Солдатские сказки

Странная котумочка

Охранял молодой солдат покои царицы. Ходила царица мимо, не замечала его. А тут на беду вдруг заметила — улыбается солдат!

— Как так на службе?! Что за дерзость?! — говорит грозно.

Растерялся солдат — чего тут скажешь?

— Ах, молчишь!? — разгневалась царица. — Отвечать не желаешь?! Ну, так будет тебе вместо завтрака двадцать палок на спину!

А начальство, как всегда, радо стараться. Выписывают бедному служивому каждое утро по двадцать палок. И месяц так, и другой пошёл.

Уже свет белый солдату не в радость. В глазах — потёмки. Не жизнь у солдата, а каторга, сущий ад. Ходит солдат потерянный, по сторонам не глядит, а только под ноги, на сыру землю.

И вот слышит однажды чей-то голос ласковый:

— О чём, служивый, печалишься?

Стоит перед ним странник с котомочкой на плече — то ли монах, то ли юродивый, то ли нищий, то ли старец Божий. Да кто его разберёт! Словом, на кота похожий.

А поговорить с ним хочется. И рассказал солдат, что по приказу царицы бьют его палками на завтрак.

— Уже, батюшка, спины не чую, — вздыхает, — Еле ноги таскаю. Тянет меня к себе сыра земля! Утопиться что ли?

— Это дело не мудрёное — всегда успеется! — отвечает странник. — Да, может, как знать, помогу я тебе.

Скинул он с плеча котомочку. Странная котомка у странника — не велика и не мала. Вроде мешок, а вроде бы и кошель с тесёмками.

Странник внутрь дунул, намурлыкал что-то, да и затянул узелком тесёмочки.

— Готово, — говорит. — Теперь слушай-запоминай свой манёвр. В полночь-заполночь обойдёшь три раза с котумочкой вокруг дворца. У ворот распусти тесёмки и смело ступай в покои — все спать будут. Царицу — в котумочку. Котумочку — за плечи. И бегом в дом лихача-извозчика. Там царицу оставишь, а жену извозчика во дворец доставишь!

Ну, манёвр, конечно, необычный. Да солдат ко всякому привычный. И не такое исполнял!

Одного понять не мог, что у него за плечами, — котомочка или котумочка? Но махнул на это рукой. И сделал всё в точности, как велел странник. После чего котомка сгинула.

Ранним утром, ещё солнце не взошло, пробудился лихач-извозчик, толкает жену в бок:

— Подай, баба, квасу!

— Молчать! — взвилась спросонок царица. — Какая такая баба?! Я тебе — государыня!

Извозчик очень изумился, челюсть отвисла.

— Ты, жёнка, чего — спятила!? — говорит, — Аль баранины на ночь объелась?

— Ай, мужик нечёсаный! — завопила царица, оглядевшись. — Эй, стража!

— Сейчас, погодь, будет стража, — кивнул лихач-извозчик, — Уже спешит во все лопатки!

Снял кнут со стены и давай её лупить, отхаживать.

— Вот те, баба, стража! Вот те, мужик нечёсаный! А вот и государыня!

Уморился и снова захрапел.

А царица вся в слезах сидит в уголке среди хомутов, вожжей и попон вонючих.

«Где я, на каком свете? — думает, — На этом такой жути быть не может! Похоже, что на том я свете — не иначе, как в аду».

Совсем ослабела царица от таких мыслей да прилегла на кровать.

А извозчик-лихач вскоре пробудился — на работу пора — и снова жену в бок пихает:

— Ну, баба, и впрямь очумела! Живо за хозяйство!

Но царица строптивая. Хоть и думает, что в аду, да не отступает. Всё бы ей вывернуть на свой манер.

— Пошёл прочь, простофиля! — и пощёчину ему, — Что хочу, то и ворочу! Прикажу — в кандалы закуют! Прикажу — сейчас высекут!

Извозчик ушам не верит. Сроду такого не слыхал. Тем более от собственной бабы.

Схватил вожжи, свернул вчетверо, и царицу — вдоль-поперёк:

— Завтрак на стол! Коней скрести, овса задавать! Полы драить!

Так от всей души вдалбливал, что взялась-таки отлупцованная царица по хозяйству хлопотать. Да всё у неё наперекосяк — из рук валится, бьётся и ломается.

Затеяла стирку — рукава у рубахи оторвала.

— Наверное, я захворала, — говорит.

— Сейчас здоровёхонька будешь, — ободряет извозчик, — Кнут-молодец все болезни лечит!

«Ну, сущий ад, — думает царица. — Может, мне в этой поганой лохани утопиться?»

А извозчик и думать-то не дозволяет. Знай, учит — то кнутом, то вожжами, а то и оглоблей. Ну, если в аду и больше чертей, то рядом с царицей за её грехи — один самый главный — лихач-извозчик! Живого места на ней не осталось. Ни прилечь, ни присесть. Только и остаётся у плиты стоять да чужие подштанники стирать.

Тем временем жена извозчика проснулась в тишине да покое. Вокруг шёлковые кружева, батист и парча, атлас и позолота.

«Понятно, что померла, — думает, — да только не упомню, как и когда. Должно, муженёк прибил!»

Встала с пуховых перин. Ходит по дворцу и всему дивится:

«Слава тебе, Господи, — простил мне грехи за труды мои и мучения! Прямёхонько в рай отправил».

В условный час припорхнули фрейлины, будто ангелы небесные, и начали её одевать, причёсывать, локоны завивать. Сами в толк не возьмут, чего это царица такая мирная — не кричит, не бранится, не грозит ссылкой, кандалами да розгами.

А как раз в тот день брата старшей фрейлины должны были судить за пустяковый проступок. Набралась старшая храбрости, упала царице в ноги и просит:

— Ваше величество, помилуйте моего брата! Только молвите: «Оставить без суда и следствия!»

Ну, это жене извозчика очень по душе. В сенате все рты поразевали — с чего бы это царица всех подряд милует? Как заходит речь о каком-нибудь судебном деле, так она сразу и обрывает — мол, оставить без суда и следствия! Такой доброты за ней отродясь не водилось!

А как начали слушать дела о телесных наказаниях, так царица во весь голос:

— Отменяю! — и даже ножкой притопнула.

Уж кто-кто, а жена извозчика хорошо знала, что такое кнут, вожжи да оглобли.

Понятно, и в армии перестали палками муштровать.

Тот солдат, которому каждое утро выписывали по двадцать палок, рад-радёшенек, гора с плеч. Идёт по улице, улыбается направо-налево, честь отдаёт, каблуками щёлкает. И видит — знакомый странник с известной котомочкой. Солдат в ноги кланяется:

— Ох, батюшка, вот спасибо! Прикажи — жизнь за тебя отдам!

— Этого не надо, — говорит странник. — Известно, солдат да малых ребят Бог бережёт! А вот с котумочкой сызнова потрудись — верни жену извозчику-лихачу, а царицу — в её спальню…

Всё в точности выполнил солдат. После чего, хоть и крепко берёг, да исчезла котомочка.

Проснулась утром царица — снова во дворце. Однако руки от сажи черны, да и синяков хватает. Значит, не сон это кошмарный, а было всё взаправду!

«Не знаю, как и выдержала! — думает царица. — Да жив ли тот солдатик, которому вместо завтрака палки прописала?!»

Разыскали его, привели. Ничего — бодрый с виду.

— Ну, как ты, служивый?

— Теперь хорошо, ваше величество! — отвечает солдат. — Только и зажил, когда ваш приказ отменил двадцать утренних палок.

И не может солдат сдержаться, улыбается, разве что не смеётся, — так ему радостно.

— Что такое? — спрашивает царица. — Поделись со мной, если я чего не ведаю!

«Будь что будет, — думает солдат, — А правда всегда дороже!»

И выложил всё, как на духу, — о страннике, о его котомочке странной, о жене извозчика… Ничего не утаил.

Выслушала царица. Помолчала, подумала и говорит:

— За то, что претерпел, и за правду твою — произвожу тебя в генералы. А теперь, любезный, покажи мне дом извозчика-лихача!

Вот приехали — и точно, тот самый дом. И как будто сама царица в нём, настолько схожа с женой извозчика — ну, как отражение.

Так удивилась царица и растрогалась, что назначила жену извозчика своей фрейлиной-зазеркальницей.

А лихача очень хотела высечь или в кандалы заковать. Но всё же скрепилась.

Дала ему денег, чтобы новый дом построил, и сказала так:

— Запомни, холоп! Поднять руку на свою жену — всё равно, что на свою царицу! Коли такое случится, будут судить тебя как государственного злодея. И тогда обещаю — по меньшей мере, двадцать палок каждое утро в течение года.

— Что же? — спрашивает извозчик-лихач. — Нынче у каждой кобылы от кнута защита? Уже и не стегнуть?!

Отвернулась царица, да так ножкой притопнула, что у извозчика на время и язык отсох, и руки отнялись.

С тех-то пор и перестал он лихачить. Теперь навоз со дворов вывозит.

А что же странник? Да, говорят, видят его люди — то тут, то там. Появляется и пропадает. Словом, странствует со своей странной котумочкой. Иной раз внутрь заберётся и превратится в кота-умочку.