Собор под звездами

Глаза половца расширились – он был опытным воином и успел все понять… Но было уже слишком поздно…

Летописи говорят, что никогда еще на Руси не было столь страшной и кровавой битвы. Мамаю победа нужна была любой ценой6 наследники «чингизидов» не простили бы ему поражения. Русские, дерзнувшие бросить вызов непобедимой Орде, знали, что в случае поражения пощады не будет никому. Это была битва не на жизнь, а на смерть…

Дальнейшее знает каждый. Войска Мамая были разбиты и «темник» бежал. Он еще пытался собрать новое войско для реванша, но потомок «чингизидов» Тохтамыш не дал ему шанса на реабилитацию, разбив его войска и захватив власть. Мамай бежал в Крым, где чуть позже был убит воинами хана.

Русские, одержав тяжелую победу, были так ослаблены, что спешившие на помощь Мамаю отряды литовского князя Ягайло сумели добить множество раненых и ослабленных воинов, захватив немалую часть добычи…

Об этой битве писали далеко за пределами Руси. А для самих русских она была судьбоносна по множеству причин. Ослабленная Орда уже не сумела восстановить былое влияние (хан Тохтамыш вскоре потерпел сокрушительное поражение от среднеазиатского полководца Тамерлана, основателя новой династии «тимуридов»). И, несмотря на еще долгое пребывание под изнурительным игом и разорительные набеги, Русь, постепенно не только избавилась от зависимости татарской империи, но и со временем поглотила большинство их земель… Княжество Московское, бывшее организатором противостояния, закрепило за собой роль лидера и «собирателя» земель русских. Ослабло и другое враждебное Руси княжество – Великое Литовское, сильное союзом с Ордой, и вечно соперничающее с Русью за влияние в Восточной Европе. Русские сохранили православную веру, что определило основу ее духовности на многие столетия вперед… Можно сказать, что «у них получилось потому, что они верили, что у них получиться». Подвиг Пересвета, пожертвовавшего собой ради «други своя» послужил основанием для этих событий. Говорят, что голос одного не слышан за рокотом мира, но если с этим «одним» - Бог, то математика перестает быть точной наукой. Особенно, если знаешь, что «нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други…»

Г Л А В А 3.

Упасть бы на древние плиты,

К прекрасному Богу воззвать

И знать, что молитвами слиты

Все чувства в одну благодать!

И храм, как корабль огромный,

Несется в пучине веков,

И парус духа привольный

Все ветры изведать готов.

О. Мандельштам.

Суббота, октябрь 2005 года.

День выдался дождливый. Прихожан в храме было немного: две старушки капитан погранвойск и девушка в синем дождевике.

Онисин уже замечал, как поразительно меняются лица женщин, заходящих в собор. У мужчин, как правило, лица строгие, сосредоточенные. А вот женщины преображаются кардинально. В глазах появляется какой-то внутренний свет надежды… Отблески свечей делают их черты словно неземными, сказочными. И вот что интересно: скрывая под платками дорогостоящие прически и роскошные локоны, они «оставляют» лишь глаза, и эти-то глаза и делают их лица такими прекрасными…

А вот настроение у Сергея было пресквернейшее. Может, виновата в этом была петербуржская осень, а может недавний инцидент наложил свой отпечаток… Утром в храм вошла явно «болящая» прихожанка, кривляясь и что-то бормоча, долго бродила вдоль стен, «разговаривая и споря» с иконами, но вела себя тихо и Онисин лишь пытался держаться от нее поблизости на случай «вспышки активности». Наконец женщина остановилась возле одной из икон и надолго замерла. По стечению тех случайностей, которые «неслучайны», в предел вышел настоятель, провожавший какого-то посетителя, и как только он остановился рядом с женщиной, она схватила подсвечник и с грохотом потащила его по каменным плитам храма.

- Голубушка! – возмутился настоятель. – Вы что делаете?! Сергей Николаевич, а вы куда смотрите?

Онисин уже ставил отобранный подсвечник на место. Женщина, как ни в чем ни бывало, пошла к другой иконе.

- Почему я должен за вас вашу работу в храме делать?

-Простите, отец Варфоломей! Ну вот честное слово: «хвостиком» за ней ходил – все было нормально, вела себя тихо, молилась… А как только вы вышли… Как назло...

-Я вышел «как назло»? – усмехнулся настоятель.

- Нет… Она… Ну…

-Ладно, не переживайте, бывает… У меня тоже был случай… Я тогда был Секретарем Петербургской епархии. Докладывают: «К Вам пришел посетитель… только он странный». «В каком смысле?» - уточняю. «Говорит, то он – сам Иисус Христос и хочет видеть Секретаря» …

-Ну а вы?

-А что я? – вздохнул настоятель. – Сказал, что слишком незначительная персона, что б принимать столь высокого гостя…В большом городе людей разных хватает. Что уж тут поделаешь… Но вы все же повнимательнее…

Собор был огромный – посетителей десятки и сотни, и уследить за всеми было непросто. Две недели назад пришлось выводить из собора пьяных подростков, зашедших в храм с бутылкой вина и старательно задувавших свечи перед иконами. Пришлось попросить их удалиться (параллельно защищая балбесов от прихожан, собиравшимися устроить над «заблудшими овцами «суд Линча»). Выдворенные за пределы храма, они стояли на улице и орали на весь проспект:

-Бога – нет! Вы же знаете, что Бога – нет!

Пока дворник собора Слава – человек бывалый и потому умеющий объяснять внушительно, не приобнял их за плечи, и ласково глядя тигриными глазами, пообещал: -А еще раз такое услышу, и вы с Ним встретитесь…

Увы, но нападения на храмы и на священников были во всем мире не редкость. Онисину доводилось читать страшную статистику по Франции, Германии, Америке… В России газеты время от времени сообщали о поджогах церквей и убийствах священнослужителей, но статистики по данной тематике в России Сергей не находил… Видимо, дело обстояло совсем печально… Только по официальной статистике, в Петербурге действовало около четырехсот сект. Из крупнейших тоталитарных: 70 тысяч человек насчитывала секта «сайентологии», 3 тысяч – мормонов, 2 тысяч «Церковь Христа», 200 человек были вовлечены в секту Муна, 12 тысяч «свидетелей Иеговы, 10 тысяч из международного «духовного университета Брахма – Кумарис», 300 человек из секты Виссариона и сатанистов «различной направленности» присутствовало около трех тысяч человек… Беда была еще и в том, что люди, малообразованные в церковной жизни, «адептов» всех этих мунов-виссарионов-иегевистов так же считали «христианами» и переносили свои впечатления от встреч с ними на всех верующих. Многочисленные мошенники обирали людей, выставляя в снятых на время помещениях «мощи» разных святых, собирали пожертвования, вовлекали в свои аферы… А если учесть количество психически травмированных горбачёвской «перестройкой» и последующими «реформами правительства», то жизнь в Петербурге 21 века была, мягко говоря, необычной. Двери собора открыты для всех… И заходили туда «всякие» … Так что работы смотрителям хватало…

Впрочем, может и не погода и не мелкие происшествия были причиной его дурного настроения… Онисину не давала покоя мысль о злосчастном договоре с Гуриным. Все чаще появлялось чувство, что он предает что-то хорошее, и играть в «Штирлица» и «Индиану Джонса» уже не хотелось… Не первый месяц Онисин по кусочкам, по крохам собирал историю собора, разбросанную революцией по архивам, музеям и частным коллекциям. Архивы открывали свои глубины неохотно (мало того, что закон разрешал публикацию документов лишь через определенный срок, так еще требовалась куча времени для их сортирования, обработки, копирования). Многое было уничтожено, многое продано в частные коллекции и за границу. И все же, постепенно, понемногу, перед Онисиным открывалась величественная история военного собора. Овеянного славой, наполненного чудесными иконами и славным своими прихожанами. Сергей облазил собор сверху донизу и только сейчас осознал, как малы его шансы найти тайник. В громаднейшем храме, «пронизанном» туннелями вентиляции, труб для подогрева стен и полов, акустических выемок и печных дымоходов можно было спрятать сокровища приличного музея. Электрик, второй служивший в соборе с начала ремонта, шутил, что когда он прокладывал проводку, случайно вскрыл одно из таких отверстий, и оттуда ринулся спертый воздух, в котором явственно различался запах пота Стасова и портянок Николая Первого. Но шутки-шутками, а собор нравился Онисину все больше и больше. Знание его истории делало собор еще значительнее, еще величественнее. Здесь венчались Достоевский и Анна Сниткина, Пушкин вел по этим плитам под венец свою сестру Ольгу, здесь отпевали знаменитого композитора духовных опер Антона Рубинштейна, постоянным прихожанином, еще деревянной церкви, был поэт Державин… По этим плитам ступали все императоры и все знаменитости Петербурга, жившие в городе с момента открытия храма и до закрытия его большевиками…

Ночью Онисин подолгу ходил по храму, рассматривая иконы в мерцании светильников и прислушиваясь к эху шагов. Это было совершенно особое чувство, словно собор находился вне времени и пространства и за его стенами не было какого-то конкретного века и конкретного места. Словно Сергей находился в храме, вокруг которого простиралась Вселенная, а ангелы у входа смотрели в бесконечные звездные просторы…

По утрам в собор спешили лишь настоящие христиане, доброжелательные и улыбчивые. Еще не было ни пьяниц, ни туристов, ни зевак с фотоаппаратами – собор до середины дня оставался тем, чем был – «Домом молитвы», прообразом Царства Небесного и хранителем святынь. Солнце заполняло белоснежный храм, играло на окладах икон, священники читали молитвы и жизнь казалось радостной и насыщенной… После обеда начинали «заскакивать» торопливые люди, в процессе разговоров по телефонам суетливо покупающие свечи и диковато косящиеся на священников (словно не понимая, что эти «бородатые люди» делают в том месте, где они «свечки ставят»?). Приезжие, несмотря на предупреждающие таблички вовсю щелкали фотоаппаратами (причем старались сфотографироваться так, что б в кадре они стояли «рядом» с Апостолами или ангелами…Видимо считая, что достойны такой компании…). Особенно тяжело было во время венчаний: невзирая на проводящий обряд священников люди неслись между ними и раскрытыми вратами (особенно «умиляли» старушки: догадываясь, что между возносящим молитвы священником и алтарем бегать не стоит, они низко-низко наклоняли голову и… неслись во всю прыть, пологая, что раз они ничего не видят, то и сами для других – незаметны… Сергей потом подмечал, что так же эти бабки перебегают дорогу перед мчащимися «Камазами» - не вижу, значит не собьет… А вот смотрителям, заботящимся о ненарушимости службы, приходилось практически «играть с ними в регби».) Онисин завидовал характеру Ильи – смотреть на эгоизм людей нарушающих службу, потому что «вы что, не понимаете: мне свечку поставить надо!», было непросто. Но эти «забежане» были не самым страшным злом – они хоть просто не ведали что творят. А вот с наступлением сумерек, в храм начинали вползать уже совсем не «долгожданные гости»… Пьяницы, после пятого стакана возжелавшие что б их «поняли и простили», нагловатые бродяги, хватающие прихожан за руки и требующие денег, возбужденные восходящей луной «болящие»… Нет-нет, так было далеко не каждый день, но Петербург – многомиллионный город, а церкви, как известно, притягивают к себе взгляды разные… Иногда, как и предсказывал Иван, Онисин начинал мечтать, что б собор вдруг перенесся в тихий и доброжелательный городок, где все друг друга знают, а с редкими алкашами уже давно проведена «отческая беседа о правилах поведения в церкви»… Но собор стоял в центре Петербурга и Онисин был его смотрителем, а потому о изменениях ситуации можно было только мечтать…

И все же Онисин любил этот собор. И потому ему было стыдно за тот «контракт» с Гуриным. Вроде все логично: о кладе никто не знает, он уже давно никому не принадлежит… А все равно – стыдно…Тем более, что часть головоломки он уже разгадал. Это было не сложно. «Облаченье жены Откровения» имело только одно значение, известное каждому христианину. В Откровении Иоанна Богослова упоминалась «жена, облаченная в солнце». Богословы трактовали это значение как символ гонимой Церкви, но Онисина интересовал лишь «практический» контекст. Учитывая, что собор был постоянно наполнен светом, солнечными «зайчиками» и отражающимися от обильной позолоты лучами, не трудно было предположить, что встав в определенный день, в определенном месте, надо было следить за солнечным лучом, укажущим место тайника. Оставалось узнать, что обозначало это странное «то, что хранит» и что это за башня такая, «вещающая Риму и галлам». Священников, по понятным причинам, Онисин расспрашивать не хотел… Да и, положа руку на сердце, вообще не спешил с выполнением этой своей «миссии». Хотя сама по себе загадка была интересной и манящей. Сначала Онисин присматривался к куполам собора и расположенным на них башенкам (что было самым логичным), но скоро пришел к выводу, что их символизм к его загадке отношения не имеет. Купола имели свою символику, знаменуя Спасителя и Апостолов (Форма куполов тоже имела свое значение), но только по своему числу, без конкретизированных привязок, поэтому найти «башню» Евангелиста проповедовавшего в Риме и во Франции (впрочем, галлы жили еще и в Швейцарии, Германии и Северной Италии, но это уже детали), не представлялось возможным…

Погруженный в невеселые думы, Онисин даже не заметил, как подошел к нему отец Василий.

-О чем так глубоко задумались?

Сергей поднялся со стула, уныло махнув рукой:

-Да так…Погода… Дождь… Сплин и хандра…

- Понятно… Сергей Николаевич, сейчас ко мне должны прийти три роты солдат, у них будет молебен перед учениями. Вы объясните командиру, что расставить их надо вот так, вот так и так…

-Понятно, - кивнул Онисин. –Каре.

-Что?

- Почти квадрат, - пояснил смотритель. – Военное построение. Использовался для сохранения пехоты от атак конницы. Такой «хранящий» квадрат или прямоугольник часто использовали русские во время войны с турками.

- «Хранящий квадрат»? – улыбнулся отец Василий. – Почти скрижали. «То, что хранит».

- Что вы сказали? – не поверил своим ушам Онисин.

- Так иногда называют Скрижали Завета, на которых Бог начертал Закон для верующих в Него. Поэтому в старину их и называли в разговорном языке: «то, что хранит» …

- Понятно, - грустно сказал Онисин. Еще одна загадка раскрылась. Но это его почему-то не радовало…

…После молебна офицер отпустил солдат осмотреть храм (хотя, скорее, он просто пережидал усиливающийся дождь).

Онисин расставил скамейки для воскресной школы, и, увидев вбегающего отца Кирилла, развел руками:

- Непогода, батюшка… Почти никого нет…

-Знаете, как говорят: «Если во время молебна в храме мало прихожан, то его заполняют ангелы», - жизнеутверждающе заявил священник. Огляделся, близоруко рассматривая бродящих по собору солдат. – А у нас тут не только ангелы… Господин капитан, можно вас попросить на пару слов?..

И уже через пять минут мест на скамейках не хватало. Солдаты рядами заполнили предел и довольные проповедник начал:

-Дорогие мои! Вы когда-нибудь задумывались: почему бессмертные и неуязвимые ангелы изображаются в доспехах? Доспехи на них это символ Божественной благодати, защищающей надежней любого панциря. Ангел с греческого языка переводится как «посланник», «вестник». Они были созданы раньше материального мира и то, что ты называем «материей» и «расстояниями» для них не преграда. Есть ангелы – наши союзники и есть ангелы – наши враги. Мы не знаем, как они выглядят (ведь даже бесы принимают иногда облик светлый и величественный, поэтому мудрые рекомендуют испытывать – от Бога ли они). По именам лишь трое из них названы в Ветхом завете: Михаил, Гавриил и Рафаил, да еще к книге Еноха упомянуты четверо. О внешнем их облике мы не знаем ровным счетом ничего. Символически ангелов принято изображать в виде юношей (символ вечной молодости), в сияющих диаконских облачениях (символ служения), с крыльями за спиной (символ скорости исполнения поручения) или же в доспехах (символ противостояния злу). Но древние книги описывают, что ангелы могут принимать вид разнообразный. К примеру: символ четырех евангелистов взят именно с облика такого ангела, явившегося Иезеркиилю и названного тетраморфом. У него было четыре лика: человека, льва, быка и орла. Помните песню «Рай», которую полет Гребенщиков: «Под небом голубым есть город золотой... гуляют там животные невиданной красы…». Кстати, этому ангелу посвящена «церковь четырех живых существ» эфиопской церкви. Она находится на верхнем пролете лестницы Храма Гроба Господня в Иерусалиме.

В России многие десятилетия существовало предание: ангелы, изображенные на иконах храмов, записывают в небесные книги имена входящих, их поведение, помыслы и стремления, поэтому люди хотя бы в церкви старались вести себя… как подобает людям. Ангел не только заступник и исполнитель Воли Божей, он еще и пример послушания для нас. Апостол говорил: «Женщина в церкви носит платок не только как символ замужества, но и ради ангелов». Это – знак смирения. Богу можно приносить разные дары, и смирение – не худший из них. А если женщина нарушает эти правила, значит считает, что выше ее собственной воли в храме нет ничего… Платок – не просто обычай, это символ. Многие же смотрят на эти обычаи, как на «средневековые пережитки». Но Церковь это не «бюро ритуальных услуг», это – сама жизнь! И каждое действие в ней – неспроста и исполнено смысла. У нашего собора есть редкая особенность: только здесь вы можете увидеть скульптуры ангелов, охраняющих вход в храм – Михаила, попирающего змея и Гавриила с крестом веры… Не слишком правильно изображать ангелов в виде греческих «амурчиков – маленькими карапузиками в тоге. Это ведь существа несоизмеримо более мудрые, сильные и знающие. Один ангел или бес вполне мог бы уничтожить землю, будь на то воля Божия. Помните историю про Садом и Гоморру? А тут такое «панибратство» … Для чего я рассказываю вам все это? У каждого из вас есть ангел, защищающий, и демон – искушающий. Они не могут вас заставить или обидеть – это им запрещено. Они могут лишь помогать в том, что вы делаете, на той стороне, которую изберете… Есть такая притча. Умирал старых монах, и молодой послушник просил ему открыть воли и выбора человека. Старик сказал: «Представь себе, что в каждом человеке борются два одинаково сильных, умных и опытных зверя – добро и зло… Так вот: победит из них тот, которого ты будешь кормить». Примерно так же и здесь. Один хочет спасти человека, другой – погубить. И спасение не всегда комфортно для человека, и погибель иногда так сладостна и желанна… Дьявол давно не запугивает людей и даже уже не подкупает. Он дал человеку огромную панель телевизора, мягкий диван и ящик… нет! Два ящика пива… И пало больше, чем от угроз и подкупов. Кстати, «Антихрист» ведь это не просто «против Христа» или «враг Христа». По сути это, скорее, «вместо Христа» - обманщик, маска, шулер, сбивающий с пути, соблазняющий чудесами и говорящий «правильные» слова, но творящий зло и беззаконие. Бесы не выносят смеха над ними. Они ведь так горды собой, так тщеславны, так уверены в своей гениальности, правоте и исключительности, так «велики», что даже не представляют, как можно над ними смеяться…

Вы находитесь сейчас в воинском соборе. Десятки лет отсюда уходили на войну и возвращались сюда православные воины. Но надеялись они не на «броню», они знали, что есть защита куда надёжнее… Много тысяч лет назад, когда столкнулись в решающей битве войска Иисуса Навина и Амалика, Моисей стоял на горе, над битвой, и молил Бога о даровании победы. Это был в прямом смысле вопрос жизни и смерти для ведомых им людей. Когда, уставая, он опускал руки, начинали побеждать солдаты Амалика, когда воздымал их в молитве – побеждали воины Навина... Двое священников помогали ему, поддерживая, и их молитвы были услышаны: Навин победил… Это и есть служение военного священника: куда паства, туда и он… Но как он – так и паства… Иначе молитвы бессильны. Разве мог Наполеон не победить? Разве мог Гитлер потерпеть крах? Любой компьютер, анализирующий ситуацию ответит – невозможно. И иго татар, и нашествие половцев, и многое, много другое, смертельно опасное для России – исчезало, потому что эта территория – территория Веры… Как говорил Иосиф Бродский: «Не ведал Ирод, что чем он сильней, тем верней неизбежное чудо…» Библия рассказывает о Гедеоне (кстати, в православной церкви он числиться в сомне святых). Готовясь на бой с огромным войском, он отобрал лучших солдат, но Господь повелел ему оставить лишь 300, обещая, что с Его помощью и трехсот будет достаточно. Так и случилось. Напав ночью на врага, коих было как «песка на берегу моря», солдаты Гедеона разбили превосходящие силы. Кто-то скажет: «библейские сказки»? Но подобные случаи повторялись и позже. Все вы слышали о подвиге 300 спартанцев бившихся против армии персов... Но дело в том, что это именно спартанцев было триста, а в Фермопильском ущелье им помогали еще тысячи иноплеменников. Да и узкое ущелье оборонять все же легче, чем «чисто поле». Зато про более славный, но – увы! - замалчиваемый подвиг 300 русских солдат победивших армию персов как раз «в чистом поле», мало кто знает. Когда войска Наполеона вторглись в Россию, этим решили воспользоваться персы для захвата Кавказа. Найдите и почитайте о беспримерных подвигах отрядов полковника Корягина и генерала Котляревского, малыми силами сражавшихся и побеждавших многотысячные персидские войска – вы будете поражены! В мировой истории вы не найдете подобных примеров, подобных примеру Гедеона и православных солдат. Увы, наши писатели и режиссёры предпочитают снимать совсем иные «Дозоры» … Но русский солдат никогда не бился ради славы или денег. Есть такая замечательная заповедь: «Лучше быть, чем казаться». Вы должны быть достойны того, что б молитвы священника за вас были услышаны и ангелы встали у вас за спиной. Хороший проповедник отец Дмитрий Смирнов как-то сказал: «Духовная жизнь – это не цирк: могу не спать, могу не есть. Хоть подвиги телесные и восхищают нас… это не цель. Цель духовной жизни не ходить по воде, это уже следствие, цель – приблизиться к Богу, жить с Ним одной жизнью!». Будьте христианами: не творите зла, защищайте слабых, берегите веру и Отечество, выполняйте данное вам Родиной послушание, как ангелы исполняют волю Отца Небесного и будет вам чудо! Триста одолеют тысячи! Поднимите головы и взгляните на слова, начертанные под крестом: «Сим знаменем победишь!». И помните: смерти нет. Есть лишь та сторона, которую вы выбрали…

**************************************

12/24 октября 1877 года. Крепость Горни-Дубник (Горный Дубняк).

Завидев приближающегося священника диакон Иосиф выбежал навстречу, пытаясь принять тело бесчувственного солдата, которого тот нес на руках.

- Не надо, - сказал священник. – Лишний раз раны потревожишь… Придерживай плот…

-Что там? – спросил диакон.

-Смертоубийство там, - сказал отец Василий, осторожно спускаясь по мокрой земле к переправе. – Пушки с большого редута наших как косой выкашивают – близко не подобраться… Убитых, раненых – сотни… если не больше… Гибнут люди…

Шагнул в холодную, октябрьскую воду, аккуратно опуская тело на бревна плота.

- Плохая рана, - покачал головой диакон, разглядывая раненного. – Эх, жаль Авраам Платонович стар стал, он бы его быстро на ноги поставил. Теперь в Петербурге оперирует, а какой лекарь был…

-Никифор Дмитриевич не хуже, - священник вытер со лба пот, надел очки со сломанной и кое-как перевязанной дужкой. – Ты главное, довези бойца до него. Не мешкай, отец Иосиф…

-Отец Василий, вернулся бы ты в госпиталь, а? – безнадежно взмолился диакон. - Там ведь тоже есть и кого перевязывать, и кого причащать…

-Там священник финляндского полка.

-То-то и оно, что финляндского – там… А ты опять на рожон лезешь… По ранжиру ты где находиться должон? В переднем госпитале. Какой… ангел, тебя под пули несет?! Ведь пуля – дура, сам про то знаешь. Ей все равно: священник – не священник… Я уже извелся тебя уговаривать. Вот подожди: пойду генерала упрашивать, что б разрешил тебя на время боя за ногу к лазарету привязывать…

-Как коня? – слабо улыбнулся отец Василий.

-Сказал бы я как кого… Да сан пощажу…

Были они погодками, и это был их далеко не первый поход. Отец Иосиф сполна оправдывал саму суть своего диаконства: помогал священнику при богослужениях, тащил с ним по бесконечным дорогам тяжелые церковные пожитки, готовил еду, не полагаясь на вечно опаздывающую полковую кухню, штопал и стирал одеяния и уже дважды выхаживал отца Василия после ранений. В общем, в прямом и переносном смысле «заботился о столах», предоставляя священнику возможность не отвлекаться от проповедей и богослужений. Но был категорически против таких вот «вылазок» отца Василия на передний край сражения. Ворчал, ругался, обещал привязывать батюшку к шатру походной церкви и нажаловаться настоятелю собора… В общем, был он хорошим диаконом и хорошим другом.

Отца Василия вообще любили в полку. Из священников Троицкого собора был он самым молодым и потому именно его отправляли с полком в походы. Старым священникам куда тяжелее было переносить все тяготы походной жизни. Высокий, с длинными, чуть вьющимися каштановыми волосами, был он высок и статен – вровень с молодцеватыми богатырями-гвардейцами, но близорук от огромного количества прочитанных при плохом освещении книг. (А где вы в семинаристской келье, затем в крохотной и самой дешевой квартирке, и потом в походных условиях, найдете «хорошее освещение»?). Вид у него был все время слегка отрешенный, словно он все время думал о чем-то важном и далеком. Отец Иосиф как-то спросил: какого рода эта «сосредоточенность» - молитвенная, или так… по характеру. Священник немного подумал и сформулировал необычно: «Ненавижу смерть». И диакон не стал уточнять…

Согласно штатному расписанию, священнику предписывалось находится при лазарете, но он уходил много дальше безопасной полосы, не дожидаясь пока малочисленные санитары вытащат раненых с поля боя. И никакого «героизма» в этом не видел. Просто если ты прошагал с солдатами от Бородина до Парижа, или от Шипки до Горного Дубняка, то ваши отношения переходят совсем в иную форму. Такие отношения бывают у сельских батюшек с прихожанами, живущими бок о бок не одно десятилетие, переживая вместе праздники и невзгоды, радости и скорби. Отец Василий знал всей «своих» гвардейцев по именам, помогал писать им письма домой, иногда разбирал их нехитрые тяжбы и споры. Офицеры шутили, что не знают, кто в полку главнее: они или батюшка. «Когда на богослужении он стоит впереди нас и молится, а за его спиной три тысячи человек сплотились в едином порыве… тут поневоле задумаешься о старшинстве, - шутил командир первого батальона полковник Клевензаль. – Ведь согласно табели о рангах он приравнивается только к ротному, а вот по сути…» - Помнишь, что говорил Иоанн Златоуст? «Причастившихся перед смертью окружают ангелы и забирают в рай ради принятых ими Тайн», - сказал диакону священник. – Не тяни время, отец Иосиф, я все равно возвращаюсь, а солдату надо к врачу. Иди с Богом. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Что-то ворча себе под нос и недовольно качая головой, диакон вошёл в студеную воду по пояс и с усилием принялся толкать плот через переправу, а священник пошел вспять, прижимая к боку сумку, в которой хранил набор для причастия и подаренный офицерами полка напрестольный крест.

Был пятый час и смерть гуляла вокруг Горного Дубняка уже с девяти утра. Из-за ошибок командования, штурм укреплений начался не с четырех сторон одновременно, а вразнобой, что позволяло туркам с большей эффективностью отражать атаки. Турецкие пушки выкосили картечью немало храбрецов еще на дальних подступах к редутам. Зачистив на 700 метров пространство вокруг редутов, турки оставили сложенные охапки кустарника как ориентиры и теперь расстреливали наступающие русские полки прицельно и беспощадно. Измайловский полк был вызван из резерва и введен в бой около двух часов дня… и уже оставил на пропитанном кровью поле почти четверть своих солдат. Но его потери были куда меньше, чем у других полков. Согласно правилам, офицеры вели своих солдат на врага цепью, строевым шагом – старая тактика, заставляющая солдат бояться не вражеской пули, а «не попадания в ногу». Но это сильно облегчало задачу турецким стрелкам и артиллеристам. Полковник Клевензаль, вояка опытный, видя бессмысленную гибель соседних полков, на свой страх и риск, впервые применил невиданную для того времени тактику: повел солдат на редут не строевым шагом, подобно мишеням, а перебежками от укрытия к укрытию, что позволило сохранить большую часть полка и приблизиться к неприятелю вплотную. Но все же потери были огромны. Захлебнулась третья атака и в наступающих сумерках русские пушки смолкли, опасаясь в темноте покалечить своих.

Горный Дубняк (точнее было бы «Горний», т.е. «Верхний», так как был еще и «Нижний», с менее мощными укреплениями), являлся мощным препятствием к окружению и блокаде Плевны – стратегически важного пункта затянувшейся войны. Отлично укрепленные цитадели обеспечивали защиту шоссе, по которому доставлялись в Плевну боеприпасы и продовольствие. Взятие Горного Дубняка означало бы окружение и капитуляцию… Но об этом помнили и в Плевне. Затягивающаяся атака русских, грозила дать возможность плевненскому гарнизону послать на помощь несколько отрядов (или как их называли – «татаров»), и тогда огромное количество солдатских жизней, принесённых в жертву, могли оказаться напрасными…

Священник неторопливо шел по полю, время от времени склоняясь над окровавленными телами. Части гвардейских корпусов давно перемешались и «измайловцы» лежали рядом с солдатами финляндского полка, а саперный батальон обрел свой покой рядом с «семеновцами» … Живых он не находил. Кто был ранен легко – сам отошел в тыл, или, перевязав рану, продолжил бой, кто тяжело – уже эвакуирован или скончался от боли и потри крови. Священник все шел и шел вперед, всматриваясь в лица погибших, когда кто-то внезапным броском не опрокинул его в неглубокий окоп.

- Вы что, отче?! Пулю ищите?! – в сердцах обругал его молодой поручик. – Здесь каждый дюйм простреливается, а вы как по Невскому гуляете… Турки, как известно, священников не жалуют, или не видели, что они в городах творят?!

Судя по знакам отличия он принадлежал к практическим полностью перебитому финляндскому полку.

-Ну, судя по всему, у вас к моему сану немногим больше уважения, - вздохнул священник, подбирая сбитые очки. – Совсем дужка отломалась… И стекло треснуло… Где я теперь новое достану?

- Простите… Просто испугался за вас… Очки что… Очки новые изыщите, а вот вторую голову вам вряд ли даже в Петербурге выдадут…

-Здравствуйте, батюшка! – третьим обитателем окопа оказался солдат измайловского полка. – Опять гусарствуете?

-Иван Морозов, - узнал его священник. – Нет, отрок. Не «гусарствую», а исполняю свой пасторский долг.

- Таки в других полках исполняют, но не так же… Нас стыдят, что мы вас не бережём….

-Что ж меня все корят-то сегодня, - вздохнул отец Василий, пряча сломанные очки в сумку. – В семинарии за год так не бранили как за половину сегодняшнего дня…

- А сами не видите – что творится? – сказал поручик. – Надо ж все-таки и рассуждение иметь: где – в штыки, а где обежать… У нас всех офицеров выбило. А знаете почему? По русской, гусарско-залихватской традиции, офицер идет впереди солдат… И получает первую пулю. Солдаты, дисциплина которых оттачивалась годами, без командира теряются. А у тех же немцев и англичан офицер идет позади атакующих и сохраняет подразделение организованным, а значит – боеспособным. Давно пора нам менять эту дурную тактику. Все боятся, что в трусости обвинят, а в результате – потерь вдвое больше…

-Ну простите меня великодушно, что смутил вас своим поступком, - смиренно сказал священник. – Я это все понимаю…

-Но на рожон лезу, - понимающе закончил за него офицер. – Морозов, не спи! Видишь, опять целятся…

Солдат пристроил ружье поудобнее, прищурил глаз… Выстрел – и по склону редута покатилось чье-то тело…

-Каков молодец! – не удержался поручик. – Даст Бог – выживу, так лично пойду к твоему командиру просить за тебя. Награды достоин! Только представьте, батюшка: что ни выстрел, то попадание!.. Это – талант! У нас штабс-капитан Гольдберг первым по меткости числится, но, полагаю, ваш орел ему еще и фору даст… Если б не он… Вон, видите, солдаты наши к самому укреплению подобрались и ступени для атаки в земле роют? Турки пытаются их сверху перестрелять, но ваш чудо-стрелок уже добрую дюжину в мусульманский рай проводил…

- И это тоже человеческие жизни, - тихо сказал священник. - Да, враги, да творящие немыслимое, но… Люди, которых просто неправильно воспитали…

- Вы видели, что турки творили здесь с христианами? – дернул рыжим усоп поручик. – Даже татары так на Руси не зверствовали… Массовые убийства, изнасилования, пытки, резня беременных и младенцев…У меня были неплохие преподаватели истории, но подобных зверств – по пальцам пересчитать….

-Знаю, - сказал священник. – Я все это видел и слышал… Просто я смотрю на это… Представьте себе как мы выглядим в глазах Бога… У Него ведь все – дети… и одна убивают других тысячи и тысячи лет….

-Да уж, - согласился поручик. – Двадцатый век приближается. Люди осваивают океаны, умчаться подниматься в воздух, строят сложнейшие машины… А здесь – жуть, средневековье…

-Вот поэтому вы, воины и нужны, - сказал священник. – Я ненавижу войну, ненавижу смерть… Но если безумие не остановить – мир уничтожит сам себя… Бог разрешает защищать и защищаться. Я не могу представить мир, где победили бы варвары, заставляющие отказаться от благочестия и целомудрия и жить, подобно животным, лишь наслаждаясь пороками… Лучше самая мучительная смерть, чем такая жизнь… Идет бесконечная борьба между духовным и телесным… И если победит телесное, история этого мира закончиться, как грустная книга с печальным концом…

-Плохо дело, - перебил его поручик, с тревогой вглядываясь в быстро сгущающиеся сумерки. – Сейчас подадут приказ отступать… А ночью к туркам придет подкрепление и мы окажемся у разбитого корыта. И сегодняшние жертвы будут напрасными, и новые атаки тысячи жизней унесут… Будет как с Плевной… Сколько жизней загубим… Нельзя… Эх, была ни была! Ну-ка, Морозов, прикрой!

Поручик встал во весь рост и крикнул:

-Ребята! Последние шаги остались!

Морозов выстрелил и по насыпи покатилась красная феска.

- Один рывок – и все закончено!

Еще выстрел – и чей-то звериный вой в отдалении…

-За мной! Все ра…

Турецкая пуля все же нашла поручика. Он грузно откинулся на спину – вместо лица было кровавое месиво.

Священник положил на него руку, что-то шепча.

-Их слишком много, - виновато сказал Морозов. – Уже не боятся… Чуют: подкрепление скоро… эх, ваш бродь… Что теперь делать, отче?

Священник беззвучно молился.

-Последнего офицера убили, - приглушенно послышалось вдали. - Командиров нет…

-Что делать-то будем, братцы?

-Ждать!

-Чего ждать? Луны? Отступать пора… Командиров нет – отходим!

Священник закончил молитву, достал из сумки напрестольный крест и поднялся во весь рост.

-Вот ваш Командир! – громко сказал он, вздымая распятие с изображением Христа. – И ныне и во веки!

И медленно пошел вперед.

-Куда, отче?! – заорал Морозов и тут же, с колена, уже не таясь, принялся палить куда-то вверх, в едва заметные в вечернем сумраке укрепления.

Священник шел вперед неторопливым, выдержанным шагом, как шел когда-то в Царские врата… Вокруг, словно злые пчелы, жужжали османские пули. Сильный удар сотряс руку – пуля ударила в распятие. Вторая царапнула бок…

Дойдя до земляного вала, он встал на первую ступеньку, вырытую солдатами, и так же неторопливо начал пониматься по склону. Стрельба с обоих сторон стояла оглушительная…

У какого-то турка не выдержали нервы: с визгом он бросился вниз, направив пику в грудь священника… Удар солдатского штыка отбросил ее и тут же приклад ружья с тошнотворным хрустом впечатался в висок врага. Спасший священника солдат пробежал пару шагов вперед и пал, изрешеченный пулями. Турки бросились вниз толпой. Уже свыкшиеся с мыслью о конце боя, ожидавшие подхода помощи из Плевны, они прекрасно видели – кто повел солдат в эту атаку и всеми силами старались добраться до него… Но идущего вперед батюшку уже обегали, обгоняли, устремившиеся за ним солдаты. Отбивали штыки, ятаганы, пики, закрывая своими телами священника, словно полковое знамя, клином входя в турецкие ряды…

… И завязалась рукопашная схватка. Схватка страшная, беспощадная, выигрышем в которой был один приз – жизнь…

…Диакон нашел отца Василия лишь утром. В рассеивающемся тумане священник шел вдоль выложенных в одну шеренгу тел и читал молитву. Голова его была перевязана чем-то белым, в рясе отчетливо различимы дыра от скользивших рядом пуль и ятаганов, на лице – запекшаяся кровь – шрам от пули он будет носить на своем лице до последних дней…

Отец Иосиф остановился, с трудом сглатывая подступивший к горлу ком.

- Главное – жив, - сказал сидевший неподалеку, на вязанке хвороста, солдат. – Я, признаться, уже и не чаял…

- А ты, братец, кто будешь?

- Иван я, Морозов… Я его перевязал. Потом тела переносили, - солдат достал трубку и кисет, неторопливо набил ее табаком, прикурил. – Вишь, какая знатная вещь, - похвастался он, - Англицкая спичка… Трофей… Хорошо турок англичане снабжали… Оружие, припасы… Не помогло…

-Как он? – спросил диакон.

- Я перевязал бок и ногу, - сказал солдат. – Бок – ничего, заживет… А вот ногу врачу показать надо…

-Опять выхаживать, - вздохнул диакон. – Заштопывал-заштопывал, а он все вперед лезет… У всех священники как священники, а у меня… решето какое-то…

- Славный батюшка, - согласился Морозов. – Ты мне вот что скажи… Он ведь, вроде, темный волос имел? Нет?

- Ну… вроде того… А что?

-Как убиенных-то носит закончили, смотрю – а у него седины на пол головы…А вроде не старый еще… Хотя после такого… С крестом против ружей и ятаганов… Оно, конечно…

Он ошибался. Седина покрыла голову священника не тогда, когда он шел по неприятельскому укреплению. Седина высеребрила его виски, когда он шел вдоль бездыханных тел, читая «разрешительную молитву» и называя их по именам… Их было много… очень много тех, кого он когда-то исповедовал и причащал, чьи письма писал матерям и женам, чьи простые и глубокие истории слушал на привалах у костра. Тех, кто стоял за ним на службе перед Распятием… Тех, кто шел за ним в бой... Тех, кто называл его отцом…

… И было ему в тот год 29 лет…

…Захватив Шипкинский перевал и укрепления Горнего Дубняка, русская армия вынудила к сдаче засевшие в Плевне турецкие войска. Перейдя Балканы, разбили остатки гарнизонов, перекрывавшие путь на Константинополь, турки вступили в переговоры о капитуляции, но… Вмешательство вечной ненавистнице России - Англии затянули и сильно откорректировали их в пользу Османской империи. Англия предприняла попытку психологического давления на Россию, введя в Дарданеллы свою эскадру. Русские, в ответ, пообещали захватить Константинополь и эскадра отошла назад. Подписанные предварительные «Сан-Стефанские соглашения» были оспорены Англией и Австрией, требовавших себе немалых выгод от итогов русско-турецкой войны), и был подписан новый, «Берлинский трактат. Россия возвратила себе Бессарабию и получила Карскую область, населенную православными армянами и грузинами.

Вскоре, благодаря значительному ослаблению Турции, Болгария полностью вернула себе независимость. Османская империя была вытеснена с Балкан, не угнетая более православные народы и постепенно превратилась во второстепенную европейскую державу….

С того времени и по сей день, во время Литургии, во всех православных храмах Болгарии поминается русский царь Александр и все его воины, сложившие головы на поле брани за освобождение православных народов от турецкого ига. На территории Болгарии до сих пор находится почти 400 памятников русским солдатам. В столице России, с Свято – Троицкого собора Измайловского полка был воздвигнут памятник «Колона славы», сложенный из шести рядов пушек, отбитых у турок. Русско-турецкую войну в те годы, по всему миру называли «самой справедливой войной 19 века».

Русские потери в этой войне составили от 16 до 30 тысяч убитых и от 7 до 15 тысяч умерших от ран и болезней солдат… (По некоторым данным, число умерших от ран и болезней приблизилось к 80 тысячам…)

Эту войну в мире называли «последней справедливой войной»…

Г Л А В А 4.

…Есть слова словно раны, слова словно суд,-

С ними в плен не сдаются и в плен не берут.

Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести…

В. Шефнер.

4 августа 2006 года.

Есть в религии основополагающая тема, пронизывающая всю ее суть, которую, тем ни менее, затрагивать больше всего и не любят. Именно на ней спотыкаются и обжигаются как опытные, так и неофиты. Именно она влечет «гностиков всех мастей и будоражит умы (как правило, ничего в ней не понимающих) писателей. Именно о ней чаще всего шепчутся суеверные бабки по углам и впечатлительные подростки на многочисленных «бежиных лугах». Именно она привела сотни тысяч людей к Истине (начиная от Апостолов и мудрейшего Павла) и толкнула тысячи в бездну ересей, спиритизма и магизма (наверное, именно поэтому эту тему и не любят затрагивать широко, понимая, что для незрелых она – искушение, а для опытных – повседневность). Но обойти ее невозможно. Она словно один из указующих камней на длинной Дороге, с предупреждающей надписью: «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – голову потеряешь, прямо пойдешь… о камень стукнешься, дурень!» Умные идут «направо», понимая, что жертвы в долгом пути неизбежны, глупые (традиционно) ходят налево, ну а суеверные... Что говорить: вы наверняка сами видели этих «ушибленных» суевериями… Да, я говорю о мистике религии. О чуде. Так наденем же, друзья мои, акваланги православия и погрузимся в бездны таинственного.

Мистика (что в переводе с греческого – означает скрытое, тайное) это и вера в существование неподдающемуся нашему разуму, и религиозная практика (даже молитва к Богу – уже общение с Силой, не поддающейся человеческой логике), и сложнейшая философская система, которую лишь пытались осмыслить лучшие умы человечества, но… (Умница Пифагор говорил, что «мудрецом» не может называться ни один человек – для этого надо знать ВСЕ. А это доступно лишь Богу, поэтому мы можем называться лишь «философами», т.е. – «любящие мудрость». Поэтому смешно, когда какой-то человек утверждает, что знает, как устроен мир – «с Богом или без Бога» … Ученый должен знать пределы своей компетенции»).

На этой почве всегда и возникали разногласия между пророками, ведущих людей по Пути, указанном Богом и людьми, желающими жить так, как им заблагорассудится. Пророки, кои внимали словам «откройте мне сердца ваши и глаза ваши будут наблюдать пути Мои», редко ошибались, но слушали их еще реже, будучи уверенными что «все обойдется». И сколько бы Кассандра не вещала: «Будете воевать – вашу Трою даже Шлиман с трудом найдет» - народ упорно лез на рожон. (По этому поводу есть замечательная православная притча: Люди, устав от войн, взмолились: «Господи! Мы не хотим войны!» «Точно не хотите?» «Точно не хотим!» «Так не воюйте…»). Старцы (опытные наставники, а не суетное понимание их людьми), все время твердят: «Живите по заповедям, и получите больше, чем ждали. Не делайте зла – оно возвращается…». Люди же упорно ждут каких-то «индивидуальных» чудес. Но Бог не хочет насиловать волю человека. Человек должен найти дорогу сам, а не быть приведенным как баран в стойло. В рай насильно не тащат. Монахи говорят: «Для мирян «Чудо» это когда Бог исполняет волю человека… А по нашему разумению «чудо» - когда человек исполняет волю Бога». Интересно вспомнить один диалог. Женщина пришла к священнику и потребовала: «Мой внук не хочет креститься… Как его заставить?» «Именно – заставить?» - уточнил тот. «Заставить!» «Это просто, - с грустной иронией ответил опытный батюшка. – Возьмите ружье и ведите… А если ружье будет еще и двуствольное, то, полагаю, вам и священник не откажет». Так вот чудо – то же «ружье». Человек не сам принимает решение, его ему навязывают. Потому-то древние и предупреждали, что больше всего «чудес» будет во времена антихриста, когда воля человека будет подавляться. Да и долговечно ли чудо? Ты увидишь, расскажешь – но многие ли тебе поверят? И даже если чудо увидят все разом, то… Дети и внуки будут считать это сказками, требуя уже чуда для себя лично… Не так мы относимся к чудесам, о которых читаем в Библии? Но суеверные упорно требуют чудес, и придумывают их сами. Или, как смеялся Трофимов: «верят в Христа, счастливое завтра и лешего с Бабой Ягой». А вот люди опытные и «чудеса» давно считают за обыденность, не придавая им особого значения. Как шутил мудрый Иоанн Крестьянкин: «Ну какие же мы «старцы»? Мы, в лучшем случае – опытные старички…». Суеверный пытается «дать Богу» свечу за сто рублей, в обмен на «здоровье-счастье и пару миллионов евро», а опытный возжигает ее как символ горения души перед Славой Господа. Глупый боится, что его «будут отслеживать через ИНН и сотовый телефон», а опытный говорит: «и хорошо! Путь видят, как я живу: я жизнью своей свидетельствую о вере». Бог подарил человеку свободу воли и не отбирает этот подарок даже на время. Как-то Николая Бердяева спросили: «Если Бог всемогущ – может ли Он создать камень, который Сам е сможет поднять». Он ответил гениально: «Может, и давно создал: этот камень – человек.» Чудо – как правило, «сигнал тревоги». Это значит, что что-то идет не так, и это можно исправить лишь вмешательством свыше. Но иногда, Бог (хоть и неохотно, по упомянутой причине), все же творит чудеса – от великих до… представьте: просит нищая старуха, что б ее старенькие штиблеты продержались хотя бы еще один сезон… И тот, кто творит Галактики и владеет временем «укрепляет» ее подметки… А может воскрешать и являть непостижимое… Тот, Кто владеет временем и пространством, может исправить все, а мы даже этого не заметим… Он знает будущее, но самое главное – Он знает, что лучше для нас даже вернее, чем мы можем мечтать… А мы все своевольничаем: «Дай! Покажи! Отсыпь еще немного…» У наших поступков есть причина, но есть и следствие. И чаше всего, человек, ох как не хочет, что б наступало «следствие его поступков». И просит избавить от этого логического конца. Как метко подметил Тургенев: «наши просьбы и молитвы по сути являются просьбой; Господи, сделай так, что б дважды два ровнялась… пяти!». Честертон как-то сказал: «из-за того, что я немного разбираюсь в мистике, меня не могут одурачить дилетанты. Истинные мистики не прячут тайн, а открывают их». (К примеру: модное ныне «обустраивание дома по фен-Шую берет свое начало от обычая восточных религий устраивать могилы так, что б мертвые были «довольны». Любой востоковед знает, что на Тибете день начинают с молитвы… злым духам (что бы умилостивить их). Поэтому если «добрые» знакомые советуют вам превратить ваше жилище в «склеп» по фен-шу… Посоветуйте оставить им «тибетских бесов» - себе). Православие – Дорога, в которой нет спрятанных от христиан «учений». Священники знают то же, что и прихожане, а если где-то началась мышиная возня вокруг «тайны для избранных» - значит «муны» и «виссарионы» изобретают «личное учение». Это уже не Путь к Богу. Это «личная тропинка» проходимцев для заманивания дураков. Дорога в теософию, синкретизм и прочие, многочисленные «каббалы».

Православные Тайны в иные. Например священники – носители Божественной благодати, передающейся рукоположением со времен снисхождения на Апостолов Святого Духа – неподвластным логике способом наделены даром «превращать» обыкновенную воду – в святую. Ученые-атеисты, подтверждая необычные свойства этой воды, обычно ссылаются на то, что все дело в «ионах серебра креста или сосуда, контактирующего с водой». На что Церковь отвечает вопросом: «Сколько ионов серебра содержится в литре крещенской воды, если освящение проводилось в проруби, вырубленной на середине реки, которая имеет глубину 20 метров, скорость течения – 5 км. В час, а крест, которым деревенский батюшка освещал воду, по бедности церкви – деревянный?» Таинства Крещения, отпевания, исповеди и соборования – вот Чудеса православия. А соборы и даже крохотные церквушки – разве не пример умного чуда? После разрушения храма Соломона, где хранился Ковчег, и где в облаке славы слышен был Глас Божий, синагоги иудеев, вполне естественно стали выполнять лишь функции «домов собраний». Христианские же «Дома молитвы» - дело совсем иное, где «очи Бога» по прежнему «пребывают во все дни». Джулиан Верне как-то сказал: «Один собор стоит сотни теологических доказательств существования Бога». Именно поэтому одержимые большевики так иступлено взрывали храмы по всей стране… И именно поэтому люди так усиленно пытаются восстановить их снова… Храм то место, где совершаются Таинства и открываются Тайны…

… Онисин задумался обо всем этом после странного происшествия, случившегося с соборе утром. Буквально через полчаса после того, как он принял у Ивана дежурство, прибежала напуганная уборщица и сообщила что «Голгофа» (крест, перед которым молятся в память об усопших) – мироточит. Сергей подошел к Голгофе, посмотрел на обильно выступившие масляные капли и пошел докладывать о происшествии священнику.

Дежуривший отец Григорий, оторвавшись от толстенного тома «иллюстраций к Библии Густава Доре», выслушал сбивчатый доклад, печально посмотрел на смотрителя поверх очков и изрек:

- Ну, мироточит… Ну, бывает… Кто его знает: к добру ли, к худу ли… Подождем… Подумаем… А вообще… Две тысячи лет назад Бог стал человеком. Вот это – Чудо… А все эти «странности» … Они такие «странности» …

И вновь углубился в книгу, с любопытством разглядывая гравюры. Онисин передал его слова служащим собора, взволнованно поджидавшими его у входа в алтарь, и люди как-то сразу успокоились, рассматривая блестевшие на солнце капли уже с любопытством, а не суеверием… Вот этот «особый взгляд» на мир (следствие «особого мышления») и импонировал Сергею в православии. Как-то раз он прочитал у одного из православных философов (кажется, это был Феофан Затворник), интересный взгляд на «существование иных миров в космосе». Богослов, словно пожимая плечами, спрашивал: «Ну, хорошо: может они есть, может их нет… Вопрос в другом: что нам это даст? Нам, лично? Новую технику? Знания? Это – здорово. А для души? Станем ли мы после этого «контакта» лучше или хуже? Изменим ли мораль и нравственность? Что нового подчерпнем? Думать надо…» И вот это рассудительность православия нравилась смотрителю. Атеисты, увлеченные поисками «Неси» и снежного человека, «паранармальными явлениями» и «альтернативной историей», по сути были в десятки раз суевернее христиан (разумеется, не считая пришибленных суевериями бабушек-сказочниц) … Православие – религия умных людей, и даже к чудесам у них отношение – умное. Они идут к главному чуду своей жизни, не отвлекаясь на второстепенные. Именно поэтому христиане – не суеверны… И все же собор был – удивительный…

С улицы прибежала испуганная женщина, сообщившая: «Там человека убивают! Вызывайте милицию!» Онисин взял телефон и вышел на паперть.

В небольшом скверике, рядом с собором Гурин бил человека. Бил жестоко, профессионально. Стараясь нанести такие увечья, после которых подняться будет уже непросто. Сергей стремительно сбежал по ступеням, бросился к ним, разнимая (вернее – оттаскивая Гурина от окровавленного и уже переставшего сопротивляться человека).

-Ты что, с ума сошел?!

-Уйди! – в запале рявкнул на него Гурин. – Не лезь!

- Убьешь, дурак!

- Не расстроюсь! – все еще пытался вырваться тот. Онисину пришлось взять его кисть в захват.

-Ай! Ты что – дурак?! Мне же больно!

-Ему больнее, - лаконично ответил Сергей.

-Это же наркоман! Нелюдь! – горячился Гурин. – Сначала ко мне пришел – просил взять его на работу, подаяния собирать... Но я таких знаю и не связываюсь, что б нервы себе не трепать… Тогда он у моих попрошаек начал деньги отбирать. Тут еще где-то его дружек был… Сбежал, наверное…А я их предупреждал! Но они не успокоились... Вот я и «успокаиваю» … Отпусти руку, сломаешь!

Окровавленный человек, приподнялся, и шепелявя (Гурин выбил ему передние зубы) зло пообещал:

- Я тебя мочкану, гад! Ты Михая плохо знаешь!

-Что ты сказал?! – вновь бросился на него Гурин, но Онисин перехватил его и крикнул уже избитому:

-Да уйди ты наконец! Что нарываешься? Калекой хочешь стать?

Тот с трудом поднялся и пошатываясь побрел прочь. У поворота оглянулся, крикнул:

- Убью! Выслежу и мочкану! Жди!

Не взирая на гневные вопли, Онисин подержал Гурина еще пару минут и только тогда отпустил.

-Ты зачем вообще влез?! – набросился на него Гурин. - Кто тебя просил?! Это деньги, Сережа! Тут нет места соплям и жалости! Теперь любой бомж будет считать, что меня можно кинуть и сбежать! Угрожать и остаться живым!

-Ты его чуть не убил…

-Убил бы – отмазался. Не твоя забота. У тебя своя задача есть. Что с нашим делом? - разозленный Гурин явно шел на конфликт. – Я тебе почти год деньги плачу. Где результаты?!

-Пока ничего…Ты посмотри на собор – махина! Тем более столько лет прошло, все изменилось… Может, кто-то выкопал этот клад давным-давно… А может и не было его вовсе…

-А может быть это ты решил меня кинуть? – прищурился Гурин. – Я как дурочек все нашел, все устроил, а ты потихоньку деньги изъял и свалил в теплые страны, а?!

-Я ищу, - сказал Онисин. – Разгадал две трети надписи, но без основной привязки… Что это за «вещающая башня»? Ты знаешь, так скажи… Скажешь – найдем. Нет – не ори!

-Как у тебя все ловко получается, - оскалился Гурин. – Нет, брат, со мной так не пройдет…Ты уж извини, но у меня тоже свои принципы. Один раз дашь себя кинуть и тебя тут же еще десять раз кинут.

-Что ты от меня хочешь? Не нравиться моя работа – я могу уйти…. Ищи того, кому веришь…

А кто даст гарантию, что ты уже не нашел и только и ждешь возможности смыться с деньгами? Ты думаешь раз у тебя семьи-дома нет, то тебя и прижать не за что? Нет, брат, я тебя знаю. Тебе же здесь нравиться. Ты дорожишь этим местом. Проникся, так сказать… Но видишь ли, любая привязанность это еще и слабость…

-А собор-то здесь при чем?! – вскинулся Онисин.

-А я так решил, - сказал Гурин. – С тебя-то что взять? Ты билет на поезд купил и ищи тебя по свету… А собор вот он. Никуда не убежит.

-Попробуй только, - тихо сказал Сергей.

-Не «попробую» – сделаю! – пообещал Гурин. – Ты же офицер, ты прекрасно знаешь на что способны зажигательные пули. С любой крыши, в любой день…

-Не стоит так, -начал было Онисин, но Гурин не дал ему закончить:

-Вот и со мной – не стоит! Я тебя ни о чем невозможном не просил. Все было обговорено до мелочей. Теперь ты явно стараешься соскочить. У меня другого выхода нет. Не выполнишь свое обещание, я выполню свое. Даю три дня. И без обид: это не я до крайности довел…

Расстроенный Онисин вернулся в собор. Зная шкодливый и мстительный характер бывшего однополчанина, в том, что он осуществит свою угрозу, можно было не сомневаться. С «зажигательными пулями» он конечно, загнул… Хотя… Кто знает, какой «арсенал» он успел собрать за эти годы…

Три дня… Что он успеет за три дня? Господи, вразуми…

Отец Кирилл, знающий про утреннее происшествие с мироточением явно не спроста избрал темой проповеди – суеверия. Собрав, помимо прихожан, практически всех работников храма, он начал:

- «Ересь» - от греческого слова «выбор», «выборка». Ты берешь что-то, подходящее для тебя лично и отвергаешь все учение целиком, искажая его суть и смысл. Так, многие незрелые умы, видят в христианстве только чудеса и «знаки». Я не раз уже говорил, и буду повторять, что это – лишь следствие! Человек должен идти к своей цели, не отвлекаясь на мелочи. Вы знаете, как сейчас много буквально одержимых вопросами «ИНН», «Распутина», всякой ерунды вроде «знаков» и «пророчеств». Зацикливаясь на них, люди потихоньку уходят с основной Дороги… Вот это и называется – «искушение». Надо оставаться христианином в любых условиях, в любое время и посреди любых событий, ибо события – минут, а душа вечна, и не стоит разменивать ее на временное. Суетно верующие все «знамения», все каких-то старцев ищут, явно путая их с Гендальфом и «дедом Морозом». Вот, к примеру, сегодня мы празднуем день памяти святой равноапостольной Марии Магдалины. Классический пример как умного и верного подвижника окружили стеной из суеверий и небылиц – от добрых до совершенно глупых и злых. Она была той, кто сопровождал Спасителя, слушая Его проповеди, кто принес миро к его гробнице, кому Он первой явился по Воскрешению, кто проповедовал о Нем до самой смерти… Но людям мало этого подвига, они хотят «лубочных историй». Откуда-то пошли байки, что она была блудницей и позже раскаялась… Где об этом сказано? Что за глупец вздумал «дополнять» Писание?! Спаситель изгнал из нее семь бесов – видимо она болела, но это совсем иное… Другие называют ее «невестой Иоанна Богослова, третьи путают с Марией Египетской… Почему мало просто подвига?! Она проповедовала в Риме, о чем свидетельствует послание Апостола Павла. Во Франции ее считают своей покровительницей, так как верят, что она проповедовала и галлам...

Онисин замер, не веря своим ушам.

-Дмитрий Ростовский прямо указывает на то, что не могла она быть блудницей хотя бы потому, что ненавидящие Христа не прошли бы мимо такого шанса оклеветать Спасителя, - продолжал чеканить священник. - Как заставить глупцов не добавлять от себя ничего даже из «лучших побуждений». Хотя одна сказка из народного фольклора про Марию Магдалину мне нравиться. Все вы знаете о традиции красить на Пасху яйца. Якобы Мария Магдалина сообщила императору Тиберию о Воскресении Христа, когда тот обедал. И держа в руке яйцо, император заявил, что скорее куриные яйца станут красными, чем человек может воскреснуть. И яйцо в его руке тут же покраснело… Мало кто знает, что в Римской империи тогда вообще был страшный кризис, намного превосходящий кошмары наших «перестроечных» лет. Императору было просто не до далекой провинции с ее религиозными спорами… Тогда еще никто не мог даже подозревать, что именно там решается судьба мира… Но сама сказка красивая и обычай тоже приятный и красочный. В нашем храме есть предел Марии Магдалины. Как вы знаете, прозвище она получила по названию города, из которого была родом – Магдалы, что близ Капернаума. Название этого города переводится как «крепость» или «башня» ….

Онисин повернулся и пошел в предел Марии Магдалины. Отыскал глазами над Царскими Вратами изображение вызолоченных Скрижалей Завета, перевел взгляд на солнечное пятно, которое они отбрасывали на плиты собора… Все еще не веря, подошел и встал прямо на него. В самом центре второго яруса отсюда отчетливо виднелся упиравшийся в стену луч из окна за его спиной. Он пробежался взглядом по стенам. Во всех пределах собора были видны отверстия дымоходов, когда-то закрываемые латунными задвижками, и лишь в том месте, куда указывал луч, была глухая стена…

-…В день Башни, вещающей Риму и галлам,

Встань там, где укажет То, Что Хранит,

И облаченье жены Откровения

Сокровищем храма тебя одарит, - прошептал он.

Загадка была крайне простой, но разгадать ее мог только хорошо знающий собор человек.

Онисин нашел тайник… И это был самый неприятный день за минувший год…

*****************************************

1914 год, 31 августа/ 12 сентября, Галиция

- …И все же вначале было Слово! Вы только вдумайтесь, мой дорогой: КАКОЕ это было СЛОВО! В нем была Музыка… Божественная, неповторимая, рождающая мир… В нем была Суть, Смысл, Истина, Доброта… Такого слова мы не можем даже представить, но мы еще услышим его, когда мир преобразиться…

- Ну а до тех пор – это все же вторично, - безапелляционно заявил юноша. – Человек вполне может обойтись без книг. Может, и как правило, обходится. Вон, треть России даже читать не умеют, и ничего, живут... А вот вреда от ваших книг больше чем пользы. Посмотрите какое брожение по Европе идет. Любой дурак, освоивший грамоту, начинает изливать свои «бесценные» рассуждения в публику, словно он – истина в последней инстанции. Нет, отец Константин, я – военный человек и люблю людей дела. Немногословных, профессиональных… А от обилия современной информации одно умопомрачение и разброд…. Марксисты, дарвинисты, социалисты, нигилисты… И каждый – свое… Надоело…

Уложенная в ящики полковая церковь уже покоилась на двух телегах. Священник, отец Кирилл, и сопровождающий его церковник – верный помощник во всех странствиях Александр Иванович Генералов, аккуратно закрывали дерном и мхом место стоянки, как и предписывалось при переезде на новое место.

Молодой подпоручик стоял, прислонившись к сосне и неторопливо раскуривал короткую, «пажескую» папироску. Был он истинное дитя зарождающегося 20 века, смотрел на все исключительно с «высоты» своего опыта, войну почитал почти за благо, как возможность блеснуть героизмом. Приказом командира охранять обоз священника он был слегка раздосадован: путь неблизкий (русская армия стремительнее наступала, тесня австрийцев со скоростью примечательной), а вместо хорошего собеседника – эти двое… Особенно возмущали его слова полковника: «Батюшка у нас героический, так что держитесь его и не пропадете». Подобный совет был непонятен и даже обиден.

Попыхивая папироской, он рассматривал «героического батюшку», с кряхтением застилавшего землю дерном. Небольшого роста, улыбчивый, уже «переваливший» на пятый десяток, близорукий. Поручик с трудом сдерживал улыбку, представляя себе священника, скачущим в атаку на вороном коне… «Героический» …

-Так-то оно так, - не стал спорить священник. – Человек вообще безо всех и безо всего прожить может. Вопрос в том – какой это будет человек. Вера без дела – мертва, но духовное все же первично. На чем вы будете основывать свои дела и замыслы? Это как с памятником: нельзя ставить его пьедесталом вверх – конфуз получиться. Надо иметь правильную точку отсчета и систему координат, иначе с вашими делами такой же «конфуз» выйдет. Во всем: хоть в быту, хоть на войне, хоть в семье… Вы читали произведение господина Гете «Фауст»? Тем герой, перевирая библейский текст, написал: «Вначале было дело», и рядом моментально возник материализовавшийся бес. Без духовной платформы вы будете строить на песке…А такое здание недолго простоит. Знания-великая сила. Они дают людям опыт тысяч и тысяч людей, учат думать, анализировать, видеть примеры и последствия. Без них человек основывается лишь на своем, небольшом опыте и делает ошибку за ошибкой, которые вполне мог бы избежать, имей перед глазами примеры… А еще духовность формирует нас – не больше, ни меньше… Вы вдумывались когда-нибудь в слово «образование»? Это ведь не только синоним «обучения». Образование городов, образование рек, лесов, образование гор и континентов, образование цивилизации… Образование человека…

-Только что может ваше слово против немцев и австрийцев? – отмахнулся подпоручик. – Творят что хотят, хотя тоже европейцы, и даже, с какой-то стороны, христиане…. А англичане? Это вообще ни в какие ворота… Нет, батюшка, ни одна книга, ни одна пьеса еще не сделала человека лучше. Человек, по своей природе эгоистичен, свободолюбив и ни в какие рамки не умещается…

-Пока сам того не захочет, - тихо заметил священник, поднимаясь с земли. Отряхнул перепачканную рясу, вздохнул:

-Опять стирать придется… А она все ветшает… Сколько уж раз просили Синод: разрешите хоть во время переходов гражданскую одежду носить… Нет… А попробуй в рясе на лошади... Или осенью, по распутице…. Все ломается, рвется… А цены сейчас… ох-хо-хох…

- Вот видите, - усмехнулся подпоручик. – Это тоже – материальное… Вы же духовное лицо, вы же вообще не должны обращать внимания – что едите, что носите…

-Ваша правда, голубчик, - вздохнул священник. – Не должен… А быт заедает… У меня дома жена и четверо детей. Если б вы только знали, как мысли к ним часто убегают… Забот много: одевать, кормить… Образование надо дать… Они замечательные, умненькие. Двое своих и двух я в семью взял… Все – родные… за всех душа болит…Вот только резвые слишком: бегают, одежку рвут… А где напасёшься… Так что, в чем-то вы и правы…. Простите, запамятовал ваше имя-отчество?

-Семирядов, - представился подпоручик. – Сергей Ипполитович.

-Так что в чем-то вы правы, Сергей Ипполитович, - повторил священник. – Материальное – давит, настигает… Но приоритеты менять все равно нельзя… Вот мы, с Александром Ивановичем, совершенно, знаете ли, не военные люди. Я откровенно теряюсь во всем этом…Наверное, тут нужен какой-то особый… бравый священник, а я… Но нам сказали, мы и идем… Ой, помогите, пожалуйста – колесо застряло, подтолкнуть бы…

Подпоручик перевесил винтовку на другое плечо, уперся и общими усилиями они вытащили телегу из рытвины.

- Тут все – армейское, - переведя дух, продолжил священник. – Собирай церковь, разбирай… Устанавливай… Потом опять… То ли дело в городе… У нас такой собор славный, аж дух захватывает… А главное: собирать-разбирать не надо… Знаете, как замечательно, когда придешь вечером домой, сядешь с чашечкой чая над томиком Иоанна Златоуста… А тут – взрывы, пули… Шумно, страшно…

-Нет, не знаю, - гордо сказал юноша. – Для меня это – жизнь… А вы, батюшка, простите, но- человек прошлого века. Все эти ваши книжки, разговоры о Боге, семья-чай… Сейчас время другое.

-Какое? – с любопытством спросил священник.

-Прогрессивное! Вот покончим с немцами да австрияками и построим такой корабль, который до самых звезд долететь сможет… Тогда и посмотрим: где ваш Бог и есть ли Он вообще…

-Не найдете, - сказал священник.

-Это еще почему?!

-А Он – не хочет…

-Ну, знаете ли… это - не аргумент…

- Аргумент, - возразил священник. – Если вы Его уж здесь найти не можете, то и дальше не сумеете… Он – везде. Но человек по своему «хотению», найти Его, разумеется, не может. Бог сам приходит и Сам призывает. К тому же, боюсь, что человек, совершенствуя технику, не к звездам ее направит, а на обслуживание личных потребностей… и далеко не духовных. А полеты к звездам отложит на далекое-далекое «потом» …

-То есть вы – противник прогресса?

-Я?! Да я очень даже «сторонник» Чем быстрее человек поймет, как устроен этот мир, тем быстрее сообразит, что все это не могло возникнуть «само по себе».

- Да леший с ними, с этими звездами и прогрессом, скажите мне лучше вот что… Я тут, краем уха слышал одну байку… Говорят, как-то во время службы к вам в церковь снаряд залетел, так вы его перекрестили и службу продолжили. А после вынесли и в речке утопили… Врут?

- Ах, если бы… Такую дыру в шатре проделал… Мы с Александром Ивановичем штопали-штопали, да куда там. Если списал, спасибо настоятелю – помог… Иначе бы вовек не расплатиться… Пол тыщи рублей – откуда такие деньжищи?!

-И не страшно было?

-Конечно страшно… Я же не военный человек... Они наверное, не боятся, а я боюсь... Но – надо…

- А то, что к награде вас представили, за какое-то дело, где вы раненых вытаскивали с поля боя, а вы от награды отказались – это уж точно вранье?

- Да вы что, голубчик?! – всплеснул руками священник. – Зачем мне эта награда?! Это ж расходы какие! За орден отдай от 15 до 40 рублей, а если, не приведи Господь, кому-то, по милосердию своему, вздумается к наградному кресту представить – это ж 107 рублей, да еще 80 копеек в кассу внеси! У меня дочери на выдание, пацанята сопливые, а я такими деньжищами разбрасываться буду?! Да и зачем мне еще один крест? У меня свой есть… Награда, конечно, лестно, но…

-Понятно, - вздохнул подпоручик. – С военным делом у вас и впрямь… не того… Как вас вообще на фронт занесло?

-Бог сподобил… Я пошел, - вздохнул священник. – Людям здесь священник очень нужен… Значит надо идти…

Подпоручик покосился на священника. Тот семенил рядом с нагруженной телегой, придерживаясь рукой за борт... Явно прикладывал усилия, стараясь не отставать, но было видно, что эти переходы даются ему с трудом. Юноше даже стало жалко этого умного и начитанного человека, попавшего в столь неестественное для него состояние как война.

-Ладно, - сказал он. – Не беспокойтесь ни о чем, батюшка. Доставлю я вас по месту назначения. Можете не сомневаться.

-Спасибо, - искренне сказал священник. - Я знаете, что думаю…

Договорить он не успел: преграждая путь, из леса на дорогу шагнули четверо солдат.

-Австрийцы! – ахнул подпоручик, срывая винтовку с плеча.

Но в спину ему уже уткнулся штык, а из-за деревьев все выходили и выходили вражеские солдаты.

Красного от злой беспомощности подпоручика обезоружили, лошадей взяли под уздцы. Семирядов насчитал не менее двух дюжин окружавших их человек.

И тут священник распрямился, словно став выше на голову и прихлопнул по повозке ладонью, то ли гневаясь, то ли привлекая внимание. Не менее десятка ружей тут же вскинулись в его сторону, лязгнули затворы…

Не обращая на них внимания, отец Константин извлек из глубин повозки икону «Спаса Нерукотворного», поднял над головой, и, перейдя на немецкий, заговорил…

…На эту «колонну» выбежал смотреть весь полк. Впереди шел Александр Иванович, ведя в поводу лошадей. Рядом с повозкой, держась за нее рукой, едва поспевая, шел священник, смущенно улыбаясь приветственным крикам. А за ним, в колонну по двое чеканили шаг сложившие в церковную телегу оружие австрийцы, возглавляемые двумя офицерами. И замыкал это шествие растерянный Семирядов.

Когда пленные были сданы полковым офицерам, а церковник повел обоз к отведенному для полковой церкви месту, подпоручик не выдержал:

- Слушайте, отец Кирилл… Что это сейчас было?!

-Слово, - пожал плечами священник. – Маленькое, человеческое, но все же слово… Только, голубчик, у меня к Вам огромная просьба… Вы уж возьмите на себя труд, скажите, что это вы их… ну это… пленили, а? Очень неловко мне будет если меня опять попытаются… Ну, вы поняли… Мне сейчас денежные расходы ну никак не ко времени… Я у вас в долгу буду…

-Ну уж нет! – возмутился подпоручик. – Я, может, конечно… но все-таки… И вот что, отец Кирилл… Вы же сейчас опять будете дерн для своего шатра рвать… Позвольте я вам помогу. Я все же помоложе… И, уж простите, поздоровей…

-Значит, с австрийцами не выручите? – грустно вздохнул священник.

- И не подумаю! – заверил Семирядов. Что б такой анекдот в тайне оставить? Да за это не сто… Триста рублей не жалко! Идемте, батюшка, а то за разговорами до вечера не управимся. Слово, оно конечно, хорошо, но дело делать тоже надо…

…Отца Кирилла все же представили к награде: золотому наперстному кресту на Георгиевской ленте. Деньги на его покупку собрал среди полковых офицеров поручик (!) Семирядов…

Г Л А В А 5.

… О, Боже мой, благодарю

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир, Твой вечный храм,

И ночь, и волны и зарю…

Пускай мученья мне грозят, -

Благодарю за этот миг,

За все, что сердцем я постиг

О чем мне звезды говорят…

Дмитрий Мережковский

Не говори, что нет спасенья,

Что ты в печалях изнемог;

Чем ночь темней, тем ярче звезды,

Чем глубже скорбь, тем ближе Бог.

Аполлон Майков

23 августа 2006 года, С.-Петербург.

Онисин обходил закрывающийся собор, выключая свет и запирая двери. В небольшой пристройке у «черного» хода, где хранился нехитрый дворницкий инвентарь, сидели два славных человека.

Протодиакон Сергий – колоритнейший, даже несколько эпатажный, явственно выделяющийся хоть в стенах храма, хоть за его пределами. Роста среднего, но из-за мохнатой, «разбойничьей» бороды и густого баса производящий впечатление монументальное, наподобие Хагрида из знаменитой саги о Гарри Поттере. Голос его, от которого во время служб дрожали даже крепкие соборные стены, вызывал восхищение, а доброта, тесно переплетенная с детской наивностью – симпатия. Выходя из собора, он надевал черную каску, садился на велосипед или мопед и вводил останавливавших его гаишников в ступор. До прихода в Церковь он был физиком и даже возглавлял какой-то секретный отдел. Ко всем своим достоинствам, он еще писал удивительные по образности рассказы (их можно было бы сравнить с рассказами Шукшина, если б они не были так индивидуальны).

Вторым был столяр собора Василий Иванович, сибиряк, своими руками создавший практически все киоты и деревянные детали пределов собора. Был он столь же бородат, как и отец Сергий и столь же добр.

Как известно, добрые люди воспринимают несправедливость, творящуюся в мире куда острее людей «терпеливых», а уж если они еще и эмоциональны…

Василий Иванович только что вернулся из поездки на свою «малую родину», постепенно уничтожаемую дующим из Москвы «ветром перемен», а отец Сергий – из Грузии, бурлящей страстями, а потому от «эмоций» в подсобке подпрыгивали метла и лопаты и жалобно позвякивали мелко вибрирующие ведра… После каждой тур поездки отца Сергия две, а то и три недели громыхали восторженные рассказы о том, какие замечательные люди эти «тибетцы-грузины-греки-осетины-китайцы» и только прищуренный глаз настоятеля удерживал эмоционального добряка от балансирования на грани экуменизма. Сейчас же он до краев был переполнен эмоциями по поводу происходящих в Грузии событий… Седлавшего свой «байк» протодиакона догнал покидающий собор с нерастраченными эмоциями Василий Иванович и взрыв впечатлений состоялся…

-Предательство! – стучал кулаком отец Сергий по лежащей на скамье каске. – Вот худшее из плодов человеческих! Треть Ангелов отпали, предав… Адам с Евой, ради тщеславия предали Создателя… Иуда нашел причины предать Спасителя…Все грехи ведут к одному итогу – предательству! Себя, друзей, Бога, страну… Столько причин предавать… А не предавать лишь одна… Просто не предавать и все! Ты посмотри, Василий Иванович, что творится: люди сходят с ума, словно в эпидемию! Такие прекрасные отношения были! Такие люди замечательные! Жили одной семьей: грузины, украинцы, белорусы, татары, русские… А теперь?! Украина сходит с ума, пытаясь доказать, что Адам был хохлом, а обезьяну, от которой произошел человек, звали «Маруся». Прибалты, всю жизнь находившиеся под игом то немцев, то шведов, переполнены ненавистью не к ним, а к России… Грузины творят что-то абсурдное… Мало нам русофобии Запада, так те, кто столетиями бок о бок преодолевал горе и войны, теперь готовы в глотку друг другу вцепиться…А ведь люди, по сути свей – замечательные. И грузины! И украинцы! И белорусы!.. Что твориться? Откуда взялась эта «арийская» гордыня?! Почему хорошее забылось, словно не было, а любая мелочная дрянь словно на скрижалях выбивается? Что происходит? Почему братья грызут друг друга хуже врагов?!

- А я тебе скажу – почему! – яростно накручивал свою бороду на кулак Василий Иванович. – Я вот только из Сибири вернулся… Не узнать! Вообще не узнать! Раньше люди жили в ладу с природой, спокойные были, доброжелательные, миролюбивые… Леса вырубаются, дороги разрушены, люди разъезжаются, а оставшиеся… В общем, Москве лучше не знать… Свои живут как нищие, а государство все деньги каким-то «братским странам» переводит, земли раздает, да миллиардные долги прощает… Ты видел, что твориться с Псковской областью, Ивановской, прочими, «малоинтересными» правительству? И люди от безысходности, с перепугу от неуверенности в завтрашнем дне, начинают сходить с ума… Кто себя губит, спиваясь, кто винит в бедах соседа, готовый на него с кулаками напасть… Вот ты-то должен помнить эту историю, отец Сергий… Когда на Руси правил князь Андрей Боголюбский, Русь развивалась такими темпами, каких не было ни до ни после, потому что это развитие было прежде всего – духовным, а уж потом – территориальным, экономическим, военным… Отстраивались шедевры зодчества, поражающие по сей день… Говорят резиденция князя вообще была одним из красивейших городов мира… Боголюбский ввел на Руси праздник Покрова, «прививал» православным рыцарское отношение к Божей Матери…Развивались города, ремесла… Сильнейшие королевства Европы дружили как никогда: Англия и Франция поддерживали с Россией теснейшие отношения, а Фридрих Барбаросса и вовсе называл Боголюбского «братом». Они должны были заключить пакт, являющийся прообразом нынешних ООН и НАТО. Барбаросса вел тогда войну с Папой Римским и Боголюбский должен был приди с войсками к нему на помощь… Вся Европа была бы православная, но… Богословского убили как-то уж очень вовремя для католиков, и объединение не состоялось. Это была бы непобедимая коалиция, способная изменить мир… А через несколько лет на Русь нахлынули татары… Но самое страшное в другом… Когда князя убили и привычный, казавшийся нерушимым мир изменился в одночасье, а завтрашний день стал пугать… Люди словно сошли с ума. Летописи говорят, что сосед резал соседа и брат отнимал хлеб у брата… Грабежи, насилие, убийства… Через несколько дней на улицы вышли с иконами священники и стали молча ходить по дворам, заглядывая людям в глаза… Только тогда все стало стихать… То же было и в «перестройку» … Помнишь? Банды, насилие, рэкет, пытки, убийства, коррупция… Люди, сходили с ума, словно животные пытаясь отнять у слабого кусок пожирнее и спрятать в свою нору, что бы обеспечить «завтрашний день» …

- Инстинкты, - лицо протодиакона скривилось, словно от зубной боли. – Страх превращает человека в животное, если у него нет стержня… А «стержень» этот может быть только духовностью. Нельзя быть «христианином» в благополучные дни и «выживающем животным» в дни беды… Эх, люди, люди… Всегда ищут виновного на стороне, пытаются выжить за чужой счёт… Как потом будут жить с этим? А ведь вчера еще были людьми… Но есть звери и хуже, Василий Иванович… Расчетливые, циничные. Они тоже забивают свои закрома «на завтрашний день» за чужой счет, но делают это масштабнее, глобальнее…

-Да с этими-то бесами как раз все ясно, - отмахнулся столяр. – Этих во все века и времена хватало… Меня обычные люди пугают… Они-то как поддаются?

-Если Бог хочет наказать человека – лишает его разума, - сказал протодиакон.

-И совести, - добавил столяр. – Ну как так можно: у тебя дела плохи, а ты за чужой счет их поправляешь… И у всех веские причины… Как будто это – оправдание…

Онисин стоял, закусив губу. Этот эмоциональный диалог о происходящих на постсоветском пространстве бедах он принимал на свой счет. У него ведь тоже была беда… и он тоже собирался восполнить ее за чужой счет… И причины у него были для этого весомые, но… предательство есть предательство…

-Самим нужно становиться лучше, а не внешних виновников искать, - басил протодиакон. – «Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся». Одни во время кораблекрушения свои спасательные жилеты детям отдают, а другие, ради спасения своей задницы, женщин из лодок выпихивают… А ведь раньше, во время беды мы объединялись: русские, украинцы, грузины… Что с нами? Обидно, аж сердце рвется…. «Эпоха перемен» … Олигархи, предатели, политики… Запад нас ненавидит именно за православие, учащее придерживаться твердых принципов и оставаться верными Законам Бога. Они требуют(!) что б мы приняли диктатуру толерантности, при которой права «сексуальных меньшинств» защищены лучше прав большинства, и называют это «позитивной дискриминацией». А мы говорим: «Хватит кадить толерантности! Аллилуйя верности Богу!» И их корежит от этого…Они подменяют своими законами Законы небесные, а ведь это и называли древние «антихристом» = подменяющим Христа… «Антихрист» это вообще не личность, это, скорее, должность и мировоззрение… Материальное преобладает над духовным многократно! А ведь еще Льюис напоминал: «Ты не человек, у которого есть душа», ты – «душа у которой есть тело»! Но все это временно! Бывали времена и хуже – 1812, Смутное время, революция, Гитлер… Чем темнее ночь – тем ближе рассвет…

-Уверен? – горько спросил Василий Иванович.

-Нет, – честно ответил отец Сергий. – Просто это – единственная надежда. Что б все это прекратить, люди должны понять, что духовное важнее материального… и тогда у них будет и материальное… Ну как можно променять душу на богатства?! Не в тот дом и не те богатства тащат…Все материальное рано или поздно исчезнет, измениться, преобразуется, а это все, - он обвел рукой вокруг себя, показывая на собор. – Останется во веки веков… Хотя и «веков» тоже не будет… Как не будет времени. А вот настоящий Дом, Дом, где тебя любят и ждут – останется… И душа останется… Как можно этого не понимать?!

Махнул рукой, и, не дожидаясь ответа, укатил на своем «байке», расстроенный. Следом ушел и Василий Иванович. Онисин запер двери и вернулся в храм.

Мощные стены отрезали уличный шум. Сергей с тоской огляделся. С икон на него смотрели те, кто не предавал. Те, кто сделал выбор между материальным и духовным. Те, кто обрели уже свой Дом и говорили на одном языке, не ведающем разногласий и брани…Дом, так не похожий на этот мир…

В кармане завибрировал телефон.

-Слушаю.

-Открывай, - сказал Гурин. – Я у черного входа.

Он был весел и деловит. Продемонстрировав Сергею большую и тяжелую сумку, пояснил:

-Для тебя старался… Вот ты, наверное, думаешь: Димка- гад, угрожает, заставляет… А я тебя, дурака, из болота вытаскиваю. Вот сейчас вскроем тайник, золотишко, или что там есть, аккуратненько изымем, дырку тщательно заделаем и никто никогда ничего не узнает. Я цемент принес, инструменты, белила – даже следа не останется. И будешь ты работать здесь, как раньше, только жить в собственной квартире и с пропиской, как полноценный человек, а не как гастарбайтер азиатский… Семью заведешь… Ну, показывай, куда идти…

Они поднялись на второй этаж и прошли по «балкону» до пределов Марии Магдалины.

-Где?

- Вот здесь, - показал Онисин. – Только делай все это сам…

Гурин с усмешкой посмотрел на него:

- Понимаю… Партизанов немцам сдал, а на спусковой крючок нажимать брезгуешь... Логично… Серега, не устраивай комедию, хорошо? Потерпи полчаса и все кончиться. Ладно, стой, смотри, я все сам сделаю… И клад достану, и деньги принесу на блюдечке с голубой каёмочкой… Эх, не ценишь ты меня!.. Это не они, а я твой «ангел-хранитель» …

-Скорее уж змей-искуситель, - мрачно сказал Онисин.

- Да как угодно, - пожал плечами Гурин. – Ну-с, приступим…

Онисин отвернулся, морщась от звука ударов. И ненавидел себя еще больше: смелости не хватало даже просто смотреть на дело рук своих…

-Ага! – радостно сообщил Гурин. – Здесь какая-то ниша… Сейчас расширим… Есть! Серега, здесь что-то есть! Ну-ка…

Пачкаясь кирпичной крошкой, он осторожно, двумя руками извлек полуистлевший мешок, осторожно опустил на пол.

- Что-то маловат сверточек, - проворчал он, тщетно шаря рукой в отверстии. – И больше – ничего? Надеюсь, там хоть камешки?

Он развернул тряпки и изумленно-обиженно уставился на Онисина:

-Это что? Вот ради этого весь сыр-бор?

Сергей присел на корточки рядом с ним, разглядывая несколько орденов и крест.

- Даже крест не золотой, - раздраженно комментировал Гурин, вертя его в руках, - Да еще и поломанный, с дыркой какой-то… Вот еще один, медный… Что-то написано…

- «Не нам, не нам, но имени Твоему», - не читая, сказал Онисин. – Это наградной крест 1812 года… А на втором дырка – от пули… Это награды священников полка, полученные ими в походах… Скорее всего – часть полкового музея. То, что успели спрятать от большевиков…

- А не могли они что-то поценнее спрятать?! – раздраженно спросил Гурин. - Что за бред?! Разве это – клад? Здесь ошибка какая-то… Там же четко сказано: «Сокровищем храма тебя одарит»! Это что – сокровища?!

- Сокровища бывают разные, - заметил Онисин.

- Все у них не как у людей, - покачал головой Гурин. – Написали бы: «церковная дребедень», и я бы даже не стал огород городить…

Он взял в руки один из орденов, повертел…

- Фирма «Николс и Плинке», - с некоторым облегчением констатировал он. – Ну, хоть что-то… Хоть затраты на эту авантюру оправдаю… Что ты делаешь?

Онисин взял у него из рук ордена, сложил в ветхую мешковину, аккуратно свернул… и убрал за пазуху.

-Не понял? – отреагировал Гурин.

- Я тебе так скажу… Было бы «золото-бриллианты» … Я бы, наверное, все же сделал подлость… Наверное, плохой я ученик… Еще работать над собой и работать… Но это – совсем другое… Это все оплачено кровью… И даже больше того… Это – воинский храм, Дима. Здесь молились Герои… И такие же Герои молились за них… Ты же офицер… Неужели не понимаешь?

-Я – бизнесмен! – с тихой угрозой сказал Гурин, поднимаясь. В руке он держал острое зубило. – Ты сам-то себя слышишь? У тебя крыша поехала?! Ты, Сережа, завязывай с такими шутками, а то я могу тебя неправильно понять…

-Ты меня правильно понял, - твердо сказал Онисин. – Ты искал клад. Клада нет. Есть ордена священников и пробитый пулей крест… Это не наше, Дима. Давай не будем делать паскудства больше, чем сами можем вынести…

-Отдай, - протянул руку Гурин. – Отдай и забудем этот разговор…

-Давай просто –забудем, - предложил Онисин. – Деньги, что ты мне давал, я верну… Не сразу… но верну до копейки… если хочешь – с процентами… А ордена не отдам.

-Сережа, я ведь тебя в порошок сотру, - пообещал Гурин.

- Твое право. Пытайся. А сейчас… бери сумку и уходи.

Гурин долго смотрел ему в глаза, сжимая рукоятку стамески так, что побелели даже костяшки пальцев, но ударить так и не решился: помнил, что на учениях по рукопашному бою этого ему не удавалось ни разу.

-Это твое последнее слово?

-Да.

-Ладно… Тебе жить…

Гурин зло покидал инструменты в сумку и молча пошел к выходу. Уже переступив порог, оглянулся:

- Вот что я тебе твердо обещаю, - сказал он. – так это то, что ты будешь жалеть об этой ночи всю свою оставшуюся жизнь…Со мной так нельзя. Я думал, ты это понял… Ты свое слово сказал, теперь ответ за мной…

Онисин закрыл за ним дверь, вернулся в собор, положил сверток на стол и сел на скамейку. Он знал, что Гурин выполнит свое обещание. Что, скорее всего, настоятель, после рассказа о том, каким образом попали ему в руки эти ордена, уволит его. Что у него снова не будет ни дома, ни работы, ни надежды, зато будут неизбежные и опасные неприятности. Но почему-то на душе у него было хорошо и спокойно…

*************************************

20 декабря 1937 года, г. Ленинград.

Сторож вынул из кармана часы и откинул серебряную крышку. Зябко кутаясь в старую шинель, поставил на буржуйку чайник и принялся расставлять оставшиеся от чайного сервиза чашки.

В этот день он чувствовал себя даже хуже, чем обычно. Болезнь явно взялась за него всерьез и выходила на решающую стадию. Впрочем, если смотреть глубже, то смерть играла с ним уже долгих 20 лет и он даже как-то свыкся с ее присутствием, воспринимая каждый день как драгоценный подарок судьбы.

По паспорту он значился как Георгий Несторович Львов, служащий, холост, 56 лет от роду. Но кроме двух последних пунктов, все было ложью. Настоящая фамилия его была Касаткин, был он штабс-капитаном измайловского полка, и судьба его заслуживала того, что б остановиться на ней подробнее, ибо это была судьба многих и многих гвардейских офицеров, переживших революцию семнадцатого года…

Родился он в семье небогатого дворянина, с отличием окончил престижный пажеский корпус, и, выпущенный по первому разряду, подал прошение о зачислении его в Измайловский полк, в котором уже когда-то служили его дальние предки. Благодаря успехам в конных упражнениях (особенно в опаснейшей «парфорсной» охоте), был замечен Его Императорским Высочеством Великим Князем Константином Константиновичем, и после небольшой проверки на личные дарования в области словестных искусств, был приглашен в комитет знаменитого на весь Петербург «Измайловского досуга». Эту удивительную традицию ввел в обиход лично Великий Князь, как средство от безделья и скуки расквартированных на «зимних квартирах» офицеров. Как писал о той поре один из офицеров: «…Служба в полку была нетрудна, проходила как-то незаметно. В частной жизни- театры, концерты, вечера у знакомых, товарищеские пирушки. Жилось весело и беззаботно…».

Но золотые времена кончились с началом войны. Измайловский полк отбыл на Юго-Западный фронт, где в знаменитой «Галицийской битве» Касаткин получил Георгиевский крест и первую рану. В «Брусиловском прорыве» 1916 года он вновь отличился, получив второй крест и второе ранение. Ведя солдат в атаку, он был посечен осколками немецкого снаряда и в звании штабс-капитана отбыл в Петербург, в полевой госпиталь. По выздоровлению, приказам по запасному батальону Измайловского полка, был назначен начальником учебной команды.

…С осени 1916 года Петроград из столицы Российской империи превратился в один большой болезненный фурункул. Пока войска исполняли свой долг на фронтах, в столице были организованны многочисленные «резервные батальоны», солдаты которых категорически не желали воевать и готовы были на все, лишь бы как можно дольше оставаться в Петрограде. Город наполнялся беженцами, спасающимися от ужасов войны. Среди рабочих, «подзуживаемых» многочисленными диссидентами, зрело глухое недовольство, выражавшееся пока лишь в стачках и забастовках. Люди не понимали ни смысла войны, ни ее необходимости вообще. «Договор с союзниками» императора не был «договором народа», а недавние поражение в такой же, непонятной народу войне с Японией лишь усиливало это недовольство. Царская семья, дискредитировавшая себя целым рядом скандалов, была предметов самых разнообразных, но всегда нелицеприятных слухов. Газеты исходили желчью, «интеллигенция» погружалась в мистику, дворяне – в повальное пьянство и разврат, депутаты Думы традиционно занимались разрушительской работой и издавали глупейшие законы. Город словно был охвачен эпидемией безумия. Под влиянием сладкоязычных агитаторов всевозможных «партий» и «комитетов», все хотели «свободы», но чаще всего понимали под этим словом «вседозволенность». Касаткину запомнился один трагикомичный случай, получивший в Петрограде широкую известность и разнообразную трактовку. На сцене была поставлена знаменитая «революционная» опера «Фенела», ранее запрещенная Николаем Первым и только что вновь разрешенная пустившейся во все тяжкие цензурой. Эта опера была печально известна тем, что где бы ее ни ставили – в Испании, Бельгии, Мексике, Италии – тотчас происходили сильнейшие народные волнения и даже революции… Ксешинская танцевала бесподобно…. А через несколько дней в Петрограде начался «голодный бунт» … Рабочие, солдаты, матросы, «Думцы», «интеллигенция» и даже часть священников – все требовали «перемен». Забастовки солдат и рабочих выплеснули на мостовые первую кровь. Солдаты отказывались подавлять народные волнения. Жандармов начали убивать повсеместно (уж они-то прекрасно были знакомы стоящими за беспорядками «господами революционерами», и знали, чего от них ожидать). Солдаты уже начали убивать офицеров, и общественность поощряла это как «борьбу с тиранией». Одного такого убийцу даже наградили «георгиевским крестом», и портрет его, с обесчещенной наградой на груди красовался посреди витрин Невского проспекта. Понятия «хорошо» и «плохо» перемешались… Из тюрем были освобождены уголовные и политические элементы. Вскоре стало известно, что император предпочел отречься, а у власти встало какое-то «Временное правительство» из членов горлопанов Госдумы. Измайловский полк, по сути уже состоявший из резервистов, распропагандированных агитаторами во главе с Климом Ворошиловым, двинулся к Думе с музыкой и факелами… И так же радостно приветствовал ее скорое свержение. Большинству жителей, уставших от перемен, было уже все равно, кто у власти: царь, временное правительство, большевики, хоть баба Яга в ступе – лишь бы закончилась эта «эпоха перемен» и наступила хоть какая-то стабильность… Но воспользовавшиеся этой «гражданского безразличия» к власти пришли срочно вернувшиеся из-за границы, словно падальщики на добычу, Троцкие-Бронштейны, и началась гражданская война, голод и красный террор. Беда была еще и в том, что все эти захватившие власть Урицкие-Радомыльские-Сольцы-Розенфельды-Губельманы –Шацкины не только ненавидели саму Российскую империю и православие, но мечтали куда о большем. Им, одержимым «организацией нового мирового порядка», требовалось установить свою власть над всем миром, а Россию они рассматривали лишь как «хворост для разжигания мировой революции» … Они говорили о «коммуне» как о всеобщем благе, но если в «коммуне» тех же монахов действовал принцип: «все мое – наше», то эти новоявленные «коммунисты» ставили вопрос иначе: «все твое – наше» … Психология Шарикова под руководством Швондера: «отнять и поделить» прививалась повсеместно… Но охваченные пьянящим запахом вседозволенности, люди пока об этом не знали…

Счастливо избежав два покушения на него своих же солдат и одну попытку ареста «новым правительством», штабс-капитан покинул безумный город и вступил в под командование юного офицера-измайловца Василия Парфенова в Добровольческую армию… Потом его кидало по всей стране. Был голод, холод и горькое отчаяние от бездарной политики не способных договориться между собой лидеров «Белого движения». Император подложил немалую «свинью» защитникам монархии, лишив их своим отречением сплоченности… и сам сгинул в мрачных подвалах Ипатьевского дома, поневоле обязав к той же участи несчастных дочерей и сына. «Красные», оккупировавшие центральные части России, с куда более заселенными территориями крепли день ото дня, а бывшие «союзники» по Антанте, как обычно предали Россию при первой возможности, предпочитая иметь дело с щедро раздающими национальные богатства большевиками. Премьер министр Великобритании Ллойд Джордж прямо сказал: «Следует признать власть большевиков, ведь торговать можно и с людоедами». Власть денег опять возобладала над разумом и честью. Пользуясь этим попустительством мировой общественности, большевики проводили широкомасштабною зачистку «инакомыслящих». Дворяне, офицеры, священнослужители вырезались повсеместно и беспощадно, с нарочитой, призванной шокировать, жестокостью…

Но в начале 1924 года умер Ленин, и путем сложнейших интриг и комбинаций к власти получил не слишком известный человек с грузинской фамилией Джугашвили. У него был свой взгляд на молодую республику и «завоевание мира» на данный момент не входило в его планы. Недовольных этим «предательством идеалов» сторонников Троцкого он по-революционному быстро перестрелял и пересажал, и занялся укреплением уже завоеванного, не распыляясь на мечты о мировом господстве.

Касаткин упорно отказывался уезжать в эмиграцию, и, надеясь на чудо, скитался по стране под чужими документами. Но к середине тридцатых годов, штабс-капитан вынужден был смириться с мыслью, что происходящее в России – надолго. И, одновременно, узнал о своей страшной болезни. Теперь терять ему было нечего и надеяться не на что. И он принял решение вернуться домой. Город уже назывался Ленинградом, в честь кровавого монстра, подобно сказочному вампиру, покоящемуся в мавзолее на Красной площади Москвы. Город изменился неузнаваемо. Уже ничто не напоминало ту величественную столицу, которую он покинул 20 лет назад. По улицам шли веселые юноши и девушки в красных косынках. Кинотеатры зазывали плакатами «Депутата Балтики» и «Человека с ружьем». В павильонах продавались соки и мороженное. Звенели пролетающие трамваи… Это был незнакомый ему мир. Он понял, что идти ему больше некуда. И он пошел в Троицкий собор Измайловского полка. Пришел, вызвал настоятеля и рассказал ему все, словно на исповеди. Настоятель, худощавый, седовласый протоиерей, с умным, немного настороженным взглядом, долго молчал. Касаткин уже собирался повернуться и уйти, но отец Варфоломей молча кивнул, приглашая следовать за ним. В подвальных помещениях собора он выделил штабс-капитану комнату и дал отоспаться пару дней. За это время, используя свои обширные связи, сумел добыть новые документы на имя бывшего рабочего Кировского завода, и Касаткин остался при соборе сторожем.

Если б он только знал, каким опасностям подвергал настоятеля и сам собор, то вряд ли решился на эту службу. Все эти двадцать лет в городе шли непрекращающиеся «чистки», а проще говоря аресты, пытки и расстрелы всех «бывших».

Население Ленинграда значительно обновлялось, в город ехали все новые и новые люди и «квартирный вопрос» стоял весьма остро. В Троицкий собор уже приходили инженеры: присматривались – нельзя ли переоборудовать его под жилые помещения. Собор никак не давал большевикам покоя. Во-первых, это было величественное и демонстративное напоминание об императорской гвардии, о победах русских солдат во имя «Веры Царя и Отечества», о том, что и до большевиков была история России, и история – славная… Во-вторых это был Собор! Еще Ленин приказывал уничтожать священников повсеместно, а церкви закрывать, превращая их в склады и овощехранилища. За расправы над священниками были положены премии. Но народ, в массе своей, косо посматривал на подобные святотатства, и большевики волей-неволей все же были вынуждены учитывать мнение населения. И церкви закрывали постепенно, «втихаря». Велась грандиозная антицерковная пропаганда. Моисей Израилевич Губельман, взявший себе псевдоним Емельян Ярославский и бывший еще одним из первых «птенцов гнезда Ленина-Бронштейна, организовал активный и щедро финансируемый правительством «Союз воинствующих безбожников», начитывающий около 5 миллионов человек. Никита Хрущев позже вспоминал, что Губельмана называли «красным попом», ибо он был главным идеологом, организатором и вдохновителем антицерковности государства… За всю христианскую историю в целом, не было убито столько священников и исповедников, сколько за первые годы советской власти. Каждый второй священник был расстрелян. Остальные, за редчайшим исключением, прошли через лагеря, тюрьмы и ссылки. Из 54 тысяч действовавших до 17 года церквей, по всей стране сохранилось чуть больше тысячи. На свободе пребывали лишь четыре правящих архиерея. Только с 18 по тридцатые годы были убиты 42 тысячи священнослужителей. Знаменитый Казанский собор «воинствующие безбожники» использовали под «музей истории и атеизма». Церковное имущество, мощи и бесценные иконы изымались, и большей частью продавались за копейки в иностранные коллекции, меньшей – отдавались в музеи (по сей день рьяно борющиеся за свое право хранить краденное, согласно завещанию Губельмана). Кстати: организовывал продажу бесценных сокровищ за границу один из организаторов расстрела царской семьи Пинхус Лазаревич Вайнер, взявший себе псевдоним Петр Войков…. И все же, во время переписи населения 37 года, в открытых(!) анкетах две трети сельского и одна треть городского населения называли себя христианами, прекрасно понимая, чем это может для них обернуться…

Свято-Троицкий собор Измайловского полка был в это время кафедральным собором Ленинграда. Невзирая на неистовую пропаганду, количество прихожан не уменьшалось, а напротив, из-за повсеместного закрытия церквей – возрастало… На клир собора и настоятеля шли бесконечные (и крайне глупые даже для чекистов) доносы. Вот пример подлинного доноса на настоятеля Троицкого собора в 1937 году: «…Настоятель скрывает свою шкуру и сует свое поповское рыло в рабочий огород. Что хочет, то и творит. А посему просим гражданскую власть свернуть поповское рыло, не скрывать его под рабочей полой…»

В 37 году Маленков докладывал Сталину о Церкви как о «широко разветвленной, враждебной советской власти, легальной организации в 600 тысяч человек по всему СССР». На что Сталин заметил: «Пора поприжать церковников», и это было равносильно приказу. Провокации шли одна за другой. Если б в соборе нашли скрывающегося белогвардейского офицера, пострадать мог весь клир, и немало способствовало бы закрытию собора. Почему настоятель решился на этот рискованный шаг – теперь уже не узнать. Может пожалел умирающего человека, понимая, что оставалось тому немного… А может просто решил спасти хотя бы еще одного прихожанина… Так или иначе, Касаткин остался при соборе. Отпустил бороду, и теперь в этом похудевшем, болезненного вида человеке, уже невозможно было узнать когда-то бравого гвардейского штабс-капитана. Он топил печи (недавно устроенное центральное отопление работало из рук вон плохо, не в силах обогреть огромный храм), убирал снег с паперти, подметал территорию, помогал в масштабных ремонтных работах по собору, затеянных настоятелем.

Для большевиков это было как плевок в лицо: целые комиссии денно и нощно обсуждали поводы для закрытия кафедрального собора, а храм в это время белили, красили, ремонтировали мостовую, меняли электропроводку и систему водоснабжения… Именно тогда большевики приказали замазать золотые звезды на куполах… Слишком уж издалека виден был этот вызывающий «собор под звездами».

Странно, но отпущенного судьбой времени у штабс-капитана оказалось несколько больше, чем он рассчитывал. То ли крепкий организм солдаты был тому причиной, то ли спокойная обстановка храма сдерживала болезнь, то ли судьба берегла его для чего-то. За эти два года он узнал от священников историю собора, слышал много проповедей и имел возможность подолгу беседовать с клиром на богословские темы. Но особенно прекрасны были ночи в соборе. Когда усталые священники расходились, двери запирались за последними прихожанами, гасли свечи и большинство лампад, наступало волшебное время. Эти ночи чем-то напоминали ему Рождественские, столь ожидаемые им в детстве. Нарядная елка, блеск игрушек, приглушенный свет и ожидание какого-то огромного, светлого праздника. Шаги под сводами собора звучали слишком гулко, и он садился на ступени предела, размышляя обо всем на свете. Это были совсем иные мысли совсем иного человека. Теперь он все видел с совсем иной точки зрения, иными глазами. Если б у него была возможность, он прожил бы жизнь совсем иначе, но… История не имеет сослагательного наклонения. И все же он ни о чем не жалел. Собор вселял в него какое-то спокойное умиротворение и близость смерти уже не страшила. Ах, если б вот так можно было жить и жить… Обретенный Дом… Умные и доброжелательные люди вокруг… А там, за пределами этих стен – безумный и столь жестокий мир… Штабс-капитан впервые в жизни стал понимать монахов и философов-затворников…. Ему было уютно здесь. Впервые, за много лет…

Послышались грузные шаги и Касаткин невольно заулыбался, даже позабыв про тянущую в боку боль. Это, к вечернему чаю спускался отец Сергий-старший. Протодиакон Сергей Васильевич Крестовский был, пожалуй, самой красочной фигурой служителей собора. Огромного роста и соответствующей силы, с гривой черных волос и лохматой «разбойничьей» бородой, обладатель редкого по звучанию и не менее уникального по «громоподобности» баса, всегда веселый и даже чуть хулиганистый. Ранее он служил при церкви Семеновского полка, но после гибели настоятеля в подвалах «зиновьевской» ЧК, и закрытии церкви, был принят в Троицкий собор. До революции он был ответственным за благотворительные организации при церкви – ночлежный дом, столовую для малоимущих, два приюта и прочее, уничтоженное большевиками. «Старшим» его называли потому, что вторым диаконом собора был молодой диакон Сергий, не побоявшийся принять сан, в годы для церкви непростые. До этого он был неплохим коммерсантом в недолгое «непмановское» время, но неожиданно для всех, продал все имущество и надел рясу. Или, как он посмеивался: «Продал землю, что бы купить небо».

Собранный настоятелем клир вообще был «отборным». Для этого – увы! - были широкие возможности6 сотни замечательных священников и дьяконов остались не у дел, изгнанные из закрытых большевиками соборов и церквей. А теперь, под благовидным предлогом «паспортизации» их вообще изгоняли из города. Позже, историк А.А. Бовкало, проведя исторические исследования, подсчитает, что на 1 мая 1937 года в ведомстве митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), числилось 1262 священника, из которых 758 человек были расстреляны, судьбу около 300 человек установить не удалось, и все они, за редким исключением, подвергались арестам. В 1937 году в Ленинграде оставались открытыми всего 34 храма (25 – «тихоновских» и 9 – «обновленческих», в которых служило 79 и 43 члена притчта соответственно.) … А вскоре церквей станет вдвое меньше… Получить паспорт, позволяющий остаться в городе было практически невозможно. Кафедральному собору, как мог, помогал митрополит Алексий, чей предок – Лука Симанский, был когда-то одним из командиров Измайловского полка. И все же большевики подбирались к собору все ближе и ближе…

-Добрый вечер, отец протодиакон, - приветствовал вошедшего Касаткин. – Как служба?

- Народа полный собор! – довольно пробасил Крестовский. – Помяни мое слово, Дмитрий Ляксандрыч: ничего у большевиков не выйдет. Ни сейчас, ни через сто лет. Человек без Бога не может. Человек – создание разумное, а потому атеизм это для дураков. Во все века и времена люди знали о существовании Бога, а тут пришли какие-то «огрызки», и… «отменили». Вот просто взяли и отменили! Ну скажите на милость: есть у них разум?

-Боюсь, что они знают, что Бог есть, - сказал Касаткин. – Даже наверняка знают…Это ведь не «атеисты», батюшка. Атеистам безразлично: есть Бог или нет… Это – «богоборцы». Они столько натворили за свою жизнь, что сейчас им смертельно хочется, что б Бога не было…. Вот они и пытаются Его «убить»… Боятся...

-А я про что говорю? – пожал плечами протодиакон. – Дурни! Как можно без Бога? Это без конечностей прожить можно, а без Бога – как без головы… Вот у них головы-то и посносило… Человек всю жизнь к Богу идет, и после смерти с Ним встречается. А если атеистом помрешь, то что? «Здесь похоронен атеист, одет хорошо, а пойти – некуда»? Вокруг собора, как падальщики кружат… А собор какой славный: самый светлый, самый солнечный собор Петербурга – не символично ли это? Помните, как трактуется символ Откровения: «жена облаченная в солнце» - «слава гонимой Церкви». Вот как пророчества и в частных случаях сбываются…

- Да, храм солнечный, - улыбнулся Касаткин, вспоминая. – Помню, как первый раз пришел на службу в собор с полком. Мое место было в пределе Марии Магдалины, и служба как раз на день ее памяти пришлась… И вот какая конфузия случилась… Солнечно, все в храме блестит и от икон отражается, даже когда в императорских покоях караул нес – и то так солнечно не было... И вот все солнечные зайчики словно решили на мне попрыгать. От барельефа, что Скрижали Завета изображает, прямо на меня свет падает – там же большая поверхность, гладкая, почти как зеркало…. А от латунной задвижки дымохода, что на втором ярусе, такой свет отражается, словно я под прожектором стою… По окончании службы ко мне священник подходит и грозно так спрашивает: «Ты почто, служивый, мне два часа рожи корчил?! Или тебя от молитв корежит?! Что б я этого больше не видел!» ... И смех и грех…

В дверь заглянула перепуганная свечница:

-Отец Сергий! Там опять хулиганы в соборе! Бесчинствуют… Прихожан задирают… Комсомольцы, наверное…

- Пойду, гляну, - грузно поднялся протодиакон. - Ты, Дмитрий Ляксандрыч, лучше здесь оставайся… Ни к чему тебе лишний раз… Да и выглядишь ты что-то… не очень…

Касаткин пару минут колебался, но все же последовал за священнослужителем.

И как раз успел застать начало провокации. Один из троих безобразничавших в храме мужиков, повернувшись на замечание отца Сергия, с размаху залепил протодьякону пощечину.