских, которые прибыли из России к нам в ближайший месяц?» — развивал он свою мысль.

Просматривая список эмигрантов и туристов из России, который лишь за месяц уже состоял из полутора тысяч человек, Кройнер, схватившись за голову, застонал:

— Разве такую армию мне по силам процедить, да и кто мне позволит ловить лишь на умозаключении, а поэтому начальство не санкционирует работу с русскими ни мне, ни тем более другим сотрудникам нашей службы. Чем я могу обосновать шефу свой вывод? Своим чутьем? Неубедительно и несерьезно.

Такие невеселые мысли лишили его полностью первоначального вдохновения. Машинально пробегая список глазами, его взгляд неожиданно остановился на знакомой фамилии Гончарова-Шмакова Виктора Степановича.

Его память без особого труда подсказала ему имеющуюся информацию на него.

«Я подозревал его в ограблении сейфа миссис Кэрол. Стоп! Гончаров-Шмаков тоже медвежатник, как и Жернов-Постников. У них даже фамилии у обоих двойные, что у русских бывает очень редко. Жернов-Постников до ареста жил дома у Лакмана Давида Борисовича, по приглашению которого приехал к нему в гости. С Лакманом был связан и Гончаров-Шмаков, — замыкая кольцо, подумал Кройнер. — Уж этим русским я обязательно займусь, и никто мне не помешает», — с вдохновением подумал он, испытывая вновь интерес к своей работе.

Задействованные Кройнером полицейские, агенты ФБР, в течение четырех часов установили, в каком отеле и в каком номере остановился в Нью-Йорке Гончаров-Шмаков, когда прибыл в город.

На такую удачу и такой быстрый успех Кройнер даже не рассчитывал.

«Установить за Гончаровым-Шмаковым наблюдение и ждать, когда он попытается убить второго свидетеля — бесполезная затея, так как одному ему такой план осуществить не по плечу. Поэтому мне нечего тянуть резину с допросом этого русского, а надо ехать допрашивать его», — решил Кройнер.

Однако, прежде чем покинуть кабинет, Кройнер, подумав, решил: «Кашу маслом не испортишь, а поэтому если я установлю за Гончаровым-Шмаковым наблюдение, то от этого хуже не будет».

Он позвонил по телефону спецагенту ФБР Виктору Крошту и поручил ему осуществление слежки за Гончаровым-Шмаковым.

«Один Виктор будет охотиться на другого Виктора. Интересно, кто из них станет победителем?» — направляясь к своему автомобилю, размышлял он.

Глава 22

Когда Лапу привели через длинные переходы в тюремную камеру и захлопнули за ним металлическую дверь, автоматически сработавший ригель замка которой поставил точку на его свободе, то он почувствовал себя загнанным зверем, запертым в надежной металлической клетке. У него было звериное желание завыть поволчьи, но только присутствие в камере еще одного заключенного и сохранившееся еще какое-то человеческое воспитание заставили его сдержаться от такого намерения.

Вместе с ним в камере находился по внешности добродушный здоровяк лет сорока, негр. Безразличный к расовым предрассудкам, да и к личности самого сокамерника, Лапа лег на свою койку и задумался.

«Вот и погостил в хваленой Америке, увидел ее достопримечательности в лице настоящей «академии».

Теперь я, наверное, отсюда уже не выкарабкаюсь, разве только вынесут ногами вперед. Ну, смогу еще протянуть лет шесть, а меня, по-видимому, ждет пожизненное заключение. Все, дурак старый, перечеркнул себе в жизни за один присест», — бичевал он себя мысленно. В таком нервозном состоянии Лапа не был расположен к лирической беседе с кем-либо, тем более с негром, который, подойдя к нему, что-то стал оживленно лопотать, чрезмерно жестикулируя. Безусловно, Лапа не мог его понять, так как не знал английского языка, как негр не знал русского.

Однако, когда негр попытался стянуть с его безымянного пальца бриллиантовый перстень, который почти что врос ему в палец, тогда Лапа понял намерение своего сокамерника.

Негр был здоровый, как бык, а поэтому без хитрости справиться с ним Лапа даже не рассчитывал. Понимая, что без драки не обойтись, унижаться перед этим ниггером у него вообще не было мысли, поэтому, поднявшись с кровати, Лапа молча поднял правую руку вверх, показал на потолок со словами:

— Посмотри туда, быдло.

Негр чувствовал себя хозяином камеры и, не видя в лице Лапы какого-либо противника, могущего оказать ему сопротивление, беззаботно посмотрел туда, куда ему показал Лапа. Воспользовавшись предоставленной возможностью, Лапа со всей силой, какая была в нем, срывая на негре свою неудачу и обиду, ударил ногой в промежность. Негр, упав на пол, стал извиваться от боли и кричать, тогда как Лапа с наслаждением стал бить его ногами туда, куда придется.

Прибежавшие охранники разняли их, переведя Лапу в камеру с четырьмя арестантами. Там Лапа, ни с кем не вступая в разговор, как будто минуту назад не он дрался с негром, лег на свою кровать и стал размышлять:

«Интересно, а эти вахлаки вздумают ли меня прописывать или нет?»

К Лапе подошел один из арестантов и, показывая на него пальцем, спросил:

— Ти Москва?

— Русский, из России, — бросил ему слова, как милостыню, Лапа.

Вернувшись к сокамерникам, «переводчик» что-то оживленно стал им говорить. Если негр несколько дней содержался один и не был в курсе тюремных новостей, то находящиеся сейчас вместе с Лапой заключенные уже знали, что он арестован по подозрению в вооруженном групповом ограблении банка. Как шло ограбление банка, заключенные знали гораздо подробнее, чем об этом сообщалось по телевидению и радио. Они знали, что на банк напала многочисленная, хорошо вооруженная банда, похитившая более девяти миллионов долларов. Сейчас один из представителей этой банды находится среди них. Если его дружки не побоялись напасть на банк, ограбили его, то лучше не связываться с их человеком, пускай и стариком, тогда они избегут мести его клана.

Увидев, что сокамерники настроены к нему не агрессивно, Лапа решил лечь спать, подумать над той ситуацией, в которой сейчас он оказался. Раздевшись, он хотел нырнуть под одеяло, но его остановили сокамерники, которые с интересом стали рассматривать уже поблекшие его татуировки на теле, многие из которых имели международное понятие и значение. Результат осмотра, по-видимому, удовлетворил зеков. Они стали доброжелательно что-то говорить, улыбаться, предлагать закурить сигарету. Лапа, поблагодарив их за внимание, лег отдыхать. Точнее, ему хотелось побыть наедине со своими невеселыми мыслями…

Нанятый Молохом защитник Альфред Скот обещал Лапе помощь в освобождении друзьями с воли. Ему хотелось верить в такую возможность, но он сомневался в ее реальности, а поэтому попросил, чтобы он передал Молоху его просьбу: вызвать из России ему на выручку, помочь выкарабкаться из этой ямы своего ученика.

— Зачем без толку вызывать вам своего друга? Что он тут может сделать один, когда помочь вам взялась могучая мафиозная организация? Если окажется ей не по силам помочь вам освободиться, то один ваш друг в поле — не воин.

— Ты передай ему то, что я прошу. Я в твоих рассуждениях не нуждаюсь, остальное тебя не касается, — прервал адвоката Лапа жестко и требовательно. Так грубо разговаривать с адвокатом Лапа позволил себе потому, что за свою услугу Скот брал огромные суммы денег, а поэтому на тон своих подзащитных он не обижался.

— Конечно, я передам Молоху вашу просьбу. Только подумайте, а не будет ли он мешаться под ногами у здешних ваших друзей?

— Не волнуйся, не будет, — заверил его Лапа.

Потом его мысли перескочили к инспектору Золтану Кройнеру, допрашивавшему его. Правда, допрос был короткий, для Кройнера непродуктивный. На допросе Лапа заявил дословно следующее:

— Я до глубины души возмущен необоснованным обвинением меня в ограблении банка. Оправдываться и доказывать, что я его не совершал, считаю ниже своего достоинства, а поэтому я не желаю давать каких-либо показаний по делу.

Все попытки Золтана Кройнера убедить Лапу отказаться от избранной им тактики поведения оказались безуспешными. Он знал, что в США каждое сказанное подследственным следователю слово служит доказательством как в пользу следствия, так и в пользу самого подследственного. Однако не каждый допрашиваемый знает, какие моменты могут сослужить службу ему, а какие против него. Не желая испытывать судьбу, Лапа решил не рисковать и уйти в глухую защиту, тем более что от своих показаний пользы для себя он в будущем не видел.

Так потекли дни содержания его в тюрьме. Они были однообразны и проходили по установленному годами ритму, нарушаемому вызовами то к следователю, то к защитнику. С помощью последнего Лапа знал, какими доказательствами следствие располагает против него и какие меры принимаются его сторонниками на воле по освобождению.

Все они были пока неутешительными и не могли его радовать. Он воспрянул духом и получил моральное удовлетворение, лишь узнав от Альфреда Скота о том, что прилетел Лесник, который тоже подключился к оказанию ему необходимой помощи.

Находясь в тюрьме, в изоляции, Лапа никак не мог повлиять на ход предпринимаемых сподвижниками мер, а поэтому ему ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться на них и на Бога. Только они могли повлиять на благоприятный исход следствия для него.

На второй день его нахождения в тюрьме, пользуясь правом на прогулку во внутреннем дворике тюрьмы, сокамерники Лапы поделились новостью со своими «друзьями» по несчастью из других камер, с кем они сидят в камере, не упустив рассказать, как их старичок расправился со здоровенным негром, поведали о его наколках на теле. Короче, Лапа стал для обитателей тюрьмы своего рода достопримечательностью, загадкой и темой для разговора.

На третий день во время прогулки к Лапе подошел высокий парень, который на чисто русском языке сказал ему:

— Слушай, пахан, у меня есть к тебе разговор.

— Давай валяй, только не в штаны, — с безразличием в голосе пошутил Лапа.

— Давай отойдем в сторонку и поговорим, — настороженно посматривая по сторонам и не принимая шутки, попросил незнакомец.

— Я знаю, что ты Лапа, а меня можешь называть Связником, — представился он.

— О чем ты хочешь со мной трескать?

— Вон видишь, напротив нас стоят двое с сигаретами в руках, один толстый и низкий, а другой высокий и плотный?

Метрах в шести от себя Лапа действительно увидел тех, кого ему показывал Связник.

— Ну вижу, что из того? — небрежно бросил Лапа.

— Если ты им поможешь выбраться из этой «академии», то они позолотят твою ручку двумя «лимонами», — понизив голос, сообщил Связник.

— Ты меня, паря, не за того принимаешь и канай от меня, пока я тебе твои фары на задницу не натянул, — сердито прошипел на него Лапа, не желая идти на провокацию.

— Я от тебя другого ответа не ожидал, и ты мне можешь не верить, но твои дружки Ричард Простон, Клод Уильямс и Брюс Харнер просили через наш канал передать тебе, что если у тебя есть такая возможность, то не отказывай нам в своей услуге.

Лапа задумался, дружески положив руку на колено своего собеседника, как бы прося извинения за свою грубость и мирясь с ним.

— Что я должен сделать, чтобы помочь им?

— Ты из своей камеры сможешь ночью выйти?

— Если будет спица, то выйду в любое время.

— Надо будет в одно конкретное время выпустить их из камер, и на этом твоя миссия будет выполнена.

— Ты знаешь, за что я сижу?

— Знаю! — заверил его Связник.

— Так вот, у меня есть шанс выкарабкаться из этого дерьма, а вы мне предлагаете, наоборот, погрязнуть еще глубже в нем.

— Но два «лимона» — две тысячи кусков, — решил подзадорить его Связник.

— У меня, паря, этих «лимонов» хоть задницей ешь, — пренебрежительно сообщил ему Лапа, — и из-за них я его есть не собираюсь.

— Ну, а как же наше братство, взаимовыручка, помощь? Тебе же в помощи друзья не отказывают.

— Вот ваши друзья пускай вам и помогают, как мои мне. А пользы от их помощи, как от козла молока, — сокрушенно заметил Лапа.

— А может быть, подумаешь над нашим предложением?

— Вы мне должны помочь, чтобы я подумал над вашим предложением, чтобы я убедился, что вы те, за кого себя выдаете, а не шушера, — покидая Связника, считая, что разговор окончен, произнес Лапа.

Он направился к своим сокамерникам, которые познакомили его с несколькими американцами, выходцами из бывшего СССР, с которыми он мог беседовать на отвлеченную тему, не боясь осложнения от сказанного лишнего слова.

Так, без особых осложнений Лапа вписался в тюремную жизнь. Ему пришлось сменить еще несколько камер, где были арестанты, говорящие по-русски. Их чрезмерное любопытство его персоной, интерес к тому, как было совершено ограбление банка, показали ему, что он имеет дело с секретными сотрудниками (сексотами) фараонов. Лапа мог отшить их от себя, а во внутреннем дворе тюрьмы натравить на них зеков, учинить над ними расправу, но он поступал с ними иначе. Он говорил то, что было изложено в его показаниях следователю, возмущался дурными американскими законами, произволом, творимым в тюрьме.

Золтан Кройнер, поняв, что Лапа его дурачит через агентов, оставил его в покое. Читатель, безусловно, понимает, что такого человека, как Лапа, с его послужным списком пребывания в тюрьме, жизненным опытом, ни один, даже самый выдающийся агент не смог бы расколоть и выведать для себя интересную информацию.

Однако Кройнеру надо было испробовать все имеющиеся у него возможности по сбору доказательств вины Лапы в содеянном, и, только применив их на практике и убедившись в их бесплодности, он мог позволить отказаться от того или иного своего метода.

Лапа, как медведь, привыкший на зиму впадать в спячку, попав в тюрьму, смирился с данным фактом и пытался наладить свою тюремную жизнь с меньшим ущербом для себя.

Друзья с воли регулярно делали ему передачи в тюрьму, да и со стороны других зеков он получал постоянную пищевую подпитку. Такое отношение к нему со стороны сокамерников вызывалось многими причинами. Одни поступали так, чтобы таким способом познакомиться поближе с ним, другие из уважения, как к авторитетному вору, третьи из уважения к его возрасту. В тюрьме находилось много профессиональных воров, которые только в совершении преступлений видели свой источник существования. Они понимали, что если не изменят свой образ жизни, то, как и Лапа, на старости лет будут вынуждены доживать свой век в тюрьме, то есть в лице Лапы, как в зеркале, они видели свое будущее.

В силу изложенного у Лапы не было оснований высказывать недовольство условиями содержания в тюрьме, в которой у него было практически все для жизни, только не было свободы, а именно в ней сейчас он больше всего нуждался.

Глава 23

Появлению Золтана Кройнера в своем номере Гончаров-Шмаков не был ни удивлен, ни обрадован. Он встретил его как неизбежное, как утро или наступление вечера.

Поздоровавшись с Лесником, Кройнер через переводчика объяснил ему цель своего визита.

— Скажи этому мудаку, что он мне чертовски надоел, а поэтому без своего адвоката Альфреда Скота я с ним не желаю беседовать, — сердито обронил Лесник переводчику.

— Вы, мистер, будьте осторожней с ним. Он официальное лицо, нанесение оскорблений которому карается законом, — предупредил его переводчик.

— Что он сказал? — спросил переводчика Кройнер.

— Он без своего адвоката Альфреда Скота не желает с вами беседовать, — опустив оскорбление, сообщил ему переводчик.

— Почему мистер Гончаров-Шмаков стал вдруг ко мне недоброжелательным? Я вроде бы не давал ему для этого повода.

Переводчик перевел слова Кройнера Леснику.

— Скажи ему, что он мне надоел своими подозрениями, раздражающими меня и мешающими нормально отдыхать. Я ему не щенок, которого можно дергать за уши из стороны в сторону.

— Но он не знает даже, по какому вопросу я к нему пришел, — удивился Кройнер, выслушав переводчика.

— У меня с фараонами ничего общего нет, а поэтому и говорить нам с ним не о чем, — пояснил Лесник.

— Я инспектор ФБР, а не частное лицо, а поэтому хочет он или нет, но говорить с собой я его заставлю, — жестко произнес Кройнер, требуя от переводчика дословного перевода своих слов Леснику.

— Возможно, — усмехнувшись, произнес Лесник, — но не так часто, как ему хочется и только с участием моего адвоката.

Убийство Даны Шумахер им было выполнено чисто и без помарок — свидетелей. Разный камуфляж, женская одежда, которые он использовал себе для грима, в настоящее время им уничтожены, заблаговременно подготовлено надежное алиби. Так почему бы теперь не поиграть в возмущенного, обиженного и недовольного господина, которого инспектор ФБР Кройнер своим посещением оскорбляет подозрением в каком-то преступлении? Он понимал, что требует от Кройнера всего лишь исполнения норм закона, а поэтому последнему ничего другого не оставалось делать, как пойти навстречу ему и удовлетворить его требования.

Поиски адвоката Альфреда Скота заняли у Кройнера целый день. Он приезжал к Альфреду Скоту в его адвокатскую контору тогда, когда тот за несколько минут до его приезда успевал уехать в другое место. Все же к концу рабочего дня Кройнер смог поймать его в суде. Раздражение и недовольство собой так рвалось из Кройнера наружу с желанием вылить накопившееся на кого-нибудь, но это было чревато для него большими неприятностями, а поэтому, взяв себя в руки, он по-прежнему оставался корректным и предупредительным в разговоре со своими собеседниками.

Пока он бегал и ловил адвоката, Лариса отпечатала на машинке, конечно, с ошибками, но все равно понятный текст записки их сообщнику, проживавшему этажом выше над ними в номере. В ней Лариса сообщала, что к ним приходил инспектор ФБР Золтан Кройнер, который скоро явится с адвокатом и будет Лесника допрашивать. В связи с этим Лесник просил Связника в этот вечер его не беспокоить до особого сигнала.

Лесник мог не предупреждать сообщника запиской, так как тот, вставив в отверстие в потолке «жучок», отлично слышал весь разговор, который состоялся в номере между ним и Кройнером.

Присутствовавшая при данном разговоре Лариса позже с удовольствием сообщила, что в прослушанной ею беседе не было слов, которым она не знала перевода и не поняла.

— Как, переводчик правильно переводил мои слова ему? — выжидательно спросил он ее.

— В основном правильно, только не перевел твоего оскорбления инспектора. Вообще-то наглеть тоже не надо, — предостерегла она его.

Понимая, что поступил по-мальчишески несерьезно, он сердито бросил:

— Ну хватит болтать о нем, перемалывать ему кости, итак достаточно потрепались. Хреново то, что наши помощники оказались нерасторопными и не замочили вторую свидетельницу. Теперь она исчезла из дома и запрятана следователем до суда так, что вряд ли они теперь ее найдут, — выразившись нецензурной бранью, заметил он.

— Но ее все равно надо будет найти, иначе наш труд пропадет даром. — Она умышленно не стала говорить, что убийство Даны Шумахер будет бесполезным.

— Конечно, эти волчары слишком долго раскачивались и вот докачались. Я предупреждал их, чтобы они сработали свое дело синхронно с моим. Теперь уже надо здорово побегать, чтобы найти свидетельницу, и лишь потом думать, как ее ликвидировать. К счастью, это не наша забота, пускай они и ломают над ней свои головы.

— А ты разве не хочешь им помочь?

— Я и так им помог сварганить «мокрое» дело, но всю черную работу за них делать не собираюсь. Девять миллионов долларов грабанули они из банка, а не я, а поэтому пускай отрабатывают свою зарплату.

— Как ты думаешь, они найдут ее?

— Кто может ответить на этот вопрос заранее? Никто! У меня есть идея в этой части, но я ее уже даром им не отдам. Пирог у них огромный, и если я не откушу от него кусок, когда они захотят воспользоваться моей помощью, то я себя уважать перестану.

Осторожный стук в дверь прервал их беседу. Пройдя к двери, Лесник ее открыл, впустив в номер своего адвоката, переводчика, Кройнера и миловидную стенографистку.

Когда Кройнер ехал с адвокатом Лесника от суда к нему в номер, то с огромным удовлетворением для себя узнал, что Альфред Скот защищает в настоящее время Жернова-Постникова, то есть он выявил для себя еще одно подозрительное совпадение, на котором не мог не остановиться, не выяснив причины.

— Я же в совершенстве владею русским языком. Русские, проживающие в Америке, приезжающие к нам в гости, с удовольствием пользуются моими услугами.

— Как они узнают о вашей способности?

— Не знаю. У русских есть такая поговорка: «Земля слухом полнится».

— А почему вашими клиентами стали Гончаров-Шмаков и Жернов-Постников? — продолжал «беспечно» интересоваться у Альфреда Скота Кройнер.

— Случайность! — не моргнув глазом соврал ему адвокат.

Выполнив необходимые процессуальные формальности, Золтан Кройнер приступил к допросу Лесника:

— Вы недавно были в США, зачем вновь вернулись сюда из России?

— Прежде всего, я имею такое же американское гражданство, какое имеете вы, а поэтому имею право прилететь в Америку тогда, когда хочу. Во-вторых, я бизнесмен, а поэтому все мои поездки связаны с деланием денег. К примеру, в четверг я в частном банке мистера Петручетти по чеку получил полмиллиона долларов, большую часть полученных денег я перечислил на свой счет в один банк, находящийся в Западной Европе.

— Что за химия была вами провернута на эту сумму? — ехидно улыбнувшись, спросил Лесника Кройнер.

— Мистер Кройнер, я протестую против такой постановки вопроса своему клиенту, так как он оскорбителен для него, — вступил в беседу Альфред Скот.

— Не возражаю, свой вопрос снимаю. Я его поставлю иначе. Что за товар был вами продан клиенту на сумму пятьсот тысяч долларов?

— Я являюсь владельцем нескольких подлинных полотен кисти знаменитых на весь мир художников.

Открыв стенной шкаф, Лесник достал из него семь полотен и показал их Кройнеру.

— Это все копии, но если какому-нибудь ценителю или коллекционеру они понравятся и он захочет стать обладателем подлинников, и мы сойдемся с ним в цене, то я могу ему продать. Подлинники этих полотен стоят в порядке трех-четырех миллионов, если вы пожелаете, то я могу по знакомству уступить вам за три миллиона долларов, чтобы не торговаться.

— Таких денег у меня нет, да и ваши полотна мне не нужны, — ответил ему Кройнер, знакомясь с купчими на картины.

— Продавая свои полотна и выручая за них деньги, я не считаю, что химичу или совершаю незаконную сделку.

Кройнер, внимательно ознакомившись с помощью переводчика с купчими на картины, был вынужден признать, что Гончаров-Шмаков не бравирует перед ним, а действительно говорит правду. Его доводы были убедительными, но Кройнеру не хотелось сдаваться, признавать свое поражение.

— Почему вы выкачиваете деньги из наших банков и перекачиваете на Запад? — поинтересовался он недовольно.

— Видите ли, такие господа, как вы, например, так стараются действовать на мою психику, здоровье, что я подумываю, а не продать ли мне свою виллу в Штатах и не переехать ли жить, скажем, в Швейцарию?

— Кстати, у вас есть вилла, а вы на ней не живете, а живете в отеле, чем вы можете объяснить мне такой несуразный факт? — не считая нужным вступать с Лесником в полемику, спросил Кройнер.

— Я сдал свою виллу в аренду на два года. Практически на этот срок я не являюсь ее владельцем. Почему я должен теснить и сковывать проживающих на ней господ, если на то не имею права, да и желания?

— Я считаю, что ответы на ваши вопросы точны и убедительны, — заявил Альфред Скот.

— Я не возражаю, — согласился с ним Кройнер, а потом, обращаясь вновь к Леснику, поинтересовался:

— Кто эта женщина, которая проживает с вами в одном номере?

— Мой секретарь и переводчик, — предъявляя Кройнеру соответствующий договор, сказал Лесник.

— Она выполняет, по-видимому, и другие функции у вас?

— Этот вопрос не по существу, и вы можете на него не отвечать, — дав возможность переводчику задать данный вопрос Леснику, заметил Альфред Скот, обращаясь к Леснику.

— Почему? Я отвечу на него, так как не собираюсь делать из него тайны. Да, мистер Кройнер, она оказывает мне и другие услуги, если наши желания совпадают. Она — моя слабость, и я, отдыхая сейчас в городе, намерен потратить на нее так тысяч пятьдесят — сто.

— Благодарю за откровенность, мне кажется, она этих денег стоит, — улыбнувшись, заметил Кройнер.

— У меня хобби на все дорогое, — пошутил Лесник, показывая в улыбке свои прелестные зубы.

Мельком посмотрев на стенографистку, он увидел, что та с пониманием отнеслась к его ответу, доброжелательно окинув его глазами, пряча улыбку в наклоне головы над блокнотом.

Даже Альфред Скот позволил себе улыбнуться, не видя оснований для своего беспокойства.

— Ответьте мне еще на один вопрос, и если он меня удовлетворит, то я больше не намерен вас беспокоить, но предупреждаю, что все ваши показания мною будут перепроверены, а поэтому советую говорить только правду, — сосредоточившись, предупредил Лесника Кройнер.

— К чему такое вступление? Лгать я не намерен, — понимая, что они подошли к главным вопросам, тоже напрягаясь, заявил Лесник.

— Расскажите мне подробно, до минут, что вы делали с утра до двадцати четырех часов в прошедшую субботу? — наконец-то задал свой главный вопрос Леснику Кройнер.

— До минут я вряд ли смогу разложить свои действия в субботу, но по часам попытаюсь. Так с чего начать? В субботу мы спали с Ларисой Александровной Прокофьевой в одной постели до одиннадцати часов. Приводили себя в порядок где-то до тринадцати. Потом спустились в ресторан, где сразу и позавтракали, и пообедали.

После ресторана, выйдя из отеля, мы взяли первое попавшееся нам такси и поехали в универсальный магазин, расположенный где-то на Десятой авеню. Там я кое-что купил своей подруге в подарок. Вон в углу лежат коробки с покупками. В них находятся оплаченные чеки. По ним можно узнать местонахождение универсального магазина, где мы едва не потеряли ноги от ходьбы. Такси мы не отпускали, а поэтому на нем вернулись назад в отель где-то в восемнадцать часов. Поужинали в ресторане и поднялись в свой номер. Отдохнули немного, послушали музыку.

— Какую? — задал наводящий вопрос Кройнер.

— Магнитофонные записи русской эстрады, так как за день чужой язык мне чертовски надоел. Потом госпожа Прокофьева стала примерять и надевать на себя свои обновки. Я ж не железный, а поэтому с безразличием не мог созерцать ее обнаженной… Короче, мы легли спать и до утра из своего номера больше никуда не выходили.

— И вас никто не беспокоил? В смысле, не звонил, не стучал в дверь? — пояснил он.

— Кто нас может беспокоить в чужом и незнакомом городе? Мы здесь никому не нужны, да и мы тоже ни в ком не нуждаемся. Кроме вас, нас тут беспокоить некому. Куда денешься, приходится отвлекаться на таких настойчивых визитеров, — несколько раздосадованно пояснил Лесник.

Кройнер, подойдя к холодильнику, открыв его дверку, увидев в нем разные деликатесы, подумал: «Если осетровая икра лежит в чашке горой, полные карманы денег, а под боком эротическая куколка, то понятно, почему он не желает общаться со мной, старается скорее избавиться от меня. Пока я ни в чем предосудительном его не изобличил, но все равно чует мое сердце, что с него снимать наблюдение еще рано. Не может быть, чтобы Лесник не был причастен к убийству».

Закончив допрос Лесника, Кройнер заодно допросил госпожу Прокофьеву, показания которой оказались аналогичными показаниям Гончарова-Шмакова и не имели даже мелких противоречий.

Потеряв интерес к русским, Кройнер, простившись с ними, собрался покинуть номер вместе со своей бригадой.

— С вашего позволения, я задержусь у своего клиента, — заявил Альфред Скот, обращаясь к Кройнеру.

— Для чего, если не секрет? — поинтересовался у него Кройнер.

— Он же должен со мной расплатиться за оказанные мною ему услуги, а то опять возьмет и улетит в Европу, а я не люблю, когда клиенты со мной не расплачиваются за работу. Уж лучше быть самому должником, чем когда должны тебе, — беззаботно хохотнул он. — Да! Едва не забыл спросить у вас, мой клиент вами в чем-то предосудительном подозревается? Если да, то в чем, если нет, то может ли он уезжать, куда ему вздумается или нет?

«Ох, и хитрая ты лиса», — недовольно подумал Кройнер, понимая, что вопрос адвокатом задан не случайно и на него надо отвечать.

— То, что меня интересовало и хотел узнать у него, я выяснил, а поэтому никаких ограничений в передвижении мною ему не было установлено, да об этом и речи не было. Однако для сведения я бы хотел узнать, как долго господин Гончаров-Шмаков намерен отдыхать в Нью-Йорке со своей подругой?

Выслушав вопрос переводчика, Лесник, подумав, ответил:

— Если нам, как сегодня, больше никто не будет мешать, то, исчерпав лимит денег, выделенный мною на госпожу Прокофьеву и не найдя клиентов на свой товар, мы в течение двух недель намерены вернуться в Россию. К слову сказать, пока мы туда не спешим.

Удовлетворенный ответом, Кройнер покинул их номер.

Глава 24

Оставшись втроем в номере, Альфред Скот попросил Ларису включить магнитофон, телевизор, пустить в ванну воду. Когда она выполнила его просьбу, то адвокат, вновь обращаясь к Ларисе, сказал:

— Я знаю, что господин Гончаров-Шмаков вам доверяет и вы стоите его доверия, но когда человек знает меньше, чем хотел бы знать, то ему легче живется, да и третьим лицам спокойнее. Поэтому оставьте нас с господином Гончаровым-Шмаковым вдвоем. У меня к нему есть секретный разговор.

Лариса с пониманием кивнула головой, молча удалилась в другую изолированную комнату номера, прикрыв за собой дверь.

— Виктор Степанович, — понизив голос, начал адвокат, — как вы и предполагали, известная вам троица оказалась не на высоте. Она упустила свою добычу и теперь не знает, как ей быть и что делать.

— У них жиром заросли мозги. Пока расскачивались, поезд-то и ушел. Побыли бы они у нас в России в нашей шкуре, то быстро поумнели или сгнили у «хозяина», — убежденно заявил Лесник, перебив адвоката. — Что же теперь они намерены делать?

— Решили обратиться к вам за помощью, — с некоторым удивлением сообщил адвокат.

— У них под руками три солидные кодлы. Неужели среди ее членов не найдется хотя бы одного путевого организатора, чтобы осуществить задуманное?

— Значит, нет, если обратились к вам за помощью.

Услышанное было приятно для слуха Лесника, но он не был намерен от похвалы потерять голову.

— Если они принимают меня за какую-то шестерку, то скажи им, что они ошиблись адресом. Сам грязную работу я делать не собираюсь, тем более вы видите, какая ищейка села мне на хвост.

— Вы сегодня с мистером Кройнером очень лихо разделались. По всем вопросам ответили путем, — не мог не отметить мистер Скот.

— Быть слишком податливым перед таким клиентом тоже нельзя — задавит и сожрет. Вот я и решил показать ему свои зубы.

— Правильно сделали, пускай почувствует, что имеет дело не с какой-то шпаной, а с миллионером, а значит, должен себя вести достойнейшим образом.

— Он мужик хваткий и с головой, к тому же злопамятный, а поэтому попроси наших друзей, чтобы они проверили и установили: поручил ли он следить за мной своим сотрудникам или нет.

— Обязательно сделаю, — заверил его адвокат, — но вы так и не ответили на их предложение.

Подумав, Лесник сообщил:

— Я могу и соглашусь взвалить на себя руководство операцией, но они должны принять мое условие: при успешном ее завершении они должны дать мне чек на полмиллиона долларов.

— Ох у вас и запросы! — восхищенно заметил адвокат, который в любом случае ничего не терял и ничему себя не подвергал. — Сумма большая, тем более нет уверенности, что вы с операцией справитесь.

— Если я с ней не справлюсь, то они не дают мне чек на указанную сумму, но даром, тем более исправлять за них ошибки, я больше не намерен.

— Я должен посоветоваться!

— Советуйся сколько хочешь, но учти, что с каждым часом, если не минутой, мы теряем свой последний шанс.

— Чтобы они поняли обоснованность вашего требования, им надо показать, что ваша голова стоит тех денег, которые вы запросили с них, — резонно предложил ему осмыслить данный момент Альфред Скот.

— Я с тобой согласен и, не желая упускать драгоценное время, раскрою свои первые наметки, как найти миссис Лоренцию Зульфит. Троице необходимо установить наблюдение за Золтаном Кройнером, через которого, если он вздумает ее посетить, можно будет узнать, куда он запрятал своего свидетеля.

— Он же сразу обнаружит за собой слежку и начнет выбрыкивать, — недовольно заметил адвокат.

— Конечно! — согласился с ним Лесник. — Но меня их заботы не интересуют.

— Нелегкую задачу вы им преподнесли, — задумчиво констатировал адвокат.

— Кроме этого, необходимо любым способом и немедленно заставить служащих телефонной станции, обслуживающих телефонную линию супругов Зульфит, прослушивать их телефонные разговоры и сообщать нашему дежурному адрес, откуда позвонит миссис Зульфит, если она, конечно, вздумает поговорить со своими близкими. Она обязательно, я так считаю, будет звонить, так как ей небезразлична судьба ее детей и мужа.

Последнему надо сделать небольшую трепку, чтобы уважаемая миссис поняла, что ее беспокойство не напрасно.

Если все наши приготовления окажутся напрасными, то придется захватить в заложники ее мужа с детьми, тогда ей ничего другого не останется, как дать в суде ложные показания, чтобы спасти жизнь членов своей семьи.

Пока первый вариант у нас находится в стадии разработки, то пусть присмотрят внешне солидного господина, который умеет делать уколы и подготовит сильнодействующий наркотик, от которого человек умрет не сразу, а через пару часов. Ну как, хватит моих указаний на первый раз? — улыбнувшись, спросил адвоката Лесник.

— Вполне! Некоторые запланированные вами действия я понимаю, но при чем тут врач, наркотики, до меня не доходит.

— Не забивай дурным голову, — посоветовал ему Лесник.

— И то верно! — махнув рукой, согласился с ним адвокат.

— Как я узнаю, приняли мои условия или нет?

— Завтра позвоните Молоху. Он ответит на ваш вопрос.

— Понятно! — произнес Лесник. — Остальная связь между мной и троицей будет через того друга. — Лесник пальцем показал на потолок.

— Устраивает? — улыбнувшись, поинтересовался адвокат.

— Вполне! — заверил его Лесник. — Как там Лапа чувствует себя в тюряге?

— Благодарит вас за помощь, сожалеет, что связался с лопухами, не обеспечившими его безопасность, — поведал ему адвокат.

— Передай ему привет от меня и все то, что считаешь нужным, чтобы поднять настроение. Если сможешь, то сваргань ему передачу от моего имени.

После того как Альфред Скот покинул номер, Лесник, обняв Ларису, спросил ее:

— Как ты считаешь, я миллионер или нет?

— Кажется, правдашний миллионер, — небрежно подтвердила она, сгорая от любопытства и надеясь услышать от него последние новости.

— Тогда давай немедленно собирайся, мы поедем отдыхать в самый престижный ресторан, — предложил он ей.

— Ты мне ничего не хочешь сообщить о своем разговоре с адвокатом? — не выдержав и не сумев справиться со своим любопытством, спросила она.

— Лариса, только не сейчас, потом постепенно я тебе все расскажу. Мои новости могут подождать.

Не долго думая Лесник облачился в темно-серый костюм, тогда как Лариса долго соображала, во что одеться из появившегося у нее солидного гардероба, остановившись на костюме вечернего романтического стиля.

Как обычно, они поймали у отеля такси, таксистом оказался добродушный толстяк лет пятидесяти, Лариса попросила его отвезти их в высококлассный ресторан.

Когда толстяк доставил их к высотному зданию, в котором находилось требуемое заведение. Лариса, обращаясь к таксисту, попросила:

— Ждите нашего возвращения, не выключайте счетчик, плата будет двойная.

— Я с удовольствием подожду вас, миссис, и заранее благодарю за щедрость, — довольно улыбнувшись, согласился толстяк.

Таксист прождал своих клиентов часа четыре, но он не сожалел, что пришлось так долго скучать и был готов ждать еще столько же, так как его безделье хорошо должно было быть оплачено пассажирами. Увидев вышедших из ресторана своих клиентов, он не по возрасту и своей комплекции быстро выскочил из машины и услужливо приоткрыл заднюю боковую дверь «мерседеса».

Приехав к себе в отель и поднявшись в номер, Лариса, найдя нужную ей кассету с записью песен композитора Вячеслава Добрынина, записанных в его исполнении, усадив Лесника в кресло, попросила:

— Посиди и послушай эту песню внимательно до конца. По-моему, она посвящена нам.

Эту песню Лесник услышал впервые. Она потрясла его своей глубиной и смыслом. Как бы боясь спугнуть навеваемый на него ею гипноз, он несколько раз попросил Ларису сделать ему новое воспроизведение, слушая в глубокой задумчивости.

Посмотрев на Ларису и увидев у нее на лице слезы, он наконец-то понял, что этой песней разрывает ей сердце. Выключив магнитофон, он, подойдя к Ларисе и обняв ее за плечи, проникновенно сказал:

— Чтобы не мучить себя, давай больше не будем проигрывать эту песню.

— Давай! Я ее уже наслушалась вдоволь, — призналась она.

Сев на диван и тесно прижавшись друг к другу, они застыли в глубокой задумчивости. Перед каждым из них на пути к другому жизнь поставила непреодолимую преграду, которую в бальзаковском возрасте ни ему, ни ей уже не по силам преодолеть. А если так, то и нечего будоражить эту тему.

Раздевшись, они с облегчением легли в постель, наконец-то после насыщенного событиями дня получив долгожданный отдых. Однако они никак не могли уснуть. После долгого молчания Лариса первая заговорила:

— Витя, ты так богато живешь, что я не могу тебя сравнить ни с одним из моих знакомых, а среди них есть и министры, и бизнесмены. Вот сейчас мы с тобой подписались и испачкались в грязном деле. Скажи, зачем нам все это? Зачем мы идем на такой риск? Я не говорю о себе. Мне терять-то больно нечего, но неужели ты не понимаешь, чем рискуешь и чего можешь лишиться?..

Ее слова текли неспешно, убаюкивающе, но они били колоколами тревогу, а поэтому к их звону он не мог не прислушаться, и о возможности уснуть под них не могло быть и речи.

Успокоенность, наличие свободного времени, безделие толкнули Лесника на откровение:

— Лариса, я знаю, что ты у меня умница. Знаю, какое место занимаю в твоем сердце. Ты мне тоже дорога не грешными действиями и помыслами, а тем, что ты есть мой самый дорогой и заветный талисман и амулет. Ты сейчас отлично поняла, какое место я занимаю в своем кругу, кругу уголовников. Это место обязывает меня иногда поступать не так, как в обычных условиях поступаете вы.

— А как поступаем мы?

— Оглядываетесь назад, на свое благополучие, безопасность свою, своей семьи и близких. Когда дело доходит до наших пацанов, то я обязан ради них плюнуть на все, что мне лично дорого, и точно исполнить свой долг перед друзьями.

— Я смотрю на тебя и удивляюсь. Ты похож со своими принципами на ту тещу, которая дразнила своего зятя крючком. Зять ее бил, мучил и требовал, чтобы она не дразнила его, но так своего и не добился. Тогда он утопил ее в реке, а она, находясь в воде с головой и не имея возможности дразниться, подняла над водой руку с согнутым пальцем, показав тем самым, что она не изменила к нему своего отношения, продолжая дразнить его крючком.

Выслушав ее, Лесник, подумав, сказал:

— Возможно, в некоторой части я похож на ту настырную тещу. Для меня нарушить свои принципы — задача более трудная, чем сама смерть.

— Тяжелый ты человек, трудный путь себе выбрал, но, может быть, потому-то ты мне дорог, и я тебя люблю,

— уронив несколько скупых слез ему на грудь, нежно выдохнула она.

— Тебе страшно со мной? — полюбопытствовал он.

— Я боюсь только за тебя, — поведала она.

— Лариса, назревают страшные события, и я бы не хотел, чтобы ты была свидетелем. Давай я тебя завтра отправлю домой, — неожиданно предложил он.

— Ты знаешь, что я без тебя одна не уеду и не полечу, — обреченно сообщила она.

— Ну и дурочка, — прижимая ее податливое тело к себе и целуя в мокрое лицо, нежно пробурчал он.

— Пускай я буду дурочка, а ты крючок, — пошутила она сквозь слезы.

Блаженство таких неповторимых минут, возможно, не посещает многие супружеские пары. Поэтому они дарили себя друг другу искренне и без оглядки.

Однако перед сном Лесник все же вспомнил Альбину, глубоко вздохнув. Ведь возвратившись на Родину, он вынужден будет оставить Ларису в столице, лететь или ехать к семье. После такой нежности, доброты, тепла и любви, которые, не скупясь, отдавала ему Лариса, придется через все это перешагнуть и вновь привыкать к своим обязанностям мужа…

Утром от соседа, проживающего выше, Лесник узнал через «почтовый ящик», что за ним установлено постоянное наблюдение.

Данное известие его нисколько не удивило, не напугало, он предвидел такой «дружеский» подход к себе со стороны Кройнера. В создавшейся обстановке ему надо было действовать с еще большей оглядкой и осторожностью.

Он не знал, что известная ему троица поручила своим людям не только выявление слежки за ним со стороны фараонов, но негласно обеспечивала его безопасность от непредвиденных возможных преступных проявлений со стороны неконтролируемых ими лиц и воровских группировок.

Лесник с Ларисой, приведя себя в порядок после сна, одевшись, спустились в ресторан, где плотно позавтракали.

— Пойдем прошвырнемся по городу, — покинув ресторан, предложил он.

— Куда пойдем?

— Безразлично! Мне надо позвонить одному человеку и узнать один результат, — сообщил ей Лесник, — потом посетим какой-нибудь ювелирный магазин, посмотрим его ассортимент, не возражаешь?

— Какая уважающая себя женщина откажется от такого мероприятия, — подхватив его под руку, проворковала она, направляясь вместе с ним к выходу из отеля.

Все разговоры с третьими лицами в Америке Лесник осуществлял через Ларису, а поэтому, если он что-то сказал тому или другому лицу, читатель должен понимать, что общение Лесника с данным человеком произошло через Ларису.

Лесник сказал водителю такси, чтобы он остановил машину где-нибудь рядом с телефоном-автоматом.

Набрав нужный номер, Лесник услышал голос Молоха.

— Привет, старина! — бодро произнес Лесник.

— Привет, дружище! Я ждал твоего звонка.

— Что ты хотел мне сказать?

— Они принимают условия.

— Они не думают пудрить мне мозги, не обманут?

— Исключено! Я буду гарантом их обязательств.

— Скажешь им, что я согласен с ними сыграть в гольф.

— Я тебя понял и передам им, — заверил его Молох.

Переговорив по телефону, Лесник поехал с Ларисой туда, куда обещал свозить ее. Посмотрев в зеркало заднего вида, Лесник и Лариса увидели преследовавший их автомобиль; догадливо улыбнувшись, они продолжили беседу между собой. Куда бы они ни поворачивали, точно такой же маневр делала и следовавшая за ними «тойота». Отрываться и скрываться от преследователей они не собирались, но позволять вот так нагло следить за собой у Лесника не было желания.

— Передай водителю, что, мне кажется, за нами увязался хвост в виде «тойоты». Если он от нее избавится, я плачу ему пятикратную провозную плату, а если не сможет, то тогда просто нас бесплатно обслужит.

Когда Лариса передала водителю предложение Лесника, тот, подумав и все взвесив, сказал:

— О’кей! — одновременно показал большой палец правой руки, давая понять, что данное предложение его устраивает.

— Ты ему дай срок на гонку в один час, а то будет трясти нас по городу целый день, — дополнительно заметил Лесник.

— О’кей! — опять прозвучало со стороны водителя, который стал более сосредоточенным за рулем.

Начавшаяся гонка с преследованием веселила Лесника с Ларисой, тогда как резкие повороты, развороты с визжанием тормозов стоили водителю большого напряжения и труда. В конечном итоге он был вынужден признать, что преследовавший его водитель оказался более высокого класса.

— Тогда пускай везет нас туда, куда первоначально ты ему сказала, — пренебрежительно пробурчал Лесник, потеряв к своему водителю всякий интерес.

Таксист послушно исполнил его просьбу. Вид его был кислый и подавленный, как будто он съел с десяток зеленых абрикосов.

— Подождите нас у магазина и не переживайте, за работу мы вам все равно заплатим, — снизошла к нему Лариса.

В магазине они долго рассматривали выставленные экспонаты. Потом Лариса выбрала понравившийся ей комплект бриллиантовых сережек и перстень, которые Лесник беспрекословно купил.

Благодарная Лариса души не чаяла в Леснике и тянулась к нему, как головка подсолнуха к солнцу, но он, смущенно отмахнувшись от ее излияний, похвастался:

— Все это чепуха. Я тебе подарю крупный бриллиант. Он будет немного меньше этого, — Лесник показал на красовавшийся в его перстне камень, — но тот красавец затмит этих братьев, вместе взятых. Душман знает ювелира, который сделает твоему камню достойную оправу.

Приехав в отель, Лесник, рассчитавшись с довольным таксистом, поднялся в номер, где Лариса продолжила с ним ранее прерванный разговор.

— Витя, кто я такая, что ты так тратишься на меня? Я же знаю, что ты можешь купить себе и моложе, и красивее меня женщину. Почему ты так в отношении меня поступаешь? Я же при всем моем желании не смогу сполна отблагодарить тебя за все это.

По ее внешнему виду можно было легко заметить, что она даже как-то напугана его щедростью. Прижав притихшую Ларису к своей груди, Лесник после затянувшегося молчания произнес:

— Мне от тебя не нужна никакая корысть. Я только хочу, чтобы ты была хранительницей моего сердца, чести, достоинства и уважения. Чтобы я мог стать твоей частью, а ты моей.

— Ты же знаешь, что я себе уже давно не принадлежу, — прошептала она свои слова, как молитву.

Быть послушной рабой такого мужчины являлось для нее радостью. Правда, у этой радости виден был горизонт, покрытый тучами, а поэтому до грозы она старалась использовать представившийся ей шанс.

Глава 25

При очередном визите к Лапе в тюрьму, уединившись со своим подзащитным в следственной комнате, Альфред Скот сообщил ему «приятную» новость:

— Ваш дружок ликвидировал одну из свидетельниц по вашему делу. Если точно так же успешно выполнят свою часть задания наши мафиози, то считайте себя оправданным и гуляющим на свободе по Бродвею. Сейчас же вы только одной ногой ступили за пределы тюрьмы.

— Вот видишь, а ты болтал мне, что один в поле не воин, — обрадованно заметил адвокату Лапа.

Погубленную жизнь миссис Даны Шумахер они не принимали за трагедию и не брали во внимание. Жизнь и судьба Шумахер их теперь не интересовала. Теперь Шумахер была для них пройденным этапом одной неприятности, когда-то встретившейся у них на пути к своей цели.

— Признаюсь в своей ошибке. Я недооценил вашего друга, но зато известная вам троица теперь уж слишком стала на него надеяться и уговорила господина Гончарова-Шмакова за полмиллиона помочь им ликвидировать и последнюю свидетельницу.

— Упустили шакалы бабу, не могли справиться с ней всем своим синдикатом, а теперь все на одного парня хотят взвалить. Получится ли его затея? — глубоко вздохнув, спросил адвоката Лапа.

— Кто знает наперед? Никто! Правда, я ознакомлен с его планом действий и допускаю, что у вас есть шанс надеяться, а поэтому молитесь за своего спасителя.

— Куда мне деваться, если приходится надеяться только на него. Он мой самый способный ученик, который уже превзошел меня в мастерстве по всем статьям, а голова петрит лучше, чем у нас всех.

— Серьезный и очень опасный господин. Я бы не хотел иметь в его лице врага, — искренне признался Альфред Скот.

— Уж вам своего подзащитного бояться нечего, — съязвил Лапа.

— Я его не боюсь, а подумал вот что: при моей двуликой работе на ваших и наших нетрудно загудеть под фанфары. Не исключено, что когда-то, возможно, мне понадобится его помощь. Не дай Бог, чтобы случилось со мной такая неприятность, но если не смогу ее избежать, то от помощи вашего друга не отказался бы. Однако хватит о нем говорить, так как есть разговор поважнее.

— Давай говори, послушаю, — охотно согласился с ним Лапа.

— Я сейчас устроил начальнику тюрьмы разнос за вас. Сказал, что вы пожилой человек, подданный России, а вас помещают к разным бандитам, которые пытаются избить и ограбить вас. Я сказал ему, чтобы он перевел вас в одиночную камеру, так как вы нуждаетесь в покое. Если же не переведет и после моего предупреждения вас побьют или ограбят, то он может лишиться своего места. Чтобы перевести в одиночную камеру, можно сделать инсценировку с избиением вас, что даст мне право пожаловаться в ваше посольство и сообщить послу, какой произвол совершается в отношении подданного страны. Начальник тюрьмы сказал мне, что вы сами можете любого обидеть, но вместе с тем обещал перевести вас в одиночную камеру, и спектакль нам делать не придется.

— К чему были все эти ваши хлопоты? Я нормально адаптировался в тюрьме, и условия содержания меня сейчас вполне устраивают.

— К тебе подходил Связник, просил об оказании помощи в освобождении из тюрьмы двух мафиозных авторитетов, которым грозит пожизненное содержание в местах лишения свободы?

— Подходил и говорил, обещал за содействие два миллиона долларов, — признался Лапа.

— У них много на свободе бабок, которые хотят перед смертью потратить, а поэтому рвутся на волю. Если они обещали тебе за работу два «лимона», то дадут и никуда не денутся. Мне об этом тоже говорила известная тебе троица, которая ручается за выполнение обязательств двумя зеками.

— Ты мне только говорил, как я глухо засел. Я еще не выбрался из тюряги, а мне подсовывают под задницу новые приключения. Между прочим, я согласия на помощь вашим мафиози не давал, — сказал Лапа.

— Я знаю, но обдумать тебе данный вариант по всем позициям не помешает. Если вы, зеки, не будете помогать друг другу в беде, то что можно ожидать от таких, как я, обывателей?

— Что ты мне хочешь этим сказать? — недовольный его рассуждениями, окрысился на него Лапа.

— Ничего! Мне поручили передать тебе то, что я передал, и все. Приказывать тебе никто из наших не может, решай теперь все сам.

— Чтобы я еще раз приехал в эту гребаную Америку в гости или на дело, так лучше дома стать «голубым».

Все, сюда я больше не приеду ни за какой соус. Вы меня обложили со всех сторон, как волка, никакого выхода не оставляете, как только лезть в трясину, — нервно вышагивая по комнате около Альфреда Скота, не в силах сидеть и находиться на одном месте, возмутился Лапа.

— Такого волка обложишь, — уважительно произнес адвокат, — если бы к нам прилетела еще сотня таких волков из России с хваткой, как у вас и вашего дружка, то через несколько лет вы подмяли бы под себя всю местную мафию, — польстил ему адвокат.

Лапа спорить с ним не стал по этому теоретическому вопросу, так как видел желание Альфреда Скота подкинуть ему леща.

Они были оба неплохими психологами, а поэтому знали, где и когда надо спорить, возникать, а где требуется просто промолчать. На этом разговоре встреча между ними была окончена.

Оказывается, Альфред Скот сказал правду Лапе о своем разговоре с начальником тюрьмы. Теперь он содержался в одиночной камере без чьего-либо присмотра, как бы полноправным хозяином одноместного «номера». Лежа на кровати, он целый день и ночь обдумывал, какое принять решение в отношении предложения Связника. В конечном итоге определился, что уклоняться от помощи зекам не имеет никакого права.

Определившись и приняв решение, Лапа почувствовал облегчение. Теперь он уже знал, как лучше осуществить свою часть операции.

При очередной часовой прогулке во внутреннем дворе тюрьмы Лапа сообщил обрадованному Связнику о своем решении и поинтересовался:

— Как они думают дать отсюда деру?

— Покинув свои камеры, они поднимутся на крышу тюрьмы по пожарной лестнице, откуда их заберет вертолет.

— Как-то просто и нагло получается, — высказал Лапа свое мнение.

— На этом все и построено. Неожиданность, наглость — главные наши факторы, — согласился с ним Связник.

— Когда им понадобится моя помощь?

— Я не в курсе подробностей, пойду узнаю.

Возвратившись минут через десять к Лапе, Связник сообщил:

— Наш человек, который должен отвлечь охрану на себя, заступает на дежурство в ночь на послезавтра.

Поэтому послезавтра без двадцати два вы должны выпустить их из камеры. Вы в какой камере содержитесь?

— В триста семнадцатой.

— Они сидят отдельно друг от друга, а поэтому вам надо будет открыть триста первую и триста двенадцатую.

— Они одни сидят или нет?

— Нет, с ними еще несколько человек парится.

— Пусть предупредят своих сокамерников, чтобы после их ухода не боговали и не шумели.

— Конечно предупредят, — заверил его Связник, — если желаешь, то они не возражают взять тебя с собой.

— Скажи им от меня спасибо за предложение, но я предпочитаю покинуть тюрьму через ворота, если, конечно, удастся это сделать.

— Ну, как хочешь, хозяин — барин, — не стал уговаривать его Связник.

— Пускай предупредят всех зеков, чтобы сохраняли спокойствие на этой неделе и не боговали. Теперь возникла вот какая петрушка: если я выпущу из камер только твоих друзей, которые смоются, а сам останусь, то следователю будет не так трудно докопаться и вычислить, кто сделал им такую услугу, и пришпандорить мне новый срок к тому, который я могу получить по своему делу.

— Как он может тебя вычислить? — удивленно поинтересовался Связник.

— Проведет трассологические экспертизы ригелей замков наших камер, обнаружит на них одинаковые следы отмычки и — хенде хох оставшемуся, то есть мне.

— Как же тогда нам быть? — растерянно спросил его Связник.

— Этой ночью мне придется здорово поработать. Я пройдусь от трехсотой камеры подряд до трехсот двадцатой и поработаю в их замках отмычкой. Если все пройдет хорошо, то послезавтра моя работа упростится.

— Толково придумал, пахан. Я передам своим твою затею, если не помогут, то поболеют за тебя, — пообещал Связник.

— Давай теперь уматывай и без дела больше ко мне не подваливай.

Для Лапы открыть отмычкой замок на двери камеры было такой же простой задачей, как зубному врачу вырвать у своего пациента больной шатающийся зуб. Поэтому его больше всего беспокоили побочные факторы и не помешает ли ему кто осуществить свою часть задания. Сорок часов, оставшиеся до начала операции, так захватили его подготовительными работами и размышлениями над ними, что он полностью отключился от той проблемы и беды, из-за которой попал в тюрьму. Тем более что Золтан Кройнер, исчерпав все свои возможности воздействия на него, оставил его в покое. Теперь Лапа только ждал, когда ему будет суд за совершенное преступление.

В последний день перед побегом из тюрьмы двоих мафиозных авторитетов, с которыми Лапа близко так и не познакомился, хотя они неоднократно обменивались между собой дружескими, понимающими взглядами, к нему на мгновение подошел Связник и незаметно передал маленькие наручные часы, сказав, чтобы он действовал точно по времени.

— Само собой разумеется, — заверил его Лапа. — Ты им скажи, если вдруг завалятся, чтобы меня не тянули за собой.

— Они не новички в этом деле и сами понимают, как себя вести, — заверил его Связник.

— Ты не философствуй, а делай то, что я тебе говорю, — сердито прошипел на него Лапа, — если не хочешь срыва операции по своей вине.

— Что мне, трудно напомнить им об осторожности? — шарахнулся от него испуганный Связник.

В половине второго Лапа покинул свою камеру, надев на ноги только носки, чтобы своей обувью не грохотать по металлическим переходам и лестницам.

Отмычкой, сделанной из спицы, он открыл триста первую и триста двенадцатую камеры, закрыв их опять на замок за покинувшими их заключенными. Обменявшись рукопожатиями с беглецами, он провел их до чердачного люка. Открыв замок на нем, он, пропустив беглецов наверх, вновь закрыл люк на замок, не забыв сломать в нем конец своей отмычки. После этого тихо возвратился к себе в камеру, закрывшись опять на замок.

Лежа на кровати, он слышал за окном камеры рокот вертолета, выстрелы во дворе тюрьмы, но, не двигаясь, терпеливо ожидал утра, чтобы от других лиц узнать результат побега: удался или нет. В любом случае он чувствовал облегчение от выполненной работы и радость, что не попался охранникам при ее выполнении.

В этот день прогулка зеков внутри тюрьмы была запрещена руководством. Поэтому лишь на другой день Лапа смог встретиться со Связником, возвратить ему часы и узнать, что побег удался на «отлично» и теперь его «авторитеты» вне опасности и могут не беспокоиться за свою жизнь.

Как Лапа и предполагал, начальник тюрьмы вычислил его и посчитал сообщником сбежавших арестантов.

Однако принятые меры предосторожности Лапы выбили у начальника тюрьмы его последний козырь из рук.

Козырь начальника тюрьмы основывался на том, что камеры за номерами триста один, триста двенадцать и триста семнадцать открывались и закрывались одной и той же отмычкой. Когда же по настоянию Альфреда Скота были проверены замки на других камерах, то оказалось, что еще восемнадцать камер открывались и закрывались тем же орудием преступления.

При таком ошеломляющем результате начальнику тюрьмы пришлось отказаться от своей первоначальной, практически недоказуемой версии.

Вот так закончилось для Лапы еще одно очередное «выступление». К счастью, для него оно закончилось не только удачно, но и с огромной материальной выгодой. Как видим, и в тюрьме некоторые зеки умеют неплохо зарабатывать себе на жизнь.

Глава 26

Проживая одна на вилле под охраной четырех полицейских, миссис Лоренция Зульфит уже сожалела, что дала в полиции правдивые показания в отношении грабителя банка. Проще было поступить так, как поступило большинство служащих и посетителей банка: они заявили полицейским, что так были напуганы, что ничего не видели и ничего не запомнили. Теперь ей из-за своей глупости приходится мучиться в этой берлоге до суда, быть в неведении о происходящем у нее дома, не видеть детей, мужа, а может быть, бандиты и с ними хотят или поступили так, как желают поступить с ней.

Первые дни нахождения на вилле она отходила от страха той опасности, которую сумела избежать, но чем больше увеличивалось количество дней заточения, тем меньше она думала о себе и больше беспокоилась за оставленных ею домочадцах. Ей уже надоело проводить свое свободное время на кухне в беседе с пятидесятилетней, с бесформенной фигурой женщиной, готовившей для нее и охраны еду. С ней она переговорила обо всем, после чего потеряла к ней интерес, так как миссис Сарда Бейслах, так звали повариху, была недалекой женщиной и, кроме приготовления кушаний, ничего не знала и ничем не интересовалась. Когда Зульфит рассказала Бейслах, как она попала в настоящее заточение, то Бейслах была так напугана ее новостью, что Зульфит пришлось ее успокаивать, тогда как именно она сейчас, как никто другой, нуждалась в моральной поддержке.

Безусловно, в неведении миссис Зульфит по-прежнему уже не могла находиться. Она нуждалась, и ей нужна была поддержка извне, но она помнила запрет Золтана Кройнера не пользоваться телефоном, и его соблюдала.

Чем больше она думала об ограничении, тем желаннее хотелось его нарушить. Для такого поступка у нее была масса доводов и причин.

Помучавшись так с неделю, Зульфит, зная, что охранники находятся во дворе или на первом этаже виллы, в два часа ночи, пробравшись к телефону, позвонила домой. На ее долгий звонок никто не желал отвечать и поднимать трубку, только слышались сигналы вызова. Раздосадованная неудачей, она уже собиралась положить трубку, но услышала, как кто-то на другом конце соединился с ней.

— Герберт, это ты? — спросила она, обрадованно обращаясь к мужу.

— Мама, это не папа, а я, Майкл, — ответил ей семилетний сын.

— Сыночек, дорогой, здравствуй, — не сдерживая слез радости, сказала она.

— Здравствуй, мама! Почему ты нас бросила? Мы скучаем по тебе, — стал тараторить Майкл.

Вытирая слезы умиления, Зульфит пояснила ему:

— Я вас не бросила, а просто задержалась на работе. Как закончу ее, так и возвращусь домой.

— А не обманешь? — обрадованно спросил Майкл.

— Нет, сыночек. Ведь мама тебя никогда не обманывала и не обманет. Сынок, позови папу к телефону, — попросила она сына.

— Не могу, мама, он болен и лежит в постели.

— А что с ним случилось?

— Машина на улице сбила.

— Он сильно ушибся?

— Нет, мама, но ходит с большим трудом. А что ему сказать?

— Ничего не надо говорить, сынок, как будто я не звонила.

— Почему?

— Я не хочу его расстраивать и беспокоить, — простившись с ним, пояснила она, опустив трубку на аппарат, и прервала связь.

Присев на стул, она задумалась о всех тех неприятностях, которые вдруг снежным комом свалились на нее и семью. Мысли были невеселые. Вернувшись в спальню, она легла в постель, но еще долго не могла уснуть.

Служащей телефонной станции, слушавшей ее долгий разговор с сыном, установить, откуда та звонила, не составляло особого труда.

Телефонистка, будучи «обработана» и запугана бандитами, получившая к тому же от них заранее тысячу долларов, к слову сказать, ее сменщица тоже получила точно такое же указание и вознаграждение, не раздумывая, позвонила по оставленному ей бандитами номеру телефона. Облегченно вздохнув, считая свою работу выполненной, она продолжала свое дежурство на телефонной станции с чувством исполненного долга.

Когда утром миссис Сарда Бейслах, произведя в магазине покупки, вышла из него, то к ней подошли двое здоровенных мужчин, которые в вежливой форме, но не терпящей отказа, попросили пройти с ними к машине.

Когда она очутилась в машине, то мужчины быстро произвели перекрестный допрос. Убедившись, что у них в машине та «птичка», которую они хотели заловить, они оживленно переглянулись. Беседу с ней повел третий мужчина, в черных больших солнцезащитных очках, закрывающих почти половину лица, сидящий за рулем автомобиля.

— Миссис Бейслах, мы знаем, что вы приглашены на виллу работать временно, всего лишь на какой-то месяц, а потом потеряете работу. Так я говорю?

— Да! — подтвердила она испуганно.

— Ваш муж — алкоголик, часто вас бьет. Вам даже не хочется жить, но с вами живет дочь с хилым, больным сыном. Ее бросил распутный муж. Как бы там ни было, но вы живете ради дочери и внука. Ради них вы готовы пойти на любые жертвы…

Выступившие слезы на ее глазах показали ему, что она уже перестала бояться его и прониклась жалостью к себе.

— …Мы даем вам пять тысяч долларов с одним условием, что вы согласитесь подсыпать порошок в еду Лоренции Зульфит. Остальное вас уже больше касаться не будет.

— Вы хотите, чтобы я ее отравила? — спросила Бейслах, испуганно прижав толстые руки к расплывшимся под платьем, как тесто, толстым грудям.

— Нет, что вы, миссис Бейслах, — возразил говоривший. — Мы хотим, чтобы она только заболела, тогда на вас не падет никакого подозрения, что вы являетесь нашей соучастницей.

Подумав с минуту, Бейслах потребовала:

— Вы мне должны дать деньги сейчас.

— Так вы согласны? — обрадованно произнес говоривший с ней мужчина.

— Если сейчас отдадите причитающиеся мне деньги, — алчно блеснув глазами, ответила она.

— Ребята, отдайте ей ее долю, — обратился главарь к своим ассистентам.

Один из них подал Бейслах пачку с долларами со словами:

— Можете не считать. Мы их сто раз сами пересчитали.

Бейслах по-хозяйски, деловито запрятала деньги в свою хозяйственную сумку. Водитель машины, отдавая Бейслах пакетик с порошком для Зульфит, проинструктировал ее:

— Половины этого порошка Зульфит хватит, чтобы попасть в больницу.

— Если ваш порошок окажется ядом, то я его тоже употреблю, — сообщила отрешенно Бейслах.

— Если испытываешь такие страхи, то зачем согласилась нам помогать, тем более и жизнью своей дорожишь?

— Деньги отдам дочке, чтобы она вылечила внука. Мне моя жизнь опостылела и надоела.

— Смотри, не подведи нас, иначе тогда не миновать нашей расправы ни тебе, ни твоей дочке с сыном, — предостерег Бейслах водитель.

Когда миссис Бейслах покинула автомобиль, то один из бандитов, не вытерпев, довольно заметил:

— Кажется, баба давно искала клиентов, чтобы подороже себя продать, так она обрадовалась сделке с нами.

— Будущее покажет, — приободрившсь, но осторожничая, заметил ему водитель.

Подключившись к телефонной линии, связанной с виллой, на которой содержалась Зульфит, замаскировавшись в кустарнике, бандиты получили теперь возможность прослушивать все телефонные разговоры охраны с внешним миром. В кустарнике и ближайшем лесу их было восемь человек. Вместе с ними в лесу было замаскировано два легковых автомобиля, на которых они приехали к месту засады.

При таком количестве компания не скучала и чувствовала себя уверенно.

— Тихо, мужики, не шумите! — подняв руку, потребовал интеллигентного вида мужчина с наушниками на голове. — Фараоны вызывают на виллу «скорую помощь», записывают номер машины, на которой к ним должен прибыть врач.

— Так, ребята, по местам! — потребовал старший, руководитель группы.

Один из бандитов выгнал на дорогу «ситроен» и, вооружившись биноклем, стал смотреть на дорогу в сторону города. Увидев приближающуюся машину, открыл капот и стал ходить около машины, размахивая руками. Другой мужчина, спустив с себя брюки до колен, повернувшись на бок, лег на асфальт дороги в неестественной позе. Со стороны можно было бы подумать, что «ситроен» сбил его.

Водитель «скорой помощи», подъехав к месту «происшествия», остановил свой автомобиль, чтобы врач мог оказать помощь пострадавшему, если бы он в ней нуждался.

Выскочившие из-за машины бандиты захватили в заложники водителя автомобиля, двух санитаров и врача.

Пленникам завязали глаза, сняв с них халаты, связали руки и увели в кусты, куда вновь съехал «ситроен».

Работники больницы были посажены в его салон.

— Так, голубки дорогие, сидите в машине тихо и не пыркайтесь, если все будет хорошо, мы вас отпустим с миром, — пообещал им один из бандитов.

Одна четверка осталась сторожить пленников, другая, надев на себя белые халаты работников больницы, продолжала свой путь к интересующей их вилле.

Четверо полицейских, профессионалы в своей работе, позвонив в больницу, не боялись нападения на себя, но они отвечали за безопасность своей подопечной. Когда же они заметили, что она заболела, что ей плохо и градусник показывает температуру ее тела более тридцати девяти градусов, то им ничего не оставалось делать, как, беспокоясь за ее здоровье, позвонить в больницу и обратиться за помощью к специалистам.

Увидев подкативший к вилле автомобиль «скорой помощи» с известным им государственным номером, один из полицейских, подойдя к машине, поздоровавшись с прибывшими, сказал:

— Прошу врача к больной, остальных прибывших попрошу не выходить из машины. Если ваша помощь понадобится, мы вас позовем в дом.

Врач, тридцатилетний мужчина с европейскими чертами лица, молча взяв медицинский чемодан, последовал за полицейским на виллу, трое других охранников остались во дворе. Лжеврача из себя изображал несостоявшийся врач, отчисленный с последнего курса учебного заведения за свое пристрастие к наркотикам. Он и сейчас согласился участвовать в настоящей операции лишь потому, что с ним обещали рассчитаться за работу не деньгами, а наркотиками. За наркотики лжеврач готов был убить любого человека, даже родную мать. Он помнил условие, что если не справится с поручением и напортачит, то обещанных наркотиков ему не видать.

Видя перед собой такую желанную цель, «врач» решил показать больной и полицейскому все свое умение.

Он попросил полицейского выйти из спальни больной, так как должен был обследовать ее раздетой. «Врач» видел, как за ним из-за полуприкрытой двери присматривает полицейский, и не препятствовал этому. Завершив медицинское обследование больной, «врач», обращаясь к ней, спросил:

— Кроме температуры, у вас сейчас сильная головная боль?

— Да, доктор! Она меня и беспокоит, — призналась Зульфит слабым голосом.

Ее ответ слышал полицейский, который стал проникаться уважением к «доктору».

— Ваша болезнь возникла на нервной почве, если я не ошибаюсь, то вы чем-то потрясены и расстроены?

— Да, доктор!

— Очень хорошо, — произнес тот. — Зная причину болезни, мы постараемся избавить вас от нее. Выпейте таблетку от головы, — попросил он Зульфит. — Принесите, пожалуйста, стаканчик с сырой водой, — не оглядываясь на полицейского, но зная о его присутствии, потребовал лжеврач.

Проглотив таблетку, Зульфит мужественно вытерпела внутривенный укол.

— Вам сейчас станет легче, — пообещал Зульфит «врач».

— Да, я сейчас почувствовала, как все боли пропали. Мне действительно стало легче. Большое спасибо вам, доктор.

— Ложитесь в постель, укройтесь одеялом и полежите несколько часиков, и болезнь вашу как рукой снимет,

— проследив, как послушно выполняет его требование Зульфит, ворковал «врач».

Обращаясь к полицейскому, «врач» потребовал:

— Попрошу вас не беспокоить ее несколько часов. Я вам вечером позвоню, если ей станет хуже, то придется положить в больницу.

— Не беспокойтесь, доктор, мы ее режим не нарушим, и, Бог даст, больше ваши услуги ей не понадобятся, — заверил его охранник.

Довольные друг другом, простившись с полицейскими, «медицинские» работники покинули виллу.

Так был ликвидирован, а точнее, убит последний свидетель по делу Жернова-Постникова, на показаниях которого Кройнер был намерен строить свое обвинение.

Когда Зульфит была уже мертва, по телефонному звонку неизвестного лица в больницу, говорившего приглушенным голосом, ее служащие были уведомлены, что на сто восьмидесятом километре в сторону виллы ФБР, где была Лоренция Зульфит, в кустах находится автомобиль с их коллегами.

Главарь бандитов сдержал слово: работникам больницы его сподвижниками, кроме морального и психического ущерба, не был причинен другой вред.

Глава 27

Когда Золтан Кройнер получил телефонное сообщение из полиции о гибели Лоренции Зульфит, то был так потрясен, возмущен и психически не подготовлен к такому известию, что если бы не сидел на стуле, то мог бы на ногах не устоять и упасть.

Удар мафией ему был нанесен в солнечное сплетение. Он теперь понимал, что от него ему не оправиться.

Придется вновь отступать, сдавать свои позиции перед мафией и очередной раз расписываться в своем бессилии и беспомощности.

Полицейские сообщили ему, как хитро и оригинально они были проведены преступниками. Тут и дураку было ясно, что исполнителями руководила умная, с фантазией голова, которая у Кройнера вызывала к себе, помимо профессиональной ненависти, и уважение как к сильному противнику. Охранники хорошо запомнили бандита, выдававшего себя за врача, тогда как на сидящих в машине не обращали внимания, а поэтому и не запомнили.

Изготовленный по их описанию фоторобот в розыске «врача» так и не понадобился, так как в этот день лжеврач, точнее его труп, был обнаружен на железнодорожном вокзале в туалете.

Патологическое вскрытие показало, что несостоявшийся врач Борман Фридрих Германович, хронический наркоман, умер от чрезмерно большой дозы наркотика, который был обнаружен у него в крови. Валявшийся рядом с ним шприц с обнаруженными на нем следами рук погибшего дал основание полагать полицейским, что Борман сам виноват в своей смерти, тогда как фактически гангстерами его смерть была инсценирована. Борман был приговорен к смерти мафией еще тогда, когда согласился на нее работать. Он был для всех трех кланов чужаком, отрезанным ломтем, которым не жалко было пожертвовать, чтобы таким способом обрубить все подходы к себе через него.

Так как полиция остановилась на первой версии, то мы не будем, дорогие читатели, будировать вторую версию и останавливаться на ней больше времени, чем посчитали ей уделить.

«Мафия постоянно опережает меня на корпус, обрубая концы, за которые я собираюсь только потянуть, чтобы попытаться размотать ее змеиный клубок, — подумал Кройнер, покидая больницу, куда он приезжал, чтобы посмотреть на трупы Зульфит и Бормана. — Теперь меня отстранят от расследования этого дела, как не справившегося с поручением, и отдадут другому, который может оказаться, возможно, и дурнее меня, но удачливее, так как избежит моих ошибок», — так давили его невеселые мысли.

Его руководство впоследствии так и поступило с ним. Его преемник, чтобы не отвечать за арест Жернова-

Постникова, который теперь содержался в тюрьме без достаточных на то оснований, слагая вину на предшественника, немедленно освободил Лапу из тюрьмы, даже не потребовав за него залога. Видно было, что личность бывшего арестанта его совершенно не интересовала.

Новая метла всегда метет по-новому, правда, не всегда лучше и чище, в чем мы убедились на примере инспектора Кройнера.

Кройнер был и есть сильный, опытный юрист, но ему не хватало везения, помощи старшего, более опытного товарища по работе. Он долго варился в собственном соку, который в конечном итоге от кипения потерял вид и качество. Безусловно, вновь назначенного инспектора ФБР при расследовании известного нам уголовного дела ожидал огромный, неблагодарный объем работы, на котором мы больше не будем останавливаться, так как он уже не будет касаться наших главных героев.

Глава 28

С отстранением Золтана Кройнера от дальнейшего расследования известного нам уголовного дела его преемником с Лесника была снята слежка спецагента ФБР, тем более что она организатору не дала того материала, который он желал бы получить. Наоборот, Кройнер убедился, что Гончаров-Шмаков не был причастен к расследуемому преступлению. Теперь ему стали более понятны мотивы агрессивного отношения к себе со стороны Гончарова-Шмакова.

Дыра в потолке номера Лесника была так специалистами заделана, что ее невозможно было обнаружить.

Дальнейшее пребывание Лесника в Нью-Йорке уже стало для него нецелесообразным и ненужным. Сегодня вечером он должен был вновь поехать на встречу с известной читателям троицей в их глубоко законсперированный притон.

Когда Лесника туда доставил на своей машине посланник, ранее уже выполнявший такую роль, то в зале, к своей радости, он, кроме Молоха, известной троицы, увидел похудевшего, но бодрого своего учителя.

Увидев его, Лапа, поднявшись со стула, поспешил навстречу со словами:

— Вот мой сынок пришел.

Лапа, обняв с силой Лесника, несколько секунд стоял прижавшись к нему, после, отстранившись, поцеловал в губы под довольные и понимающие взгляды собравшихся.

Клод Уильямс, вручая Леснику чек в пятьсот тысяч долларов, сказал:

— Мы благодарны и рады, что среди наших русских братьев имеются такие экстра-класса специалисты по сейфам, но еще больше мы восхищаемся умением господина Лесника глобально мыслить и находить решения в практически неразрешимых задачах. Только благодаря вашей хитрости и дальновидности мы сейчас собрались вместе отметить торжество нашей победы. Пятьсот тысяч долларов — солидная сумма даже для нас, но мы расстаемся с нею без сожаления, так как ваша работа того стоит. С сегодняшнего дня вы оба приняты в наше братство и являетесь его полноправными членами, о чем будет сообщено на большом совете кланов. С такими, как вы, специалистами мы согласны сотрудничать, а с разными шавками, урками и просто уголовниками нам не по пути. Так вы можете передать своим друзьям. Я думаю, вы нас понимаете, а поэтому свою протекцию посланникам из своей страны выдавайте обдуманно, не забывая и наш корыстный интерес, который мы можем получить от прибывшего к нам гостя. (В процессе беседы они подошли к сервированному столу и расселись за ним, взяв в руки бокалы с вином.)

— В каком смысле? — решил уточнить у него для себя Лапа.

— Если прибывший будет умницей, как Лесник, то почему ему не озолотиться у нас и не помочь нам в нашей работе, а если это будет убийца или насильник, то такого добра у нас своего хватает и желательно им не показывать к нам дорогу.

Объяснением Клода Уильямса Лапа был удовлетворен, а поэтому понятливо кивнул ему головой. Пока говорил Уильямс, Лесник, обводя взглядом присутствующих, остановил его на Молохе. Последний сидел за столом, как именинник. Теперь ему было с чего быть довольным собой. Его американские друзья убедились, что у Молоха в России были друзья, дружба с которыми не только почетна, но и полезна. Кроме этого, Молоха не мучила совесть, что он пригласил к себе в гости друга из России для того, чтобы его арестовали. Такой факт ложился огромным позором на его имя. Теперь он был смыт с него, а значит, можно вздохнуть свободно.

После обмена мнениями, взаимных комплиментов, поужинав, собравшиеся стали расходиться. Лапа, подойдя к Леснику, спросил:

— Ты когда думаешь лететь домой?

— Завтра! — как давно решенное, сообщил ему Лесник. — Надо уматывать скорее к себе. Я и так долго дразнил тут медведя, — улыбнувшись, пошутил Лесник.

— Я тоже полечу с вами, — сообщил Лапа о своем решении.

— Остап Харитонович, мы с Ларисой полетим домой через Вену. Мне там в банке надо уладить свои финансовые дела.

— Может быть, и мои четыре «лимона» положишь на свой счет, чтоб я с ними не возился?

— Стоит ли преждевременно делить шкуру неубитого медведя, может быть, она ему еще пригодится?

— То, что у меня есть, за глаза хватит, — устало поведал ему Лапа.

— Так зачем было подписываться к этой троице и рисковать? — удивился Лесник.

— Жадность фраера губит, дорогой, а меня не жадность погубила, а азарт. Хотелось доказать самому себе, что я еще стою чего-то.

— Ну и как, доказал себе? — обнимая Лапу за плечи, улыбнувшись, поинтересовался Лесник.

— Как видишь, — заметил Лапа, — но это стоило мне не менее двух лет жизни.

— Вклад в пять миллионов долларов может вызвать в банке подозрение, — как бы взвешивая каждое слово, осторожно сообщил Лесник Лапе.

— За мои бабки не переживай. Банк, выдавший счет на них, уважаемый, в махинацях замечен не был, управляющий банком всегда подтвердит платежеспособность своего банка и подлинность счета. Если Венский банк откажется от сотрудничества с ним, то понесет не только моральный, но и материальный урон.

— Убедительно говоришь, неужели сам до всего этого додумался?

— Я пересказываю то, что поведали мне, когда давали деньги на счет, — улыбнувшись, ответил ему Лапа, — когда будешь сдавать деньги и счета в банк, не забудь упомянуть о своих картинах.

— Я всегда так делаю. Это у меня вместо здравствуй, — заверил его Лесник.

Когда они расставались, то Лапа, пожимая Леснику руку, спокойно, как бы не за себя, а за другого, поблагодарил, не выпуская его ладони из своей:

— Еще раз спасибо, Виктор, за все, что ты для меня сделал.

— Да чего там, — смущенно попытался отмахнуться от благодарности Лесник.

Лапа, встряхнув его руку, проникновенно заявил:

— Я рад, что сделал в своей жизни ставку на тебя, и вижу, что не ошибся.

Так как вместе они не могли находиться, чтобы не проявлять к себе оперативный интерес, они расстались в притоне, чтобы вновь встретиться уже в России.

Прилетев в Вену, Лесник с Ларисой приехали в Центральный государственный банк, где Лесник, никого не спрашивая, по проторенному им ранее маршруту провел подругу в приемную управляющего банком, где их встретила миловидная секретарша. Не остановиться на ее описании было бы грешно. Она была лет двадцати двух, с плоским животом, высокой грудью, стремящейся вырваться наружу, с прямыми длинными каштановыми волосами, ниспадавшими на ее узкие плечи, одета в экстравагантный костюм. Увидев ее, Лесник забыл дорожную усталость, и в голове у него появились крамольные, но на сто процентов безнадежные мысли.

Лариса, узнав у девушки, что управляющий находится в своем кабинете, попросила ее:

— Передайте, пожалуйста, господину Фридриху Оттовичу, что с ним желает переговорить господин Гончаров-

Шмаков…

На недоуменный взгляд секретарши Лариса пояснила:

— Он — клиент вашего банка, и управляющий его хорошо знает.

Переговорив по селектору с господином Швартаном, девушка, грациозно поднявшись, открыла дверь в кабинет и провела посетителей.

Увидев Гончарова-Шмакова с сопровождающей его женщиной, господин Швартан, поднявшись из-за стола, доброжелательно улыбаясь, пошел им навстречу, отпустив своего секретаря из кабинета. Поздоровавшись с Ларисой, узнав ее имя, отчество и что она является переводчиком у Гончарова-Шмакова, Швартан, здороваясь с Лесником, поинтересовался здоровьем своего клиента и откуда он прибыл в Вену. Получив на свои вопросы исчерпывающие ответы, Швартан удовлетворенно сообщил:

— Вы знаете, барон… — он заглянул в лежащую у него на столе книгу, — господин Церлюкевич Семен Филиппович, продавший вам свои уникальные полотна, с вашей легкой руки тоже стал нашим клиентом, открыл счет на свое имя в банке.

— Вы не желаете посмотреть, что я у него приобрел? — небрежно произнес Лесник, ожидая перевода своих слов Ларисой.

— Конечно хочу, притом очень даже, — оживляясь, сообщил г-н Швартан.

— Только поймите меня правильно: подлинники таких шедевров я с собой возить не могу, а поэтому вам придется ограничиться созерцанием копий. Они выполнены профессиональными художниками, на высоком уровне, который должен дать вам представление о самих подлинниках.

Открыв футляр, в котором архитекторы носят свои чертежи, Лесник, достав из него скрутку нескольких холстов, стал разворачивать полотна и показывать картины.

Господин Швартан, внимательно ознакомившись со всеми картинами, при этом рассматривал их на разном расстоянии и под разным углом зрения. После этого он завистливо произнес:

— Боже мой, неужели подлинники кисти знаменитых художников: Айвазовского, Кандинского, Малевича — могут сразу находиться в одних руках?

— Как видите, это, к мой радости, факт, — гордо констатировал Лесник.

— Вам здорово повезло с этими покупками, а главное, хозяин их продал почти задаром.

— Вы правы, а поэтому я его пробел восполняю продажей своей покупки в Америке. Если желаете приобрести у меня какую-нибудь вещь кисти известных вам художников, то я приглашаю вас к себе домой, — вручая господину Швартану свою визитную карточку, предложил Лесник.

— Я бы с удовольствием приобрел у вас одну, ну от силы две картины, но ее мне не перевезти через границу.

— Я свободно провожу, — небрежно солгал ему Лесник, — и мог бы вам привезти одну-две картины, но, возможно, они будут не вашего вкуса, другое дело, когда покупатель сам из того, что есть в продаже, купит понравившуюся.

— Вот именно, — согласился с ним господин Швартан.

— Вы занимаете такой пост. Неужели у вас нет друзей в своем посольстве, которые по-дружески согласились бы купленные полотна переправить к себе домой с дипломатической почтой? Вы же не воруете картину, а, купив у законного ее владельца, переправляете к себе домой. Я знаю своих нескольких клиентов, которые поступили так, как сейчас сказал я.

Выслушав перевод Ларисы, Швартан произнес:

— Действительно! — Но дальше развивать свою мысль не стал в этом плане, возможно, его откровение сдерживало присутствие Ларисы. — Я не спросил у вас причины вашего визита, — задумчиво сказал он Леснику.

— Мой банковский счет из-за покупок картин похудел, а поэтому мне приходится его пополнять.

— Четыреста тысяч долларов вашего перевода мы получили, — уведомил Лесника г-н Швартан.

— Я еще хочу добавить к тому, что положено, четыре с половиной миллиона долларов, — небрежно сообщил Лесник.

— Четыре с половиной миллиона долларов? — переспросил Швартан. — Отлично. Как вы будете вкладывать, наличными или чеками?

— И чеками, и наличными, — пояснил ему Лесник.

Повторилась прежняя процедура: г-н Швартан пригласил к себе в кабинет служащего, который подсчитал наличные деньги. Их оказалось два с половиной миллиона долларов. После чего служащий сказал:

— Позвольте мне удалиться с чеком, я созвонюсь с банком, выдавшим его, чтобы проверить и подлинность чека, и платежеспособность банка.

— Ради Бога, конечно, обязательно надо это выполнить. Я попросил управляющего банком, чтобы он постарался в это время находиться у себя, чтобы ответить на интересующие вас вопросы.

Пока чиновник, удалившись, заполнял его чековую книжку, г-н Швартан поинтересовался у Лесника между делом:

— Кроме купли и продажи антиквариата, вы имеете какое-либо дело?

— Конечно! — важно произнес Лесник. — Практически я являюсь владельцем кислородного завода, в котором всего лишь двадцать процентов акций принадлежит моему компаньону мистеру Корвину Фостеру, помните, я тогда приезжал вместе с ним к вам, и мы ездили втроем домой к сотруднику американского посольства мистеру Робертсу, где вы смотрели мои картины, но, как говорится, мы с вами в цене не сошлись.

— Как же, помню! — согласился с ним г-н Швартан. — Если не секрет, то на какую сумму вами было выпущено акций?

— На пятьсот миллионов рублей, а хотелось бы, чтобы это было в американских долларах.

— Я скажу, что и эта цифра внушительна, — заверил его г-н Швартан.

Минут через пятнадцать возвратившийся к ним чиновник сообщил, что чек настоящий. После выполнения необходимых процедур, отказавшись от кофе, Лесник с Ларисой, простившись с управляющим и служащим банка, покинули их.

— Чего ты перед ними распинался? — спускаясь по ступенькам из здания банка, удивленно спросила Лесника Лариса.

— Да потому, что он принял от меня кучу денег в банк и не поинтересовался, где я их заработал, каким трудом, какой сделкой. Он знает, что у меня куча дорогих шедевров, но я-то картины не продавал. Ты же знаешь, как эти бабки нами заработаны, — напомнил он ей.

— Ох и лиса ты у меня! — восхищенно воскликнула Лариса, игриво толкнув его в бок.

— Нет, дорогая, ты лиса, а я большой старый лис, — поправил ее Лесник.

Целый день они знакомились с Веной, ее достопримечательностями. В покупках Лесник Ларису не ограничивал, но все, что она хотела приобрести, покупал в два раза больше, так как надо было Альбине показать, что вдали от нее он думал о ней.

С такой неизбежностью Лариса была вынуждена мириться, так как понимала, что из-за нее Виктор мог бы бросить Альбину, но из-за своих детей, ради их будущего и благополучия, он не имел права вольно распоряжаться собой. Другой человек в такой ситуации поступил бы иначе, но этого ожидать от Лесника было бесполезно, да и сама Лариса этого тоже не хотела. Она так его любила, что жила его интересами и помыслами, а поэтому противоречий в этой части между ними не было.

Отдыхая в купе поезда, спешащего из Вены в Москву, Лариса, предвидя предстоящую разлуку с Лесником, как бы размышляя вслух, выдохнула из себя:

— Витя! А я ведь тебя люблю по-настоящему.

— Я тоже! — с грустью в голосе, задумчиво произнес он.

— Спасибо за признание, но я сейчас не о тебе говорю, а о себе. Вот приедем мы в столицу, и ты упорхнешь от меня в свое Тузово. Что мне одной делать в этой холодной, многолюдной, но чужой для меня Москве? Я, наверное, ее брошу к чертовой матери и перееду жить к тебе в Тузово, куплю там дом. Тогда мы чаще будем встречаться, ты чаще будешь звонить мне по телефону. В крайнем случае я и сама могу со стороны всегда посмотреть на тебя, твоих детей. Они мне дороги, хотя бы потому, что в них есть твоя частица.

Положив ее голову себе на руку, Лесник выдавил из себя:

— Мне будет так очень трудно жить. Я же не могу разводиться.

— И не надо. Живи, как живешь, а я буду довольствоваться теми крохами счастья, которые будут падать со стола твоей жены.

— Тебе так тоже будет нелегко жить, — сделал он вывод.

— Конечно, Витя, я обворована в любви и ласке, так как мне приходится ее делить с другой женщиной, но я по-своему счастлива. Есть женщины, прожившие замужем всю жизнь, но так и не понявшие, что такое любовь, не постигшие того счастья, какое испытала я с тобой. Выпитого напитка мне надолго хватит, а там незаметно старость подойдет. — Расплакавшись, Лариса долго не могла успокоиться, а успокоившись, неожиданно спросила у Лесника: — А может быть, постричься и пойти в монахини?

— Еще чего вздумала! Уж, кажется, от любого был я готов услышать такую глупость, но только не от тебя, — возмутился Лесник.

Он еще долго с недовольством высказывался о несуразной ее идее, но чем больше возмущался, тем сильнее крепло в ее душе желание поступить именно так.

«Зачем я буду мешаться у него под ногами, создавать сложности в его жизни, а их у него и без меня хватает?

Отрешусь от всех мирских забот и посвящу себя служению Богу. Буду замаливать свои и его грехи, а их у нас с ним достаточно. Лишь бы не отказали моему желанию и приняли бы в монастырь», — спокойно определилась она, не желая вступать с Лесником в дискуссию.

Расставаясь в Москве с Ларисой, слушая ее благодарность за предоставленную возможность отдохнуть с ним, повидать мир, Лесник не знал, что видит подругу в последний раз. Ее синие глаза смотрели на него как-то отрешенно, с каким-то с непонятным для него смыслом. Долго смотреть в ее глаза он не мог, так как боялся их глубины, тех последствий, которые могли бы наступить после прочтения ими сказанного. Он и так зашел слишком далеко в своих отношениях с ней, чего хотел и к чему стремился всей душой, но вместе с тем боялся и был расстроен, так как хорошей перспективы в этом не видел…

Дома у Душмана Лесника ждал Лапа, о приезде которого уже был наслышан уголовный мир столицы. С целью подведения итога его поездки в Америку и разработки на основании его сообщения своих планов работы на будущее в ресторане Душмана вновь был проведен сбор воров в законе. На ней Лапа сообщил своим «братьям», в какую передрягу ему там довелось попасть и как, благодаря помощи своих сообщников, ему удалось избежать наказания за преступление, не упустив ту особую роль, которую сыграл в его освобождении Лесник. Только после этого он поведал собравшимся условия сотрудничества американской мафии с ними, изложенные ему от ее лица Клодом Уильямсом.

Осторожность американской мафии в подходе к сотрудничеству с мафиозными группами российской мафии удивления у собравшихся или возмущения не вызвала, так как все понимали, что каждая сторона желала бы в результате такого сотрудничества пользу прежде всего себе, а уж потом задумывалась об интересах другой стороны.

На сходке был избран рабочий комитет, члены которого решали: давать или не давать «добро» тем или иным лицам на контакт и сотрудничество с американскими друзьями.

После того, как затронутые на сходке вопросы были решены, было устроено гулянье собравшихся в ресторане, зачинателем которого стал Лапа.

Что ж, у него для этого и поводов, и оснований было больше чем достаточно: он праздновал удачное завершение своей операции с банком, освобождение из тюрьмы и то, что он вновь в кругу своих друзей.

Покидая ресторан после воровской сходки, Лесник устало подумал: «Вот приеду домой и смогу ли я хотя бы с недельку отдохнуть от разного рода ЧП или вновь придется подключаться к разрешению какого-нибудь дела?

Если все будет путем, то махнем с Альбиной в какой-нибудь санаторий и будем отдыхать, пока не посинеем», — решительно заключил он, определившись в своих планах на будущее.

Глава 1

Беспристрастно, неумолимо движущееся вперед с постоянной скоростью колесо жизни, оставляя позади себя не только даты великих свершений гения ума человека, но и судьбы уходящих из мира сего людей, как много тысячелетий тому назад, так и сейчас, прокладывало себе путь по неразведанной дороге.

К счастью, за пятнадцать лет, отделяющих события, происходящие в первой части романа, от второй, смерть унесла от нас не так уж много «героев» романа. Если одних унесла смерть, то другие, повзрослев, вступили в самостоятельную жизнь.

После возвращения Лапы из Америки, где ему официальными властями была устроена холодная и жестокая встреча, он прожил еще пять лет. Его смерть для Лесника была как неожиданной, так как Лапа никогда не болел, так и необычной по своему диагнозу. Он подавился куском мяса. На похороны съехался весь авторитет преступного мира.

Через четыре года после его смерти умер Борода. Сердце старого вора-рецидивиста больше не посчитало нужным продолжать служение своему господину и остановилось, исчерпав весь свой моторесурс. Похороны Бороды Лесником тоже были устроены пышные, как и Лапе, но если расставание с Лапой Леснику было трудным и неприятным, то со смертью Бороды Лесник как бы сбросил с себя те оковы, которые путали и держали его все годы совместной жизни с Альбиной. Только теперь он почувствовал себя свободным, получившим возможность принимать решения самостоятельно, без оглядки на кого-либо, не отчитываясь ни перед кем. Однако полученная свобода распоряжаться своими, Лапы, Бороды финансами бурной радости у него не вызвала.

Он уже не был тем жеребенком, которому хочется порезвиться на поляне, побегать по росистой траве около своей матери. Он уже сам был несколько раз дедом, жил заботами своих детей. Накопив огромный капитал, который уже оценивался в сорок семь миллионов долларов, пользуясь при этом всеми известными и доступными методами, Лесник стал зубром в мире бизнеса, поедая слабых противников, не давая другим возможность стать их жертвой; пользуясь заторможенностью в работе новой системы, которая, приступив к строительству в России капитализма, продолжала руководствоваться старыми, отжившими законами и порядками социалистического общества. Такая катавасия была на руку дельцам его пошиба. В этой обстановке он чувствовал себя как рыба в воде.

За бесценок он скупал в России лес, нефть, хлопок, цветные металлы, руду. Эту продукцию он с огромной выгодой перепродавал как на внутреннем рынке, так и экспортируя ее за рубеж. В его торговых операциях активное участие принимал с немалой выгодой для себя Душман, имевший обширные связи в различных министерствах и ведомствах, где ему надо было выбить разнарядки на право покупки, транспортировки, экспорт, продажу продукции.

Лесник не брезговал ничем, если видел в обозримом будущем от своей затеи выгоду. В сражение за выгодный контракт он бросался не сломя голову, а обдуманно, после консультаций со специалистами, тщательной подготовки, но уж когда бросался в сражение, то действовал решительно, нахраписто. Так он на одном сибирском металлургическом комбинате, вырабатывающем цветные металлы, за мизерную плату подрядился очистить территорию комбината от шлака, который экспортировал в Германию. Руководство комбината чуть ли не благодарило его за такую услугу. И лишь когда за рубеж было вывезено несколько эшелонов шлака, на чем Лесник заработал кучу денег, поступило указание из министерства расторгнуть с Гончаровым-Шмаковым контракт и прекратить отгрузку шлака на экспорт, так как из этого шлака в Германии добывается в большом количестве золото, серебро и другие виды цветных металлов.

На металлургическом комбинате никто из сотрудников не нашел нужным проявить инициативу, чтобы сделать химический анализ шлака на процентное содержание в нем драгоценных металлов. Только тогда, когда большая часть его была вывезена в Германию и там переработана, когда результат этой переработки дошел до Российского правительства, контракт комбината с Лесником был аннулирован. К месту будет сказано, что оставшийся на комбинате шлак так и не был пущен в переработку в течение нескольких лет, а как мусор продолжал захламлять территорию предприятия по той причине, что сверху не было спущено соответствующее распоряжение. Шлак был переработан, и из него была выработана ценная продукция в виде драгоценных металлов лишь после того, как комбинат был приватизирован коллективом и промышленниками. С помощью Молоха он открыл в США около десятка фирм, которые, рекламируя себя в России, осуществляли несколько мелких сделок, доставив заказчикам требуемую продукцию. Таким способом войдя в доверие к своим заказчикам, они впоследствии заключили с ними крупные сделки, указав в контракте-договоре, что клиент за заказанную продукцию обязан произвести предварительную стопроцентную оплату. Его фирмы, получив на свои счета деньги доверчивых клиентов, оперативно сняв их, самоликвидировались. Люди Молоха, действовавшие как руководители фирм, получили десятипроцентную выручку от проведенной мошеннической операции, тогда как сам Лесник без особого труда заработал несколько миллионов долларов. Там, где сделки с партнерами были связаны с криминалом, Лесник пользовался подставными лицами, своими шестерками, готовыми для него на всякую подлость. Там, где его действия укладывались в нормы действующего закона, он выступал от своего имени. Лесник понимал, что беспредел в области сложившегося бизнеса в том виде, в каком он обнажился перед ним в начале рыночных отношений в России, не может продолжаться бесконечно. Только одна Россия может устоять и не развалиться от такой растащиловки. Он уже видел, как на смену закону джунглей в бизнес внедряются цивилизованные отношения между сторонами договора. Бизнесмены России уже не руководствовались только своей интуицией, а перед заключением контракта с западной или российской фирмой предварительно старались как можно больше получить сведений о своем партнере, заручиться гарантом, убедиться в его благонадежности, платежеспособности, скрупулезно, юридически грамотно составить договор, оговорив в нем все возможные неприятные последствия от такой сделки. Теперь уже Леснику не удалось бы поставить в торговлю импортную обувь, которая залежалась у изготовителя на складе целых пять лет, так как покупатель в договоре оговаривал условия поставки, чтобы продукция была в определенном количестве, с указанием срока изготовления, штрафные санкции за нарушение условий договора и другие не менее важные моменты, на которые ранее не обращалось внимания. Будучи биты материально, разоряясь, российские бизнесмены наконец-то сравнялись своими знаниями с западными бизнесменами.

Конечно, золотые времена доверчивости российских бизнесменов канули в прошлое. Теперь среди них появились зубастые акулы, которые поели немало как отечественных, так и западных коллег, разорив их под гребенку. Все равно Лесник видел еще много способов возможного добывания для себя денег, но он, как насытившийся хищник, отдыхал, потеряв интерес к своей добыче. У него отпало желание рисковать как в бизнесе, так и в совершении нового криминала. Его голову стали посещать другие мысли и желания. Стоило ли ради очередного миллиона рублей или долларов рисковать собой, когда в деньгах у него отпала необходимость, пропал интерес тратить их? В мире бизнеса постоянно надо быть на высоте. Лесник уже был стар, чтобы учиться и переучиваться, да и не имел желания забивать свою голову учебой. Его фирма «Гончаров-Шмаков и сыновья» процветала, и ему ничего не стоило послать своего сына Константина в Америку, чтобы он в фирме Корвина Фостера подучился и поднаторел в области маркетинга и менеджмента. Так что за будущее своего дела Леснику нечего было бояться. Для детей он представлял интерес лишь в финансовом плане, был человеком, у которого можно всегда получить материальную поддержку. С улыбкой он представлял иногда себя безропотной, доброй коровой, чье вымя с вдохновением и с наслаждением освобождали от молока ее телята. Он не жалел на детей денег, но, как каждому родителю, ему казалось, что его дети очень мало оказывают ему внимания. Особенно остро он почувствовал себя одиноким, когда узнал от Душмана, что любовница Лариса покинула его и ушла в монастырь. Такого предательства он не ожидал, а поэтому сильно на нее обиделся. За пятнадцать лет, прошедших со дня последнего их расставания, он ни разу не проведал ее в монастырской обители. Чем больший срок разделял их, тем больше Лесник находил оправданий Ларисе в ее поступке и тем больше у него появлялось оснований совершить поездку в монастырь. Если даже ему не удастся с ней поговорить, то хотя бы издали увидеть Ларису, приласкать ее глазами, окунуться в приятные воспоминания, связанные с ней, вновь почувствовать себя сильным, способным на безрассудный поступок ради любимой, которая пускай и изменила ему, но она изменила ему не ради какого-то смертного, а ради служения БОГУ, к которому у Лесника никакой ревности не было. Теперь он после долгих и частых размышлений на эту тему пришел к выводу, что совершил тяжкий грех и ошибку, живя без веры в Бога (закон он и в настоящее время продолжал игнорировать и по возможности нарушать). После таких его размышлений нетрудно с уверенностью предположить, что визит Лесника в монастырь к сестре Софье, как нарекли Ларису в монастыре, предрешен. Альбина, жена Лесника, была еще крепкой и приятной на вид женщиной, но любому человеку, глядя на нее, было понятно, что лепестки с ее розы вот-вот начнут опадать, обнажая седину, морщины и старость. Как Леснику, так и Альбине было приятно, что с ними проживала их девятнадцатилетняя дочь Наташа, которая училась в медицинском институте на втором курсе, пойдя по стопам своей матери. Конечно, после окончания медицинского института в городе Тузово Наташе так или иначе придется покинуть родительское гнездо, но пока до этого события было далеко, старики могли не волноваться, что они останутся одни в своем огромном доме. Правда, об одиночестве супругов Гончаровых-

Шмаковых можно было говорить условно, так как у них в доме жили еще трое бывших телохранителей Лапы во главе с Угрюмым, которые, признавая в Леснике беспрекословного для себя авторитета, теперь были преданы ему так же, как когда-то Лапе, благодарные за предоставленный им Лесником кров. Когда на Лесника находила ностальгия по прошлому, он уединялся в комнате со своими бывшими друзьями по несчастью, они отдавались своим воспоминаниям с горы прожитых лет, удивляясь, как они приятны для сердца, тогда как раньше воспринимались как тяжкое бремя. Под «большим» секретом Лесник сообщил Угрюмому, что у него дома хранится основная касса общака их ИТК, а поэтому потребовал, чтобы его команда не расслаблялась и не допустила зяву с неприятными для них всех последствиями. Гордый таким доверием, Угрюмый повысил бдительность в своем «боевом» подразделении, в редких случаях позволяя друзьям делать разрядку.

Информация Лесника Угрюмому была наполовину правдой. Он действительно получил от пахана УО 15/1 на хранение общак, но с условием, что все ценности общака он превращает в деньги и пускает в оборот. По первому требованию пахана зоны он возвращает ему сумму общака как в рублях, так и в валюте, если у зеков возникнет в ней надобность. К такому мудрому решению пришел Тихий сразу же после того, как Крот, обманув его, похитил из зоны часть капитала общака. Получив назад деньги, Тихий их вместе со всем остальным капиталом переправил Леснику, сняв со своих плеч тяжкую обузу по его хранению, оставив в зоне на мелкие расходы пятьсот кусков. О сделке Лесника с Тихим знали Альбина и старший сын Константин. Лесник поставил их в известность о своей тайной операции на всякий непредвиденный случай с ним. Ведь если с ним случится что-то неожиданное и он умрет, Альбина, не зная о вышеуказанной сделке, ни под какими угрозами никому не отдаст из своего капитала ни копейки. Лесник понимал, к каким трагическим последствиям своим упрямством Альбина может подвести семью. Лесник привык продумывать свои комбинации на десяток ходов вперед, и в данном случае он не отступил от своего правила.

Глава 2

Альбина, уволившись с работы, все свое свободное время стала уделять ведению домашнего хозяйства, воспитанию детей, видя в них будущих предпринимателей, продолжателей дела отца, конечно, не в криминальном плане, а в умении «делать» деньги только официальным и законным путем. Для этого Лесником почва для своих сыновей была вполне подготовлена, приучать дочь к бизнесу они считали нецелесообразным.

Константину, Антону и их сестре Наташе учеба в школе давалась легко, однако, несмотря на это, Альбина наняла преподавателя английского языка, который, помимо преподавания в школе, занимался их обучением дома.

Если детям нужно было обратиться к матери с какой-нибудь просьбой, то наибольшим удовольствием для нее было, чтобы это желание излагалось на английском языке. Первоначально это выглядело в виде шутки или игры, в которую подключился и Лесник, что, в свою очередь, пробудило в детях еще больший интерес к овладению вторым языком.

Результат такого воспитания не замедлил сказаться на лингвистических способностях детей. К окончанию средней школы все трое знали и пользовались английским языком так, как будто он был их родным языком.

Константин без особого труда, практически без помощи отца, а за счет своих способностей и знаний поступил в МВТУ имени Н.Э. Баумана, где решил получить специальность инженера. В этом же вузе он умудрился заочно получить специальность экономиста в свои двадцать четыре года. Он был высокого роста, с отменным здоровьем, уверенным в своем настоящем и будущем. Несмотря на высокий рост своего родителя, Константин был на пять сантиметров выше его, с коротко постриженными темно-русыми волосами на голове, которая надежно покоилась средь широких плеч. Пытливые голубые глаза с интересом и любопытством взирали на окружающий мир, готовые усваивать его таким, каким он был перед ним в действительности.

А какой он был разнообразный, неожиданный, опасный и вместе с тем познавательно-интересный, Константин знал не только на основании своего опыта, но и из информации, полученной от своих близких.

Особенно много в этой части сыновьям дал их отец, который освещал им жизнь людей с ее оборотной стороны.

Лесник рассказывал им о звериных инстинктах некоторой части людей, которые они унаследовали от своих далеких предков, так и не избавившись от них. Доходчиво, на примерах из своего жизненного опыта показывал, к чему могут привести такие проявления, если человек не будет готов к встрече с ними. Несмотря на протесты Альбины, Лесник настоял на своем, к радости сыновей, и устроил их в секции бокса и карате. К окончанию средней школы каждый из сыновей имел первый разряд по боксу и по коричневому поясу по карате. Читатель может представить, какой шум и беспорядок иногда бывал в доме Гончаровых-Шмаковых, когда Константин и Антон, возвратившись из своих спортивных секций, демонстрировали дома свои способности, отрабатывая приемы и удары. Как всегда, первым зрителем и судьей у них был дед Илларион Константинович, а после его смерти эту функцию взял на себя Лесник.

Так росли, мужали, набирались жизненного опыта Константин и Антон. Так как в данной части будет уделено много внимания детям Лесника, то более подробно придется остановиться на каждом из них, и в первую очередь на Константине. Материнская красота сказалась при «лепке» на его лице, несколько сгладив те грубые черты, которые были присущи его отцу. Он был костист и, как говорится, крепко скроен. При росте в сто восемьдесят восемь сантиметров он весил всего лишь восемьдесят пять килограммов. Его телосложение и даже походка были как у отца, которому Константин подражал с детства, что не заметить Лесник при своей наблюдательности не мог и чем гордился.

Константин, воспитанный в достатке и роскоши, был в курсе тех криминальных дел, какие совершали его родственники. Он помнил судебное разбирательство дела отца, на котором ему пришлось присутствовать в детстве. Понимая, сколько трудов и усилий пришлось потратить и приложить его родителям, чтобы создать те условия, в которых он сейчас жил, а от них отказываться он не был намерен из-за каких-то «нездоровых» принципов, Константин в этом плане их не осуждал и был им благодарен, что они его детство и юность оградили от своих проблем. В его жизни не было темных пятен, которые могли бы как-то отрицательно повлиять на автобиографию и карьеру. Теперь он был готов с отцовской решительностью и хваткой, но со своим пытливым умом и способностями делать то, что ему поручил отец.

В нью-йоркском частном банке «Робентсон Трабль» Лесник открыл на имя Константина счет в один миллион долларов с условием, что он деньги будет тратить с умом и они у него не «уплывут» на разные увеселения.

По протекции отца Константин стал работать в фирме Корвина Фостера, на практике постигая законы мира бизнеса, а заодно утверждая себя в коллективе фирмы. Новые коллеги Константина сразу же заметили симпатию своего хозяина к новичку, что не могло с их стороны вызвать ревность и зависть. Если служащие фирмы старшего возраста данное открытие приняли как свершившийся факт, то парни его возраста с таким положением чужака смириться не могли. Они, не стыдясь, отпускали в адрес Константина плоские шутки, позволяли себе возмущавшие его душу намеки, поступки. Понимая, что если такое поползновение не пресечь, то оно может продолжаться до бесконечности, сделав его жизнь в фирме невыносимой, Константин решил при удобном случае пресечь такую несправедливость к себе со стороны расшалившихся оболтусов. Такой случай ему вскоре подвернулся. Однажды Константин оказался в туалете вместе с тремя назойливыми парнями, где они курили, рассказывая друг другу анекдоты. Увидев зашедшего в туалет Константина, один из троицы, Даниэль Маркетти, очень тонко усомнился в умственных способностях Константина под ухмылки своих друзей. Константин, подойдя к Маркетти, взяв его за одежду на груди, пустив ему дым от своей сигареты в лицо, спокойно произнес:

— Я с тобой не намерен упражняться в стрельбе остротами, на то у меня нет ни времени, ни желания, но если ты еще раз посмеешь допустить подобную выходку в отношении меня, то я тебе сделаю то, что сделали в аэропорту зайцу в Одессе.

Маркетти его предупреждение слушал молча. Когда Константин выпустил его рубашку из руки, тот только ладонями рук разгладил ее у себя на груди.

Так как Константин не посчитал нужным рассказывать коллегам, что произошло с зайцем в Одессе, а им вдруг очень захотелось об этом узнать, то они вновь уполномочили Маркетти на «благое» дело:

— Константин, у нас в фирме ходят слухи, что ты внебрачный сын своего отца. Я таким слухам не верю, но вместе с тем хотел бы от тебя услышать вразумительный ответ по данному вопросу.

— Да, Константин, тебе надо внести нам ясность, — скаля зубы, поддержал Маркетти Эдду Хунес.

— Вы не совсем дураки, что именно в туалете нашли нужным так со мной поговорить, так как после моего ответа вам придется замывать свои поганые хари. Я вас сейчас буду бить, как бродячих собак.

Несмотря на принятые меры защиты, Константин, как танк, задавил их силой, приемами, уложив на пол.

Видя, что им не справиться с русским «медведем», который, сбив их на пол, больше не намерен заниматься их избиением, не ожидавшие от Константина такой дикой выходки, коллеги выжидательно, не поднимаясь, смотрели на него.

— Я о вас, слизняков, всегда и в любое время мог вытереть ноги, но не связывался. Теперь, прежде чем шутить надо мной, вспомните свои позорные позы в туалете, может быть, тогда у вас отпадет желание охотиться на меня.

Кончив свою нотацию, Константин покинул туалет.

Маркетти, поглаживая рукой ушибленные ребра, сердито пробурчал дружкам:

— Теперь поняли, что сделали зайцу в Одессе?

— Хорошо, что он наши морды пожалел, — разглядывая себя в зеркале и приводя в порядок одежду, заметил Эдду Хунес.

После этого «разговора» с шутниками у Константина на работе ни с кем из служащих конфликтных ситуаций больше не было.

Он мог в любое время, посчитав курс необходимых наук усвоенным для себя, прекратить работу в фирме мистера Фостера и уехать домой в Россию, но, будучи человеком любознательным и объективным, Константин видел, что настоящая стажировка значительно пополняла его теоретические знания и с каждым новым контактом, выполненным делом его знания не только углублялись, но и расширялись.

После работы, если у него имелось свободное время, Константин на своей машине уезжал в ресторан «Ночная фиалка», которым после смерти Молоха стал руководить его внук Хаим под внимательным оком своего отца. В связи с тем, что в ресторане работало много родни Хаима, ритм работы которых был давно налажен, другу Константина не составляло большого труда руководить своим большим коллективом.

Хаим унаследовал от своего деда не только ресторан, но и его тесные связи с мафией в лице Ричарда Простона, Клода Уильямса, Брюса Харнера. Последние были заинтересованы в связях с Хаимом потому, что через него у них была связь с мафией еврейского клана.

Хаим познакомил Константина с Нью-Йорком, со злачными его местами, биржей, знаменитой на весь мир библиотекой и многими другими достопримечательностями, которыми был насыщен город.

Константин, как и его отец в молодости, был неравнодушен к слабому полу, а поэтому если у него появлялось желание или влечение к женщине, то он его удовлетворял с помощью денег. В Америке, если у человека имелись в наличии деньги, то он мог с их помощью удовлетворить свои желания, в том числе купить для удовлетворения своего желания и прихоти женщину в любое время. Все зависело от толщины кошелька с деньгами.

Вот так коротал время Константин в Нью-Йорке в свободное от работы время.

Глава 3

В фирме Корвина Фостера секретарем работала средних лет женщина, миссис Стюарт, которая неожиданно заболела. Какое у нее было конкретное заболевание, никто из служащих не знал, известно было только то, что ее болезнь продлится не один месяц.

Болезнь миссис Стюарт, ее отсутствие нарушили слаженность работы всех звеньев фирмы мистера Фостера.

К счастью, эта проблема была решена самой миссис Стюарт, которая на время своей болезни предложила в качестве замены свою дочь Региту. Мистер Фостер с ее предложением согласился, о чем впоследствии не пожалел, так как Регита оказалась смышленой и расторопной девушкой, быстро усвоившей и овладевшей теми функциями, которые входили в ее обязанности.

Регита была спортивного вида девушкой с длинными, чуть прикрытыми короткой юбкой, притягивающими к себе как магнит ногами. Независимо от вида одежды ее плоский живот постоянно был перехвачен в талии миниатюрным оригинальным поясом, который менялся в зависимости от цвета одежды. Он не только подчеркивал миниатюрность талии, но контрастно высвечивал ее сногсшибательный развитый бюст. Девушке было уже двадцать три года, а поэтому она в совершенстве знала, как свои женские прелести ненавязчиво выставить напоказ. Ее крашеные длинные волосы, подстриженные в области лопаток ровной лентой, лежали манящим к себе белым облаком, под которым скрывалась лебединая шея и покрытая морским загаром кожа спины. Ее синие глаза прятались под черными длинными ресницами, над которыми возвышались такие же черные дуги бровей, маленький прямой нос, такие же небольшие пухлые губы скрывали от окружающих ее «острый» язычок и пьянящей белизны пленительные зубы. Вот далеко не полный перечень тех примет, которые характерны были Регите, с помощью которых она влюбила в себя всю неженатую мужскую половину своей фирмы.

Только Константин остался равнодушен к ее чарам. При общении с Регитой по работе он относился к ней официально корректно, вежливо предупредительно.

Все удивлялись, почему миссис Стюарт так долго скрывала от коллег, что у нее дома имелось такое сокровище, не находя объяснения такой ее сдержанности.

Неизвестно почему, но Регита к оказываемому ей вниманию своих кавалеров оставалась равнодушной.

Неизвестно почему, но она из всех парней предпочтение отдала Константину, оказывая ему знаки внимания, одаряя колдовской улыбкой. Все ее попытки сблизиться с ним, преодолеть черту простого знакомства по работе, стать его подругой не имели успеха. Он был непонятлив, неуклюж, недогадлив, чем вызывал со стороны Региты сначала недоумение, удивление, а потом досаду и некоторое разочарование, но только не желание отказаться от своего намерения. Константину Регита сильно понравилась, если не сказать больше, но Регита была из бедной семьи, а поэтому он не хотел ни обижать ее, ни связывать с ней свою жизнь. Пока ему удавалось владеть собой и своими чувствами.

Глава 4

Нью-Йорк насыщен разными преступными группировками. Конфликт или встречи с ними для Константина ничего хорошего не предвещали, каким бы ни был он сильным, ловким и здоровым.

Чтобы не стать жертвой непредвиденного, неприятного для себя обстоятельства, Константин по возможности постоянно отдыхал в ресторане своего друга Хаима, если не с ним, то в кругу общих друзей.

Однажды вечером, отдыхая в ресторане «Ночная фиалка», находясь в кругу танцующих, Константин неожиданно для себя увидел Региту, которая, улыбаясь ему, кивком головы позвала его к себе. Ему ничего другого не оставалось, как пойти навстречу ее желанию. После танца, проводив Региту до ее столика и обнаружив, что она за ним сидит одна, Константин из вежливости пригласил ее пересесть за свой стол, где он отдыхал со своими знакомыми. Регита охотно приняла его приглашение. Появление белокурой красавицы за их столом вызвало оживление, удивление, веселые шутки парней. Она очень быстро перезнакомилась с ними, найдя тему для общего разговора, удивив их сообщением, что работает с Константином в одной фирме…

— А он нам о тебе ничего не говорил, наверное, боялся, что мы тебя у него отобьем. Конечно, такую красивую девушку нужно стараться не показывать друзьям, так как могут увести… — сыпались за столом ей комплименты от парней.

Так как Регита была одна и без машины, то Константин, будучи рыцарем, предложил подвезти ее, что тоже с ее стороны не вызвало возражения. После ресторана Константин, уединившись с Регитой на заднем сиденье своего «ситроена», приказал своему шоферу, одновременно выполняющему роль телохранителя, чтобы он прежде всего отвез домой девушку. Регита нежно проворковала на ухо водителю свой домашний адрес. Видя, что Константин не расположен к беседе с ней, девушка, взгрустнув, спросила:

— Ты почему такой нелюдимый?

— Вроде бы я за собой такого недостатка не замечал, — смутившись возразил он.

— Если я сказала, что ты нелюдимый, то так оно фактически и есть, — сдержанно, но вместе с тем капризно заявила она.

— Ну, если ты так считаешь, то, значит, так оно и есть, — улыбнувшись беспечно, согласился он с ней.

— То-то же! Со мной лучше не спорь, — победно подняв указательный палец правой руки вверх, заявила она.

Постепенно они разговорились и развеселились. Утомившись от проведенного вечера в ресторане и дороги, Регита, положив ему свою голову на плечо, осторожно поинтересовалась:

— Скажи честно, я тебе хоть немного нравлюсь?

Вдыхая пьянящий запах ее волос, боясь вспугнуть доверившуюся ему девушку, он откровенно признался:

— Ты чудной красоты девушка и сама отлично это знаешь, а поэтому нравишься не только мне, но и всем, кто имел честь познакомиться с тобой.

— Так почему тогда ты старался не замечать моего внимания к себе и сегодня мне самой пришлось, преодолев барьер стыдливости, опять первой делать шаг навстречу нашей дружбе?

Утопив ладонь своей руки в облаке ее волос, перебирая их пряди пальцами, Константин с глубокой задумчивостью откровенно признался:

— От того, что ты мне сейчас предлагаешь, нам обоим не составит труда сделать еще один шаг до полного сближения не только душой, но и телом.

Почувствовав в его голосе нотки тревоги, Регита, решительно встряхнув гривой своих непослушных волос, неожиданно выпалила ему свое мнение по данному вопросу:

— Ну и что здесь такого?

Такого ответа от девушки он никак не ожидал, а поэтому растерялся. Растерялся не от того, что не знал, как поступить в сложившейся обстановке, а от тех неприятных последствий, которые могли бы произойти за его решительными действиями. Он с Регитой работал в одной фирме, а поэтому понимал, что если вступит с ней в интимную связь, то это со временем станет достоянием гласности всего коллектива фирмы, а результаты могут отразиться как на его репутации, так и на личной жизни. Ему теперь приходилось думать за двоих. Родители мечтали женить его на дочери миллионера. С помощью приданого невесты приумножить свой капитал.

Против такого «бизнеса» и он больно-то не возражал до сегодняшнего дня, полагая, что красивых девушек для любовных ласк всегда можно купить в неограниченном количестве, тогда как капитал под ногами не валяется. Его надо добывать кропотливым трудом.

— Мы с тобой еще ни разу даже не поцеловались, а ты мне говоришь такие откровения, — заметил он и удивленно, и восхищенно.

— Ну и что же здесь такого, — вновь огорошила она его. — Я это откровение сообщила только тебе, надеясь в знак благодарности заработать твой поцелуй.

Константину в течение всей встречи постоянно хотелось поцеловать, приласкать понравившуюся ему девушку, но указанные выше обстоятельства заставляли сдерживаться. Когда Регита подсказала ответ на его задачу, то дальше сдерживать себя он посчитал тяжким преступлением, которое впоследствии никогда бы не простил себе.

«Я же не железный, чтобы на все происходящее не реагировать», — бросаясь в омут любви, оправдывая себя, подумал он.

Обняв Региту за плечи, положив ее спиною себе на колени, он, как одержимый, отдался желанному поцелую.

Задыхаясь от него, но желая его продолжения, Регита счастливо застонала…

Теперь Константин, как загипнотизированный, лаская Региту, дарил ей массу комплиментов, которые, как водопад, утопил в едином порыве чувств.

Их автомобиль остановился около огромного небоскреба. Водитель, не поворачиваясь в сторону своих пассажиров, пробурчал:

— Приехали.

Оторвавшись друг от друга, приведя себя в приличный вид, они, как бы проснувшись, с любопытством уставились друг на друга.

— Ты меня проводишь до нашей квартиры? — с некоторым смущением спросила она его.

— С удовольствием, но мне не хотелось бы встречаться с миссис Стюарт, — заметил он.

— Мама в больнице, а папа ночует на нашей загородной вилле, — улыбнувшись, поведала она ему.

Когда Константин собирался покинуть салон своей машины, то Регита, схватив его за руку, испуганным шепотом заявила:

— Тебе нельзя сейчас меня провожать!

— Почему? — не понял причины такого ее поведения Константин.

— Вон, видишь у подъезда дома стоит белый «ягуар»? Парень, сидящий в нем, ухлестывает за мной. Он драчливый, ревнивый, хотя я ему никакого повода не давала для таких притязаний на себя. Он мне сказал, что если я не буду встречаться с ним, то и мне не позволит встречаться с другими парнями.

— Тачка у него стоящая, — еще не приняв окончательного решения по ее сообщению, пробурчал задумчиво Константин.

— Еще бы, его папа миллионер, а поэтому такую игрушку для сына купить ему ничего не стоит, — пояснила Регита, одновременно пытаясь открыть дверку машины и покинуть ее салон. — Ну, я пошла!

Тем самым она намеревалась оградить Константина от возможной опасности, решить задачу, которую еще не решил он. Удержав в машине ее за руку, Константин, недовольный ее поведением, напомнил:

— Ты не забыла, что я хотел тебя проводить? Я от своего намерения не собираюсь отказываться.

— Константин Викторович, вас проводить? — услышали они слова водителя, обращенные к своему хозяину.

— Алексей, сиди в машине и не пыркайся. Возможно, никакого конфликта не будет.

— Будет! — убежденно заверила его Регита.

— Ну, если он и намнет мне бока, так мне его воспитание будет наукой, чтобы научился отстаивать честь девушки и свою, — беспечно улыбнувшись, заявил Константин.

Он, выйдя из машины, прошел и открыл дверцу со стороны Региты, помог ей выйти. Они не отошли и десяти метров от своего «ситроена», как увидели с грохотом вывалившегося из «ягуара» здоровенного парня. Если ростом он был примерно с Константина, то по комплекции намного превосходил его. Парень был одет в спортивный костюм. Не спеша, вразвалку, он пошел навстречу идущей к дому паре.

— Будь осторожен, — прижимаясь к Константину и дрожа всем телом, на одном дыхании попросила его Регита. — Он такой подлый, нехороший, — затараторила она ему, теряя над собой контроль.

— Все понял! Помолчи! — строго попросил он ее, контролируя движения своего соперника.

Остановившись у них на пути, парень, обращаясь к Константину, спросил:

— Тебе, красавчик, разве Регита не говорила, что она занята и является моей невестой?

— Юргенд, зачем обманываешь парня? Я никогда не была твоей невестой и не буду.

Беспечно рассмеявшись, показав в улыбке свои крупные красивые зубы, Юргенд, став серьезным, заявил:

— Если не была моей невестой, то все равно будешь. А ты, парень, топай по холодку туда, откуда пришел, и в наши семейные дела больше не ввязывайся, — посоветовал он Константину, с пренебрежением в голосе обращаясь к нему.

Поведение Юргенда Константину не нравилось, особенно его тон, но, не желая драки, он решил ограничиться с ним беседой.

— Я исполнил бы, Юргенд, твою просьбу при условии, если бы она совпадала с желанием Региты, но, как видишь, такого единства мнений нет, — обнимая Региту за талию, поведал он противнику.

— Костя, не оставляй меня с ним наедине. Я его боюсь, — прижимаясь к нему, попросила Регита.

— Я так и делаю, — успокоил ее Константин.

— Он что, русский? — обращаясь к Регите, с удивлением спросил Юргенд.

— Да, русский! Он — мой гость, и прошу тебя, не обижай его, — с мольбой в голосе попросила Юргенда Регита.

— Твой гость слишком наглый, и не проучить его я не могу, вон как наложил на тебя свою лапу. Я ему сейчас быстро ее отобью…

Юргенд вызывающе ударил Константина кулаком в плечо, тем самым предлагая ему подраться.

— …Честно говоря, мне еще не приходилось русскому набивать морду, — с нескрываемой заинтересованностью скорейшего осуществления своего желания поведал он.

Отстранив от себя Региту, преодолевая ее сопротивление, Константин сердито бросил Юргенду:

— Кончай рисоваться перед девушкой и мотай отсюда, а то я так отмассирую твою харю, что ее лоскуты прилипнут к твоей заднице.

Такого оскорбления Юргенд вытерпеть не мог.

— А ты к тому же еще, оказывается, хам, — попытался нанести удар кулаком в лицо Константину.

Легко уйдя от удара Юргенда, Константин, улыбнувшись, заметил:

— А ты, петух голландский, оказывается, мастак драться только с курочками.

Уйдя от другого, более коварного удара, Константин строго предупредил своего противника:

— Если ты еще раз попытаешься меня ударить, то я буду вынужден тебя побить.

— Это еще посмотрим, кто кого побьет, — вновь с азартом напал на него Юргенд.

Константин видел, что противник для него не представляет опасности, а поэтому, оттолкнув Юргенда ногой от себя, обращаясь к Регите, сказал:

— Скажи этому хулигану, чтобы он уходил, а то я действительно вынужден буду побить.

— И правильно сделаешь, — «успокоила» его Регита, — если бы ты знал, скольких парней он беспричинно избил!

Безусловно, Константин не стал спрашивать у Региты об их количестве, так как для этого было неподходящее время и надо было отражать удары Юргенда. Видя, что без драки с противником не разойтись, Константин, которому, честно говоря, и не хотелось отпускать забияку домой небитым, встав в боевую стойку кокутсу-дачи, дождавшись очередного нападения, нанес противнику сокрушающий удар левой ногой в голову, от которого тот упал спиной на асфальт. Подскочив к нему, Константин как бы автоматически ударил кулаком его в грудь, а потом, обращаясь к поверженному противнику, сказал:

— Давай не будем драться, я согласен на ничью.

Он даже протянул Юргенду руку, чтобы тот с его помощью мог подняться на ноги, но тот, отбросив его руку в сторону, поднялся самостоятельно. Кровавая маска на лице делала его безобразным.

— Вот этого я тебе, русская свинья, никогда не прощу, — прошипел Юргенд, сплевывая кровь.

Резко присев и отставив ногу в сторону, Константин сделал оборот в триста шестьдесят градусов, подсек ногу Юргенда, и тот вновь завалился на асфальт.

Наклонившись над поверженным противником, Константин яростно заявил:

— Если ты, мразь, еще хотя бы раз оскорбительно заикнешься о моей нации, то, я клянусь, тебе о девушках больше не придется думать.

В его голосе было столько угрозы и решительности, что Юргенд не посмел вступить с ним в дальнейший спор, поняв, что имеет дело со спортсменом, и довольно скорым на расправу. Поднявшись, Юргенд, размазывая рукой кровь по лицу, молча побрел к своей машине.

Регита происходящее смотрела, как спектакль, который ее захватил, обхватив пухлыми ладонями свое лицо.

Она вышла из оцепенения лишь тогда, когда подошедший к ней Костя напомнил, что им надо идти домой.

На лифте они поднялись на третий этаж небоскреба и зашли в квартиру девушки. Квартира показалась Константину огромной, и когда он спросил у Региты, сколько в ней комнат, та беспечно ответила:

— Шесть комнат.

— И сколько человек у вас в ней живет?

— Родители и я.

— А не тесно ли вам в таком количестве в ней жить? — с юмором спросил он ее.

Однако Регита не поняла его шутки и вполне серьезно ответила:

— Нас она вполне устраивает.

Пока Константин мыл руки в ванной комнате, Регита переоделась в простой ситцевый халат, который облегал ее фигуру, фиксируя на ней все рельефные «достопримечательности». Она быстро и умело приготовила два коктейля в высоких фужерах, один из которых осторожно вручила Косте, когда он вышел из ванной комнаты, не спрашивая его согласия, а ставя перед фактом. Коктейль оказался не только холодным, но и с приличной дозой градусов спирта.

Если бы сейчас Регита преподнесла ему вместо коктейля фужер с ядом, о чем он знал бы, то и тогда он безропотно выпил бы его, так она ему понравилась и так влекло его к ней, но он не тронул бы ее и не стал домогаться близости с ней, если бы не чувствовал, что его желание, которым он уже не мог управлять, совпадает с желанием Региты.

Искупавшись в любовной ласке, испытывая неповторимое ощущение от нее, лежа в постели с Регитой, Константин влюбленно посмотрел в лицо притихшей своей любви. В колодцах ее волшебных, ласковых глаз он увидел боль и слезы.

— Я тебе сделал больно? — проникновенно прошептал он, поцелуями осушая «родники».

Медленный, утвердительный кивок ее головы был ответом на его вопрос.

— Ты меня прости. По твоему поведению я подумал, что ты до меня со многими мужчинами познала любовь, а оказалось, что я первый у тебя. Как я мог так глупо о тебе подумать?

— Потому что вы, мужчины, все слишком глупы и самонадеянны, — убежденно заявила она.

Понимая свою оплошность, он спорить с Регитой по поводу ее такого категорического вывода не стал, а молча поцелуем закрыл ее губы и стал пить из нее отдаваемую ему без остатка нежность, любовь, теплоту, получать ту энергию, которая необходима для любовных ласк и продолжения жизни на Земле.

Глава 5

Юргенд, достав из багажника автомобиля пластмассовую пятилитровую канистру с водой, стал с помощью ее приводить себя в божеский вид, затем, положив канистру на место, он, забравшись в свой «ягуар», задумался: «Я перед Регитой опозорился в пух и прах. Мне теперь неудобно будет появляться ей на глаза, и виной всему этот русский бандит».

От этих мыслей его бросало то в жар, то в холод. Что греха таить, он понял, что русский парень оказался крепким для него орешком и не по зубам. Желание немедленного реванша за происшедшее унижение стало для него неотвязчивой идеей. Получив взбучку от своего конкурента, Юргенд понимал, что одному ему с ним не справиться. Через спутниковую связь по телефону он начал связываться со своими друзьями, сообщая вкратце о своем конфузе и обращаясь к ним за физической поддержкой.

Его друзья отнеслись к просьбе с пониманием и в количестве девяти человек приехали к нему на двух автомобилях помогать «восстанавливать справедливость». Как Юргенд ни был зол на русского, все же он не посчитал возможным всей компанией ломиться в квартиру Региты и там учинить избиение русского, понимая, что учиненный в квартире погром окончательно оттолкнет от него Региту, которую он продолжал по-прежнему любить.

Затянувшееся ожидание появления жертвы на улице толкнуло его друзей на коллективную пьянку. Парни все были из обеспеченных семей, расходуя деньги на разные увеселения, они не думали, где завтра будут их брать на аналогичные мероприятия. Предложение Юргенда принять участие в избиении русского парня вносило какоето разнообразие в проведении свободного времени. От него веяло какой-то новизной. Весело гогоча, они пили пиво и вино. Находящийся в своей машине шофер и телохранитель Константина Алексей без особого труда понял, для чего Юргенд собрал свое «войско», и предполагал финал такого мероприятия. Вдвоем со своим господином они, возможно, и справились бы с этими оболтусами, но не исключено, что некоторые из них могли быть вооружены, а поэтому конфликт мог быть для них трагичным, а рисковать жизнью своего господина он не имел права. Алексей сходил к ближайшему телефону-автомату и позвонил в ресторан к Хаиму, сообщив ему о сложившейся ситуации, спросил у него, какие меры он должен теперь предпринять.

— Ты правильно сделал, что позвонил мне. Сиди в своей машине и никуда не рыпайся. Чему будешь очевидцем, не ввязывайся. Твоя хата с краю. Ты ничего не знаешь, — на этом Хаим неожиданно прервал с ним разговор, положив трубку.

Сидя в своей машине, Алексей ломал голову над теми вопросами, на которые не получил ответа у Хаима.

Неожиданно для себя Алексей увидел внезапно появившийся грузовой «форд», который остановился метрах в восьми от компании Юргенда. Из «форда» выскочило четверо мужчин в масках, с автоматами в руках. Они пустили очереди из своих автоматов над головами «воинов» Юргенда, кучей уложили их на асфальт дороги, после чего, расстреляв их автомобили, дождавшись, когда они начнут гореть, налетчики как внезапно появились, так внезапно покинули на своем «форде» место своего преступления.

Теперь Алексею стало понятно то, что не пожелал нужным раньше времени говорить Хаим. Он увидел две пожарные и две полицейские машины, прибывшие к месту пожара минут через десять после того, что случилось здесь.

Бегавшим в отдалении от своих горящих машин ребятам Алексей не завидовал. Злорадная, довольная улыбка иногда появлялась у него на лице.

Глава 6

Раздавшиеся на улице выстрелы, а затем взрывы не могли оставить Константина равнодушным к происходящему, так как там находился его автомобиль с шофером.

Поднявшись с постели, подойдя к окну и посмотрев в него, Константин увидел на улице остовы трех горящих автомобилей. Потом к нему в качестве зрителя присоединилась Регита. В удивлении, отдавшись в область разных предположений причины случившегося, они услышали в коридоре долгий электрический звонок. Поняв, что звонок не случаен, и связав его с происходящим на улице, они оделись и лишь потом открыли входную дверь.

В открывшуюся дверь зашел огромного роста полицейский в звании сержанта и сконфуженный Юргенд.

Сержант в беседе с Константином и Регитой не заострял своего внимания на ранее происшедшей драке Константина с Юргендом, возможно, последний ему о нем и не говорил. Он интересовался у Константина и Региты, знают ли они, кто вызвал по телефону налетчиков для учинения расправы над компанией Юргенда.

Его бестактный вопрос, недоуменные взгляды молодой пары, потребовавшей объяснения, почему данный вопрос задается им, а не кому другому в доме, дали основания полицейскому поверить их заверению, что к происшедшему на улице они не причастны.

Красота «русалки» с пышными, распущенными волосам, продолжавшими и сейчас излучать постельное тепло, убедила полицейского, что влюбленной паре никакого дела не было до всего того, что происходило за пределами их маленького мира.

Присутствовавший при данной беседе Юргенд, обращаясь к полицейскому, предложил:

— Сержант, если не они вызвали сюда бандитов, то такую медвежью услугу мог сделать шофер русского господина.

— А где он? — обрадованно оживившись, спросил Юргенда сержант.

— Я его видел сидящим в машине, — ответил ему тот.

— Он должен быть там, где я его оставил с машиной, — заметил Константин.

— Я должен его немедленно допросить, — собираясь покинуть квартиру, заспешил полицейский.

— Только в присутствии переводчика и моего адвоката, так как шофер не знает английского языка, а владеет только родным русским, — жестко поставил свое условие полицейскому Константин.

Здесь, если честно признаться, Константин солгал. Алексей свободно мог изъясняться по-английски, чему подтверждением был его телефонный разговор с Хаимом, но у него была договоренность с Константином, что если у них в Штатах произойдут какие-то недоразумения, то Алексей должен заявить, что иностранным языком не владеет, и перейти на пользование только родным языком. Сейчас был именно такой момент, когда Алексею нужна была страховка Константина. Еще не встречаясь со своим водителем, Константин уже догадывался, что нападение банды на дружков Юргенда произошло не без пособничества Алексея. Почему водитель его поступил именно так, Константин разберется позже, а сейчас надо было принимать меры к выгораживанию Алексея от подозрения в соучастии в тяжком преступлении.

— Мы же с вами беседовали без адвоката и, как видите, нашли общий язык, — заметил ему полицейский.

— Я с вами вполне согласен, но на такую беседу было наше желание и согласие, — заявил ему Константин.

— Вызов вашего адвоката, а особенно поиски переводчика займут у меня много времени. Мне надо более оперативно заниматься розыском преступников, а тут вдруг возникли такие препоны, — сокрушенно пробурчал сержант, теряя вдохновение, понимая, что требования его собеседников вполне законны. — А вы не сможете выполнить роль переводчика? — обращаясь к Константину и вновь вдохновляясь, спросил его сержант.

— Могу, в этом случае я не буду настаивать на вызове адвоката, так как надеюсь, что других нарушений закона вами при мне не будет допущено.

Константин понимал, что при нем фараон в отношении Алексея не посмеет допустить никакого произвола, так как он тогда может призвать его за это к ответу.

Пообещав сержанту через пару минут выйти из дома, Константин, оставшись в квартире вдвоем с Регитой, сказал:

— После того, как полицейские разберутся с моим шофером, я вернусь к тебе для серьезного разговора, чтобы между нами не оставалось никаких недомолвок. — Поцеловав Региту в ищущие его ласку губы, он покинул ее.

В присутствии Константина полицейский допросил Алексея, который сообщил ему, что после того, как его господин с девушкой ушли в дом, он уснул в машине, никуда из нее не выходил, проснулся тогда, когда услышал автоматные выстрелы четырех бандитов в масках, то есть он подтвердил то, что сержант знал и без него со слов Юргенда и его дружков.

Попытка сержанта усомниться в показаниях водителя не нашла понимания со стороны Константина, который напомнил сержанту:

— Вы не упускайте из виду, что по моему автомобилю тоже стреляли бандиты, прострелили задний левый скат, то есть я понес материальный ущерб, а водитель моральный.

— Как я понял, вы не желаете отдавать мне своего шофера, которого мы более подробно допросили бы в полицейском участке, гарантируя вам возврат в целости и сохранности.

— Без него у меня сразу возникает масса неудобств, — задумчиво произнес Константин.

— Вы понимаете, я не верю его болтовне, — поделился с ним своим мнением сержант.

— Если надо его еще раз допросить с пристрастием, то я не возражаю, но тогда буду вынужден настаивать на соблюдении вами по отношению к моему шоферу всех необходимых процессуальных формальностей.

— Чего вы за него так печетесь? — не скрывая раздражения, сказал Константину сержант.

— Это мой гражданскй долг, не говоря о том, что он мой соотечественник, к тому же родственник, хотя и дальний.

Полицейский был вынужден отказаться от своего коварного намерения. Он понимал, что для задержания в подозрении совершения тяжкого преступления у него в отношении водителя нет никаких оснований, не считая догадок, а идти на умышленное нарушение закона, не имея никакой корысти, конфликтовать с молодым, но зубатым миллионером тоже не входило в его планы. Дети миллионеров бесятся, выясняют друг с другом отношения, а он из-за их дурости не намерен рисковать своим служебным положением.

Пока Алексей заменял в машине пробитое колесо, ставя на его место запасное, Константин сходил к Регите, побеседовал с ней, получил ответы на ряд своих вопросов, ответил на ее вопросы, после чего с ясными целями поехал домой.

Дома, где в это время гостила его мать, Константин, ничего не скрывая, подробно рассказал Альбине, какое у него сегодня было приключение, не упустив поведать ей, что Регита ему нравится, и если родители не будут возражать против его выбора, то он готов на ней жениться.

Ничего так не взволновало Альбину, как известие, что сын хочет жениться на какой-то секретарше, пускай и красивой, но нищей бесприданнице, которая, безусловно, не могла быть парой ее сыну. Сидя в ночной рубашке в спальне сына, Альбина поучала его:

— Костик, сынок, какой ты еще бестолковый! Переспал со смазливой девкой, и она затмила тебе собой весь белый свет. Зачем нам бесприданница? Ты посмотри на себя в зеркало. За тебя выйти замуж примет за честь любая королева, а ты, как слепой котенок, не хочешь смотреть дальше своего носа. Разве у миллионеров нет красивых, смазливых дочек?

— Ты не права, мама, мне уже скоро стукнет двадцать пять лет, я — не котенок, который ничего не видит кругом. Я просто бросился в омут чар Региты, я к ней присматривался все то время, сколько я ее знаю. Она именно та девушка, которую я хочу взять себе в жены.

— Не забивай дурным голову и выбрось ее из головы и сердца. Мы тебя направили сюда на практику, а не для того, чтобы ты вешался на первую попавшуюся нищую девку.

— Не такая уж она нищая, — сердито возразил ей Константин.

— Пускай у нее будет приданое в несколько сот долларов. Для меня это все равно, что ничего.

— Мама, неужели ты не можешь понять, что, кроме денег, есть еще любовь?

— Есть любовь, сынок, но только при одном условии: чем больше у тебя будет денег, тем большее количество девушек будут тебя любить.

— Когда ты выходила замуж за отца, то так не рассуждала, — исчерпав все свои доводы, напомнил он ей.

Подойдя к Константину, уже лежащему в постели, Альбина, погладив его по голове, пояснила:

— Дурачок, нашел кого равнять с кем. Он был не только красивым и сильным, но уже тогда своими руками делал деньги, как никто другой.

— Так, выходит, если бы он не умел делать деньги, то ты за него не вышла бы замуж? — задал он коварный вопрос.

— Мы с ним прожили жизнь и теперь гадать на кофейной гуще о совершившемся уже бесполезно, — уклончиво ответила она на вопрос сына.

— Мама, я не намерен порывать своих отношений с Регитой. Мы будем дружить с ней, а потом поженимся.

— Дружи хоть с сотней подобных девушек, но я против твоей женитьбы на ней.

Покинув спальню сына, Альбина в задумчивости пошла на кухню, где, достав из холодильника прохладительный напиток, плеснула себе в стакан. Маленькими глотками выпив его, поставив стакан на стол, она задумалась: «Дети становятся взрослыми, рвутся к самостоятельности, но сами ничего не знают о жизни. Вон Константин до чего дошел, встал в позу, спорит с матерью, а ведь совершенно не прав и, главное, не слушается меня. Виктор как знал, что меня здесь ждет такая дикая новость, уговорив прилететь сюда проведать Константина. Теперь я одна плохая перед сынком, а Виктор хороший и, как всегда, в стороне. Я еще не совсем дурочка, чтобы оставить его вне игры, позвоню сейчас домой, пускай сам приезжает сюда и разбирается со своим любимчиком, посмотрит на своего хваленого сыночка и убедится, насколько он оказался бестолковым оболтусом».

Альбина не сомневалась в единстве своего мнения с мнением мужа по данному щекотливому вопросу, надеясь вдвоем с ним повлиять на решение сына.

Глава 7

Ночной разговор по телефону с Альбиной обеспокоил Лесника прежде всего нависшей опасностью повторного нападения на Константина, но уже не одного хулигана, а нанятой толстосумами организованной преступной группы. Над вторым беспокоящим жену вопросом он сильно не задумывался, так как он был неактуальным и решение его можно было отложить на потом.

После коротких сборов он немедленно вылетел в США. В Нью-Йорке он сразу же связался с Клодом Уильямсом, договорился с ним о встрече, а встретившись с ним, поведал ему свою озабоченность. Уильямс согласился с ним, что проблема действительно существует, но одновременно заверил Лесника, что конфликт его сына с сынками миллионеров он уладит с ущемлением принципов и самолюбия последних, чтобы по-пустому не бузили, а если виноваты, то не мутили воду.

Расставшись с Лесником, Клод Уильямс, давая ему свою визитку, сказал:

— Я бы хотел лично познакомиться с твоим сыном…

На вопросительный взгляд Лесника он, успокаивая его, пояснил:

— …Хочу посмотреть на него, поговорить, достойную ли ты смену готовишь на свое место.

— Учти, в ваших играх он играть не будет, — строго предупредил его Лесник.

— Не беспокойся, папаша, у меня на твоего сына никаких планов нет.

— Ну если так, то я не против. Когда мне его подослать к тебе?

— Завтра так часикам к пятнадцати, — посмотрев на календарь с записями, предложил Уильямс.

На другой день Константин, возвратившись домой со встречи с Клодом Уильямсом, сообщил обеспокоенному отцу, что Клод — толковый старик, очень хорошо встретил его, интересовался его автобиографией.

— И все? — с сомнением спросил Лесник.

— Критиковал меня, что я по такому простому вопросу побеспокоил тебя, ты вынужден был для его решения лететь сюда.

— А ты ему что сказал?

— Я ему сказал, что у меня никаких проблем не было, что ты приехал по просьбе мамы. Тогда он мне стал выговаривать, что я не прав и надо быть таким дальновидным, как мой отец.

— Ну это, конечно, он правильно сказал, — довольный состоявшейся беседой, улыбнувшись, подтвердил Лесник слова своего друга. — Ты его, сынок, по пустякам не беспокой. Он птица очень высокого полета, но помни, что если для тебя возникнет очень опасный шухер, то тебе есть где укрыться, хотя вряд ли тебе придется когда-либо пользоваться его покровительством.

По просьбе родителей Константин провел один вечер отдыха с Регитой в ресторане «Ночная фиалка», что для его невесты не было неожиданностью, так как она уже знала о привычке своего жениха. Отдыхая в ресторане, Лесник с Альбиной негласно смогли хорошо рассмотреть объект влечения своего сына.

Убедившись, что муж достаточно нагляделся на Региту, Альбина строго спросила его:

— Ну, что о ней скажешь?

— Красивая бестия, — восхищенно поведал он ей.

— Да, но только за пазухой у нее ничего нет, — напомнила она ему сердито, недовольная, что муж близорук и не разделяет ее опасения.

— Если у нее в голове не мякина, а цепкий ум, то это уже будет неплохим приданым.

— Размечтался! — небрежно бросила она. — При ее красоте, если бы был еще в голове ум, то она давно бы уже выскочила замуж и не вешалась бы на нашего вахлака.

— Ты, мать, на нее сильно-то не пыли, вдруг она станет твоей невесткой, а ты все эти стрелы уже выпустишь в нее, хреновые тогда между вами сложатся отношения, — предостерег он ее.

— Так ты против его выбора не возражаешь? — насторожилась она.

— Я своего решения еще не говорил в отношении ее. Мне хочется с ней поговорить и сделать вывод о соответствии ее внешнего вида умственным способностям.

— Что толку от твоей проверки, если позволяешь сыну встречаться с ней, давая возможность красотке обрабатывать его в свою пользу? — капризно пробурчала Альбина своему мужу.

Они посидели некоторое время за столом молча. Посмотрев на Альбину, вид которой был сердитый, как у клушки, Лесник улыбнулся.

— Чего смеешься? — удивленно спросила она.

— Я вдруг подумал: уж не ревнуешь ли ты своего сына к этой девушке?

— А почему бы и нет? Я его вынянчила, вырастила, а тут пришла какая-то, да еще с голой з… и собирается увести его от нас, — призналась она.

— Теперь мне понятно, откуда у тебя появилось предубеждение к Регите. Между прочим, под нее подкладывал клинья сын миллионера с целью жениться на ней, а она дала ему отворот поворот, предпочла ему нашего сына…

— Что же здесь непонятного, если наш сын красивее всех, — впервые улыбнувшись, пояснила она ему.

— Здесь с тобой я уж спорить не буду, — тоже улыбаясь, согласился с ней Лесник.

Для каждого родителя его ребенок самый лучший и красивый, а поэтому и в данном случае такое мнение в отношении их сына было не исключением.

— Чего ты не возникала и не ревновала Антона к Наташе, когда он женился на ней?

— Кумовья — люди нашего круга, против их дочки, которую я знаю с пеленок, у меня никаких претензий не могло быть.

— И ты ее даже не ревнуешь к Антону? — хитро улыбнувшись, спросил он ее.

— Честно сказать, тоже ревную, но не так, как эту прилипчивую американку к нашему Костику. — Помолчав, она неожиданно спросила: — Ты мне зубы не заговаривай, а лучше скажи: где и как ты намерен поговорить с подругой сына? Не думаешь ли ты, что Константин согласится привести ее к тебе на смотрины домой?

— С его противным характером да стеснительностью на такой шаг рассчитывать не приходится, высказал он свое соображение. — Но можешь быть спокойна, мой разговор с Регитой в любом случае состоится завтра, — заверил он ее.

— А как ты это сделаешь? — заинтересованно спросила она.

— Не забивай дурным свою голову, тем более чужими заботами, — уклончиво ответил он ей.

Глава 8

Предварительно созвонившись с мистером Корвином Фостером, договорившись с ним о встрече, Лесник на следующее утро встретился с ним на стоянке транспортных средств, находящейся рядом с офисом фирмы Фостера. Оживленно разговаривая между собой, испытывая взаимную симпатию, они поднялись в здание фирмы. Лесник прошел мимо Региты, сидевшей в прихожей кабинета своего шефа, ответил на ее приветствие и, пропускаемый Фостером, зашел в его кабинет. Там Лесник поведал своему другу о романе старшего сына Константина с Регитой.

По-видимому, Фостер уже знал об этом и без его сообщения, так как новость его воспринял вполне спокойно.

Выслушав Лесника, с безразличием в голосе поинтересовался:

— И что ты намерен предпринять в связи с изложенным фактом?

— Пока ничего, но мне хочется побеседовать с твоим секретарем, чтобы иметь о ней свое мнение и уяснить, верно или нет сделал мой сын, выбирая Региту себе в жены. Не придется ли ему и нам сожалеть о принятом решении.

— Разве можно за одну встречу с человеком сделать о нем правильный вывод? — скептически заметил Фостер.

— Тебе легко умничать, — задумчиво произнес Лесник. — Если у тебя есть более путевая идея, я от нее не откажусь, — предложил ему Лесник.

— Я в таких делах не подсказчик, — отмежевался от его забот Фостер.

Нисколько не обидевшись на него за такое отношение к своей проблеме, Лесник по-стариковски ворчливо пробурчал:

— Если не знаешь, как поступить, то помоги мне осуществить мою идею.

— Куда я от тебя денусь, конечно помогу, — озабоченно заверил его Фостер. — Вразуми, что делать?

— Мне нужно, чтобы ты пригласил к себе в кабинет Региту. Пока я буду с ней беседовать, побудь вместо нее в приемной и проследи, чтобы никто не помешал нашему разговору.

Выслушав его просьбу, Фостер, улыбнувшись, пошутил:

— До чего я дожил: хозяина кабинета просят закрыть дверь в его кабинет с другой стороны и всего лишь ради того, чтобы мой друг побеседовал с какой-то секретаршей.

Оставшись один в кабинете, Лесник с забытым, но пробуждающимся чувством волнения подумал: «Черт возьми, а сердце-то екает». Он увидел, как в медленно приоткрывшуюся дверь кабинета, как бы боясь, что та может сейчас упасть и придавить посетительницу, протиснулась смущенная Регита. Ее лицо было бледным, старый рецидивист прочитал на нем испуг, чего видеть он не желал. Поднявшись с кресла, он поспешил к девушке, тоже со смущенной улыбкой и растерянностью, но жизненный опыт помог ему артистично выйти из такого сложного положения. Подойдя к Регите, он, осторожно полуобняв ее за плечи, сопровождая к креслу, на которое был намерен посадить ее с отцовской доброжелательностью, проворковал с неожиданной для себя дипломатической способностью:

— Дорогая мисс Регита, я папа Константина. Вы уж извините меня за такой неожиданный прием, но желание познакомиться с вами побудило меня на организацию такой встречи.

Смущенная девушка что-то пролепетала невразумительное ему в ответ. Он не разобрал, что она сказала, но понял, что Регита на него за устроенный спектакль не в обиде. Присев на край кресла, Регита быстро окинула взглядом Лесника, стесняясь задерживать на нем глаза. Однако одного взгляда ей хватило, чтобы отметить большую схожесть черт ее любимого с отцом.

Лесник, видя, что девушка стесняется на него смотреть, наоборот, удовлетворил свое любопытство, внимательно рассмотрев ее.

После непродолжительной заминки Лесник спросил ее:

— Вы не будете возражать, если я в беседе буду называть вас просто Регитой?

— Как вам будет угодно, мистер Гончаров-Шмаков, — ответила она.

— Называй меня просто Виктор Степанович, — предложил он ей в ответ.

Девушка понятливо кивнула головой.

— Регита, я бы хотел, чтобы наш разговор не вышел из стен этого кабинета.

— Я согласна с вашим предложением, Виктор Степанович, — ответила она, напрягаясь, боясь услышать для себя что-то трагическое или в крайнем случае неприятное.

— Я оказался здесь по своей инициативе. Если наша встреча тебе не понравится, то в ней никого не вини, а только меня.

— Я с вами тоже желала познакомиться, но мое желание было выше всех моих возможностей, — призналась она ему, потупившись.

— Мне очень приятно, что наши желания совпали, — довольный складывающейся беседой, заверил ее Лесник. — Наблюдая поведение сына в последнее время, я понял, что с ним творится что-то… Предусмотрительно наведя соответствующие справки, я вышел на вас и понял причину его такого поведения. Я понял, что он или любит вас, или сильно увлечен. Вам обоим лучше меня известно, что вас соединяет. Как отцу, мне не безразлично знать, кто подруга его сердца и как она относится к нему. Я тебя, Регита, прошу, будь со мной откровенна и скажи мне о своем отношении к Косте.

— А что я должна сказать? — вся покраснев, еще больше смутившись нахрапистостью Лесника, спросила она. — Вы понимаете, какой сложный вопрос вами мне задан? При всем уважении к вам я на него односложно ответить не могу и не желаю. Скажу лишь, что я первая нашла Костю и лишь после этого он увидел и разглядел меня.

Слушая Региту, Лесник, расслабившись, не заметил, как перестал контролировать мимику своего лица, оно стало мягким, добрым и улыбчивым.

— Вот уж я не думал, что у моего сына совсем плохо со зрением, — пошутил он.

— Мне кажется, сейчас он уже прозрел, — тоже улыбнувшись, доверительно пошутила Регита, не зная, что еще говорить дальше.

Задумавшись, Лесник испытующе и вместе с тем изучающе посмотрел на Региту, произнес:

— Если я не ошибаюсь, у вас с моим сыном дело идет к свадьбе?

— Кажется, — выдохнула из себя с замиранием сердца девушка. — Но не все зависит от меня и даже Кости.

— А от кого?

— Еще от вас и моих родителей.

«Ну уж твои родители за моего сына схватятся руками и ногами», — самонадеянно подумал Лесник, но вслух сказал другое:

— Регита, если ты выйдешь замуж за Константина, то тебе придется покинуть Америку и жить в нашей стране.

— Я согласна!

— Придется изучить наш русский язык. Ведь моя семья дома говорит только на своем языке.

— Мне нравится ваш язык, и я уже приступила к его изучению, — поведала она ему.

«Эту девушку не запугаешь никакими трудностями. Она согласна их преодолеть. Конечно, стать женой миллионера для нее сейчас неплохая цель», — уже не зная, какие еще задавать Регите вопросы, подумал Лесник.

Перед расставанием с Регитой Лесник задумался. Убедившись, что он обговорил с девушкой все мучавшие и интересовавшие его вопросы, он сказал:

— Мне кажется, в нашей беседе я ни одним словом не обидел вас.

— Что вы, Виктор Степанович, конечно нет, — согласилась с ним Регита, довольная, что затянувшаяся «пытка» скоро закончится.

Осторожно обхватив своей огромной кистью ее пухлую, маленькую ладошку, Лесник, прощаясь с Регитой, счел нужным вновь напомнить ей:

— Я надеюсь на конфиденциальность беседы. Давай не будем в нее никого посвящать.

— Давайте! — согласилась с ним Регита.

Приехав к себе домой, Лесник с удовлетворением отметил, что Альбины вместе с машиной и водителем Алексеем нет дома. Плотно погрузившись в мягкое кресло, он, закурив сигарету, задумался: «Сейчас Константин любит Региту. Если она первая нашла его, тогда получается, что она первая полюбила его, применив женские хитрости, раскрыла ему глаза на себя. Как он еще несколько месяцев боролся с ее чарами? Конечно, капитал секретаря не очень обогатит нашу семью, но зато по всем другим позициям ей нужно отдать должное: и красива, и умна.

Стот ли нам с Альбиной вмешиваться в их отношения, стоит ли разбивать, а может быть, не становиться на пути их любви, если она у них есть в действительности?»

Он вспомнил, как сильно страдал, когда убили его «зайчика», как был окрылен ее любовью, как был счастлив с ней и как сейчас, несмотря на видимое благополучие, он все равно не испытывет полного счастья. Нужно ли давнишнюю любовную трагедию повторять на судьбе своего старшего сына?

В пепельнице на столе рядом с креслом скопилась солидная куча «чинариков», а он продолжал развивать свою мысль: «Понимает ли сын, какой мы упускаем шанс обогатиться за счет приданого невесты, и стоит ли ради Региты отказываться от него? А, в сущности, чего я из отношений молодых устроил такую панику? Разве я такой бедный, чтобы из-за отсутствия у невесты приличного приданого бросаться в панику? Зато какая она у меня умница, а внуки какие красивые от нее будут», — размечтался он, пустив свои мысли по другому руслу.

Тут он вспомнил о жене, которая была против женитьбы сына на бесприданнице. Лесник понимал, что с Альбиной будет долгий и трудный разговор. Переубедить жадную до денег жену изменить свое решение не соглашаться на свадьбу сына с Регитой будет стоить ему немало нервов. Он решил строго поговорить с Альбиной, заставить смириться с принятым им решением и потребовать, чтобы она внешне не выражала Регите своего недовольства «плохим» выбором сына, так как она, в свою очередь, рискует потерять дружеское отношение к себе со стороны невестки, которая впоследствии постарается изолировать своих детей от противной бабушки. Впоследствии, после спора, долгой беседы, Альбина согласилась со всеми его доводами, учла его предупреждение, и Регита в лице свекрови так и не увидела своего противника.

Глава 9

Сватать Региту домой к ее родителям Гончаровы-Шмаковы поехали со всем своим многочисленным семейством, сватами на трех легковых автомобилях.

Альбина, смирившись с тем, что заменить бедную невестку на богатую ей так и не удалось, ехала к сватам в приподнятом настроении. Заметив это, Лесник, довольный, что жена сдалась его требованиям и сейчас уже является его и сына союзником, обняв ее за плечи и поцеловав в щеку, пошутил:

— Кажется, теперь и ты стала нашим союзником?

— А ну вас! Как будто мне больше всех всегда надо. Не получилось по-моему, и не надо. Я не больно-то и хотела, — весело парировала она, довольная вниманием мужа к своей персоне.

В квартире Региты среди встречающих гостей Лесник неожиданно для себя увидел своих друзей, супружескую пару Фостеров.

После официальной торжественной части сватовства, когда и встречающие, и гости сидели за праздничным столом и разговор стал более свободным, Лесник узнал от Фостера, что он является дядей Региты, так как его жена Баджен Фостер и мама Региты миссис Элизабет Эриксон являются родными сестрами.

Возникшее недоразумение с фамилиями вскоре выяснилось. Регита, увидев в фирме дяди нового служащего в лице Константина, заинтересовавшись им и посвятив в свои планы родственников, выдав себя за дочь миссис Стюарт, которая, к слову сказать, не была больна, а находилась в оплачиваемом бессрочном отпуске на время работы на ее месте Региты, стала секретарем фирмы своего дяди. Ей не хотелось знакомиться с Константином богатой невестой, так как в этом случае на ее искренние чувства она могла получить взаимность благодаря своему богатству, а не будучи уверенной в искренности его чувств. Выдав себя за дочь миссис Стюарт, Регита решила себя подстраховать, сделав Константину своеобразный экзамен на верность. Семейства Эриксон и Фостер пошли навстречу прихоти своего избалованного вниманием «дитя», а поэтому до сего дня не разглашали семейной тайны.

От новых своих сватов Гончаровы-Шмаковы узнали, что в фирме Фостера семейству Эриксон принадлежит двадцать процентов всех акций. К месту будет сказано, гости также узнали, что Регита закончила колледж закрытого типа, в котором получила великолепное экономическое образование.

Как бы ни был интересен разговор между сватами на данную тему, но интерес к молодым был доминирующий. Родители любовалсь своими детьми, критически, но вместе с тем доброжелательно изучали будущую супружескую пару своего ребенка.

Константин был одет в костюм-тройку темно-серого цвета. На Регите было элегантное вечернее платье. Ее непокорные длинные волосы пенной белизны были украшены спиралью, обмотанной длинной ниткой с жемчугом; бриллиантовые сережки, блестевшие под лучами света, как путеводные звезды в Галактике, покоились в мочках ее маленьких, но чутких ушей; грудь в глубоком вырезе платья, высоко поднимаясь и опускаясь, выдавала степень ее волнения.

Понимая, что они с женихом сейчас являются главным объектом всеобщего внимания, Регита, не контролируя своих действий, часто беспокоила пальцами правой руки находящийся у нее на безымянном пальце левой руки перстень с бриллиантом, как бы подготавливая рядом с ним место для обручального кольца.

Молодые за столом практически ни с кем не разговаривали, говорили лишь тогда, когда к ним кто-то непосредственно обращался с вопросом.

«Пожирая» друг друга влюбленными глазами и ими же разговаривая, они как бы отсутствовали в зале, мысленно унесясь в известный только им укромный уголок Земли.

Альбина, несказанно обрадованная, что будущая невестка является обладательницей солидного приданого, эрудированная, грамотная, в корне изменила свое отношение к ней. Теперь она в ее лице и фигуре видела только одно очарование. Альбина, передав мужу круглую булку хлеба, напомнила ему, что он забылся и не выполняет функций свата. Лесник, взяв от нее хлеб, передал его Регите со словами:

— Дорогая моя невестушка, я бы хотел увидеть, как ты умеешь резать хлеб. Разрежь булку хлеба пополам,

— попросил он ее.

Так как Регита волновалась и спешила, то булка хлеба ею была разрезана на две разной величины половинки. Держа их в руках, она не знала, что с ними дальше делать, но ей быстро на помощь пришел Лесник:

— Одну из этих половинок оставь себе, а другую отдай своему жениху.

Регита молча повиновалась. После этого Лесник продолжил развитие своей мысли:

— Дорогие сваты, вы все стали очевидцами, что большую часть булки хлеба Регита отдала жениху. Теперь мы знаем, что окончательное решение по важным семейным вопросам Регита отдала своему будущему мужу, — пояснил он сватам значение вышеуказанной процедуры.

— Дочка, ты слышишь, что сказал наш сват, — улыбаясь спросила ее мать.

— Слышала! — смущенно подтвердила Регита.

— И как ты к этому относишься? — продолжала пытать ее миссис Элизабет.

— Разве по половинкам хлеба не видно мое отношение? — нашлась с ответом Регита под громкие голоса, смех и хлопки в ладоши собравшихся за столом будущих родственников.

За столом заинтересованные стороны договорились, когда, где и с каким количеством приглашенных гостей будет проходить свадьба. Молодым этот разговор был не интересен, заботы родителей их не волновали, а поэтому они, получив разрешение у своих «предков», покинули их, уехав на «тойоте» невесты по своим делам.

На другое утро Альбина, проснувшись и лежа в постели, видя, что муж тоже не спит, довольно улыбаясь, пошутила:

— Из тебя никогда не получится сыщик. Какая-то сопливая девчонка обвела тебя вокруг пальца, выдав себя за дочь секретарши.

— Как я мог изобличить ее во лжи?

— Очень просто, тебе надо было только справиться у домоуправа, кто проживает в интересующей тебя квартире.

— Умен дурак потом, да что толку в том, — потягиваясь, беспечно заметил ей Лесник.

— Хорошо тебе сейчас так говорить, знал бы ты, каких нервов мне это стоило.

— Ты скажи спасибо, что я — не ты и не клюнул на невесткину наживку: невестку бы потеряли, пару разбили и богатство упустили.

— В этом отношении ты оказался на высоте, — согласилась с ним она.

— Поэтому пойди лучше принеси мне из холодильника пива и больше не бурчи.

Вернувшись с жестяной банкой пива, вручая ее мужу, Альбина поинтересовалась:

— Ты помнишь, что вчера предлагали нам сваты?

— Чего не помнить, я все вчера усек.

— А то, что они предлагали Косте стать управляющим их фирмы, тоже помнишь?

— Корвин Фостер уже стар и собирается на покой, почему бы нашему сыну и не стать управляющим? — заметил Лесник, отрываясь от банки с пивом.

— Голова твоя садовая, таким макаром они перетянут нашего сына к себе, и мы его потеряем.

Бросив пустую банку на пол, Лесник, пренебрежительно улыбнувшись, заметил:

— Только сейчас учила меня уму-разуму, а не петришь в такой чепухе.

— В какой же? — несколько обиженная, пробурчала она.

— У Фостеров детей нет, у сватов одна дочь. Когда они умрут, то скажите мне, пожалуйста, мадам, кто станет хозяином их фирмы, если не наш сын с невесткой и своими детьми?

— Что-то у нас все очень красиво получается. Как бы свадьба не разладилась, — забеспокоилась Альбина.

— Дети любят друг друга, и если мы не будем их вмешивать в наши дрязги, то на пути к свадьбе никаких препятствий нет.

— Дай Бог, — впервые суеверно перекрестившись, произнесла Альбина.

Глава 10

После того, как Гончаровы-Шмаковы засватали Региту, у последней отпала необходимость выдавать себя за дочь миссис Стюарт, которая, внезапно «выздоровев», вернулась в фирму и вновь приступила к своим обязанностям, сожалея, что ее «болезнь» оказалась не хронической.

Готовясь к свадьбе, которая должна была состояться через две недели, Регита как-то перед обедом приехала в промышленный супермаркет. Обычно Регита предпочитала сама ездить за рулем автомобиля. В данном случае она взяла с собой водителя для того, чтобы он помог ей погрузить коробки с покупками в машину.

Когда Регита, одетая в спортивный голубого цвета костюм, выходила из супермаркета, сопровождая водителя с покупками, то неожиданно ее остановил и преградил ей дорогу неизвестно откуда взявшийся Юргенд.

Посмотрев ему в лицо, Регита, к своему удивлению, не увидела на нем наглой ухмылки, а всего лишь смущенную улыбку.

— Регита, ты можешь уделить мне несколько минут внимания? — спросил он ее.

Решительно выдернув свою руку из его руки, она задиристо бросила:

— А стоит?

— Я тебя очень прошу, пойди навстречу моей просьбе, — к ее удивлению, не потребовал, а попросил он.

В его глазах она прочитала не только просьбу, но еще что-то такое, что не позволило ей ответить своему недавнему обидчику отказом.

— Я слушаю! — согласилась она.

— Если можно, давай поговорим в моей машине.

— Опять хочешь взяться за старое?

— Честное слово, пальцем тебя не трону, хочу только поговорить с тобой по душам.

— Ты несчетно раз говорил со мной по душам, но, так и быть, еще раз поверю тебе.

Они подошли к «ягуару» цвета слоновой кости.

— Как вижу, ты своему увлечению не изменяешь. Смотри, а то опять кто-то сожжет твою машину.

— Ну и черт с ней, пускай жгут, — открывая дверцу своего автомобиля перед ней, небрежно бросил он. — Получу за него страховку и куплю другой.

Сев тоже в автомобль, Юргенд взволнованно спросил ее:

— Регита, это правда, что русский парень тебя засватал и скоро у вас будет свадьба?

— Мы из этой новости секрета не делаем, готовлюсь к ней, вот сейчас с шофером делали покупки.

— А как же я, я же люблю тебя?

— Как ты меня любил и любишь, так не любят, а поэтому оставь свои заботы себе и не забивай мне мозги своей болтовней о любви, у меня сейчас забот хоть отбавляй.

— Не веришь мне, что я говорю правду?

— Конечно не верю, ты, как никто другой, много раз делал мне больно, и эта боль закипела в моем сердце.

— Что мне оставалось делать, если ты пренебрегала моим вниманием?

— Мы с тобой учились в одном колледже, где ты показывал в учебе неплохие знания. Неужели тебе не понятно, что любовь девушки силой не возьмешь, деньгами не купишь?

— Чем же тогда твой русский тебя купил?

— Не тем, чем ты думаешь, а скромностью, добротой, вниманием, да и красотой с силой тоже, — несколько смутившись от своего признания, поведала она.

К удивлению, ее ответ Юргенд выслушал с улыбкой, а поэтому она, не сдержавшись, спросила:

— Чего ты улыбаешься?

Перестав улыбаться, Юргенд ответил:

— Все, что ты мне сейчас сказала о своем женихе — чушь, которая выеденного яйца не стоит. Мне стоило больших трудов и немалых денег, чтобы я сейчас смог тебе кое-что сказать о Гончаровых-Шмаковых. Это такие бандиты в семейке, что один хлеще другого. У них огромные связи и возможности в преступном мире, а поэтому, пока не поздно, тебе лучше всего не связывать с ними свою судьбу.

Беспечно рассмеявшись, чем еще больше заворожила собой Юргенда, она язвительно заметила:

— Я понимаю, почему ты моего Костю отнес к бандитам, он дал тебе взбучку, но почему другие члены его семьи тоже бандиты, до меня не доходит.

Сдержавшись, чтобы не нахамить Регите, Юргенд заявил:

— Может быть, твой Костя и не бандит, но зато его папаша — стопроцентный бандит, щупальца которого даже в нашем городе имеют мертвую хватку, которую почувствовали на себе как мои родители, так и я с друзьями.

Слушая Юргенда, Регита вспомнила свою первую встречу и беседу с будущим свекром. В ее душе пробежала волна признательности, уважения и даже нежности к этому большому, сильному и чуткому человеку.

— Не смей так плохо говорить о Викторе Степановиче. Я запрещаю тебе так о нем говорить, если еще хотя бы раз обмолвишься о нем плохо, то я сразу же от тебя уйду.

— Но я тебе сказал правду.

— Это — подлая ложь, и я в такой грязной правде не нуждаюсь.

— Какая же ты еще глупышка. Они тебя окрутили, позарившись на твои богатства, — продолжал развивать свою мысль Юргенд.

Искренний, заразительный смех Региты был ответом на его рассуждение. Ее смех как-то разрядил накалившуюся между ними обстановку.

— Чего ты смеешься? — спросил он ее удивленно.

Регита вкратце рассказала ему, как у нее начался роман с Константином. Чем ближе был ее рассказ к концу, тем больше Юргенд осознавал, что ему Региту к себе уже не вернуть. Когда Регита закончила свое повествование, то Юргенд вяло предложил:

— А не получилось ли так, что в твоем спектакле Гончаровы-Шмаковы были не действующими лицами, а режиссерами?

— Нет, Юргенд, это исключено. В мою прихоть они никак не могли быть посвящены, и мне сейчас даже как-то неудобно, что я усомнилась в порядочности таких добрых людей, обидев своим сомнением и недоверием. К счастью, Костя не обиделся на меня за такую проверку… — После некоторой паузы, видя, что Юргенд молчит, Регита сказала ему: — Кажется, мы с тобой обо всем переговорили, я пойду.

Юргенд, не удерживая ее, положив ей руку на колено, сказал:

— Прости меня за мою грубость и помни, что я тебя всегда любил.

— Ты, Юргенд, начинаешь мне нравиться, и если бы ты был всегда таким, то, возможно, раньше я могла бы полюбить тебя.

Прежде чем покинуть салон автомобиля, Регита, беззаботно поцеловав Юргенда в щеку, небрежно помахав ему рукой, удалилась в сторону своего автомобиля.

Оставшись один в своей машине, Юргенд впервые задумался над своим поведением в отношении девушек, делая критический анализ своим поступкам. Первый и последний поцелуй Региты, который он заработал своим тактичным поведением, показал ему неразведанную, но желанную дорогу к сердцу женщины через откровенность, доброту и самоотверженность. К своему разочарованию, он вынужден был признать, что у избранника сердца Региты этих качеств по сравнению с ним было в явном преобладании.

Вытащив зеркало заднего вида из гнезда и взяв его в руки, Юргенд через него стал рассматривать на своем лице место прикосновения губ Региты. Если бы его друзья сейчас увидели и узнали, чем он в данный момент занимается, то их смеха хватило бы на несколько недель, но Юргенду было несмешно. Ему скорее всего хотелось плакать от бессилия, что прозрение к нему пришло слишком поздно.

Пускай оно будет ему последним Регитиным подарком в долгой жизни, дорога которой открылась перед ним в начале самостоятельного пути.

Глава 11

После венчания молодых в христианской церкви свадебное торжество было продолжено в ресторане «Уставший ковбой», которому сваты из всех, имевшихся в Нью-Йорке ресторанов, сделали предпочтение.

На свадьбе Константина с Регитой, кроме родственников, среди приглашенных были супружеские пары Ричарда Простона, Клода Уильямса, Брюса Харнера, Альфреда Скота, ну и, конечно, Локман Якоб Давидович с Хаимом Якобовичем и их супруги.

Близкое знакомство Константина с этими людьми, тем более что ему предстояло развивать свой бизнес в Нью-Йорке, было жизненной необходимостью.

Все вышеуказанные господа были крупными предпринимателями, владельцами фирм, недвижимости. Их деньги были уже давно отмыты и не пахли, а поэтому друзья Гончарова-Шмакова были приняты родственниками Эриксон в свой круг как равные.

Будущее молодоженов на много лет просматривалось безоблачным и радужным. Так оно сложилось и в действительности. Крепкий материальный фундамент под новым семейным союзом, а также опытные руки наставников сделали из Константина достойную замену постепенно уходящим из жизни его учителям.

Любовь и искренность обеспечили взаимопонимание Региты с Константином, дали реальные плоды в их семейной жизни. В течение пяти лет у них родилось двое детей: белокурая, в мать, Жанна и темно-русый карапуз, которого они назвали в честь деда Виктором. Пускай он побеждает в жизни всех своих противников.

Не исключено, что в будущем у них еще будет пополнение в семье, но так как я больше не намерен сопровождать их личности своим вниманием, то пускай они идут по ступеням жизни без моего описания.

Глава 12

Брат Константина Антон, окончив среднюю школу, тоже поступил учиться в МВТУ им. Н.Э. Баумана. Внешне Антон мало чем отличался от своего брата, разве что только возрастом. Нельзя сказать, что братья были похожи друг на друга, как близнецы, но из десятка разных парней их возраста, среди которых будут они, легко можно было узнать, что они вышли из одного «источника» жизни и являются родственниками.

Обучаясь в вузе, Антон был под постоянным вниманием своих родителей. Его проведывала то мать, то навещал отец. Родители привозили ему разные деликатесы, подкармливая его «истощенный» организм. Против такой поддержки он не возражал, так как она ему шла только на пользу. После таких посещений вторым мероприятием для «предков» было нанесение визита своим кумовьям Малащенко. В этом случае Антон был обязательным членом данной делегации. Такие визиты могли со временем стать каторжной обязанностью, если бы не одно НО.

У Малащенко, которые были ему крестными родителями, была очаровательная дочка, всего лишь на три года моложе его и еще училась в выпускном классе средней школы. Наташа для несовершеннолетней выглядела довольно-таки взрослой. Она была высокого роста, со стройными длинными ногами, плоским животом, маленькой талией, приличным, несмотря на возраст, бюстом. Весь ее внешний вид говорил, что она созрела для любви. Она была голубоглазая, с правильными европейскими чертами лица, со смуглой, как у отца, кожей. Вот далеко не полный портрет нашей героини.

Если посещение им с родителями супругов Малащенко первоначально для Антона было как бы данью вежливости и бесполезным времяпрепровождением, то в течение второго года его учебы в вузе их отношения с Наташей переросли в любовь, которой родители молодых людей не мешали, а только приветствовали и тайно в душе своей поощряли.

Однако Лесник, видя увлеченность Антона Наташей, строго его предупредил:

— Сынок, я вижу, что ты дружишь с Наташей, и поэтому не препятствую. Малащенко — твои крестные и мне самые близкие друзья, поэтому если у тебя на Наташу нет серьезных планов на будущее, то оставь ее и не вздумай обидеть.

— Да я ее и не обижаю, — смущенно заверил его Антон.

— Поэтому я с тобой именно сейчас веду разговор, чтобы поздно не было. Если по-глупому обидишь ее, то я тебе, как барану, голову откручу, — без дипломатии строго, можно сказать, даже грубо, предупредил Лесник сына.

В такой категорической форме Лесник со своими сыновьями говорил редко, и они знали, что если отец проявляет к ним строгость и ставит условие, то его лучше не нарушать, так как будет строгое наказание нарушившему его запрет.

Сейчас Антон на строгость своего отца не обижался и был даже доволен, что отец завел с ним разговор о Наташе, так как в противном случае через несколько дней, недель ему самому пришлось бы заводить с родителями беседу на эту тему.

— У нас с Наташей любовь, а поэтому о глупой моей выходке в отношении ее можешь не беспокоиться.

Заверение Антона оказалось пустым звуком. Через неделю после состоявшегося разговора с отцом он под большим секретом сообщил Альбине, что Наташа от него забеременела и ждет ребенка.

Слушая признание сына, Альбина видела в его глазах растерянность и страх. К удивлению последнего, мать новость восприняла очень спокойно.

— Я знала, что твоя дружба с Наташей именно на этом и кончится, — улыбнувшись, заметила она Антону. — Эту проблему я сама не смогу решить, тебе придется поделиться своей новостью с отцом.

— Он меня не убьет? — испуганно спросил Антон мать.

— Думаю, что не должен, — несколько успокоила она сына перед предстоящей беседой с отцом.

Вызванный по телеграмме в Москву, Лесник, сидя за столом в квартире сына вместе с Альбиной, выслушал исповедь Антона.

— Ну и что ты теперь намерен делать?

— Не знаю! — растерянно произнес Антон. — Вот сейчас советуюсь с вами.

— Правильно делаешь, что советуешься с родителями, — похвалил его Лесник, — но только плохо, что за советом к родителям ты поздновато пришел. Прежде чем услышать мое решение по своей проблеме, я хотел бы узнать от тебя лично твое отношение к Наташе.

— Мы любим друг друга, и я не хочу ее терять.

— Что ты этим хочешь сказать? — не выражая внешне своего удовлетворения ответом сына и складывающейся беседой, вновь спросил Лесник, подводя сына к ответу на главный интересующий его вопрос.

— Мы хотим с Наташей пожениться, — наконец-то выпалил Антон свою главную новость.

— У нас с тобой получается, как у одного героя классического произведения: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Такой выход для тебя мне не нравится, так как он хреновиной попахивает.

— Я же не говорил, что, женившись на Наташе, брошу учебу, — заметил резонно Антон.

— Ты этого важного для меня момента стараешься не касаться, а он для меня, но в большей степени для тебя, не праздный, а очень важный и серьезный.

— Папа, кровь из носа, но вуз я закончу. Учеба мне дается легко, да и учиться осталось не так уж много.

Лесник для приличия, чтобы поволновать сына, «задумался», а потом, улыбнувшись, сказал:

— Ну что, мать, готовься к свадьбе, а то наша невестка с нашим приданым выскочит за другого замуж.

— Не выскочит, — с облегченим выдохнув, заверил его сын.

— Ты смотри, отец, наш пострел старшего брата обскакал с женитьбой. И в кого он у нас такой шустрый оказался? — ни к кому не обращаясь, а рассуждая вслух, произнесла она. — Наташа говорила родителям о своем грехе? — поинтересовалась она у Антона.

— Нет! Ждет результата моего разговора с вами.

— Такое ваше решение я одобряю, — довольно пробурчал Лесник, представляя, как ошарашит кума своим сообщением и сватовством.

Он хорошо помнил свой давний разговор с Душманом, мечтавшим породниться с ним, выдав дочку за его сына, и вот их обоюдное желание начинает сбываться.

Если Лесник с Альбиной, с одной стороны, и узнавшие от них новость Душман с Ларисой, с другой стороны, при детях первоначально бурчали на них, что они такие несерьезные, поставили родителей перед фактом своего греха, то в общении между собой они находили полное взаимопонимание и согласие. Гончаровы-Шмаковы и супруги Малащенко были довольны, что их дети полюбили друг друга, еще крепче закрепив союз своих родителей.

Боясь, что грех невесты скоро будет замечен окружающими, сваты со свадьбой не тянули. Пышная и дорогая, она состоялась в ресторане Душмана.

Молодая супружеская пара стала жить в квартире, купленной Лесником своей любовнице Ларисе, которая мирским заботам предпочла затворническую жизнь в монастыре.

Ни Антон, ни Наташа не беспокоились о своем будущем, так как их родители в нужный момент обеспечивали своих дорогих чад всем необходимым: от продуктов питания, одежды, денег до служанки и няни.

Поэтому Антон без особого труда, так как был способным учащимся, закончил вуз. К этому времени его сын Михаил уже мог без посторонней помощи ходить по комнатам, вступать в свой первый словесный контакт с окружающими.

Окончив вуз, Антон постепенно взял у отца все руководство принадлежащей им фирмой, куда входили четыре крупных предприятия, не считая множества мелких филиалов.

У Лесника уже был не тот возраст, а точнее, отпало всякое желание к накопительству капитала, так он уже пресытился им, «наелся» плодами своих финансовых побед.

Теперь Лесник, самоустранившись от руководства фирмой, получил массу свободного времени, которое стал уделять активному отдыху, путешествиям, размышлению о смысле жизни. Свое будущее до последних дней жизни он так четко и хорошо видел, что над ним не желал и задумываться. Наоборот, его мысли все чаще окунались в прошлое, черпая в нем приятные дни, недели и даже месяцы воспоминаний, в которых подруге сердца Ларисе было уделено особое место.

Глава 13

Сообщение, полученное Лесником от Душмана о том, что Лариса ушла в монастырь, где стала послушницей, если не убило Лесника, то сильно его потрясло. В такую измену преданной ему женщины он не желал верить, несмотря на реальность свершившегося факта. Ведь Лариса клялась отдать за него свою жизнь в любое время.

Ценила и любила его больше, чем саму себя, и вот, пожалуйста, такой плачевный результат ее клятвы.

Осмыслить решительный ее шаг, понять, почему она так поступила, стало навязчивой темой его частых размышлений в свободное от забот текущего дня времени. Считая Ларису частью себя, глубоко постигнув ее характер, разделяя ее многие принципы, он представил ее мучения и страдания, прежде чем она решилась на такой отчаянный шаг, отказавшись от тех благ, в которых жила, и той матеральной поддержки, которую он постоянно ей оказывал, не скупясь и не считая производимых на нее затрат.

Ему было жалко себя, так как потеря для его души была очень дорогой и, что обидно, в оставшейся жизни уже невосполнимой. Он, без сомнения, знал, что Ларису ему в сердце никто и никогда не заменит. Она была его зрелых лет лебединой песней, которую в жизни ему не удастся повторить дуэтом с другим партнером.

Венцом его размышлений стала мысль: «Все же какой я хам и идиот. Пятнадцать лет думаю о Ларисе, переживаю, страдаю, но мне никто и ничто не мешает съездить к ней в монастырь в Тулу и побеседовать откровенно, не занимаясь догадками, узнать от нее самой, почему она так поступила».

Придя к такому решению, Лесник самолетом вылетел из Тузова в Москву, где, переночевав дома у свата Душмана, утром на его автомобиле, управляемом шофером-телохранителем, выехал в Тулу.

Оставив машину вместе с шофером на стоянке автомобилей рядом с монастырем, Лесник прошел в монастырь, где по его просьбе был принят игуменьей монастыря матушкой Анфисой. В беседе с матушкой Анфисой Лесник подробно узнал о жизни обитателей монастыря, его проблемах, о материальных затруднениях, связанных с возобновлением деятельности женского монастыря, который при правлении коммунистов был закрыт. Без всякой подсказки со стороны матушки Анфисы, из бескорыстия, желания сделать что-то доброе, Лесник выписал чек в один миллион рублей на нужды монастыря.

Право на свидание со своей бывшей подругой Лесник получил у игуменьи с условием, что оно будет проходить в номере гостиницы, имеющейся при монастыре.

К его удивлению, Лариса, а теперь уже матушка София, пришла к нему не одна, а в сопровождении примерно ее же возраста монахини. Таково было нерушимое правило общения монахинь с посетителями из внешнего мира. Перед собой Лесник увидел пожилую, с потухшими глазами женщину, которая, взглянув на него, вздрогнула, но потом, взяв себя в руки, внешне своего волнения больше не выражала.

Встреча с матушкой Софией прошла как-то сухо и официально. Если бы он не видел перед собой до мельчайших примет знакомое лицо, то можно было бы подумать, что они сейчас впервые в жизни встретились.

Не вытерпев такой пытки, Лесник, обращаясь к ней, выпалил:

— Лариса, неужели ты не рада нашей встрече?

— Я в миру была Ларисой, а сейчас зовите меня матушкой Софией, — попросила она его скромно, но настойчиво.

— Ты не рада нашей встрече? — задал он снова вопрос.

Остановив на нем свой долгий взгляд таких любимых им глаз, которые он несчетное количество раз целовал, она, потупившись, сказала:

— Раб Божий Виктор, мне приятно видеть тебя живым и здоровым. Все эти годы я молилась и каялась в твоих и своих грехах. Как я вижу по твоему виду, мои молитвы были услышаны и дошли до Бога.

— Почему ты, не посоветовавшись со мной, ушла в монастырь?

— Давай не будем говорить о давно прошедшем. Я теперь живу другими интересами и не хочу окунаться в воспоминания, вновь грешить даже в мыслях. Я тебе скажу, что мы с тобой были очень грешными людьми. Мне пришлось три года быть послушницей, пока мой духовник старец Евлумпий и матушка Анфиса не убедились, что я своим трудом и молитвами заслужила право находиться в этой обители мира, веры и духовного покоя.

Они целых два часа беседовали между собой, при этом присутствующая при их разговоре вторая монахиня так и не обмолвилась с ними ни одним словом, как будто была немой.

При расставании с матушкой Софией Лесник, потрясенный теми духовными изменениями, которые произошли в ней, с головой, полной дум и забот, спросил свою собеседницу:

— Матушка София, что вы пожелаете на будущее в оставшейся моей жизни?

— Не греши больше, раб Божий Виктор, каков бы ни был для этого соблазн, и прими покаяние. Воспоминания о тебе уже толкнули меня в грех. Теперь мне придется его вновь отмаливать, а поэтому, прошу тебя, больше меня в этом мире не посещай.

Он увидел, как скупая слеза скатилась вниз по ее лицу. Только тогда Лесник понял, каких огромных усилий стоит матушке Софии сохранять внешнюю сдержанность. Ему страшно хотелось на прощание обнять и поцеловать матушку Софию, но, обремененный своим грехом и грязными помыслами, он не имел права своим поцелуем пачкать родник доброты, надежды и веры. Поэтому, тоже сдержав рвущиеся наружу чувства, Лесник перед расставанием только спросил у монахини:

— Матушка София, а на том свете я встречусь с тобой или нет?

— Не знаю, раб Божий Виктор, на все воля Бога, молись вместе со мной, чтобы он нас с тобой услышал, — ответила она, потупившись.

Перед расставанием матушка София, троекратно перекрестив чело Лесника, сопровождаемая молчаливым свидетелем беседы, покинула комнату.

Как будто после долгой пытки, приведя свои мысли в порядок, Лесник не спеша покинул стены гостиницы монастыря. За стенами монастыря к нему подошел водитель его машины:

— Куда теперь поедем, Виктор Степанович? — спросил тот его.

— Побудь там, где есть, а я схожу еще в собор, — распорядился Лесник.

— Мне шеф приказал, чтобы я вас везде сопровождал, — напомнил Леснику водитель.

— А ты делай то, что требую я, тогда у тебя не будет по работе никаких неприятностей.

— Как пожелаете, так и будет, — беспечно согласился с ним водитель.

Лесник решил один идти в собор для совершения покаяния, потому что понимал духовное состояние своего водителя, который еще не созрел для подобного шага, а вести в собор человека с греховными мыслями Лесник считал для себя недопустимым.

Глава 14

После того как Беспредела по указанию Лесника опустили на «низ», его карьера как авторитета преступного мира закатилась. Несмотря на то что после конфликта с Лесником он совершил новое тяжкое преступление, давшее ему возможность после осуждения перевестись отбывать наказание в другую ИТК особого режима, информация о его последнем унижении, как клеймо на лбу, сопровождала по всем новым колониям, пополнялась новыми ступенями унижения. Изменение ситуации в лучшую сторону, несмотря на разнообразие применяемой им тактики поведения, ничего бы не дало.

Так постепенно, теряя здоровье, униженный и раздавленный, он, освободившись из последнего места лишения свободы, не нашел для себя ничего лучшего, как заняться бродяжничеством, пополнив и без него огромную армию бомжей. Теперь он из себя представлял заросшего седой бородой, огромного, неухоженного, дурно пахнущего старика, одетого в грязные, давно не стиранные лохмотья, но был еще крепок и в постороннем уходе не нуждался.

Ночуя в канализационных колодцах, на вокзалах, свалках, в шалашах и других местах, место ночлега выбиралось в зависимости от погодных условий и времени года, он имел пустой карман и всегда голодный желудок. Беспредел во всех своих несчастьях виновником считал одного человека, лютого своего врага — Лесника. Он его ненавидел не только душой, но и всеми порами своего грязного тела. Чем больший срок отделял Беспредела от момента последнего его конфликта с Лесником, тем лютее придумывал он ему месть, наслаждаясь и получая удовольствие от своей фантазии.

Негласный телефон информировал Беспредела, каких высот в преступном мире и в мире бизнеса достиг Лесник, где он живет, каков состав его семьи. Но понимал, что он перед ними ничтожество и для Лесника не представляет никакой опасности, что если бы Лесник узнал о его крамольных мыслях в отношении себя, то достаточно только его мановения пальца, и он будет не только уничтожен, но даже испепелен, а поэтому Беспредел даже и не мечтал осуществлять свои мысли в реальности.

Такая защищенность Лесника наполняла Беспредела ядом ненависти. Его агрессивность заканчивалась, если были деньги, в пьяной попойке и драке с подобными себе элементами. Избивая жестоко своих противников, Беспредел испытывал наслаждение, так как представлял, что избивает своего лютого врага Лесника.

Беспредел иногда с убежденностью думал, что если бы ему когда-нибудь удалось укусить за палец Лесника, то тот обязательно умер бы от его яда. Бродяжничая по необъятным просторам своей страны, Беспредел изучил ее географию не хуже школьного учителя. Иногда он бросался в странствия в «бригаде» себе подобных, а иногда путешествовал один, всегда зная, что на новом месте обитания он обязательно найдет компанию подобных ему сподвижников.

Однажды, находясь в Туле, Беспредел удачно украл и продал одному барыге новый женский велосипед. На вырученные деньги он смог не только насытить свою утробу, но и ублажить ее приличной дозой спиртного.

Испытывая блаженство, Беспредел, проходя мимо собора, неожиданно для себя увидел знакомую фигуру Лесника, который, пройдя мимо него, не узнав, по ступенькам поднялся в собор.

Опешив от неожиданной встречи, Беспредел задумался: «Интересно, зачем этот матерый зверюга пожаловал в собор? Не иначе, что-то ему приглянулось и хочет грабануть», — была его первая мысль, которую он сразу же отбросил. «Лесник — не такая птица, чтобы самому заниматься такой мелочью. Тогда вообще не понятно, зачем он туда пожаловал, — сидя в сквере на лавочке, размышлял он. — Тебе не все ли равно, зачем он туда приперся? — задал мысленно себе он каверзный вопрос. — Все равно! — ответил он себе. — Так чего ты себе дурным забиваешь голову и не берешься решать более важную задачу? — подводил он себя к надлежащему ответу. — Ты хочешь сделать ему бяку, но боишься признаться себе в своей трусости, забивая себе голову ненужными задачами. Да, хочу угрохать его, но боюсь, что не получится и не справлюсь с ним. Чего бояться! Он один зашел в собор, уже вечереет, другого такого случая для мести этому расфуфыренному барину у меня уже никогда не будет».

Нащупав в кармане пиджака складной охотничий нож, Беспредел с сожалением отметил: «И надо было, дураку, нож добывать. Можно было бы отказаться от мести, сославшись на отсутствие оружия. Теперь ссылаться мне не на что и надо решаться. Тебе подвернулся один шанс из тысячи, дурила, не упусти его, потом будешь всю жизнь проклинать себя, если не воспользуешься им. Давай, Беспредел, действуй, если у тебя осталась хотя бы капелька человеческой гордости. Времени на раскачку не остается», — взбадривал он себя.

Запомнив, откуда в собор пришел Лесник, и предполагая, что тот будет возвращаться назад прежним маршрутом, Беспредел устроил ему засаду, следя за выходящими из собора верующими, боясь упустить выход из него своей жертвы. Приняв решение, Беспредел уже не думал отказываться от осуществления мести, а, наоборот, вдохновлял себя на «подвиг», пренебрежительно относясь к ожидавшим его последствиям за данное преступление, надеясь избежать за него наказания.

Глава 15

В глубокой задумчивости Лесник прошел в собор, где нашел батюшку — отца Георгия, и обратился к нему со следующими словами:

— Отец Георгий, я хочу покаяться в своих грехах.

Внимательно посмотрев на Лесника, как бы стараясь увидеть его душу, отец Георгий сказал:

— Сын мой, а ты знаешь, как покаявшемуся тяжело жить в мире безбожников и если он, покаявшись, совершит еще грех, то его грех сразу же удвоится?

— Я, отец Георгий, жил грешно, не веря в Христа, только с высоты прожитых лет я понял свою ошибку и, пока еще здоров и при здравом уме, хочу в меру своих сил и возможностей исправить ее.

— Ваши помыслы, сын мой, мне понятны, и не приветствовать их не могу, а поэтому с удовольствием приму от вас покаяние и если смогу, то отпущу ваши грехи.

Лесник долго каялся батюшке в своих грехах, как бы сначала пройдя по своей трудной и длинной дороге жизни, давая оценку содеянному и поясняя, как бы он поступил сейчас в той или иной ситуации.

К своему удивлению, он был вынужден констатировать, что если бы не был кровожадным и жестоким, то многих эпизодов его греховного падения могло и не быть.

Покаявшись и получив отпущение грехов у отца Георгия, Лесник в полном душевном покое, с чувством исполненного долга, с радужными планами новой жизни покинул собор, окунувшись в темноту, местами освещаемую электрическими лампочками.

Идя по тротуару в сторону стоянки своего автомобиля, Лесник обонянием почувствовал неприятный запах, который отвлек его от внутренних мыслей. Не видя источник, распространяющий его, Лесник обернулся назад.

Неожиданно для себя он увидел огромного лохматого бродягу, который уже наносил ему удар ножом со словами:

— Получи, негодяй.

По голосу и восстановленным в памяти приметам Лесник в нападавшем узнал Беспредела. Возраст и реакция у Лесника уже были не те, что несколько десятков лет тому назад, а поэтому нож Беспредела сделал свое черное дело, проникнув в грудную клетку Лесника по самую рукоятку. Беспредел хотел и второй раз ударить Лесника ножом в грудь, опьяненный совершаемым зверством, но опомнившийся Лесник, еще не успевший обессилить от полученного ранения, резко ударил Беспредела двумя пальцами по глазам. В последний момент удара Лесник несколько согнул два пальца правой руки, которые, как хорошие наездники, вскочили верхом на переносицу Беспредела, погрузившись в его глаза, но не выдавив их.

Бросив нож, Беспредел, закричав от боли, схватившись обеими руками за свое лицо, убежал от Лесника в кусты. Зажимая обильно кровоточащую рану на груди, Лесник пошел своим маршрутом, с каждым шагом ощутимо теряя свои силы. Не доходя до своего автомобиля метра два, Лесник упал на асфальт дороги, потеряв сознание.

После трехчасовой операции Лесник, очнувшись в палате хирургического отделения, чувствуя страшную слабость во всем организме, с безразличием к своей дальнейшей судьбе подумал: «Кажется, пока еще жив. — Потом его мысли перекинулись к другим, не касающимся лично его вопросам. — Почему я не выбил «фары» Беспределу? Почему я его пожалел? Неужели сказалось влияние отца Георгия?»

Поиски ответов на заданные себе вопросы заняли всего его. После долгого размышления он все же нашел на них ответ: «Мое снисхождение к Беспределу вызвано не жалостью к нему, а другими мотивами. Я не хочу брать грех на себя за эту падалишную, вонючую душу. Пускай прожигает свою жизнь, если ее можно назвать жизнью, на свалках и других вонючих местах под страхом мести от моих корешей, мотаясь по стране, и подыхает, как собака, в какой-нибудь подворотне, но скорой смерти с моей помощью он не увидит».

Определившись так, он уснул.

Глава 16

Телефонное сообщение из Тулы горе-хранителя Лесника о нападении на последнего и о нахождении пострадавшего в больнице, где ему делается хирургическая операция, исход которой пока не был известен, потрясло Душмана до такой степени, что он растерялся. Такого с ним ранее никогда не было.

Неприятное известие застало его на работе. Он позвонил домой, сообщил Ларисе неприятную новость, попросив уведомить о ней Альбину и детей. Он сказал жене, что сам выезжает в Тулу, откуда будет звонить, держа ее в курсе происходящих событий, чтобы она могла ими делиться с семьей Гончаровых-Шмаковых, пока те сами не приедут к Леснику.

Прихватив с собой четырех своих крутых парней на всякий случай — возможно, в них возникнет необходимость, — Душман, как заправский гонщик, помчался в Тулу. Его распирала ярость и ненависть к тому подонку, который посмел поднять руку на его друга, одновременно его мучил страх за судьбу друга, так как его жизнь находилась в руках врача, делавшего операцию, и Бога.

Когда Душман приехал в больницу к Леснику, то там, кроме дежурного персонала, никого не было. Хирург Скляров Михаил Константинович, делавший операцию Леснику, уже отдыхал дома. Прежде чем поехать к нему домой узнать из первых уст о состоянии здоровья Лесника, Душман уговорил дежурную медсестру пустить его в палату к Леснику, чтобы на него только посмотреть. Вложенная ей в руку купюра достоинством в пять кусков сделала медсестру сговорчивой.

Проснувшийся Лесник увидел перед собой свата Душмана, вид которого был такой, как будто ему недавно сделали сложную операцию. Довольно улыбнувшись, Лесник пошутил:

— Чего морду скривил, помирать собрался, что ли?

— Как дела? — не желая тратить время на пустую болтовню, спросил его Душман.

— Тяжело! Совсем себя не чувствую. Как будто внутри заменили все части.

— Ребята были в милиции. Следователь сказал им, что ты не знаешь, кто тебя ударил ножом. Ты что, в самом деле не знаешь этого мерзавца?

— Я его знаю и наказал так, как посчитал для себя нужным.

— Ты дурака не валяй, говори мне его кликуху, а дальше я сам раскручусь, — решительно и даже как-то с вдохновением попросил его Душман.

— Тарас, я вчера принял покаяние. Может быть, Бог захотел дать мне такое испытание. Поэтому я тебе своего обидчика не дам на растерзание, не отдам его и ментам. Пускай судьей ему будет Бог. До покаяния я, может быть, тебе назвал бы его, а сейчас — лучше не проси. — Выступившие капельки пота на лбу и губах показали Душману, как трудно дался Леснику этот разговор.

— Ну, я этому Петру дам просраться. Я же ему говорил, чтобы с тебя глаз не спускал.

— И его тоже не трожь. Я его заставил нарушить твой приказ, — выстраданно выдавил из себя Лесник, закрыв от усталости глаза, давая Душману понять, чтобы тот безвинно не наказывал человека. Через паузу он спросил: — Ты моим сообщил о моей беде?

— Конечно! — с готовностью сообщил Душман.

— Хоть успели бы застать меня живым, — задумчиво произнес Лесник.

— Кончай глупости травить. Мы еще на свадьбе твоей Наташи попляшем, — бодрясь, заявил Душман, страдая душой болью друга.

— Тяжело мне сейчас, Тарас. Если со мной что случится, ты приглядывай за моими пацанами, а то ненароком найдется желающий им обкорнать крылья.

— Будь спок, в обиду не дам, да они сами уже зубатые.

— А теперь оставь меня, Тарас, мне тяжело.

Душман, подойдя к Леснику, поцеловал его в щетинистое лицо и быстро покинул палату, так как чувствовал, что может не удержать слезы, которые не хотел показывать другу.

«Наверное, с годами мы все становимся сентиментальными», — нашел он себе оправдание, покидая больницу.

Оставшись один в палате, Лесник, расслабившись, испытывал в грудной клетке страшную физическую боль, которая, как прожорливая гусеница, съедала его силы, здоровье. Допуская даже свою смерть, Лесник вместе с тем с радостью констатировал, что вселившаяся в его душу вера, душевный покой не покинули его, а даже окрепли. Он понимал, что за все в жизни надо платить рано или поздно, и был рад, что плату за грех Беспредел потребовал после долгой жизни и покаяния…

Многократно извинившись перед хирургом Скляровым, что он ночью нарушил его покой, объясняя мотивы своего такого бестактного поведения, Душман, убедившись, что его оправдания Скляровым поняты и приняты, находясь на кухне в квартире Склярова, спросил его:

— Скажите, доктор, у моего друга Гончарова-Шмакова опасное ранение, будет ли он жить?

— У больного проникающее ранение грудной клетки с повреждением крупных сосудов легкого, с обильным кровотечением. В процессе операции кровотечение мною было остановлено, кровопотеря восстановлена.

Справится ли его организм с такой потерей крови, покажет время. Он может выжить, но может и умереть, поживем — увидим.

— Вы постарайтесь сделать так, чтобы он выжил, тогда иномарка будет моей наградой вам за опыт и хлопоты.

— Будем надеяться, что нашими общими усилиями он не будет потерян нами.

Покидая квартиру Склярова, Душман почувствовал, что в его сердце вселилась надежда на благоприятный исход болезни Лесника.

Без надежды, веры и любви жизнь неинтересна и постыла, а поэтому и мы тоже будем надеяться на лучшее.