Сокровенный дневник Адриана Пласса (37 и ¾ лет от роду)

Не стал его убивать.

После разговора с Энн всё-таки позвонил мисс Сид. Энн сказала, что сначала надо извиниться и помириться, а потом уже благовествовать.

— Прошу вас, мисс Сид, не судите меня строго за неумелое содержание кроликов — умоляюще сказал я в трубку.

— А вы не судите меня строго за не слишком приветливое к ним отношение, — ответила она.

Мы рассмеялись и договорились, что завтра она придёт к нам выпить чашечку кофе и познакомиться поближе.

Позднее Джеральд сказал:

— Пап, помнишь, когда вы с Леонардом ходили благовествовать, я ещё желал тебе доброй охоты?

— Ну?

— Тогда я забыл кое-что добавить.

— Что?

— Охота-то была на кроликов!

Сегодня во время молитвы немного подумал о том, что Энн сказала в прошлую пятницу. Она совершенно права! Я призван служить членам своей домашней группы, а не осуждать их и не указывать им, как себя вести! В конце концов, взять хотя бы эту историю с Брендой! «Пусть тот, кто из вас без кролика…» — и так далее.

Нет! С сегодняшнего дня я собираюсь предоставить себя в полное распоряжение членов моей домашней группы, чтобы с радостной готовностью отдавать себя ради них при малейшей необходимости. Аллилуйя! Хотя вот что странно: когда я рассказал Энн о своём решении, на её лице сразу же появилось обеспокоенное выражение.

Наверное, когда человек делает очередной духовный шаг вперёд (хотя и очень смиренно), окружающие всегда ведут себя настороженно, чувствуя в этом некоторую угрозу для себя.

Решил разослать всем членам своей группы общее письмо, предлагая им свои услуги в качестве духовного друга и наставника, готового прийти на помощь в любое время дня и ночи. Посвятил всё время после работы и перед группой тому, чтобы написать и отксерокопировать письмо и как следует подготовиться. Боюсь, что при этом мне пришлось раз или два довольно резко ответить Энн на её нескончаемые жалобы насчёт стиральной машины и остатков кроличьего помёта, на которые вчера кто-то из нас весьма неосторожно наступил. Я ощущаю в Духе, что Господь не хочет, чтобы в столь важный момент я отвлекался на подобные мелочи.

Группа прошла просто замечательно! Каждый из нас получил от Господа великое благословение! (Тинн сказал, что ничего он не получил, но я ему ответил, что благословение всё равно было, просто он его не заметил).

Моё письмо народ воспринял с восторженным энтузиазмом. Я был приятно поражён, когда уже сегодня ко мне подошли два-три человека с проблемами, требующими вмешательства в самые ближайшие дни.

Передо мной открывается целый мир нужды и страдания! Я слышу его призыв и готов прийти на помощь!

Домой пришёл поздно. Норма Твилл: новая посудомоечная машина.

Пришёл поздно. Персиваль Брейн: сомнения.

Церковь. Пришёл поздно.

1) Норман Симмондс: помогал передвигать мебель.

2) Норма Твилл: проверка посудомоечной машины.

3) Старая глухая миссис Тинн: пришлось объяснить ей, что её пожилой сосед мистер Вердж (которого она ударила по голове тяжёлой клюшкой для крикета) просил её перестать так громко включать по утрам радио, а не переспать с ним с утра у неё на веранде.

Пришёл поздно. Верной Ролингс: похоть и связанные с нею проблемы.

Пришёл поздно. Собрание лидеров домашних групп (я — один из лидеров).

Пришёл поздно. Стеннет Флашпул: играл с ним в домино, пока миссис Флашпул не было дома. Был очень счастлив (он, а не я).

Пришёл домой только перед самой группой. Ефраим Тренч: стельная корова (по ошибке позвонил мне вместо ветеринара). Группа прошла отлично. Разговаривали о христианском служении и планировали ближайшие мероприятия. Напомнил всем, что готов прийти на помощь в любую минуту.

Пришёл поздно. Джордж Фармер: молились за его работу и её плоды.

Решил больше не молиться по утрам, чтобы было больше сил на церковную работу по вечерам.

Пришёл поздно. Норма Твилл: перепроверка посудомоечной машины.

Церковь.

Занят. Пришёл поздно.

Занят. Пришёл поздно.

Занят. Пришёл поздно.

Занят. Пришёл поздно.

Занят — домашняя группа — занят. Пришёл поздно.

Занят. Пришёл поздно.

Последнюю неделю совершенно нет времени для дневника. Жизнь бурлит! Всё идёт просто замечательно. Какая это великая привилегия — быть лидером домашней группы. Никогда ещё не чувствовал себя таким смиренным. Постоянно занят душепопечительством и пасторской работой. Аллилуйя!

К сожалению, надо отметить, что Энн и Джеральд не слишком-то меня поддерживают. Энн прямо-таки зациклилась на своей стиральной машине. Неужели она не видит, что нет ничего важнее христианского служения?

Что касается Джеральда, то если он ещё хотя бы раз скажет «давай, давай, Моисей, только смотри, пупок не надорви!», ему точно не поздоровится!

Пошли в церковь. Совершенно не понимаю тех, кто отсиживается на своём месте и не участвует в жизни общины. Как после этого можно говорить о следовании за Господом? Из-за этого нам, лидерам, только сложнее вести свою работу.

Джеральд остался дома. Сказал, что его окончательно достал один прыщ на ровном месте и ему хочется немного от него отдохнуть. Как всё-таки странно он иногда выражается!

Вечером Энн опять спросила, когда я починю стиральную машину. Внезапно вспомнил, что у Персиваля Брейна всю последнюю неделю болит ухо. Почувствовал побуждение Духа забежать к нему и помолиться. Домой пришёл поздно, потому что после молитвы задержался у старины Брейна, чтобы послушать о его театральных похождениях. Умора, да и только! Уходя, с удовольствием подумал, что мне действительно удалось внести немного радости в его одинокую жизнь.

Вернулся около полуночи и с удивлением увидел, что Энн стирает в раковине рубашки.

— Энн, дорогая, разве в Писании не сказано, что тело человека — это храм Святого Духа? — строго, но ласково сказал я. — Неужели нельзя было закончить стирку пораньше?

Она ничего не ответила, но по выражению её спины я понял, что слушает она очень внимательно. Сразу же отправился спать. Уснул, как только уронил голову на подушку.

Сегодня помогал Тинну переклеивать обои в прихожей. Потом задержался у него, чтобы поиграть в «Скрэббл», так как почувствовал, что подобные мероприятия исключительно полезны и необходимы для укрепления и развития неформальных взаимоотношений.

Домой пришёл поздно. На подушке нашёл записку от Джеральда, в которой было сказано, что анаграмма Слов «активный лидер» — «драный левитик». Порвал её. Я не собираюсь терпеть в своём доме такой дерзкой непочтительности!

Совсем уже собрался заняться стиральной машиной, как вдруг зазвонил телефон. Оказалось — Верной Ролингс. Позвонил, чтобы спросить, какой отрывок мы будем изучать в четверг на группе. Бросил всё и пообещал, что немедленно зайду к ним и всё объясню. Энн была вне себя от ярости. Странно. Мне всегда казалось, что она относится к Вернону с большой симпатией.

Нет, это форменное безобразие! Джеральд попробовал починить стиральную машину и только всё напортил. Напомнил ему, что сказано в Писании насчёт того, что мы должны разумно распоряжаться вверенным нам имуществом и не вводить ближних в лишние расходы своим неумелым вмешательством в то, что нас не касается! Чуть позже, когда я уже уходил к Ричарду Куку, чтобы помочь его сыну Чарльзу разобраться с вопросами предопределения и свободы воли, ясно расслышал, как Энн с Джеральдом спорят в сарае, кто из них первым не выдержит и возьмёт в руки топор. Любопытно!

Может, у Энн с Джеральдом начался кризис веры? Я заметил в них общее неприятие и отсутствие какой бы то ни было реакции на любые духовные инициативы. Сегодня на группе они не сказали ни слова.

Позднее, когда Энн мыла посуду, я подошёл к ней и сказал:

— Знаешь, Энн, по-моему, у меня есть для тебя слово.

— У меня тоже будет для тебя одно слово, если стиральная машина не заработает в самое ближайшее время, — ответила она.

Помолился за неё.

Пришёл домой пятнадцать минут назад и увидел на столе записку от Энн. Оказывается, в кафе на углу нашей улицы объявилась брошенная семья. Не мог бы я им помочь? Здорово! Самое настоящее духовное приключение! Как отважный Бэтмен христианского мира, я иду вперёд, облекшись во всеоружие Духа и Слова, чтобы смело сразиться с любыми тёмными силами, которые попадутся мне на пути!

Вошёл в кафе примерно в половине седьмого, но кроме самого хозяина там сидели только Энн и Джеральд! Они пили чай, примостившись за столиком возле дальней стены. Ничего не понял. Подошёл к ним, сел за столик и спросил:

— А где же брошенная семья?

— Это мы и есть, — ответил Джеральд.

— Но ведь я… я думал… я ведь только занимался христианским служением! Для Господа!

— Но ведь мы тоже входим в твоё христианское служение для Господа, милый, — сказала Энн. — Так, может, ты мог бы помогать и нам, хотя бы иногда. Как ты думаешь?

Джеральд сходил к стойке и принёс нам всем жареной картошки. Я пообещал починить стиральную машину. Попросил у них прошения. Потом мы долго смеялись, вспоминая последние пару недель. Бог, наверное, тоже посмеялся от души.

Сегодня утром починил стиральную машину. Это заняло у меня ровно семь минут. Потом мы с Энн решили пойти погулять. Она говорит, что идею с «брошенной семьёй» им подкинул Фрэнк Брэддок. А ещё она сказала, что Фрэнк, оказывается, учился с отцом Джоном в одной школе — так вот, значит, почему они называют дуг друга Лопухом и Вонючкой! Оба стали христианами в один и тот же день. Потом пошли разными дорогами, но пришли, в общем, к одному и тому же. Забавно. Такое ощущение, словно я наконец-то очнулся от долгого горячечного кошмара. После обеда позвонил Леонарду и спросил его, на сколько он оценил бы мою работу в качестве лидера домашней группы по десятибалльной шкале.

— Какие же тут могут быть сомнения? — воскликнул он. — На десять баллов! легко!

— А если честно? — спросил я.

— Тогда на минус три, — ответил он.

Сказал ему спасибо за честность и пообещал, что с сегодняшнего дня всё будет лучше. Хотел уже положить трубку, но вдруг спохватился:

— Леонард, скажи, а зачем ты брал у нас…

Но в ответ уже звучали гудки.

Собрались в церковь и уже выходили из дома, как вдруг раздался телефонный звонок. Сначала не хотел подходить, но потом подумал: вдруг что-то важное? Это был Билл Доув.

— Вот, хотел тебе сказать, — негромко произнёс он, — что Китти больше нет. Умерла сегодня в шесть утра. Только слегка улыбнулась и сказала: «Ну всё, милый, мне пора! Увидимся!» И всё.

Я словно онемел.

— Вчера она меня просила кое-что тебе сказать, — продолжал Билл. — Взяла с меня обещание передать тебе её слова, как только её не станет.

— И что же она сказала, — еле слышно, с трудом прошептал я.

— А вот что. «Передай ему, Билл, — сказала она, — что Бог любит его ещё больше, чем я, так что всё будет хорошо».

— Спасибо, Билл… Спасибо тебе. Может… может, тебе надо чем-нибудь…

— Да нет, дружище, пока не нужно, — ответил он. — Счастливо.

Рассказал обо всём Энн и Джеральду. Мы обняли друг друга за плечи, чуть-чуть молча постояли в коридоре, а потом пошли в церковь.

Мне всегда было с ней так хорошо!

Напомнил Энн, что ровно через шесть дней мы едем на ежегодный христианский фестиваль «Великий прорыв и чудеса возрастания на Божьей ниве», который вот уже много лет проводится в Ветбридже. В этом году из церкви нас едет довольно много. Вот будет здорово! Все прошлые годы мы арендовали небольшой прицепной домик-фургон, но на этот раз купили себе большую палатку. Хочется поскорее её обновить. Как представлю себе чистый, свежий воздух, утренний запах бекона, жарящегося на примусе, по вечерам — тихие разговоры под звёздным небом.

— Пап, а ты уверен, что у тебя не разболится спина? — спросил вечером Джеральд. — Вдруг в Ветбридже будет холодно?

— Да вроде всё должно быть в порядке, — откликнулся я. — Она уже с марта или, может, даже с февраля совершенно не болит. Ни разу ни стрельнуло, ни защемило — тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. И почему это Энн с Джеральдом всегда так веселятся, когда заходит речь о моей спине?

Вечером — сплошной конфуз. К нам зашли Эдвин, Ричард, Персиваль Брейн и Леонард — просто так, поболтать, попить чайку. Вскоре Леонард сказал:

— А давайте каждый расскажет о самом глупом поступке в своей жизни!

Сначала было даже весело, пока не настала очередь Джеральда. Вместо того, чтобы рассказывать о самом глупом поступке в своей жизни, он почему-то начал один за одним вспоминать все глупые поступки и смешные случаи из моей жизни. Эдвин с Персивалем умирали со смеху. Когда Джеральд поведал о том, как они с Энн обнаружили меня лежащим на полу в коридоре, Эдвин хохотал так, что чуть не свалился с кресла. А когда Джеральд добрался до духовных упражнений со скрепкой, Тинн упал-таки с дивана, рыдая от смеха, и задыхаясь, начал колотить кулаком по полу, пока случайно не попал себе по носу. Я внутренне порадовался. Джеральд уже перешёл было к повествованию о «Горячих бёдрах в мокрой траве», как вдруг дверь открылась и вошла Энн. В одной руке у неё была вешалка с моим костюмом, а в другой — какой-то листок бумаги. Я ужасно обрадовался, что она нас перебила.

— Привет, мам! А мы тут как раз вспомнили два-три смешных случая из папиной жизни, — объяснил Джеральд.

— Весьма забавно! — усмехнулся Персиваль.

Тинн, всё ещё распростёртый на полу, только периодически испускал слабые истерические вздохи, а Эдвин сидел, улыбаясь и покачивая головой.

Энн взглянула на бумажку, которую держала в руке, и сказала:

— Ну хорошо, тогда я не буду вам мешать. Просто сегодня я взяла из химчистки твой костюм, и там в кармане была записка… Ладно, потом поговорим.

Мне ужасно не хотелось возвращаться к саге про «Горячие бёдра в мокрой траве», и я поспешно сказал:

— Ну что ты, Энн, ты нам ничуть не помешала. Так что говори, что там у тебя. Записка? Какая записка?

— Лучше я…

— Энн, я очень тебя прошу!

— Видишь ли, в химчистке мне отдали записку, которая была в твоём боковом кармане, и я подумала… Нет, давай всё-таки потом, а?

— Ну так прочитай её вслух. Да что с тобой такое?

— Я лучше…

— Энн!!

— Ну хорошо… как хочешь. Тут написано твоим почерком… Может, лучше всё-таки потом?

— Энн!!!

— Здесь сказано: «Купи себе древесную лягушку и назови её Кайзер Билл».

Не смог предъявить этой записке вполне разумное объяснение, потому что никто не хотел ничего слушать. Все до одного бессильно сползли на пол, сотрясаясь от смеха. Даже Ричард, разразившийся самым настоящим ослиным рёвом. Вечером напомнил Энн и Джеральду, что в субботу мы уезжаем в четыре утра. Уж я-то их знаю. Думают, я забуду!

Последнее время начал молиться и читать Библию каждое утро примерно в течение часа — как раз то, что нужно. Правда, периодически всё ещё приходится отбиваться от кое-каких просьб со стороны членов моей группы. Тут, конечно, виноват я сам, но всё-таки! Сегодня звонил Реймонд Понд и просил меня прийти покормить его морскую свинку. Спросил его, почему он не может сделать этого сам. Он ответил, что так уютно устроился в кресле возле камина, что ему ужасно не хочется вставать. Честное слово!

Вечером спросил своих, помнят ли они, в котором часу мы уезжаем в субботу на фестиваль.

— По-моему, в семь, — откликнулся Джеральд.

— Или в восемь? — предположила Энн.

— В четыре! — твёрдо сказал я. — В четыре часа утра. РОВНО!

Сегодня на работе был один странный момент. Ко мне подошёл Гландер и с язвительной усмешечкой произнёс:

— Знаешь, этот твой чокнутый приятель — ну, он ещё был на вечеринке! — Тинн, что ли?

— Ну? — удивлённо спросил я.

— Так вот, — продолжал Гландер, — один мой знакомый не так давно видел, как пара молодцов в тёмно-синей форме соскабливали твоего благочестивого Тина с мостовой возле пивного бара на углу его улицы — и причём, далеко не в лучшем виде. Вот я подумал: если уж вы с ним такие друзья и если уж ему полагается быть гордостью и радостью этого вашего Иисуса, то тебе, наверное, было бы полезно об этом узнать!

На одну чёрную, страшную секунду мне захотелось сказать, что мы с Тинном не такие уж близкие друзья и что остальные люди в церкви ведут себя совсем иначе, но тут мне показалось, что как раз сейчас все они — и Энн, и Джеральд, и Китти, и Леонард, и Иисус — затаив дыхание, ждут, что же я отвечу.

— Я и так об этом знаю, Эверетт, — ответил я. — Леонард один из моих лучших друзей, и поэтому я знаю почти обо всём, что с ним происходит. Да, у него действительно проблема с выпивкой. В нашей церкви у всех есть свои проблемы. Я, например, часто запутываюсь и всё время попадаю впросак. Мы не очень хорошие люди, но Бог снова и снова прощает нас. А тебя, Эверетт, кто-нибудь прощает за твои ошибки?

Неужели я сумел всё это ему сказать?? Ожидал, что в ответ он опять начнёт смеяться и подзуживать меня, но он только нахмурился, что-то буркнул и пошёл на своё место. Перед самым концом рабочего дня снова подошёл ко мне и почти извинился! Кто знает, может, в один прекрасный день…

Сегодня группу отменили, потому что все готовятся к отъезду в субботу. Джеральд неожиданно получил письмо от Андромеды Вил, той самой, что провела с нами неделю в марте.

Какой фашшист (то есть фашист)? Неужели это она обо мне? Спросил у Энн, к какому сегменту политического спектра она меня относит. Она ответила, что, по её личному мнению, я слегка левее Партии самых последних олухов Царя Небесного…

Переступив вечером порог, услышал из гостиной голос Элси.

— Ты уж извини, Джеральд, но я не желаю тебя слушать. Всё кончено, и разговаривать нам больше не о чем. Бедный Уильям и так настрадался! Я чувствую, что Господь призывает меня вернуться к нему, и непременно Его послушаюсь!

— Но Элси… — попытался сказать Джеральд, однако Элси уже вылетела из комнаты, ринулась к выходу, искусно лавируя между вешалкой, стулом и тумбочкой в прихожей, и величественным жестом захлопнула за собой дверь, не сказав мне ни единого слова. Джеральд сидел в кресле, закрыв лицо руками. Я подошёл к нему, похлопал его по плечу и сказал:

— Я знаю, как тебе трудно, но… Джеральд поднял голову и усмехнулся.

— Ещё бы! — весело откликнулся он. — Трудно — это не то слово! Да я уже почти две недели пытаюсь ей внушить, что нам нужно расстаться и что это её собственная идея! Ну, не знаю!

Сегодня решил лечь пораньше, чтобы к четырём проснуться, умыться, одеться и быть готовым к отъезду. Поставил будильник на половину четвёртого, чтобы все встали вовремя. Что у Джеральда за манера — улыбаться на всё, что бы я ни сделал?! С ума можно сойти! Должно быть, он думает, что я опять что-нибудь перепутаю, будильник не так поставлю или ещё что. Энн тоже поглядывает на меня довольно скептически. Ничего, я им покажу. Поскорее бы завтра! Уж что-что, а встать вовремя я как-нибудь сумею!

Что-то никак не могу заснуть. Боюсь проспать.

Всё ещё не могу заснуть. Уже начал беспокоиться. Если не засну в самое ближайшее время, то не услышу будильник. Попробую больше не стараться расслабиться.

Всё ещё не сплю! А ведь до подъёма осталось меньше трёх с половиной часов!

Задремал ровно на полторы минуты. Мне тут же приснилось, что я не сплю, и я проснулся от беспокойства из-за того, что не могу заснуть.

Какой уж теперь сон! Поздно! Теперь придётся не спать до половины четвёртого. Надо постараться не заснуть!!! Пойду на кухню, выпью кофе.

Всё ещё не сплю! Глаза тяжёлые, закрываются на ходу — ужасно хочу спать! Осталось полтора часа. Ложиться нельзя — может случиться непоправимое.

Надеюсь, что до полчетвёртого не засну; осталось совсем чуть-чуть. Чувствую себя совершенно выдохшимся, но упорно продолжаю спать — то есть бодрствовать!

Осталось полчаса, дело, считай, в шляпе. Не могу удержаться, всё время зеваю, но всё равно упроно продолжаю бодрствововать…

Всё, дождался! Сейчас я им покажу! Только присяду на минутку в кресло, пока не зазвенел будильник. Приятно чувствовать себя победи…

Иногда моё семейство бывает просто невыносимым!

Энн с Джеральдом разбудили меня в десять часов, делая вид, что ужасно огорчены, потому что у нас не получилось выехать рано, как намечалось. Джеральд сказал, что мне лучше было бы лечь и хотя бы постараться заснуть вместо того, чтобы всю ночь просидеть в кресле и задремать в самый последний момент. Энн сказала, что мне нет никакого смысла молиться и читать Библию, как я обычно делаю с утра, потому что Бог давным-давно отбыл в Ветбридж вместе со всеми остальными. Очень смешно! Попытался выползти из кресла, но тут же со стоном упал назад, как раздавленный на дороге червяк. Правда, потом принял душ, позавтракал и сейчас чувствую себя гораздо лучше. Через пару минут выезжаем. С остальными встретимся уже на месте. Надо не забыть прихватить с собой дневник. Как приятно будет по вечерам сидеть на свежем воздухе возле палатки и не спеша записывать события и откровения прошедшего дня! Жду не дождусь!

Приехали на фестиваль примерно к четырём часам дня. Несмотря на сплошную пелену дождя и сильнющий ветер, буквально за пару минут поставили нашу новенькую палатку, которая, согласно прилагавшейся к ней брошюре, «с лёгкостью выдержит любые атмосферные капризы». Предварительно отыскав туалеты, отправились в магазин. Прошли мимо своей великолепной, новёхонькой палатки, высившейся гордо и прямо, несмотря на шквалистый ветер. Немного погодя наша великолепная новёхонькая палатка пролетела мимо нас, словно огромный взбесившийся парус ярко-красного цвета с синей полосой. В конце концов, нам удалось поймать её прямо возле роскошного, комфортабельного автодома марки «Суперсафари», в котором приехали Ричард и Дорина Кук. В окне я увидел Ричарда, который уютно устроился со своей Библией за кружкой горячего какао. Увидев, как я сражаюсь с огромной грудой тяжёлого, промокшего брезента, он кивнул, улыбнулся и одними губами сказал: «Аллилуйя!» Одними губами ответил ему что-то невразумительное.

Всё промокло до нитки! Отправились в ветбриджскую прачечную, чтобы всё хорошенько высушить. Когда вернулись, ставить палатку заново было уже поздно. Пошли в главный офис фестиваля, где какая-то женщина с безумными глазами (всё время повторявшая, что занимается этим последний год) выдала нам ключ к крошечному и нечеловечески холодному сараю, где нам придётся ночевать в позе то ли ёжиков, то ли эмбрионов…

С утра пошли в ветбриджскую прачечную, чтобы высушить одежду, промокшую из-за дождя, который всю ночь ручьями лился во все сто тысяч щелей, обнаружившихся в нашем сарае. Никогда не думал, что в половине восьмого утра в прачечной может быть столько народу. Познакомились с одной семейной парой. Ночью их палатку окончательно затопило, и теперь они ужасно хотели поскорее высохнуть, чтобы успеть на семинар по плодотворным и радостным супружеским взаимоотношениям. Выглядели они и правда довольно безутешно.

Вернулись и снова поставили палатку. Намертво, железными штырями прикрепили к земле все хлопающие и вырывающиеся концы.

Вечером пошли на праздник в честь открытия фестиваля вместе со всеми из нашей церкви. По дороге конфисковали у Леонарда Тинна три банки пива и две бутылки портвейна. Объяснил ему, что праздник будет не совсем такой, как он предполагал.

С удовлетворением отметил, что всю проповедь (на тему «Единство и любовь») Джеральд просидел с очень внимательным, сосредоточенным видом. Потом оказалось, вся его интеллектуальная энергия ушла на то, чтобы вычислить, что анаграмма слов «единство и любовь» — «от любви — весь один». Немного на него рассердился.

Вечером забыл убрать одежду. Всё насквозь отсырело. Утром опять потащились в прачечную. Надо сказать организаторам, чтобы устроили какой-нибудь семинар прямо там.

Сегодня после проповеди про духовную борьбу Джеральд повернулся ко мне и сказал:

— А вот это, пап, действительно стоило послушать!

Виновато признался, что большую часть проповеди я усердно переставлял буквы в словах «духовная борьба» и в результате получил «Ба! Удобная хворь».

Вернувшись утром из прачечной, застали возле нашей палатки старую миссис Тинн. Она специально ждала меня, чтобы поделиться своим разочарованием из-за того, что на её семинаре они пока ещё не успели вытащить из воды ни одного человека.

Уставился на неё в полнейшем недоумении.

— Вы же, по-моему, записались на семинар «Как нести Слово спасения погибающим»?

— Ну да, — кивнула она. — «Как вести себя при спасении утопающих».

Честное слово! Ну почему Леонард не объяснит ей всё как следует, а?

С моим семинаром сегодня тоже возникли кое-какие проблемы. Сначала он должен был проходить в шатре № 9, но потом его перевели в шатёр № 6, только шатёр № 6 сдуло ветром, и семинар из шатра № 9 перевели в шатёр № 14, а тот семинар, который изначально предполагалось провести в шатре № 6, перевели в шатёр № 9, только его тоже сдуло. В результате наша группа сиротливо бродила вокруг шатров в поисках свободного места, по дороге обсуждая вопросы стабильности в современной церкви.

Днём, пока я стоял в очереди за тянучками для вечерней проповеди, услышал разговор ещё двух «палаточников» вроде меня. Один утверждал, что плохая погода и то, что палатки постоянно сдувает с места, — это знамение от Бога, Который пытается нам сказать, что такие фестивали противоречат Его воле. Другой возражал, что, на самом деле, с их помощью Бог испытывает мужество и преданность Своего народа в исполнении того, что как раз-таки является Его волей. Тогда один старик из местных, стоявший за прилавком, перебил их и сказал, что в это время года в Ветбридже «всегда льёт как из ведра» и он никак не может понять, почему «все эти ненормальные» упорно продолжают устраивать тут свои «дурацкие сборища».

Утром промокшие «палаточники» как всегда встретились в прачечной. Спросил у всех, собираются ли они приехать на фестиваль и в следующем году, и они сказали, что да, потому что Божья церковь становится только крепче перед лицом гонений и суровых испытаний.

Вернулись в лагерь. Пошёл умыться. Всё-таки забавно каждое утро умываться рядом с незнакомыми людьми. Стараюсь умываться несколько тщательнее, чем обычно, чтобы кто-нибудь не подумал, что я недостаточно долго чищу зубы или что ещё. Вода просто ледяная, хотя на кранах, как обычно, стоят буквы «X» и «Г». Джеральд говорит, что «X» обозначает «холодная», а «Г» — «головокружительно холодная».

Ну и ночка была! Такое впечатление, что Рэмбо, Рокки и Иван Драга всю ночь по очереди трясли нашу бедную палатку! Около двух часов ночи я повернулся к Энн и прошептал:

— По-моему, кто-то из нас должен выйти и проверить шнуры и колышки.

— Совершенно с тобой согласна, — сказала Энн. — Кто-то из нас непременно должен. Да, один из нас и правда должен встать и сделать, как ты сказал.

Из отделения, где спал Джеральд, раздался нарочитый храп.

В конце концов, я поднялся и выполз в темноту, чтобы встретиться лицом к лицу с Рэмбо, Рокки и Иваном Драгой. Всё оказалось в порядке. Когда я вернулся, и Энн, и Джеральд крепко спали. Когда я тоже всё-таки уснул, мне один за другим приснились два кошмара. Сначала мне приснилось, что я умер, попал на небеса, и там всё оказалось точно так же, как на фестивале «Великий прорыв и чудеса возрастания на Божьей ниве». Проснулся в холодном поту.

Во втором кошмаре мне приснилось, что я умер, попал в ад, и там всё оказалось точно так же, как на фестивале «Великий прорыв и чудеса возрастания на Божьей ниве». В ужасе проснулся и тут же начал устало собирать отсыревшую одежду, чтобы идти в прачечную.

Пока всё сушилось, успел познакомиться и поговорить с очень милыми людьми из самых разных церквей и деноминаций. Потом мы все вместе пошли в столовую и там тоже классно пообщались. Только жаль, что мало: пора было идти на семинар о единстве.

Сегодня одежда оказалось совершенно сухой! Уже так привык ходить с утра в прачечную, что даже слегка огорчился. Чуть было все равно туда не пошел…

Днём спросил у Энн, понравился ли ей фестиваль.

— Конечно, — ответила она. — Что бы там ни было, это всё равно замечательно — собираться вместе, знакомиться с другими людьми, которые тоже учатся у Бога и стараются исполнять Его волю. Только какие мы все-таки комичные, согласись?

«Да, — подумал я. — Комичнее не придумаешь».

Закрыл глаза и про себя попросил Бога показать мне, что Он Сам считает по-настоящему важным в этом странном и беспорядочном мире, где перемешались автофургоны, палатки, огромные шатры, то и дело опрокидывающиеся от ветра, праздничные вечера поклонения, христиане из самых разных церквей, ледяная вода и мерзкая погода. Когда я открыл глаза, мимо нашей палатки прошёл молодой парень с огромным деревянным молотком в руках. Казалось, он еле передвигает ноги от усталости. Вид у него был потрепанный, волосы всклокочены, лицо и куртка заляпаны грязью. Наверное, за последние двадцать четыре часа он так ни разу и не прилёг и всю ночь трудился на ветру, под холодным дождём, чтобы удержать на месте хоть некоторые шатры. Но даже после всего этого в его глазах всё равно светился странный, непонятный огонек, и я почему-то подумал, что никакая, даже самая отвратительная погода не сможет его погасить «Вот, видишь? — словно сказал мне Бог. — Это и есть самое главное».

Сегодня на фестивале было причастие. Пока мы сидели и ждали, когда хлеб и чаша доберутся до нас, я невольно посмотрел на всех наших — на Ричарда и Леонарда, на Джеральда и Энн, на Эдвина и всех остальных — и про себя подумал, зачем, интересно, Бог соединил наши судьбы. Хотя я лично очень рад, что так получилось. Внезапно ощутил в своём горле комок, когда увидел, как старина Тинн, крепко зажмурившись, берёт в руки чашу и пьёт свою проблему и её решение.

Кстати, насчёт Леонарда — хорошо, что вспомнил! Когда всё закончится, надо будет его заарканить и наконец-то спросить, зачем ему понадобилась наша глупая кошка.