Собрание сочинений. Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи

Чарльз Бомонт (наст, имя Чарльз Лерой Натт, 1929–1967) родился в Чикаго. Его мать дурно обращалась с ним, одевала его, как девочку, и однажды убила его домашнего питомца, дабы наказать сына за плохое поведение. В детстве он перенес менингит, который, несомненно, способствовал его ранней смерти, ставшей, согласно медицинскому заключению, следствием болезни Альцгеймера. Оставив среднюю школу, чтобы вступить в армию, он в дальнейшем работал иллюстратором, диджеем, швейцаром, мойщиком посуды, а в 1950 году продал журналу «Удивительные истории» свой первый рассказ. Спустя четыре года, в сентябре 1954-го, его рассказ «Черная страна» появился в «Плейбое» и стал первой публикацией художественной прозы в этом журнале.

В это же время Бомонт начал много и успешно работать для телевидения, написав сюжеты двадцати двух эпизодов «Сумеречной зоны» и став любимцем Альфреда Хичкока как сценарист телешоу «Альфред Хичкок» и «Час Альфреда Хичкока». Им также написаны сценарии сериалов «Алкоа представляет», «Есть оружие — могу путешествовать», «Ричард Даймонд, частный детектив», «Обнаженный город» и «Путешествие в неизведанное».

Известный в основном как автор рассказов — его дебютный сборник «„Голод“ и другие истории» (1957) стал событием в мире фантастической литературы, — Бомонт выпустил лишь один роман, «Захватчик» (1959), по которому позднее написал сценарий для одноименного фильма (1962) Роджера Кормана с Уильямом Шатнером в заглавной роли. Он также выступил соавтором романа «Бегство от охотника» (1957) под псевдонимом Кит Грантленд.

Рассказ «Место встречи» был впервые опубликован в научно-фантастическом журнале-альманахе «Орбита» в декабре 1953 года.

Место встречи

Ветер, дувший с гор, нес запах свежести, но и холодную влажность осени. Врываясь в долину, в город, он шелестел ветвями мертвых деревьев, заставлял вывески раскачиваться и скрипеть. Добравшись до церкви, зазвонил в колокол, заменяя отсутствующего звонаря.

Люди во дворе смолкли, слушая эту угрюмую музыку.

Джим Кронер, рослый детина, тоже слушал. Затем он прочистил горло и хлопнул в ладоши — мозолистые, с въевшейся в поры грязью, — и громко сказал:

— Пора начинать. Время делом заняться. — Выйдя из толпы, он повернулся к ней лицом. — У кого список?

— Вот, — ответила женщина, державшая в руках растрепанную записную книжку.

— Все здесь?

— Все, кроме одного немца. Грунин… нет, Грунгер.

Кронер улыбнулся, затем сложил ладони рупором и прокричал:

— Грунинген! Бартольд Грунинген!

— Да… ест сдесь, — тут же ответил ему щуплый усатый человек. — Немношко трудно после могила…

— Прекрасно. Главное, что вы здесь.

Кронер внимательно просмотрел страницы, после чего засунул руку в карман плаща, вынул огрызок карандаша и слегка послюнявил.

— Прежде чем мы начнем, спрашиваю: вопросы есть? Замечания? — Он оглядел молчаливые лица собравшихся. — Может, кто-то не знает, кто я? Нет таких?

Новый порыв ветра подхватил полы плащей, взъерошил мокрые волосы, опрокинул мертвые розы и гортензии в оловянных вазах. Пыль из лепестков понеслась вдоль могил и надгробий. Теперь ветер уже не пах дождем и свежестью; пролетев над полями, он вобрал миазмы гниющих останков жизни.

Кронер сделал пометку в записной книжке и выкрикнул:

— Эдвард Андерсон!

Вперед вышел человек в таком же плаще, как у Кронера.

— Энди, ты обследовал долину Скагит, округа Снохоумиш и Кинг, Сиэтл и далее.

— Да, сэр.

— Что можешь сказать?

— Там все мертвы.

— Ты внимательно смотрел? Не ленился заглядывать во все дыры?

— Да, сэр. И во всем штате — ни одного живого человека.

Кронер снова черканул у себя в книжке.

— С тобой, Энди, все. Теперь — Катина Авакян.

Из задних рядов вышла молодая женщина в шерстяной юбке и серой кофте и тут же принялась оживленно что-то говорить, размахивая руками. Кронер постучал своей палкой о землю:

— Послушайте меня еще немного. Не все из вас умеют сносно говорить по-английски. Чтобы вы не путались в словах, упростим задачу. Если на мой вопрос вы отвечаете «да», достаточно кивнуть. Вскинуть и опустить голову. Вот так… Если ответ «нет» — помотайте головой из стороны в сторону. Это понятно?

В толпе зашептались и зашушукались. Женщина по фамилии Авакян безостановочно кивала.

— Отлично, — сказал Кронер. — Мисс Авакян. Вы обследовали… что? Иран, Ирак, Турцию, Сирию. Нашли хоть кого-нибудь живого?

Женщина перестала кивать.

— Нет, — ответила она. — Нет. Нет.

— Вы свободны, мисс Авакян. — Кронер отметил следующую фамилию. — А теперь — Петер Болеславский.

— Да, сэр. — На полянку вышел мужчина в ярком городском костюме и остановился, ожидая вопроса.

— Что можете нам сообщить?

— Тщательно прочесал всю центральную часть Нью-Йорка. — Болеславский пожал плечами. — Потом Бруклин и Джерси. Ни одного человека. Нигде.

— Он прав, — дрожащим голосом подтвердила смуглолицая женщина. — Я там тоже была. Везде только мертвые. По всему городу. На улицах, в машинах, в офисах. Везде.

— Пьетро Чавес, Нижняя Калифорния. [45]

— Все мертвы, сеньор председатель.

— Руджеро Чодо, Капри.

Итальянец лихорадочно замотал головой.

— Шарлотта Денман, юг Соединенных Штатов.

— Мертвы, как дверные гвозди…

— Дэвид Элгар…

— Игнац Феррацио…

— Бернард Гольдфарб…

— Халперн…

— Ив… Кранек… О’Брайен…

Все новые и новые имена Кронер выстреливал в вечерние сумерки, но ответами ему были либо интенсивные мотания головой, либо короткие «нет».

Список закончился. Кронер закрыл записную книжку и простер свои крупные руки мастерового к толпе — перед ним были округлившиеся глаза, дрожащие губы, молодые лица, все полные испуга.

Одна девочка заплакала, сев на влажную землю, пряча лицо в ладонях и всхлипывая. Ее погладил по голове какой-то старик с печальным, но не испуганным лицом — страх испытывали только молодые.

— Успокойтесь, — твердым голосом произнес Кронер. — Успокойтесь и послушайте меня. Я снова задам вам все тот же вопрос, поскольку мы должны знать наверняка.

Он обождал, пока толпа утихнет.

— Так. Теперь слушайте, все и каждый. Мы обследовали почти все уголки. Кому-то удалось найти хотя бы один признак жизни?

Ветер опять стих. Собравшиеся молчали — установившаяся тишина тоже была мертвой. Сквозь ржавую проволочную ограду виднелись серые луга, где валялись разлагающиеся туши коров, лошадей, а на одном поле — и овец. Над дохлыми животными не жужжали мухи, в гнилом мясе не ползали черви. В небе не кружили грифы. Птиц не было вообще. На пожухлых травянистых холмах, некогда звучащих на миллионы голосов, на всех пространствах царила полная тишина. Тишина, сравнимая с течением лет и неслышимым движением звезд.

Кронер смотрел на собравшихся: на молодую женщину в веселом ситцевом платье, на высокого африканца с раскрашенным лицом и подчеркнутыми шрамами, на свирепого шведа, утратившего в сероватых сумерках изрядную часть своей свирепости. Он смотрел на рослых и невысоких, молодых и старых, собравшихся сюда со всего мира. Разноязыкое население, явившееся на встречу в это уединенное и заброшенное место: его покинули задолго до того, как в те жуткие три дня и три ночи с неба на землю падали газовые бомбы и снаряды со смертоносными болезнями. Покинули и забыли.

— Джим, поговорите с нами, — попросила женщина, что подавала ему записную книжку.

Женщина эта была из новых.

Кронер спрятал список в одном из громадных карманов плаща.

— Расскажите нам, как мы будем кормиться? Что будем делать? — послышалось из толпы.

— Весь мир мертв, — застонала другая девочка. — Совсем мертвый. Весь мир…

— Todo el mundo, — повторил кто-то те же слова по-испански.

— Месье Кронер. Месье Кронер, что нам делать? — спросили его на ломаном английском, ставя ударение на последний слог.

— Делать? — с улыбкой спросил Кронер и взглянул туда, где сквозь ядовитое облако лился леденящий свет взошедшей луны. — Мы будем делать то, что некоторые из нас уже делали, — ровным, безжизненным голосом сказал он. — Вернемся на свои места и будем ждать. Такое случается не в первый раз. И не в последний.

Толстый лысый коротышка с отражением древности в глазах вздохнул и начал таять в октябрьских сумерках: сперва очертания его тела задрожали, а потом оно исчезло под тенью деревьев, куда не проникал лунный свет. Другие продолжали слушать Кронера.

— Мы будем делать то, что делали всегда и, думаю, будем делать и потом. Мы вернемся туда, откуда вышли, и погрузимся в сон. И будем ждать. Потом все начнется заново. Люди опять построят города. Новые люди, с новой кровью. Тогда мы проснемся. Возможно, ждать придется долго. Но это не так уж плохо: лежать в тишине и знать, что время проходит.

Он подхватил на руки девушку лет пятнадцати или шестнадцати.

— Не унывай! Думай о том, как ты славно попируешь, когда все отстроится!

Девушка улыбнулась. Кронер обвел глазами лица собравшихся и махнул руками. Крупными, сильными руками, огрубевшими от камня полуночных пирамид. Эти руки держали мушкеты; их ломило от долгих ночных смен на заводах. Они крутили рули грузовиков. Они знали удары томагавка и пулеметные пули. Там, куда не въелась грязь, эти руки были совсем белыми и бескровными. Древние руки. Древние настолько, что их возраст не поддавался подсчету.

Словно повинуясь его знаку, с гор вновь хлынул ветер. Загнусавил колокол, заскрипели вывески, между мертвых деревьев заструилась пыль.

Кронер видел, как почернел воздух. Как наполнился звуками, напоминающими хлопанье крыльев, шелестом и писком. Через какое-то время он прекратил махать руками, вздохнул и зашагал прочь.

Там, где густо росли кустарники и вился плющ, он ненадолго остановился, глядя на островки могил среди высокой темной травы. Каменные свитки, застывшие каменные дети с могильных памятников. На кресты он не смотрел. Собравшиеся разошлись, поле опустело.

Кронер разгреб листву. Потом забрался в гроб и опустил крышку.

Вскоре он заснул.

Эдвард Джозеф Горман родился в 1941 году в Сидар-Рапидсе, Айова, и учился в Коу-колледже в своем родном штате. Он проработал двадцать лет в рекламном бизнесе, а затем, с 1989 года, целиком посвятил себя сочинению художественной прозы. Кроме того, он много лет является ответственным редактором журнала, посвященного новинкам детективной литературы, а также редактором множества детективных и хоррор-антологий, в том числе великолепной «Большой книги нуара» (1998).

Работая одновременно в нескольких жанрах, Горман приобрел себе самых верных поклонников как автор детективов в первую очередь благодаря шеститомной серии книг о Джеке Дуайере, отставном полицейском из Сидар-Рапидса, начатой романом «Черновой монтаж» (1985). В 1987–1990 годах он опубликовал четыре романа о Лео Гилде, «охотнике за головами» из западных штатов. Другие «сквозные» персонажи Гормана — Дев Мэллори, агент секретной службы, появляющийся в романах «Фальшивые деньги» (2005) и «Кратчайший путь» (2006), Роберт Пейн, бывший судебный психолог из ФБР, действующий в четырех романах, и Сэм Маккейн, адвокат из вымышленного местечка Блэк-Ривер-Фоллс в штате Айова, фигурирующий в шести романах. В 1992 году Горман получил от Американской ассоциации авторов вестернов премию «Шпора» за рассказ «Лицо», победивший в номинации «Лучший рассказ»; он также дважды номинировался Американской ассоциацией авторов хоррора на премию Брэма Стокера — как автор сборников рассказов «Клетки» (1995) и «Фантастическая тьма» (2001).

Рассказ «Долг» был впервые опубликован в антологии «Под клыком» под редакцией Роберта Р. Маккаммона (Нью-Йорк: Покет-букс, 1991).

Долг

Ранним утром, едва солнце начало выжигать росу на фермерских полях, Келлер выкатил свой старенький «швинн». [46] Не прошло и минуты, как он двинулся в путь, оставив за спиной крытую толем лачугу, где жил в компании козы, трех кур (он так и не мог решиться их съесть), четырех кошек и хомяка. Прежде хомяк принадлежал Тимми.

Сегодня он ехал по двухполосному шоссе. Солнце жарило спину. Келлер вспоминал времена, когда по здешнему асфальту, оглашая воздух всплесками рок-н-ролла, неслись красные открытые машины, в которых сидели розовощекие блондинки. Или, словно громадные зеленые улитки, неспешно катились трактора фирмы «Джон Дир», [47] приводя в бешенство городских водителей.

Да, прежние времена. Еще до перемены. Он любил сидеть на стуле перед лачугой, болтая со своей женой Мартой и сыном Тимми, пока тот не засыпал на материнских коленях. Тогда Келлер осторожно брал сынишку на руки, нес в дом и укладывал в кроватку, целуя во влажный лобик и желая спокойной ночи. Местные фермеры называли их семейством хиппи, однако не вкладывали в эти слова пренебрежительного оттенка. Звание хиппи Келлер носил с достоинством, как орден. В мире, помешавшемся на деньгах и власти, он хотел жить, вновь и вновь открывая простые радости жизни: ночное звездное небо, чистоту быстрых ручьев, незатейливость горных мелодий, которые он наигрывал на шестиструнной гитаре под крики сов и мяуканье котят, адресуя свою музыку молчаливым крокусам. Когда-то он занимался финансами и даже преуспел в этом, получив степень магистра. Но, встретив Марту (прежде такие счастливые и довольные люди ему не попадались), он последовал за нею и еще ни разу не пожалел, что оставил вероломный мир.

Келлер думал об этом, стараясь держаться середины шоссе, где асфальт получше. Его сопровождал Энди — золотистый колли, радующийся неожиданной прогулке. За плечами Келлера висел старый рюкзак, купленный, еще когда он учился в колледже; за двадцать лет рюкзак настолько истрепался и выгорел на солнце, что слово «Адидас» почти исчезло с его поверхности.

Келлер крутил педали; велосипедная цепь провисла и иногда ударяла по раме. Случалось, что на особо крутых подъемах переднее крыло начинало царапать покрышку. Не реже раза в неделю Келлер внимательно и методично осматривал свой «швинн», подкручивая и подтягивая все, что этого требовало. Однако велосипед вел себя, будто непослушный мальчишка, не желавший подчиняться правилам. Совсем как Тимми.

За два часа пути Энди заметно устал и бежал теперь, высунув розовый язык, да и Келлер притомился.

Фермерский дом находился к востоку от шоссе, на склоне довольно крутого холма.

Остановившись, Келлер достал из рюкзака бинокль и минут десять внимательно разглядывал строение и окрестности. Ничего конкретного он не искал: ему просто нужно было убедиться, что хозяева дома и что супружеская пара, передавшая ему приглашение через Конроя (тот жил в десяти милях к западу от Келлера и разводил свиней), были именно те, за кого себя выдавали.

Он увидел крепкую женщину в выцветшем домашнем платье — она развешивала белье на заднем дворе. Увидел загорелого мужчину в голубом комбинезоне, окруженного колышущимся ковром белых голодных кур, на которых сыпался золотистый дождь кукурузных зерен. Рядом с домом стояла старая ветряная мельница: ее лопасти лениво крутились на южном ветру, не теряя дряхлого достоинства. Келлер убрал бинокль, потрепал уставшего пса по голове, вновь оседлал велосипед и направился к холму.

Первой его заметила женщина. Она как раз заканчивала развешивать белье, когда Келлер вывернул из-за большого двухэтажного каркасного дома.

При виде гостя женщина почти не пыталась скрыть злость. Говорить с Келлером она не пожелала, а кликнула мужа: к счастью, тому удалось расслышать ее сквозь плотный куриный гвалт. Мужчина опустил на землю жестяную миску с остатками кукурузных зерен, подошел к жене и встал рядом с нею.

— Что-то вы рано, — сказал он Келлеру.

Фермера звали Элси Доддсом, а его жену — Мирной. До того как случилась перемена, Келлер часто видел их на обедах вскладчину. [48], устраиваемых сообществом фермеров.

— Я не знал, сколько времени займет дорога к вам. Думаю, приехал не намного раньше обещанного.

— Вам нравится это занятие, мистер Келлер? Поди, удовольствие получаете? — спросила Мирна Доддс.

— Мирна, ну зачем ты…

— Хочу услышать его ответ. Пусть скажет честно.

Ее слова не задели Келлера — он привык. Вполне нормальная человеческая реакция.

— Она уже пару ночей не смыкает глаз, — пояснил муж. — Вы понимаете, о чем я.

Келлер кивнул.

— Кофе хотите? — спросил Элси Доддс.

— С удовольствием.

И вдруг Мирна заплакала. Даже не заплакала, а завыла. Ее полное тело сотрясалось под мешковатым платьем.

Подобное горе Келлер видел везде, куда его звали. Увы, утешить эту женщину ему было нечем.

Доддс осторожно обнял жену за талию.

— Дорогая, почему бы тебе не пойти взглянуть на Бет?

Его неуклюжие старания сделали только хуже. Услышав это имя, женщина заплакала в голос.

Через какое-то время она отняла руки от мокрого лица и сердито поглядела на Келлера.

— Надеюсь, вы сгниете в аду, мистер Келлер. Там вам самое место.

Опущенные жалюзи частично предохраняли кухню от жары. На плите подрагивала крышка большой кастрюли: оттуда пахло тушеным мясом, помидорами, луком и паприкой.

Оба мужчины сидели за небольшим столом. На стене висел домашний календарь из тех, что продаются в похоронных заведениях, — с него глядел молодой, очень симпатичный бородатый Иисус. Келлер и Доддс допивали по второй кружке кофе.

— Вы уж извините мою хозяйку.

— Я ее понимаю. У меня были бы такие же чувства.

— Мы всегда думаем: с нами этого не произойдет.

— Вообще-то они в такую даль не лезут. Им это ни к чему. Липнут к городам или хотя бы к тем местам, где население поплотнее.

— Как видите, добираются и сюда. Понятное дело: люди стараются помалкивать о таких визитах, но они случаются.

Келлер вздохнул и уставился в почти опустевшую кружку.

— Думаю, да.

— У вас ведь это тоже было, — сказал Доддс. — Сын?

— Да.

— Мерзавцы паршивые. Гнусь ополоумевшая.

С этими словами Доддс хватил кулаком по столику, покрытому красно-белой клетчатой клеенкой — вероятно, новой, поскольку она еще не утратила характерного запаха. В окне над раковиной синело небо и зеленели деревья.

— А вы сами их видели? — помолчав, спросил Доддс. — Живьем.

— Нет.

— Мы однажды видели. Мы ездили в Чикаго. Хотели вернуться в гостиницу еще до сумерек, когда эта нечисть выползает на улицы. Да вот заблудились. Вам рассказывали, чем от них воняет?

— Да.

— Чем-то вроде гниющего мяса. Просто не веришь. Особенно когда их собирается целая куча. И все в язвах, как прокаженные. Наконец мы нашли нужную улицу, но пока добрались, увидели двоих. Совсем дети, но уже обратившиеся. Выбрали себе старуху. Сначала они ее просто дразнили, затем начали приставать. Растягивали удовольствие, как могли. Она кинулась бежать, но упала. Тут один опустился на колени и принялся за дело. А вы знаете, что их после этого рвет?

— Да. Чужая кровь ударяет по их пищеварительной системе.

— Видели бы вы, как их выворачивало! Уши хотелось заткнуть — так эти детки вопили. Потом старуха встала и тоже закричала. Но не как человек. Как зверь. С ней тоже началась перемена.

Келлер допил остатки кофе.

— Хотите еще?

— Спасибо, мистер Доддс. Мне достаточно.

— Может, выпьете пепси? Мы купили ящик для особых случаев. — Он пожал плечами. — Я не особо жалую спиртное.

— Нет, мистер Доддс. Спасибо. Пепси я не хочу.

Доддс тоже допил свой кофе.

— Можно вас кое о чем спросить?

— Конечно, — ответил Келлер.

Наступало время приниматься за то, ради чего он сюда приехал. Доддс мешкал. Келлер вполне его понимал и не упрекал.

— Бывало, что вы ошибались?

— То есть как, мистер Доддс?

— Ну… вы думали, что они обратились, а на самом деле — нет. Такое было?

Келлер прекрасно понимал, о чем пытается спросить у него Доддс. Это был даже не вопрос, а мольба, обращенная к Богу, если тот существовал: «Сделай так, чтобы это оказалось ошибкой. Пусть все окажется не таким, каким видится».

— До сих пор… я не ошибался, мистер Доддс.

— Вы знаете, каково ей будет… моей жене?

— Догадываюсь, мистер Доддс.

— Ей уже не стать такой, как была.

— Да. Не хочу вас обнадеживать.

Доддс разглядывал свои руки, которые вновь сжались в кулаки.

— Шваль вонючая, — прошептал он.

— Мистер Доддс… может, я пойду и… взгляну?

— Вы действительно не хотите еще кружку кофе?

— Спасибо за предложение, но два мне вполне хватило.

В доме было сумрачно и прохладно. Сразу чувствовалось, что это здание старой постройки: и потолки высокие, и отделка красным деревом, и пол успел истереться. Но, невзирая на почтенный возраст, дом выглядел приятным и уютным. Особенно в жаркий день.

Еще в коридоре Келлер услышал пение миссис Доддс — весьма странное пение, правильнее даже было бы назвать это бормотанием.

— Если она опять вам что-то скажет, вы… простите ее, мистер Келлер.

Приехавший кивнул.

В это время в окно гостиной влетел камень. Звук разбившегося стекла прозвучал не резко, а скорее приятно, почти музыкально.

Доддс бросился по коридору, оклеенному розовыми обоями. Гость побежал за ним. Хозяин рванул дверь-ширму, едва не задев локтем лицо Келлера.

На лужайке, в тени вяза, стояли люди: шестеро мужчин и четыре женщины. Соседи. У двоих в руках были карабины.

— Вот он, — сказал один из мужчин.

— Сукин сын Келлер, — подхватил другой.

— Проваливайте отсюда, — взревел Доддс, спускаясь по ступеням крыльца. — Это моя земля.

— Элси, ты что, действительно позволишь ему это сделать? — спросил кто-то из мужчин.

— Это мое дело, — ответил Доддс, вцепившись в лямки комбинезона.

Вперед вышла миловидная женщина.

— Прости, Элси, что мы сюда явились. Но мужчин было не удержать. А мы поехали с ними, чтобы они сгоряча не наделали глупостей.

— Говори за себя, милашка, — возразила ей другая женщина — толстуха в клетчатой мужской рубашке и джинсах. — Лично я не прочь отрезать этому Келлеру яйца и скормить моим свиньям.

Двое мужчин расхохотались. Чувствовалось, толстуха хотела их подзавести, и это ей удалось.

— Думайте, что говорите и делаете, а то как бы потом жалеть не пришлось, — угрюмо бросил им Доддс.

— И твоя жена на это согласна? — спросил мужчина со вторым карабином и сам же ответил на свой вопрос. — Бьюсь об заклад, что нет. Уверен, она противилась тебе, как могла.

Подул прохладный ветерок. В такой день приятно пить лимонад, следить за полетом бабочек-данаид или разглядывать жеребят, скачущих вверх-вниз по зеленым холмам. Обозленные мужчины с карабинами в него вписывались плохо.

— Я вам все сказал, — буркнул Доддс.

— А как насчет тебя, лепешка навозная? Что ты скажешь нам, Келлер?

— Черт бы тебя побрал, Дэви… — начал было Доддс.

— Мне и карабина не нужно, Элси. Я его голыми руками.

С этими словами человек по имени Дэви отдал свое оружие и подошел к крыльцу.

Келлер узнал этого человека: он возил на продажу зерно и фураж и любил помахать кулаками в барах. Не дай бог оказаться у такого на пути. Его веснушки напоминали оспины, а кулаки были тяжелыми, как две наковальни.

— Эй, кусок дерьма! Я, кажется, задал тебе вопрос.

— Дэви, — вновь попробовал урезонить его Доддс.

Келлер спустился с крыльца. От буяна разило пивом.

— Дэви, мистеру Доддсу было тяжело на это решиться, — сказал Келлер. Он говорил настолько тихо, что остальным пришлось подойти ближе. — Но это их с женой совместное решение.

— А ты и рад, гаденыш, — сказал Дэви, обдав Келлера новой волной пивного перегара. — Ты из тех извращенцев, которые любят такие штучки.

За спиной Дэви послышались проклятия в адрес Келлера, что только подзадорило забияку. Правой рукой он наотмашь ударил Келлера в челюсть.

Тот стал оседать на землю. Перед глазами замелькали желтые и черные пятна. И тут Дэви ударил его правой ногой в грудь.

— Убей этого подонка, Дэви! — завопил мужчина с карабином. — Не церемонься с ним!

И тут со стороны дома ударил дробовик.

Дробь пролетела совсем близко от Дэви, продырявив ему правый рукав — рубаха приобрела такой вид, будто над ней потрудился шаловливый щенок.

На крыльце стояла миссис Доддс с двуствольным обрезом в руках. Оружие было вполне серьезным, как и решимость хозяйки.

— Все слышали, что сказал мой муж? Убирайтесь с нашей земли!

— Мы же только хотели помочь тебе, Мирна, — промямлил Дэви. — Знали, что ты против.

— Заткнись, Дэви. Я ошибалась насчет Келлера. Он занимается этим не ради удовольствия. То же самое ему пришлось сделать со своей женой и сыном. Или вы забыли?

— Но… — пробормотал драчун.

Стволы обреза были нацелены ему прямо в грудь.

— Напрасно ты думаешь, Дэви, что мне не хватит духу тебя застрелить, — сказала Мирна.

Жена Дэви дернула его за рукав.

— Идем, дорогой. Ты же видишь, она не шутит.

Однако тот не хотел отступать просто так.

— Этот Келлер занимается грязным делом. Совсем недавно и ты, Мирна, была того же мнения.

Миссис Келлер грустно покачала головой.

— А что стало бы с ними, если бы он этого не делал? Если забыл, съезди в город, посмотри. Потом скажешь, хочется ли тебе, чтобы кто-то из твоих превратился в такое же чудовище.

Жена Дэви вновь дернула мужа за рукав.

— Прости его, Мирна, — сказала она миссис Доддс. — И остальных тоже. Парни слишком налегали на пиво. Нам было их не остановить. Прости, Мирна.

Десять незваных гостей побрели к проселку, где стояли их машины. На чету Доддсов они старались не смотреть.

— Красивая комната, — сказал Келлер двадцать минут спустя.

Так оно и было. По голубому фону обоев кувыркались плюшевые мишки и единороги. Детский столик с парой стульчиков, глобус, несколько детских энциклопедий. То, что может понадобиться растущему ребенку. Точнее, могло бы понадобиться.

Детская кроватка стояла в углу. Миссис Доддс загородила ее собой.

— Вы простите, что я вас так встретила, — сказала она Келлеру.

— Это вполне понятно.

— И за Дэви тоже простите.

— Вы тут ни при чем.

Келлер понял: Мирна Доддс не только оттягивала время. Она… умоляла его.

— Вы повнимательнее осмотрите нашу малютку.

— Обязательно.

— Я слышала, случаются ошибки. Думают, началось обращение, а там совсем другая болезнь, но с похожими симптомами.

«Обращение — не болезнь», — мысленно возразил ей Келлер.

— Я очень внимательно осмотрю вашу дочь, — пообещал он вслух.

— Нам с женой уйти? — спросил Доддс.

— Для вашей жены так будет лучше.

Миссис Доддс резко повернулась к кроватке, где лежала ее семимесячная дочь. Синюшный оттенок кожи и затрудненное дыхание — первые признаки начавшегося обращения.

Мать схватила девочку, прижала к груди и громко зарыдала. Келлер стоял молча, опустив голову.

Мистеру Доддсу пришлось буквально вырвать ребенка из рук жены, а ее силой увести из детской.

Глаза отца тоже были полны слез.

— Вы только посмотрите внимательно, мистер Келлер. Убедитесь наверняка, — всхлипывая, попросил он.

Келлер кивнул.

В комнате пахло нагретой солнцем пылью, тканью занавесок и детской присыпкой.

Стенки кроватки были подвижными. Келлер опустил их и склонился над ребенком. Маленькая Бет была полненькой и очень симпатичной: светлые волосики, пухлые губки. Мать спеленала ее. Пеленки казались ослепительно белыми в сравнении с цветом кожи.

Осмотреть девочку не составило труда. Доддсы могли бы это сделать и сами. Келлер вполне понимал их нежелание: осмотр только подтвердил бы худшие опасения.

Он открыл малышке рот. Девочка заплакала. Вначале Келлер осмотрел ее десны, а затем и зубы. Десны начали твердеть и покрываться коростой. Зубы заметно удлинились.

Осмотр подтверждал страшный факт: семимесячный ребенок претерпевал обращение.

Иногда обращенные добирались из городов в захолустье и хватали все, что могли найти. Пару недель назад кто-то из них проник в дом Доддсов и очутился в детской.

Как всегда, Келлер действовал быстро. Не медлил он и после того страшного дня, когда его жена и сын подверглись нападению в лесу и у них началось обращение.

Все, что уцелело от цивилизации, забилось в глухие углы вроде этого. Сколько бы ты ни любил своих близких, их нельзя было оставить жить и позволить обратиться. Впереди их ждало ужасное существование: непрестанная охота за новыми телами, ненасытный аппетит и ужасные язвы по всему телу. И все это — навсегда.

Если ты любил их, у тебя оставался только один выбор.

В здешнем сообществе фермеров осуществлять этот выбор было по силам одному лишь Келлеру. Остальные тешились обманами, будто их близкие не совсем заразились или не совсем начали обращаться. Так эта печальная миссия закрепилась за Келлером.

Раскрыв рюкзак, он быстро достал оттуда молоток и деревянный кол.

Келлер подошел к кроватке и поцеловал малышку в лобик.

— Ты пребудешь с Богом, дорогая, — сказал он ей. — Ты пребудешь с Богом.

Потом он выпрямился, взял в левую руку кол, приставил к сердцу девочки, а затем с великой печалью устало поднял молоток.

Он прикончил ее так же, как прежде всех остальных, — быстро и с одного удара. Хлынувшая из раны горячая отравленная кровь забрызгала ему лицо и рубашку. Но и его душа была ранена — предсмертным криком семимесячной Бет.

Провожал Келлера Элси Доддс — его жена оставалась в спальне. Когда они вышли, фермер положил руку ему на плечо и сказал:

— Я буду молиться за вас, мистер Келлер.

— Мне действительно понадобятся ваши молитвы, мистер Додд.

Кивнув на прощание, гость поспешно сел на велосипед и уехал.

Через полчаса он снова катил по шоссе. Отдохнувший Энди проворно бежал следом, высунув розовый язык.

В рюкзаке лежали липкие от сохнущей крови молоток и кол — орудия, которыми он снова и снова устранял последствия заразы, просачивающейся сюда из городов.

Пошел дождь. Келлер продолжал думать о маленькой дочери Доддсов и о невинном взгляде ее глазенок.

Он не замечал ни дождя, ни тихо опустившихся сумерек.

Скрипели велосипедные педали, лязгала цепь, погнутое переднее крыло задевало за колесо. Через каждую четверть мили Энди останавливался и стряхивал с шерсти дождевую воду.

«Поганые мерзавцы, — думал Келлер. — Поганые мерзавцы».

Дэвид Джеймс Шоу родился в 1955 году в Марбурге в американской семье. В юности он работал кино и литературным критиком, а в возрасте двадцати трех лет начал сочинять художественную прозу и опубликовал в журнале «Галилео» свой первый рассказ. Со временем он стал плодовитым новеллистом, получив от журнала «Сумеречная зона» премию «Дименшен» за самый популярный рассказ в 1985 году и Всемирную премию фэнтези в номинации «Лучший рассказ» в 1987-м. В том же году его повесть «Потомство Памелы» была удостоена премии Брэма Стокера в соответствующей номинации. За первым сборником рассказов Шоу («Видя красное», 1990) последовали еще шесть. Он также автор ряда романов, последним из которых на данный момент является «Пальба» (2008).

Наибольшего успеха Шоу добился в качестве сценариста, начав с написания диалогов к «Кошмару на улице Вязов-5: Дитя снов» (1989); в том же году им созданы сценарии одного из эпизодов телесериала «Кошмары Фредди» (эпизод «Безопасный секс») и полнометражного фильма «Кожаное лицо: Техасская резня бензопилой-3» (1990). Он также является сценаристом фильмов «Зубастики-3» (1991), «Зубастики-4» (1992), «Ворон» (1994) и «Техасская резня бензопилой: Начало» (2006).

Ему принадлежит авторство терминов «слэшер» (1977) и «сплэттерпанк» (1986).

Рассказ «Неделя с нежитью» был впервые опубликован в антологии «Шепот крови» под редакцией Эллен Датлоу (Нью-Йорк: Морроу, 1991).

Неделя с нежитью