Собрание сочинений. Том 3. Сентиментальные повести

Донат весенний

30 декабря 1928

Уважаемый тов. Зощенко.

Будучи незнакомым, посылаю мою пародию на Ваши юмористические рассказы. С 1925 года (с начала студийной работы) я рассказывал Ваши рассказы с эстрады. Как и у большинства остальных рассказчиков, они проходили с должным успехом. На последнем курсе нашего драматического отделения рассказывают Ваши рассказы половина мужского состава. Вас любят читать.

Я лично еще молод — мне 19 лет. Кроме студийной работы я отдаю время литературе — пишу стихи, новеллы. В Союзе писателей состою недавно; печатаюсь с пионерского возраста.

Я много думаю о том, почему Вы не поедете в гастроль: успех моральный и материальный обеспечен. Вас любят, даже больше — Ваши рассказы причина здорового смеха.

С товарищеским приветом Донат Весенний[131].

Я забыл — если понравится компиляция-пародия, то передайте для напечатания по своему усмотрению.

Отвечайте! Это представит мне исключительное удовольствие.

Донат Весенний.

Член Сибирского Союза Писателей. Билет №...

Я ответил юноше, что пародия его довольно любопытна, но что я советую ему в срочном порядке переменить весенний псевдоним на более посредственный.

В 19 лет это, может быть, звучит гордо, но в 35 лет будет чертовски неловко перед уважаемой публикой.

Пусть не обижается на меня тов. Донат Весенний! Я сердечно пожелал ему добра с высоты своих 33-х лет.

После этой книжки придется поторопиться с заменой.

Серьезная критика

Станция Купянск-Узловой Южных ж. д.

13 августа 1928

Здравствуйте, тов. Зощенко!

Все этак сижу я, да и взбредет же мысль написать что-нибудь. Да, явилась фантазия именно лично Вам написать что-нибудь. А случилось это очень просто. Прочитал Вашу книжку «Над кем смеетесь»[132] — и взялся за перо чиркнуть Вам больше пары слов. Чиркнуть собираюсь по существу, т. е. хочется дать отзыв о Вашей книжечке.

Попробую, как сумею, надеюсь, тов. Зощенко не рассердится на меня. Итак, приступил.

Наверно начну, так и полагается, с самого начала. Сама книжечка не страшит читателя своим средним форматом (т. е. не толстенькая).

Бумага этой книжоночки, также можно сказать, терпимая, и, вообще, ежели строго подходить к книжонке с внешней стороны, то, пожалуй, выдержит, хотя и не строгую, но все же критику.

А вот ежели напустить на себя смелость критикнуть про ее внутреннюю сторону, то тоже сказать плохого не найдется.

Вот хотя бы прочитать первую часть этой книжонки.

Как-то невольно позавидуешь такому человеку, как Вы.

Думаешь это, и откуда у человека столько таланта взялось.

Ну прямо прелесть, ведь это — настоящий современный Чехов. Прямо у Вас получается еще как-то почехее (от слова Чехов).

Да, как же, и рассказики довольно маленькие и довольно-таки веселящие душу читателя.

И сколько-то в этих рассказах чего-то родного, понятного. Читаешь — и не хочется проверять страницы, скоро ли дочитаешь, а хочется, чтобы без конца тянулись Ваши рассказы.

А вот не успел глянуть, как уже подходит второй отдел Вашей же книжечки. (Начинаются рассказы: «Игра природы», «Административный восторг» и т. д.)

Что же можно сказать про этот отдельчик?

Да, нужно признаться, я по секрету Вам признаюсь, что этот отдельчик как-то слабее от первого.

Оно-то правда, также хороши, но все же слабее, это, конечно, на мой взгляд.

Читаю третий отдел Вашей же книжечки. Читаю даже Ваше предупреждение к этому отделу.

И вот там говорится, что «некоторые Ваши недоброжелатели находят, что эти рассказы (т. е. третьего отдела) лучше многих последующих Ваших рассказов».

Да, я соглашаюсь, что это именно говорят недоброжелатели по отношению к Вам.

А я бы сказал, что эти рассказы (третий отдел) совсем слабенькие, ежели, конечно, сравнить их с первым отделом.

Не проглядывает там резкого юмора, как это в первом отделе.

А, в общем и целом, книжонка Ваша прямо-таки хорошо действует, да и при том на человеческий организм. Можно без пристрастия сказать, что действует оздоровляющим образом.

Вот все хорошо, да только что Вам пришло в голову такое заглавие дать («Над кем смеетесь»)?

Видите, читаешь себе и от души посмеиваешься, правда, пока забудешься. А вот стоит вспомнить это заглавие, неотвязная мысль и пристанет, что смеешься, а только сам над собой. Надумаешься, затем еще и поразмыслишь, возьми да сам себе и внушаешь, не плакать же.

А, может быть, я в порядке самокритики смеюся, и снова продолжаешь смеяться.

Да все равно тов. Зощенко не увидит и не услышит. А вот ежели Вы нэпмана высмеиваете, так, пожалуй, тогда уже смело, без всякого на то размышления смеешься.

Да и в самом деле, что такое нэпман?

Да не меньше, как социально вредный элемент.

Вдоволь можно посмеяться. Думаю, и Вы, т. Зощенко, не будете обижаться. Вот как будто бы и критика моя подошла к концу. А теперь, наверно, начну по личному вопросу. Вот видите ли, тов. Зощенко, в процессе моего писания отзыва у меня явилось этак скромное желаньице, чтобы Вы черкнули мне хотя бы пару слов.

А спросите у меня про что, так я и сам не могу сказать.

Да и о чем задумываться? Вам, наверно, видней, не учить же мне Вас, о чем писать (наверное, Вам это не в первый раз приходится). А Вы знаете, как это будет лестно, да я Вам на бумаге не сумею передать.

Скажем, к примеру, такой случай: разговорились (так бывает в компании) примером о современной литературе, о современных писателях. Как это они, мол, теперь близко к массам этак стоят. Мне самому приходится частенько вмешиваться и рассказывать, да что, мол, вы говорите, ежели я, например, самого М. Горького видел, в двух аршинах от него стоял. Вот, милые, как на ладони, стоит да улыбается своей горькой усмешкой. (А видать-то я, правда, видел, это было дело в городе Харькове, может быть, Вы знаете, в профсоюзном саду. И видел-то всего не так давно, в этом году, 1928, если не ошибаюсь, в июне месяце.) А вот еще будет о чем рассказать.

Пройдут времена, а у меня Ваше письмо будет храниться и уж при случае, когда Вы достигнете значения в мировом масштабе, как советский писатель, то и тут придется о чем поговорить. Т-ща Зощенко, как же, я хорошо знаю, скажу, да я с ним, может, переписку имел, придется говорить в теплом кругу товарищей — любителей поговорить о современной литературе и о современных писателях.

Вы уж не откажите и сделайте такую милость — напишите. Я Вам и марочку почтовую пересылаю (а марочка стоимости 10 коп.). Вам только бумажечки да конверта на свой счет придется послать. С этим, наверно, как и подобает хорошему писателю, есть такое добро. Чернильца, думаю, также хватает, а в крайнем случае так и карандашиком не побрезгуйте. А вот мой и адресок (следовательно, кто просит, чтобы Вы написали)...

Я знавал одного товарища, так он мне такую историю рассказал и вдобавок божится, что сущая правда. Говорит: это я послал письмо (не рассказывал, правда, содержания того письма) одному современному писателю.

— Дальше, — говорю я ему.

А что же дальше, а он да возьми сотвори фельетончик. Спасибо, говорит, хоть фамилию заменил, а то прямо-таки стыдно по улице пройтись. Да и то, рассказывает, хотя фамилия как бы переменная, а все-таки так и кажется, что все узнают, что это, дескать, тот идет, что про него в фельетоне говорится. А надо заметить, что-что, а уж фельетоны сейчас в моде, каждый, наверно, читает. Так вот, т. Зощенко. Я теперь напуган этим товарищем. Думаю, хотя и чепуху пишешь, а чем черт не шутит, не лазил же я в голову писателя, примером, скажем, в Вашу головенку.

Возьмет да и взбредет ему в голову написать что-нибудь. Возьмет, как выражаются по-вашему (писательскому), прочтет письмо и усмехнется, мол, есть сюжет, давай напишу.

Так вот, т. Зощенко.

Ежели, паче чаяния, у Вас появится мысль написать что-нибудь, так уж, пожалуйста, фамилию перемените, я серьезно прошу. Может быть, Вы будете сильно заняты. Может быть, расстроенный. Да, может быть, черт Вас знает что.

Так что и в голову, может быть, не полезет про какие-то сюжеты обдумывать. Теперь, т. Зощенко, я все же снова обращаюсь к Вам, чтобы Вы что-нибудь да и черкнули мне.

А просить я имею право. У меня есть основания. Вы в своем предупреждении к третьему отделу книжки «Над кем смеетесь» пишете:

— А которые читатели из принципа не захотят все же читать эти молодые рассказы — то пущай не читают. Пущай тогда за автором будет двугривенный. Когда-нибудь рассчитаемся.

Вот я и хочу рассчитаться, правда, возврата двугривенного не прошу, ибо я все же прочитал, но прошу взамен за это написать мне пару слов.

Да, еще хотел Вас предупредить и дать честное слово, что уж никому из читателей Вашей книжечки не проговорюся, что, мол, т. Зощенко рассчитывается и пишет письма. Ну уж будьте покойны, пускай сами до этого дойдут.

А то им и в голову, наверно, не стукнет такая мысль, чтобы Вам написать и от Вас получить ответ.

Нет, т. Зощенко, уверяю Вас, им не стукнет такая мысль, ибо большинство теперь читателей пошло таких, что сразу прут к рассказам, а что им до предупреждения от автора.

С комсом. и читательским приветом

Я.

Вы уж, т. Зощенко, не откладывайте в долгий писательский ящик, а сейчас же ответьте. Как-то, знаете, надежней будет, что не забудете. Жду ответа.

Письмо рабкора

Козьмодемьянск Марийской автономной области

9 июля 1928

Уважаемый т. Зощенко!

С большим удовольствием прочел Вашу изданную «ЗиФом» книгу «Над кем смеетесь». Главным образом, меня заинтересовали в ней помещенные в третьем разделе Ваши фельетоны.

Я уже давно думал, что в настоящее время юмористические рассказы должны бы быть частично заменены сборниками фельетонов, как материалом, имеющим реальную подкладку, а потому и более способным заинтересовать тот круг читателя, который предпочитает «правду» авторским, извините, «выдумкам». Затем у лиц, доставляющих материал для фельетонов, конечно, усилится боязнь доставлять этот материал, так как мало кому доставит удовольствие попасть из живущей один день и после этого преданной читателем забвению газеты в несравненно более долговечную книгу. Повторяю, что я это думал давно, но никак не предполагал, что мои мысли осуществятся.

Тов. Зощенко, я рабкор. Писал свои корреспонденции и в виде фельетонов. Часть из написанного мною количества последних была помещена. Часть шла через соответствующие органы, а часть помещалась в стенной газете.

Мне бы очень хотелось узнать у Вас, как у человека, близко стоящего к «ЗиФу» (заключаю из обилия изданных последним Ваших произведений), может ли «ЗиФ» выпустить (хотя бы в качестве приложений к одному из журналов) еще сборник фельетонов. Если да, то я бы очень желал дать свои фельетоны, только если Вы согласитесь прислать их Вам на проверку, т. е. под Вашу редакцию.

В качестве доказательства того, что если не литературно, то в смысле грамматики я наликбезился[133], посылаю Вам напечатанный в журнале свой маленький рассказ. Ваше мнение о нем я также очень хотел бы знать. Журнал прошу не возвращать и оставить у себя в знак моей благодарности за доставляемые чтением Ваших произведений хорошие минуты. Жду Вашего ответа.

Уважающий Вас...

Адрес — г. Козьмодемьянск...

Я — веселый человек

В заключение я хочу припомнить два или три телефонных разговора. Это несколько выпадает из тона моей книги. Но мне кажется, это необходимо для полноты содержания.

К тому же эти разговоры я записал почти буквально. Возможно, что я ошибаюсь только в расстановке слов.

Вот первый разговор:

28 января 1929

— Простите, что беспокою вас... Вот нас пять человек... Мы скучаем... Буквально умираем от скуки... Что нам делать?.. Как развлечься?.. Куда пойти?..

— Позвольте... Но я не бюро обслуживания.

— Да, конечно, мы знаем... Не сердитесь... Это не шутка... Мы звонили именно вам. Разговор зашел о вас. Как вы сумели сохранить свою веселость, жизнерадостность... Что вы для этого делаете?..

— Но кто вам сказал?.. Я скучный и мрачный человек... Откуда я знаю, как вам нужно развлекаться...

— Простите в таком случае... Два-три слова вас, надеюсь, не затруднят...

— Ну пойдите в кино.

(Сердится. Трубка резко повешена.)

Скромная просьба

— Извините, что я нарушаю, может быть, вам спокойствие. Мне желательно поговорить с вами... Вчера вечером я слышал, как моя жена беседовала с вами по телефону...

— Простите, но я не припомню. Мне много звонят.

— Это неважно. Вечером, около девяти она вам звонила. Я не имел удовольствия слышать, что вы ей вкручивали, но она хохотала довольно весело.

— Да, но я ее не знаю... Вчера, действительно, звонила какая-то мне незнакомая женщина. Но я не знаю ее лично. Просто телефонный разговор.

— Оставьте, товарищ... Мы знаем эти разговорчики. Сегодня она по телефонной сети разговаривает, а завтра она у вас разговаривает... Слушайте, уважаемый литератор, плюньте на это дело. Нет, я вам серьезно говорю. Ну что вам стоит! Звонит какая-то баба — не отвечайте ей. Скажите, черт ее подери, — вам нету времени.

— Голубчик, я обычно так и делаю. И охотно это сделаю и с вашей женой. Как ее имя?

— Тося... Антонина Васильевна...

— Пожалуйста.

— Я очень вам благодарен. Все это ерунда, а у меня, так сказать, нарушено течение жизни. Благодарю вас. Я всегда любил ваши веселенькие сочинения... Пока...

Больше Антонина Васильевна мне не звонила. Должно быть, помогли домашние средства.