Солнце для всех!

Это государство — государство насилия и террора. Оно глубоко антинародно и бесчеловечно. Более того, оно даже и не государство вовсе… в классическом понимании этого термина… оно — колония, выдаваемая сборищем сатрапов за таковое. Созданные в нём условия враждебны человеку-труженику, человеку-творцу, человеку, устремлённому в будущее — к духовному величию и красоте, способному мечтать о звёздах и новых мирах и достичь их. Напротив! Человек здесь превращён в жалкое, ограниченное рамками дозволенного тиранией существо — в мещанина, все мысли которого обращаются в пределах его мутного кругозора. Именно таким это псевдогосударство желает видеть человека — ничтожеством, помышляющем о жратве, совокуплении и киче.

Из последнего слова подсудимой Белл Райс — писательницы и революционерки, осуждённой за «антигосударственную деятельность и пропаганду классовой вражды» (2.13.4.542)

Интерлюдия. Традиции Школы

Отделение сержанта Джелис Таллед Шейл преодолело отметку «одиннадцать километров» к началу пятого дня испытания. Это означало, что отделение уже выполнило норматив на «отлично». Впереди оставалось ещё около километра коридоров, лестниц, лифтовых и коммуникационных шахт и последнее препятствие — выход наружу и движение по отвесной стене башни в условиях экстремально низких температур и разреженной атмосферы.

Обычно, далеко не всем отделениям удавалось уложиться в «отлично» и, тем более, в «превосходно». Большинство дотягивали к концу пятых суток до восьми-девятикилометрового рубежа, и такой результат считался удовлетворительным. Впрочем, честолюбивые часто предпринимали повторные попытки и брали реванш со второго, а иногда и с третьего раза (разумеется, все маршруты при этом менялись). Но, пройти испытание с первого раза… было поводом для гордости. И не только в стенах Школы.

В своё время мать Джелис и, не так давно — всего два года назад, её сестра прошли «башню», показав высокие результаты и послужив примером для подруг и для всей Школы.

Как и Джелис, мать была сержантом. Она привела своё отделение к пункту назначения за тринадцать часов до окончания отведённого времени.

Сестра на момент испытания была рядовым кадетом и отличилась тем, что спасла жизнь своему сержанту, когда у той отказала страховка и сержант сорвалась с обледеневшей сетки. Сестра успела схватить сержанта за плечевую лямку и удерживала, пока к ним не пришли на помощь поднимавшиеся следом подруги. За проявленный героизм, сестру представили к награде и произвели в почётные сержанты.

Джелис вела своё отделение внутри той самой башни, от нулевой отметки, которая, как считалось, указывала средний уровень мирового океана (сложные приливно-отливные циклы делали эту отметку весьма условной), вверх, за границу облачности.

Они продвигались стремительно, и запас времени был более чем достаточен; от начала суток прошло только семь часов, а это означало, что впереди оставалось ещё тридцать часов времени — неплохой шанс установить новый рекорд Школы. «Главное, — говорила себе Джелис, — не перегнуть палку!» — нельзя выжимать из подчинённых все силы, заставлять действовать на пределе возможностей сейчас, когда им предстояло самое опасное испытание. «Подземный Дьявол с ним, с новым рекордом!» — она не потеряет никого из своих из-за такой глупости. Иначе какой из неё командир? Её группа справится с испытанием и придёт в полном составе, а рекорд… — «это уж как получится…»

Вокруг царила кромешная тьма; ни единого лучика света извне не проникало внутрь гулких коридоров и залов. Отделение двигалось почти бесшумно, так тихо, что в паре десятков метров уже нельзя было точно определить — люди то были или крысы. Хвостатые твари, по слухам, несколько десятилетий назад непонятно как сумели проникнуть внутрь окружённой водами океана башни и размножиться настолько, что теперь нижние уровни превратились в настоящее крысиное царство.

В первый день подъёма им попадались целые полчища грызунов, которые вели себя настолько нагло, что порой даже не утруждались уступать дорогу проходившим мимо вооруженным людям и недовольно огрызались, когда получали пинка за неучтивость. Последние пару дней крысы им почти не попадались, а когда, всё же, одна или две пробегали неподалёку, это вызывало напряжение у Джелис: кто знает, крыса то или робот, готовый обстрелять группу какой-нибудь дрянью?

— Пятая, доложи обстановку, — приказала Джелис, когда с основной группой подошла к концу коридора, за которым начиналось ещё одно помещение.

— Пятая без происшествий, — отозвался в наушниках голос шедшей в авангарде девушки — дочери проквестора.

Все переговоры велись по радиосвязи. Из-за масок на лицах голоса звучали тихо, да и порядком разреженный воздух — эта часть башни была негерметична — не способствовал распространению звуков; уже в десяти метрах нельзя было расслышать почти ничего.

Фаи́са Шах, так звали Пятую, была подругой Джелис, как и Хиа Каас с позывным Девятая. Из девяти человек в отделении только они трое принадлежали к женскому полу; Третья и Седьмая принадлежали к мужскому, а Вторая, Четвёртая, Шестая и Восьмая были андрогинами. Для Школы с её консервативными традициями сержант-женщина была скорее исключением из негласных правил нежели явлением обычным (не говоря уже о сержантах мужского пола), и Джелис по праву гордилась своим высоким положением среди кадетов. Подруги женского пола в обращении с ней держали нарочитую субординацию, стараясь таким образом поддерживать её авторитет из чувств солидарности; также поступали и большинство кадетов-мужчин и наиболее либеральные андрогины.

— Что там впереди, Пятая?

— Зал… довольно большой, неправильной формы… — сообщила Фаиса. — Что-то вроде объёмной кляксы… Похож на тот, что мы проходили двумя уровнями ниже… По дальномеру здесь… — (последовала пауза, в ходе которой Фаиса должно быть изучала показания лазерного дальномера) — …в общем, здесь вполне поместится средних размеров стадион, — сообщила разведчица, решив не засыпать сержанта цифрами.

— Седьмая? — Джелис вызвала вторую разведчицу.

— Седьмая, обезвредила одну ловушку, — прозвучал в наушнике грубоватый мужской голос. — Продолжаю осмотр сектора.

— Что там было?

— Паралитическая мина… здесь, на «стадионе» Пятой… прямо вначале ещё одного коридора… это примерно в сорока метрах слева от вас.

— Как оцениваешь обстановку, Седьмая?

— Надо проверить коридор. Тут небольшой уклон вверх…

— Оставайся на месте. Отправляю к тебе Третью и Восьмую… — Джелис отдала жестами соответствующие команды и две зелёные фигуры отделились от группы и исчезли за углом. (На самом деле фигуры, конечно, не были зелеными; всё отделение, включая сержанта, было облачено в полностью одинаковые черные комбинезоны, а вокруг царила абсолютная темнота.)

— Принято к исполнению: оставаться на месте, — отозвалась Седьмая. Через минуту она доложила: — Вижу Третью и Восьмую.

— Подгруппа: Седьмая, Восьмая, Третья! Седьмая — старшая. Проверить коридор. Держать связь.

— Принято к исполнению, — прогудел в наушниках голос Седьмой. — Восьмая и Третья, — снова заговорила Седьмая после короткой паузы, — переходим на канал выше…

— Принято…

— Принято…

— Первая, это подгруппа Седьмой. Мы идём в коридор. Я на связи.

— Принято, Седьмая, — подтвердила Джелис.

Она окинула взглядом оставшихся с ней троих: Четвёртую, Шестую и Девятую. Все выглядели одинаково безлико. Низ лица кадетов полностью скрывали дыхательные маски, соединённые гибкими трубками с генераторами кислорода в ранцах за спиной (внутри каждой такой маски имелся микрофон, работавший в связке с ларингофоном в воротнике комбинезона); глаза и верхнюю часть лица закрывали примыкавшие вплотную к маске прозрачные сейчас забрала шлемов, которые, помимо основных функций защиты и ночного видения, отображали необходимые тактические данные: инструкции, показания внутренних медицинских и внешних датчиков комбинезона и другую важную информацию, обработкой которой был непрерывно занят имевшийся у каждой из кадетов личный ком-браслет; поверх шлема — капюшон. Ни у кого, включая Джелис, не было никаких внешних знаков отличия и, тем не менее, путаницу полностью исключали наложенные поверх реальной картинки тактические экраны, отображавшие рядом с серо-зелеными фигурами индивидуальные метки.

— Вторая… — Джелис вызвала шедшую в арьергарде подругу, бывшую теперь, как и все остальные, её подчиненной.

— Вторая без происшествий.

— Как далеко ты от нас?

— Сто сорок-сто пятьдесят метров.

— Поставь сигнальный маяк и иди к нам.

— Принято к исполнению.

— Первая, Четвёртая, Шестая и Девятая, обследуем зал Пятой. Работаем парно: я с Четвёртой, Шестая с Девятой, Пятая!..

— На связи Пятая.

— Ты со Второй.

— Принято…

— В коридоры не углубляемся, в норы не лезем, об обнаруженных ловушках сообщаем сразу.

На обход зала ушло четверть часа — ровно двадцать пять минут. Они нашли ещё две ловушки, которые не стали трогать, просто пометив опасные места на общей тактической карте.

Вернулась подгруппа Седьмой. Похоже, им крупно повезло: подгруппа обнаружила одну из шахт малого калибра, через которую проникла в коммуникации, о существовании которых до того никто из группы не подозревал…

В башне было множество помещений, о назначении которых оставалось только догадываться. В башнях вообще более-менее изучены были только центральные лифтовые трассы и ключевые помещения, используемые в качестве вокзалов или промежуточных станций. В некоторых башнях были исследованы и картографированы уровни между Поверхностью и Небом, плюс несколько километров вниз и вверх. Но это касательно материковых башен, а не тех, что стояли в океане. Конечно, эта башня — по крайней мере её нижние тринадцать или четырнадцать километров над уровнем океана — была исследована вдоль и поперёк техниками Школы, ответственными за все напасти, что испытуемые терпели в течение пяти суток испытания, но, как оказалось, даже теперь в башне всё ещё оставались места, о которых никто не знал. А если кто и знал, то, возможно, считал эти места настолько недоступными, что их можно было не брать в расчет.

Возможно, устроители испытания решили, что испытуемые сразу поймут, что перед ними двери лифта и пройдут мимо (всё равно лифты не работают) или, если не поймут и вскроют лифтовую шахту, не станут в неё лезть (кто же в здравом уме сунется в колодец, где до дна лететь пару десятков километров?). Но возможно и то, что многочисленные техники, тактические консультанты, тьюторы и их помощники действительно не знали о существовании коммуникационного ствола, идущего параллельно стволу одной из лифтовых трасс, и о множестве соединений между ними. Как бы там ни было, но… случилось одной из кадетов, по незнанию вскрывшей двери лифта в надежде найти за ними лазейку в коммуникациях, уронить в открывшийся перед ней бездонный колодец нож…

…тогда Седьмая включила фонарь и посветила вниз, чтобы проследить за тем как нож, кувыркаясь, удаляется в призмообразном колодце. В тот момент она и заметила нишу…

— Ты уверена, что всё именно так, как тебе представляется? — задала вопрос Джелис, когда Седьмая закончила подробный, по всем правилам Устава доклад о проведённой разведке.

— Да, Первая, — подтвердила Седьмая. — Мы с Третьей поднялись вверх по стволу… там, метрами тридцатью выше, есть ещё один выход в шахту… а дальше — ещё один… и никаких пауков или ловушек… Думаю, — добавила она, немного помедлив, — что об этом стволе в Школе не знают…

— Селен, — обратилась Джелис к Седьмой по имени после нескольких минут размышления, — вот скажи мне, какого хера ты полезла вниз, не предупредив меня?

— Ну… — замявшись, та развела руками, — Джел, там далековато… Сама знаешь, как здесь связь работает… Пришлось бы кого-то посылать поближе к тебе, а это — время… Вдруг бы там никакого прохода не оказалось?..

Джелис сдержанно улыбнулась, но, из-за маски, подчинённые не могли этого заметить.

— Хорошо. А как насчёт выхода из шахты?

— Мы разобрались с этим! — быстро выпалила Седьмая, едва появилась возможность уйти от скользкой темы и перестать изворачиваться.

— Откроем в два счета! — добавила Третья — юная мужчина по имени Длед Бор.

Джелис повернулась лицом к Восьмой.

— Сделаем, — коротко подтвердила та.

— Что ж… тогда идём к шахте! В коридоре перед лифтом делаем последний привал. У нас два часа на еду и сон.

Через полчаса семь из девяти кадетов спали мертвецким сном. Бодрствовали Джелис и Келли — Вторая. Они расставили сигнальные маяки и теперь сидели на стылом полу, опершись о стену в десяти шагах от спящих вповалку подруг.

— Что скажешь, Джел, сумеем мы сегодня переписать рекорд Школы? — Келли сплела тонкие пальцы в перчатках и, потянувшись, обхватила согнутую в колене ногу чуть ниже пластикового наколенника.

— Не знаю, Келл… — пожала плечами Джелис. — Возможно… Если Селен нашла прямой путь…

— …то мы его перепишем! — закончила за неё андрогин.

— Как бы там ни было, мы не будем рисковать.

— Кажется, некоторые из нас готовы идти на риск…

— Если ты про Селен, то о её выходке я с ней ещё поговорю… позже.

Джелис посмотрела вполоборота туда, где сейчас спало отделение.

— И не побоялась же!.. полезть в такую дыру… — Келли помолчала минуту, также глядя в сторону спящих подруг. — Если мы побьём рекорд, всем нам быть сержантами… и Селен, и Длед! — торжествующе добавила она. — Тогда эти консервативные жопы из Учебного Совета во главе с Её Дряхлейшеством не отвертятся!

— Не боишься, что твои слова дойдут до генерала? — усмехнулась Джелис. — Могут ведь подслушать, если захотят…

— Ха! Да плевать! Нехер подслушивать! — завелась Келли. — Я не бедняжка из провинции и не бесправная мужчина… И родственнички с лампасами у меня тоже есть.

— Ладно-ладно, гроза консерваторов… — Джелис похлопала андрогина по плечу и задержала руку. — Не кипятись. Вряд ли здесь есть прослушка… Сама знаешь, внутри башен связь далеко не бьёт, а разворачивать повсюду сеть приемопередатчиков — та ещё ебля…

Сейчас Джелис позволила себе немного расслабиться и побыть просто подругой, а не строгим сержантом с позывным Первая… просто девушкой, которую долг перед Семьёй обязал выбрать будущую карьеру офицера и привёл в высшую военную школу.

Джелис нравилась Келли. Она не раз замечала, как Келли смотрела на неё, но она не была уверена, что испытывала к андрогину нечто большее, чем просто симпатию и, конечно, между ними не было ничего кроме дружбы.

Келли положила ладонь в перчатке поверх ладони Джелис и слегка прижала её к своему плечу. Выражение её лица скрывала маска, да и вокруг была непроглядная темнота. Повернувшись к ней, Джелис видела только зеленый силуэт и комментарии тактического экрана: застывшую над силуэтом цифру «2».

Осталось немного — ещё один километр и почти тридцать часов…

Они пройдут. Джелис почти не сомневалась.

За сто пятьдесят пять часов группа преодолела одиннадцать километров. В среднем четырнадцать часов на каждый километр подъема. Это именно в среднем. На деле последние четыре километра они прошли за сутки — ровно за тридцать семь часов. И вот теперь у них тридцать… нет, уже почти двадцать девять часов в запасе.

Отделение отлично сработалось: каждая знает своё дело. Они уже отбили десяток нападений: вооруженные дротиками с транквилизаторами машины поджидали их в самых неподходящих местах — одно попадание такого дротика, и ты «труп». Пока были внизу, обезвредили несколько распылителей нервнопаралитического газа, против которого не помогают респираторы (единственный выход — вовремя переключиться на генераторы кислорода, а они ещё пригодятся наверху), ядовитых капканов, цель которых — замедлить группу, вынудив уцелевших нести на себе попавшихся в капкан. Поначалу с каждой такой ловушкой им приходилось изрядно повозиться (и это несмотря на многие часы дополнительных занятий и тренировок по диверсионной и контрдиверсионной подготовке), но дело наладилось, и теперь решение сложных головоломок и алгоритмов стало для отделения рутиной. Вот и Седьмая — Селен — обезвредила очередную пакость и не стала тут же поднимать шум, как то полагалось по правилам. А этот её фокус с шахтой… «По правилам я должна объявить ей выговор…» — подумала тогда Джелис, заранее зная, что не станет этого делать.

От главных шахтных стволов, служивших основными магистралями сообщения между Поверхностью и Небом, эта шахта отличалась меньшими — примерно в пять раз — размерами в горизонтальном сечении (о протяжённости ствола оставалось только гадать). За исключением размеров, шахта — как и вообще все шахты во всех башнях — представляла привычный восьмиугольный колодец с гладкими как стекло стенами. Лифтовые кабины внутри таких шахт удерживались создаваемыми устройствами Древних силовыми полями и перемещались, не касаясь стен, полностью исключая трение. Джелис, с детства проявлявшей немалый интерес к башням и всему, что с башнями связано, было известно, что в шахтах этого типа, в отличие от основных трасс, предусматривалась только одна-единственная кабина. Это вполне могло означать то, что у такой кабины могло не быть систем защиты от столкновения… «Вряд ли кому-то до этого дня могло взбрести в голову полезть в такую шахту…» — размышляла она. На все основные стволы приходилось по восемь кабин. Избегать аварий при оживлённом движении там помогала автоматика, никогда не дававшая сбоев: спускающиеся вниз лифты уступали трассу поднимающимся, прячась на время в предусмотренные для этого специальные ниши. (Джелис помнился один случай. Внутрь шахты упала женщина, и спускавшийся ниже лифт, сначала сбросил скорость, а после, когда падавшая приблизилась к кабине, ускорился, сравняв скорость спуска со скоростью падения, после чего стал понемногу замедляться до полной остановки. Упавшая тогда отделалась ушибами и парой неопасных переломов.) Но как быть с этим лифтом? Что, если во время спуска группы поршень лифтовой кабины пронесётся по шахте?.. Конечно, перемещение лифта всегда создаёт движение воздуха (как в метро, когда по тоннелю движется поезд), но, как полагала Джелис, именно для перераспределения воздушных масс, — по крайней мере и для этого тоже, — и был нужен этот дополнительный ствол, внутрь которого сумели проникнуть Седьмая и Третья.

Перед спуском в шахту Джелис поделилась своими опасениями с отделением, добавив, что не станет приказывать лезть в шахту, если кто-то того не желает, времени в запасе достаточно, и они могут, как и до этого, отыскать выход в один из наклонных тоннелей и пройти его с боем. Благо, разобравшись в тактике роботов, они били железную дрянь настолько эффективно, что сами при этом уподоблялись машинам.

Ей ответила Седьмая:

— Внизу океан, сержант… — мужчина развела руками. — Там нет никого и ничего. Снаружи — киты, внутри — крысы… Единственный лифт, который используется — тот, на котором нас спустили вниз…

— Седьмая верно говорит, — поддержала её Третья. — Лифтами здесь никто не пользуется. Для нужд Школы достаточно одной работающей трассы…

— А я вообще не удивлюсь, если последними, кто пользовались этим лифтом, были Древние… — добавила Вторая.

Остальные кадеты высказались в том же духе и тогда, заручившись всеобщим одобрением, Джелис решилась.

Спускались неспешно, тщательно перестраховываясь: первой спустилась Седьмая, за ней Джелис и остальные; последней — Третья. Прежде чем последовать за группой, Третьей следовало замести следы; у Джелис были серьёзные основания полагать, что путь через обнаруженные коммуникации не был отмечен на картах тьюторов Школы и, посовещавшись с группой, она решила, что лучше будет, если так оно и останется.

Третьей пришлось спускаться без полагавшейся по правилам страховки; в случае, если бы она сорвалась, ей предстояло пролететь десяток метров, прежде чем падение остановила амортизирующая веревка, конец которой подруги закрепили внизу. Обошлось. Третья благополучно спустилась в довольно широкую — диаметром около двух с половиной и протяженностью около двадцати метров — трубу, расположенную горизонтально и служившую смычкой между этим и соседним стволом, где её ожидали подруги, после чего группа выдвинулась по уже разведанному пути. Затем они поднялись по коммуникационному стволу на тридцать пять метров до следующего соединения ствола с основной шахтой, потом — ещё на тридцать пять и ещё… Им не попалось ни одной машины или ловушки.

Отделение двигалось вверх по пологому пандусу, выступавшему из стен идеально круглого колодца. Пандус, как и сама башня, был сделан из небесного железа — сверхлёгкого и сверхпрочного материала, представляющего сплав серебристо-жёлтого цвета, воспроизвести который учёные безрезультатно пытались уже не одно столетие. Подъём существенно облегчало то, что, в отличие от стен ствола, поверхность пандуса, как и все горизонтальные поверхности внутри башни, была шероховатой, что позволяло группе уверенно держаться на ногах. Главное — не приближаться к краю пандуса: глубина ствола, скорей всего, равнялась высоте башни.

— Как бы нам не пройти мимо выхода наружу… — сказала Вторая, когда спустя четверть часа они миновали десятое по счёту соединение с шахтным стволом и остановились, чтобы перевести дух.

— По стене снаружи нужно преодолеть ровно сотню метров, Келл, — ответила ей Пятая. — Можем смело подниматься ещё на пятнадцать смычек.

— Всё нормально… — из округлого бокового тоннеля показались Седьмая и Третья. — Все дырки на месте.

Каждый раз, доходя до очередного соединения, эти двое отправлялись проверять выходы из шахты, и каждый раз выходы неизменно оказывались на месте: пятью метрами выше и тридцатью ниже.

— Осталось двадцать семь часов и восемь минут, — объявила Джелис.

— О! Кажется, мы-таки перепишем последний рекорд… — с весёлыми нотками в голосе пропела Четвёртая — андрогин по имени Джали Фарах.

— Ха! Ещё как перепишем, подруга! — похлопала её по плечу Келли.

— Сто шестьдесят семь часов и тринадцать минут… — прогудела себе под нос Третья. Ларингофон отчётливо передал это гудение в эфир.

— Чего? — повернулась к ней Седьмая.

— Абсолютный рекорд Школы, — назидательно сообщила ей Восьмая. Без обезличивавшей амуниции Ил Ар — так звали Восьмую — выглядела как совсем юная женщина (многие признавали её одной из самых красивых в Школе), но на самом деле она, как и большинство кадетов, была андрогином. Лицо и телосложение Ил были полностью лишены присущих андрогинам черт — некоторой угловатости и более развитой, в сравнении с представительницами женского пола, мускулатуры. Это обстоятельство часто вводило в заблуждение людей с Ил незнакомых. — Быстрее, — добавила андрогин, — «Башню» ещё никто не проходил!

За два столетия, в течение которых проводилось испытание в башне, к абсолютному рекорду — сто шестьдесят семь часов — приближались нечасто. Испытание всегда было и оставалось предельно сложным; условия каждый раз менялись так, что испытуемым нельзя было полагаться на опыт предшественниц. Преодолеть подъём в двенадцать километров внутри башни, диаметр которой — без малого пятнадцать, пройдя через все ловушки и лабиринты за пять дней — задача, требующая предельного напряжения сил. Среди кадетов ходили слухи о всяких странных происшествиях, скрываемых администрацией Школы; о случайных находках, вроде потайных комнат, заваленных приборами непонятного назначения или о тайниках с оружием Древних, или обнаруженных останках самих Древних… о свихнувшихся учебных роботах, убивающих испытуемых, чьи смерти администрация потом выдает за несчастные случаи… Всё это способствовало тому, что интерес к «Башне» не ослабевал. Неудивительно, что со временем слухи превращались в легенды, а «Башня» — пятидневное командное испытание внутри орбитальной башни — в предмет своего рода субкульта. Естественно, прохождение коварной «Башни» с наилучшими результатами стало предметом гордости; нормативом считалось — преодолеть за отведённое время восемь километров (командам, не выполнявшим норматив, давалось ещё две попытки, после использования которых, не сдавшие норматив получали позорную запись в личном деле, мешавшую в дальнейшем их карьере). Появился и (вначале неофициальный) рейтинг — десятка лучших результатов. Администрация Школы стала награждать попадавших в «топ десять» особыми знаками отличия, а занявших места с пятого по первое — ещё и поощрять произведением в сержанты всего состава проходившего испытания отделения; при этом сержанта отделения производили в младшие офицеры за год до выпуска. Сорок девять лет назад в пятёрке лучших оказалось отделение под командованием матери Джелис — сержанта Этэр Ланы Шейл — четвёртое место; её отделение уложилось в сто семьдесят два часа. Даже спустя почти пять десятилетий генерал корпуса небесной милиции Этэр Шейл порой вспоминала в кругу Семьи о днях, проведённых с подругами внутри башни.

— Вот скажите мне, — Седьмая повернула лицо в маске сначала к Восьмой, потом к Третьей, — зачем вы держите в голове подобное дерьмо?

— Какое дерьмо, Селен? — уставилась на неё Третья.

— Я про все эти цифры, Длед…

— А что здесь такого? — пожала плечами Восьмая. — Это же часть истории нашей Школы…

— Хм… — Седьмая уселась в позе лотоса посреди пандуса и медлительным жестом увлечённой абстрактной философской проблемой мыслительницы попыталась потереть подбородок тремя пальцами: рука в перчатке коснулась маски-респиратора. — Я вот помню, что кто-то там когда-то за полсуток до окончания времени прошел «Башню» и мне этого достаточно. — Она с задумчивым видом пошевелила пальцами перед глазами и опустила руку. — Но, мне кажется… глупостью заучивать с точностью до минуты какие-то там рекорды, будто эти знания столь же важны, как, например, теория относительности Вальмы Кид и Бир-Хассин… или закон эволюции Мунавы Дин’Арвилии… Какая вам польза от этого информационного мусора? Зачем он вам? Чтобы восторгаться чужими сомнительными достижениями?

— Ты так говоришь, будто тебе нет дела до традиций Школы! — с возмущением и укором заметила Восьмая. Она тоже уселась на пол рядом с Седьмой. Андрогин вытянула ноги и прислонилась к стене колодца.

— По большому счету, — Седьмая сложила руки на груди и пожала плечами, — нет.

— Так я и знала! — фыркнула андрогин.

— А что ты хотела, Ил? Почему меня должны волновать дурацкие традиции этой замшелой академии, в которой меня держат за чернь с Поверхности только потому, что у меня не тот набор гениталий? — раздраженно бросила ей Седьмая.

— Ну-ну… Спокойно, Селен, подруга… — Вторая, сидевшая неподалёку передвинулась ближе и приобняла Седьмую за плечи. — Не кипятись. Вот дойдем до финиша, и быть тебе в сержантах всем надменным блядям назло…

— Келл, думаешь, мне так нужны эти дурацкие значки?

— А чего тогда стараешься? — съязвила Восьмая.

Седьмая не стала ей отвечать. Вместо неё ответила Вторая:

— Эй, Ил, довольно! Отвали от Селен!

— Тебе-то что?

— Просто отвали.

— Продолжаем движение, — прозвучал в наушниках спокойный голос сержанта. Джелис ничего не сказала по поводу перепалки. Все и так поняли, что лучше не развивать конфликт.

Проверив оружие — электромагнитные винтовки и простые пулевые автоматические пистолеты — и амуницию, отделение двинулось дальше вверх по спиральному пандусу.

За следующие сорок минут они добрались до тридцать пятой смычки, поднявшись по стволу примерно на восемьсот восемьдесят метров.

Лифтовые двери были в пяти метрах над местом, где труба-смычка выходила в лифтовой ствол. Чтобы попасть на уровень (неизвестно какой по счёту), требовалось вначале взобраться по гладкой стене при помощи специальных вакуумных наладонников и наколенников и разобраться с дверным механизмом.

Механизм был прост: над и под закрывавшей проход подвижной плитой в форме суперэллипса имелись углубления со спрятанными в них рычагами, которые приводились в движение выдвижными манипуляторами прибывающего лифта. Чтобы открыть дверь, требовалось синхронно изменить положение рычагов, — задача несложная. Чтобы открыть дверь снаружи, в отсутствии лифта, требовалось куда больше усилий. Главной проблемой здесь была неизвестность: по другую сторону плиты могли оказаться ловушки.

Наверх полезли Джелис и Седьмая, как уже имевшая дело с дверными механизмами. На случай отказа вакуумных присосок, к их обвязкам были пристёгнуты страховочные веревки, концы которых закрепили внутри трубы, где в полной готовности сосредоточился остальной состав отделения.

— На счёт «два» поворачиваем! — сказала Седьмая, подобравшись к верхнему углублению и ухватившись за рычаг клещами из стандартного набора инструментов, каковой имелся у всех в группе. Джелис не стала возражать против инициативы подчиненной: Селен теперь по праву можно было считать первым специалистом в группе по вскрытию лифтов.

— На счет «два», — повторила Джелис.

— Раз. Два… — они повернули рычаги в положение «открыто» и плита, чуть подавшись вперед, плавно ушла в сторону, открывая проход, за которым мог оказаться и коридор, и комната, и зал, протяженностью в километр.

Снаружи была темнота, воспринимаемая через фильтры как серость с лёгким оттенком зелени.

Седьмая повисла в проёме, удерживаясь присоской одной руки, в другой руке она сжимала клещи. Она уже раскачивалась при помощи ног, стараясь силой инерции забросить тело в проём, когда где-то рядом послышалось знакомое шуршание и цоканье множества железных ног…

— Паук… — тихо сказала она. Все отчетливо услышали предупреждение.

В этот момент многоногая машина выскочила из слепой зоны…

…Джелис выхватила пулевой пистолет и с грохотом выпустила в робота целую обойму. Машину отбросило назад на метр, послышался скрежет, и шестиногий робот-паук рухнул на пол.

Джелис перевела дух и только спустя мгновение поняла: что-то изменилось. Она посмотрела вверх, туда, где несколько секунд назад болтались ноги Седьмой и ей стало ясно, что именно было не так — Селен не было рядом. Она сорвалась вниз.

Глава первая. Сознательная гражданка

Утром Вэйнз с Дафф проснулись от неистового стука в дверь. Стучали уже несколько минут, настойчиво, громко, явно намереваясь достучаться.

— Блядь… Ну, какого?.. Кого там Подземный Дьявол привёл в такую рань!

— Щас, подожди, схожу, гляну… — громко зевнув, сказала Дафф, вставая с постели.

Тихо ступая, мужчина прокралась к двери и посмотрела в глазок. Стук прекратился: с той стороны её заметили.

Дафф отошла от двери и знаками объяснила Вэйнз кого привёл Подземный Дьявол.

То была собственница квартиры, госпожа Швайнер — андрогин преклонного возраста, владевшая примерно пятой частью всех квартир в доме и небольшим магазинчиком на первом этаже.

Швайнер была фанатичная лоялка, не пропускавшая ни одного выпуска новостей на правительственном канале в Сети, преданная правительству и готовая неустанно строчить жалобы и доносы в полицию, в жандармерию, в управление жилищного фонда и в редакцию горячо любимого ею канала на всех… кроме, разве что, собственных арендаторов, рента которых обеспечивала благосостояние Швайнер. Чаще всего её жертвами становились другие рантье и их жильцы, а также случайные люди, к которым у Швайнер не было финансовых интересов.

— Старая мразь… — процедила сквозь зубы Вэйнз и, встав с постели, направилась в туалет, где, продолжая бормотать проклятия в адрес хозяйки квартиры, опорожнила мочевой пузырь.

Они оделись и Дафф открыла Швайнер. Та, едва щелкнул замок, ворвалась бесцеремонно и стала требовать плату за последние четыре декады и какую-то «справку о занятости». Вэйнз спросила о справке, на что Швайнер с порицанием сознательной гражданки вначале заметила, что нужно чаще смотреть новости, а уже после объяснила, что правительство поручило парламенту разработать новый закон, обязующий всех безработных платить специальный налог.

— И что вам с того? — поинтересовалась у старухи Вэйнз.

— А то, — назидательно ответила старуха, — что, теперь все, кто работает, должны будут в обязательном порядке иметь при себе справку с места работы. А у кого не будет справки, те будут платить штрафы! — Дальше она заговорила с интонациями диктора программы новостей: — Выявлять нарушителей будут патрули, квартальные и районные констебли при содействии, — старуха подняла тощий указательный палец вверх и важно произнесла: — домовладельцев и собственников-арендодателей!

— Так закон же ещё не издан, так?

— Что же мне теперь, — возмутилась старуха, — ждать, когда меня оштрафуют за укрывательство безработных?! Тем более вы ещё и плату задерживаете!

— Значит, — сделала вывод Вэйнз, — если я не найду работу, ко времени, когда выйдет этот закон, нам с Дафф придётся съехать с вашей квартиры?

— Чего уж там… — проворчала старуха. — Живите! Только платите вовремя.

Они отдали Швайнер горсть пластиковых монет и две банкноты, номиналом по тридцать эксплор каждая, — денег хватало только на оплату двух с половиной декад и это были последние деньги, — и упросили её подождать ещё пару дней: Дафф как раз получит зарплату.

Выпроводив хозяйку, подруги съели скудный завтрак, после чего Дафф отправилась на смену, — она работала в службе очистки городской канализации, — а Вэйнз — в соседний квартал, где в маленьком баре под названием «Пластик» ей назначила встречу Сарранг — авторитетная особа в криминальном сообществе Тира.

Глава вторая. Новая работа

С Сарранг Вэйнз была знакома не то чтобы близко, но обстоятельства их знакомства, всё же, предполагали некоторую степень взаимного расположения.

Впервые их пути пересеклись пять лет назад в городской тюрьме. Сидели они в разных камерах, но виделись довольно часто: в коридорах, в столовой, на прогулках в тюремном дворе. Иногда они заговаривали, на разные темы, так, чтобы убить время. Между ними не возникало споров или конфликтов; дорогу друг другу они не переходили, имели общих знакомых.

Вэйнз и Сарранг принадлежали к разным кругам преступного мира, поэтому неудивительно, что после тюрьмы их пути разошлись. Деятельность Сарранг всегда была связана с контрафактом, запрещённым программным обеспечением и разного рода техникой, за использование которой простым гражданам грозила тюрьма. В какой-то момент Сарранг сблизилась с особо влиятельными в этой сфере людьми и дела её пошли в гору… Что же до Вэйнз, то все прожитые в Тире годы она старалась держаться в тени и обходила стороной криминальных авторитетов. И вот, два дня назад они случайно встретились в одном средней паршивости клубе, куда Вэйнз пыталась устроиться на работу.

Вэйнз пришла по объявлению о вакансии в охране клуба, но управляющая — андрогин среднего возраста с довольно симпатичной мордашкой, выглядевшая эффектно и подчёркнуто женственно — отказала Вэйнз, едва взглянув на её лицо. Вэйнз стала было возражать: в объявлении главными требованиями были «хорошая физическая форма» и «соответствующие навыки», а вовсе не привлекательная внешность, — не проституткой же она пришла устраиваться! — но управляющая не желала её слушать. Поняв, что зря потеряла время, Вэйнз напоследок расквасила управляющей нос и направилась к выходу, по пути набив морды парочке охранниц, прибежавших на зов начальницы. Тут-то её и заметила Сарранг. Та была в компании своих триумвиров, как отметила про себя Вэйнз, мало походивших на бандиток. Узнав Вэйнз, Сарранг пригласила её за столик. Вэйнз угостили выпивкой и каким-то забористым порошком. Потом долго болтали о разном: вспоминали тюрьму, и общих знакомых. Вэйнз неплохо провела время. Перед расставанием Сарранг поинтересовалась: нужна ли ей работа и Вэйнз ответила утвердительно. Тогда они и договорились встретиться вдвоем через день и всё обсудить.

Когда Вэйнз вошла в «Пластик», Сарранг уже была там. Она сидела за столиком в дальнем от туалетной комнаты углу пустого в этот час заведения. В тонких пальцах женщина держала зелёную сигарету; рядом на столике стояла чашка с кофе, прозрачный парок от которой сплетался с наркотическим дымом и улетучивался в приоткрытое узкое оконце под самым потолком.

— Вэйнз! — приветствовала её Сарранг. — Садись, поболтаем! Эй! — крикнула она через зал барменше, возившейся за закрытой решёткой барной стойкой. — Сестрёнка, будь любезна, кофе моей подруге!

— Привет, Сарранг! Хорошо выглядишь… — Вэйнз подмигнула женщине, усаживаясь напротив.

— Извини, что не говорю тебе того же, Вэйнз, — ответила на комплимент Сарранг, — но выглядишь ты действительно не очень…

Сказанное прозвучало грубо, но честно. Вэйнз не обиделась.

— Да уж, — покривила губами она, — сама знаю…

— Но всё может измениться, — поспешила добавить Сарранг. — Деньги всё решают.

— Чтобы исправить это… — Вэйнз указала пальцем на свое лицо, — нужно много денег.

— Не так уж и много, сестрёнка, — Сарранг улыбнулась. — Мне бы это могло стоить… эм… декадного заработка… Да, — подтвердила она, прикинув что-то в уме, — примерно столько.

В этот момент к столику подошла внушительных размеров барменша-мужчина и молча поставила перед Вэйнз чашку с кофе.

— Спасибо! — поблагодарила Вэйнз.

Сарранг молча кивнула барменше, и та тихо удалилась.

— Если будешь на меня работать, — продолжала Сарранг, затянувшись сигаретой, — сможешь собрать нужную сумму где-то… за сезон… или даже декад за восемь-десять. — Сарранг выпустила дым тонкой струйкой и отпила кофе, глядя испытывающе на Вэйнз.

— В чём будет заключаться моя работа? — спросила Вэйнз, не притрагиваясь к чашке.

— Мне нужен надёжный человек… обладающий твоими талантами, разумеется… способный, помимо прочего, действовать решительно в нестандартных ситуациях, — женщина холодно улыбнулась, чуть скривив тонкие губы. — Думаю, ты подходишь для такой работы… — она сделала ещё один маленький глоток и снова затянулась ароматным, со сладковатыми нотками дымом. — И ещё… иногда у меня для тебя будут совершенно особые поручения.

— Хм… И что же это будут за поручения? — уточнила Вэйнз.

— Ничего такого, с чем бы ты не справилась… — Сарранг сделала неопределённый жест рукой. — Выбить пару зубов, возможно, сломать пару конечностей… если вспомнить как ты отделала ту высокомерную блядь в клубе и её «шестёрок», для тебя это — сущие пустяки!

— И только?

Сарранг затушила сигарету в пепельнице и с прищуром посмотрела на Вэйнз долгим, пристальным взглядом, после чего медленно произнесла:

— А дальше посмотрим.

Повисла пауза.

— Уж не станешь ты мне предлагать кого-нибудь грохнуть? — наконец произнесла Вэйнз, улыбнувшись. Взяв чашку с кофе, она на треть опустошила её одним глотком.

— Всему своё время… — женщина улыбнулась.

Сарранг была некрасива. Не уродина, конечно, но лицо её не привлекало: глубоко посаженные маленькие глазки, короткий нос, тонкие губы и острый подбородок; но всю эту физиономическую посредственность окутывали роскошные вихри огненно-рыжих волос, которые, вместе с безупречной — да что там! просто великолепной! — фигурой служили как бы компенсацией некрасивости лица женщины.

— Э… стоп-стоп! — Вэйнз выставила вперёд узкие ладони с красивыми длинными пальцами. — Насчёт грохнуть — это я пошутила… Ты же знаешь, у меня другая специализация…

Сарранг помолчала минуту, достала из лежавшей на столе пачки новую сигарету и прикурила от позолоченной зажигалки, лежавшей там же.

— Ты мне нравишься! — наконец произнесла она, выпуская перед собой белёсое облачко. — Определённо, ты мне нравишься, Вэйнз! Конечно, я не стану тебе предлагать кого-то убивать. Это — не мой профиль. Ты же знаешь, я с таким дерьмом не имею дел… Работа будет как раз по тебе, плюс некоторые особенности… но это не то, что ты подумала… Просто… нам с тобой надо для начала немного присмотреться друг к другу…

— Не доверяешь? — прямо спросила Вэйнз.

— Осторожничаю, — женщина неопределенно скривила губки.

Откинувшись на спинку стула, Сарранг принялась рассматривать Вэйнз.

Вэйнз какое-то время смотрела на Сарранг, как бы тоже ту изучая, потом достала из кармана пачку недорогих сигарет, вытащила одну и прикурила от пластмассовой зажигалки, тоже недорогой. Сарранг поморщилась.

— Понимаю… — сказала наконец Вэйнз. — Такую штуку как доверие за деньги не купишь… То есть, человек, конечно, может уверять тебя в преданности общему делу, но на самом деле…

— Так и есть! — подтвердила Сарранг. — Такие отношения строятся годами и обычно имеют под собой прочные основания.

— Именно. — Вэйнз затянулась сигаретой и, развернувшись на стуле вполоборота, заложила ногу за ногу. — Могу тебе сразу сказать, что я ценю честность в делах и не подведу тебя, если ты не дашь мне повода.

— Не дам, — сказала Сарранг.

— Значит, у нас получится, — сказала Вэйнз.

— Думаю, для начала у нас с тобой уже есть кое-что… — Сарранг снова потянула сладковатый дым. — А именно, — продолжила она после короткой паузы, — я знаю тебя по тюрьме, а ты знаешь меня… это — первое. Второе — насколько мне известно, у тебя нет связей с Хóзрой и её приближёнными… Ведь нет? — (Вэйнз отрицательно качнула головой) — Вот эти два обстоятельства я считаю важным условием для того, чтобы иметь с тобой дело. Ну, а в будущем я позабочусь и о более прочных основаниях… У меня много разных полезных знакомых и одна из них — высококлассный хирург… Думаю, я смогу с ней договориться о приемлемой цене… Что скажешь, достаточно для прочной дружбы?

— Да.

— Вот и хорошо. А пока, давай обсудим с тобой одно дельце…

Уходя, Вэйнз была более чем довольна результатом встречи с новым боссом. Наконец ей подвернулось что-то стоящее! В качестве «аванса на первое время» Сарранг выдала ей банкнотами полторы тысячи эксплор — довольно приличную сумму (почти во столько в год им с Дафф обходилась аренда квартиры), намекнув при этом, чтобы Вэйнз обязательно обновила свой гардероб. Во второй половине дня ей следовало явиться по названному Сарранг адресу за оборудованием и инструментами, которые Вэйнз назвала, когда та изложила ей суть предстоящего «дельца». Там же, на адресе, её будет ждать полагавшееся ей теперь оружие и особый коммуникатор для безопасной связи.

— Это будет одна из тех штук, какими пользуются Сёстры? — уточнила Вэйнз у Сарранг.

— Почти… — уклончиво ответила женщина. — Со временем всё узнаешь. И… — Сарранг немного помедлила, — помни: я держу свои обещания.

Глава третья. Элвин Шейл

— Инспектор Шейл! Зайдите к старшему инспектору Баррен! — сообщил писклявый голос из коммуникатора, когда Элвин приняла вызов дежурной.

— Через две минуты, — ответила Элвин.

— Просили не задерживаться, — пропищал коммуникатор.

— Хорошо.

Связь прервалась.

Элвин переключила рабочий терминал в режим ожидания, встала из-за стола и, прихватив папку-планшет, вышла из кабинета.

Элвин Таллед Шейл — небожительница по происхождению, офицер, выпускница одной из самых престижных академий Т’Эрары, гражданка Неба и Конфедерации, не так давно ставшая инспектором — без малого почти два года провела под Завесой, старательно избегая малейшего повода подниматься выше Поверхности. За это время кожа её стала заметно бледнее (по меркам небожителей, конечно) и, при соответствующем гардеробе, она уже вполне могла сойти за местную богачку, регулярно посещающую солярий. Конечно, ни в какой солярий Элвин не ходила; наоборот, в первый год своего пребывания на Поверхности, даже использовала тональный крем, дабы не привлекать излишнего внимания. Одевалась Шейл просто, без присущих немногочисленной прослойке благополучных и состоятельных (по местным меркам) городских буржуа вычурности и чванства, но и без той напускной скромности, которая, гранича с аскетизмом, сама вполне могла бы сойти за вычурность и выпендрёж. Служба в Комитете Безопасности Конфедерации не предполагала ношения формы, и потому Элвин, как и другие встречавшиеся ей в казённых коридорах Управления люди, выглядела скорее сотрудницей какой-нибудь адвокатской конторы, нежели офицером спецслужбы, курирующей и координирующей действия полиции, жандармерии и (в некоторых особых вопросах) армии Южного Союза или Конфедерации.

Всё здесь, в здании Управления КБК по Тиру, выглядело светским, всё носило отпечаток канцелярской рутины и пахло бюрократией. Лишь изредка мелькали забредшие сюда по каким-то служебным делам тёмно-синие полицейские чины при кобурах и погонах да полностью чёрные, без знаков отличия, жандармы, своим мрачным одеянием походившие на древних палачей. Все эти полковники и майоры, украшенные значками, в расшитых серебром кителях, в фуражках, способных защитить своих обладательниц от проливного дождя; все воронообразные палачи-жандармы, одним своим видом вызывающие в простых гражданах желание убраться подальше, смотрят на Элвин с уважением (полицейские — заискивающе, жандармы — с угрюмой покорностью). Ведь она, Элвин Шейл — инспектор Комитета. Выше — только Правительство Конфедерации… марионеточное, подчиняющееся, как и прочие правительства, Небесному Декархиону.

Быстрым, но без излишней торопливости, присущей молодым карьеристкам, шагом Элвин преодолела лежавшее между её кабинетом и кабинетом начальницы расстояние.

Едва она подошла к приоткрытой двери кабинета, изнутри послышался низкий, похожий на мужской, но с тем своеобразным тембром, что отличал всех бесполых от мужчин, андрогинов и, тем более, от женщин, голос:

— Шейл! Я вас жду, инспектор. Входите!

Элвин коротко кивнула глазку видеокамеры справа от двери и вошла в кабинет.

Старший инспектор КБК, майор Аника Баррен, стояла у окна с чашкой исходящего паром и распространявшего по кабинету приятный аромат кофе. В строгом деловом платье она сильно походила на женщину, — весьма привлекательную, на взгляд Элвин, — и лишь когда она говорила, окружающие могли наверняка определить, что Баррен — бесполая — не андрогин, не женщина и не мужчина — представительница самого малочисленного пола. Большие, слегка раскосые глаза на утончённом лице старшего инспектора, вздёрнутый аккуратный нос с веснушками и рыжие, безупречно подрезанные на уровне острого подбородка, волосы делали Баррен похожей на лисицу.

— Старший инспектор.

— Для вас есть работа, Шейл. — Баррен прошла к столу и поставила чашку. — Подтвердилась информация о точном расположении пропагандистского центра анархистов. — Лисьи глаза Баррен на мгновение заглянули в глаза Элвин, и той показалось будто в глубине холодно-серых зрачков начальницы промелькнули искорки, словно отражение молнии за окном. Но за окном было тихо: Завеса не подавала никаких признаков возмущения. — Во время операции, я буду присматривать за жандармерией… дистанционно, — продолжала Баррен, обходя стол и усаживаясь в кресло, при этом жестом указывая Элвин на стул напротив, по другую сторону стола. Элвин села. — А вы, инспектор, и ещё несколько ваших коллег будете мне помогать… будете моими глазами и ушами.

— С удовольствием, госпожа старший инспектор, побуду вашими глазами… — с подчёркнуто невозмутимым выражением на лице кивнула Элвин, — …и ушами. — В ответ на вольность Шейл старший инспектор лишь едва заметно улыбнулась, окинув мужчину быстрым взглядом. — Какие будут указания?

— Детали — в файле… — Баррен коснулась символа на голографической клавиатуре, тускло мерцавшей над столешницей справа от неё, и коммуникатор Элвин тут же оповестил хозяйку о принятом сообщении короткой вибрацией.

Баррен вкратце рассказала Шейл о намечавшейся операции. Предстояло закрыть подпольную типографию «Солнца для всех!» — известной экстремистской организации иблиссиан. Захват типографии и аресты проведут спецгруппы жандармерии, от комитетских же требовалось лишь наблюдать. Всего планировалось пять спецгрупп жандармов и в каждой должно быть по инспектору от Комитета.

— Проследите, чтобы ворóны действовали без перегибов, не испортили вещдоки и не перестреляли подозреваемых, — сказала Баррен, заканчивая краткий инструктаж. — Нам не нужны мёртвые иблиссиане.

Последние слова старшего инспектора вызвали в Элвин чувство, которое она всё чаще испытывала, когда узнавала о том, как Комитет раскрыл очередную ячейку революционеров и отправленные на аресты подразделения жандармов устроили бойню или, как «черные диггеры» — так неофициально прозвали спецподразделения жандармерии, работавшие в подземных выработках Древних, — отыскали очередную коммуну изгоев и всех там перебили; даже когда новостные каналы Сети сообщали об «усмирении» полицией ещё одной забастовки недовольных рабочих, Элвин испытывала это чувство, хотя сама она и Комитет, формально, никак не были к этому причастны. Всё чаще, уже почти два года, что минули со дня её выпуска из Южной Школы, Элвин испытывала стыд. Она причастна. Она работает на эту Систему — служит ей.

Элвин ясно понимала, как устроена Система, как всё работает. Понимала, возможно, лучше многих других, так же, как и она читавших запрещённые книги. Она получила лучшее образование, недоступное жителям Поверхности, жила полной жизнью, не была ограничена в возможностях всесторонне развиваться, не знала нужды и необходимости работать. Она не сомневалась в том, что Исса Иблисс была права и в своём «Базисе» — на первый взгляд, скучноватой работе по политэкономии и социологии — не только вскрыла суть сложившегося миропорядка, но и указала единственно верный путь для человечества Т’Эрары, лежащий через революцию. Но Элвин не верила в то, что теперь, при сложившихся условиях, революция всё ещё возможна. Она тайно восхищалась революционерами, сопереживала им и… испытывала стыд. «Иблисс жила два столетия назад, — говорила она себе, пытаясь унять стыд, — во времена, когда системы контроля, вооружения, подавления, манипуляции не были так развиты, как сегодня… Тогда ещё можно было что-то изменить, но не сегодня». На время это помогало, но оставалось ощущение самообмана; Элвин была слишком умна, чтобы поверить таким мыслям. Она понимала, что, если и дальше ничего не менять и «просто жить», то мир погибнет, человечество сгниёт в медленной агонии, — оно не сможет продолжать жить так бесконечно. Планета истощена и разграблена, миллиарды людей живут за чертой бедности, одурачены, опьянены, дезориентированы. При этом те, в чьих руках сосредоточена вся власть, плевать хотели на происходящее; они отгородились от мира Завесой и благоденствуют в лучах солнца посреди облаков…

— Шейл?

— Да, госпожа старший инспектор.

— Вы в порядке?

— Да… конечно, — Элвин поняла, что на мгновение изменилась в лице и Баррен это заметила. — Просто задумалась…

— О чём, если не секрет? — бесполая с интересом повела бровью.

— Вы назвали иблиссиан «анархистами»…

— Да, и что же?

— Это несколько неточное определение, госпожа старший инспектор…

— Шейл, — Баррен сделала рукой прерывающий жест, — это слишком длинное обращение… В рабочей обстановке этикет позволяет коллегам обращаться друг к другу по фамилии… Можете называть меня «Баррен». Это короче и не фамильярно… Ведь так принято там, откуда вы?.. — впервые за время разговора на лисьем лице Аники Баррен отобразилась добродушная и даже какая-то ласковая улыбка, и Элвин в очередной раз отметила красоту начальницы.

— Да… Конечно, Баррен…

— Так, что вы хотели сказать?

— Я хотела сказать, что «анархисты» — не совсем точное определение для иблиссиан… Оно в большей мере подошло бы… скажем, изгоям.

— Раз так, тогда какое же определение подходит иблиссианам?

— Хм… «Иблиссиане», — подумав, сообщила Элвин. — Можно ещё назвать их коммунарами или коммунистами, — добавила она, — но и это не подойдёт… Те же изгои живут коммунами… Чем не коммунисты? — Элвин посмотрела на старшего инспектора, та лишь покривила губы, продолжая внимательно смотреть на неё. — А знаете, — сказала тогда мужчина, — я бы остановилась на определении «научные социалисты-революционеры».

Баррен расхохоталась и, несмотря на низкий, грудной тембр, смех её оказался на удивление мягким и мелодичным. За два года работы в Управлении Элвин всего пару раз приходилось слышать смех Баррен. В сочетании с внешней женственностью бесполой, смех этот звучал впечатляюще.

— Политические взгляды анархистов, если коротко, — продолжила Элвин, когда Баррен перестала смеяться, — состоят в отрицании государства как такового, в любых его формах, иблиссиане же выступают за демократическую централизацию… Иными словами, — мягко объяснила она, заметив по лицу Баррен, что та не поняла последних слов, — иблиссиане не хотят полного и окончательного уничтожения государства, тотчас после захвата ими государственной власти, о чем прямо говорят анархисты. Иблиссиане считают, что государство следует переделать, поставить на службу большинству… Впрочем, — заключила Элвин, — как и анархисты, иблиссиане считают, что в конечном итоге государство станет ненужным и его институты упразднятся за ненадобностью, или превратятся в нечто на сегодня неактуальное и потому смутно прогнозируемое.

Повисла короткая пауза, в ходе которой Баррен бесцеремонно рассматривала подчинённую. Как ни странно, в этом взгляде в упор Элвин не заметила ни малейшего намека на сексуальность.

По общепринятым критериям привлекательности для мужского пола Элвин была более чем симпатична; она часто замечала на себе заинтересованные взгляды представительниц других полов и могла с точностью определить, с кем из андрогинов или женщин (мужчины её не интересовали) можно смело заводить знакомство. (Обычно, скорым продолжением таких знакомств бывала постель.) Что же до бесполых, то здесь всё обстояло сложнее. Как на Небе, так и на Поверхности бесполые встречались редко; численность их никогда не была велика, да и выглядели они обычно как самые обычные женщины, — пока не заговоришь с ней, и не поймешь, с кем имеешь дело. Элвин редко приходилось общаться с такими, как Баррен и никогда общение это не доходило до интимной близости.

— Вижу, вы разбираетесь в учении Иссы Иблисс, — наконец сказала Баррен.

— Мне приходилось читать её работы, — пожала широкими покатыми плечами Элвин.

— Даже так…

— Конечно.

— Разве на Небе эти книги не запрещены? — Баррен лукаво прищурилась и Элвин на мгновение подумалось, что, если заглянуть сейчас за стол начальницы, то там непременно обнаружится настоящий лисий хвост, рыжий и пушистый.

Элвин ответила широкой улыбкой (мысль о милых животных, давно вымерших в естественной среде обитания и оставшихся только в заповедниках на небесных островах, придала её улыбке особую теплоту).

— Формально, да, — подтвердила Элвин, — все работы Иблисс и некоторых других авторов там, как и здесь, отнесены к категории запрещённых… Вы ведь бываете на островах и сами знаете о тамошних законах и правилах…

— Да, — снова улыбнулась бесполая, — я владею небольшим участком с домиком на одном из островов, здесь неподалеку… — Баррен бросила быстрый взгляд куда-то в потолок. — Но я не родилась там и, конечно, мне не приходилось обращаться в кругах представителей знатных Семей…

Элвин показалось, что Баррен смущена собственным ответом и поспешила увести разговор с неудобной для неё темы:

— Не думаю, что вы много потеряли, лишившись общества напыщенных снобов… Что же до книг… разве запреты когда-то останавливали любопытствующих? Вот вы… — Элвин хотела сказать «госпожа инспектор», но в последний миг поправилась — …Баррен, наверняка читали что-то из запрещённого?

— Кое-что… — Аника Баррен охотно проследовала за подчинённой подальше от столь деликатного (для неё лично) предмета, как происхождение. — Но, если честно, мне было трудно продраться сквозь терминологические дебри той же Иблисс…

— Тут вы правы, — согласилась Шейл, — такие книги, как «Базис» трудно даются. Но, если набраться терпения и приложить некоторые усилия, то разобраться можно, и тогда начинаешь понимать.

— Подземный Дьявол! Шейл! Я начинаю подозревать вас! — снова засмеялась Баррен.

— Подозрительность — качество, которое требует от вас служба.

— И от вас.

— Да.

Баррен снова посмотрела на Шейл долгим прямым взглядом, и на этот раз Элвин на мгновение показалось, что она ошиблась: во взгляде старшего инспектора было столько страсти, что Элвин почувствовала, что, ещё немного и у неё случится эрекция.

— Что же… Спасибо за справку, инспектор!.. Впредь постараюсь не путать иблиссиан с анархистами.

— Была рада помочь, — сдержанно улыбнулась Элвин.

Старший инспектор слегка кивнула, уголки её губ едва тронула ответная, показавшаяся Элвин снисходительной, улыбка, после чего лицо её стало непроницаемым и Баррен добавила:

— Но, полагаю, для Комитета, и для нас с вами эти различия ничего не меняют… Иблиссиане, изгои, анархисты… все они — экстремисты и враги государства. Наша задача: не дать им осуществить их преступных планов.

— Да, конечно.

— Идите, Шейл, готовьтесь. Сегодня вечером вам предстоит ответственная работа.

Элвин кивнула старшему инспектору и вышла из кабинета.

Аника Баррен всего пару раз видела живых лис, в зоопарке на одном из островов восточного полушария, и, конечно же, она знала о своей похожести на этих животных, как и о том, какое действие на некоторых оказывало это очаровательное сходство. Аника была привлекательна и даже более — Аника была красива и, обладая при этом ещё одним, более ценным качеством — острым умом, она всегда с выгодой использовала первое. Она умела заводить нужные связи и правильно выбирала любовниц; её благополучие, карьера в спецслужбе, банковские счета, квартиры в престижных районах Тира и Энпрáйи — столицы Конфедерации, домик на Небе — всё это было результатом сопряжения этих двух главных её качеств — привлекательной внешности и острого, аналитического ума. Аника была дальновидна; она не торопила событий, не спешила без необходимости (когда требовалось, Аника была неудержимо стремительна), она действовала точно, и результатом её действий всегда была выгода.

Появление два года назад в возглавляемом Баррен Управлении КБК по Тиру молодой выпускницы Академии Южного Неба не могло не отразиться на дальнейших её планах. Связь с представительницей древней Семьи, — не мимолётная и потому наверняка бесполезная, а тщательно подготовленная, — могла стать для Аники «пропуском» в высшее общество Неба. Если, конечно, она будет всё делать правильно. Но, прежде чем заводить такую связь, нужно было создать для этого благоприятные условия…

…Затащить молодую небожительницу, едва покинувшую Небо и начавшую самостоятельную жизнь вдали от Семьи, в свою постель было бы не самым умным поступком. Возможно, если бы не происхождение Элвин, всё произошло бы гораздо быстрее: на взгляд Аники, Элвин Шейл обладала поистине безупречной атлетической мужской фигурой и грубо-красивым, чуждым всякой андрогинности и, тем более, женственности лицом — отличная кандидатура для любовницы. Но с Шейл следовало действовать аккуратно…

…Нужно было дать Шейл опериться, втянуться в работу, набраться опыта, определиться; всё это требовало времени. И вот, спустя почти два года с момента её появления в Управлении, Элвин Шейл — инспектор; она успешна, самостоятельна, Поверхность перестала быть для неё средством чего-то там доказать своей матери-генералу и превратилась в привычное место. Всё это время Баррен приглядывала за Шейл и, как она могла заключить из имевшихся у неё сведений, Шейл не особо скучала по Небу и прекрасно себя чувствовала под покровом Завесы. Шейл отлично справлялась с обязанностями службы: курировала нескольких информаторов в жандармерии и полиции, вела расследования, в основном административные, но оттого не менее сложные, нежели дела революционеров и прочих врагов государства. Баррен берегла Шейл, не давая той опасных заданий, но и не держала без дела. Всякую работу, где требовались ум и смекалка, Шейл выполняла безупречно. Многие в Управлении это замечали, никто не мог упрекнуть её в незаслуженно быстром продвижении по службе из-за высокого происхождения. Уже через полтора года Шейл из младшего офицера и помощника инспектора стала инспектором.

Старший инспектор имела обыкновение поддерживать прямой контакт с подчиненными — время от времени вызывать к себе в кабинет по разным поводам, беседовать с ними о службе, между делом интересуясь их нуждами и, по возможности, оказывая содействие. Шейл она вызывала не чаще других и в разговорах с ней не выказывала никаких особых знаков внимания, держа дистанцию, и лишь самую малость подыгрывая маленьким вольностям мужчины. Элвин была не то чтобы заносчива и, уж тем более, не позволяла себе фамильярности с начальницей, но, всё же, она была небожительницей, и с Баррен держалась достаточно свободно — была чужда всякого раболепия или заискивания перед начальством. Анику это вполне устраивало, и она потакала такой раскованности молодого инспектора. Иногда во время разговора она позволяла Элвин рассматривать себя, тщательно контролируя при этом своё положение и позу, осторожно подводя ситуацию к тому рубежу, за которым ход мысли мужчины становился предсказуемым. И вот в последнее время Аника стала всё чаще замечать во взгляде подчиненной то, что тщательно взращивала в ней столько времени — интерес — тот самый, не всегда осознаваемый поначалу интерес, следствием которого может стать (если всё правильно устроить) уже не мимолётная связь, а серьёзные и прочные отношения взрослых, хорошо понимающих, что и зачем они делают, людей.

Аника Баррен была почти вдвое старше Элвин Шейл, на порядок искушённее в делах любовных, и полностью контролировала ситуацию, хоть ей и хотелось порой броситься в объятия Элвин. Она всегда тщательно скрывала свои порывы, полагая, что ещё не пришло время. Но в этот раз она впервые позволила себе на мгновение показать Шейл, что та для неё не просто подчиненная, но и мужчина. Шейл это заметила и, конечно же, всё поняла. Теперь события будут развиваться быстрее; ещё немного — день, другой… может быть декада, и случится давно задуманное Аникой: между старшим инспектором Баррен и инспектором Шейл произойдёт то, что обычно не одобряют коллеги, но что всегда происходило и будет происходить между людьми, испытывающими друг к другу влечение страсти…

Солнце для всех!

Полиция. Вам говорят, что полиция защищает вас. Вам неустанно повторяют, что полиция нужна для того, чтобы блюсти порядок и законность. Вас пичкают пропагандистскими детективными романами и сериалами про отважных полицейских, которые, рискуя собственной жизнью, ловят бандитов и убийц; про детективов, раскрывающих изощрённые преступления. «Без героев в полицейской форме вы были бы в постоянной опасности!» — говорит вам пропаганда. «Полиция защищает вас!» — повторяют на все лады, снова и снова, писатели и режиссёры, дикторы новостей и журналисты. Но так ли это? Нет! Это ложь.

Полиция существует лишь для того, чтобы охранять собственность имущих от посягательств неимущих; чтобы обеспечивать безопасность богатых; чтобы закреплять несправедливость; чтобы поддерживать «порядок», установленный собственниками. Полиция — это орудие легализованного террора, окровавленные клыки и когти государства, средство устрашения. Полиция — лицензированные убийцы; им позволено убивать «нарушителей закона» — то есть вас, если вы осмелитесь нарушить установленный богачами «закон». А если вздумаете выступить против режима, если осмелитесь ставить под сомнение правомочность существующей системы распределения благ, то вами займётся политическая полиция — жандармы, или Комитет Безопасности Конфедерации, или ещё какая-нибудь тайная полиция. Всё это — названия легальных банд, суть которых одна: террор. Всё это — разные полиции, разные лапы одного чудовища.

Трилти («Солнце для всех!» 22.7.3.541)

Глава четвёртая. Шакалы

Вэйнз вышла из бара. Снаружи было, как всегда в это время суток, пасмурно (если бы не уличное освещение, было бы и вовсе темно); заслонившая утреннее небо Завеса клубилась над крышами облезлых домов, медленно, будто решая: не пролить ли своё содержимое вниз, на редких прохожих, месивших сапогами и ботинками схваченную под утро морозной коркой грязь. Выйдя в центральный проезд квартала, Вэйнз прошла по нему на более широкую улицу и свернула налево, в направлении заброшенного парка.

Сразу за парком начинался квартал, где они с Дафф последние пару лет снимали квартиру — убогую и тесную нору в двадцатипятиэтажной коробке, состоявшую из единственной комнаты с сортиром за пластиковой ширмой и такой же душевой кабинкой, за которую отдавали тридцать эксплор в декаду (ровно половину заработка Дафф за то же время). Вэйнз решила спрятать бóльшую часть денег дома, а при себе оставить лишь необходимую для покупки новой одежды и обуви сумму. Когда Сарранг передавала ей деньги, в баре были только они вдвоём. Единственный свидетель — дородная барменша. Но лучше не рисковать. Полторы тысячи — сумма немаленькая, а грохнуть могли и за меньшее.

Быстрым шагом она шла по тротуару вдоль высокой, покрытой граффити, исписанной антиправительственными лозунгами и просто ругательствами стены парка, обходя частые лужи и то и дело уворачиваясь от летевшей в неё из-под колёс проносившихся мимо машин хлюпкой грязи. Было зябко, уличные фонари, светившие в «дневном» режиме, отражались в тонкой маслянистой плёнке, покрывавшей всё вокруг.

Деньги во внутреннем кармане видавшего виды плаща как будто взаправду грели Вэйнз, и даже проклятая Завеса над головой казалась не такой уж и мрачной. Мысли её блуждали по павильонам торгового центра, куда она вскоре отправится; она представила, как будет выглядеть в новом платье, как сменит порядком ношенные сапоги на что-то более приличное…

Вэйнз О’Ди было сорок шесть лет — возраст, который у небожителей считался «поздней молодостью», а для большей части жителей Поверхности был, по сути, рубежом между средним и зрелостью, если не началом старости. Тем не менее, она всё ещё была стройна, хотя и несколько худовата. Вэйнз была андрогином и выглядела она как андрогин, но предпочитала заводить отношения исключительно с мужчинами, нежели с женщинами или другими андрогинами; при этом уже давно она не пыталась никого вводить в заблуждение, принимая более женственный облик, хотя и продолжала носить одежду, говорившую о её предпочтениях. Третий год любовницей и сожительницей Вэйнз была полная сил мужчина Дафф. Ни возраста (Дафф была на девятнадцать лет младше) ни тем более лица Вэйнз, Дафф не стеснялась, и считала её красивой…

…Вэйнз и была красивой. Раньше. До того, как её лицо обезобразил отвратительный рваный шрам…

Пройдя мимо юго-западного входа в заброшенный парковый павильон, Вэйнз быстро пошла вдоль его стены, обходя лужи, кучи мусора и уже подходила к перегороженной решётчатым забором тёмной арке западного входа, когда рядом у обочины скрипнули тормоза.

— Эй, ты! — грубо окрикнули её из-за опустившегося вниз непрозрачного стекла. — Стоять! Проверка документов!

Вэйнз посмотрела направо: поравнявшись с ней, вдоль тротуара медленно ехала полицейская машина. Вэйнз сбавила шаг, но продолжила перескакивать с островка на островок посреди целого скопления луж разных размеров и форм. То, что она не остановилась при первом требовании, патрульные, по-видимому, приняли за намерение добраться до относительно сухого места, чтобы там пройти проверку, но Вэйнз даже не подумала о такой глупости.

Массивная, залитая чернотой параболическая арка уже нависала над Вэйнз, — высота портала была около двенадцати, а ширина не менее шести или семи метров, — уже рядом были толстые ржавые прутья ограды и место, где часть прутьев отсутствовала…

— Хуй вам, шакалы! — зло бросила она полицейским и скакнула через лужу к тому самому месту.

Нырнув в прореху ограды, Вэйнз стремительно понеслась через пустырь, бывший когда-то парком, в направлении маленькой рощицы в центре огромного, размерами с жилой квартал, павильона.

Парк этот, как и другие подобные сооружения Тира, был устроен во времена, когда Завеса ещё только создавалась. Это была своего рода компенсация жителям Поверхности от жителей Неба за вынужденное неудобство — отсутствие светового дня. В Тире таких парков было открыто девять, из которых действующих осталось четыре, — все в центральной части города, где жили преимущественно богатые горожане: чиновники, управляющие предприятиями, их обслуга, полицейские и жандармские чины, а также рабочие обслуживающие башню, вокруг основания которой и вырос Тир. Что же до рабочих районов, вроде этого, то содержание в них таких парков власти ещё лет пятьдесят назад сочли чрезмерно обременительным для городского бюджета и постепенно полностью прекратили их финансирование. Обслуживавший парки персонал в несколько этапов уволили; коммуникации отключили, перестали проводить необходимые ремонты, в итоге деревья стали погибать, водоёмы засоряться, животные и птицы вымерли или были отловлены местными жителями (и хорошо если не съедены). Так, парковые павильоны, некогда наполненные светом, зеленью и пением птиц превратились в пустыри и свалки, на которых стали собираться шайки люмпенов и бродяг.

Рощица занимала примерно шестую часть от площади паркового павильона и состояла из двух или трёх сотен давно мёртвых деревьев. Деревья эти стояли подобно чудовищных размеров кораллам, чёрные, осклизлые от холодного влажного воздуха, напитавшиеся вонючей жижей из разлившегося в середине рощицы затхлого болота, бывшего некогда живописным прудиком посреди парка. Электрического освещения здесь не было, и единственным источником света служил почти непрозрачный от накопившейся на нём за десятилетия грязи четырёхскатный купол, накрывавший парковый павильон. В центральной части павильона купол возвышался на тридцать или сорок метров от земли и светился грязно-матовым неопределённым светом. В некоторых местах в куполе зияли дыры, из которых вниз падали пятна более яркого — цвета «утренней» Завесы — света.

Пригнувшись, стараясь не попадать на светлые пятна, Вэйнз бежала к рощице. Раньше ей уже приходилось здесь бывать, и она даже знала, как отсюда можно выйти: если обойти болото по кругу, с другой стороны рощи есть коллектор… Придётся, конечно, прогуляться по пояс в дерьме, но это лучше, чем отдать проклятым шакалам полтора куска эксплов…

До ближайших деревьев оставалось метров пятнадцать, когда Вэйнз запнулась обо что-то мягкое.

В павильоне не было грязи, кроме тех светлых пятен под открытым небом, которых она избегала, и ноги Вэйнз, быстро привыкшие к твёрдой почве, подвели её: Вэйнз полетела носом вперед и растянулась на сухой, крошащейся земле, едва успев в последний момент закрыть лицо предплечьем левой руки.

Она получила несколько синяков на локтях и коленях и ссадины на ладонях, но — слава Подземному Дьяволу! — ничего себе не сломала. Выругавшись, Вэйнз посмотрела назад: за что это она так зацепилась?.. Это был труп. Уже начавший замерзать труп какой-то бродяжки.

— Вот же блядь… — снова выругалась Вэйнз и уже стала подниматься на ноги, чтобы бежать дальше, когда рядом, в нескольких метрах от неё послышались шаги и сбившееся дыхание, а потом уже знакомый голос зло произнес:

— Только попробуй рыпнуться, сука! Ляжешь рядом с этой бомжарой!

Вэйнз услышала характерный знакомый щелчок: полицейская сняла пистолет с предохранителя.

Вэйнз замерла.

— Я ничего не сделала! — сказала Вэйнз громко, чтобы её услышали.

— А это мы сейчас проверим…— ответила ей тёмная фигура, ни лица, ни каких-либо деталей которой Вэйнз не могла рассмотреть; просто тёмный силуэт, стоявший рядом с трупом. — Лед! — крикнула фигура, — ну, где ты там?!

— Здесь! — послышался голос откуда-то сбоку.

— Иди сюда, скорее! Посмотрим, что у этой сучки с собой есть! — В этот момент в руке полицейской вспыхнул яркий луч света, на долгое мгновение полностью ослепивший Вэйнз. — Бля-я! Ну и рожа у тебя! — последовал тут же глумливый смешок. — Лед, ты только посмотри на эту уродину!

— Ох, блядь! — гоготнула подошедшая вторая полицейская.

— Ты… как тебя?..

— Вэйнз…

— А фамилия у тебя есть, Вэйнз? — гаркнула полицейская с фонариком.

— Вэйнз О’Ди.

— Вэйнз О’Ди… — кривляясь повторила за ней полицейская. — Вставай, Вэйнз О’Ди! — скомандовала она. — И руки вверх подними!

Вэйнз подчинилась.

— Если вы меня задерживаете, то должны представиться, — сказала она, стараясь говорить так, чтобы голос звучал уверенно.

— Чего, блядь?! — прозвучало совсем рядом, и в тот же момент Вэйнз отвесили пощёчину. — Ты, дерьмо помойное, еще будешь нам тут права качать?! Тебе представиться?! — пощёчина. — Представиться?! — ещё пощёчина. — Представиться, блядь?! — на этот раз её ударили в живот.

От боли Вэйнз согнулась пополам, чувствуя, что не может выпрямиться и не может вдохнуть.

— Эй, Лед, погоди… Тут место открытое… Давай, тащи её за дерево!

Бившая её полицейская схватила Вэйнз за воротник плаща и потащила в сторону рощицы. Судя по голосу, а также силе, с которой эта Лед ударила Вэйнз и теперь волокла за шкирку, та была мужчиной, командовала же ей андрогин.

К моменту, когда её взашей затолкали под крону одного из деревьев, Вэйнз уже отдышалась, а глаза её привыкли к свету. Теперь она ясно различала фигуры констеблей и их положение. Та, что тащила её действительно была мужчиной, довольно крупного телосложения; андрогин же была молода и, возможно красива (во всяком случае, фигура у той была стройная). Как Вэйнз и предполагала, старшая держала в одной руке пистолет, в другой фонарь, направляя ствол оружия туда же, куда и луч фонаря. Шакалка была явно не дура и не забывала про дистанцию: первая же ошибка Вэйнз могла стать последней в жизни. «Эта тварь пристрелит и глазом не моргнёт…» — заключила Вэйнз.

Стараясь не смотреть на свет фонаря и продолжая нарочито щуриться, она более-менее осмотрелась вокруг. Ствол дерева, к которому её подталкивала мужчина, был чёрным как уголь и в обхвате имел, должно быть, метра полтора-два; вокруг ствола во все стороны расползались змеевидные корни, нырявшие в сырой в этом месте грунт и выныривавшие из него через метр-другой. Ближайшие деревья отстояли метрах в семи и дальше — сплошная тень: только бы улучить момент!

«Как отвлечь эту мразь с пистолетом? в какую сторону бежать? успею ли?» — быстро спрашивала себя Вэйнз. Она хорошо понимала опасность своего положения и важность каждой секунды: с одной стороны, не поспешить, с другой — не затянуть.

— Стоять здесь! — скомандовала старшая шакалка, когда её подчиненная затащила Вэйнз дальше за дерево. Теперь, окажись у входа в заброшенный парк случайные свидетели, те смогли бы увидеть внутри лишь блуждавший среди деревьев луч фонаря, что при наличии припаркованной там же полицейской машины должно было выглядеть вполне нормально: стражи порядка делают своё дело, — лоялка вроде Швайнер именно так и подумает; большинству же нормальных людей и вовсе не взбредёт в голову останавливаться рядом с полицейской машиной и заглядывать в подобное место.

«Сейчас!» — мысленно сказала Вэйнз.

Она остановилась, как того и требовали и… упала наземь, словно тряпичная кукла. Ноги и руки Вэйнз скрючились в судорогах, на губах запузырилась слюна, веки задрожали, распахнутые глаза на побелевшем лице закатились вверх, из горла вырвался нечленораздельный хрип:

— А-а-г-г-г-г-х-х-х-х-х-р-р-р-р…

— Блядь! Что это с ней?! — брезгливо отстранилась от Вэйнз младшая полицейская.

— Припадок! Не видишь, что ли? — старшая оставалась где стояла — в двух с половиной-трех метрах — и продолжала целить в Вэйнз одновременно фонариком и пистолетом.

— И что с ней теперь делать?

— Подождём, пока успокоится.

Вэйнз продолжала минуту биться в припадке, потом на мгновение затихла и задышала неровно, присапывая.

— Ну-ка, давай посмотрим, что у неё есть… — старшая наконец подошла ближе и присела на корточки рядом с Вэйнз, явно потерявшей сознание после приступа. — Проверь карманы…

Младшая пошарила в карманах плаща Вэйнз и извлекла пачку с сигаретами, зажигалку и ключ от квартиры.

— Больше ничего…

— Во внутренних посмотри.

Мужчина принялась расстегивать дождевик. Разобравшись с застёжкой-молнией, она запустила руку в один из внутренних карманов, между делом полапав грудь Вэйнз.

— Ого! Да тут у неё целая стопка… — она не договорила. Рука глухо хрустнула, и едва вырвавшийся из глотки полицейской истошный вой заглушил выстрел.

Увлекшись обшариванием карманов подозреваемой гражданки, беспомощно лежавшей, как она ошибочно решила, без сознания, полицейская допустила одновременно две оплошности: во-первых, не учла того, что, склонившись над жертвой своего произвола, заслонила ту от огня старшей напарницы собственным, довольно широким телом и, во-вторых, что ещё хуже, не позаботилась о личном оружии. Шаря за пазухой Вэйнз, полицейская не заметила, как её табельный пистолет из кобуры на поясе оказался в руке обыскиваемой…

Невнимательность стоила полицейской сломанной кисти и огнестрельной раны в животе.

— Эй ты, мразь шакалья, — заговорила Вэйнз с оторопевшей старшей полицейской не оставлявшим сомнений в её намерениях тоном, — опусти вниз фонарь и брось ствол! Перед собой, чтобы я его видела! Рыпнешься в сторону или попробуешь выкинуть что-нибудь, что мне не понравится, я эту суку… а ну заткни пасть и не ной! — рыкнула она на завалившуюся на неё сверху полицейскую — …так вот, я эту суку на хуй пристрелю. Ты меня поняла, блядина?

Полицейская опустила фонарь и пистолет, но оружия не бросила.

— Что непонятно, сучара? Живо брось ствол!

Левой рукой Вэйнз продолжала крепко удерживать за сломанную кисть прикрывавшую её мужчину; в правой она сжимала пистолет, направив его из-под увесистой мужской туши в сторону стоявшей рядом полицейской. Сделав короткое крутящее движение левой рукой, Вэйнз заставила раненную взвыть от боли, после чего старшая наконец выполнила её требование и отбросила пистолет в сторону.

— В-вот… я в-всё сделала… т-ты т-только не стреляй б-больше…

— Так-то лучше, — сказала Вэйнз, не обратив внимания на лепет полицейской. — А теперь встань на колени и достань наручники. Живее! — прикрикнула она. — Чем скорее я с вами, шакалами, распрощаюсь, тем больше шансов у этой мрази — (она снова крутнула сломанную кисть мужчины, и та снова взвыла) — добраться до больницы.

— Д-да, к-конечно… т-ты т-только н-не стреляй!.. не стреляй… — полицейская медленно достала наручники из кармана на широком поясе и опустилась на колени.

— Т-только н-не стреляй!..

— Да заткни ты пасть! Заладила! Один наручник — на левую ногу, другой — на правую руку! Быстро! И фонарик рядом положи… Перед собой, так, чтобы на тебя светил!

Продолжая зациклено лепетать себе под нос просьбы не стрелять, полицейская сделала всё, как требовала Вэйнз. После этого Вэйнз спихнула с себя раненую и сама быстро проделала с ней то же самое: сняла с её пояса наручники и приковала руку к ноге.

Управившись, Вэйнз забрала у раненой рацию и комм и подошла к старшей. Подняла с земли фонарь и направила луч в лицо полицейской. Лицо было симпатичным, даже красивым; короткая, как у большинства шакалов, стрижка; глаза большие, светло-зелёные; цвет кожи свидетельствовал о частых посещениях солярия. Андрогин — она была моложе Вэйнз: лет около тридцати — смотрела испуганно, понимала, что, выстрелив один раз в её напарницу, Вэйнз сможет выстрелить снова, только уже в неё.

— Как звать?

— Хефа… младший сержант констебль Ниль Хефа, — пробормотала полицейская.

— Хефа… Послушай, Хефа. Твоя напарница… Лед? — (Хефа коротко кивнула) — Лед ранена в живот… Ранена потому, что вы с ней пытались ограбить меня и, скорее всего, убить… Наверняка бы это сделали… — Вэйнз запустила руку за отворот плаща и достала стопку золотистых банкнот номиналом по сто и двести эксплор, — …из-за денег… Вы же уже так делали? Убивали людей из-за денег? — В этот момент в глазах полицейской промелькнул настоящий животный страх, лицо её сделалось бледным, губы задрожали, но она так и не ответила, только стала смотреть на Вэйнз умоляюще.

— Понятно… — помолчав, изменившимся голосом сказала Вэйнз. — В общем, поступим так…

Глава пятая. В дерьме

В трубе воняло так, что слезились глаза. Уровень воды, сильно разбавленной мочой и дерьмом, доставал Вэйнз до середины бедра, что радовало, — от одной мысли о том, что отвратительная жидкость могла бы сейчас омывать её пенис и влагалище, Вэйнз становилось дурно. Она брела по коллектору, освещая путь полицейским фонариком, стараясь не касаться руками стен и мерзкой жижи.

Поначалу Вэйнз пробовала дышать через плотно прижатый к лицу носовой платок, но быстро поняла, что это бесполезно, — здесь был нужен настоящий противогаз. Но противогаза не было, и взять его было негде. Оставалось только терпеть и идти дальше. Благо, коллектор был неглубокого заложения и вентилируемый; воздух в нём годился для дыхания. Главное, как предупреждала её (как раз на такой случай) Дафф, держаться по центру трубы и не вдыхать, когда наклоняешься.

Однажды ей уже приходилось бывать в этом коллекторе, правда, в прошлый раз Вэйнз спускалась сюда из другого места, а внизу её ждала Дафф со специальным непромокаемым комбинезоном и противогазом…

Тогда, чтобы вынести имущество из одного небольшого магазинчика, расположенного в том самом квартале, где Вэйнз час назад встречалась с Сарранг, им пришлось сделать четыре ходки туда и обратно — от подвала дома, на первом этаже которого был магазинчик, до замаскированного в куче мусора колодца на краю болота посреди заброшенного парка. Именно через этот колодец теперь Вэйнз и спустилась в коллектор.

Она хорошо знала дорогу к подвалу дома с магазинчиком, но нужно ей было не туда, а в противоположную сторону.

Дно было скользким, и Вэйнз ступала с осторожностью, — жидкая мерзопакость итак насквозь пропитала подкладку плаща, обувь, плотные чулки и низ платья… не хватало ещё окунуться в эту дрянь полностью… Вэйнз ругала себя за то, что не солгала шакалам, назвала им своё настоящее имя. Но откуда ей было знать, что стражи порядка, вместо проверки документов станут её избивать и потащат в дебри? Если бы она назвалась не своим именем, и обман открылся при проверке, это стало бы достаточным поводом для ареста. «Нужно было пришить обеих мразей там, в роще…» — зло говорила она себе, но понимала, что не смогла бы. Вэйнз была воровкой, а не убийцей. Она могла начистить морду, это да, но убить… Однажды ей пришлось это сделать, но тогда была особая ситуация… Стрелять же в обезоруженных и связанных, пусть и в шакалов, вот так, глядя в глаза или даже в спину, Вэйнз не могла. Она не такая. И теперь она в бегах; и теперь из-за неё у Дафф будут неприятности…

Ключи от наручников и включённый фонарь Вэйнз оставила под деревом через полсотни метров от закованной в неудобном положении полицейской, так, чтобы та видела свет фонаря. Сумеет найти. Оружие, коммы и рации забрала и, перед тем как спуститься в коллектор, зашвырнула на середину болота.

— Если не хочешь, чтобы это дерьмо — (Вэйнз кивнула в сторону лежавшей на боку и тихо стонавшей полицейской по имени Лед) — сдохло от кровопотери, советую тебе, как только освободишься, скорее бежать к машине и вызывать медиков… И убереги тебя Подземный Дьявол пойти за мной…

Она быстро отыскала уже знакомое ей место, где за кучей гнилых веток и разного мусора в земле была круглая дырка — тот самый колодец.

Участок канализации, в котором находилась сейчас Вэйнз, по словам Дафф, был сооружён почти два века назад, в трёхсот шестидесятых или семидесятых годах — задолго до постройки наверху тех архитектурных убожеств, что назывались жилыми кварталами. При строительстве кварталов участки под ними просто соединили с парковыми коллекторами, создав таким образом единую систему с довольно запутанным устройством. Однако, зная принципы работы этой системы, в ней можно было ориентироваться. За два с лишним года её отношений с Дафф, Вэйнз многое узнала об устройстве городской канализации, да и этот участок ей был уже знаком. Поэтому, дойдя до ближайшего распределителя, Вэйнз свернула в сторону своего квартала. Нужно было срочно попасть в квартиру, чтобы переодеться и избавиться от кое-каких вещей, а ещё надо было позвонить Дафф, предупредить её о предстоявших проблемах с полицией.

Передвижение под землей — совсем не то же, что и хождение по поверхности. Если бы не шакалы, от места встречи с ними Вэйнз добралась бы домой минут за десять. По канализации путь занял около получаса (почти пятьдесят минут).

Зная расположение сливов и коллекторов в соседнем квартале, Вэйнз легко сориентировалась в собственном и оказалась под нужным домом.

Грязная, провонявшая нечистотами, она выбралась из люка в подвале дома, оказавшись в небольшом темном помещении, запертом снаружи.

Вэйнз небезосновательно считала себя профессионалкой в своём деле и всегда имела при себе набор инструментов «первой необходимости». Не без отвращения отлепив от ноги мокрый и скользкий полог плаща, она извлекла из расположенного вдоль шва потайного кармашка нужные отмычки и меньше чем за минуту открыла дверь…

Подниматься на лифте Вэйнз сочла плохой идеей, так как в лифтовом холле она могла запросто встретить кого-нибудь из жильцов дома, а вид у неё был, мягко выражаясь, не очень. Именно по этой причине Вэйнз и решила подняться на пятнадцатый этаж, где они с Дафф снимали квартиру, по лестнице пешком.

Шагать вверх по ступеням в хлюпающих жидким дерьмом сапогах — то еще «удовольствие», но Вэйнз справилась, и вот уже впереди заветная площадка с трафаретной надписью «15» на стене. Справа от надписи — дверь, за дверью вестибюль лифтов. Поднявшись на площадку, Вэйнз уже взялась за дверную ручку и хотела потянуть дверь на себя, когда услышала за дверью знакомый голос.

— …сегодня утром… — говорила госпожа Швайнер, — …её и её сожительницу, Дафф… а что она натворила?

— Напала на констеблей… пыталась убить… — ответила собеседница Швайнер, голос которой звучал приглушённее голоса старухи, из чего Вэйнз решила, что та стояла дальше от двери на лестницу и ближе к лифту.

«Шакалы уже здесь!» — Вэйнз почувствовала, как её затылок похолодел, и на шее выступили капельки липкого пота.

— Да что вы! Какой ужас! — последовало негодующее причитание старухи.

— Вам следует знать, — заговорила третья участница разговора, — что О’Ди вооружена и опасна. Она ранила полицейскую… — (Последовал громкий вздох, очевидно произведённый взволнованной старухой.) — …Если вам что-либо станет известно о её местонахождении…

— О! Кончено-конечно, госпожа констебль! — быстро залепетала Швайнер. — Не сомневайтесь! Я вам сразу же сообщу!

«Госпожа констебль… — зло передразнила про себя Вэйнз. — Старая подшакальница!» — Вэйнз почувствовала омерзение.

— Прошу вас, сообщить нам номер этой Дафф, — тем временем продолжала первая полицейская.

— Да-да, конечно… — старуха притихла, видимо, достала коммуникатор. — Вот, записывайте… — Она продиктовала номер Дафф. — А вот номер Вэйнз…

— Спасибо, госпожа Швайнер. Этот номер у нас уже есть.

«Комм!» — спохватилась Вэйнз, ощупав плащ в области груди. Коммуникатор был на месте — во внутреннем кармане плаща, куда она переложила устройство, предварительно его выключив, ещё когда спускалась в коллектор.

— В квартире пока будут находиться наши сотрудницы… — снова послышался голос первой. — Также нам необходимо досмотреть личные вещи О’Ди…

Вэйнз не стала подслушивать дальше. Стараясь лишний раз даже не дышать, она медленно развернулась и, ступая крайне осторожно, спустилась на этаж ниже, потом прибавила шаг, а ещё через два этажа понеслась вниз настолько быстро, насколько позволяли сочившиеся жидкой гадостью сапоги и липнувший к ногам плащ.

Ей сильно повезло, что шакалы воспользовались лифтом, не позаботившись при этом о лестнице, видимо решив, что никто в здравом уме не станет подниматься пешком на пятнадцатый этаж. Впрочем, они были не так уж неправы: Вэйнз бы и не стала, не окажись она по пояс в дерьме.

Самостоятельная замена номерного модуля в коммуникаторе — уголовное преступление, приравниваемое по всей Конфедерации (как и в других государствах на обоих материках) к подделке документов, потому и коммов, позволяющих менять номера, в магазинах не продавали. Но это вовсе не означало, что приобрести такое устройство было нельзя. Такие коммы были в ходу в преступном мире, у людей вроде Сарранг, а также у политических — изгоев, разных социалистов, иблиссиан и прочих революционеров. У Вэйнз тоже был такой (прикупила после удачного дела), конечно, не иблиссианская игрушка (по слухам, возможность смены номера была мелочью в сравнении с другими фокусами, какие умели проделывать коммы иблиссиан), но Вэйнз многого и не требовалось.

После хождений по коллекторам, внешний вид Вэйнз мало подходил для прогулок по улице. Единственное, что ей оставалось, это вернуться в подвал. Там она достала из внутреннего кармана плаща выключенный комм, вскрыла заднюю крышку и, аккуратно отсоединив, как показывала ей продавец контрафактного устройства, специально выделенную цветом микросхему, перевернула её и вставила обратно. Вернув крышку на место, включила комм. Сигнал телефонной станции был слабым, но достаточным для звонка; Сети не было.

Вэйнз очень хотелось набрать номер Дафф, но тот уже наверняка прослушивался. То, что шакалы так быстро отыскали её в городе с двадцатимиллионным населением, не удивляло Вэйнз: она сама назвала им своё имя и фамилию; добавить сюда её особую примету, и даже самая простая программа-фильтратор нашла бы её за считанные секунды.

Вэйнз набрала номер Сарранг и послала вызов.

— Да, — сквозь какой-то шум ответил знакомый голос.

— Это Вэйнз. У меня проблемы…

— Минуту… — приглушенно сказала Сарранг куда-то в сторону. Послышались шаги и шелест одежды, затем шум стих. — Говори. Только фильтруй базар… — предупредила женщина.

Вэйнз, перейдя на воровской жаргон, коротко рассказала Сарранг о произошедшем с ней за последние два часа. Выслушав её историю, Сарранг минуту молчала, потом коротко хмыкнула и заговорила:

— Что ж… надо было, конечно, позаботиться о тех животных…

— Ты же знаешь…

— Да-да, знаю-знаю… не твой профиль… Где ты сейчас?

— В подвале. У меня такой вид, будто я только что вылезла прямо из жопы Подземного Дьявола…

Из коммуникатора послышался короткий мелодичный смешок.

— Забавное определение!

— Да уж, блядь…

— Насколько там безопасно? — спросила Сарранг уже серьезно.

— Думаю, не стоит здесь надолго задерживаться, — ответила Вэйнз.

— А ты можешь перебраться через эту… жопу Дьявола… — (женщина снова хохотнула) — куда-то, где бы ты могла некоторое время оставаться в безопасности?

— Как долго?

— До вечера… часов до двадцати? Раньше я не смогу освободиться.

Вэйнз ненадолго задумалась. Ей сразу вспомнился магазинчик в квартале за парком и подвал, через который они с Дафф выносили коробки с коммуникаторами, планшетами, ком-браслетами, камерами, часами и другой мелкой электроникой. И она ответила:

— Думаю, да. Есть одно место… недалеко от заведения, где мы утром встречались.

— Вот и отлично! — сказала Сарранг. — А вечером тебя пристроим… — Немного помолчав, она добавила: — Похоже, придётся нам поспешить с этим твоим шрамом… Я свяжусь с хирургом.

Вэйнз на минуту лишилась голоса. «Чего же ей от меня нужно?» — недоумевая, спрашивала она себя. Что могло потребоваться человеку вроде Сарранг, от средней руки воровки вроде неё, чтобы за это оплатить дорогостоящую пластическую операцию? Вначале Сарранг дала ей кучу денег, теперь готова укрыть от шакалов, да ещё и…

— Эй! Ты ещё здесь?

— Да. Здесь.

— Этот номер надёжный?

— Да.

— Тогда жди моего звонка. В девятнадцать семьдесят будь на связи.

Сарранг отключилась.

Собравшись с мыслями, Вэйнз отправила короткое сообщение их общей с Дафф знакомой, работавшей там же, где и Дафф, с просьбой одолжить комм подруге, чтобы они смогли переговорить…

После разговора она снова спустилась в канализацию.

Глава шестая. Чеин Ренн

Чеин Ренн свернула с грязной, едва освещённой редкими фонарями улицы в тёмный проезд, ведущий вглубь рабочего квартала. Заметно похолодало; низкое, свинцовое небо принялось поплевывать стылыми, мутными от смога каплями; между сырых, поросших грибком и мхом домов из осклизлых железобетонных панелей, возведенных ещё в начале прошлого века, затянул промозглый ветерок. Поправив капюшон тёплого зимнего плаща, Чеин быстро зашагала по проезду, обходя заполненные водой ямы, едва заметные в падавшем из окон домов слабом свете.

Квартал из десяти одинаковых как отряд жандармов на торжественном смотре зданий со всех сторон окружали одинаково грязные улицы с одинаково разбитыми дорогами и тротуарами, за которыми с двух противоположных сторон начинались другие, такие же, как этот, одинаковые кварталы; ещё с одной стороны лежала вытянувшаяся на пять кварталов, огороженная высоким бетонным забором территория «пластмассового» завода, непрестанно распространявшего по округе низкий гул и отравлявшего местный воздух оксидами азота, бензола, ксилола, бензапирена и множеством других элементов; трубы завода почти всегда скрывались в нижних слоях Завесы, вбиравшей в себя бóльшую часть выбросов (но часть из них всё равно выпадала обратно с осадками); с другой стороны — обнесённый высокой стеной и накрытый уже давно непрозрачным куполом пустырь заброшенного парка, посреди которого оставалась небольшая рощица мёртвых деревьев с болотом в центре. Дома выстроились в два ряда по пять в каждом; двадцатипятиэтажные здания стояли тесно. Посредине, меж двух рядов домов, через весь квартал тянулся центральный — самый длинный и более широкий — проезд, на который смотрели подъезды всех десяти домов. Такой архитектурный примитивизм был продиктован соображениями компактности расселения при условиях, когда естественное освещение является настолько незначительным фактором, что им можно попросту пренебречь: всё равно, никто из живущих на Поверхности не видел и никогда не увидит солнца. Здания типовые (из таких состояла примерно треть всех городских кварталов): тридцать метров в длину и восемнадцать в ширину; подъезд с лестничной клеткой и лифтами в центре одного из коротких фасадов (в фасадах, смотревших на внешние улицы, имелись запасные подъезды с лестницами, но они, как правило, все заколочены и захламлены или даже перестроены и обжиты); двадцать пять этажей с множеством тесных квартир с низкими потолками, в которых часто ютились семьи из пяти-восьми человек. Более-менее приличное освещение здесь было лишь в центральном проезде — у подъездов и ещё в нескольких местах меж домов, там, где к фасадам примыкали небольшие магазинчики и дешёвые бары.

Нужный Чеин дом стоял на другом конце квартала, но Чеин опаздывала и потому решила срезать путь, свернув в один из узких боковых, почти тёмных, а потому небезопасных проездов; обойти квартал, дойти до места, где начинался освещённый фонарями центральный проезд, и пройти по нему — значило добавить ещё восемь-десять минут к опозданию…

Перескакивая через лужи и кучки пищевых отходов, выбрасываемых здесь прямо из окон, опасаясь наступить на копошившихся в объедках крыс, Чеин почти преодолела мрачное ущелье проезда, когда из-за угла дома справа вышли двое.

— Эй, чистенькая! Ты случайно не заблудилась? — жёлтый свет от фонаря, расположенного сразу за углом на стене дома, не позволял Чеин рассмотреть лица, но по голосу она определила, что говорившая — андрогин.

Чеин остановилась. Её и незнакомок разделяло около семи или восьми шагов. Глубокий капюшон плаща скрывал её лицо — это означало: стоявшие перед ней не могли наверняка определить пол и, соответственно, не могли точно оценивать её физические силы и способность к сопротивлению. Для Чеин, имевшей при росте чуть выше среднего, довольно утончённое, на вид даже хрупкое телосложение, это обстоятельство было преимуществом. Наверняка эти двое решили, что перед ними женщина: что же, пусть продолжают так думать. Чеин не стала отвечать на вопрос, который, в сложившейся ситуации вполне можно было считать риторическим, дабы не вызывать сомнений тембром своего голоса.

— Эй, я к тебе обращаюсь! Ты что, язык проглотила? — не унималась андрогин. Её сообщница стояла рядом и молча смотрела на Чеин из-под капюшона.

Непринужденно и без резких движений Чеин опустила руку в карман плаща: пальцы коснулись устройства, внешне похожего на обычный средней дороговизны коммуникатор, — достаточно крепко сжать такое устройство в ладони много раз отрепетированным захватом, встряхнуть вниз и…

Андрогин шагнула к Чеин, и Чеин достала из кармана устройство. Лёгкий, едва заметный жест и в руке Чеин блеснуло двадцатисантиметровое телескопическое лезвие из ультрапластика…

Чеин хранила молчание. Поза её оставалась неизменной: плечи расслаблены, тонкие ноги в высоких, скрывающихся под пологом плаща сапогах расставлены чуть шире плеч, голова под капюшоном слегка опущена.

— Ха! Да ты посмотри на неё, Дафф! — произнесла андрогин, обращаясь к молчаливой сообщнице. — Какая серьёзная пташка! Вздумала погрозить мне своим пёрышком! — Андрогин держалась уверенно и нагло, но клинок в руке Чеин, по-видимому, заставил её насторожиться. — Ладно-ладно, дурёха! — сказала андрогин. — Давай так. Скидывай плащик и иди себе, куда шла… Тебе как раз пора новый покупать…

В этот момент в проезде позади Чеин послышался звук мотора, и через пару секунд между домов вспыхнул яркий свет фар. Чеин быстро отвела руку вперед, спрятав клинок в тень, и отошла влево, освобождая дорогу приближающейся машине.

Пучки света выхватили из тени лица: андрогина на вид среднего возраста, примерно одного с Чеин роста и телосложения и мужчины, заметно моложе своей спутницы. Одежда андрогина выглядела так, будто её только что выкопали из-под земли, а лицо… лицо было изуродовано безобразным рваным шрамом через всю левую щеку; мужчина, одетая куда опрятнее, своей чумазой и уродливой спутницы, пусть и небогато, но в чистое (возможно, при других обстоятельствах, Чеин нашла бы мужчину симпатичной).

Когда машина приблизилась, андрогин и мужчина отошли в сторону, к стене дома, пряча лица и отворачиваясь от слепящих фар. Клинок в руке Чеин к тому времени превратился в обычный безобидный комм. Чеин взглянула на машину, и по спине её пробежал неприятный холодок: жандармы!

Тяжёлый чёрный с красной полосой вдоль борта бронемобиль с непрозрачными окнами грузно катил по проезду. Чеин бросила взгляд на стоявших напротив и увидела, как те взялись за руки, как бы говоря этим жестом: «мы просто обычная пара и шли мимо». При этом андрогин натянуто улыбнулась Чеин, мужчина же с плохо деланым безразличием следила за бронемобилем. Через мгновение лица обеих снова скрыла тень. Машина повернула направо и, проехав немного, остановилась, по звуку как раз перед подъездом дома, куда направлялась Чеин. Двигатель машины выключился, но характерное гудение не исчезло, — где-то неподалёку гудел ещё один… и ещё…

Посмотрев в направлении источника звука, Чеин увидела, как в дальнем конце проезда сверкнули фары, и через секунду там остановилась, поблескивая узнаваемыми маячками, полицейская машина. Одновременно позади Чеин — там, откуда минуту назад появился бронемобиль — послышался такой же звук. Обернувшись, она увидела ещё одну машину с маячками, так же перегородившую проезд… — знакомая тактика: именно так действовала полиция при облавах. Вот только жандармерия, как то было известно Чеин, в полицейских облавах участия обычно не принимала. Зато в делах жандармерии иногда задействовалась полиция, в качестве оцепления.

«Это не просто облава…» — сказала себе Чеин.

Не обращая внимания на парочку, ещё минуту назад пытавшуюся напасть на неё, Чеин нажала на коммуникаторе кнопку вызова меню и выбрала на появившейся голограмме раздел телефонии; из длинного списка имен она выделила «Трил» и послала вызов.

— Чеин?.. — ответил знакомый голос в левом ухе Чеин через беспроводной микронаушник.

— Уходите. Скорее. Здесь ворóны. — Тихо произнесла она. — Уходите.

Чеин не думала о том, слышали ли её невезучие налетчицы — плевать на них! — Она сделала то, что было сейчас важнее конспирации перед гопотой. Да и не сказала она ничего секретного.

— Хорошо… — услышала она через пару секунд напряженного молчания. — Спасибо, сестра! — Связь прервалась.

Вот и всё. Она сделала всё, что могла: предупредила сестёр. Теперь она должна уходить.

Чеин взглянула на стоявших на прежнем месте в тени и озиравшихся по сторонам грабительниц-неудачниц и зло бросила:

— Всё еще желаете подсказать мне дорогу?

— Без обид, сестрёнка… — ответила ей андрогин со шрамом.

— Ну, и отлично.

Чеин сунула руки в карманы плаща — пальцы её мелко дрожали — и пошла вдоль стены к перекрёстку. Дойдя до угла дома, она свернула налево и, стараясь не спешить, чтобы не выглядеть подозрительно, направилась к дому, через один от того, возле которого собрались машины жандармов; в подвале дома был небольшой бар — пристанище местной пьяни и гопоты, вроде тех двоих, что остались позади.

Подходя к бару, Чеин осмотрелась: все видимые выходы из квартала, как она и предполагала, перекрыла полиция. О том, чтобы попытаться сейчас покинуть квартал, не могло быть и речи: на выходе её легко могли задержать для проверки документов, и Чеин не была уверена, что у констеблей не возникнет на её счет подозрений и её не арестуют. А уж попадание в лапы к жандармам — вопрос времени. При малейшем подозрении Чеин в политических делах, шакалы тотчас передадут её ворóнам.

Вход в бар находился в десяти метрах от угла дома, в проезде. Крутая бетонная лестница, освещённая парой жёлтых светильников, спускалась вниз на два с половиной метра ниже уровня земли к небольшой площадке, на которой одновременно могли находиться не более трёх-четырёх человек; там, в низкой нише в фундаменте дома, была дверь, железная, в облупившейся краске и со следами сварки; сверху над лестницей и прилегавшим к ней небольшим бетонированным участком имелся навес из арматуры и листов жести. Самым ярким источником света в проезде была закреплённая на стене над навесом неоновая вывеска с названием заведения: «Пластик». В тени под навесом стояли трое в накинутых на плечи дождевиках поверх рабочих комбинезонов, курили и о чём-то тихо разговаривали. Когда Чеин подошла ближе, разговор затих; вся троица — две женщины и мужчина — стали вызывающе пялиться на Чеин (женщины — с известным интересом, мужчина — как-то недоброжелательно), но она сделала вид, что не заметила этих взглядов и, дойдя до ступеней, не спеша спустилась вниз и вошла в бар.

Глава седьмая. Элвин Шейл

Чёрный, с узкой красной полоской вдоль бортов, бронемобиль жандармов катил по грязным улицам Тира. В салоне было тепло, сухо и чисто, пахло кофе, корицей и дорогим кремом для дорогой обуви. Прохожие в дождевиках спешили вдоль тротуаров, уворачиваясь от разлетавшихся из-под колёс машин брызг, исчезали в тёмных подворотнях и проездах меж серых домов. Шейл сидела у окна и рассеянно смотрела на отражавшиеся в жирных лужах у обочины городские фонари и витрины магазинов. Рядом сидела старшая группы ворóн в звании лейтенанта — андрогин по имени не то Сарран, не то Сетран. Элвин запомнила только фамилию: Керрит. Напротив, спиной вперёд по ходу движения, расположились двое младших сержантов — немалых габаритов (даже в сравнении с Шейл) мужчины с фамилиями Тормут и Фадда. Эти двое весело перешучивались, по-видимому, не особо стесняясь присутствия инспектора Комитета и лейтенанта, которую пару раз даже подкололи. С Шейл они вежливо поздоровались вначале, когда Керрит представила её, и в дальнейшем не заговаривали. Место впереди, рядом с водителем — симпатичной и молчаливой девушкой, чье полное имя Шейл запомнила: Альва Аввар — было не занято (должно быть, там обычно сидела Керрит, но сейчас лейтенант, видимо из вежливости, расположилась рядом с Шейл). Завеса над городом уже приобрела ставший за два года привычным для Шейл угольно-чёрный, местами с бордовыми, местами с тёмно-синими от городской иллюминации оттенками цвет, напоминавший жителям Поверхности о том, что солнце, которого большинство из них никогда не видели собственными глазами, уже клонилось к горизонту и сейчас, где-то высоко в небе, на парящих между башен островах небожители, должно быть, наслаждаются прекрасным видом заката.

— Инспектор… — Керрит отвлекла Шейл от созерцания вечерней улицы.

— Да, лейтенант.

— Вам приходилось прежде бывать на задержаниях анархистов?

— Нет, — Элвин перестала рассматривать лужи за окном и повернулась к жандарму. — Только на задержаниях должностных лиц, полицейских и жандармов.

— Простите… я не хотела вас…

— Задеть? — на лице Шейл обозначилась сдержанная улыбка.

— Да.

— Я понимаю, Керрит. Вы — профессионал своего дела и интересуетесь не из праздного любопытства. Непосредственно опыта по задержанию революционеров у меня нет, но я хорошо представляю специфику работы и не буду вам мешать. Но если потребуется моё содействие, — добавила Элвин, после короткой паузы, — можете на меня рассчитывать. Я умею стрелять.

— Отлично. Ещё раз извините, если…

— Оставьте это, лейтенант. Всё в порядке.

Вскоре машина снизила скорость и, свернув с магистрали на менее оживлённую улицу, поехала вдоль высокой кирпичной стены какого-то завода.

— Всем группам! — Раздался голос из установленной возле водителя рации. Голос принадлежал капитану жандармерии по фамилии Четтер, руководившей операцией; она находилась в первой машине. — Подъезжаем к месту. Водителям двигаться согласно предписанным маршрутам. Группа один, группа два, группа три — центральный вход. Группы четыре и пять — проезды. Действовать согласно плану операции. Старшим групп — держать связь.

Рация замолчала.

Спустя минуту впереди показался полицейский патруль, потом ещё один. Район был оцеплен полицией. Бронемобиль притормозил и поехал ещё медленнее, мерно урча мощным двигателем и покачиваясь на разбитой дороге. Машина миновала поворот — там такая же улица уходила вправо, разделяя абсолютно одинаковые кварталы из поросших плесенью многоэтажек — и через сотню метров свернула в тёмный проезд между домами.

Они подъехали третьими. Две минуты все ждали доклада старших четвёртой и пятой групп. В это время ворóны вели себя так, будто ничего особенного не происходило: лейтенант Керрит что-то отмечала в меню своего ком-браслета; Тормут и Фадда продолжали перекидываться колкостями; Альва Аввар молча набирала что-то в своём коммуникаторе.

Элвин, сидевшую молча и смотревшую в окно, не оставляло ощущение, будто квартал с населением в семнадцать с половиной тысяч человек (так сообщалось в переданном ей Баррен файле) охватила чума. Такое, если верить источникам тысячелетней давности, случалось с жителями древних городов, не знавших не только «прелестей» Завесы, но и центральной канализации и элементарных санитарных норм и, тем более, доступной медицины. Только трое местных попались на глаза Элвин в проезде между домами, да ещё несколько человек, едва высунувшись из соседних подъездов, попрятались, поменяв на ходу планы — яркое подтверждение репутации ворóн среди населения. Для Элвин не было новостью то, что люди боялись жандармов и тихо их ненавидели. Впрочем, те трое оказались смелее остальных: они вышли на свет фонаря и, прячась под капюшонами, разошлись в разные стороны: двое спешно прошли по центральному проезду мимо жандармских машин и скрылись в подъезде одного из домов, а третья направилась в сторону местного бара. «Задержать?» — прозвучал в рации голос старшей одной из групп. «Нет. Пусть идут. Это местная пьянь», — ответил голос капитана.

Когда четвёртая и пятая группы доложили о готовности, капитан отдала команду к началу операции…

…Ворóны действовали быстро и слаженно, без суеты, так, словно шли не арестовывать опасных государственных преступниц, а играли в какую-то замысловатую, понятную только самим игрокам, ролевую игру. Комитетским при этом предписывалось держаться в стороне и не вмешиваться до момента, когда жандармы возьмут ситуацию под контроль. После делом займется заместитель старшего инспектора, которая сейчас находилась в машине с капитаном жандармов, и её помощницы, ожидавшие вызова в припаркованной через два дома гражданской машине.

Квартира, в которой находились иблиссиане, была на пятом этаже дома; окна выходили в проезд и, как и большинство окон в этом районе, были наглухо заколочены. Первая группа, во главе с капитаном, осталась у входа в здание; вторая — с которой была Шейл — вошла в подъезд, блокировала лифты спецключом и двинулась по главной лестнице; третья группа дублировала действия второй на запасной лестнице (покинуть здание через запасной подъезд было нельзя, так как выход заблокирован полувековой давности кирпичной кладкой, но можно спуститься на нижние или подняться на верхние этажи). Группы действовали синхронно: подъём по лестнице, вход на этаж, осмотр вестибюлей лифтов и коридоров, возврат на лестницу, подъём… Несколько раз попадались выходившие из квартир жильцы; вооружённые люди в чёрной форме вежливо сообщали жильцам, что идёт спецоперация и им следует укрыться в жилищах; повторять дважды никому не пришлось.

В течение шести минут этажи с первого по шестой и обе лестничные клетки были проверены, а пятый — блокирован с обоих выходов, после чего группа капитана Четтер — более многочисленная, состоявшая не из четырёх, а из восьми человек, включая капитана (к первой группе присоединились бойцы из четвёртой и пятой) — поднялась на этаж. Девятой за группой следовала фигура в штатском — помощник старшего инспектора, андрогин по имени Хаст Хилла.

Проходя мимо Шейл, — Шейл в этот момент находилась на площадке четвёртого этажа, вместе с Альвой Аввар, замыкающей группы, — Хилла добродушно подмигнула ей, видимо, по-своему истолковав тот факт, что молодая инспектор выбрала себе в «напарницы» самую симпатичную из всех задействованных в операции ворóн. Элвин слегка кивнула в ответ, обозначив на строгом, чисто выбритом лице вежливую улыбку. «Пусть думает, что хочет», — сказала она про себя.

Чёрными тенями, одна за другой, ворóны скользнули за поворот лестницы, мимо стоявшей на промежуточной площадке между четвёртым и пятым этажами Керрит. Шейл услышала, как вверху скрипнула дверь, и шаги стихли. Через минуту начался штурм…

…Послышался треск, — это жандармы вынесли дверь квартиры, где по оперативным данным скрывались революционеры, — потом раздался хлопок светошумового боеприпаса, послышались приглушённые крики: «всем оставаться на местах!», «всем лечь на пол!», — это бойцы первой группы ворвались внутрь. Потом тишина…

Следующим долетевшим до Шейл громким звуком была отборная ругань капитана.

— Похоже, дело сделано, — сказала Керрит, бросив быстрый взгляд на левую руку, где у неё был ком-браслет, такой же чёрный, как и вся её форма.

Керрит оставалась там же, где и была, на площадке между этажами; Шейл не видела других двоих подчинённых лейтенанта, но знала, что, согласно плану операции, младший сержант Тормут сейчас находилась на площадке пятого, прямо над ней и Авар, а Фадда — на промежуточной между пятым и шестым, над лейтенантом.

— Сержант Аввар!

— Командир?

— Спустись вниз и разблокируй лифты.

— Слушаюсь, — ответила та и, коротко взглянув на Шейл, заспешила вниз по лестнице.

— Инспектор…

Элвин вопросительно посмотрела вверх.

— Можете подниматься. Там безопасно.

— Спасибо, лейтенант. Я поднимусь позже, на лифте… — сказала Шейл и быстрым шагом двинулась вслед за Альвой Аввар.

Спустившись этажом ниже, Элвин замедлила шаг, решив, что желаемый эффект уже достигнут. Она не желала следовать вежливым предложениям лейтенанта. К тому же, она заметила как та поглядывала на подчинённую и оттого ей ужасно захотелось побыть с Аввар некоторое время наедине.

«Пусть эта… как там её? — Сарран-Сетран — понервничает», — решила Элвин. «Да и… чем Подземный Дьявол не шутит? Вдруг удастся пригласить сержанта Аввар на ужин?» — думала она, спускаясь вниз.

Солнце для всех!

Всем известно, что за членство в нелегальном профсоюзе можно лишиться работы (а за организационную деятельность — и свободы). Но, несмотря на это, работницы крупных и средних предприятий продолжают вступать в такие профсоюзы, подчас состоя одновременно в двух профсоюзах — в легальном, подчинённом начальству и поддерживаемом лояльными работницами и в неформальном. Так, под прикрытием легальных провластных профсоюзных организаций, трудящимся порой удаётся противостоять эксплуататорам через скоординированное замедление работы и саботаж. Не вступая в открытую борьбу с дирекцией посредством забастовок и других методов открытого протеста, не подставляясь под удары дубинок заводской охраны и полиции, такие работницы, тем не менее, добиваются своего. Пускай пока это малое (скажем, дополнительные часы отдыха в связи с «незапланированной» остановкой производства), но это — результат. Результат слаженных, решительных действий.

Да, это ещё не стачка, не захват предприятия, не акт персонального возмездия угнетателям (ведь пока они, угнетатели, живы), но это — начало.

Даже такие, казалось бы, «малозначительные» действия, как мелкий саботаж, важны и значимы уже тем, что сплачивают участниц. Действующие заодно саботажницы учатся на практике организации, осознают своё единство, свою силу. Так складываются связи и союзы; так ранее разрозненные индивиды приходят к пониманию своей классовой общности, к классовой сознательности.

Вчера вы вместе саботировали работу предприятия, сегодня — вы доверяете друг другу, называете друг друга «сёстрами», завтра — вы сила, готовая действовать.

Трилти («Солнце для всех!» 20.1.4.543)

Глава восьмая. Трил Тэббиш

В квартире было тесно и душно. Трил сидела в потрёпанном, оставшемся от старых жильцов кресле за старым, видавшим виды столом. На столе перед ней лежал терминал, рядом стояла большая кружка с остывшим кофе, к которому Трил так и не притронулась. Трил корректировала текст новой статьи, над которой работала последние пару дней, и попутно делала кое-какие заметки на будущее; статья эта должна была войти в новый выпуск газеты «Солнце для всех!», часть тиража которой предстояло напечатать здесь этой ночью. Помещение было заставлено аккумуляторами, выпрямителями тока, принтерами, штабелями из упаковок с чистыми листами бумаги. Стены покрывали приклеенные прямо к штукатурке спальные матрасы; на полу в несколько слоёв — дорогой шумоизоляционный материал (такой, обычно, использовали богачи для отделки своих шикарных квартир); под потолком натянуты одеяла, — всё это — необходимые меры предосторожности.

Пронести сюда матрасы и, тем более, всякую мелочёвку было нетрудно, — это не вызывает подозрений: ну, живут люди компактно — десять человек в одной квартире — обычное дело. Другое дело — техника… Да и бумагу помногу лучше не носить. Закупать бумагу и заправлять картриджи для принтеров приходилось с осторожностью, в разных местах, с интервалом между закупками и через разных людей. Ещё сложнее с электроэнергией, — её приходилось накапливать в течение суток при помощи аккумуляторов, ни в коем случае не выходя за пределы стандартной нормы, и накопленного постоянно не хватало; приходилось постоянно носиться с тяжёлыми аккумуляторами, заряжать разрядившиеся в квартирах сестёр, маскировать при доставке туда и обратно под бытовые предметы и продукты питания… Это была едва ли не самая опасная часть работы.

Но, даже если соблюдать все меры предосторожности, рано или поздно проколешься на какой-нибудь мелочи… Именно поэтому такие квартиры следовало менять раз в полгода. В крайнем случае — раз в год. Дольше тянуть нельзя. В пятую декаду весны будет ровно год с того дня, когда здесь был напечатан первый тираж «Солнца для всех!». Давно пора подыскивать новое помещение и начинать вывозить имущество.

Трил с Джабби и Джолл — её сестрами по убеждениям и триумвирами, бывали здесь чаще, чем у себя дома. Соседи, похоже, не сомневались, что трио живёт здесь постоянно. Иногда к ним приходили «гости», — тоже дело обычное. При этом никакого шума, нетрезвых лиц или иного рода проблем… «Гостями» были курьеры — сёстры, приносившие всё необходимое: от бумаги и картриджей до файлов-макетов новых номеров «Солнца». Самая физически тяжёлая часть работы, обычно, приходилась на Джабби с Джолл, — они обеспечивали замену аккумуляторов и выносили готовые тиражи газеты; обе они были мужского пола и довольно крепкого телосложения, так что, легко справлялись (сама Трил с трудом могла поднять и половину того веса, что с легкостью поднимала Джабби).

Трил была в квартире одна. Джабби полчаса назад увезла две севшие батареи к одной из сестёр, работавшей в магазине электротехники, где их можно было без проблем подзарядить. Джолл уехала раньше, в середине дня, — с ней связались из нелегального профсоюза одного крупного предприятия, назначили встречу. Если встреча пройдет успешно, к организации присоединится ещё одна ячейка… или несколько. (Возможно даже, придется увеличить тираж газеты.)

«Конечно же, координатор не оставит этого без внимания и, похоже, Джолл ждёт более ответственная работа…» — подумала Трил, отвлекшись от текста.

После встречи, Джолл должна будет заехать ещё в пару мест, забрать заправленные картриджи и пачки с бумагой. Трил взглянула на часы: встреча наверняка уже состоялась. Но звонить она не будет, если не возникнет необходимости, — Такова уж она, Джолл. Другое дело Джабби! — та всегда сообщит: «я на месте», «выезжаю», «уже рядом, скоро буду».

Работы оставалось немного: облегчить текст, сделать его доступным для понимания каждой, кто возьмёт газету в руки, будь то подкованная в теории иблиссианка или простая труженица, не читавшая заковыристых монографий. Политическая честность, прямота и доступность изложения — вот, что делало газету популярной среди рабочих. «Солнце для всех!» была понятна, говорила о наболевшем, о том, о чём другие молчали, о том, чего «не замечали» проправительственные СМИ, — именно поэтому её читали. Рабочие передавали её из рук в руки, обсуждали, рискуя быть схваченными за «антиправительственную пропаганду», — это вносило в рабочее движение элемент сплачивания, круговой поруки. Среди рабочих, иметь при себе свежий номер «Солнца» значило — быть сестрой — своей, той, кому можно доверять.

Трилти — таков был псевдоним Трил Тэббиш — была одной из наиболее популярных авторов издания, как раз потому, что её статьи и заметки всегда били точно в цель, вскрывали суть затрагиваемых вопросов и, будучи понятными даже полуграмотным, вовсе не выглядели примитивными в глазах видных теоретиков революционного движения. Она не была координатором, но авторитет её был таков, что многие в организации к её словам прислушивались, а имя Трилти звучало в заводских цехах Тира и на тайных собраниях независимых от властей и потому нелегальных профсоюзов.

В этот вечер Трил ждала курьера. Одна из сестёр должна была доставить файл утверждённого Координационной группой оригинального макета нового выпуска газеты, куда Трил оставалось добавить свою статью (под неё уже было отведено место на первой странице), и забрать дополненный макет для передачи его в другие типографии города. Новый выпуск должен быть напечатан этой ночью, а утром пачки с экземплярами должны быть доставлены активистам-распространителям. Курьер опаздывала, но в пределах допустимого… — да и статья всё ещё не была готова…

Когда на коммуникатор поступил голосовой вызов, Трил подумала, что это Джабби, — звонит предупредить, что она уже рядом, — но звонила Чеин — курьер…

…Обычно Чеин не звонила и, тем более, никогда не использовала текстовые сообщения, — только голосовая связь и только когда того требовала крайняя необходимость! За четыре года, что Трил была знакома с Чеин, та звонила ей всего несколько раз, чтобы предупредить о задержке, или о том, что вовсе не может прийти (такое было три раза), и тогда они договаривались о новом времени встречи.

— Чеин?.. — настороженно ответила Трил, после того как нажала кнопку приёма вызова. Она не сразу поняла причину своего волнения, только когда ещё раз взглянула на экран устройства…

…Дело было во времени: индикатор часов на экране показывал: 16:79, — Чеин должна была подойти в шестнадцать пятьдесят. Задержка в пределах получаса (пятидесяти минут) — вполне нормальна для такого мегаполиса, как Тир. Если бы Чеин не смогла прийти этим вечером, то уже позвонила бы Трил и сделала бы она это до назначенного времени, а не после, — именно так поступала Чеин.

— Уходите, — тревожно прозвучал из коммуникатора низкий, грудной голос. — Скорее. Здесь ворóны. — Трил было непривычно слышать голос сестры из маленькой пластмассовой коробочки. Голос был узнаваем, но в нём не хватало глубины. Когда Чеин находилась рядом, то её голос, казалось, воспринимался не только ушами, но и всеми остальными частями тела, даже когда та говорила тихо. Трил казалось, что шёпот Чеин можно услышать даже если плотно зажать уши ладонями. — Уходите, — повторила Чеин.

«Вот и всё, — сказала мысленно Трил. — Накрыли…» Она подумала о типографии, о ненапечатанном номере «Солнца»; взглянула на штабеля бумаги, на открытые принтеры и пустое место в ряде аккумуляторов. — «Джабби! Джолл!» — нельзя допустить чтобы её возлюбленные пришли сюда!

Казалось, прошла целая минута, прежде чем Трил вспомнила, что Чеин всё ещё на связи.

— Хорошо… — только и смогла проговорить Трил, усилием воли остановив хаотичный поток мыслей. — Спасибо, сестра! — сказала она и прервала связь. Нужно было действовать.

Трил быстрым движением вызвала меню и уже хотела коснуться пальцем имени…

…когда на коммуникатор поступило сообщение от незнакомого абонента.

Взглянув на иконку сообщения, Трил пришла в короткое замешательство: значок рядом с иконкой указывал на то, что поступившее сообщение можно открыть только один раз, в течение одной минуты. В уголке экрана появился таймер, на котором пошёл обратный отсчёт: 99, 98, 97, 96… — когда отсчёт дойдёт до ноля, сообщение самоуничтожится. Отправить такое послание мог только человек, в чьём коммуникаторе имелось специальное программное обеспечение, один факт наличия которого был уже достаточен для того, чтобы отправиться на допрос к жандармам и после — в тюрьму…

(Работало это так: текст сообщения передавался с устройства на устройство по сложной схеме, в которой задействовался канал голосовой радиосвязи, а не Сеть, через которую шли обычные сообщения. Всякий — без исключения — текст, попадавший в Сеть, копировался, отфильтровывался множеством контекстных программ, если был зашифрован — расшифровывался. То же происходило и с голосовой связью. Но если превратить текст в звук, — не озвучить, а преобразовать в какофонию, — наложить его на заранее записанную пустую болтовню как случайный шум или помехи и запустить по стандартной иблиссианской схеме множественной переадресации, перехватить такое послание становилось крайне сложной задачей, даже для специальных программ жандармерии и Комитета.)

…Такое программное обеспечение было установлено в мобильных устройствах далеко не у каждой сестры. Его использовали только координаторы, причастные к издательству, особые курьеры и те сёстры, чья деятельность была сопряжена с высоким риском (внедренные в государственные структуры, полицию и спецслужбы). Применение таких программ допускалось только в крайних случаях и Трил нечасто приходилось использовать их.

…95, 94, 93…

Трил быстро кликнула по иконке (на экране развернулось окно с текстом) и быстро прочитала сообщение…

…после чего закрыла окно (сообщение тут же самоуничтожилось) и набрала номер Джабби.

— Трили! — тут же послышалось из динамика. — Я на месте! Собиралась тебе позвонить…

— Джабби! Слушай и не перебивай, — Трил не дала Джабби договорить. — Тебе нельзя сюда возвращаться. Здесь жандармы, — быстро выпалила она. — У меня нет времени. Я ухожу. Сообщи Джолл. Не звоните на этот номер, он раскрыт. Смените номера. Позже я сама с вами свяжусь!

— Я тебя поняла, милая, — Трил уловила едва заметную дрожь в голосе мужчины. — Уходи скорее, я сейчас же свяжусь с Джолл… Люблю тебя.

Связь прервалась.

Трил выключила коммуникатор, закрыла текстовый редактор в терминале и извлекла карту памяти. Сунув на ходу пластиковый квадратик в карман, она бросилась к двери…

Глава девятая. Чеин Ренн

Перед Чеин открылось довольно обширное, слабо освещённое прямоугольное помещение с низким потолком. В зале стояло полтора десятка столиков, из которых бóльшая часть была свободна; в дальней стене имелось вытянутое зарешёченное окно, служившее здесь барной стойкой, за окном высилась баррикада из канистр, банок и бутылок, у которой возилась дородная барменша мужского пола. Из хрипящих колонок играла музыка (какое-то примитивное дерьмо из того, что любили послушать в низших кругах преступного сообщества), слышалась неразборчивая пьяная речь, воняло потными телами и пролитой выпивкой, со стороны туалета тянуло мочой (месторасположение уборной — обшарпанная дверь располагалась справа от барной стойки — Чеин определила сразу, как переступила порог заведения, по запаху). Несколько лиц повернулись в направлении входа; кто-то отпустил в адрес новой посетительницы пошленькое замечание. Никак не реагируя на пошлость, Чеин прошла к решётке и заказала порцию самой приличной выпивки, из того, что было в местном ассортименте.

Взяв у барменши прохладный стакан, она окинула взглядом зал и, выбрав самый дальний от входа, никем не занятый столик (в противоположной от туалета стороне помещения), прошла к нему и там расположилась.

Сделав пару глотков, Чеин поставила стакан на заляпанный стол, достала коммуникатор и, положив его рядом со стаканом, вызвала меню — каскад голографических окошек раскрылся веером над плоскостью стола, скрывая жирные пятна и крошки. Выбрав из списка звонков последний, она повторила вызов…

(Вызов неоднократно переадресовывался из города в город и растянутая по всей Конфедерации цепочка подставных абонентов, связывающихся между собой в определяемой специальными программами последовательности, могла насчитывать от двух до пяти десятков, поэтому Чеин не опасалась, что ищейки жандармерии отследят её… даже если они схватили Трил и завладели её коммуникатором.)

«…абонент недоступен» — сообщил коммуникатор. Чеин свернула меню и сделала ещё один маленький глоток из стакана. Потом снова открыла список и послала вызов.

— Слушаю, — тут же пробаритонил микронаушник.

— Гэл, я в районе пластмассового завода. Здесь жандармы и полиция.

— Где, точнее?

— В местном баре… «Пластик» называется. Квартал блокирован, у дома ворóны, вокруг везде полиция…

— Что с Трил?

— Не отвечает на вызовы.

— Больше не звони ей.

— Хорошо, не буду.

— И не дёргайся. Сиди там… — (короткая пауза) — Найди себе компанию… Ты знаешь, что нужно делать.

— Да… конечно.

Связь прервалась. Чеин убрала коммуникатор в карман и, встав из-за столика, направилась в туалет.

— Пригляди за моей выпивкой, подруга, ó обронила она барменше, проходя мимо зарешеченного окошка; мужчина молча кивнула ей из-за решетки.

Туалетом служила комната, примерно три на пять метров, с четырьмя кабинками, парой раковин под широким зеркалом и тремя писсуарами. Судя по запаху, убирались здесь нечасто. Чеин даже предположила, что никого не застанет в туалете (кому охота нюхать эту вонь без крайней необходимости?), однако… судя по ритмичным шлепкам, сопению и тихому стону, раздававшимся из одной из кабинок, кого-то местные ароматы нисколько не смущали.

Чеин прошла в кабинку — дальнюю от той, в которой продолжали стонать и сопеть — и, закрывшись, достала из потайного кармана внутри левого рукава плаща карту памяти. Переломив пластиковый квадратик пополам, она бросила его в унитаз, глядя как высвободившаяся из впаянной в пластик миниатюрной — не более трети от размера карты — плоской колбочки жидкость разъедает оголившиеся микросхемы. Сквозь амбре мочи и фекалий, Чеин почувствовала едкий запах химиката.

Достав из карманов коммуникатор и пачку ароматических сигарет, она закурила и вызвала в меню устройства программу, предназначавшуюся как раз для такого случая. Набрав в появившемся окне короткий пароль, Чеин подтвердила выбор и программа приступила к очистке устройства от всех запрещённых и могущих скомпрометировать её записей и программ, заменяя данные реестров и заполняя отчёты программ-шпионов, входящих в обязательный программный пакет всякого легального мобильного устройства, каковым внешне выглядел коммуникатор-гибрид Чеин. Теперь, при проверке (если, конечно, не просвечивать устройство в полицейском участке), коммуникатор вполне сойдёт за разрешённую модель. Главное — не превращать его в клинок.

Пока программа выполняла положенный алгоритм, Чеин докурила сигарету и опорожнила мочевой пузырь. В конце программа самоудалилась, и устройство перезагрузилось. Чеин смыла мочу с окурком и остатками карты памяти и вышла из кабинки. Напротив, в один из писсуаров мочилась мужчина — одна из той троицы, что стояли у входа в бар. В кабинке застонали ещё громче, и мужчина обернулась на звук; заметив Чеин, она с усмешкой ей подмигнула, на что Чеин ответила сдержанной улыбкой и вышла в зал.

— Ты не против?.. — Садясь, Чеин не заметила, как к её столику подошла женщина — тоже из тех троих.

Подошедшая уже взялась за один из свободных стульев. Чеин пробежала взглядом по залу: вернувшаяся из туалета мужчина в это время усаживалась за соседний столик, где сидела третья подруга. Обе поглядывали в её сторону (при этом мужчина смотрела намного дружелюбнее, нежели при первой встрече; видимо, пикантная ситуация в туалете расположила её, создав иллюзию некоторого соучастия, как если бы они с Чеин встретились ранее в кино или на концерте).

— Против, — ответила она, заметив на лице женщины уже привычную реакцию на свой голос. — Чего надо?

— Да так… — сконфузилась та. По женщине было видно, что она из рабочих, а не из той гопоты, что пристаёт к прохожим в надежде поживиться кошельком, просто алкоголь и присутствие рядом подруг, а также то, что она здесь — местная, вселяли в неё уверенность. Чеин не сразу поняла, что та просто «подкатывает», видя в ней привлекательную партнёршу на ночь. — Ты это… извини, если что… я просто… — она убрала руку от стула.

«Ах, вон что…» — расслабилась Чеин, и это явно отразилось на её лице, — «она просто приняла меня за женщину…» Окружающие часто ошибались насчёт её пола: путались и андрогины и женщины и мужчины, и даже другие бесполые. Чеин была привлекательна — нечто среднее между миловидной и красоткой; да, конечно, если присмотреться внимательно, её пол определялся, но, как правило, голос выдавал её раньше.

В прошлом, таких как Чеин считали неполноценными и часто подвергали общественному остракизму (отсюда и определение её пола, звучавшее некогда как оскорбительная насмешка, но уже давно потерявшее прежнюю презрительную коннотацию), но в дальнейшем, с развитием промышленности и ростом городов, бесполые постепенно перестали быть объектами для насмешек и ненависти. В Конфедерации бесполых официально признали четвёртым полом ещё четыре столетия назад, в Каате и на Великом Севере — почти на столетие позже; дольше всего предрассудков держались в Кфарской Империи — оплоте мирового консерватизма, где дискриминация в отношении бесполых была официально запрещена лишь сто двадцать лет назад. Теперь «бесполая» — это общепринятое определение пола и вряд ли можно найти кого-то, кому такое определение показалось бы нелепым. В условиях перенаселения планеты, способность к деторождению давно утеряла ту социальную значимость, какую эта способность имела в древности, в обществе традиционном, и отсутствие таковой способности перестало быть поводом для насмешки со стороны, и даже наоборот — стало считаться преимуществом среди нежелающих заводить детей.

«Ну, что же… знакомство в баре с перспективой продолжения… — чем не прикрытие? именно об этом говорила Гэл…»

— Ладно уж, садись, — Чеин улыбнулась женщине. — Давай знакомиться! Я Чеин.

— А я Джам, — представилась женщина, садясь напротив Чеин. — Я тебя раньше уже видела, несколько раз… Ты неместная, но бываешь здесь… — (она замялась) — в квартале, я имею в виду, а не здесь… — Джам окинула взглядом помещение и улыбнулась.

Чеин отметила про себя, что Джам хорошенькая: миловидное, пусть и рано постаревшее от тяжёлой физической работы лицо; красивые, слегка раскосые глаза; короткая стрижка, открывавшая высокую, тонкую шею. Чеин стало неловко от того, что она выглядит лучше этой красивой, но измученной работой женщины; она должна облегчить участь её и миллионов таких как она, научить, вооружить, встать рядом в борьбе… а вместо этого она прячется здесь, в этом вонючем — (о, да! она-то у нас из чистеньких!) — баре от жандармов, думая о том, как прикрыться ею, использовать эту, уставшую от бесчеловечной эксплуатации и ищущую утешения в выпивке и случайном сексе, сестру…

— Я прихожу сюда… к сёстрам… — Чеин ответила на улыбку Джам, постаравшись вложить в свой ответ как можно больше теплоты.

— Иблиссиане… ты из них, да? — женщина понизила голос.

Чеин не удивилась, что Джам догадалась: с чего это ей, выглядевшей как жительница центральных районов города, регулярно бывать в этой дыре? Можно, конечно, одеваться проще и пользоваться подземкой, но жителей рабочих кварталов не обманешь тряпками: они чувствуют чужаков.

Она не стала отпираться:

— Да.

Чеин сама удивилась тому, с какой лёгкостью она призналась этой едва знакомой рабочей в принадлежности к организации, официально считавшейся террористической на всей территории Конфедерации.

Услышав признание Чеин, Джам лишь хмыкнула и, как-то странно улыбнувшись, покосилась в сторону подруг.

— Я — курьер «Солнца для всех!», — добавила Чеин. — Всё еще желаешь продолжать знакомство с террористкой?

— Ты не террористка! — серьезно заметила Джам.

— Как, разве нет? — усмехнулась Чеин.

— Нет. Террористы — те твари, на которых я вынуждена вкалывать полторы смены… и их хозяева с небесных островов… — тихо и зло выговорила женщина. — Вот они все — террористы, а ты — сестра! — добавила она, глядя в глаза Чеин.

Спустя полчаса, Чеин с Джам и её подругами Риб и Гвел сидели все вместе и, попивая коктейли, беседовали как старые знакомые.

Подруги эти, как оказалось, составляли несколько необычное трио — любовный союз, в который, по взаимному согласию, иногда принимали временных участниц. Необычность эта заключалась в том, что ни одна из трио не была андрогином, — Гвел была мужчиной, а Риб и Джам — женщинами. Таковой союз многими воспринимался как нетрадиционный и часто вызывал неприязнь и осуждение со стороны наиболее консервативных граждан (впрочем, и неприязнь и осуждение консервативные обыватели обычно держали при себе, опасаясь связываться с подругами). Постельные гостьи этой троицей выбирались преимущественно так же из женщин или мужчин и редко из андрогинов (таких, кто не держались традиций и обращались со всеми как равные, невзирая на пол).

Все трое, как узнала Чеин, работали на «Пластике» — том самом «пластмассовом» заводе, в честь которого и был назван бар. Завод этот входил в десятку крупнейших предприятий Тира и работал круглосуточно — тридцать семь часов в сутки, пятьсот двадцать пять дней в году, производя широкий спектр изделий, от предметов быта до деталей автомобилей и флаеров, обеспечивая потребности пяти небесных островов, самого Тира и его пригородов. Завод работал в четыре девятичасовых смены с двадцатипятиминутными пересменками, на время которых некоторые конвейеры останавливались и в близлежащих кварталах становилось тише.

В этот день конец работы для троицы выпал на вечер. Отработав свои тринадцать часов — девять полагавшихся и четыре сверхурочных, подруги зашли в «Пластик», пропустить по стаканчику. Здесь они обычно не задерживались (сказывалась накопленная за полторы смены усталость), полчаса — час и домой. В этот раз они и вовсе пробыли в баре минут тридцать-сорок, когда стало известно, что в квартал стягиваются констебли, — новость распространилась по заведению тотчас, едва первые полицейские машины перекрыли проезды (кому-то из посетительниц позвонили и предупредили видевшие). Народу в баре быстро поубавилось. Подруги решили, что и им пора…

Когда они вышли и закурили по сигарете, поглядывая по сторонам и оценивая обстановку в квартале, из-за угла дома появилась Чеин и, спешно пройдя мимо, быстро спустилась в бар.

— Эта ещё чего здесь забыла? — с неприязнью заметила тогда Гвел, глядя вслед незнакомке.

— Да уж… явно неместная… — добавила Риб, затянулась и выпустила в сторону дымное облачко. — Хорошенькая!

— Я её уже видела раньше… — заметила Джам.

— Что, нравится? — обратилась Гвел к подругам.

Те лишь переглянулись понятным всем троим взглядом… но, нужно было уходить.

Отойдя от бара, подруги увидели машины и жандармов у подъезда дома, в котором они снимали квартиру. Недолго думая, они вернулись в бар, чтобы там переждать, пока ворóны разъедутся. Тогда-то Джам и решилась подойти к понравившейся ей «женщине».

— Ты уж прости, сестра, не обижайся на меня, — понуро пробасила Гвел, когда подруги рассказали Чеин о произведённом ею на них впечатлении. — Я решила, что ты из этих… паразиток расфуфыренных из центра…

— Да ладно тебе, — ответила Чеин. — К тому же, я и правда из центра.

— Но ты ведь не из лоялок… ты на нашей стороне!

— На вашей, сестра. Конечно же, на вашей.

— А почему? — спросила Риб.

Чеин вопросительно посмотрела на женщину.

— Почему, — повторила та. — Что тебе мешает спокойно жить как… как все? Ты ведь наверняка не из бедной семьи…

Чеин молча отпила из стакана и не ответила сразу. Сплетя пальцы в замок на стакане, она сосредоточенно упёрлась в него носом и смотрела перед собой некоторое время. Потом, когда подруги стали смущённо переглядываться, Чеин тепло посмотрела на спросившую:

— А разве все живут в достатке? Разве все имеют равные возможности? Разве все получают достойную плату за свой труд? И все ли трудятся в равной мере? — Чеин перевела взгляд сначала на Джам, сидевшую напротив неё и справа от Риб, потом на Гвел, сидевшую ближе всех к ней. — И я говорю не об одних только жителях Поверхности…

— Но… что мы можем сделать?..

— Риб, мы — те, кто живём здесь, под Завесой, как черви, копошимся в собственном дерьме и конкурируем за лучшее место под… — (Чеин горько усмехнулась) — под Завесой, мы обеспечиваем безбедное и комфортное существование им — (она подняла указательный палец вверх) — паразитам, губящим своей жадностью и расточительностью нас всех и саму планету. Мы можем всё изменить.

— Прости, сестра, но там, — Гвел, сидевшая спиной к выходу, указала большим пальцем себе за плечо, — сейчас облава, и тебе приходится сидеть здесь и делать вид, что ты не при делах…

— Нэтт… — Джам бросила на подругу неодобрительный взгляд.

— Всё нормально, Джам… — Чеин потянулась через столик и мягко коснулась руки женщины. Это было первое прикосновение, и оно означало, что в дальнейшем возможен и более близкий контакт. — Так и есть, Гвел, я вынуждена скрываться от слуг тех, кто держит власть в Конфедерации и по всему миру в своих руках. Это так. Вынуждена. Потому, что они сильнее. Но их сила не в их численности и даже не в оружии…

— В чём же?

— В невежестве угнетенного большинства и в его неорганизованности.

— Стало быть, мы — невежды? — в голосе мужчины прозвучала обида.

— Нет, конечно, Гвел… Ты уж точно не невежда! — чтобы коснуться руки Гвел, Чеин не надо было тянуться через столик; она лёгким движением протянула ладонь и положила тонкие длинные пальцы на широкую мужскую пясть. — Ты ведь понимаешь, как на самом деле устроен мир… Пусть пока и не веришь в возможность его изменить. — Она улыбнулась мужчине и, переведя взгляд на Джам и Риб, продолжала:

— Но есть те, кто считают своё унизительное положение естественным и справедливым, а всех, кто говорит им о несправедливости, кто обращает их внимание на роскошь одних и на жалкое положение других, воспринимают не иначе как как врагов. Они верят государственной пропаганде, верят лжи принадлежащих небожителям информагентств. Вкалывая на заводах норму и сверхурочно, и живя в дерьме, не видя солнца, они истово переживают за честь Конфедерации, болеют за свои спортивные команды на мировых соревнованиях и своих певичек на международных конкурсах… Их всерьёз беспокоит благосостояние своих эксплуататоров, живущих за Завесой, под голубым небом. Они верят будто повыше Завесы, всё так же, как и здесь, есть Конфедерация, Каат, Кфар, Великий Север… что им там — (Чеин быстро глянула вверх) — есть дело до дурацких границ!

— Тише, тише, сестрёнка… — Риб не стала ждать, когда Чеин коснется и её, и сама протянула руку. — Даже в этом дерьмовом баре могут оказаться подшакальницы…

Чеин внезапно поняла, что говорит в полный голос. Несколько человек с соседних столиков уже поглядывали в их сторону.

— Не стоит привлекать лишнее внимание, когда снаружи налетело вороньё и рыщут шакалы…

Чеин признательно кивнула Риб и, понизив тон, спросила подруг:

— Вот вы, — она посмотрела в глаза каждой. — Вы верите в то, что для небожителей существуют государства и границы?

В ответ Джам хмыкнула и пожала плечами; Риб сосредоточенно молчала, глядя перед собой (Чеин показалось, что та сочла вопрос риторическим); ответила Гвел:

— Да хера с два, сестренка! У них там давно свой коммунизм… Вот только нам в тот коммунизм попасть не светит…

Солнце для всех!

В этом номере мы решили вплотную коснуться такой актуальной темы, как лояльность к власти.

Конечно, вы, наши читатели, хорошо представляете, что такое власть, чьи интересы власть представляет, и на что она способна пойти ради соблюдения этих интересов. Стоит вам проявить неосторожность: сказать что-то о том, о чем говорить «не принято» в присутствии «не того» человека, и вот вы уже в застенках жандармерии… Стоит допустить оплошность, позволив «не тому» человеку увидеть те несколько листков, что вы держите сейчас в руках, и очень скоро может случиться, к вам в дом ворвутся громилы полиции, чтобы скрутить вас и препроводить в уже упомянутые застенки.

Власть не намерена терпеть нас, сёстры. Она не станет вести с нами диалог, - ей это незачем. Она пришлёт к нам своих палачей в форме с погонами, которые схватят нас, как схватили до этого многих… если мы потеряем бдительность, если позволим себе расслабиться на минуту и позабудем о том, что у власти есть добровольные агенты.

Тех, кого провластная пропаганда подчёркнуто уважительно именует не иначе как «сознательными гражданами», а наёмные работницы презрительно называют «лоялками», мы могли бы назвать академическим термином «реакционеры» или же далёким от академизма, но зато более точным и крепким словом… Но, избегая упреков в учёном снобизме, мы оставим научную терминологию кабинетной профессуре; равно как и крепкие слова из уважения к нашим читателям оставим доверительной сестринской беседе. Станем пользоваться простыми и всем понятными терминами.

Итак, добровольные агенты власти, лоялки. Кто же они?

Эти люди могут представлять самые разные социальные группы или классы. Их нельзя выделить в некий однородный слой. Это могут быть представители мелкого и среднего бизнеса, клерки, врачи, учителя, журналисты, рантье, рабочие, старые и молодые, люди разных полов… богатые и нищие, и те, кто посередине. Возможно, это ваши соседи или даже родственники.

Они могут сегодня враждовать между собой и писать друг на друга доносы, а завтра они вместе наперебой станут давать на вас показания полиции. Они могут искренне ненавидеть друг друга или наоборот — водить дружбу, но есть одно общее, что их всех «объединяет»: мещанская узость мышления. Все прочие их качества вытекают из этой узости, образуя различные варианты, подобно тому, как несколько разноцветных кусочков стекла составляют узоры в калейдоскопе.

Лоялки всегда мещане, а мещане всегда лояльны. Ведь именно желание сидеть в неподвижном болоте домашнего уюта — в своём тёплом тихом маленьком мирке — и есть тот главный мотив, что побуждает их поддерживать власть, трусливо ненавидеть врагов власти, доносить на тех, кто вызывает у них подозрения в «неблагонадежности».

Лоялки ленивы. Даже когда они ведут активную деятельность, эта деятельность всегда преследует конечную цель: покой. Им нужна «стабильность», неизменность; они хотят «устроиться» удобно. Именно поэтому никто из них и никогда не станет осуждать рантье как паразитов. Лоялки не видят «ничего плохого» в том, чтобы жить на «пассивный доход». Таковы они.

Бороться с ними бесполезно и бессмысленно: лоялки не являют собой самостоятельной силы, с которой нам следовало бы бороться. Они аморфны, бесхребетны и трусливы. Но они могут быть и опасны. Как опасны одичалые собаки, что привлекают внимание уличных грабителей и полицейских к одиноким прохожим своим тявканьем. Поэтому, как и в случае с собаками, нам следует проявлять известную осторожность: не ходить в местах, где бродят собачьи своры и избегать общения с проправительственно настроенными обывателями. Если видите лоялку, не пытайтесь её переубедить. Не говорите уроду об уродливости общества. Не говорите мещанам об убогости их жизненных принципов. Этим вы ничего не добьётесь, а только навлечёте на себя и своих близких репрессии государственной мегамашины.

Редакция газеты «Солнце для всех!» 14.2.4.543

Глава десятая. Альва Аввар

Шёл третий год службы Альвы Аввар в жандармерии. Она была сержантом и штатным специалистом по компьютерным сетям, электронике, системам контроля и защиты, системам наблюдения и по совместительству водителем. Если бы кому-то из знакомых Альвы (не имевших отношения к государственной службе) удалось взглянуть в её личное дело, они бы наверняка сильно удивились узнав, что эта милая молодая женщина, помимо полагавшихся жандармам навыков и умений (таких как, например, оперативно-розыскная деятельность), была дипломированным диверсантом второго класса и могла «работать под прикрытием». Также Альва в совершенстве владела большинством видов легкого оружия и обладала навыками рукопашного боя. Все эти качества Альвы делали для неё возможным не только продвижение по службе, но и поступление на дополнительные офицерские курсы с последующим переводом в Комитет безопасности Конфедерации. Второй год она находилась в подчинении Стетрен Керрит — её лейтенанта и терпеливой, стоит заметить к чести Стетрен, поклонницы (однажды объяснившись в своих чувствах девушке, андрогин держалась на такой дистанции, чтобы, с одной стороны, не быть навязчивой и не отравлять тем жизнь возлюбленной и, с другой, не давать ей повода думать, будто заявленные чувства остыли). Служба тяготила Альву, но не тем, что лейтенант была к ней неравнодушна (в конце концов, Альва могла перейти в другое подразделение, но это не решило бы ровным счётом ничего), а тем, что приходилось постоянно притворяться не той, кем она была на самом деле…

Альва родилась и выросла в нищете рабочего квартала на окраине Тира. Её первой матерью была женщина, второй — андрогин; обе они много и тяжело работали, получая за свой труд немногим более того, что требовалось для оплаты коммуникаций, покупки пищи и дешёвой одежды. При этом нельзя сказать, что родители жили хуже всех, — Альва видела настоящую, полную нищету… Видела, как людей, попавших под сокращение на предприятии, попросту выгоняли на улицу. Видела, как её сверстницы — дети тех безработных — предлагали себя на улице в обмен на еду и ночлег. Видела примёрзшие за ночь к тротуару тела этих бездомных. Видела, как люди ломались от безысходности: спивались, становились наркоманами, как, обозлившись от тяжелой жизни становились преступниками или просто сходили с ума.

Чтобы дать дочери приличное начальное образование, матерям приходилось постоянно экономить. И экономили они на себе: жили впроголодь, носили ветхие платья и много, много работали.

Альва с малых лет была неглупа и любознательна; она рано научилась читать и много времени проводила за книгами. Поступив в начальную школу, она без проблем осваивала школьную программу и постоянно дополняла получаемые знания самообразованием. Через три года Альва с отличием окончила школу и смогла сдать вступительные экзамены в Кадетский корпус жандармерии, обучение в котором оплачивало уже государство, — это заметно облегчило жизнь матерям девушки. И там Альва старалась учиться, постоянно помня о родителях и о том, сколько сил приложили они к тому чтобы дочь смогла добраться до того «социального лифта», каковым стал для неё кадетский корпус. Но, часто думая о родителях, о том, каково им приходилось, Альва не могла не задумываться о причинах такого их положения, как не могла она не думать и о том, что абсолютное большинство знакомых ей людей вынуждены влачить такое же, или даже худшее существование.

Преподаватели в Корпусе дружным хором объясняли молодым кадетам, что главная причина бедности кроется в лени и безответственности, что «работать надо лучше, а не завидовать богатым и успешным», что «у всех равные возможности» и, что «надо быть целеустремлёнными, идти к своей мечте, и тогда другие будут завидовать вам». «Если будете сознательными дочерями Родины, — говорили будущим жандармам учителя, — будете жить лучше ваших родителей и, возможно, даже увидите солнце!» Альва была умной девочкой и не задавала учителям неудобных вопросов, а когда её спрашивали, отвечала так, как дóлжно было отвечать менее умной, но зато сознательной и благонадёжной. Она понимала, что хотели сделать из неё учителя и подыгрывала им. Именно там, в Кадетском корпусе жандармерии, Альва научилась скрывать свои мысли и политические взгляды, которые именно тогда, в годы подготовки к службе государству, у неё появились.

На втором году обучения Альва прочла «Базис», «Философию истории», «Манифест изгоев», «Мегамашину» и другие запрещённые книги. Днём она разбирала учебники, постигала методики того, как следовало удерживать обездоленные массы в повиновении, как выявлять врагов государства, как шпионить, как давить и запугивать, а ночью штудировала работы Иссы Иблисс, Даби Малх и Аль’Лессы Кит, объяснявшие причины сложившегося миропорядка, вскрывавшие его суть, учившие тому, почему и как следовало с этим миропорядком бороться и, самое главное, предлагавшие альтернативу. В книгах говорилось не только о том, как следовало бороться с установленными политическими системами, но и о том, чтó делать после того, как эти системы падут. Именно в запрещённых книгах Альва нашла ответы на волновавшие её вопросы. Не казённые тьюторы, не старые ворóны, а посвятившие свои жизни борьбе революционеры были её истинными учителями.

Третий год обучения… Побитые молью ворóны продолжали накаркивать заученные матриотические мантры, им уже подкаркивали будущие палачи из подрастающей смены… с ними вместе каркала и Альва. Так было надо. Такова была её служба — служба угнетённому классу, а не надежному орудию небожителей, именуемому «государством». Альва стала иблиссианкой, вступив в одну из революционных организаций, известной по своему девизу и лозунгу: Солнце для всех! Она преуспела в умении притворяться; она стала лучшей из кадетов; её матриотизм и «любовь к Родине» ни у кого в Корпусе не вызвали сомнения. За год до выпуска сержант Аввар уже в совершенстве владела рядом специальных техник и навыков и могла при помощи обычного коммуникатора или мобильного терминала без особого труда проникать в защищённые сети, устанавливать шпионские программы (которые сама писала) и добывать интересующую её информацию.

Альва была не только умна, но и красива: невысокого роста, фигуристая, с миловидным овальным лицом, с большими светло-серыми глазами; волосы её были почти белыми с оттенком стали, а кожа, несмотря на то, что соляриев она никогда не посещала, имела приятный слегка смуглый оттенок. Обладая такой внешностью, легко заводить знакомства и находить общий язык с людьми. Что и делала Альва, действуя осторожно, следуя советам координатора, с которой к четвёртому курсу своего обучения она поддерживала регулярную связь.

…Альва была революционеркой. Она была агентом сестёр во вражеском логове.

Чтобы оставаться нераскрытой ей приходилось говорить и делать то, что было для неё мерзко и порой, в минуты, когда силы и решимость её ослабевали, она начинала презирать себя за причастность к этой мерзости, за причастность к государству, — пусть даже причастность эта была необходимостью во благо дела революции.

Уже не раз Альве приходилось принимать участие в арестах сестёр и соратниц из других революционных организаций. Несколько раз, когда она могла узнать детали операции заранее, ей удавалось предупредить координатора и предотвратить аресты, но зачастую о подробностях ей становилось известно слишком поздно… Действовать в последний момент она не могла; это означало раскрытие и провал, — организация возлагала на неё большие надежды. И Альва должна была держаться скрепя сердце и уже после, когда ещё одна сестра — при её, Альвы, прямом участии — попадала в застенки жандармерии (или хуже того: бывала убита при аресте), в одиночестве, укрывшись с головой под одеялом, она дрожала от слёз, кусая до крови губы и оставляя синяки на предплечьях от тонких, но крепких пальцев.

Об очередной операции, Альва узнала накануне вечером, — почти за сутки до запланированного времени. Причём узнала не случайно, а непосредственно от лейтенанта.

Керрит имела обыкновение раз-два в декаду собирать подчинённых в свободное от службы время в непринужденной обстановке. Неизменным местом встречи служил расположенный неподалёку от здания центрального отдела жандармерии небольшой бар с немного странным названием «Огненная птица», известный также в определенных кругах как «Воронье гнездо». Начальство относилось к такой практике лейтенанта с молчаливым неодобрением, но открыто не порицало Керрит за несоблюдение субординации с подчинёнными. Альва находила позицию Стетрен (в неофициальной обстановке и без формы все члены группы обращались друг к другу исключительно по имени) довольно разумной, отмечая про себя то, как укрепляла эта маленькая традиция авторитет лейтенанта в глазах Ниль Тормут и Хаз Фадды. Посторонним могло показаться, что младшие сержанты держались с командиром слишком вольно, но Альва точно знала: прикажи им Стетрен Керрит достать пушки и пристрелить во-он ту подозрительную гражданку, те не задумываясь выполнят приказ и уже после, в баре за кружкой пива, поинтересуются причиной подозрений лейтенанта. Альва поддерживала с мужчинами дружеские отношения, но никогда не забывала об их преданности командиру и не болтала с ними лишнего.

— Завтра будем работать на подхвате с группой капитана, — сказала Керрит между делом, отпив из увесистой запотевшей кружки и окидывая компанию одетых в гражданское сослуживцев.

— Ого! А чего это капитан решила сама идти работать? — поинтересовалась Хаз.

— Никак шишку какую собираются брать, а? — сказала Ниль.

— Да… вычислили вроде типографию «солнечных», — пожала плечами лейтенант и медленно поднесла к губам кружку. — Там могут и шишки быть… — она подула на пенку и сделала маленький глоток.

— Если так, то да… — протянула Ниль и тоже приложилась к кружке.

В баре было довольно шумно. За столиками по соседству собралось ещё несколько компаний из переодетых ворон, лица их были знакомы Альве; у барной стойки сидело несколько гражданских (возможно, мелкие чиновники зашли пропустить по стаканчику); за столиком у входа — пара констеблей в форме чинно пили кофе (эти видать на дежурстве; заехали взбодриться).

— Последний раз, кажется в прошлом году, в такой типографии взяли известную писательницу… — как бы скучая произнесла Альва и тоже пригубила из своей, почти полной, кружки. — Она, оказывается, кроме романов писала ещё и статьи для «Солнца»…

— Да. Белл Райс её зовут, — подтвердила лейтенант. — В иблиссианской газете печаталась под псевдонимом Белис… Сейчас отбывает срок в спецтюрьме.

— Так вот почему капитан собралась в поле… — на широкой физиономии мужчины появилась беззлобная ухмылка, — небось в майоры метит.

— Эй, Хаз, ты потише… а-то тут ушей больно много…

— Точняк, Стет!.. — косясь по сторонам, понизила голос Хаз. — Что-то я совсем забыла, где сидим…

— Поздно, подруга, — усмехнулась Ниль. — Теперь капитан тебе точно хобот оторвёт, гы-гы…

Альва помнила дело Белис. Помнила, как хвалились те, кому выпало участвовать в аресте пожилой женщины, чьи художественные произведения трогали сердца хорошо если пары сотен тысяч образованных читателей, а статьи в «Солнце» воодушевляли на борьбу миллионы простых людей, изнурённых тяжёлым трудом и отверженных — тех, кому не до романов. Именно такими были матери Альвы. Конечно, она помнила. Ведь она тоже читала книги Белл Райс и воззвания Белис.

Вернувшись домой, Альва сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать: хакнула сервер жандармерии.

Из добытых материалов Альва узнала точный адрес, по которому будет проводиться операция, план операции, уже утверждённый капитаном Четтер и… отправленный на более высокое утверждение (в Комитет!), а также описания подозреваемых от лояльных соседей.

Вчитываясь в подробные наивные, написанные с множеством орфографических ошибок доносы лоялок, Альва испытала чувство глубокого омерзения: писали обычные люди — рядовые рабочие, собственницы соседних квартир, едва сводившие концы с концами и не получавшие никаких благ от Правительства (среди доносчиц была даже одна снимавшая квартиру).

— Мрази… — зло произнесла она сквозь зубы, закончив листать тексты доносов.

В одном из доносов прилагалась даже сделанная украдкой фотография: среднего возраста женщина — лицо её было хорошо видно на снимке (Альве оно показалось симпатичным) — в компании двух мужчин (их лица плохо различимы из-за освещения) выходит из лифта. Далее шло примечание делопроизводительницы: программа распознания и поиска по лицам выдала список из пяти предполагаемых лиц, из которых в Тире проживали двое: некие Морет Оддир (вероятность совпадения — 84%) и Трил Тэббиш (вероятность совпадения — 91%). Тут Альве пришлось поработать. Она проверила архивы своего ведомства, забралась в базу данных полиции, прошлась по серверам налоговой службы и министерства здоровья населения, потом переключилась на государственную почтовую службу…

Через два часа кропотливой и крайне опасной работы с закрытыми данными Альва собрала приличные досье на гражданок Оддир и Тэббиш.

Первая оказалась ничем непримечательной особой: работала клерком в небольшой фирме; жила с мамой (той ещё лоялкой, как между делом выяснила Альва) и трахалась с начальницей — андрогином преклонного возраста, имевшей в прошлом кое-какие проблемы с полицией и налоговой службой и пару раз сотрудничавшей с жандармерией (писала доносы на конкурентов). В общем, эта Морет была обычной недосодержанкой, каких полно. Ничего интересного.

А вот вторая, Трил Тэббиш, была куда интереснее. Альва была удивлена, когда вскрыла почту Тэббиш и обнаружила, что та почтой совершенно не пользовалась. То есть, конечно, использовала выделенный ей государством почтовый ящик, — если бы она этого не делала, это вызвало бы подозрения. Тэббиш была подписана на персональную рекламу, участвовала в социальных опросах, получала предложения по работе (она периодически устраивалась на работу в разные — в совершенно разные! — места, работала там несколько декад и увольнялась, оставаясь некоторое время безработной), иногда она отправляла разным людям шаблонные поздравления с праздниками… но никакой личной переписки, какую вели обычные граждане, в почте Тэббиш не было. Если, углубившись в корреспонденцию Морет Оддир можно было набрать материала на пару любовных романов, то почта Тэббиш не давала совершенно никакой информации о личной жизни женщины. Дальше ещё интереснее! Коммуникатор Трил Тэббиш находился всё время в одном месте — в её квартире в районе, где жили, преимущественно, люди среднего достатка (те же клерки, вроде Оддир, торговки и разная мелкая буржуазия). Альва сама второй год жила в подобном месте.

Полночи ушло у неё на то, чтобы выяснить действующий коммуникационный номер Тэббиш (совершено «левый», естественно). К тому времени Альва уже не сомневалась, что Трил Тэббиш — сестра. Она попробовала проверить историю звонков и сообщений по номеру Трил и лишь утвердилась в своём убеждении: все входящие и исходящие вызовы тонули в знакомых клубках переадресаций (пока не полезешь в такой клубок, следуя по цепочке несуществующих абонентов, не поймешь, что имеешь дело с подпольной телефонией иблиссиан), сообщений же попросту не было.

«Кто же ты?.. Кто ты, сестра? Может быть, ты — одна из координаторов?..»

Альва чувствовала, что обязана предупредить Тэббиш. Но как лучше поступить? Сообщить координатору? Но та станет уточнять детали, спросит о том, откуда Альва узнала о намечающейся операции. Придётся рассказать…

Координатор будет в ярости. Альва не должна была взламывать серверы государственных служб. Это — огромный риск! Лейтенант не глупа и вполне может заподозрить её в случае, если станет очевидным, что революционеров предупредили, а дальше останется только присмотреться к ней более внимательно… Спецы наверняка отыщут её следы в закрытых сетях госслужб (зная где и что нужно искать, это несложно) и сержанту жандармерии Альве Аввар будет предъявлено обвинение в государственной измене. В инструкциях было ясно сказано: она не должна прибегать к таким крайне рискованным мерам, как проникновение в базы данных жандармерии, без прямого указания координатора; не должна предпринимать действий, способных повлечь её раскрытие как агента иблиссиан…

Что делать? Сообщить самой Тэббиш? Отправить сообщение? Нельзя. Все сообщения проходят через перлюстрационные фильтры. Позвонить, сказать: «сёстры, уходите, спасайтесь!» — много ли в жандармерии агентов? Проще уже сразу сказать координатору… Да и, в любом случае, сорвать операцию — значит навлечь на себя подозрения.

Есть ещё один вариант…

…ничего не предпринимать. И тогда никто не станет её подозревать и искать следов. И всё будет как раньше.

«Ну, нет!»

Альва решила, как поступит.

Она запустила программу-перехватчик, настроив её непосредственно на коммуникатор Тэббиш: ей не было дела до того, откуда и куда поступали вызовы (пытаться отследить цепочки постоянно меняющихся переадресаций — задача для множества специалистов с серьезными аппаратными ресурсами, а не для действующей в одиночку взломщицы), Альву интересовало только одно: содержание разговоров. Так она надеялась узнать больше о Тэббиш. Потом Аввар занялась планированием своей собственной операции. Нужно было заглянуть на пару серверов городских служб и кое-кому позвонить…

Когда она легла спать, до «рассвета» — времени, когда уличное освещение с тусклого «ночного» переключали на «дневное», более яркое — оставалось всего четыре часа.

Проснувшись утром, Альва Аввар приняла прохладный тонизирующий душ и после за завтраком выпила двойную порцию кофе. Приведя себя таким образом в бодрое состояние, она надела ненавистную чёрную форму, положила в форменный ранец кое-какие дорогие ей вещи и вышла из квартиры, которую в качестве сладкой косточки для верной служивой собаки ей предоставляло государство. Больше она сюда не вернётся.