Сокровищница ацтеков

VI. Царский символ

Фра-Антонио был очень рад, когда я ему сообщил, какими надежными товарищами мне удалось заручиться. Когда же он повидался с Рейбёрном и Янгом и переговорил с ними – впрочем, с Янгом у них был короткий разговор, так как разбитной американец немилосердно коверкал испанский язык, – то остался вполне доволен, согласившись со мной, что мы не могли найти более подходящих людей для своего предприятия.

Покончив свои совещания, мы недолго тянули и свои сборы в дорогу. Рейбёрн, которому приходилось много путешествовать как инженеру с деловой целью, был очень опытен на этот счет и, руководствуясь его практическими советами, мы быстро и основательно приготовились к своей экспедиции, причем избрали его своим руководителем. У него и Янга был полный комплект вооружения, какое употребляется в пограничных странах – ружье системы Винчестера и большой револьвер; однако оба они приобрели еще по другому револьверу про запас; я последовал их примеру и также запасся парой револьверов и винчестером, хотя сильно сомневался в душе: сумею ли за них взяться в случае нужды. Фра-Антонио решительно отказался носить оружие, и после того, как он случайно разрядил один из моих пистолетов, взяв его в руки, чтоб рассмотреть, причем пуля прожужжала как раз возле моего уха и прострелила шляпу Янга, мы все пришли к тому заключению, что чем меньше этот богоугодный человек будет иметь дело со смертоносным оружием, тем безопаснее будем всем нам. Янг носил шляпу фасона Дерби, – самую неудобную по мексиканскому климату, – но по какой-то необъяснимой причине ужасно дорожил ею и был до того рассержен, что ее прострелили ни с того ни с сего, что несколько дней серьезно дулся на фра-Антонио.

Но кого привела в восторг необходимость вооружиться, так это моего Пабло. Он был ловкий мальчуган и, когда ему удалось доказать свою способность владеть револьвером, сделав несколько удачных выстрелов из моего собственного (в цель, устроенную для упражнений в коррале), я привел его в несказанное восхищение, купив ему особенный пистолет. После того Пабло вырос, кажется, на целых два дюйма. Он даже начал ходить левым бедром вперед, чтобы лучше выставить на вид эту военную принадлежность, и до такой степени важничал своей обновкой, что нельзя было смотреть на него без смеха. Даже губная гармошка была им забыта на некоторое время; вернувшись как-то в корраль, я увидел, что он показывает свой револьвер Эль-Сабио; ослик смотрел на оружие с несколько скучающим видом, что, по-видимому, пришлось не по сердцу его господину.

Рейбёрн решил, что мы удачнее достигнем цели, не набирая с собой лишних людей; он доказывал, что если нам нельзя захватить в страну индейцев действительно значительный отряд, то мы будем безопаснее при небольшом числе участников экспедиции; тогда каждый из нас будет сознавать необходимость постоянно держать себя настороже; кроме того, небольшим отрядом и легче управлять, и легче ему держаться вместе во время бегства. А в случае битвы с неприятелем каждый из нас будет драться смелее и упорнее, рассчитывая на поддержку остальных. Слова товарища показались нам вполне разумными, и мы тотчас согласились с ним. Рейбёрн прибавил к нашей компании только троих человек: двух индейцев племени отоми, о которых фра-Антонио дал хороший отзыв, и Денниса Кирнея, плотника, служившего у него под началом при постройке железной дороги. Деннис был весельчак с таким запасом ирландских песен в голове, который обогатил бы средневекового менестреля. Они сразу подружились с Пабло, хотя Кирней не говорил ни слова по-испански, а Пабло не говорил по-английски, и единственным связующим звеном служила для них музыка. Пабло умудрился переделать чисто на мексиканский лад известную песенку «Рори О’Мор» и, когда исполнил перед нами свое новое произведение, мы покатились со смеху. Пока Пабло играл, Денис стоял возле него, склонив голову на один бок с таким же внимательным и критическим видом, как и Эль-Сабио; а когда Пабло принимался врать, что с ним неизбежно случалось при исполнении бравурных пассажей, Деннис останавливал его, махая рукой и говоря: «Что ты, что ты, голубчик! Это хорошо для мексиканцев, но уж совсем не по-ирландски». И тут он показывал ему хорошую ирландскую манеру исполнения «Рори О’Мор». Старые каменные арки содрогались от его могучего голоса, способного поспорить с целым духовым оркестром. Бедняга Деннис! Не дальше как вчера шарманщик наигрывал под моим окном «Рори О’Мор», и я припомнил, как слышал в последний раз голос Денниса, распевавшего эту песню, припомнил, какое геройское сердце билось в груди этого грубого весельчака, и вдруг нервный спазм сжал ее горло, а глаза наполнились слезами.

Пожалуй, это было к лучшему, а не то и к худшему, – как хотите! Но мы не могли предвидеть ожидавших нас превратностей в то утро, когда беспечно навьючивали своих мулов в коррале гостинцы, собираясь в путь, на котором встретили столько опасностей, прежде чем достигли цели.

Желая наполнить кубок блаженства моего Пабло до самых краев – совесть упрекала меня немного за то, что я беру мальчика с собой – я купил ему дождевой плащ из пальмовых листьев, который он так давно желал приобрести. Этот новый подарок, вместе с револьвером и с перспективой дальнего путешествия (мой молодой слуга был страстный любитель кочевой жизни, что, впрочем, свойственно всей его расе), едва не свели мальчишку с ума от радости. Он как будто совсем потерял голову: сначала нарядился в свой нелепый дождевой плащ, а потом принялся выкидывать такие глупости, что даже Эль-Сабио посмотрел на него с упреком – именно в ту минуту, когда Пабло вздумал навьючить на спину бедного ослика тяжелый тюк, предназначенный для одного из крупных мулов. Одним словом, малый скорее служил нам помехой, чем помощью. Когда же наступило время пуститься в дорогу, его пришлось разыскивать по всем углам, и нам, пожалуй, совсем не удалось бы найти шального мальчика, если б не звуки музыки, донесшиеся до нас из дальнего закоулка, где Пабло изливал свой восторг и волнение, наигрывая на губной гармошке новую песню, которую Янг насвистывал в то утро и очаровал ею нашего музыканта.

Мы составляли довольно внушительную кавалькаду, выезжая из ворот отеля и направляясь вдоль Калле Насиональ, – главной улицы города, – к Гарита дель-Пониэнте. Мы с фра-Антонио ехали впереди; за нами Рейбёрн и Янг, сопровождаемые Деннисом Кирнеем; за ними следовало двое вьючных мулов под надзором двоих пеших индейцев отоми, а Пабло замыкал шествие в своем дождевом плаще с револьвером, выставленными, напоказ; он ехал на Эль-Сабио с таким достоинством, какое сделало бы честь самому вице-королю. Пабло, конечно, был крайне забавен, но я ни за что не дал бы заметить ему этого. Фра-Антонио надел в дорогу свою монашескую одежду; он пользовался этой привилегией с разрешения губернатора штатов, чтоб его священническая ряса служила ему защитой во время странствий между индейскими племенами. Все полагали, что францисканец едет куда-нибудь в качестве миссионера – просвещать диких индейцев в горных местностях – и присоединился к нам только на время для большей безопасности. Я распустил слух, что также отправляюсь к индейцам с целью изучения их нравов и обычаев. Рейбёрн, которого считали хозяином каравана, говорил, что он командирован для ознакомления с местностью, где будут прокладывать новую железнодорожную линию. Чтобы не возбуждать напрасных подозрений и лучше скрыть свои следы, мы выехали из западных ворот города и целых два дня продвигались на запад, прежде чем повернуть на настоящую дорогу.

В начале все шло благополучно; мы быстро подвигались вперед безо всяких приключений, не считая обыкновенных случайностей в дороге. Наконец мы удалились более чем на триста миль от Морелии и пришли как раз к тому месту, где, согласно карте ацтеков и указаниям в письме покойного монаха, стояла миссия Санта-Марта три с половиной столетия назад. От нее, конечно, не могло остаться следов, но мы осмотрели каждую скалу в окрестностях в надежде отыскать начертанную на ней символическую фигуру, служившую условным знаком.

В течение двух или трех дней нам пришлось проезжать по совершенно пустынной и крайне дикой местности. С запада горизонт замыкался здесь грядой гор, обнаженные острые вершины которых вырисовывались зубчатой линией на небе. Страна, отделявшая нас от горной цепи, представляла собой несколько параллельных рядов скалистых холмов, разделенных широкими отлогими долинами, где почва была густо покрыта кактусами и садовыми кустарниками; единственные деревья, разнообразившие эту монотонную растительность, были пальмы пита – самое мрачное дерево, какое только можно себе представить. Дороги здесь не существовало, и проезд по этой густой заросли кустарников предоставлял много затруднений; нужна была вся опытность Рейбёрна, развитая практикой до удивительной степени, чтобы проложить нам путь через эту колючую чащу; местами индейцам приходилось работать своими мачете, а Деннису – топором, чтобы прорубить нам тропинку, и несмотря на крайнюю осторожность наши руки были изрезаны и исцарапаны, а ноги несчастных лошадей и мулов сочились кровью.

Страшная засуха, господствовавшая в этой бесплодной пустыне, еще более мучила нас. Сильный сухой ветер постоянно дул с севера, крутя столбами тончайшую пыль, покрывавшую почву; такие миниатюрные песчаные смерчи называются мексиканцами «ремолино»; они крутятся и пляшут по долинам, точно призраки; однажды такой ремолино налетел прямо на нас и мы были моментально покрыты колючей пылью, которая буквально сожгла нам лицо. Воды можно было достать, только выкопав яму в аррохо – песчаной полосе, пролегавшей вдоль долин, и хотя вода в ней была мутна и сильно отдавала алкалином, однако она представляла единственную вещь, о которой я с удовольствием вспоминаю в этой пустынной стране. Фауна здесь совершенно отсутствовала. Тут водились одни гремучие змеи. Правда, кроме них появлялись еще крупные сычи: они летали над караваном, как будто выслеживая наш путь и выжидая, когда мы погибнем в пустыне от жажды и изнурения, чтобы полакомиться нашим мясом.

К концу третьего дня этого утомительного перехода мы достигли большой западной гряды гор и расположились на ночлег при входе в маленькую долину, открывающуюся между холмами у подножия горной цепи. Накануне вечером у нас обнаружился недостаток воды, так что в течение двадцати четырех часов нам пришлось довольствоваться крайне скудным количеством ее, всего по одной пинте на человека. Пабло, я уверен, отдал половину своей порции Эль-Сабио; другие животные не получили и того; все, что мы могли для них сделать, это обтереть им запыленные рты и носы мокрой губкой. Они были крайне жалки, с израненными вкровь ногами, блуждающим взглядом, высунутыми, языками и судорожно вздрагивающими ребрами. Когда фра-Антонио расседлывал свою лошадь, я увидел слезы у нее на глазах; но все мы, остальные, кажется, более думали о своей собственной усталости и не особенно жалели несчастных животных. Я полагаю, что, только испытав, как мы, такой же сильный недостаток в воде, человек начинает понимать, до чего она драгоценна. А чтобы дать понятие об этой драгоценности тем, кто имеет возможность не только пить ее в изобилии, но и наполнять ею ванну, чувствовать ее отрадную свежесть на своем обнаженном теле, я скажу, что, когда в выкопанной нами яме скопилось столько воды, сколько нам было нужно, мы радовались этому больше, чем возможности найти скрытый город, который разыскивали. Наш импровизированный колодец был выкопан в песчаной почве аррохо, посреди узкой долины, густо поросшей сочной травой и пролегавшей между двумя холмами предгорий. Обилие и приятный вкус воды, как и присутствие свежей растительности, убедили нас, что невдалеке должна быть река. Мы напились досыта, так же как и наши мулы и лошади, а потом наполнили водой бочонки; пользуясь ее изобилием, мы даже смыли пыль и грязь со своего лица, рук и шеи. После этого умывания наши лица напоминали сырое мясо, а кожа на них горела, точно обожженная крапивой. Теперь мы были намерены покинуть равнины и ехать вдоль цепи холмов, параллельной с горной грядой; иначе мы не рискнули бы вымыться. В местностях, где в воздухе носится пыль алкалина, мыться очень вредно, потому что чистая кожа делается еще восприимчивее к действию этого едкого вещества.

Скорее с целью избавиться от тягости дальнейшего путешествия по бесплодным равнинам, чем вследствие надежды найти желанный путь, мы решили переменить направление. Янг начал открыто насмехаться над картой ацтеков, да и все мы, остальные, усомнились в том, что она может служить нам руководством. В сущности, древняя живописная грамота не была картой, как мы привыкли понимать это слово, и для того, чтоб она могла указать нам дорогу, недостаточно было верно понимать ее курьезный символизм. Наши выводы могли быть верны только в том случае, если и мексиканские археологи не ошиблись, истолковывая карту первого странствия ацтеков, так как наша карта служила ей только секретным дополнением. Если же оба толкования были ошибочны, тогда, может быть, мы находились за сотню миль от того места, где следовало искать дорогу, обозначенную царским символом, вырезанным на скалах. Нам оставалось еще три или пять часов до заката солнца, после того как мы выкопали колодезь и утолили жажду; не желая, однако, изнурять лошадей и мулов, мы не пошли дальше, а предоставили им пастись на лугу, тем более что и сами нуждались в отдыхе и подкреплении сил.

Янг с Деннисом приготовили превосходный обед; утолив голод, мы закурили трубки и стали держать нечто вроде военного совета, а чтоб нам можно было без стеснения говорить и по-английски, и по-испански, немного удалились от того места, где оба отоми и Пабло отдыхали на траве. Кроме того, Деннис по нашей просьбе отправился посмотреть, что находится за ближайшим холмом, чтоб мы могли знать, при каких условиях нам придется ехать, когда мы завтра поутру пустимся в дорогу: мы по-прежнему не желали посвящать младших участников нашей экспедиции в свои намерения. Между нами было решено, что когда мы отыщем настоящую дорогу и таким образом цель нашего странствия определится, то Деннис, Пабло и оба индейца будут отчасти посвящены в наш проект и мы предоставим на их усмотрение следовать за нами или вернуться обратно. Нам не приходило в голову, что обстоятельства могут сложиться совершенно иначе и помешать этому добровольному выбору. Совещаясь таким образом, мы разложили перед собой карту Мексики вместе с грамотой кацика и снимком с карты, показывавшей великое переселение ацтеков. Однако наши совещания не приводили пока ни к чему, мы не знали, на чем остановиться и с чего удобнее начать свои поиски. Согласно указаниям в наших странных гидах мы прошли по всем направлениям ту местность, где некогда стояла миссия Санта-Марты, но до сих пор не видели никаких следов начертанных фигур на скалах. О возобновлении этих поисков нечего было и думать; это оказывалось слишком утомительным, да и бесполезным; по-видимому, нам оставалось только отказаться от бесплодной попытки, так как мы решительно ничего не добились.

– По-моему, – заметил Янг, – и этот умерший монах, и эта старая образина – кацик просто сыграли с нами штуку: оба они врут, как редьку садят, вот вам и все! Поверьте, что в целой Мексике нет никакого скрытого укрепленного города, ни спрятанного сокровища и никакой такой чертовщины; все это одно вранье с начала до конца. Я бы предложил вам спокойно отправиться восвояси.

Прохладный освежающий ветер начал дуть с гор, но он дул пока только порывами, потому что до ночи еще было далеко. Этот ветерок доносил до нас отрывки песни «Рори О’Мор». Вероятно, Деннис развлекал себя в одиночестве, высматривая дорогу, по которой нам предстояло ехать на следующий день. Пабло, сидя на траве и прислонившись спиной к спине Эль-Сабио, также услышал веселые звуки и принялся аккомпанировать отдаленному пению Денниса на своей губной гармошке. Оно становилось все громче – очевидно, Деннис возвращался; когда же звуки внезапно оборвались, мы подумали, что ему надоело петь или он чем-нибудь развлекся.

Однако вслед затем раздался топот быстрых, торопливых шагов; мы также вскочили на ноги и схватились за оружие, догадываясь, что Деннис бежит без оглядки, спасаясь от какой-то опасности, и что опасность эта, вероятно, велика, потому что он вообще был не из проворных. Нас удивляло только, почему он не кричит, в предупреждение нам. Причина его молчания объяснилась десять минуть спустя, когда Кирней, показавшись из-за холма, бросился на траву у наших ног, обливаясь кровью, которая била ключом у него изо рта и ноздрей, между тем как в груди торчала стрела.

– Индейцы! – с трудом прохрипел он, и кровь хлынула у него из горла ручьем; затем он прибавил слабым голосом: – но я не дал этим дьяволам захватить нас врасплох!

Эти торжествующие слова были последними, которые произнес Деннис Кирней на этом свете. Он договорил, и потоки крови потекли у него из ноздрей и изо рта, потом по телу пробежала судорога, и он скончался. Не думаю, чтобы нашлось много людей, способных на подвиг Денниса: он пробежал добрую четверть мили с пробитыми стрелой легкими и умер в восторге от того, что ему удалось предупредить товарищей.

Рейбёрн отреагировал мгновенно.

– Живо берите седла и вьюки! – скомандовал он. – Индейцы сейчас покажутся из-за холма и будут стараться напасть на караван в открытом месте. Они не придут сюда, а будут хоть всю неделю сторожить нас издали, окружив со всех сторон и выжидая, пока мы не выдержим осады и бросимся на них. А тут они и покончат с нами. Нам одно спасение – добраться до такого места в долине, откуда можно атаковать наш караван только с фронта. Там дальше должна быть вода; значит, у нас все будет под рукой и мы перестреляем их достаточно, чтобы обратить в бегство остальных. Даже открытое нападение нам легче отразить при таких условиях.

Во время этих объяснений Рейбёрн молодецки работал, как и все мы, торопливо седлая и навьючивая животных; к счастью, они стояли смирно, напившись вдоволь и наевшись до отвала, тогда как после отдыха и мулы, и лошади обыкновенно упрямятся или играют. В удивительно короткое время мы были готовы пуститься в путь. Между тем ничто, кроме предостережения Денниса, не давало знать о присутствии индейцев на сто миль в окружности. В самом деле, если б не мертвое тело товарища на земле у потухшего костра, мы могли бы подумать, что тревога была напрасна. Но печальная истина подтвердилась, когда мы навьючивали последний тюк; один из наших отоми завыл не своим голосом: стрела пробила ему ногу, а я почувствовал легкий укол на своем лбу, также слегка оцарапанном стрелой. И вот в воздухе раздался тот странный слабый свист, который сопровождает только полет множества стрел, выпущенных одновременно.

Рейбёрн положил тело бедного Денниса впереди себя, на седло, сказав:

– Будь я проклят, если эти поганые индейцы захватят Кирнея в свои руки, хотя бы и мертвого.

Мы скакали по песчаному руслу аррохо, подгоняя перед собой мулов; отоми бежали рядом во всю прыть. Раненый индеец хладнокровно отломил древко стрелы, проткнул ею себе ногу и вытащил за другой конец. Вдруг мы увидели, что Янг, немного опередивший остальных, слегка придержал свою лошадь и стал внимательно приглядываться к большому выступу скалы на горном склоне.

– Вот вам царский символ, черт его побери! – гаркнул он и прибавил: – Но на кой прах он нам теперь, когда у нас скоро сдерут кожу с головы?

И поскакал что есть духу вперед. Минуя скалу, мы все обернулись к ней; в самом деле, на камне был вырезан знак, который мы так долго искали.