Собрание стихотворений

365

Печ. по: ЦК. С. 167–179. Впервые (отрывки из поэмы) в газ.: Время. — Харьков. — 1993. — 5 июня. Из письма Чичибабина Копелиовичам, дек. 1991: «…Может быть, Миша помнит, у меня было когда-то что-то вроде поэмы о Пушкине, юношеское, в книжке „Мороз и солнце“. Я эту поэму переписал заново, сделал ее раза в два больше, это самое главное из того, что у меня сейчас написалось» (РиП. X., 2002. С. 379). Поэма, которой Чичибабин придавал столь большое значение, вызывает противоречивые оценки критиков — вплоть до полного неприятия этого произведения (при этом поэма никогда не становилась предметом вдумчивого анализа). На наш взгляд, для ее объективного прочтения следует учитывать несколько моментов:

1. Чичибабинская идеализация Пушкина осуществляется в рамках поэтической мифологии XX века (ср. «Мой Пушкин» Цветаевой, «Александр Пушкин» Булгакова, «Пушкинский дом» Битова и др.), не имея ничего общего с насаждавшимся официальным культом поэта. Частью «деканонизации» становится соотнесение Пушкина с народной смеховой культурой, привнесение в образ черт скомороха, шута, близких поэтике самого Ч. («рубаху красную напялив, хохочет, голову задрав», «как белка, прыгает на борт и ловко руки жмет матросам, кого поймает, всем подряд», «не белоручка и не скаред, он их смешит и зубы скалит», «хоть ведал, у печурки чадной и в лапотки переобут, как лют и страшен русский бунт»).

2. Творя свой миф о поэте-страстотерпце, Ч. одним из первых вернулся к теме духовного пути Пушкина, а следовательно, и духовности русского человека вообще (ср. высказывание Гоголя «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет»). Отсюда образ Пушкина, который «в тебе ль, во мне ль как Божий замысел остался…», «будто все собрал соблазны, дабы, вкусивши, превозмочь», «он сам — духовности герой, среди известных величайший». Найденная Ч. формула «и как он был во зле отходчив и постоянен в доброте» раскрывает тайну притягательности живого, мятущегося, но непрерывно устремленного к свету человеческого существа.

3. Наконец, поэма «Пушкин» обобщает многолетний опыт чичибабинского «пушкиноведения», подводит итог размышлениям о месте поэзии в мире — итог тем более важный, что Ч. не верил в самоценность творческих исканий, не подкрепленных поведением и поступками. Вот почему на каждом этапе своей жизни (в лагере; в вынужденной изоляции конца 50-х — начала 60-х; в одиночестве 70-х, когда поэт переживал «медленный отлив друзей» (Волошин), связавших тайну жизни с обретением политических свобод; наконец, в начале 1990-х, когда в распадавшейся стране не осталось места для «всемирной отзывчивости») Ч. обращался к Пушкину, заново создавая нетленную Россию и самого себя. В этом смысле итоговое место поэмы в его творчестве несомненно.