Солдаты удачи

ГЛАВА I

Я вышел из самолета в аэропорту Солсбери и остановился, щурясь от яркого родезийского солнца. Большинство пассажиров южноафриканского самолета были наемниками — «солдатами удачи», как и я. В Солсбери я прилетел из Йоханнесбурга, а туда — другим самолетом — из Нью-Йорка. Все дела были улажены, и иммиграционные чиновники в аэропорту уже располагали моей фотографией. Она была прикреплена к письму, которое мой вербовщик прислал из Штатов.

— Добро пожаловать в Родезию, сэр, — чиновник был весьма приветлив. При этом он встал и пожал мне руку (в Родезии нынче любят американцев, особенно тех, кто умеет убивать).

В эти дни в Родезии полно странного люда. Наверное, что-то похожее было и на Диком Западе, куда добропорядочные иммигранты, авантюристы, убийцы и помешанные стекались со всего света. Некоторые приезжают в Родезию легально, как я. Другие пробираются через границу со стороны Южной Африки. «Джонни» из службы безопасности думают, что этим придется повоевать здесь, пока их жареный петух не клюнет (то же может случиться, если соседние страны, где у власти черные, предпримут вторжение).

Ребята из службы безопасности бегло просматривают паспорта и удостоверения личности, но к лицам присматриваются внимательно. Беглеца с очень дурной славой из Южной Африки или Соединенных Штатов схватят и выдадут их стране. Родезийцы очень хотят дружить с янки — так они зовут любого американца, неважно, из Вермонта он или Алабамы.

Когда 24 января этого года я прибыл в Родезию, американцы на глазах становились самой популярной категорией наемников в страна Один капитан регулярной родезийской армии сказал несколько дней спустя после моего приезда:

— Я служил со многими вашими — ребята что надо! Возможно, для вас, американцев, Вьетнам был страшной заварухой, но для Родезии, мы все это потом поймем, он был даром Божьим.

Да, в Родезии любят профессиональных военных из Америки. Даже таксист, родезийский гражданин с белфастским выговором, поведал мне, какой я желанный гость в его стране. Это был один из тех необузданных типов, каких в Родезии много. Он убеждал меня, что Родезия — весьма законопослушная страна, даже несмотря на разгул терроризма и войну. И я готов был поверить в это, когда увидел чистенькие, украшенные цветами улицы Солсбери. Солсбери — маленький город, движение там небольшое, но я обратил внимание, как все горожане, черные и белые, терпеливо дожидаются зеленого света светофора, а таксисты не гоняют по городу в поисках пассажира, как это бывает в Нью-Йорке

Я вышел из здания аэропорта вслед за двумя британскими наемниками и взял следующее после них такси. За рулем был тот самый ирландец из Белфаста. Господи, неужели он когда-нибудь был ирландцем? Целебные ирландские туманы придали его коже розоватый оттенок, а родезийское солнце добавило свою долю красного, добрый же черный «гиннес» сформировал у него талию, как у мешка с картошкой. Он не обратился ко мне с идиотским приветствием, какие в ходу у ирландцев в голливудских фильмах, а повернулся на сиденье, протянул свою мохнатую лапу и произнес:

— Хорошо, что ты на нашей стороне, парень!

Я пожал его руку и сказал «спасибо», но не «спасибо, Пэдди», потому что микки[2] терпеть этого не могут.

— Клянусь, я бы все отдал, чтобы быть там, куда ты держишь путь, сказал он.

— Ты имеешь в виду штаб армии?

— Не только, — продолжал белфастец. — То, что ты направляешься в штаб армии за контрактом, я понял сразу, по твоему виду. — Его тон стал конфиденциальным. — На такой работе, как у меня, учишься распознавать человека с первого взгляда. И даже знать, возьмут человека или нет. Эх, посмотрел бы ты на ребят, которых я вожу в штаб! Всех форм и размеров, говорят на всех языках. Конечно, все они считают, что крепки, как быки, но многие отсеиваются после первого же вопроса офицера-вербовщика.

Ирландец мастерски вел машину по чистеньким улицам Солсбери. Я заметил, что он не включил счетчика. Он взглянул на меня через зеркало заднего вида.

— Когда я сказал, что завидую тебе, янк, я не просто болтал. Я живой человек, мне тоже иногда хочется посчитаться — с террористами.

— А что мешает?

— Когда я проходил медицинскую комиссию, мне сказали, что у меня не в порядке почки. Убить это не убьет, утешил меня врач, но будет здорово мешать. Они предоставили мне выбор. «Пэт, — сказали мне, — ты можешь остаться в стране и найти себе честную работу или возвращайся обратно в Белфаст». Под работой они имели в виду, что я пойду на ферму или в какую-нибудь контору. А какого черта городской человек будет делать на ферме, пропади она пропадом? Они хотели знать, что я могу делать. Такси водить, как всю свою жизнь. «Тогда о’кэй, Пэт, — сказали они, — почему бы тебе не заняться этим делом». Я и занялся, и продолжаю. И благодарен им, что они не отправили меня обратно в Белфаст. Не отправили, даже после того как я признался, что бежал от британского правосудия… ИРА[3], как ты понимаешь… А может быть, именно поэтому они и оставили меня. Британцев не очень любят в этой стране.

Мы подъехали к штабу армии. Я стал копаться в карманах, собираясь расплатиться за проезд, но ирландец с возмущением повернулся ко мне:

— Какого черта ты там копаешься, янк? Ты что, думаешь, с человека, который проделал такой путь, чтобы сражаться за Родезию, я возьму эти паршивые деньги?

— Спасибо, мак, — с чувством сказал я.

— Я действительно мак, — сказал он. — Патрик Максвиггин. А тебя как зовут? Или скажи имя, под которым ты приехал.

— Джим Рэйни, — ответил я.

— Честное слово, — заметил Микки, — я уверен, что ты ирландец.

— Техасский ирландец, — сказал я ему.

— Может, в один прекрасный день мы с тобой вместе поедем воевать за Ирландию, — задумчиво предположил этот стареющий толстяк с красным лицом, которое говорило о том, что выпивка и кровяное давление достанут его, когда ему не будет еще и пятидесяти.

— Если нормально заплатят, — сказал я.

Такси микки отъехало, а я направился к воротам, которые вели к штабу. Ворота представляли собой железную раму, затянутую сетью из железных колец. По верху такого же забора, окружавшего расположение штаба, шла колючая проволока. Никаких искр я не заметил, но предположил, что все это ограждение нажатием кнопки ставится под ток. Через определенные интервалы располагались сторожевые вышки с пулеметами. Буро-зеленая трава за забором была скошена буквально до корней. Ни деревьев, ни кустов, ни старых бочек ничего, за чем можно было бы спрятаться. Футах в тридцати от ворот стоял дом из бетонных блоков, окруженный стеной мешков с песком фута в четыре высотой. Я увидел парня за пулеметом, который следил за мной. У ворот я остановился в ожидании. Никто не появился, но голос из динамика велел мне подойти к микрофону и сказать, кто я и зачем пришел.

Я все сделал, как велели, и добавил, что у меня письмо майору Хелму от мистера Райена из Нью-Йорка. Должно быть, они знали мое имя и дату моего прибытия, потому что через минуту-другую из здания вышел невысокий человек с капральскими нашивками и автоматом «стерлинг». Солдат с пулеметом на вышке прикрывал его продвижение к воротам. У маленького капрала была моя фотография. Пока я тогда разговаривал с мистером Райеном, одним из моих вербовщиков в Штатах, меня несколько раз фотографировали, и капрал нес с собой одну из этих фотографий. И при всем том прежде чем впустить, он проверил меня так же дотошно, как проверяют, выпуская из Алькатраса[4].

Наконец маленький капрал сделал знак рукой, продолжая держать меня под дулом своего короткоствольного «стерлинга», и ворота бесшумно открылись.

Бросив еще один взгляд — глаза его при этом перебежали с моего лица на фотографию — он заметил, что мне придется несколько похудеть. (Сказано это было бесстрастно, но подмечено точно.) Потом он взял мой экземпляр рекомендательного письма и сравнил со своим.

— Всё правильно, — подтвердил он, складывая оба экземпляра и засовывая их в задний карман армейских брюк.

Хотя это был и небольшой человечек, но я предпочел бы не сталкиваться с ним в бою, будь он со «стерлингом» или без оного. «Стерлинг» на тот день был одним из лучших видов серийного вооружения. Он был надежен, как «стен-ган» (поэтому англичане и украли его у чехов, и, став «стерлингом», сделался еще более надежным и скорострельным). Для меня он никогда не был любимым оружием, потому что я не служил в районах боевых действий, где им пользовались, Конечно, я пробовал его, но оружие должно быть по руке, иначе будешь испытывать неудобства. Хорошее оружие не выбрасывают, его продают или меняют на другое, которое — как бы это получше выразиться — тебе больше по характеру.

Маленький капрал отпустил мне наилучшую улыбку, на которую был способен со своими сплошь гнилыми зубами (эти британцы, эти родезийцы терпеть не могут ходить к зубным врачам).

— Добро пожаловать в Родезию, мистер Рэйни, — сказал он. — Я сейчас пришлю вам джип. Стойте на месте, и все будет чудненько.

Здесь употребляли словечки из старых английских фильмов, которые крутят по местному ТВ. То, что в Англии уже вышло из употребления, здесь только входит в моду.

Вскоре с той стороны ворот появился джип, в котором меня и отвезли в офис вербовщика майора Фрэнка Хелма. Это был высокий белокурый человек, подвижный и общительный. Возраст его приближался к шестидесяти, но выглядел он превосходно. Он встал и пожал мне руку.

— Очень рад, что вы смогли приехать, — обратился ко мне Хелм. Он указал мне на стул и сам тоже сел.

Его кабинет был достаточно прост: металлический письменный стол, три стула, шкаф с папками. Деревянный пол тщательно выскоблен. На стене висела подкрашенная фотография Сесила Родза, создателя империи и основателя Родезии. У родезийского Джорджа Вашингтона были моржовые усы и довольно мрачное выражение лица.

Мое личное дело уже лежало перед майором. Состояло оно в основном из материалов, которые прислал авиапочтой из Нью-Йорка мистер Райен. Я не уверен, что мистер Райен и в самом деле был мистером Райеном, но так он себя называл.

Хелм раскрыл папку.

— Я как раз читал сейчас о вас, Рэйни. Впечатляющий материал. Никаких темных пятен. Родился в Бомонте, Техас, в 1939 году. Родители умерли. Был женат, разведен. — Он взглянул на меня. — Разведен — это замечательно. Терпеть не могу набирать людей, которые только и думают о доме и мамочке. Солдат, который при перестрелке успевает повздыхать на луну, обязательно схлопочет пулю в лоб. И другие из-за него — тоже.

— Я не вздыхатель, майор, — заметил я.

Хелм одарил меня своей очаровательно-отталкивающей улыбкой:

— Я в этом не сомневаюсь. Думаю, ты готов приступить к работе. Вижу, у тебя два года колледжа, высший рейтинг интеллектуальных способностей. А почему такой крепкий, умный парень не стал делать свой первый миллион на нефтяном бизнесе, скажем, тянуть нефтепровод с Аляски?

Задавать такие вопросы, наверное, входило в его обязанности. Надо так надо, в моей профессии ничему не приходилось удивляться.

— Я абсолютно не смыслю в нефтяном бизнесе и не терплю холода. А если нужен прямой ответ, то я наемник потому, что это единственная профессия, которую я знаю. Мне тридцать семь. Сколько я еще протяну? Как повезет, а то, глядишь, и до старости дотяну и буду ни на что не способен, кроме как потягивать пиво да смотреть третий повтор «Дыма выстрелов».

Майор улыбнулся и сказал:

— Даже не представляю тебя таким, старина. А я чем-нибудь таким сейчас и занимался бы, если бы не нынешняя обстановка. Генерал Шерман, может, и ненавидел войну, но мне в моем возрасте она оказалась кстати. Конечно, как только она кончится, меня сразу выгонят на подножный корм.

Не теряя ни секунды, он вернулся к моему личному делу. Через некоторое время с ним было покончено. Потом он достал несколько карточек, раздвинул их, как игрок в покер, и поднял глаза на меня.

— А как бы ты отнесся к вступлению в регулярную армию Родезии? Получал бы ты там поменьше, чем наемник, однако у тебя был бы другой статус. Ты не обижайся, старина, но эти мэрки[5], которые приезжают сюда, такой скользкий народ! Нет, они, конечно, воюют с противником, убивают. Но мне было бы приятно, если бы ты выбрал карьеру в регулярной армии. Мы ценим таких людей, как ты, Рэйни. В Родезии заглядывают далеко вперед. Разделаемся с этой падалью, с террористами — у нас будут другие проблемы. Если ты запишешься в регулярную армию, мы сразу же даем тебе родезийское гражданство и выделяем пятьсот акров прекрасной земли. Ну, что скажешь?

Я, конечно, отказался. Я вырос на ферме под Бомонтом. Вообще-то, земля в Восточном Техасе считается плодородной, но наш участок был исключением: должно быть, матушка-природа крепко обиделась, когда создавала этот кусок земли. Может, мой прадед был скверным фермером. Бог его знает, хотя бедняга вкалывал здорово. Мне же, совершенно точно, не надо никаких ферм — ни в Техасе, ни в Родезии, ни в какой-нибудь Глоккаморре.

Майор Хелм вздохнул, и после этого его манера стала менее непринужденной. Он снова обратился к своим карточкам. В голосе его прозвучал вопрос, когда он снова заговорил со мной:

— Во Вьетнаме ты служил в подразделении, которое занималось «внутренним врагом». Я догадываюсь, что это такое, только вот аккуратный наш мистер Райен почему-то не заполнил эту часть.

— Я шесть месяцев служил в «группе Феникс», вот и все, — ответил я майору.

Название было ему, конечно, знакомо.

— Да, та самая «группа Феникс», — продолжал я. — Мы выискивали агентуру в высоких сферах. Понимаете, выявляли вьетнамских офицеров, чиновников, политиков, которые старались застраховаться на будущее и помогали Вьетконгу. И в большинстве своем они оказывались виновными.

Майор Хелм улыбнулся. Он мне определенно разонравился.

— Конечно, виновными, Рэйни. Раз ты убил человека, он не может не быть виновным, правда?

Я сказал «да», и оба мы неестественно засмеялись.

— Думаю, у меня есть работа по тебе, — решил майор, вынимая одну из карточек. — Тебя нельзя записывать в простые наемники, верно? Я думаю, ты будешь командиром одного из наших специальных подразделений по борьбе с терроризмом.

Я не подозревал, что один глаз, правый, у майора стеклянный — до тех пор, пока он не подмигнул мне. Обычно, когда человек подмигивает одним глазом, другой как бы помогает ему. Здесь было иначе, и я это сразу заметил.

— В любом случае, мы направим тебя на борьбу с террористами. Ты, возможно, будешь иметь дело с «внутренним врагом», пока…

— С белыми?

— С людьми. С мужчинами и женщинами, — добавил Хелм. — Убивать женщин — тебя это не очень расстроит, Рэйни?

— Не знаю, — сказал я, ответив ему со своей стороны очаровательно-отвратительной улыбочкой. — Думаю, если это будут «внутренние враги», то придется полюбить и это занятие. А сколько у вас «внутренних врагов»? Я думал, Родезия — это одна сплошная белая солидарность.

Хелм снова заулыбался:

— Ты так думаешь? Всегда, конечно, есть белые ренегаты, которые мечтают договориться с врагом в надежде спасти свои паршивые шкуры. Не в полном смысле шкуры, понимаешь ли, а сохранить все, что у них есть. Ну а потом есть белые либералы. Знаешь, это такие малые, которые хотят, чтобы все — черные и белые — были большими друзьями. Они вечно хотят компромисса с черными, и это делает их угрозой для безопасности государства. Южная Африка, наш хороший друг на юге, достаточно сильна и может поэтому терпеть своих либералов. Здесь, в Родезии, мы не можем позволить себе такой роскоши. Что ты испытываешь к либералам, Рэйни?

— Ничего, — ответил я. — Я не собираюсь быть комендантом лагеря уничтожения. Если вы, майор, выудили мне такую работу, то, может, лучше сразу сесть в обратный самолет?

Майор Хелм, этот хладнокровный сукин сын, даже не обиделся:

— И не думай об этом, старина! Мы направляем тебя на антитерроризм, согласен?

Я ответил, что пойдет.

— Там, в Нью-Йорке, мистер Райен оценил меня в тысячу шестьсот в месяц, так?

Майор, повернувшись ко мне на своем вращающемся стуле, ответил:

— Командир подразделения получает больше. У тебя будет две тысячи в месяц. Неплохая мелочишка, надо сказать. Пройдешь медкомиссию — и потекут. Знаю, знаю. Мистер Райен уже устраивал это в Нью-Йорке. Но это по приказу, так надо. Мы просто должны убедиться, что не берем человека, который не в состоянии пробежать полмили с оружием.

Медкомиссию я проходил у врача родезийской армии, который смахивал на армянина из тех, что в старые времена делали подпольные аборты на кухонном столе. Они явно не смогли заполучить в армию хорошего специалиста из белых. Нет, он был действительно врачом, но не в моих глазах. Сними с него белый докторский халат, обсыпанный пеплом от сигарет, и отними стетоскоп получился бы самодеятельный татуировщик откуда-нибудь с Першинг-сквер в Лос-Анджелесе.

Говорил он на родезийско-английском языке, который не вязался с его смуглым лицом. Он прослушал легкие и сердце, потом, конечно, ухватился за мошонку и велел мне покашлять. Я покашлял, и он отметил у себя в карточке, что я в порядке по этому разделу. Давление было сносное, выглядел я нормально.

Вопросы у него были, как из школьного учебника.

— Как вы относитесь к неграм, мистер Рэйни? — был один из них.

Я ему прямо ответил, что среди моих лучших друзей нет негров (надо было бы, впрочем, добавить, что у моих друзей нет ни расы, ни убеждений).

— Любите ли вы общество, мистер Рэйни? — был другой вопрос.

— Нет, док, — ответил я ему. — У меня нет друзей. Совсем нет.

Он остановил на мне взгляд.

— Думаю, вы подойдете, мистер Рэйни, у вас прекрасное физическое состояние. — Он несколько неожиданно подошел ко мне, схватил за руку и сказал:

— Добро пожаловать в Родезию!

Да, я начал чувствовать свою популярность в Республике Родезия. Рапорт врача о состоянии моего здоровья был передан майору Хелму, а с ним и я. Майор поднял телефонную трубку и вызвал сержанта Суорта. Тот

прибежал, отпечатал шаг, как это делают в британской армии, и доложил:

— Суорт прибыл, сэр! — Причем так громко и четко, будто майор и представления не имел, кто он такой.

— Не суетись, парень, — спокойно сказал майор. — Этот Рэйни не собирается служить в регулярной армии.

— Ясно, сэр, — ответил сержант Суорт, мельком взглянув на меня. Ради разнообразия он не стал мне говорить «добро пожаловать в Родезию». Это было понятно: регулярной армии приходится воевать не меньше, чем наемникам, но им не платят и четверти нашего.

— Суорт покажет тебе все, — обратился ко мне майор Хелм. — Будь здоров, Рэйни, и надеюсь, что ты останешься с нами надолго.

— Значит, вы думаете, что эта война надолго?

— Война не будет короткой, — таков был ответ.

Мы покинули кабинет майора, и сержант Суорт провел со мной экскурсию по расположению штаба армии. Он показал рукой на маленький белый дом. Перед фасадом был разбит газон, клумбы. На цепи вокруг трубы, врытой в землю, бегала дворняга, злобно облаявшая нас.

— Здесь находится генерал, командующий армией, — проинформировал Суорт, — а это генеральский пес. Генерала в данный момент нет, он на западе, в Булавайо, читает лекцию в каком-то колледже.

Таковы войны с повстанцами. Кажется, что жизнь идет как обычно, но в обманчивой тишине может затаиться террорист, готовый убивать, калечить, пытать. Фермер выходит в поле с Р-38 на поясе и автоматом на плече. Родезия — очень красивая страна, что, в некотором роде, ожесточает борьбу за нее.

— Те последние три барака оставили для мэрков, — сказал сержант, не пытаясь скрыть того факта, что наемники в целом, по его мнению, не самые лучшие люди в мире. Ну что же, пока мне платят, меня можно и не любить. Сюда, мистер Рэйни, — позвал Су орт. — Можете сразу познакомиться с ребятами, которыми вы будете командовать.

Дисциплины в бараках наемников почти не было. Заплеванного пространства там было больше, чем чистого места. Когда мы вошли, я обратил внимание, что у сержанта, который шел впереди, от гнева покраснела шея. На первый взгляд это был обычный армейский барак с двумя рядами металлических коек и проходом между ними, но потом в глаза бросились окурки на полу и початые бутылки с пивом. Большинство наемников спали или рассматривали девочек в журналах. Некоторые возились с оружием.

Когда сержант Суорт сказал этим ублюдкам, кто я такой, никто не пришел в волнение от этого сообщения. Когда я заговорил, черный парень в дальнем конце комнаты сразу узнал во мне южанина из Штатов.

— Дерьмо-о, — протянул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Надо же мне было столько проехать, чтобы очутиться под командованием еще одного хонки[6] с красной шеей.

— Знаешь куда пошел ты, самбо[7]? - обратился я к умнику. — Впрочем, если тебе не нравится называться «самбо», то не зови меня «хонки». Я собираюсь быть твоим командиром. Для некоторых из вас я уже командир. Но мы тут — компания наемников, а не солдаты регулярной армии, поэтому мы обойдемся без этого куриного дерьма — армейских уставов и так далее.

Самый здоровый в казарме, похожий на белокурую, слегка раскосую обезьяну, медленно встал с койки. Он походил на немца или шведа.

— А мы и так обходимся без этого, — сказал он с сильным акцентом (да, это почти наверняка был немец, один из тех нерасторопных, туповатых и действительно опасных краутов[8]). Мне не хотелось сразу же выяснять отношения с этим ублюдком.

— Значит, обойдемся без этого, — повторил я и сделал паузу, чтобы особо подчеркнуть то, что мне следовало подчеркнуть, если я собирался держать под контролем эту банду убийц. — В данный момент обойдемся. Но если я захочу вернуть армейские порядки, я их верну.

— Ты так думаешь? — спросил немец исключительно для собственного куража, ибо на сочувствие явно не рассчитывал.

— Да, — подтвердил я, — именно так я и сделаю.

— Не хотите ли, чтобы я вызвал военную полицию, мистер Рэйни? обратился ко мне сержант Суорт. Я видел, что ему не терпелось это сделать.

— Нет необходимости, — сказал я.

— Тогда я ухожу, — заявил он возмущенно.

— Не надо нам одолжений, — раздался голос черного американца. Давай-давай, зови этих, из военной полиции, если тебе так надо. Увидишь, как они полетят отсюда кверху задницами.

Я велел ему выключить звук и обратился ко всем сразу:

— Теперь слушайте. Надо внести кое-какую ясность. Как я сказал, мы перебьемся без всяких армейских штучек. Я никогда не видел смысла отдавать честь и щелкать каблуками. Но когда дело дойдет до боя, мы должны быть действительно боеспособной единицей, а это значит, что вы будете делать точно то, что я вам прикажу. Причем без всяких дискуссий. Вам придется исполнять мои приказы немедленно и без вопросов. Так надо, и я проявлю личную заботу о каждом болване, который думает иначе. И еще. Все вы тут народ новый, ждете назначения, так что вам полезно будет узнать кое-что. Вы все мэрки, работающие по контракту, и, может, думаете, что можно свалить отсюда, когда пожелаешь. Выкиньте из головы это дерьмо. Когда вы в деле вы такие же солдаты, как любой солдат регулярных войск. Вы, как и вся страна, — под прямым контролем армии. Если кто что выкинет по мелочи ничего не случится. Ни нарядов вне очереди, ни неба в клеточку. Здесь нет времени для этого. Но если что серьезное — сразу схлопочет пулю. Никаких трибуналов, приговоров, приведения в исполнение, никакого последнего письма мамочке — расстрел на месте.

— А кто это решает? — поинтересовался какой-то малый. По внешнему виду он смахивал на техасца, а по говору — на австралийца. Напомаженные усы придавали его худощавой физиономии странноватое выражение. В этот момент он занимался тем, что протирал масляной ветошью ствол автомата.

— Полагаю, что решаю я, — ответил я ему. — Для вашего сведения сообщаю, что я сам пристрелю такого. Заметьте, я не говорю «расстреляю», «приведу в исполнение». Поменьше официальностей.

Потом вопрос появился у черного. Я уже про себя решил, что возьму этого парня в свою группу.

— Командир Рэйни, — вежливо обратился он, — а как это ты вернулся из Вьетнама в целости и сохранности?

— Очень просто, — отреагировал я. — Никогда не подставлял спину таким как ты.

Публика грохнула, но на самом деле я не шутил. Наемники — это сборище жестоких, часто ненормальных типов. Иначе они не пошли бы в наемники. В большинстве своем они божатся, что воюют из-за денег, но это только часть правды. Что им действительно нравится — так это убивать! Нравится опасность, буйное возбуждение, когда все новые порции адреналина разливаются по жилам. Однажды привыкнув, от этого трудно избавиться. Это как покер или кости. Говоришь себе, что, мол, сыграешь еще круг — и хватит, а сам играешь и играешь. Наемник избавляется от этого только в одном случае — когда нарывается на последнюю, смертельную пулю.