Собрание сочинений В. Г. Тана. Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

БѢЛАЯ АРАПІЯ

— Есть ли на свѣтѣ мѣсто, гдѣ можно жить по-человѣчески?

Два года я не слыхалъ этого вопроса. Но теперь онъ снова раздается письменно и устно. Ибо въ отечествѣ стало попрежнему грустно и темно, и народная мысль мечется и ищетъ выхода.

Русская народная мысль съ страннымъ упорствомъ возвращается къ этому вопросу: «Гдѣ лежитъ такое царство, Бѣлая Арапія?»

Тамъ рѣки молочныя, кисельные берега, тамъ вольные мужики и «вмѣсто подати подушной, тамъ по душамъ благодать» по старому раскольничьему присловью.

Короленко описывалъ, какъ строптивыя уральскія станицы посылали «вѣрныхъ стариковъ» отыскивать «тридесятое государство». Русская интеллигенція не отстала отъ уральскихъ казаковъ. Лѣтъ двадцать тому назадъ, когда Миклуха-Маклай задумалъ основать колонію на Папуасскомъ берегу, со всѣхъ сторонъ ему откликнулись студенты, народные учителя, земскіе врачи, и скоро набралось столько желающихъ, что можно было бы заселить весь островъ Новую Гвинею. Миклуха-Маклай умеръ и колонія не осуществилась. Потомъ съ легкой руки россійскихъ миссіонеровъ, послѣ искорененія кавказскихъ духоборовъ, въ Сѣверной Америкѣ явилась русская Духоборія. Интеллигентная мысль потянулась къ Духоборіи. Многіе ѣздили смотрѣть и писали, въ томъ числѣ и азъ нижепишущій.

Послѣ того вышеупомянутые земскіе врачи, народные учителя и страховые агенты, оставивъ въ забвеніи покойнаго Миклуху-Маклая, обратили ко мнѣ часть своихъ запросовъ. У меня имѣется коллекція писемъ, числомъ до полутораста. Письма эти были получены въ теченіе трехъ лѣтъ 1902–1904, вплоть до японской войны. Всѣ они весьма однообразны, какъ будто списаны одно съ другого.

Уважаемый (имя рекъ!) Я прочиталъ ваши очерки духоборской жизни въ Канадѣ и нахожу, что эта жизнь удовлетворяетъ моимъ духовнымъ стремленіямъ, а потому, собираясь отправиться въ Канаду, прошу васъ не отказать отвѣтить мнѣ на нижеслѣдующіе вопросы:

1) Гдѣ находится та часть Канады, въ которой живутъ духоборы?

2) Какимъ путемъ всего ближе можно доѣхать до Канады? (Одинъ даже прибавилъ: моремъ или сушею?)

3) Гдѣ можно получить билетъ въ Канаду прямого сообщенія, чтобы доѣхать до мѣста?

4) Сколько денегъ нужно имѣть, чтобы прожить въ Канадѣ первое время. Потомъ обыкновенно слѣдуетъ поясненіе: «У меня хватитъ только на проѣздъ».

5) Какой языкъ лучше всего изучить до отъѣзда? И при этомъ поясненіе: «Французскій я немного знаю. Англійскій же, какъ я слышалъ, изучить безъ практики невозможно».

Вопросовъ было много и все въ такомъ же родѣ. И въ самомъ концѣ письма стояла приписка небольшая, но очень важная:

«Нужны ли врачи духоборамъ? Я земскій врачъ и намѣренъ выйти въ отставку», или: «нужны ли духоборамъ учителя? Я учитель».

Одинъ даже спрашивалъ: нужны ли духоборамъ письмоводители и при этомъ пояснялъ: «я письмо-водитель земскаго начальника». Каюсь, на многія письма я не отвѣтилъ. На другія отвѣчалъ въ разочаровывающемъ тонѣ. Я писалъ, что интеллигентные работники духоборамъ въ настоящее время не нужны, особенно люди — со стороны, что прилѣпиться къ нимъ новому человѣку не такъ легко, что жить на чужбинѣ трудно и тоскливо, несмотря на свободу печати и безплатный надѣлъ изъ канадскаго земельнаго фонда. Иногда въ отвѣть я получалъ еще одно письмо, ругательное: «Эхъ, ты, малодушный!»

Японская война положила конецъ этимъ письмамъ, какъ будто всѣ эти «взыскующіе града» отправились гуртомъ на помощь генералу Стесселю въ защитѣ Портъ-Артура. Дѣло, конечно, было не въ этомъ, а въ другомъ. Старая россійская стѣна дала трещину, свѣжій воздухъ потянулъ внутрь, и вмѣсто щедринской мечты о вольномъ баранѣ, пришелъ понемногу явочный порядокъ свободъ, потомъ явочный безпорядокъ. Начальство завело войну съ порядкомъ и безпорядкомъ и началась смута.

Если я и получалъ въ это время письма отъ читателей, то совсѣмъ въ другомъ родѣ, чѣмъ прежде. Иногда подробно: «Бьютъ насъ, бьютъ проѣзжихъ и кто подъ руку попадается; картину избіенія мы не можемъ описать, а она равна будетъ, какъ описалъ Дорошевичъ на островѣ Сахалинѣ, только развѣ съ той разницей, что тамъ били по извѣстному мѣсту тѣла, или были происшествія въ Римѣ на турнирахъ, когда выводили на арену разъяреннаго тигра или быка и пускали на человѣка, точно такъ и здѣсь. Напьется надзиратель водки, разъярится и кинется, какъ тигръ, — виновенъ или нѣтъ, ему все равно, бьетъ, гдѣ попало и чѣмъ попало. Когтями за лицо, кулаками по ребрамъ, нагайками и прочими предметами. Сейчасъ другой надзиратель Штапель, но онъ еще звѣрѣе того. Сколько ни жаловались, защиты намъ нѣтъ ни отъ кого. И чего мы ни говоримъ, то насъ не слушаютъ».

Иногда кратко и загадочно: «Ондрію Осьтебенаенку зломали три ребра и одну правую руку. Били всего. Заступись».

Я старался отвѣчать на эти письма, хотя и не зналъ, зачѣмъ. Они просили о защитѣ, но кого же мы могли защитить?.. Мы сами нуждались въ защитѣ.

И отъ сочувствія нашего никому не было ни тепло ни холодно.

Послѣ того больше года не было никакихъ писемъ. Никто не спрашивалъ, никто не жаловался. Кому было въ-моготу, тотъ терпѣлъ. Кто не могъ терпѣть, убѣгалъ безъ оглядки, куда попало, — ему было некогда справляться, гдѣ берутъ билетъ прямого сообщенія въ Бѣлую Арапію.

Однако, въ концѣ прошлаго года бѣлоарапскіе запросы опять возобновились. Кончился, видно, нашъ періодъ «бури и натиска»; вмѣсто того, чтобы убѣгать сломя голову, мы снова полземъ врозь медленно, вяло, въ родѣ изнурительной лихорадки.

Все же противъ прежняго времени есть различіе.

Раньше о Бѣлой Арапіи справлялись интеллигенты. Теперь интеллигентовъ нѣтъ. Ихъ замѣнили рабочіе, слесаря, печатники, булочники, даже швейцары и отставные городовые, а болѣе всего безработные, безработные.

Говорятъ, голодный человѣкъ мечтаетъ о кускѣ хлѣба. Это неправда. Онъ мечтаетъ о земномъ раѣ, о полной справедливости, о братствѣ богатыхъ и бѣдныхъ.

Голодный человѣкъ по существу максималистъ въ своихъ мечтахъ и въ своихъ молитвахъ.

Ибо, — какъ объяснялъ мнѣ одинъ старый нищій, — «у человѣка проси копеечку, у Бога просить копеечку не стоитъ безпокоить Его. Лучше проси сразу двѣсти тысячъ».

Безработные занимаютъ у товарища сапоги поцѣлѣе, закалываютъ на голой шеѣ сѣрый шарфъ, чтобъ скрыть отсутствіе бѣлья, и приходятъ справляться относительно проѣзда въ Канаду. Вмѣсто Канады, конечно, чаще всего выходитъ внутренній заемъ.

Рабочіе вообще неохотно прибѣгаютъ къ перепискѣ. Они предпочитаютъ сдѣлать крюкъ по дорогѣ изъ завода версты въ три или въ четыре и вести личные переговоры.

Всякіе есть между ними: мужчины и женщины, сангвиники и меланхолики, люди безусловно благонадежные и такіе, кому все равно надо убираться по добру, по здорову.

Но въ общемъ я долженъ сказать, что они мало отличаются отъ прежнихъ интеллигентовъ. Точно такъ же они знаютъ одно: уйти надо, но какъ уйти, куда и зачѣмъ, объ этомъ они справляются больше всего попутно, для очистки совѣсти. И еще чаще интеллигентовъ они спрашиваютъ, какимъ путемъ ближе проѣхать въ Америку, — моремъ или сушею.

До сихъ поръ еще существуетъ на свѣтѣ идея о томъ, что интеллигенція одно, а такъ называемый народъ совсѣмъ другое. У интеллигенціи дряблая душа, у народа твердыя руки. Интеллигенція только портитъ, но въ нужную минуту народъ придетъ и принесетъ спасеніе.

Идея эта по меньшей мѣрѣ старомодная. Въ послѣдніе три года мы получали отъ исторіи наглядные уроки. Уроки были дорогіе, но зато кое-что осталось въ памяти.

Напримѣръ: не проси, все равно не дадутъ. Не вѣрь, когда обѣщаютъ. Синица въ небѣ не лучше, чѣмъ журавль въ небѣ. Только то твое, что въ рукахъ у тебя.

Въ число этихъ уроковъ входитъ новая идея объ отношеніи интеллигенціи и народа. Интеллигенція и народъ, это — одно. Они не лучше и не хуже другъ друга. У нихъ одна манера вѣрить; общая наивность, общая готовность сваливать наиболѣе трудный подвигъ на чужія плечи. Они сражаются вмѣстѣ и вмѣстѣ получаютъ символическія подачки и реальные побои. Когда-нибудь вмѣстѣ они достигнутъ удачи.

Но я увлекся и отклонился въ сторону. Пора вернуться опять къ моимъ искателямъ Бѣлой Арапіи.

На прошлой недѣлѣ ко мнѣ пришли двѣ барышни. Обѣ были огромнаго роста, въ короткихъ суконныхъ кофточкахъ, съ бѣлымъ башлыкомъ, повязаннымъ накрестъ. Руки у нихъ были красныя и вылѣзали изъ узкихъ рукавовъ. На дворѣ былъ морозъ и онѣ долго топали ногами, чтобы немного отогрѣться. Барышни были сидѣлки, одна изъ общины сестеръ милосердія, другая изъ Калинкинской больницы.

— Мы хотимъ ѣхать въ Америку, къ духоборамъ, — объявили онѣ.

— А деньги на дорогу у васъ есть?

— Денегъ нѣту. Мы думали, вы намъ присовѣтуете.

— Рублей на полтораста трудно присовѣтовать, — возразилъ я.

— Мы еще иначе придумали, — сказали барышни, — мы на судно поступимъ. Женская работа и тамъ надобна — бѣлье мыть, чулки штопать. Доѣдемъ задаромъ до Америки.

Кстати сказать, это полумиѳическое судно, на которое можно «поступить», играетъ въ разсчетахъ рабочихъ видную роль.

Каждый, у кого нѣтъ денегъ, мечтаетъ доѣхать до Америки даромъ, въ обмѣнъ за черную работу своихъ крѣпкихъ, но необученныхъ рукъ. Увы, съ одной черной работой не далеко уѣдешь даже въ Америкѣ на берегу, не говоря о судахъ.

— А зачѣмъ вы хотите ѣхать въ Америку? — полюбопытствовалъ я.

— Какъ же не ѣхать, — сказала одна сидѣлка, — здѣсь насъ за людей не считаютъ! Помыкаютъ нами, какъ чумичкой.

— «Зачѣмъ вы говорите сидѣлкамъ вы, — передразнила она чей-то начальственный голосъ. — Онѣ не пріученныя»…

— Тамъ либо погибнемъ, либо людьми станемъ — твердо сказала другая. — Тамъ, сказываютъ, замужъ легче выйти. Вы же писали…

Вотъ наказаніе. Правда, я писалъ, описывалъ, что видѣлъ; я писалъ разсказъ, а вовсе не краткое руководство къ охотѣ за женихами.

Сидѣлки ушли. Дня черезъ два пришелъ молодой человѣкъ, онъ явился прямо съ работы и былъ весь въ сажѣ, какъ трубочистъ.

— Я хочу уѣхать отсюда, — заявилъ онъ мрачно. — Жить не у чего.

— Вы партійный? — спросилъ я вдругъ.

— Я бывшій партійный, бывшій сознательный, бывшій организованный, но теперь я не вѣрю въ программы.

— Вы пьете вино? — задалъ я другой вопросъ.

— Сроду не пилъ и табаку не курилъ, и если выходитъ по духоборской вѣрѣ, чтобъ мяса не ѣсть, я и на то согласенъ, только чтобъ жить по иному. Мы старый строй бороли, себя надо побороть. Живемъ, какъ собаки. Бѣдный бѣдному согласенъ горло перегрызть. Одно осталось — уѣхать отсюда къ чортовой матери.

— Вы подождите до весны, — посовѣтовалъ я. — Въ Америкѣ теперь кризисъ.

— Я не могу ждать, — сказалъ мой гость. — Мысли мнѣ приходятъ, чтобъ сразу покончить всю канитель. Но только если доведется, то лучше не быть дуракомъ, а сдѣлать протестъ противъ другихъ, счастливыхъ.

Въ карманѣ у меня лежало письмо, только что полученное изъ Нью-Іорка, тоже отъ рабочаго, который прожилъ въ Америкѣ девять лѣтъ и теперь собирался вернуться. Я досталъ письмо и прочиталъ отрывокъ.

«Кризисъ сталъ надвигаться съ быстротой урагана. Онъ оставилъ на улицѣ сотни тысячъ людей. Пройдетъ мѣсяца три и безработные будутъ насчитываться милліонами.

Люди толпятся тысячами на пароходахъ, отходящихъ въ Европу, и бѣгутъ, точно крысы съ судна, давшаго течь. Скверно голодать, особенно въ Америкѣ».

— Та-акъ!.. — протянулъ мой посѣтитель. — Ну, спасибо! Теперь я знаю, что сдѣлаю.

— Вы зайдите черезъ недѣлю, — предложилъ я. — Я соберу еще новыя справки.

Онъ пожалъ плечами. — Что жъ, я зайду. Прощайте пока!

Съ тѣхъ поръ я его больше не видалъ. Недѣля прошла, но онъ не приходилъ. Фамиліи его я тоже не знаю. И теперь, когда я читаю въ газетахъ длинную хронику самоубійствъ, убійствъ, ограбленій, странныхъ болѣзненныхъ покушеній проломить каменную стѣну вдругъ, на цѣломъ мѣстѣ, при каждомъ имени мнѣ въ голову приходитъ вопросъ: Не это ли мой бывшій гость, бывшій партійный, бывшій сознательный? Страшно подумать, что этотъ крѣпкій молодой человѣкъ сталъ трупомъ, чортъ знаетъ зачѣмъ, и успокоился и больше не станетъ наводить справокъ.

Страшная, успокоенная Русь.

С.-Петербургъ, 1908 г.