Солнце для всех

Глава восьмая НЕНАСТЬЕ

Предвыборное турне закончилось так же неожиданно, как и началось. В один прекрасный день они прибыли в последний по списку город, Ян в последний раз передал свое будущее в руки Здися, духовой оркестр как никогда воодушевленно исполнил марш «Alte Kameraden» и покинул сцену.

На следующий день микроавтобус доставил Яна на улицу Кручей и сразу уехал. Сидевшие в салоне за элегантными шторками коллеги на прощание махали ему руками.

Ян почувствовал себя смертельно уставшим. Он с трудом поднялся по лестнице на свой этаж, принял душ, забрался в кровать и проспал восемнадцать часов.

Предвыборная кампания переместилась на телевидение. Шишка и Мончинский бились не на жизнь, а на смерть. Оба прошли во второй тур выборов, и вся страна с нетерпением ждала результатов.

Для Яна работы не нашлось. Он слонялся по городу или сидел у телевизора и болел за Здися. Наконец за два дня до проведения второго тура появился Помянович.

— Извините, что не звонил. Я был очень занят, — объяснил он. — Послезавтра в восемь вечера состоится специальная программа, посвященная выборам, на которой будут присутствовать Шишка и Здись. На встречу также приглашены предвыборные штабы кандидатов. Вы придете?

— Конечно!

— Микроавтобус заедет за вами в шесть вечера. До встречи.

Вновь, как несколько недель назад, Ян стоял на тротуаре и ждал. Он заметил, как мимо промчался стильный автобус с затемненными стеклами, а может, ему просто показалось. Вскоре подъехал знакомый микроавтобус. Водитель пожал Яну руку и триумфально поднял руку.

— Мы победим, — сказал Ян.

Автобус резко тронулся и, доказывая свое первенство, на скорости помчался в телестудию.

Там с нетерпением ждали дорогих гостей. Зал был прекрасно оформлен, кругом бегали журналисты, то и дело передававшие последние новости, гримерши рвались на части, технический персонал деловито цеплял важным гостям маленькие микрофоны, так называемые микропорты. В студии царила суматоха. Лишь операторы были невозмутимы — они и не такое видели в свои объективы.

Яна втолкнули в студию. Он не знал, что делать, как вдруг справа увидел Помяновича, беседовавшего с Юрчаком, и направился в их сторону.

— А вот и наш пан Ян! — увидев его, воскликнул Помянович. — Ну, где же ваша неповторимая улыбка? Вы не верите в нашу победу?

— Конечно, верю. — Ян покраснел. — Как ни во что другое на свете!

— Правильно, — сказал редактор. — Надо верить. Юрчак внимательно наблюдал за Яном.

— Вы изменились, — заметил он. — Стали выглядеть совсем иначе.

— Теперь у меня в жизни есть цель, — скромно сказал Ян.

— Да. Это сильно меняет человека, — улыбнулся Юрчак и замолчал.

В тот момент в студию вошел ведущий программы и стал наводить порядок.

Сторонники Шишки занимали всю правую сторону студии, штаб Мончинского — левую. Посередине был установлен большой стол, за которым уселись ведущий и два кандидата. Чуть дальше располагались места для известных аналитиков и журналистов, которые должны были комментировать происходящее в прямом эфире.

Ян с интересом рассматривал студию. Он заметил одну любопытную деталь: приверженцы Мончинского были похожи друг на друга. Все были в примерно одинаковых костюмах с галстуками, все аккуратно причесаны и побриты и выглядели очень уверенно. В то время как сторонники Шишки представляли собой очень разношерстную публику. Среди них были как люди одухотворенные, возвышенные, вероятно, артисты ил и ученые, так и крепкие солидные парни с натренированными руками, не слишком элегантно одетые. Вряд ли на ком-нибудь из них были носки из Нью-Йорка или французский галстук. Сзади столпились несколько человек в свитерах, а один и вовсе в джинсовой рубашке.

Но несмотря на это, Ян почувствовал к этим людям необъяснимую симпатию. Ему захотелось подойти к ним и просто поболтать. Но едва он сделал шаг в их сторону, как над дверью загорелся красный огонек и из усилителя раздалась хриплая команда:

— Тишина!

Все замолчали и успокоились. Заиграла приятная музыка — заставка возвещала о начале программы «Предвыборный час».

Ведущий поприветствовал телезрителей и объявил, что все ждут результатов выборов. Затем он предоставил слово некоторым гостям, которые высказали свои соображения относительно результатов и того, что может за ними последовать. Ораторы говорили так мудрено, что Яну не удалось ничего понять, но он пришел к выводу, что они, должно быть, необычайно умные и образованные люди.

После этого ведущий выходил на связь с корреспондентами, находящимися в разных уголках страны, которые рассказывали, что происходит на избирательных участках.

Когда репортеры закончили свои доклады, ведущий поинтересовался у Мончинского и Шишки, что они чувствуют в эту минуту, но те ответили, что ничего, поскольку ждут результатов. Затем в студии появилась певица, которая исполнила песню, оказывая знаки внимания обоим кандидатам. Она тоже ждала результатов голосования и не была так глупа, чтобы недальновидно предпочесть кого-то одного.

Песню сменила тишина, ведущий начал рассказывать анекдот, но прежде, чем кто-либо понял его смысл, раздались триумфальные аккорды. На висящем под потолком экране появилась схема Польши с обозначенными на ней границами воеводств и городами, что было призвано вызвать у людей гордость, но это никого не интересовало, поскольку с минуты на минуту должно было наступить важное событие. Собравшиеся в студии стихли, аналитики вскочили с мест, чтобы лучше видеть. Польша на экране превратилась в оптимистичный золотистый подсолнух, а в центре неожиданно возникли изображения лиц Мончинского и Шишки, которые зависли над головами присутствовавших в студии членов предвыборных штабов.

Через мгновение что-то заскрежетало, запищало, и на экране появились цифры. Полстудии завопило от радости, люди принялись обниматься.

Рядом с фотографией Мончинского было четко написано: 50,2 процента. Возле фотографии Шишки цифры нервно мигали: 49,8 процента.

Кто-то схватил Яна и потащил танцевать на середину студии. Помянович обнимал Юрчака, Дзюркевич бегал как сумасшедший и всех, кто попадался ему на пути, хлопал по плечу.

Шишка стоял белый, как полотно. Он с трудом поднялся из кресла, поднял руку, словно был учеником, и просил разрешения что-то сказать, но вдруг захрипел:

— Это обман… грязный обман!

Он пошатнулся и упал. Приближенные склонились над ним, пытаясь привести в чувство.

Неожиданный обморок Шишки отвлек внимание от триумфа сторонников Мончинского. Камеры развернулись, операторы навели объективы на происходящее в стороне проигравших. Из режиссерской вышел ответственный за программу и, сбежав в студию по железным ступенькам, скомандовал:

— Камеры! Снимайте победителей! Радость победителей!!!

Приверженцы Мончинского сразу поняли, что он имеет в виду. Они сбились в группу и стали громко скандировать:

— Здись! Здись! Здись! Здись!

Ответственный за программу остановился, сел на подставленный кем-то стул и, держась за сердце, улыбнулся Здисю и членам его команды. Это была улыбка, преисполненная любви и преданности, что вдохновило сторонников Мончинского на еще больший энтузиазм.

Один лишь Помянович не обратил внимания на ответственного за передачу. Он рассматривал людей, которые поднимали находящегося без сознания Шишку и усаживали его в кресло. Помянович слегка толкнул Юрчака локтем.

— Смотри, — сказал он. — Это Здебский.

— Юлек Здебский? — удивился Юрчак. — Где? Где?

— Тот лысый, рядом с Шишкой.

— Юлек Здебский? — Юрчак всмотрелся в лысого, потрепанного жизнью человека. — Как же он постарел. Ни за что бы его не узнал.

Они молча смотрели на Здебского, который осторожно придерживал голову Шишки, а затем аккуратно положил ее на спинку кресла.

— Подойду к нему, — сказал Помянович. — Я уже давно хотел с ним поговорить.

— Попробуй только. Если подашь ему руку, тебе конец.

— Он мой давний друг.

Юрчак окинул его презрительным взглядом.

— Дерьмо, а не друг, — отрезал он. — Дурак, который всегда на стороне проигравших.

— Но…

— Запомни, — тихо, но угрожающе произнес Юрчак. — Если ты в игре, держись победителей.

Помянович промолчал. Он направился к сидящему в углу Яну.

— Я так счастлив, — сказал Ян. — Господи! Как же я счастлив.

— Да… — подтвердил Помянович. — Все счастливы.

И присел на стул рядом с Яном.

После телестудии штаб Здися в полном составе отправился на торжественный банкет. Ян оказался дома лишь около шести утра. Нетвердым шагом он добрался до кухни, напился молока из картонного пакета, в одежде упал на кровать и сразу уснул.

Весь следующий день он пролежал с раскалывающейся головой, но в состоянии умиротворения. Все телепрограммы были посвящены Здисю. По телевизору показывали двухлетнего Здися, Здися — первоклассника, Здися — в роли гнома, Здися — велосипедиста, Здися — лицеиста, Здися — со своей первой любовью, Здися — выпускника, Здися — студента, Здися — получающего диплом, Здися — общественного деятеля, Здися — делегата, Здися — руководителя, Здися — мужа, Здися — государственного мужа, Здися — отца, Здися — в Африке под баобабом, Здися — на лыжах, Здися — в ластах… От одного лицезрения Здися в разных ипостасях могла закружиться голова, но это еще не все. Целый день в студию приходили многочисленные родственники и знакомые Здися, которые восторженно говорили о нем. И из их рассказов возникало множество разных Здисей, о существовании которых никто и не подозревал: Здись — харцер, Здись — гребец, Здись — рыболов, Здись — сажающий огурцы, Здись — ловящий головастиков.

Невозможно описать, с каким восхищением Ян наблюдал за появлением все новых Здисей и как с каждым мгновением росла его гордость. Он, еще недавно пациент психиатрической клиники, стал человеком из окружения Здися. Вчера, может, это ничего не значило, но сегодня, когда наступили великие дни и для всех засветило солнце, перед Яном был открыт весь мир. Он закрывал глаза и предавался мечтам о том, как распорядится тем, что так внезапно свалилось ему на голову. Ян грезил, умилялся, затем начиналась очередная программа о Здисе, и так без конца.

На следующий день Ян продолжал лежать и смотреть телевизор. Он с огорчением заметил, что программ, посвященных Здисю, стало меньше. Появились сюжеты о новых событиях, таких, например, как крушение самолета, взрыв в Израиле, рождение пятерых близнецов в Китае. Мир возвращался в нормальное состояние, но Яна это не радовало. Что с того, что разбился самолет или автобус с детьми попал в аварию?

Расстроенный постепенным вытеснением Здися с телеэкрана, Ян выключил телевизор и решил немного прогуляться. День выдался холодный и ветреный. На рекламных стендах висели агитационные плакаты Мончинского и Шишки. Никто уже не обращал на них внимания. Люди приподнимали полы плащей, надевали капюшоны и спешили по своим делам. Ян сделал покупки и вернулся домой. За окном быстро наступила ночь.

Несколько дней в Варшаве шел дождь. Ян сбегал в ближайший магазин за продуктами и газетой. В ней много внимания было уделено Здисю, поэтому Ян прочитал ее несколько раз от корки до корки. Еще он смотрел телевизор, дремал, слушал шум капель дождя, барабанящих по подоконнику…

Наконец дождевые тучи переместились на восток, и улица Кручей радостно засияла в лучах солнца. Ян взглянул на календарь и удивился. Со дня выборов уже прошла неделя. Все это время ему никто не звонил и им не интересовался. Взволнованный этим обстоятельством, он набрал номер Помяновича.

— Алло! — услышал Ян тихий и на удивление печальный голос бывшего редактора.

— Мне никто не звонит, — сказал Ян.

— Что ж… — пробормотал в трубку Помянович. — Выборы ведь закончились.

— Но я не знаю, что мне делать.

— Пожалуйста, делайте что-нибудь…

— Что-нибудь?! — поразился Ян. — Не понимаю. Что это значит?

В трубке на долгое время зависла тишина, а потом раздался еще более грустный голос Помяновича:

— Все будет хорошо, пан Ян. Я приду… приду к вам завтра… может… послезавтра… Наберитесь терпения и ждите…

— Чего ждать?

— Ждите меня, — спокойно объяснил Помянович и положил трубку.

Набирая номер Помяновича, Ян не подумал о том, что бывший редактор может находиться в такой же ситуации. Со дня выборов его телефон тоже молчал.

Помянович был слишком опытным человеком, чтобы не понять, что эта тишина не к добру. Надо было немедленно действовать, но он решил подождать, не навязываться. К тому же, размышлял он, если дела так плохи, как ему кажется, предложение своих услуг дела не изменит.

Он сидел дома и читал «Идиота» Достоевского. Звонок Яна вызволил редактора из летаргии. Помянович отложил Достоевского и деловито набрал номер Юрчака.

— Алло… — нетерпеливо сказал он.

— Юрек?! — раздался радостный голос. — Куда ты подевался, дружище?!

— Сидел дома…

— Кто же сидит дома в такие прекрасные времена? Живи, черт побери, в свое удовольствие, сходи в парк, в какое-нибудь приятное заведение, куда-нибудь еще.

Помянович решил поговорить с ним прямо.

— Мне никто ничего не предлагает, — заявил он. — Никто не звонит…

— Да… — Юрчак стал серьезнее. — Ты должен… то есть… приходи сюда…

— К тебе?

— Не ко мне, а к Здисю. Я тебя запишу на завтра. На три часа дня. Согласен?

— Конечно, согласен.

— Тогда договорились! — И трубка замолчала.

На следующий день ровно в три минуты четвертого Помянович вошел в кабинет президента. Увидев его, лидер широко улыбнулся, встал и направился к гостю, вытянув вперед руку, словно хотел просунуть ее сквозь Помяновича.

— Юрек! — широко улыбаясь, воскликнул он. — Какой сюрприз! Присаживайся.

Помянович сел в указанное ему кресло.

— Ну, как поживаешь, Юрек? Чем занимаешься?

— Ничем.

— Разве такое возможно? Такой активный человек, как ты…

— Мне никто ничего не предлагает, — тихо сообщил Помянович. — А ведь я… я доказал.

Мончинский сел за письменный стол и уставился в одну точку.

— Конечно, ты доказал, — подтвердил он.

— Что же тогда?

— Как бы это сказать… Ты не всем нравишься.

— Почему?

— Слишком мало проявляешь энтузиазма. Все кричат, а ты нет. Хлопают так, что у них ладони распухают, а ты культурно, как в театре…

— Не выношу показуху.

— Иногда это необходимо. Кроме того, насколько мне известно, ты дружишь с неправильными людьми.

— Я?

— Да хотя бы с этим… этим… — Мончинский быстро взглянул на лежащую на столе бумагу. — Юлиушем Здебским.

— Я не видел его много лет.

— Но все еще называешь его «своим другом», а он на самом деле враг.

Помянович опустил голову.

— Я забуду об этой дружбе, — тихо пообещал он.

— К сожалению, это не все. — Мончинский взял другой лист. — Самое худшее — эта твоя порядочность.

— Что же в ней плохого? — удивился Помянович.

— В общем ничего. — Мончинский улыбнулся. — Видишь ли, Юрек, мы тебя просто не любим.

Помянович опустил голову. Он вдруг все понял, вспомнил свою по-идиотски растраченную жизнь, кивнул и направился к двери.

— Подожди секунду, — сказал Мончинский. — Я знаю, что ты старался, и буду иметь тебя в виду. Ты еще пригодишься, только не сейчас, потом. Жди.

— А Ян?

— Какой еще Ян?

— Тот больной с искренней улыбкой.

— Ах тот… Он не в счет.

— Но ведь он тоже старался.

— Ладно. Пусть ему Юрчак заплатит и устроит квартиру. Только пусть он не пишет мне писем. Ну, иди, Юрек, для тебя нет работы.

Помянович вышел в коридор. Ему хотелось плакать, как ребенку. Он быстро пробежал мимо Юрчака и спустился по лестнице.

Через мгновение серебристый автомобиль с ревом мчался в направлении к университету. Оставшуюся часть дня бывший редактор просидел на прогнившей скамейке у стены. Возле него стояла бутылка водки, к которой он время от времени прикладывался. Потом стемнело, и Помянович нетвердым шагом выбрался из кустов. Он что-то напевал под нос, задевал прохожих, пару раз споткнулся, наконец выбрался на тротуар. Вернувшись домой, он впал в тяжелый, беспокойный сон.

На следующий день Помянович приехал к Яну одетый с иголочки, пахнущий одеколоном и совершенно спокойный с виду. Лишь легкое дрожание рук указывало на то, что с бывшим редактором что-то не так.

— Пан Ян, у меня для вас чудесная новость, — начал он с порога. — Теперь это ваша квартира.

— Как… как это моя?

— Здись вам ее дарит.

— Не может быть… разве… — Ян был обескуражен. Он не знал, что нужно говорить в таких случаях.

— Чему вы удивляетесь? — продолжал Помянович. Его радость была слегка наигранной. — Я же говорил, что настанут великие дни. Вот они и пришли.

— Теперь все начнется, да?

— Конечно. То есть в некотором роде да. А это, мой дорогой друг, сберкнижка, на вашем счету теперь довольно приличная сумма, во многом превосходящая ваши потребности.

— Что за книжка? — удивился Ян.

— Ваша сберкнижка. Разве я не говорил вам? Вот, взгляните на эти цифры. По-моему, здорово.

Ян взглянул на сумму, напечатанную синими чернилами, и от неожиданности покраснел.

— Но… — неуверенно начал он.

— Никаких «но». Вы это заработали. Спрячьте подальше. Для наших мошенников это не проблема. Угостите меня кофе?

Вскоре мужчины уже сидели с ароматно дымящимися чашками, но у Помяновича вдруг пропал весь запал. Он молча помешивал кофе. Ян какое-то время наблюдал за кругами, которые описывает ложка в чашке бывшего редактора, а потом несмело спросил:

— Что же мне теперь делать?

— Вам?

— Мне.

— А разве вы должны что-то делать? — улыбнулся Помянович. — Квартира у вас есть. Деньги тоже. Спите до полудня, много гуляйте, ходите в хорошие рестораны, а по вечерам посещайте театры и концертные залы. Может ли быть что-то более приятное?

— Но я… я хочу что-нибудь делать.

— Что?

— Да что угодно. Я могу делать все, лишь бы не быть одному.

— Та-а-ак.

Помянович задумался. А потом достал записную книжку и стал что-то искать, а найдя, взял телефон и быстро набрал номер.

— Тедди? — добродушно сказал он.

По другую сторону трубки, должно быть, отозвался некий таинственный Тедди, поскольку Помянович долго молчал и внимательно слушал.

— Послушай, Тедди, — наконец сказал он. — Я сейчас у Яна Августа. У него такая прекрасная улыбка, к тому же он многое умеет. Ян принимал участие в нашей избирательной кампании.

Помянович снова умолк. Видимо, Тедди было что сказать по поводу предвыборной кампании.

— У пана Яна много добрых помыслов, хоть он и немного странноват — страдает амнезией… Ну да, как и мы все. После кампании он остался не у дел, а я его очень люблю и хотел бы ему помочь. Возьмешь его к себе?

Помянович снова замолчал, какое-то время слушал, а затем коротко сказал:

— Пока!

Положив трубку, он стал что-то быстро писать на вырванном из блокнота листке бумаги.

— Тедди Кошикевич, — пояснил он. — Рекламное агентство «Тедди и друзья». Вот адрес. Зайдите к нему завтра в два часа дня.

— А что я там буду делать? — спросил Ян, взяв записку.

— Это особенное место, — улыбнулся Помянович. — Там все делают только то, что придумает Тедди. А Тедди может придумать что угодно, поскольку он немного сумасшедший и немного гениальный. Тедди есть Тедди.

И, преисполненный лучших чувств, Помянович притянул к себе Яна и крепко поцеловал в обе щеки. Затем встал и исчез из жизни нашего героя так же внезапно, как и появился.