Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.

МАРШАЛ С ГРОЗНЫМ ИМЕНЕМ ГЕОРГИЙ

Не знаю, доживем ли мы до того времени, когда отучимся шарахаться из крайности в крайность. Боюсь, однако, что это может произойти лишь в том случае, если мы перестанем быть русскими – всякое может случиться. Есть у нас неистребимая черта, по которой совсем недавно, всего полвека назад, одержав невиданную дотоле победу над очередными поработителями, чуть ли не все заслуги в ее достижении приписали одному человеку – Сталину. Безусловно, он был величайшим государственным, политическим и военным деятелем и сумел вынести на своих плечах немыслимую тяжесть сражающейся державы. Он руководил воюющей страной, и страна победила. Однако вскоре после его смерти многие осмелели и с прежних лакированных трибун стали чернить его имя, провозглашая, что «победу одержал советский народ, руководимый Коммунистической партией». Сейчас те же самые ораторы уже и так не говорят, ибо как бы не стало ни советского народа, ни той партии, в которую истинные патриоты вступали ради единственной привилегии – попасть на фронт.

Но Победа все-таки состоялась, кто же ее добыл?

По теперешнему мнению наших невероятно свободных средств массовой информации, завоевал ее некий безэпитетный народ. Какой? Кем руководимый? Советский – стараются не говорить, о коммунистах- большевиках, если вспоминают, только в отрицательном смысле – как, скажем, в ленинградскую блокаду руководство чуть ли не пировало в Смольном… Сам Сталин вот уже несколько десятилетий вызывает подчеркнутую ненависть тех, кто готовил нынешний развал нашего Отечества. По их мнению, внедряемому в сознание населения четыре десятилетия, победили не благодаря Сталину, а вопреки ему.

Но кем заменить Сталина? Ведь России всегда нужны символы, которые бы отвечали ее представлению о великой, могучей и героической личности. Таким символом сейчас делают маршала Жукова, хотя фигура этого воистину выдающегося полководца вовсе не нуждается в том, чтобы из нее что-то делали. Однако не первый год в статьях, книгах, телепередачах, кинофильмах, рассчитанных на обывателя, Жукова противопоставляют Сталину, окружают ореолом религиозной святости, нарочно забывая, что Маршал Советского Союза Г. К. Жуков прожил жизнь убежденным коммунистом, как прежде говорили, верным сыном Коммунистической партии, защитником Советской власти и в нескольких войнах, выпавших на его долю, славно потрудился не только за русскую землю, но и за великую державу- Союз Советских Социалистических Республик.

Скажу сразу: Георгий Константинович Жуков с детства непоколебимо стоит в ряду моих самых любимых героев, в которых я видел образец доблести и мужества, таких, как Суворов, Сталин, Чкалов…

В 1956 году, девятиклассник кишиневской школы, я написал стихи о Жукове «Любимый маршал» и послал ему к 60-летнему юбилею, не очень надеясь, что письмо дойдет до такого большого человека, члена Политбюро, министра обороны. Недавно, почти сорок лет спустя, Мария Георгиевна Жукова среди бумаг отца нашла это стихотворение. Так что я не обманываю вас, уважаемый читатель, относительно своей давней привязанности, к тому же я имею право причислять себя к тем людям, которые чтут завет Петра Великого: «Кто знамени присягнул единожды, тот у оного до смерти стоять должен».

С годами интерес к личности Жукова не ослабевал, я узнал о нем много и таких, и эдаких фактов, достоверных и не очень, но суровый солдатский облик русского полководца не только не искажался в моем представлении, а обретал новые оттенки. Не смогла же никакая хула, огульная и даже документированная, очернить во мне монументального образа Сталина, как не поник Суворов, громивший крестьянского вождя Пугачева, как не померк Чкалов, после того как я достоверно узнал, что основную тяжесть перелета Москва- Северный полюс- США взял на себя второй пилот экипажа, выдающийся летчик Георгий Байдуков…

Сейчас из Жукова делают символ, идола, ибо не знают, что же придумать для России в новое, смутное для нее время. Сам Георгий Константинович говорил, что великому народу нужны великие имена и идеи, за которыми он бы следовал.

Обратились к церкви, да что-то не очень получается. Стоят со свечками бывшие партийные чины и крестятся- хочется посмеяться и сказать им кое- что. Такие будут молиться кому угодно. Придумали, что Жуков всю войну возил с собой в машине инонку Казанской Божьей Матери. Я сказал об этом личному шоферу Георгия Константиновича А. Н. Бучи- ну, и он искренне посмеялся… И вот Жукова провозглашают спасителем Отечества, долго возятся с памятником ему, наконец решают установить его на Манежной площади. Но делается это, сдается мне. не в честь несомненных заслуг полководца, а потому, что сейчас на этом можно сыграть- так надо, так выгодно.

Жуков заслужил памятник в центре столицы. Думаю, что, когда уйдут из жизни последние обиженные Сталиным, будет в Москве памятник и тому, кто стоял во главе Победы, – Верховному Главнокомандующему. Стоит же на берегу Невы Медный Всадник, и его почему-то не сваливают с гранитной глыбы, хотя при нем, при Петре Великом, погиб каждый пятый житель Российской империи. Так что будет в Москве памятник ее защитнику, не бросившему свой пост, когда немцы рассматривали советскую столицу в бинокли; будет памятник легендарному командарму 16-й Рокоссовскому, показавшему немцам, как надо воевать; будет памятник Главному маршалу авиации Голованову, в самые трудные дни сумевшему добыт ь для спасения московского неба 500 самолетов. Заслужена почесть и, конечно, заслужил ее Жуков, но. право, смешно, когда неомонархисты ныне всерьез провозглашают его внука наследником российского престола. Почему бы тогда не внука Сталина? Ну, во-первых, потому что Сталин не русский, хотя был более русским, чем иные наши теперешние руководители, а во-вторых… Во-вторых, потому что он был Сталин. Еще при жизни Молотова я предложил отрывок из своей книги о нем главному редактору журнала «Москва» М. Н. Алексееву, он ответил мне: «Давай подождем, когда народ поумнеет».

Судя по событиям последних лет, ждать придется долго. Однако обидно, когда доверчивый народ обманывают, искажая историю в угоду сегодняшнему безвременью. Правнук А. С. Пушкина Григорий Григорьевич Пушкин как-то сказал мне: «У нас в России никогда не было принято говорить правду». А Юрий Васильевич Бондарев, прекрасный прозаик и глубокий философ, заметил: «То, что ты пишешь, так и было, но народу нужна такая правда, в которую он хотел бы поверить». И все-таки я буду говорить правду, ибо слышал ее от людей прямых и порой жестоких, а они, как я заметил, почему-то меньше врут, чем люди добренькие, И попытаюсь рассказать то, что знаю, как говорится, из первых рук,- уверен, что не все у нас столь ленивы и нелюбопытны, чтобы оставаться равнодушными к своей истории.

Среди ярчайших людей, подаренных мне жизнью,- да я и сам всегда стремился узнать таких,- редкий день не вспоминаю Александра Евгеньевича Голованова, великолепного летчика, нижегородского героя-богатыря. Главного маршала авиации. На известном снимке, изображающем Сталина среди военачальников, он сидит в первом ряду. А было так: как самый длинный, он встал сзади, но Сталин спросил: «А где Голованов?»- подошел и принес стул для него. Вот так.

Я уже писал, что в среде маршалов таковыми признавались те, кто получил это звание на полях сражений, а Голованов стал маршалом в 39 лет за Курскую битву.

В феврале 1968 года журнал «Смена» обратился к Маршалам Советского Союза И. X. Баграмяну, Г. К. Жукову и К. К. Рокоссовскому с вопросом: «Как началась ваша военная служба ы когда вы стали маршалом?»

И. X. Баграмян ответил так: «Я думаю, что от солдата до маршала можно дойти и в мирное время. Однако истинная цена полководца по-настоящему раскрывается лишь на войне. Вот почему во время войны можно значительно быстрее и более заслуженно пройти путь от солдата до маршала». Это высказывание особенно ценно потому, что маршальское звание было присвоено Ивану Христофоровичу уже в мирное время, хотя в войну он занимал «маршальскую должность» командуюцдего фронтом.

Скромнейший К. К. Рокоссовский, ставший маршалом в 1944 году за операцию «Багратион»- жемчужину военного искусства, которую изучают все военные академии мира, умолчал об этом и ответил, как всегда, интеллигентно: «Можно и в мирное время заслужить это высокое воинское звание, но его нужно действительно заслужить!.. Я верю, что у многих сегодняшних молодых офицеров есть возможности стать в будущем маршалами».

А вот ответ Г. К. Жукова: «Для получения маршальского звания совсем не обязательно военное время. Чтобы стать Маршалом Советского Союза, необходимо прежде всего быть достойным этого высшего воинского звания. Нужно много над собой работать, в совершенстве освоить марксизм-ленинизм, военную науку, отлично владеть оперативно-стратегическим искусством. Как известно, в мирное время у нас было присвоено ряду военачальников звание Маршала Советского Союза».

Не знаю, как вы, читатель, но в словах Георгия Константиновича я чувствую некоторую иронию, тем более что от А. Е. Голованова знаю, как очень хотел получить маршальское звание Н. С. Хрущев и как ему это не удалось.

Никите Сергеевичу просто не повезло. Надо заметить, что для присвоения маршальского звания было необходимо согласие маршалитета, то есть Маршалов Советского Союза и Главных маршалов родов войск. И тогда один из приближенных к Хрущеву маршалов отправился с опросным листом к каждому из своих коллег, и вышло так, как большинство из них отказались поставить свою подпись. Голованов, например, ответил резко, Рокоссовский – мягко, но тоже не подписал.

– Я не знаю за Никитой Сергеевичем никаких военных доблестей,- повертел в руках бумагу Рокоссовский.

А с Жуковым было так.

– Доложите Георгию Константиновичу, что прибыл маршал (такой-то)! – сказал приехавший с опросным листом встретившему его офицеру на даче Жукова. Тот удалился и вскоре вернулся, отрапортовав:

– Четырежды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков приказал передать, что он не знает маршала (такого-то).

Маршал-то приехал послевоенный, хрущевский, «списочный», как говорил Голованов…

Да, были люди. Так и не стал Первый секретарь ЦК партии и глава правительства Н. С. Хрущев Маршалом Советского Союза. Граждане с хорошей памятью и неравнодушные, жившие в 60-е годы, помнят снимок в центральных газетах: Н. С. Хрущев в форме генерал-лейтенанта сидит в президиуме среди маршалов…

А вот Л. И. Брежневу повезло: не было в живых уже ни Жукова, ни Рокоссовского, ни Голованова, ни других славных маршалов, получивших это звание на поле брани…

Вижу, как в морозный день 2 декабря 1971 года еду в электричке с А. Е. Головановым на дачу к В, М. Мо- лотову. В эти дни отмечали 30-летие Московской битвы, исполнилось 75 лет Г. К. Жукову и в «Комсомольской правде» опубликована беседа журналиста В. Пескова с Георгием Константиновичем.

На вопрос корреспондента, не было ли опасным держать штаб Западного фронта в Перхушкове, в непосредственной близости от передовой, Жуков отвечает:

«Риск был. Ставка мне говорила об этом. Да и сам я разве не понимал? Но я хорошо понимал и другое: оттяни штаб фронта, вслед за ним оттянутся штабы армейские, дивизионные. А этого допустить было нельзя. Обстановка была такой, что командование должно было чувствовать каждый нерв ожесточеннейшего сражения, мгновенно реагировать на малейшие изменения обстановки».

Я вслух прочитал это Голованову. Александр Евгеньевич взял у меня «Комсомолку», надел очки, перечитал сам и бросил газету на пустующую деревянную лавку электрички. «Это было не так! – резко сказал он. – И я убежден, что, если б я сейчас об этом спросил Жукова, он бы ответил, что корреспондент его неправильно понял или что-нибудь еще.

Через несколько лет, 1 февраля 1975 года, я вновь спросил у Голованова, ставил ли Жуков вопрос о сдаче Москвы в 1941 году. Накануне показывали по телевидению кинодокументы о Жукове, где он отвечает на вопрос К. Симонова: «Почему штаб Западного фронта находился так близко от немцев, в Пе- рхушкове?» Жуков сказал, что, если бы перенесли штаб к Москве, это подорвало бы в войсках уверенность в победе.

Голованов сказал так (привожу запись из своего дневника):

– Жуков написал, что 6 октября 1941 года Сталин у него спрашивал, отстоим ли Москву, и Жуков твердо ответил: «Отстоим!» А ведь было так, что он прислал генерала Соколовского к Василевскому (Александр Михайлович это должен помнить), чтобы тот в Генштабе принял узел связи для Западного фронта. Василевский с недоумением позвонил об этом Сталину, и тот дал нагоняй Жукову. Жуков предлагал сдать Москву, и так оно и было бы, если бы не Сталин.

– Но это надо подтвердить документально, – сказал я.

– Как подтвердишь?- ответил Голованов. – Большинство документов, показывающих истинную роль Сталина в войне, сожгли при Хрущеве. Так были уничтожены три тома моей переписки со Сталиным. Умрет Василевский, умрет Голованов, умрет Штеменко, и никто не узнает истинную правду. А ведь этот факт нисколько не принижает роли Жукова, а показывает, сколько было сомнений и какими усилиями советского народа была достигнута победа под Москвой!

Но и сравнивать в этом деле Жукова с Кутузовым тоже нельзя, ибо сдача Москвы в 1941 году значила для нас куда больше, чем в 1812-м, когда она не была столицей. Жуков мог не знать того, что знал Сталин и что стало всем нам известно значительно позже: с падением Москвы против нас на востоке выступала Япония, и воевать в го время сразу на два фронта…

Рассказанное Головановым подтверждается выступлением перед читателями генерала армии С. М. Штеменко. Вот отрывок из стенограммы:

«Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе к линии обороны. Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу. Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он займет его место».

Я согласен с Головановым, что приведенные эпизоды не принижают роли Жукова в Московской битве, но дополняют общую картину критической обстановки, когда решалась судьба человечества, и показывают Сталина.

– Кто имеет право считать себя полководцем? – рассуждал Голованов.- Наверное, тот, кто побеждает врага не числом, а умением, как говорил Суворов, и командует крупными соединениями войск – от армии и выше. Но иметь жезл маршала в руках – еще не значит быть полководцем. Во время войны было немало командующих армиями и фронтами, и многие выросли в истинных полководцев. Были и выдающиеся…

…Дорогой Александр Евгеньевич, я пишу эти строки и снова вижу вас, как вы мне это говорите. Мы сидим за столом на веранде, а вы что-нибудь крутите в руках и, начиная отвечать на мой вопрос, говорите:

– Я тебе скажу следующее дело…

С тех пор прошло столько лет, я встречался со знающими людьми, прочитал много книжек, понимаю, что мнение ваше субъективно, но это мнение личности. Как бы мне хотелось сейчас, в более зрелом возрасте поговорить с вами! Однажды вы сказали о Сталине: «Сколько раз я с ним спорил, а ведь он был прав, а не я! Я тогда был мальчишкой, но мне бы сейчас с ним поговорить…»

А я жалею, что мало видел Жукова и мало говорил с ним. Недавно мне прокрутили одну из магнитофонных записей, где Георгия Константиновича просят назвать несколько имен наиболее крупных полководцев Великой Отечественной войны.

– Наших? – спрашивает Жуков.

– Наших.

– Ну это вы мне трудную задачу ставите. Кого- нибудь забуду… Попробуй Конева не назови – он ведь тоже себя считает крупным полководцем!

Это тоже Жуков.

– Жуков – характерный представитель русского народа, – говорил Голованов. – Он стал выдающимся полководцем, не имея ни общего, ни военного образования. Два класса городского училища – вот все его образование, – смеялся Александр Евгеньевич. – Да еще, он мне сам говорил, в детстве покупал дешевые выпуски Ната Пинкертона и Шерлока Холмса. Все дальнейшие курсы по усовершенствованию не дают никакого фундаментального образования. Все, что имел Георгий Константинович,- это голову на плечах. Как же богата Русь самородками!

Познакомились они еще на Халхин-Голе, где Жуков разгромил японских самураев. Великую Отечественную генерал армии Жуков начал в должности начальника Генерального штаба. Голованов считал, что истинное его призвание – командовать войсками.

– Жукова я считаю самородком в военном деле,- продолжал Голованов.- Это, безусловно, великий полководец, хорошо разбиравшийся в опера- тивно-тактических вопросах. В стратегическом отношении он был слабее, так как вопросами ведения войны в масштабе государства не занимался. В политическом отношении был безграмотен, да я и не помню, чтобы Сталин обсуждал с ним политические аспекты. Но что касается оперативно-тактических вопросов, здесь у Жукова была очень сильная хватка.

«Первое, что стало известно,- пишет Голованов, – это его деятельность под Ленинградом. Именно там проявились его воля и решительность. Это он с помощью Ставки и партийной организации Ленинграда остановил отход наших войск перед превосходящими силами противника. Проведенные им мероприятия требовали именно решительности, именно воли для их осуществления. Война – это не игра, она нередко требует чрезвычайных действий, и не каждый способен на них пойти».

Голованов не пишет о том, какие конкретно мероприятия провел Жуков в Ленинграде. А вот что рассказывал мне Александр Евгеньевич:

– Не зря Сталин послал его в Ленинград вместо Ворошилова, и он, применив там силу, справился! Ведь он расстреливал там целые отступавшие наши батальоны! Он, как Ворошилов, не бегал с пистолетом в руке, не водил сам бойцов в атаку, а поставил пулеметный заслон – и по отступавшим, по своим! Но скажу, что на его месте я точно так же поступил бы, коли решается судьба страны.

«Короткое пребывание Жукова в Ленинграде,- пишет Голованов,- привело к тому, что фронт был стабилизирован. Сталин отозвал Жукова в Москву и назначил командующим Западным фронтом в один из самых опасных, самых напряженных месяцев войны. Западный фронт был самым ответственным фронтом, защищавшим Москву. Командуя этим фронтом, Жуков показал и полководческий талант, и волю, и твердость, и решительность.

Жуков не имеет прямого отношения к Сталинградской битве, и к битве на Курской дуге, и ко многим другим операциям. Как правило, он был в числе тех людей, с которыми Сталин советовался и к мнению которых прислушивался. Жуков бывал на многих фронтах и не однажды помогал этим фронтам, а когда требовала обстановка, то по указанию Ставки и руководил боевой деятельностью этих фронтов».

В моем дневнике есть запись от 19 января 1970 года. Голованов рассказывает, как осенью 1942 года Сталин послал его вместе с Маленковым и Жуковым представителями Ставки под Сталинград. Полетели, долго искали командующего фронтом А. И, Еременко. Наконец нашли его и члена Военного совета Н. С. Хрущева в канализационной трубе. Жуков приказал доложить обстановку.

– Провели артподготовку,- сказал Еременко,- начали наступление, взяли первую линию траншей, вторую…

– Где пленные? – спросил Жуков.

– Пленных расстреляли.

Где документы пленных?

– Уничтожили.

– Врете! – сказал Жуков.

И он тогда решил осуществить одну из своих задумок: провести наступление с помощью мощных прожекторов.

– Однако операция не удалась,- вспоминал Голованов.- То, что получилось у Жукова в 1945-м под Берлином, не вышло в 1942-м под Сталинградом. Не было еще у нас нужного взаимодействия родов войск. Атака захлебнулась, мои летчики отбомбили не там, где надо, а один самолет чуть было бомбой в нас не угодил… Обстановка сложилась так, что и Жуков ничего не мог поделать. И он лег спать. Он всегда так поступал в подобных случаях – когда ничего не получалось.

В это время Хрущев подошел к Маленкову: «Что вы слушаете этого поповского сынка? Г… он, а не начальник Генштаба!» Под «поповским сынком» подразумевался А. М. Василевский, из-за которого, как полагал Н. С. Хрущев, и состоялась наша поездка под Сталинград.

Маленков увидел, что я стою рядом и все слышу, и отвел Хрущева в сторону. Тогда я еще не знал о дружбе троицы – Маленкова, Хрущева и Берии. Сам Никита Сергеевич, у коюрого голова всегда была полна идей, но, – добавляя свою неизменную присказку, улыбается Голованов,- я тебе скажу следующее дело: если вдуматься, одна глупей другой; так вот, сам он не решался лезть со своими военными предложениями к Сталину, а избрал для этой цели Василевского, которому, как член Политбюро, поручил докладывать Верховному. Однако Василевский не торопился, и Хрущев нажимал на него. Пришлось доложить. Сталин выслушал и удивился:

– Кто это предлагает?

– Хрущев, – ответил Василевский.

– А, тогда все понятно. Зачем вы его слушаете?

Когда мы прибыли в Москву и доложили Сталину

о положении под Сталинградом и Верховный спросил, что необходимо сделать для победы, Маленков и Жуков высказали свои соображения. Дошла очередь до меня, и Сталин, видимо, думал, что я буду говорить об авиации, а я сказал:

– Для победы под Сталинградом необходимо немедленно снять Еременко и Хрущева (Ох, как через годы отзовется Голованову это предложение! – Ф. Ч.).

Сталин согласился и спросил:

– А кого назначим?

– Кандидатура командующего фронтом может быть только одна: Константин Константинович Рокоссовский.

– Согласен, – сказал Сталин.

…В книге Жукова назначение Рокоссовского объясняется не совсем так, говорится как бы о равноценности кандидатур Рокоссовского и Еременко. Помню, как Голованов звонил Георгию Константиновичу: «Как же ты мог в своей книге поставить на одну доску Рокоссовского и Еременко?» – «Кого, кого?- видимо, не разобрав последнюю фамилию, переспросил Жуков.- Этого дурака? Ты учти, Александр Евгеньевич, в моей книге на пятистах страницах замечания Главпура!»

Так командующим Сталинградским фронтом, переименованным в Донской, стал К. К. Рокоссовский, блестяще завершивший Сталинградскую битву окружением и разгромом крупнейшей немецкой группировки во главе с одним из самых признанных германских полководцев фельдмаршалом Паулюсом.

– Жуков- волевой, энергичный командир,- продолжал Голованов, – умеющий моментально оценить обстановку и принять правильное решение. Не останавливался ни перед чем для достижения победы. Отношения со многими военачальниками у него были сложными. В свое время он служил под началом у Рокоссовского, был у него командиром полка, и тот дал ему аттестацию, в которой вместе с положительными указал ряд отрицательных качеств, в том числе грубое отношение к подчиненным. После победы под Сталинградом Жуков напомнил Рокоссовскому об этой аттестации.

– А разве я не прав? – спросил Рокоссовский. – Ты такой и есть.

– Верно, прав,- согласился Жуков.

– Одно дело – полководческие качества Жукова, – говорил Голованов, – другое – его отношение к людям, к подчиненным. Если б он матом крыл,- это ладно, это обычным было на войне, а он старался унизить, раздавить человека. Помню, встретил он одного генерала: «Ты кто такой?» -- Тот доложил. А он ему: «Ты мешок с дерьмом, а не генерал!»

Можно отлакировать портрет до палехской шкатулки, но чем сильней личность, тем ярче она обязательно проявится такой, какой была, верь или не верь Голованову.

– Под Великими Луками,- продолжал Голованов,- из корпуса генерала Пернева (в более поздние годы написание его фамилии было: Пэрн.- Ф. Ч,) перешла к немцам рота эстонцев. Как Жуков его распекал! И предатель, и сволочь… Даже неудобно было рядом сидеть в блиндаже. Я вышел и увидел, как Пернев, красный, пулей вылетел из блиндажа. Вхожу к Жукову, тот стоит и хохочет: «Видал, как он выскочил от меня? Буром! Знаешь, теперь как воевать будет!»

Жукову ничего не стоило после разговора с генерал-лейтенантом сказать: «До свидания, полковник!»

Уже в 50-е годы, когда Жуков стал министром обороны, во время инспекции войск к нему обратился полковник с жалобой, почему всем офицерам выдают плащи бесплатно, а с полковников вычитают полную стоимость. Жуков тут же распорядился: «Выдать подполковнику бесплатно!»- лишив нарвавшегося полковника одной звездочки.

– Когда мы отмечали в своем кругу сталинградскую победу, – продолжал Голованов, – был провозглашен тост за Жукова. «Не стану я пить за него»,- сказал один генерал. Главком ВВС Новиков бросился бить этого генерала, а я стал его защищать. Новиков потом донес об этом Жукову, причем в искаженном виде. А после войны, когда Новикова посадили, он из тюрьмы написал Сталину кляузу на Жукова. Мол, Жуков не считает Сталина великим полководцем, заявляет, что он, Жуков, выиграл войну, а не Сталин… Письмо обсуждалось на заседании Политбюро в присутствии военачальников. Отношение многих из них к Жукову в то время было отрицательным. Выступавшие, в частности, говорили, что он стал изображать из себя Наполеона. «Наполеона? – возмутился Жуков. – Наполеон проиграл войну, а я ее выиграл!»

В то же время Жукова защищали, но он почувствовал отношение к себе многих военных и сам попросился в отставку с поста Главкома Сухопутных сил. «Все- таки у Жукова это положительная черта: поймаешь за руку – не будет вилять, во всем признается честно», – повторял Голованов.

Георгий Константинович стал командовать Одесским военным округом, но тучи не рассеялись над ним. «Этим делом» руководили Абакумов и Берия, – напишет Жуков позже, но опубликовать при жизни не сможет. – Их усилия сводились к тому, чтобы арестовать меня. Но Сталин не верил, что я пытаюсь организовать военный заговор, и не давал согласия на мой арест».

(Как потом рассказывал Хрущев, Сталин якобы говорил Берии: «Не верю никому, чтобы Жуков мог пойти на это дело. Я его хорошо знаю. Он человек прямолинейный, резкий и может в глаза любому сказать неприятность, но против ЦК он не пойдет».)

«И Сталин не дал арестовать меня,- пишет Жуков.- А когда арестовали самого Абакумова, то выяснилось, что он умышленно затеял всю эту историю, так же как он творил их в мрачные 1937-1939 годы.

Абакумова расстреляли, а меня вновь на XIX съезде партии Сталин лично рекомендовал ввести в состав ЦК КПСС.

За все это неблагоприятное время Сталин нигде не сказал про меня ни одного плохого слова. И я был, конечно, благодарен ему за такую объективность».

– Я считаю, что Жукова снимали правильно и при Сталине, и при Хрущеве, – говорил мне Голованов. – Он не создан руководить армией в мирное время и принес немало вреда. Война – другое дело. А в мирное время к нему надо было отнестись с уважением и дать возможность отдохнуть.

Когда он был министром обороны при Хрущеве, стал окружать себя подхалимами, а людей, открыто говоривших ему о его недостатках, просто сметал.

Сравнивать его с Суворовым или Кутузовым нельзя. Те были политиками, а с Жукова этого и требовать невозможно – всего два класса образования! Он пишет в своей книге, что ему особенно трудно давался «Капитал» Маркса. И то, что его сняли с министра обороны, было и своевременно, и справедливо, ибо, пользуясь своим авторитетом в народе, он бы таких дров наломал! Он бы все Политбюро смел! А когда хотели снять Хрущева, проявил близорукость, не помог Молотову, а потом кусал локти, каялся…

Помню, как отзывался В. М. Молотов:

– Жуков- наиболее крупный наш военный, а в политике у него ничего бы не вышло, хоть он и рвался.

Думаю, что Молотов сказал так еще и потому, что Жуков во время выступления «антипартийной группы» в 1957 году поддержал Хрущева, а не Молотова, что и определило победу Никиты Сергеевича – в значительной мере. Однако, когда через несколько месяцев Хрущев отправил в отставку и Жукова, Георгий Константинович не мог слышать его имени.

А. Е. Голованов рассказывал:

– Когда Жуков прилетел в Москву, не зная, что уже снят Хрущевым, его встретила на аэродроме не обычная свита, а порученец, сообщивший об освобождении с поста министра обороны.

– А кого назначили? – спросил Жуков.

– Малиновского, товарищ маршал.

– Ну, это еще ничего, – сказал Жуков,- а то я подумал – Фурцеву.

Это тоже Жуков.

Когда его проводили на пенсию, Голованов первый приехал к нему, чему тот очень удивился.

– Знал бы ты, Александр Евгеньевич, сколько я тебе зла сделал! За Берлинскую операцию из списка Героев вычеркнул… Прожил я жизнь до седых волос, а так и не научился разбираться в людях: кого возвышал, оказались подхалимами и ничтожествами, с кого взыскивал – настоящими людьми. Не боишься, что тебя заберут? А то ко мне два дня никто не звонит, раньше на брюхе ползали…

Сам Голованов пишет вот что: «Я был, пожалуй, единственный из маршалов, который посе гил его сразу после освобождения от должности министра обороны, хотя сложившиеся отношения между нами, а более правильно, его отношение лично ко мне, были не лучшими. Своим посещением я хотел показать, что мое уважение к его военному таланту, к его воле, твердости и решительности остаются у меня, несмотря на его личное положение, независимо от того, является ли он министром обороны или просто гражданином Советского Союза».

Маршалы вспоминали минувшие дни.

– Помнишь,- обратился Жуков к Голованову,- как мы летали с тобой? И как нас в деревне чуть не прихлопнули?

Был такой случай. Как-то на фронте Жуков и Голованов жили в одной избе. Над деревней появился одиночный немецкий самолет, тихонечко подкрался, сбросил одну-единственную бомбочку точно на избу и удалился. К счастью, в этот момент оба полководца были в баньке на огороде. Взрывной волной их сильно ушибло, но обошлось. А могло бы как подфартить немцам…

Помню, как Жуков прислал Голованову свою книгу и потом позвонил по телефону:

– Я ведь в этой книге фотографии не всех маршалов поместил! А мы с тобой рядом стоим. Где ты такие сапожищи достал, Александр Евгеньевич?

– Жуков в последнее время заметно переменился,- говорил мне Голованов в 1968 году,- стал человечнее. Сейчас он очень болен. Узнал, что у жены рак, и его тут же, в больнице хватил инсульт. Разговаривает с трудом, возят его в коляске. А когда был здоров, говорил: «Мы с Галиной Александровной думали, что у нас много денег, а оказалось, ничего нет. Пенсия 400 рублей, из них первой жене посылаю 200 – ей-то какое дело, что я уже не министр? Попросил солдата сдать мой баян в «комиссионку», принес 500 рублей. Я бы мог, конечно, ездить на трамвае, но ведь я одиозная фигура, меня будут снимать для иностранных журналов!»

Подумать только – Жукову было жить не на что! Деньги появились, только когда вышла его книга «Воспоминания и размышления», но эти деньги уже уходили на врачей… Такова Россия.

«Вклад Георгия Константиновича в Великой Отечественной войне велик,- пишет Голованов.- Нужно сказать, что И. В. Сталин высоко ценил военные способности Жукова, и я думаю, что нет такого второго человека, который получил бы столько наград и был так отмечен, как он. Что касается отношений Верховного с Георгием Константиновичем, то эти отношения я бы назвал сложными. Имел Верховный претензии и по стилю работы Жукова, которые, не стесняясь, ему и высказывал. Однако И. В. Сталин никогда не отождествлял личных отношений с деловыми, и это видно хотя бы по всем тем наградам и отличиям, которые получены Жуковым. В книге авиаконструктора Яковлева говорится, что Сталин любил Жукова, это, к сожалению, действительности не соответствует. Стиль общения с людьми после ухода из жизни И. В. Сталина у Георгия Константиновича, к сожалению, не изменился, я бы сказал, он даже обострился, что и привело к тому, что ему пришлось оставить работу…

Хотя бы одним примером хочу я показать его военные дарования, его способности предвидения. При обсуждении Восточно-Прусской операции А. М. Василевский весьма оптимистично докладывал ее возможное проведение. Когда Верховный поинтересовался мнением Жукова, то последний сказал, что он полагает, что пройдут многие недели, а может быть, и месяцы, прежде чем мы овладеем Восточной Пруссией. Дальнейший ход событий показал, как оказался прав Георгий Константинович и каких усилий стоило нам проведение этой операции».

Что касается отношений Сталина и Жукова, Голованов приводил такой эпизод:

«Однажды Г. К. Жуков, будучи командующим Западным фронтом, приехал с докладом в Ставку. Были разложены карты, начался доклад. Ста;шн, как правило, никогда не прерывал говорящего. По окончании доклада он указал пальцем место на карте и спросил:

– А это что такое?

Георгий Константинович нагнулся над картой и, слегка покраснев, ответил:

– Офицер, наносивший обстановку, неточно провел здесь ^шнию обороны. Она проходит тут.- И показал точное расположение переднего края (на карте линия обороны частично проходила по болоту).

– Желательно, чтобы сюда приезжали с точными данными, – заметил Сталин.

Для каждого из нас это был предметный урок. Вот и повоюй тут «по глобусу».

…Однажды приехал с докладом в Кремль и увидел у Сталина два новых портрета, написанных красками. Это были портреты русских полководцев Суворова и Кутузова. Почему именно эти портреты появились в кабинете Сталина? Ведь были же на Руси и другие, не менее известные полководцы, спасшие ее в прямом смысле от порабощения, такие как Александр Невский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский! Не раз после появления этих портретов возникали в присутствии Верховного разговоры о Суворове и Кутузове.

– Нравятся? – спросил меня Сталин.

– Хорошие портреты.

– А кто больше нравится?

– Мне ближе Суворов.

– А Кутузов? Он ведь не только полководец, но и дипломат, мудрый в решениях и осторожный в действиях.

– Да, вы, пожалуй, правы, товарищ Сталин.

– А почему ты со мной соглашаешься? Суворов – 20 походов, 80 сражений, ни одного поражения! Умение быстро оценить обстановку, принять решение, в котором никогда не ошибался, а главное, солдаты шли за ним в огонь и воду, верили и всегда побеждали!

Мне ни разу не довелось слышать личного мнения самого Верховного, кому же из них он отдает предпочтение. За все годы общения с ним это был единственный случай, когда на заданный вопрос я не получил от Сталина конкретного, прямого ответа.

И все-таки однажды, когда снова зашел разговор о Суворове и Кутузове, я был свидетелем того, как Сталин долго, молча прохаживался по кабинету, остановился и сказал: «Если бы можно было распоряжаться личными качествами людей, я бы сложил качества Василевского и Жукова вместе и поделил бы их между ними пополам».

«Года минули, страсти улеглись», и вот что сказали эти два военачальника о самом Сталине.

– Мы победили потому, что нас вел от победы к победе наш великий вождь и гениальный полководец Маршал Советского Союза – Сталин! – произнес Жуков на Параде Победы 24 июня 1945 года. Это парадная речь в духе того времени, но не таков Жуков, чтобы говорить то, что противоречило его натуре. Годы спустя он скажет, что мы победили, потому что у нас был хорошо подготовленный, высокоидеологизи- рованный молодой солдат.

Но вот что напишет Жуков в своей книге: «И. В. Сталин владел вопросами фронтовых операций групп фронтов и руководил ими с полным знанием дела… Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим. Кроме того, в обеспечении операций, создании стратегических резервов, в организации производства боевой техники и вообще всего необходимого для фронта И. В. Сталин, прямо скажу, проявил себя выдающимся организатором. И будет несправедливо, если мы не отдадим ему за это должное».

А. В. Василевский написал так: «По моему глубокому убеждению, И. В. Сталин являлся самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования. Он успешно осуществлял руководство фронтами и был способен оказывать значительное влияние на руководящих политических и военных деятелей союзных стран… И. В. Сталин обладал не только огромным природным умом, но и удивительно большими познаниями… Он поднялся до вершин стратегического руководства… и все советское военное искусство… показало силу, творческий характер, было значительно выше, чем искусство хваленой на Западе немецко- фашистской школы».

В последние годы стала еще заметней тенденция сталкивания Жукова со Сталиным. Помню, как на вечере памяти Жукова в Центральном доме литераторов ораторы взахлеб клеймили Сталина, восхваляли Жукова и давали весьма своевольную оценку их взаимоотношениям. Тогда к трибуне вышел маршал авиации С. И. Руденко и заявил: «Во время войны я неоднократно был свидетелем взаимоотношений Сталина и Жукова и могу сказать, что то, что мы сегодня видим на экране, не соответствует действительности (а в президиуме сидел актер М. Ульянов, исполнявший в кино роль Жукова.- Ф. Ч.). Никогда Жуков не позволял себе чуть ли не левой ногой открывать дверь к Сталину и так с ним разговаривать. Могу твердо заявить, что отношения их были полны взаимного уважения. Со стороны Верховного это были отношения к талантливому полководцу, со стороны Жукова, как и положено в армии, отношения младшего по должности к старшему. Это были отношения людей, знавших цену друг другу».

Мне кажется, что по характеру Жуков в чем-то был очень близок Сталину- твердостью, решительностью, жестокостью, смелостью, волей. Конечно, характеры их различались. Если в славянском характере заложены инертность и одновременно противодействие ей, то в восточном – интрига и ее расследование. С точки зрения русского человека, естественное для восточного характера коварство и желание столкнуть друг с другом тех, с кем приходится работать, кажется чудовищным, хотя иные русские ныне и в этом преуспели.

В. М. Молотов рассказывал:

– Мы с Жуковым практически в одно и то же время выполнили одну и ту же задачу, отодвигая войну: я подписал Пакт о ненападении с Германией, а Жуков на Дальнем Востоке дал отпор японским самураям.

Как появился Жуков на Халхин-Голе? Сталин сказал наркому Обороны С. К. Тимошенко:

– Мне нужен такой командир, чтоб он не просто разгромил японцев, а свирепо порвал их на куски, чтоб у них вообще отпала охота идти на Север. Пусть устремятся в Океанию!

Таким командиром стал комкор Жуков.

Сталкивать Жукова со Сталиным начали еще при жизни Жукова, и вот как ответил на это сам Георгий Константинович в 1970 году в журнале «Коммунист»:

«Мне выпала сомнительная честь стать объектом упражнений бойкого пера господина Солсбери, и он с легкостью необыкновенной сталкивает Жукова со Сталиным и другими советскими маршалами, с подчиненными и т.д., лишь бы обосновать свою концеп- Щ1Ю решающей роли "сильной личности"».

Жуков не боялся «брать на себя», и Голованов мне рассказывал, как удалось многих военных и невоенных вытащить из ГУЛАГа, убедив Сталина в их невиновности. Жуков один из немногих, кому должны быть благодарны эти люди.

Вспоминаю, как сам Жуков говорил о Сталине:

– К моему сожалению, мои личные отношения со Сталиным не сложились. Но он уважал мою военную голову, а я ценил его государственный разум.

И, подумав, добавил:

– Сталин меня снимал, понижал, но не унижал. Попробуй меня кто-нибудь при нем обидь- Сталин за меня голову оторвет! – И показал рукой, как бы это сделал Сталин.

Думается, Сталин не просто уважал и ценил Жукова. Верховный Главнокомандующий понимал, что Жуков для народа во многом будет олицетворять Победу, и способствовал укреплению его авторитета.

Капитуляцию принимал – Жуков.

Парад Победы принимал – Жуков.

Два ордена «Победа» – Жуков.

Три Золотые Звезды Героя у единственного из полководцев – Жуков.

Заместитель Верховного Главнокомандующего – - Жуков.

Известно, как в одном из документов переусердствовали и перед подписью Жукова напечатали не «заместитель», а «первый заместитель Верховного Главнокомандующего».

– Я не первый, а единственный! – возразил Георгий Константинович.

Думается еще вот о чем. У каждого крупного политика был полководец, который не имел и не должен иметь поражений. У Гитлера, например, таковым был Роммель. И когда англичане начали бить его в Северной Африке, Гитлер отозвал его оттуда, ибо понимал, что в сложившейся ситуации и Роммель ничего не сделает, а у нации должен быть образ непобедимого полководца. Так же Сталин отозвал Жукова из-под Ленинграда, когда не получалось полное снятие кольца блокады: Жуков не должен иметь поражений, его нельзя подставлять.

И сам Жуков признает, что из первой послевоенной опалы он был возвращен не кем-нибудь, а Сталиным.

Жуков есть Жуков, а Сталин есть Сталин, и история обязана воздать каждому по заслугам.

Сам Георгий Константинович очень хорошо сказал в одном из своих писем: «Время все рассудит и расставит по своим местам. Историю пытались обмануть и обхитрить – бесполезно. Надлежащую службу своему народу можно сослужить только правдой и борьбой за нее».

«Если можно так выразиться, – писал А. Е. Голованов, знатоками психологии ведения войны каждый в свое время и в своих масштабах были, как мне лично представляется, Александр Македонский, Александр Невский, Дмитрий Донской, в более позднее время – Суворов, Кутузов, Наполеон и в эпоху XX века, конечно, Сталин. Совершенно ясно, что пословица «один в поле не воин» относится к каждому из перечисленных выше. Все они имели достойных полководцев. У Наполеона это были маршалы Ней, Мюрат, начальник штаба Бертье и другие, у Кутузова – Багратион, Раевский, Давыдов и другие, у Сталина – Жуков, Рокоссовский, начальник Генерального штаба Шапошников, потом Василевский и многие другие. Однако как решение вопросов ведения войны, так и вся ответственность за них лежала и лежит на плечах основных руководителей. Как пример можно привести, что всю ответственность за внезапность неожиданного по времени нападения Гитлера на нашу страну и первоначальные результаты мы возлагаем на Сталина, ибо он стоял во главе государства, хотя к этому имеют прямое отношение и С. К. Тимошенко – как нарком обороны, и Г. К. Жуков – как начальник Генерального штаба, и ряд других товарищей. К ним, как известно, каких-то особых претензий не предъявляется. Точно так же правомерно говорить и о стратегических, имеющих мировое значение победах и относить их тоже на счет тех людей, которые стояли во главе тех или иных кампаний или войны в целом и отвечали за их исход. Это логика. Великую всемирно-историческую победу во второй мировой войне одержали страна, партия и армия, руководимые Сталиным».

Опровергнуть это, вероятно, не сможет ни один противник Сталина.

Это- для истории. А для нынешнего состояния нашего общества главный символ победы – Жуков.

…Жуков сидел в кресле в зеленом мундире. Четыре Звезды Героя, не вразброс, как три в сорок пятом, а ровно скрепленные, блестели над многочисленными планками. Я видел его перед собой живого, настоящего, похожего на портреты, но лицо казалось более благодушным, расслабленным. Он только что выступал перед аудиторией, говорил о Московской битве. Впрочем, о чем он говорил, для меня тогда не имело главного значения. Я смотрел на Жукова. Он выступал довольно долго и в общем ничего нового не сказал – может, потому, что это было одно из первых его публичных выступлений после второй опалы, и он старался не говорить от себя, читая заранее подготовленный текст.

Это было 30 ноября 1966 года. Поэт Михаил Львов пригласил Марка Максимова, Василия Субботина и меня почитать стихи в Московском химико-технологическом институте. Сказал: приедет маршал Жуков. Зал, вернее, амфитеатровая аудитория была заполнена студентами и преподавателями до отказа – казалось, на люстрах висели! Полуопального маршала встретили овацией.

Ректор, перечисляя боевые заслуги Жукова, называл его по имени-отчеству, а фамилию, кажется, так ни разу и не упомянул, и в конце, под новый гром ап^ю- дисментов сказал:

– Георгий Константинович принимал капитуляцию фашистской Германии в 1945 году!

После выступления Жукова поэты читали стихи. Когда дошла очередь до меня, я, волнуясь, прочитал стихотворение, где были такие строки:

Потом, в комнате президиума, мы обступили Жукова. Рядом с ним была жена Галина Александровна, высокая, красивая женщина. Завязался разговор. Василий Субботин попросил маршала подписать ему благодарность, полученную за взятие Берлина. Жуков стал отказываться – на благодарности была уже подпись какого-то генерала: «Что же, я ниже этого генерала буду расписываться?»

Все-таки подписал – в верхнем углу.

Я подарил ему свою книжку стихов «Красные асы», а он расписался мне на листке бумаги, вырванном из тетради в клетку, но ошибся датой – написал вместо 30-го 29-Х1-66. Махнул рукой – ладно.

Он сидел в кресле, положив ногу на ногу и добродушно улыбаясь. Лицо очень волевое, особенно подбородок. Потом я написал такое стихотворение:

И правда, подумалось, как они могли взять Ленинград?

Запомнился еще один ответ Жукова. У маршала спросили, почему он не очень лестно отзывается о моряках.

– А вы скажите, что в первую очередь делает Россия, когда начинается война? – вопросом на вопрос ответил Георгий Константинович.

– Публикует царский манифест или обращение к народу…

– Неверно.

– Объявляет мобилизацию по округам…

– Нет.

– А что?

– Топит флот!

И это тоже Жуков.

Любопытный рассказ я услыхал от моряков о том, как на одном из наших флотов, ожидая приезда министра обороны Г. К. Жукова, стали готовить для него крейсер и, зная его своеобразное отношение к морякам, назначили командиром крейсера молодого капитана третьего ранга, сделав его как бы неким козлом отпущения. А чтоб смягчить ответственность и непредсказуемые последствия, срочно повысили его в звании до второго ранга.

Во время плавания Жуков сидел в командирской каюте, и капитан второго ранга старался не попадаться ему на глаза. Однако Жуков вызвал. И спросил:

– Ну, как дела, подполковник?

Тот что-то ответил.

– Водку пьешь? – спросил Жуков.

Командир крейсера задумался.

– Ладно, вижу, что пьешь. Доставай, что там у тебя есть.

Выпили. Жуков говорит:

– Что же это у тебя такой большой пароход, а ты всего подполковник? – И обратился к своему помощнику: – Запиши ему полковника! А то неудобно: такой большой пароход, а он подполковник…

Прекрасно ведь знал Георгий Константинович, что не пароход, а крейсер, не подполковник, а капитан второго ранга, но два раза нарочно повторил. И командира корабля грустно осенило: приказом министра обороны ему будет присвоено звание полковника, спишут на берег, и станет служить на суше.

– Товарищ министр обороны! (Жукову нравилось, когда его так называли: «Маршалов много, а министр обороны один!») Если вы решили повысить мне звание, то прошу записать не «полковник», а «капитан первого ранга!»

– Тоже мне, напридумывали всяких рангов – таких и званий не бывает! Ладно, пусть будет капитаном первого ранга, раз такой большой пароход.

…Я был знаком с фотокорреспондентом Виктором Теминым, который известен тем, что успевал побывать всюду, быстрее всех, раньше всех, дальше всех и выше всех. Никто толком не знал, где проходил перелет по «Сталинскому маршруту», принесший участникам звание Героев СССР № 9, 10 и 11, а Темин уже встречал чкаловский экипаж на острове УДД. И быстренько отснял для истории. Во время войны Темину удалось получить от беспощадного Мехлиса картонный пропуск, подписанный Сталиным, позволяющий беспрепятственно бывать на всех фронтах. «Потеряешь – повешу!» – коротко уточнил Мехлис, вручая всесильную картонку.

30 апреля 1945 года Темин полетел во второй кабине «кукурузника» По-2 снимать с воздуха поверженный Берлин. В этот день над рейхстагом взвилось красное Знамя Победы. И конечно, Темин уговорил летчика сделать круг над куполом, хотя пространство там отчаянно простреливалось. «Щелкнуть» Знамя Победы Темину удалось только один раз: как назло, кончилась пленка.

Темин перезарядил аппарат, но пойти на второй круг летчик наотрез отказался: его «рус-фанер» был весь в дырках, да и рисковать в последние часы войны, видать, не очень-то хотелось.

Вернулись на аэродром. Но не зря Темин считался везучим: последний кадр пленки получился! Быстренько напечатав снимок, Темин рванул к стоявшему наготове «Дугласу» Г. К. Жукова и, показав командиру корабля магическую картонку с автографом Сталина, произнес:

– У меня срочный пакет для Верховного Главнокомандующего!

И полетел на «Дугласе» в Москву. Но уже на полпути экипаж получил радиограмму: «Самолет вернуть, Темина расстрелять. Жуков».

Фотокорреспонденту ничего не оставалось, как броситься в ноги летчикам:

– Ребята, вы всегда оправдаетесь, почему не смогли вовремя вернуться,- свалите на погоду, еще на что-то, а иначе меня расстреляют!

Уговорил, и приземлились в Москве, на Центральном аэродроме, откуда до редакции «Правды» рукой подать, и Темин положил на стол редактору доставленный снимок. Главный тут же поставил его на первую полосу первомайского номера газеты, подвинув другие материалы, и ночью первый оттиск «Правды» лег на стол Верховному Главнокомандующему: Знамя Победы над Берлином! Фото Виктора Темина.

– Фотокорреспондента и летчика наградить! – сказал Сталин.

Виктор Темин вместо расстрела получил орден Красной Звезды. А через много лет он встретился с Жуковым, и на вопрос, что составляет главную гордость его жизни, Георгий Константинович ответил:

– Горжусь, что свою родную столицу защищал, а чужую, вражескую взял!

Мария Георгиевна Жукова хранит записные книжки отца. В одной из них есть такие строки:

«На войне нет абсолютно бесстрашных военачальников. Побеждает тот, кто пересилит в себе страх».

И еще: «Охотники до нашей земли все еще есть и, думаю, не переведутся».

Хотелось бы, чтобы наши правители, нынешние и грядущие, не забывали об этом предостережении мужественного защитника Земли Русской…

в центре Москвы, возле нынешнего ГУМа, мальчишкой он зарабатывал себе на пропитание да на дешевые книжки помощником скорняка и не знал, что через несколько десятилетий победителем-полковод- цем проскачет здесь, рядышком, по Красной площади.

…Когда на белом коне он выехал из Спасских ворот принимать Парад Победы, шел дождь, и никто не видел, что по лицу маршала текли слезы.

«Славься, великий наш русский народ!»- играл оркестр по указанию Сталина.