Солнце любви [Киноновелла]

3

Поместье Тичфилд. В беседке граф Саутгемптон с книгой; у пруда показыва ются графиня Саутгемптон и сэр Томас Хенидж, влюбленная чета в сорок и шестьдесят лет.

ГРАФИНЯ. С надеждой новой новою весною нам возраст не помеха веселиться в кружке из молодых повес и дам...

СЭР ТОМАС. Влюбляться и любить, желать жениться, как сна в послеполуденное время... (Целует графине руку.)

ГРАФИНЯ. Ах, сын мой заупрямился опять...

СЭР ТОМАС. Опять?

ГРАФИНЯ. Да в сторону другую совершенно, - то было он влюбился... в шестнадцать лет, и чтобы глупостей он не наделал, лорд Берли, опекун от королевы, ее министр первый, предложил его помолвить с внучкою своею Елизаветой Вир. Чего же лучше?

СЭР ТОМАС. Невеста, что же, хороша собой и знатна.

ГРАФИНЯ (в раздумьи). С моим и королевы одобрением он уступил, но углубился в книги, во пламени честолюбивых грез, и Кембридж он закончил преотлично, при этом словно сердце засушив, как первоцвет между страниц забытый, игрой ума довольный, заявил, что не намерен вовсе он жениться, покуда не свершит таких деяний, как сэр Филипп Сидни и к коим весь устремлен граф Эссекс...

СЭР ТОМАС. Да, граф Эссекс - большой задира...

ГРАФИНЯ. Лорд Берли удивленно сдвинул брови: сорвать помолвку, да с его же внучкой, да без причины веской, кроме моды на полную свободу, до безбожья? Но как заставить? Королева время дала ему одуматься - два года. До совершеннолетия.

СЭР ТОМАС. В 21, когда он вправе все сам решить. Разумно.

ГРАФИНЯ. Разумно? Боюсь, сорвет помолвку - и гнева королевы как избежать? А пуще Бога, когда в пороках он погрязнет, как его отец? Вот несчастье!

СЭР ТОМАС. Но красноречию Шекспира в его сонетах граф внемлет с улыбкой радости и грусти, как влюбленный в разлуке с той, чей образ носит в сердце.

ГРАФИНЯ (с изумлением). Ужели он по-прежнему влюблен в Вернон!

Поля, луга, дали... Шекспир и Уилли Герберт, юноша 13 лет, идут лугом.

УИЛЛИ. Да, да, моя мама графиня Пэмброк - сестра сэра Филиппа Сидни, сама пишет и переводит, уж поэтому, наверное, и учитель мой - поэт Самуэль Даниэль. И мама, и Даниэль в восторге от вашей поэмы «Венера и Адонис».

УИЛЛ. Как! Моя книга дошла до вашего поместья Вильтон?

УИЛЛИ. Уилл! Она дошла до Оксфорда и Кембриджа. Профессора и студенты в восторге. Разве вы не слыхали?

УИЛЛ (смеется). Да, студенты, говорят, кладут под подушку мою поэму, ложась спать.

УИЛЛИ. Это и я делаю. Только я не понимаю Адониса. Кто бы устоял на его месте?!

УИЛЛ. Вы еще юны, мой друг.

УИЛЛИ. Ну уж не настолько, чтоб не ведать желаний, как Адонис.

УИЛЛ. Да, да, я помню, желания меня томили в вашем возрасте так же, как и ныне, словно с вами я снова юн. Но время неумолимо.

С вышины, как песня жаворонка, звучит голос.

И видим мы Шекспира с графом в саду, и слышим его голос в вышине...

Это уже другая сфера бытия, выше - юность, красота и поэзия, что можно передать в вечность в стихах, здесь - сфера жизни, в которой стих бессилен.

Две сферы бытия - поэзия и жизнь - поэт четко различает. Так и видишь, как Шекспир, ломая карандаш, отбрасывает его.

Между тем Уилл увлекается красотой светлокудрого юноши, прекрасного, как Адонис, чего не скажешь про графа Саутгемптона, красота его скорее личности, а не лица. Поэт любуется летним днем и юношей, совершая с ним прогулку, мы слышим его голос, как вновь и вновь возникающую музыку:

УИЛЛИ. Сэр Филипп Сидни был влюблен в сестру графа Эссекса Пенелопу, которую он воспел под именем Стеллы; хотя любовь была взаимная, ее выдали замуж за лорда Рича...

УИЛЛ. Что внесло подлинный драматизм в сонеты под общим названием «Астрофил и Стелла»...

УИЛЛИ. Но ваши сонеты мне нравятся больше. И маме тоже.

УИЛЛ (смеется). Я и стараюсь для вас, настоящих ценителей поэзии!