Соло для «калаша»

Глава первая

«Правы мудрые: очиститься мутному может помочь только неподвижность», — думал Сергей Гаркавый, удрученно развалившись на стареньком диване, больно упершимся пружиной в бок. Бывший адепт карате-до, а ныне гражданин без определенных занятий, пребывал в подавленном состоянии духа по самой банальной причине — не было денег и скорее всего — не предвиделось. Цепочку умозаключений, приведшую его к такому выводу, Гаркавый выстроил сегодня утром и с того малоприятного момента никак не мог заставить себя покинуть тихую заводь ложа.

Приятное, худощавое лицо его выглядело слегка озабоченным и грустным.

Резкий звонок в дверь цинично замахнулся на интимную близость ребра и пружины. Гаркавый слегка встрепенулся, но вставать не стал — он никого не ждал. После недолгой паузы звонок вновь пронзительно резанул слух. «Кого там еще принесло?» Движимый вялым интересом, он не спеша пошел открывать нежданному гостю, привычно нанося при каждом шаге короткие удары рукой по воздуху.

Распахнувшаяся дверь явила его взору фрагмент красочного полотна батального жанра: на пороге в пиджаке на голое тело и с огромным синяком под левым глазом стоял, кивая, его сосед по этажу Трофимыч. Питейных дел мастер, судя по виду, находился в глубоком запое, что для хозяина квартиры обещало вылиться в отражение попытки заполучить кредит по гуманитарной линии.

— Трофимыч… — Гаркавый театрально развел руками, хотя в душе и догадывался о бесполезности своего жеста — Трофимыч отличался непреклонностью воли и, будучи вдобавок единственным в близлежащей округе практикующим сантехником, своего, как правило, добивался.

— Ладно, проходи, — Гаркавый, затылком чувствуя тяжелое дыхание гостя, направился прямиком на кухню.

— Во, бля, дал… м-м-м… — жалобно неслось за спиной, — бодун проклятый…

— Где тебя так? — поинтересовался Гаркавый, наливая в фужер водку из родительских запасов.

Трофимыч выпил, громко крякнул и с глубоким блаженным вздохом занюхал рукавом.

— А-а-а… — равнодушно махнул он широкой заскорузлой пятерней, бывает…

Гаркавый пододвинул мгновенно разомлевшему гостю корку хлеба и скромный кусочек вареной колбасы.

Трофимыч закусывать не стал.

— Деньги есть? — как бы так, между прочим, поинтересовался он, сверля хозяина подбитым глазом.

Водка в бутылке еще оставалась, и это вроде бы не давало повода для преждевременных волнений, но ее количество явно не отвечало потребностям загулявшей души.

— Откуда, Трофимыч? — для пущей убедительности Гаркавый открыл дверцу холодильника, пустота которого должна была послужить ярким свидетельством суровой действительности.

— Совсем, что ли? — с сомнением отреагировал Трофимыч на этот демарш.

У Гаркавого в наличности было пять долларов и пара тысяч рублей, но расставаться с ними в этот момент в его планы не входило.

— Я не за так… — В подтверждение своих слов Трофимыч сунул руку в карман и высыпал на стол смешанные с табаком наградные знаки.

Металл глухо стукнулся о дерево.

— Зачем это мне? — Гаркавый протестующе замахал руками. — Я этим не интересуюсь…

— Дядька вчера помер, — не обращая внимания на протесты, мрачно сообщил гость. — Помянуть бы надо…

На Гаркавого все, что связывалось со смертью, действовало магически, но безнадежным альтруистом он все же не был.

Трофимыч ушел, унося в кулаке последние пять баксов Гаркавого, а в кухне, на столе, поблескивая, осталась лежать кучка заслуг несуществующего уже человека перед несуществующей уже державой.

Умывшись, Гаркавый разложил перед собой свое приобретение. Наград, а это, как показал детальный осмотр, были именно они, оказалось три. Он положил их в ряд, чутьем пытаясь определить место каждой в незнакомой ему иерархии. Первой он положил рубиново-красную звезду на фоне желтых лучей с надписью «Отечественная война», второй — тоже звезду, но без лучей, с фигуркой красноармейца, держащим ружье наперевес, третьей — медаль с рельефным портретным изображением и надписью «Адмирал Нахимов».

«Ну не цеплять же мне их на грудь!» — подумал Гаркавый, одновременно удивляясь самому факту возникновения столь кощунственной мысли — видимо, уже и на уровне подсознания былые фетиши для него девальвировались настолько, что защитный механизм социальных установок перестал срабатывать даже на такие мыслительные па.

«Деньги — товар — деньги», — вспомнилась избитая фраза из учебников. С деньгами было туго, а то, что лежало перед ним, назвать товаром язык все же не поворачивался. Хотя…

После непродолжительного раздумья Гаркавый бодро встал и решительно направился к телефону — безденежье понуждало к действиям. Полистав затрепанную телефонную книжку, он набрал номер и вслушался. Несколько раз прогудев, трубка щелкнула, и на том конце провода Гаркавый без труда узнал голос Тенгиза: оседлого грузина, завсегдатая местного базара.

— Тенгиз, это я, Гаркавый! Слышишь? — негромко проговорил он.

— Да, дарагой. Гавары, гавары — рады буду! — приветливо забасила трубка.

— Слушай, у меня тут пара орденов да медаль без дела лежат. Имеешь интерес?

— Интэрэс, интэрэс… — трубка оживилась. — Дэти, да? Жэна, да? Как нэ имэю интэрэс?

— Тогда запоминай: один, насколько я понимаю, орден Красной Звезды; второй, наверное, Отечественной войны и медаль «Адмирал Нахимов».

Оживление на том конце усилилось:

— Нахимов? Медал? Пачему медал?

— Ну, раз на колодке и круглая, значит, думаю, это, должно быть, медаль.

— Вай-вай-вай… — трубка огорченно заохала. — А какой стэпень у вайна? Пэрвая или втарая?

— Да кто его разберет, — Гаркавый растерянно повертел орден в руках, тут не написано какая… «Отечественная война» и все.

— Лучи какой? Желты или бели?

— Желтые.

— Харашо, дарагой, харашо. Медал — дэсять, остальное — двадцать пьять, все — сорак.

Гаркавый дважды в уме повторил нехитрое математическое действие, но его результат никак не совпадал с названной суммой.

— Хорошо, Тенгиз, я немного подумаю, а потом перезвоню… как-нибудь, чтобы не пороть горячку, — дипломатично подвел черту под разговором Гаркавый.

Для получения близкой к реальной названную цену можно было смело умножать на два, но, даже предложенная Тенгизом, она явно обескуражила Гаркавого. Как бы там ни было, а за наградами закреплялся статус товара, что сулило не только возврат пяти долларов, уже казавшихся безнадежно утерянными, но и определенную выгоду.

Второй звонок был знакомой девушке.

Поболтали, посмеялись, но дальше этого дело не клеилось: от осознания своей финансовой несостоятельности Гаркавый комплексовал и поэтому никак не мог решиться пригласить собеседницу к себе домой. Лена, так звали его знакомую, как и все женщины в подобных ситуациях, легко уловила это по ноткам в его голосе.

«Не распинайся, дурачок, — ласково сказала она, — я сегодня занята…»

В общем, вдоволь наговорившись и пообещав, что скоро позвонит, Гаркавый положил трубку. «Когда плохо — плохо все!» — с горечью подумал он.

На следующее утро Гаркавый встал ни свет ни заря. По-быстрому умывшись, он натянул старенькие джинсы и, подмигнув себе в зеркало, вышел на улицу.

Пробуждающийся город встретил его прохладой. Поежившись, Гаркавый втянул голову в плечи и зашагал в сторону вещевого рынка, находящегося в противоположном конце города.

Энергичная ходьба быстро взбодрила тело. Вдобавок деловитая устремленность спешащих на работу людей каким-то непонятным образом оттянула от души острое чувство одиночества, мучившее его в последнее время. Гаркавого это приятно удивило…

Некогда предаваемая анафеме барахолка встретила его шумом и многоцветьем. Голосистые хохлушки у входа наперебой расхваливали свой товар, тудасюда сновали деловитые валютчики, завлекая владельцев иноземных денежных знаков монотонными призывами: доллары, марочки… доллары, марочки…

Немного потолкавшись, Гаркавый остановился у таблички «Куплю старые монеты и награды». Хозяин объявления — молодой парень в ковбойке вопросительно посмотрел на подошедшего. Гаркавый молча протянул награды. Бросив беглый взгляд на товар, скупщик живо поинтересовался:

— Сколько?

— Сто, — Гаркавый был уверен, что запросил реальную цену, и не ошибся.

— Идет, — согласился парень и полез в карман.

Девяносто пять долларов, заработанные ровно за сутки, вернули Гаркавого в его обычное состояние легкой самоуверенности и раскрепощенности. Мир уже не казался мрачной выдумкой Творца.

Не спеша, с обстоятельностью, характерной для людей, чей слух обласкан шелестом купюр, он обошел все ряды.

Поприценивался, но покупать ничего не стал — доходов в ближайшее время не предвиделось.

Придя домой, Гаркавый первым делом заглянул на антресоли. Отец его, в советском прошлом мелкий служащий, имел в свое время обычай приносить домой книги с различными законодательными актами «нерушимого союза». Пролежав некоторое время на письменном столе, они неизменно отправлялись на верхнюю полку шкафа, встроенного в стену прихожей, ждать повышения хозяина по службе, но так и остались пылиться, невостребованными до сей поры — служебная лестница для того оказалась не более чем об одной ступеньке. Насколько Гаркавому не изменяла память, еще будучи совсем мальцом, он разглядывал в одной из них снимки боевых наград.

Чихая от пыли, он извлек из-под книжного развала том в бордовой коленкоровой обложке. Надпись на нем гласила: «Государственные награды СССР». Гаркавый принялся внимательно перелистывать страницы, пока не прочитал на одной из них:

«Ого!» — новость была пикантной.

Он лихорадочно перелистывал страницу за страницей, вчитываясь в описания, и почти повсюду натыкался: золото, платина, серебро; золото, платина, серебро…

Кое-где был даже указан вес награды, что соответствовало содержанию в ней драгоценного металла с точностью до грамма.

«Да это же Клондайк!»

Знаки доблести превращались в тонны благородных металлов. У Гаркавого слегка пересохло во рту — шанс покончить с безденежьем вырисовывался вполне реально.

Он сунул книгу под мышку и двинулся на кухню — наиболее толковые мысли, как правило, посещали его именно во время еды.

Дмитрий Иванович Скитович терпеть не мог формулы жизни: «как все». Еще будучи курсантом Высшего десантного училища, он почувствовал в себе непреодолимую тягу быть «из ряда вон». То ли сам уклад казарменной жизни, то ли аксиома «командир всегда прав» вызвали у него сильнейшую мировоззренческую аллергию: упорную и плохо переносимую. Промучившись ею три года, он в конце концов подал рапорт об увольнении и получил отказ. Недолго думая, вечером того же дня «аллергик» содрал со стены в казарме портрет вождя мировой революции и разорвал его на куски. Затем под многочисленными изумленными взглядами курсантов с идиотской улыбкой на лице проследовал в туалет. До сей поры он не знал, почему поступил именно так, но, как бы там ни было, а отчаянный поступок чуть не подвел его под трибунал. Спасло время. Перестроечное брожение в «верхах» дезорганизовывало «низы». Покивав друг на друга, начальники в погонах не нашли ничего лучшего, чем отправить бунтаря на обследование в соответствующее поступку медицинское учреждение, после чего лучший стрелок училища был списан, как говорится, «подчистую». Плюнув на любые, теперь к тому же бесполезные попытки сделать карьеру, Скитович прибился к бригаде шабашников и заколесил по стране.

Семь лет он строил, пил горькую и охаживал приглянувшихся молодок. В конце концов ему надоело и это. Получив расчет за очередной объект, он купил себе подержанный «жигуль» и, тепло распрощавшись с товарищами, укатил в родной город, где и осел у родителей-пенсионеров. Оставшихся деньжат хватало позднему ребенку на скромную жизнь, и он днями пролеживал на скрипучей тахте с книгой в руках.

В один из летних вечеров его оторвал от чтения телефонный звонок. Звонил Гаркавый — его бывший одноклассник.

— Алло, Димка? — Гаркавый не видел Скитовича уже несколько лет. — Привет, старина… Узнал?

— Какими судьбами? — Скитович до сих пор тепло относился к своему школьному товарищу, и поэтому, в отличие от других, этот звонок его совершенно не отяготил.

— Да вот, встретил на днях Игоря Качанова. Помнишь, такой длинный из параллельного класса? — Гаркавый по голосу силился определить, насколько изменился его бывший сосед по парте. — Он говорил, что видел тебя в городе. У тебя белая «шестерка» с тонированными стеклами. Верно?

— Похоже…

— Давно купил?

— Не очень.

— Я как-то встречал твоих. Говорили, что ты там где-то строишь…

— Отстроился. Восемь месяцев уже как. — Скитович только теперь подумал, как быстро пролетело время.

— Чем днями занимаешься?

— Да так… лежу, читаю. А что?

— Есть деловое предложение, — Гаркавый внутренне напрягся. — Давай встретимся, поговорим, — ему очень хотелось, чтобы Скитович оказался психически мобилен. — Как ты на это смотришь?

— Давай, — легко согласился тот.

Встретились в городском парке. Рослые, спортивного телосложения, они крепко пожали друг другу руки, и оба остались довольны энергией рукопожатия. Минут десять вспоминали школьные годы, пока Гаркавый, посерьезнев, не перешел к делу.

— Димка, что ни говори, а нам уже по двадцать пять. Ты никогда не задумывался о том, насколько бедность ограничивает личную свободу?

— Кто ж над этим не задумывался? — Скитович улыбнулся явной наивности вопроса.

— Логично, — Гаркавый оставил без внимания проскользнувшую в тоне собеседника иронию. Светло-карие глаза его сощурились. — Но как обрести эту самую свободу? Вот вопрос вопросов.

— Трудиться, трудиться и еще раз трудиться, — перефразировал Скитович тезис основоположника.

Гаркавый, нахмурив лоб, отрицательно замотал головой:

— Это банально. Вдобавок — нудно.

— У тебя есть особое мнение?

— Есть! — Гаркавый многозначительно вознес в небо указательный палец. — Каждому в жизни дается шанс, но вот только распознать его не всем под силу…

— Я где-то об этом уже слышал, — Скитович тоскливо посмотрел по сторонам — разговоры на подобные темы ему порядком наскучили, но участи внимательного слушателя, по-видимому, сегодня ему было не миновать.

— Мне кажется, что это под силу только избранным, — развивал мысль Гаркавый, — я даже уверен в этом.

— Ты думаешь, только избранным? — вяло усомнился Скитович. — Скорее, не все этого хотят по-настоящему: истинное желание, если хочешь знать, обязательно содержит в себе и реальный механизм своего воплощения, а все остальное так — онанизм.

— Может, ты и прав, — согласился Гаркавый — Но я, в общем, не об этом хотел поговорить. У тебя машина на ходу?

— Бегает пока.

— Отлично, у меня есть идея! — Гаркавый довольно потер рука об руку. Давай сообразим с тобой одно небольшое дельце… на двоих. Тебе о чем-нибудь говорит слово «антиквариат»!!

— Старье, что ли, разное?

— Не только, — Гаркавый оживился, — советские награды, к твоему сведению, тоже антиквариат.

— У меня не было дедушки с фамилией Брежнев, — резонно заметил Скитович.

— При чем здесь дедушка? — Гаркавый досадно махнул рукой. — Ты никогда не задумывался, из чего эти самые награды сделаны?

— Из металла. Из чего же еще?

— Правильно. А из какого?

— Да черт его знает.

— А все же?

— Ну из бронзы, серебра… — Скитович задумался.

— …Золота, платины, — продолжил ряд Гаркавый. За последнюю неделю он прочел все, что мог достать на эту тему, и теперь сыпал фактами, как из рога изобилия. — Орден Ленина — тридцать граммов золота и три грамма платины, орден Славы первой степени — двадцать восемь граммов золота, орден Ушакова Первой степени — двадцать шесть граммов платины. Помножим на число награждений, а это сотни тысяч, и получим что? — Глаза Гаркавого азартно блеснули.

— Что!?

— Гору золота.

— Ну и… — Скитович никак не мог взять в толк, куда клонит его школьный товарищ.

— Почему бы нам с тобой не заняться этим… — Гаркавый пристально посмотрел Скитовичу в глаза, — ну… бизнесом, что ли?

— Ну нет! — категорично отмахнулся тот. — Только не это! С душком дельце…

— Ты знаешь, Димка, — заволновался Гаркавый, — я тоже поначалу так думал. Вот, думаю, кто-то кровь проливал, а я… Но ведь хотим мы того или нет, а карусель уже вертится. И не мы ей крутящий момент придали, факт. Кто виноват, что все, на что «совки» уповали, рухнуло к чертовой матери? И дело-то не в том, что награды стали покупать — их всегда покупали… тайком, правда, но покупали. А дело в том, что их начали продавать. Разницу усекаешь? Просто нести на базар и продавать… как картошку.

— Да ты посмотри на календарь, какой сейчас год! Второе тысячелетие на носу, а все эти награды, насколько помнится, еще в 90-м распродали. Бум еще тогда был, правда, я в суть не вникал. Теперь понимаю — золото.

— Ну и хорошо, что бум вокруг этого давно утих — награды-то, по всей видимости, еще у многих остались. Ведь на базаре, к твоему сведению, их и сейчас довольно активно скупают — значит, несут.

— Пусть даже и так — я на базаре в жизни не встану, — упрямился Скитович.

— В том-то все и дело, что ни на каком базаре становиться не нужно там своих хватает. Нужно ехать на село — народ там темный, кроме водки, ничем не интересуется, на городских базарах бывает редко. Заодно и воздухом свежим подышим. А? — Гаркавый говорил как можно убедительней. — Ведь это все же не на заводе пыхтеть, да не на «новых русских» ишачить. Кстати, я на этом уже кое-что заработал, — он для убедительности интригующе продемонстрировал новенькую стодолларовую купюру.

— На село? — Скитович заколебался. — В принципе, я там такого в этом роде насмотрелся, думаю, не один бы антиквар позавидовал…

— Ну что, лады? — наседал Гаркавый.

— Лады, — скорее по инерции, чем по каким-то другим соображениям согласился Скитович. Широкое, простодушное лицо его неожиданно расплылось в приятной улыбке. — Хороший сегодня денек, а?

— Что надо, — облегченно вздохнул Гаркавый — проблема с транспортом и компаньоном была хоть на время решена.

Белый «жигуль» с затемненными стеклами резво катил по проселку, подымая за собой столбы пыли. Раннее июльское утро выдалось солнечным и теплым. Скитович напряженно всматривался в незнакомую дорогу, плывущую под колеса, и тихонько напевал себе под нос. Сельский ландшафт, от которого он слегка подотвык, ласкал взор, вселяя спокойствие и уверенность.

Где-то в глубине души Скитович тяготел к размеренному укладу деревенской жизни, хотя и осознавал, эра шабашничества для него минула безвозвратно.

Гаркавый, сгорбившись над лежащей на коленях картой, пояснял:

— Впереди, километрах в пяти, Мостовая. Село, похоже, немаленькое, с церковью, шоссе поблизости нет, от города далеко. В общем, то, чтр нам нужно. Найдем, где у них там продовольственный магазин, поставим рядом машину, ну и…

— Ты сам-то представляешь, как и что будем покупать? — Скитович ясно осознавал всю авантюрность затеи, но живший в нем экспериментатор назойливо нашептывал, что опыт следует довести до конца.

— А что там представлять? — Гаркавый потряс извлеченной с антресолей книгой, — здесь все написано: вес, металл… количества награждений, правда, нет, но это не так уж и важно. Будем покупать по весу, цены на драгметаллы в ювелирном я переписал, так что не пропадем.

— А если будут предлагать еще что?

— Сторгуемся. — Гаркавый был полон оптимизма, и никакие возможные трудности его не пугали.

— Вот заразился ты идеей, — не то одобряюще, не то осуждающе сказал Скитович, — и меня, дурня, тянешь.

— Оставить панику на корабле — все будет о'кэй.

— Не говори гоп…

Петляя по узким деревенским улочкам, «шестерка» с новоиспеченными компаньонами приближалась к намеченной цели.

Почерневшие от времени избы пялились на них немытыми окнами, то тут, то там пряча за стеклами любопытные взгляды вездесущих старушек.

Магазин оказался в самом центре селения рядом с полуразрушенной церквушкой. Скрипнув тормозами, машина остановилась у самого крыльца облинялого деревянного сельмага.

— Вот мы и на месте, — бодро констатировал Гаркавый и приоткрыл дверцу. — Не вижу радостных лиц!

Действительно, вокруг не было ни души; только вороны громко скандалили на старом засохшем дереве у церкви.

Гаркавый поднялся на крыльцо.

— Еще час ждать! — возвестил он, с трудом прочитав истершееся расписание на двери.

Решено было до открытия магазина с места не сниматься.

— Кстати, все забываю спросить — как у тебя со спортом? — Скитович, плеснув в кружку кофе из термоса, протянул ее другу. — Насколько я помню, тебя, кроме карате, ничего-то в жизни не интересовало. Забросил, что ли?

— Да как тебе сказать… — замялся Гаркавый, — и да, и нет. В зал не хожу, а дома так, для себя, тренируюсь.

— Раньше ты фанатом был.

— Время было другое… да и люди тоже, — задумчиво сказал Гаркавый. — Когда мы начинали, о рэкете никто и не слыхивал, а теперь он у всех на слуху. Ты не обратил внимания, кто у нас в городе этим занимается?

— Не успел вникнуть, — Скитович принял кружку и выплеснул остатки кофе под машину. — Да и, честно говоря, не пытался.

— Так я тебе скажу: со многими из них мне не один пуд соли съесть пришлось. И что ты думаешь? Теперь при встрече в глаза друг другу стараемся не смотреть.

— Ну и пыхтел бы себе тихонько на эту «крышу» — крутая тачка, цепи в палец, девочки…

— Не могу — видно, не на тех книгах рос…

— Смотри, первые клиенты! — Скитович ткнул пальцем в сторону трех мужчин, вынырнувших из-за церквушки. — Готовься к приему…

— Айн момент, — Гаркавый выскочил из машины и ловко сунул под щетку стеклоочистителя лист картона с аккуратной надписью «Частный музей купит предметы старины, наградные знаки и монеты».

Мужчины, возбужденно размахивая руками, надвигались на магазин. Уже можно было расслышать обрывки их речи.

«Блядь… а это ее ебарь… я им — выметайтесь, суки!.. потом еще бутылку…» — неслось впереди их по площади.

— Похмеляться идут, — Гаркавый плюхнулся на сиденье, — постфактум, то есть «после содеянного».

Троица до последнего не обращала внимания на машину. Утренний «разбор полетов» занимал все их внимание. Но, как сказали бы древние, все становится явным. Не дойдя метров десяти, они остановились в легком замешательстве, за тонированными стеклами машины ничего не было видно. Сбившись в кучку, они коротко посовещались, и почти тотчас самый молодой из них отделился от компании и зашагал к «шестерке». По ходу он несколько раз присел, все еще силясь рассмотреть пассажиров, но зеркальные стекла умели хранить тайну.

Скитович улыбнулся:

— Дудки ты что увидишь — не смотри.

Подошедшему на вид было лет тридцать. Небритый, с торчащими во все стороны жидкими волосами, он внимательно прочел табличку, старательно шевеля при этом губами. Закатив глаза, он на мгновение задумался и, присев напоследок, заспешил к своим.

— Танцор, твою мать, — ругнулся Скитович, — развилялся тут жопой…

— К людям нужно помягше, — упрекнул его Гаркавый, — видишь, народ зреет.

Мужчины, выслушав разведчика, вновь замахали руками. Уже энергичней.

— Не люблю пьющих по утрам, — не успокаивался Скитович, — надо же довести себя до такого…

— Вот завелся, — Гаркавый взялся за ручку дверцы, — остынь, я — к народу.

Слегка расставив руки, широко улыбаясь, он легким, пружинистым шагом двинулся навстречу любопытным взглядам.

— Доброе утро! — издалека, как можно сердечнее, поздоровался Гаркавый.

— Здорово, коль не шутишь, — не очень приветливо, но и не враждебно ответили ему.

— Я, сотрудник частного музея, — принялся он врать на ходу, — имею распоряжение руководства пополнить экспозицию. Расчет наличными — рублями или долларами. В честь приближающегося юбилея Победы специальный стенд отводится под боевые награды, на данный момент они интересуют нас в первую очередь… но и другие разделы нуждаются в новых экспонатах: интерес представляют иконы, монеты, предметы быта… («Во, блин, даю!» — удивлялся он самому себе), книги, художественное литье, — валил он в кучу все свои познания в музейном деле.

Мужчины переглянулись.

— Вроде остались какие-то от отца, — вспомнил один из них.

В три часа дня, растратив все наличные рубли и доллары, «музейные работники» засобирались обратно. Перед отъездом дружески пожимали руки новым знакомым, обещали приехать еще, благодарили, выслушивали заверения энтузиастов в том, что те перероют все село да и близлежащие тоже. В общем, расставались тепло и, как казалось, ненадолго.

Обратную дорогу приятели пребывали в состоянии легкой эйфории: поездка получилась интересной и «урожайной». На заднем сиденье, подскакивая на ухабах, возлежала большая икона, вселявшая в них чувство тайной гордости герои книг и фильмов, охотившиеся за сокровищами, уже не казались такими отчаянными и удачливыми.

— Что я тебе говорил? — в который раз вопрошал Гаркавый, потрясая в воздухе полиэтиленовым мешочком с наградами. — Три ордена и восемь медалей! И это за каких-то полдня.

— Жаль «лимонов» не прихватили, — не удержался, съязвил Скитович, хотя в душе частично разделял ликование товарища.

— Сколько это потянет? — прикинул Гаркавый. — Орден Славы первой степени — золото, орден Трудовой славы — серебро, «Мать-героиня» — золото и серебро. Неплохо… А вот в «досках» я действительно ни бум-бум. Хорошо, что ее принесли последней — цену определил, так сказать, остаток денег в кассе…

Солнце, бегущее параллельно машине, прибавляло настроению мажора. Легенда о частном музее оказалась настолько правдоподобной, что никто из сельчан даже не усомнился в ней. Опасения неудачи рассеялись как-то сами по себе. Казалось, что по-другому не только не могло, но и не должно было быть.

— Кому все это продадим? — Скитович одним глазом глядел на дорогу, вторым как-то виновато косился на старца, строго глядящего с иконы.

— Ха, продать — не проблема, — Гаркавый потрогал образ. — Базар, раз, он загнул мизинец правой руки и задумался: на ум, вопреки ожиданию, больше ничего не приходило. Гаркавый нахмурил лоб. — Должны же в конце концов в городе быть настоящие антиквары. Да и платят они скорее всего больше.

— Пожалуй, — согласился Скитович, — базар — это самый низ пирамиды, но без него нам пока не обойтись.

— Лиха беда — начало, — Гаркавый задорно посмотрел на приятеля, главное, не останавливаться на достигнутом! Как ты на этот счет?

— Поживем — увидим, — отшутился тот.

На следующий день, выспавшись, Гаркавый подался на базар.

С обстоятельностью домохозяйки он справился о ценах на награды у всех скупщиков и, убедившись, что те держат их одинаковыми, остановился у знакомой таблички.

Торг был недолгим.

С базара Гаркавый уходил с семью стодолларовыми купюрами и адресом местного антиквара, которому парень посоветовал показать икону. «Я все равно на него стою», — напоследок признался он.

Придя домой, Гаркавый первым делом позвонил Скитовичу. Накануне тот наотрез отказался принимать участие в сбыте, но с результатом просил не тянуть.

— Семьсот баксов! — возбужденно пробасил Гаркавый в трубку. — Сто вложили — семьсот «подняли», чистый навар — шестьсот; двести в котел, остальные пополам. Дуй ко мне за своей долей!

Вечером компаньоны пили «Абсолют» и закусывали сырокопченой колбасой. По обоюдному мнению, это было скромно и со вкусом. Короче — по средствам. Запах хорошего табака создавал привкус респектабельности.

— Все равно, — сомневался Скитович, — больших денег нам на этом не заработать. — Язык его уже слегка заплетался. — Заметь, именно больших денег.

— А на своих евроремонтах да шабашках ты много заработал? — Гаркавый горячо защищал свое детище. — Да если хочешь знать, мы на одной редкой вещице можем заработать столько, что тебе и не снилось.

— Можно подумать, такие вещицы под ногами валяются…

— А ты искал по-настоящему? — Гаркавый настолько уверовал в поворот к нему фортуны стороной, обратной заднице, что находка какой-нибудь редкой вещицы представлялась ему вопросом ближайшего будущего. — Когда у нас в каждом крупном селе будут свои люди, — развивал он мысль, — то рано или поздно в расставленные сети попадется бо-о-льшая рыба.

— Если она вообще существует, — уточнил Скитович. — Да и что это может быть? Икона? Картина? Драгоценность?

— Какая разница! — глаза Гаркавого азартно горели. — Между прочим, много мелюзги тоже неплохо.

— А ты не думаешь, что кто-то, — Скитович ткнул пальцем вверх, — уже поставил сети на таких, как мы? А?

Гаркавый задумался.

— Вполне может быть… даже скорее всего это так, — согласился он, — но для них именно мы — черная кошка в темной комнате. А с твоим настроением ее там может вообще никогда и не оказаться.

— Настроение как настроение, — Скитович потянулся к бутылке.

Они выпили еще по одной.

— Слушай, Димка, — Гаркавый, поморщившись от специфичного вкуса водки, пригладил волосы, — ты с кем-нибудь встречаешься?

Скитович неопределенно махнул рукой.

— А я, честно говоря, — Гаркавый потянулся всем телом, — махнул бы сейчас к девчонкам. Давай, а? Деньжата ведь теперь кое-какие имеются…

— He сегодня — хочу сегодня выспаться, — отказался Скитович и засобирался домой. — А то утром не выедем…

Неожиданное занятие слегка увлекло его — бездействие и ограниченность в средствах, как и большинству мужчин, ему были не по душе, а результат их экспедиции вырисовывал вполне недвусмысленные перспективы.

— Как знаешь, — Гаркавый встал.

— В шесть, как вчера? — уточнил напоследок Скитович.

— В шесть.

— Тогда пока.

Несколько минут Гаркавый стоял у окна, провожая взглядом шагающего через двор приятеля. Вскоре тот скрылся за углом соседнего дома. Часы показывали без четверти девять вечера. Хмель туманил голову, чего-то хотелось. Немного поколебавшись, Гаркавый подошел к телефону.

— Алло, Лена? — обрадовался он, услышав нежный голосок знакомой. — Как мать? — Мать девушки тяжело болела, и Лена по вечерам обычно читала ей вслух женские романы.

— Спит, — Лена говорила тихо, с волнующим придыханием, — приняла успокоительное и уснула, нервы, понимаешь ли…

— Вы одни? — Гаркавый знал, что у девушки есть брат, работающий посменно на каком-то заводе. Когда тот бывал дома, девушка позволяла себе немного развеяться.

— Брат.

Сердце Гаркавого забилось сильней.

— Может, придешь? Посидим — я сегодня «на подъеме», — намекнул он.

— А родители где?

— На даче, как обычно.

— Хорошо, жди.

Гаркавый медленно положил трубку и шагнул к серванту. Для таких случаев у него были припасены бутылка полусладкого шампанского и плитка горького шоколада. Когда-то заведенный порядок уже сильно поднадоел ему, но ничего нового он придумать не мог и каждый раз в ожидании очередной гостьи покупал одно и то же: шоколад и шампанское.

Едва Гаркавый закончил сервировать стол, как в дверь позвонили. Торопливо поправив перед зеркалом волосы, он повернул щеколду замка.

— Привет, — Лена, грациозная брюнетка с большим чувственным ртом, легко впорхнула в прихожую.

— Ты, как всегда, неотразима, — Гаркавый нежно обнял ее за плечи, чувствуя, как два твердых бугорка уперлись ему в грудь.

— Может, все-таки пройдем? — Лена мягким движением потянула парня в комнату. — А это что? — удивилась она, увидев предусмотрительно выставленную на обозрение икону.

— В целях духовного роста изучаю иконопись, — прихвастнул Гаркавый. Он искренне считал, что женщины падки до всего необычного.

— Интересно, — Лена села в кресло. — Что нового?

— Живем, хлеб жуем, — отшутился Гаркавый и взял девушку за руку. — Я очень тебе рад.

Он посмотрел в ее серые глаза и понял, что сегодня девушка тоже рада ему. Он ловко открыл бутылку и наполнил бокалы.

— Чтобы твоей маме стало лучше, — пожелал он и пригубил пенящееся вино.

Минут десять посидели, обмениваясь общими фразами, затем Гаркавый обнял девушку.

— Может, хочешь принять душ? — спросил он без обиняков.

— Я уже… перед тем, как сюда идти.

— О'кей.

Гаркавый осторожно взял Лену за руку и повел в спальню.

Каждый снимал с себя одежду сам: не торопясь, с нарастающим возбуждением наблюдая, как из-под ткани высвобождается гладкое и упругое тело партнера.

Гаркавый обнял девушку и нежно пробежал пальцами от ягодиц до шеи.

Лена поежилась:

— Щекотно…

— Ты прелесть…

Он сел на край кровати и потянул девушку к себе. Шутливо упираясь, Лена села ему на колени так, что их лица оказались напротив друг друга. Он поцеловал ее, проникая языком в призывно полуоткрытый рот, чувствуя при этом быстрое встречное движение ее языка. Гаркавый откинулся назад и легким движением уложил девушку рядом с собой. «Это — чудо!» — в который раз в жизни подумал Гаркавый, глядя на вожделенные холмики и впадины. Девушка по дороге немного вспотела, и он явственно различал легкий и неповторимый мускусный запах. Он пробежал языком по ее бедрам, животу, груди. Лена тихонько застонала…

Он овладел ею нежно и страстно.

Лена, закусив губу, отрывисто дышала и наконец, протяжно всхлипнув, с силой обхватила его ногами. «Все…» — сосредоточившись на ощущениях сладострастной пульсации, подумал он и благодарно коснулся губами ее век…

Через час Гаркавый проводил гостью.

Перед уходом, пока девушка принимала душ, он положил ей в сумочку пятьдесят долларов. «Что я еще могу для тебя сделать?» — с легкой грустью подумал он.

Чувство одиночества, прорвав заслон эйфории, вновь овладело им.

Вечером следующего дня приятели держали очередной совет. Вся площадь журнального столика была занята приобретениями последней экспедиции. Тщательно рассортированные по товарным признакам, они лежали кучками: ордена отдельно от медалей, боевые от юбилейных, особняком — немецкий железный крест, маленькая бронзовая иконка и серебряная ложка.

Зерна, брошенные на почву сельского безденежья, дали всходы: на этот раз жители Мостовой, взбодренные молвой о возможности обменять ненужный металл на столь нужные денежные знаки, несли все — от боевых орденов до бронзовых бюстов советских государственных деятелей. От приобретения последних Гаркавый деликатно отказывался, ссылаясь на «укомплектованность». При всем этом приятели не скупились на выпивку и обещания щедрого вознаграждения за «экспонат, представляющий особую ценность».

Никто не знал, что бы это могло быть, но все понимающе кивали головами и разводили руками. Побывали «музейные работники» и в нескольких соседних деревнях, откуда в Мостовую народ приезжал за покупками.

Так или иначе, а сфера деятельности приятелей значительно расширилась…

— Тут только того, что я могу оценить, баксов на восемьсот, — подытожил Гаркавый. — И то беру по самому минимуму.

— Дай Бог, — сдержанно отреагировал Скитович. — По крайней мере, это уже кое-что.

— Завтра едем к антиквару, — Гаркавый извлек из кармана помятый листок и прочел вслух: — Новиков Николай Васильевич, Мира, 74–43.

— Это где-то у автовокзала, — Скитович взял со стола иконку и повертел в руках. — Вот как ее оценить? — пожал он плечами. — Мне, видимо, этого никогда не понять.

— Поймешь, если не будешь отлынивать от сбыта.

— Я на базар не ходок, а на квартиру — пожалуйста, — сказал в свою защиту Скитович. — Слушай, а бриллиант весом в карат какого примерно размера? — неожиданно поинтересовался он.

Гаркавый задумался.

— По-моему, миллиметров пять в диаметре. А что? — сказал он после недолгой паузы.

— Да так… — замялся приятель.

— Думаешь, найдем большой камень?

— А почему бы и нет? — неожиданно стушевался Скитович.

— Вот это другой разговор, — Гаркавый шутливо приложил к груди компаньона железный крест. — За будущие заслуги… перед самим собой.

Николаю Васильевичу Новикову недавно исполнилось тридцать восемь. Среднего роста, с сияющей лысиной и задорно вздернутым носом, он производил впечатление преждевременно облысевшего юноши, и только близкие знакомые знали, что за по-детски наивной внешностью скрываются глубокий интеллект и блестящий ум.

Новиков, в недавнем прошлом преподаватель истории, был признанным авторитетом в области антиквариата. До столичного уровня он, правда, не дотягивал, но в губернии, безусловно, в своем деле был первым, а быть первым, как известно, не привилегия, а диагноз.

По крупицам собирал антиквар знания по своей особо не афишируемой и смежной с официальной профессии. Начинал, как и большинство, с детского увлечения нумизматикой. Юному коллекционеру пришлась по душе та атмосфера таинственности и романтизма, что окружала металлические эквиваленты труда предков.

Он мог часами толкаться среди взрослых нумизматов, съезжавшихся по воскресеньям к магазину «Филателия», чтобы еще и еще раз услышать захватывающие истории из жизни денег. Но в отличие от сверстников его увлечение со временем ушло в несколько иное русло. Случилось так, что среди монет, случайно попавших в его коллекцию, одна, времен царствования Петра Первого, оказалась довольно редкой. Заезжий московский нумизмат, недолго думая, отвалил за нее юному коллекционеру столько, что этого с лихвой хватило на то, чтобы последний на всю жизнь оказался пленником любви к древностям как к средству обогащения.

К выпускному вечеру Николай пришел с твердым намерением стать историком; там, в далеком прошлом, трудились неизвестные ему мастера, творения чьих рук теперь представляли немалую ценность.

Юноша жаждал знать об этом все.

Годы учебы на историческом факультете МГУ сделали из увлеченного студента специалиста с довольно широким кругозором. Любая древняя вещь в его руках могла рассказать о многом.

Вернувшись после окончания аспирантуры в родной город, он устроился преподавать историю в педагогический институт. Студенты, быстро разузнав об увлечении молодого педагога, считали своим долгом преподнести тому при случае что-нибудь из интересующих его вещей, рассчитывая на снисхождение во время будущих сессий. Принимая в дар подобные сувениры, Новиков выказывал смущение, но в глубине души радовался такому простому способу пополнения своего обменного фонда.

Развал СССР сделал его состоятельным человеком. Сдерживаемый суровыми советскими законами, рынок наград буквально на глазах превратился в кормушку для многих тысяч людей, но, в свою очередь, на каждые несколько тысяч объявившихся старателей приходился лишь один человек уровня Новикова — со специфичными знаниями и налаженными каналами сбыта. В течение нескольких лет разрушенная держава теряла свои знаки доблести, они блестели на всех «блошиных» рынках Европы и Азии, плавились в специальных печах, оседали в банковских сейфах, и, хотя ажиотаж вокруг них последнее время изрядно поутих, Новиков знал, оставшихся на руках у населения хватило бы еще не на одно состояние.

Внезапное богатство, конечно, прибавило ему хлопот, но деньги для умной головы не большая обуза. Органы правопорядка, задобренные щедрыми подарками, оставили его в покое, а вор в законе Тихий после вечера, проведенного у историка, укатил домой с кругленькой суммой в кармане, оставив взамен заверение в предоставлении «крыши».

После всех этих коллизий преподавание в институте Новиков оставил, сохранив за собой лишь полставки консультанта. Он был убежденным холостяком, и молодые студенточки, приходящие к нему по поводу курсовых работ, нередко задерживались у него до утра. Историк был чудесным рассказчиком и галантным кавалером. Многим это нравилось.

Оставив машину на платной стоянке, Гаркавый и Скитович не спеша приближались к девятиэтажному панельному дому с табличкой «улица Мира, 74».

— Может, жулик какой? — Скитович был в своем репертуаре.

— Не думаю, — Гаркавый переложил завернутую в бумагу икону из руки в руку. — Антиквариат требует определенного культурного уровня. Скорее всего интеллектуал.

— Удивляюсь я твоей склонности к идеализации, — Скитович снисходительно улыбнулся. — О людях лучше думать плохо, чтобы потом не испытывать разочарования.

— Это мизантропия.

— Нет — это здравый смысл.

Сорок третья оказалась на втором этаже. Гаркавый нажал на кнопку звонка и подставил лицо «глазку».

— Открытость располагает, — пояснил он.

За дверью послышались шаги. Приятели приосанились.

— Вам кого? — послышался приглушенный голос.

— Николай Васильевич дома? — громко осведомился Гаркавый.

— По какому делу? — поинтересовался голос.

— Нам Олег Поздняков порекомендовал…

Щелкнул дверной замок, и дверь бесшумно отворилась:

— Входите.

Приятели по очереди проскользнули в квартиру.

— Мы хотели бы предложить вам кое-какие вещи, — начал Гаркавый с порога, — Олег говорил, что вы этим интересуетесь…

— Что ж, — хозяин, хотя и сиял лысиной, выглядел моложаво, — я действительно интересуюсь определенного рода предметами, и если у вас то, что мне нужно, то нам есть о чем поговорить.

Гаркавый развернул икону и протянул мужчине.

— Вот.

— Посмотрим, — тот повертел в руках потемневший от времени образ. — Надеюсь, вы не в антикварном магазине купили эту икону?

— Нет, что вы, — поспешно заверил Гаркавый.

— Тогда пройдите, — мужчина широким жестом пригласил их в гостиную. — Новиков Николай Васильевич, — представился он, как только они очутились в просторной, с необычным интерьером комнате. Огромные напольные часы с массивными бронзовыми гирями, черная посудная горка с гранеными стеклами и изящной фурнитурой, два ряда икон на стене и многое другое придавали комнате особую, патриархально-торжественную атмосферу.

— Сергей, Дмитрий, — представились приятели.

— Прошу вас присаживаться, — Новиков взглядом указал на черный кожаный диван. — Предупреждаю сразу, краденые вещи я не покупаю, — он изучающе посмотрел на гостей, — и это — не поза, а принцип.

— В общем-то, мы ее купили, — торопливо заверил Гаркавый, — и, как вы догадываетесь, не в антикварном магазине.

— Верю, — Новиков провел рукой по иконе. — Вы хотите продать эту вещь?

— Да, — в один голос подтвердили приятели.

— Что ж, — хозяин подошел к «горке», — но для начала мы ее немного освежим. — Он открыл одну из дверок и извлек небольшой пузырек с вязкой желтой жидкостью. — Оливковое масло, — пояснил антиквар, — легкое косметическое средство для икон, не требующих реставрации.

Он смочил маслом тампон и легкими круговыми движениями протер живописный слой. Краски на иконе ожили, заиграли в лучах падающего от окна света, открывая взгляду не просматривавшиеся ранее тончайшие мазки кисти иконописца.

— Уже получше, — одобрил он и внимательно осмотрел образ. — Вряд ли смогу вас обрадовать: церковная живопись конца девятнадцатого века, сюжет распространенный — поясное изображение Ильи-пророка с мечом и свитком в руках; без оклада, ковчега и левкасного грунта… Ширпотреб, если можно так выразиться. Художественной ценности не представляет, и все, что я могу вам предложить за нее, — это пятьдесят долларов.

Гаркавый удивленно вскинул брови: он всегда считал, что иконы стоят бешеных денег, а тут…

Хозяин, заметив недоумение на его лице, поспешил пояснить:

— Это реальная цена, сложившаяся внутри страны. Дороже ее можно продать или дилетанту, или за границей — то и другое не так просто. — Новиков знал, что говорил, и эту уверенность в голосе приятели не могли не почувствовать.

— Идет, — ответил Гаркавый за обоих.

— Вот и хорошо, — антиквар одобрительно кивнул. — Это все?

— Нет, — Гаркавый извлек из кармана бронзовую иконку и ложку, — еще это.

Новиков быстро осмотрел предметы.

По лицу было видно, что и они для него особой ценности не представляли. Безапелляционное заключение это подтвердило:

— Ложка — двадцать центов за грамм, плакетка — пятнадцать долларов.

Приятели переглянулись: их вновь смутили совсем смешные цены.

Хозяин терпеливо пояснил:

— Я далеко не Гермес, чтобы диктовать цены рынку. Вы даже не можете себе представить, насколько капризна и непредсказуема мода: полотна импрессионистов стоят десятки миллионов долларов, а иконы древнерусских мастеров всего лишь десятки тысяч. Заметьте — мастеров. Где логика? А логики нет — есть мода. А мода — не константа… Впрочем, вам пока это по-большому ни о чем не говорит, но поверьте — все это так.

— Мы согласны, — не стали торговаться компаньоны.

Новиков подошел к старинному приземистому серванту красного дерева и, положив туда приобретенные вещи, протянул деньги:

— Получите ваши деньги, судари.

В сумме, с вырученными вчера на базаре, получалось семьсот восемьдесят долларов. Гаркавый небрежно сунул деньги в карман и вопросительно посмотрел на Скитовича: тема была исчерпана — требовалась синхронизация перемещений тел к выходу.

— Не ради праздного любопытства, — хозяин жестом попросил их оставаться на месте, — ваш интерес к антиквариату случаен, или в этом есть какая-то закономерность?

Гаркавый призадумался, что ответить, зато Скитович, до сих пор игравший в разговоре пассивную роль, неожиданно высказался:

— Случайность — величайшая из закономерностей.

Утверждение, зависшее своими логическими концами в посылках и выводах, явно удовлетворило Новикова.

— Вы пытаетесь сделать на этом бизнес? — догадался он.

— Если по правде, то вы угадали, — Гаркавый, вновь нащупав нить разговора, почувствовал себя уверенней, — пытаемся…

— И каким, если не секрет, образом?

Приятели вновь переглянулись.

— Мы с другом (Гаркавый впервые назвал Скитовича «другом») ездим по отдаленным деревням. То, что вы приобрели, куплено там.

— Любопытно, любопытно, — оживился антиквар, — значит, вы «коробейники»?

— Кто? — в один голос переспросили друзья.

— «Коробейники», — хозяин улыбнулся. — Так вы называетесь на языке антикваров. «Археологи» — те копают, «чердачники» обследуют чердаки, ну а «коробейники» ходят по квартирам и по сельским домам… жилым, разумеется.

— И все это ради антиквариата?

— Да. Но это далеко не полный перечень: так, например, среди «археологов» выделяются «черные следопыты» — они раскапывают захоронения второй мировой войны, есть еще «свалочники», «барыги» и много других.

— Целая индустрия…

— Что-то в этом роде, — антиквар смерил гостей взглядом. — Насколько я понимаю, специальными знаниями в этой области вы не обременены, как же вам удается определить хотя бы порядок суммы, которую можно предложить за ту или иную вещь?

— Чисто интуитивно. — Гаркавый знал, что это признание вряд ли прибавит им веса в глазах хозяина, но набивать себе цену было неуместно. — Опять же, его величество случай, — пояснил он.

— Бизнес без информации немыслим, — Новиков в задумчивости прошелся по комнате. — Вы еще не пришли к такому выводу?

— Кое-какая информация у нас есть…

— Вы считаете, что ее и впредь будет достаточно?

— На безрыбье и рак рыба, — в очередной раз блеснул афоризмом Скитович.

— Молодые люди, — антиквар вновь бросил на них оценивающий взгляд, — почему бы нам не объединить наши усилия? Вы даете слово, что мне первому будете показывать свои находки, а я взамен снабжу вас необходимым минимумом знаний. Обоюдная выгода очевидна: вы лишаетесь массы неудобств, а я приобретаю возможность удовлетворить свое профессиональное любопытство. Договорились?

Возражать против рационального может только теоретик. Друзья были практиками.

— Думаем, договорились, — не стали медлить они с ответом, — по крайней мере, попытаться стоит, — уточнили на всякий случай.

— Вот и прекрасно! — обрадовался Новиков. — Если не возражаете, то я сразу пререйду к делу, — предложил он, — тема требует времени.

— Нет-нет, не возражаем! — с готовностью подтвердили компаньоны.

…Почти два часа антиквар посвящал их в тайны оценки старинных вещей. Как оказалось, на рынке антиквариата покупалось и продавалось практически все: от пустой старинной бутылки до танка второй мировой. По степени вероятности попадания на первом месте стояли монеты.

С ними оказалось совсем просто: погодичный каталог монет со времен Петра Первого и до нынешнего времени с указанием цен в долларах полностью прояснял картину. Незнакомые слова «раритет», «пруф», «минцмейстер» разъяснялись несколькими фразами и были непонятными лишь поначалу. За монетами следовали награды. С ними было посложней, но по основным видам каталог также имелся. С иконами дело обстояло еще хуже, поэтому для начала решили ориентироваться по следующим критериям: наличие оклада из золота или серебра, ковчега и сложного сюжета. Изделия из драгоценных металлов предполагалось покупать из расчета стоимости одного грамма в центах или долларах…

— Главное в вещи — работа, — Новиков был на своем «коньке», — вещь должна радовать глаз, — рядом с принесенной друзьями ложкой он положил две свои. — Смотрите, ваша практически не имеет орнамента, а мои, — антиквар провел пальцем по стеблю одной из ложек, — имеют. Чем сложнее и изящнее рисунок, тем лучше. Цена такого изделия в несколько раз выше. И еще одна тонкость, — Новиков взял ложку в руку. — У вашей стебель, то есть за что мы беремся рукой, изогнут: до начала 19-го века он был прямым, как у моих, значит, ваша менее древняя. За каждый век назад к базовой цене по металлу также смело можно набрасывать вдвое. Понятно?

Друзья, невольно поддавшись увлеченности антиквара, слушали, ловя каждое его слово.

— Понятно. Но как более точно определить время ее изготовления? — поинтересовался Гаркавый. — Кстати, нам ведь могут попасться не только ложки.

— Клейма. Нужно смотреть пробирные клейма, — антиквар достал складную лупу. — Клейма мастеров вам пока ни о чем не скажут, а вот по пробирным, думаю, вы кое-что сумеете определить. Смотрите, — гости по очереди рассмотрели буквы, цифры и рисунки, выбитые на тыльной стороне ложки, там, где цифры, — это пробирное клеймо: по его форме и содержанию можно более-менее точно датировать изделие, изготовленное с начала 18-го века именно с этого времени клеймение широко вошло в ювелирное дело, — Новиков метнулся к книжному шкафу и протянул друзьям листок. — Здесь показаны формы клейм и даны годы их использования. Не много на первый раз? — он пытливо посмотрел на гостей.

— Ну что вы, очень даже интересно, — заверили те, — по крайней мере, в школах такому не учат.

— Хорошо. Что мы еще не охватили?

— Фарфор, — подсказал Гаркавый.

— О, фарфор тема не простая… — Новиков достал книгу «Русский фарфор». — Полистайте для общего представления, но могу сказать откровенно: больших денег на фарфоре не заработаешь.

— А на чем можно? — вновь в один голос спросили друзья.

Хозяин улыбнулся:

— Монеты, награды — это самое реальное. Есть дорогие картины, книги и много других вещей, но это дело скорее везения, чем настойчивости. Хотя… новичкам, говорят, везет.

— Значит, будем надеяться, что нам повезет, — друзья засобирались уходить. — Пора, а то мы и так отняли у вас уйму времени.

— Ничего, считайте, что это моя работа, — успокоил Новиков.

— Мы скоро зайдем, — пообещали друзья.

— Могу только пожелать успеха…

При прощании «коробейников» распирало чувство, которое, по всей вероятности, испытывает прыгун, оставивший за спиной планку новой высоты.

Глава вторая

Бежевая «восьмерка», оставив далеко за собой огни Смоленска, мчалась по ночному шоссе. Стрелка спидометра чуть заметно дрожала на цифре «160».

— Оторвались! — водитель, молодой угреватый парень лет двадцати, глядя в зеркало заднего вида, резко нажал на тормоз. — Нужно сворачивать!

Завизжала резина, и машина, сильно накренившись влево, съехала на убегающий в сторону от шоссе проселок.

— Гаси свет! — молодой мужчина, сидящий рядом с водителем, грязно выругался. Бледное, злое лицо его еще больше исказилось в болезненной гримасе.

— Клим, угробим машину! — попытался возразить водитель, хотя понимал сам — иначе им не уйти.

— Какая, к хрену, машина! — взорвался тот. — Гаси, кому говорю.

«Восьмерка», уткнувшись в глухую тьму, остановилась.

— Сейчас… пусть глаза привыкнут, — парень устало уткнулся лицом в руль, — минутку…

— Стрема, не расслабляйся, — Клим тревожно поглядывал по сторонам, догонят, суки!

— Хрен они нас уже догонят, — Стрема поднял голову и дернул от себя рычаг скоростей, — через минуту машину с дороги не увидишь…

Медленно пробираясь по проселку, «восьмерка» углублялась в лес.

— Зря мы старика грохнули, — Стрема напряженно всматривался в темноту. Узкий лоб его бороздили не по возрасту глубокие морщины. — Забавный старикан… только, на свою же голову, слишком прыткий.

— А ты хотел, чтобы его мордовороты решето из нас сделали? — Клим поправил кобуру под мышкой. — Если бы он дотянулся до кнопки — нам бы хана… И как это мы на этих гаишников напоролись? Так гладко от старика слиняли — и на тебе! — он озабоченно присвистнул. — Непруха…

— Не останавливаться же было с этим барахлом, — Стрема кивнул на заднее сиденье, где были свалены в кучу иконы, серебряная посуда и книги в истертых кожаных переплетах. — Если бы взяли только орден, то не тащились бы сейчас по этим колдобинам, — с горечью добавил он.

— Орден, орден! — вспылил Клим. — На хрену я видел этот орден, из-за вшивого «куска» голову под пули подставлять. А барахло продадим — глядишь, лишняя копейка… Может, там вдобавок ценное что-то попалось.

— Ты же знаешь, Петрович никогда не ошибается: если послал только за орденом, значит, ничего путного у этого антиквара больше не было.

— Это ты верно говоришь, — согласился Клим. — Первый раз мы с тобой орден Андрея Первозванного с праздничной цепью везем, — заметил он. Большая редкость, говорят… очень большая.

— Не последний бы…

Где-то вдалеке, сквозь деревья, показались медленно бегущие параллельно земле огоньки.

— Вот и приехали. На этой дороге нас вряд ли будут искать, — сказал несколько минут спустя Стрема и остановил машину. — Вылезай, сменим номера да барахло заодно упакуем как следует.

Клим открыл дверцу и, вдохнув всей грудью густой лесной воздух, тяжело кряхтя, вылез:

— Клево пахнет.

— Рано оттягиваться, — Стрема торопливо открыл багажник и, пошарив в его внутренностях, протянул напарнику автомобильный номер. — Держи, поставишь впереди.

Звякнули о металл гаечные ключи, и красные белорусские номера с круглым гербом «Погоня», со свистом рассекая воздух, полетели в кусты.

— Вот так интегрироваться нужно, — зло сказал Клим, — а то дурят народу голову.

— Еще один интегратор нашелся, — Стрема выругался и достал из багажника широкий холстяной мешок. — Вали сюда все это барахло.

Клим, пыхтя, принялся перебрасывать вещи из салона наружу.

— Осторожнее, посуду поцарапаешь, — Стрема еле успевал зевом мешка ловить летящие предметы, — потом хрен такую продашь.

— Начхать.

— Барахлишко-то тут при чем?

— При том, — Клим порылся в кармане и, достав блистер с таблетками, выдавил себе на ладонь пять штук. — Что-то «кумарит» меня… хотя рановато вроде бы, — глухо признался он и жадно проглотил крохотные, размером со спичечную головку, «колеса».

— Твои проблемы, — Стрема осуждал увлечение напарника наркотиками, но только на уровне упреков, — дозу контролируй…

— Не твое собачье дело! — вновь вспылил Клим, но тут же осекся — ему действительно было нехорошо. — Тоже советчик мне нашелся, — смахнув со лба пот, добавил он и тяжело плюхнулся на сиденье.

— Ладно, молчу, — Стрема забросил мешок в багажник, — покимарь лучше, скоро уж будем дома.

— Только зря почем не буди, — предупредил Клим и, откинув сиденье, прикрыл запястьем глаза.

Резво выскочив на шоссе, «восьмерка» заспешила в сторону Москвы.

Новиков встревоженно шагал по комнате туда-сюда. Свежие газеты, доставленные утром, в беспорядке валялись на столе, но антиквар, аккуратист по натуре, не обращал на это никакого внимания.

Небольшая заметка в «Комсомольской правде» об убийстве известного псковского коллекционера, прочитанная им недавно, окончательно вывела его из душевного равновесия. Это был четвертый случай убийства известных антикваров за последний месяц. Было над чем задуматься. Судя по газетным публикациям, убийцы брали самое ценное, и лишь последнее нападение в Пскове было исключением. Там грабители прихватили с собой и предметы, не представляющие особой ценности.

«Каким образом бандиты могли узнать о том, что каждый серьезный коллекционер бережет как зеницу ока?» — гадал он.

Убийства провинциальных коллекционеров случались и в прежние годы, но они были так редки, что особо не бросались в глаза. То, что происходило сейчас, на случайность не походило. А если это закономерность, то рано или поздно чудовищный механизм подомнет под себя и его — Новикова Николая Васильевича. Нет! Допускать этого он не собирался…

Антиквар подошел к телефону и, немного поколебавшись, набрал номер.

— Алло, Петр Сергеевич? — он звонил Тихому. — Вы не могли бы меня принять по срочному делу? Можете? А когда? Спасибо, сейчас же выезжаю…

Новиков тщательно осмотрел в квартире все запоры и, облачившись в выходной костюм, вызвал такси.

Вор в законе Петр Сергеевич Тихонов был человеком общительным и правдивым. В свои пятьдесят восемь он был моложав и жилист. Короткая спортивная прическа, крепкая фигура и ясный насмешливый взгляд создавали впечатление, что их обладатель больше физкультурник-оптимист, чем усталый финишер по жизни.

После последней пятилетней отсидки Тихий поселился в уютной двухкомнатной квартире в центре города, предусмотрительно купленной для него на средства воровского «общака», и рассудительно, без лишних дерганий принялся управлять неспокойной «братвой». Работы было много: рыночные грядки, дающие неплохой урожай, требовали тщательной прополки.

— А-а-а, любитель богатых старушек, — приветствовал он Новикова, как только тот предстал перед его глазами. — Давненько, давненько… Что за непонятка принесла тебя ни свет ни заря?

— Не хотел отрывать вас от дел, но… — антиквар, хотя и был с Тихим в определенной степени близости, лишний раз подтверждать факт этого обстоятельства не любил, — решил, что откладывать не стоит…

— Ну ладно, не мямли — выкладывай все как есть, не пустяки же тебя от побрякушек оторвали, — Тихий снисходительно улыбнулся. — Давай, давай!

Новиков положил перед вором стопочку газетных вырезок с помеченными текстовым маркером местами. Тихий бегло посмотрел листки, читая лишь заголовки.

— Что, постреливают вашего брата? — уловил он суть публикаций. — Не дурите народ… хотя, — вор не стал развивать мысль, — каждый, как может.

— Вы обратили внимание? — в голосе антиквара слышались страх и надежда. — Берут самое ценное, живыми не оставляют.

— Самых несговорчивых, — Тихий потянулся за сигаретой. — Сговорчивые особо не распространяются по этому поводу, так что статейки, в основном, о первых.

— Не хочу быть ни первым, ни вторым, — Новиков громко проглотил слюну. — Я покой люблю, — как-то по-детски добавил он.

— И деньги, — с сарказмом произнес вор, — а они, рано или поздно, приносят своему хозяину массу хлопот… если не сказать больше.

— Я же уделяю вам, что могу…

— Знаю, Николай, — вор щелкнул зажигалкой, — я уже навел справки: работа «махновцев» — это которые ни с нашими, ни с вашими, а так, сами по себе, — пояснил он. — Сунутся нахрапом на мою территорию — накажу, а пока эта канитель меня не касается.

Это «пока» явно расстроило Новикова.

Он растерянно захлопал ресницами, то и дело порываясь достать бумажник. Но предлагать деньги сверх того, что уже заплатил в «общак» в этом месяце, сейчас все же не решился.

— А нельзя, чтобы кто-нибудь из ваших ребят месяцок со мной рядом побыл? Пожил у меня, точнее, — наконец робко попросил он. — Я на «общее» уделю, сколько скажете… хоть сию минуту.

— У меня не охранное агентство! — резко сказал Тихий и обвел глазами комнату. — Сам видишь, как живу. А нашего брата, кстати, постреливают не меньше…

Действительно, кроме железной входной двери, квартира вора ничем не отличалась от обыкновенного городского жилища: простенькая обстановка, ни решеток на окнах, ни глухих жалюзи.

— Вас не тронут, — неожиданно для себя робко сказал гость.

— Много ты знаешь, сопляк… — вор пустил кольцо дыма, — молодежь нынче не хочет жить по старым воровским законам… — он замолчал, не стал вдаваться в подробности, чем ему это грозит.

— И все же, Петр Сергеевич, — вкрадчиво произнес антиквар, глаза его при этом смотрели заискивающе, — неужели у вас не найдется парня, который мог бы пожить у меня некоторое время… пока это все не уляжется?

— Ну и зануда ты, Николай, — Тихий задумался. — Ладно, не метай икру постерегут тебя мои ребята. — Он встал. — Завтра пришлю тебе одного, кличка Кабан. Прими парня как следует. Он отработает.

— Спасибо, Петр Сергеевич, — антиквар пожал узкую и сильную ладонь, буду ждать.

— И вот что я еще тебе посоветую, — на прощание сказал вор, постарайся в ближайшее время не обзаводиться новыми клиентами. Успеешь еще нахапаться…

Игорь Климов, а попросту Клим, дремал, откинув голову на спинку сиденья.

Оглушенный транквилизаторами, он порою что-то мычал во сне: сердито и громко. Стрема при этом морщился, как от зубной боли, и раздраженно толкал того в бок. Клим замолкал, но ненадолго.

За окнами машины проплывали шикарные подмосковные особняки. Стрема вел машину осторожно, напевая под нос слова некогда популярной песенки: «А я девушек люблю, всех их вместе соберу…».

Конец путешествия был не за горами, и предвкушение вырисовывающегося отдыха значительно прибавляло оптимизма.

— Что, приехали? — наконец очнулся Клим, когда машина резко затормозила у светофора.

— Потерпи, немного осталось, — Стрема посмотрел в зеркало, — уже Кольцевая.

— Пора бы, — Клим потянулся, — спина совсем задеревенела.

— Задеревенеет — четыре часа как мешок с говном болтался. Еще мычал, как бык…

— Может, я что-то гениальное хотел сказать, — Клим приоткрыл окно и закурил. — Мысли из буйной головы на волюшку перл и…

— Из тебя только одно может переть… — Стрема криво усмехнулся.

— Что!? — в голосе Клима послышалась угроза. Он сжал кулаки и всем телом повернулся к напарнику. — Повтори, что ты сказал, подлюга!

— Не мешай, — Стрема посигналил выскочившей на дорогу собаке; та, от неожиданности присев на задние лапы, заюзила по асфальту. — Черт! — он еле успел отвернуть машину. — Поразводили зверюг…

Клим моментально остыл и, откинувшись на спинку сиденья, мечтательно процедил:

— Оторвусь сегодня на всю катушку. — Он посмотрел на часы. — Как сейчас сделаем?

— Заедем сначала ко мне, выгрузим барахло, а потом к Петровичу: пусть забирает орден и рассчитывается, — Стрема скосил глаза на дружка. Только, думаю, пора тарифы увеличивать — не мух бьем. Такая работенка нынче в цене поднялась. Орденок-то тысяч сто потянет — на цепи, сохранность идеальная…

— Потянуть-то потянет, вот только цена с Петровичем оговорена. — Клим зашелся в приступе тяжелого кашля. В свои тридцать он уже успел изрядно подорвать здоровье.

— Но старика грохать мы не договаривались, — сказал Стрема, подождав, когда напарник успокоится. — Говорил, божий одуванчик, «ствол» увидит все и выложит… как бы не так. Еле ноги унесли.

— Да, за «жмурика» мог бы и добавить: добавил же за того, из Пскова, Клим сплюнул мокроту на коврик под ногами. — Мудак жадный…

— Короче, говорим: пять «кусков» на бочку, и никаких. Хватит задарма ишачить.

— С Петровичем лучше не ссориться.

— Такие, как мы, на дороге не валяются, — Стрема явно настроился получить за работу значительно больше, чем оговаривалось. — Пригрозим, что подадимся на вольные хлеба. Пусть немного понервничает.

— Плохие шутки, — заметил Клим.

— Знаю, — не отступал Стрема.

— Если честно, я тоже так думаю, — Клим последний раз затянулся и выбросил окурок в окно. — Не каждый согласится рисковать за такие крохи, но…

— Что «но»?

— Но зато Петрович вытянет нас из каталажки, если что. А это, я тебе скажу, немалого стоит.

— Уверен, что вытянет?

— Он же обещал, да и связи в ментовке у него, однозначно, неплохие сам знаешь, скольких он их почти задаром через свою фирму похоронил.

— Я никому не верю, — Стрема вдруг насторожился — впереди на дорогу выбежал милиционер и замахал жезлом, — а этому что еще нужно? — Он плавно притормозил. — Может, рванем, пока не поздно? — покосился он на дружка.

— Чего нам бояться? — Клим застегнул джинсовую куртку. — Не станет же он нас обыскивать. Тормози, если у него рация, то все равно не уйти.

Машина остановилась.

— До поста ГАИ подбросьте, — запыхавшись, попросил молодой сержантик, заглянув в салон.

— Садись, — как можно спокойнее сказал Стрема.

Клим тотчас перебрался на заднее сиденье. «Восьмерка» плавно двинулась.

— Не из Смоленска едете? — поинтересовался нежелательный пассажир.

— Из Вязьмы, — глухо сказал Клим, — а что?

— Просто так… — милиционер заглянул в потрепанную записную книжку и беззвучно зашевелил губами, заучивая что-то наизусть.

«Ориентировки!» — догадался Клим, и рука его машинально потянулась к шелковому шнурку, втянутому в спортивные брюки.

— Денек будет хороший, — спокойно заметил Стрема.

— А? — сержантик встрепенулся.

— Денек, говорю, будет хороший, — повторил Стрема.

— Ах, да… — милиционер вновь уткнулся в блокнот, — хороший…

— Черт! — Стрема, слишком поздно заметив глубокую выбоину в асфальте, резко затормозил.

Машину сильно тряхануло. Под сиденьем милиционера звонко звякнул металл.

— Тут у вас что-то… — Сержантик согнул голову, заметив выкатившуюся из-под сиденья старинную серебряную чашу. — Интересно… — потянулся он к ней.

Клим быстро огляделся: на шоссе поблизости машин не было. Выдернув шнур, он молниеносно перехватил им шею милиционера и что есть силы потянул концы в стороны. Тот попытался привстать, схватился руками за горло и тут же обмяк всем телом.

— Чехлом прикрой его! Чехлом… — просипел Стрема, ища глазами ближайшую стройплощадку или пустырь. — Сука, куда ты смотрел, когда перебрасывал шмотки?

Клим, додушив сержантика, судорожно содрал с заднего сидения чехол. Его колотило. Откинув спинку переднего, он потянул милиционера за обмякшие плечи на себя. Посиневшее, недавно еще живое молодое лицо белками закатившихся глаз уставилось вверх. Клим поспешно накрыл его плотной бордовой тканью…

Через полчаса, вынырнув из-за забора брошенной стройки, бежевая «восьмерка» продолжила свой путь.

Офис похоронной фирмы «Реквием» находился в центре Москвы, в Кольчужном переулке, и занимал весь первый этаж угрюмого серого дома дореволюционной постройки. Недавно фирма отпраздновала свое семилетие, и теперь ее служащие трудились над тем, чтобы сделать задел, как минимум, еще лет на семь. Гробы разной комфортности и долговечности заказывались у зарубежных партнеров, разрабатывались отечественными дизайнерами, а сколачивались в подсобных цехах некогда могучих военных заводов; апробировались новые образцы урн для праха, все больше входящие в моду; отбирались лучшие из специальных косметических средств для макияжа покойникам и многое-многое другое.

Люди жили и умирали по-разному; поразному их и хоронили. Все эти годы за действом погребения внимательно следил директор фирмы Олег Петрович Ладис: худощавый сорокасемилетний мужчина невысокого роста, психически неуравновешенный, но не глупый.

Постоянно наблюдая за тем, как успокоенные уходом от земных забот старики и старушки, да и люди более молодого возраста, скрываются под крышкой гроба, он с содроганием представлял себя на их месте.

Хоронить людей — дело доходное, но это мизер по сравнению с теми деньгами, что окружают саму смертъ. Обстоятельства смерти и завещания, убийцы и наследники, родные и чужаки, богатство и нищета — от всего этого просто несло шальной наживой. Три дня погребения, размноженные и наложенные друг на дружку, были для Ладиса хлебом с порядочным куском масла.

— …Я вас не просил его убивать! — Ладис сидел в своем шикарном кабинете в компании Клима и Стремы, двадцать минут назад заявившимися в офис. Речь шла о старике антикваре. О милиционере же, чтобы не навлекать на себя лишних неприятностей, они решили промолчать.

— И вообще, не много ли за последнее время крови? — директор хмуро посмотрел на Клима. — Это все твои штучки, Игорь. Привык там, на Кавказе, чурок стрелять почем зря. Здесь так нельзя… в конце концов.

— А я к вам не набивался, — раздраженно заметил Клим и смахнул ладонью капельки выступившего на лбу пота. — Не нравлюсь — поищите другого.

— Нужно будет — поищем! — Ладис смерил взглядом бывшего наемника. Свято место, к твоему сведению, пусто не бывает.

— Может, у вас на него и очередь имеется? — злорадно поинтересовался Клим, зная, что директор блефует.

— Тебе не доложил, — Ладис нервно хрустнул пальцами, — недельку пока можете отдохнуть, — перевел он разговор в другое русло.

— Петрович, — Стрема, раздувая, как бык, ноздри, полез в карман за сигаретами, — надо бы добавить за работу — я за «кусок» больше рисковать не намерен. Да и Клим тоже. И так уже два года за крохи ишачим. Вдобавок эти старьевщики уже учуяли неладное: мир слухами полнится, да и газетенки нашу работу размалевывают как могут, — он повертел в руках сигарету, но прикуривать не стал. — Опасно работать стало… Уголовные авторитеты тоже забеспокоились — хлеб у них отбиваем, репутацию портим, а с ними шутки уж точно кое-чем пахнут.

— Волков бояться… — директор поднес к лицу Стремы зажигалку.

— При чем тут «бояться»? — тот глубоко затянулся. — Когда знаешь, за что рискуешь, — это одно, а когда невесть за что — совсем другое.

— Как «невесть за что»? — возмутился Ладис. — Кто тебя, доходягу, можно сказать, на улице подобрал, обул, одел? Дядя? А машину кто купил? Квартиру упаковал, девочки каждый день разные…

— Машину я не на себя гроблю, — злобно огрызнулся Стрема, скулы на его лице побелели, — а девочки по нынешним временам не такая уж и роскошь.

— И сколько вы хотели бы получить? — директор грудью навалился на стол. — А?

— По два с половиной «куска» на брата, — Стрема тайком глянул на дружка: тот равнодушно рассматривал ногти, руки его мелко дрожали.

— Морда не треснет?

— Не треснет.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Ладис, — не в моих правилах изменять условия договора, но… — он бросил взгляд на сверкающий бриллиантами орден, — так тому и быть. Получите и на сей раз компенсацию за сложность. Довольны?

— За меньшие бабки мы вообще больше никуда не поедем, — наконец вмешался Клим. — Отныне два с половиной «куска» — тариф, плюс каждый раз за сложность.

— Это грабеж, — попытался отвертеться директор.

— Это по справедливости.

— Ладно, уговорили, — Ладис, немного поколебавшись, положил орден в сейф и извлек оттуда пачку стодолларовых купюр. На глаз располовинив пачку, он протянул деньги Стреме. — Считай.

Тот деловито смочил слюной палец и быстро начал пересчитывать купюры.

В стопке их оказалось ровно пятьдесят.

— Фокус? — удивленно спросил Стрема.

— Опыт, — соврал Ладис. Он никогда не работал в банковской сфере и располовинил пачку случайно. — Советую деньгами особо не сорить, — на всякий случай предупредил он, — а то я вас знаю.

— Разберемся как-нибудь сами, — Стрема передал Климу его долю. — Куда в следующий раз?

— Не спешите, — директор подошел к окну и выглянул на улицу. — Теперь к операциям будем готовиться более тщательно, — он опустил жалюзи. — Шума вы уже наделали предостаточно, прете напролом там, где можно было бы обойти. Старика нужно было связать, а затем уж обрабатывать. То, что он на ладан дышал, не давало гарантий невозможности рывка. Вот он и рванул по своей финишной… Люди — живучие твари, сколько живу, в этом убеждаюсь. — Ладис расстегнул ворот рубашки и включил вентилятор. — Ко мне в производство поступают не от насморка. Вон, на прошлой неделе хоронили одного: семь пулевых ранений, и все, говорят, смертельные, а он по лесу еще полкилометра прополз. Да что там говорить, порой диву даешься.

— Лопухнулись, — признался Клим. — Жанна без проблем охранника из квартиры выманила, вот мы и обрадовались. Думаем, теперь старика сделать, как два пальца обоссать. Как всегда, дыма в замочную скважину пустили, звоним — пожар, мол. Старик забеспокоился, дверь-то и открыл. А у него этажом выше еще один охранник живет, и звонок к нему выведен. Старикан скумекал, что к чему, и к кнопке… Тут я его и подстрелил, прямо в сердце попал. — Клим криво усмехнулся.

— А нужно было опередить, — поучительным тоном сказал Ладис, — в Пскове ведь была почти аналогичная ситуация! Не делаете вы выводов, смотрю.

— Какие, к черту, выводы?! — неожиданно взорвался Клим. — Доли секунды все решали! — Лицо его нервно задергалось. — Выводы, бля.

— Нервы, — директор внимательно всмотрелся в Климовы зрачки, — надо тебе, Игорь, нервишки подлечить, а ты все гадостью разной травишься. Ломает небось?

— Да так… — замялся Клим. Всплеск агрессии в нем моментально сменился апатией.

— Игорь, Игорь… — директор озабоченно вздохнул, — орден-то хоть легко нашли?

— Минут пять пришлось повозиться. Но опыт есть опыт, — хвастливо сообщил Стрема. Неожиданно легко разрешившийся финансовый вопрос его заметно взбодрил.

— На гаишников с какими номерами напоролись? — Ладис открыл записную книжку.

— Белорусскими.

— Хорошо, эти вычеркиваю. В следующий раз получите латвийские. Все. Пока можете отдыхать. — Ладис нажал кнопку под крышкой стола. — Оленька, сказал он вошедшей секретарше, — проводите молодых людей и зайдите потом ко мне.

Ольге Севериной было девятнадцать лет. Не очень красивая, но плотненькая, пышущая здоровьем, сексуальная — она рано поняла, что, с умом эксплуатируя свои достоинства, добьешься в жизни многого, и, нужно отметить, до сих пор ей это удавалось. «Если почаще раздвигать ноги, то можно добраться до края света», — любила повторять она слова одной киногероини. При этом ноздри ее хищно раздувались…

— Оленька, — Ладис, как только девушка вошла, запер за ней дверь, — как тебе твой новый авто? — Неделю назад он подарил девушке изящную спортивную модель «БМВ», чем привел ее в неописуемый восторг.

— Кайф! — глаза Ольги озорно блеснули. — Обставляю всех, как надо быть! — похвасталась она.

— Ты поосторожней, — Ладис вплотную придвинулся к секретарше, — я же за тебя волнуюсь, — он погладил ее по бархатистой щеке.

— Не надо, Олег Петрович! — Ольга отстранилась Глаза ее лукаво прищурились. — Мы же договаривались, что вы не будете…

— Оленька, я по тебе соскучился, — директор насильно обнял ее за талию и взволнованно зашептал. — Ну последний разок… ты же знаешь, я отблагодарю, я одинок…

В свои сорок семь Ладис так и не обзавелся семьей — до сорока все как-то не складывалось, а после он просто перестал помышлять об этом.

Возбуждение его нарастало, и, запустив руку под юбку девушке, он стал подталкивать ее к дивану.

— Я недолго, — уговаривал он, — минуточку, и все…

Ольга уже два года была любовницей Ладиса, и все два года делала вид, что настроена разорвать эту связь, что директор принимал за чистую монету и не скупился на щедрые подарки.

— Опять «с усиленным обжимом»? — Ольга неохотно стала расстегивать юбку.

— Оленька, ты же знаешь мою слабость, — Ладис нервно шарил рукой по ширинке, — вот… — он высвободил из одежды бурно цветущий стебель, сейчас, сейчас… — он обильно смочил слюной орудие похоти и коричневое дно ущелья между ягодицами партнерши, — сейчас… — стал медленно входить вглубь. — Не больно?

— Давай скорей! — девушка перешла на «ты». — Я сегодня «по большому» не ходила.

— Ничего, ничего. — Ухватив Ольгу за талию, он раз десять дернулся туда-сюда и, содрогнувшись всем телом, тоненько застонал.

Девушка сжала руками ягодицы и, медленно отстранившись, плюхнулась на диван.

— Вы бы подмылись, Олег Петрович, — Ольга натянула юбку. — Пардон, но я ведь не знала, что вам именно сейчас приспичит.

— Все хорошо, — директор уже выходил из состояния оцепенения, хорошо… — смешно передвигая спутанные приспущенными брюками ноги, он просеменил к секретарше. — Вытри… — он выразительно опустил глаза вниз.

Ольга нехотя достала носовой платок и брезгливо провела им по сморщенной плоти.

— Ты говорила, что присмотрела себе перстенек с бриллиантом? — вяло поинтересовался Ладис.

— Да, — девушка задвигала рукой энергичней, — такой уж красотуля…

— Сколько?

— Тысяча.

— Как ты быстро привыкла к хорошим вещам, — директор натянул брюки, — а была такой скромницей…

— Было у кого поучиться, — Ольга, держа платок за самый угол, брезгливо бросила его в корзину для мусора.

— Я тебя насильно в постель не тянул.

— Знаю, — она жеманно чмокнула Ладиса в щеку. — Мне идти?

— Иди. После работы заедем в ювелирный.

Ольга, покачивая бедрами, вышла. «И что я в ней нашел? — подумал директор. — Шлюха шлюхой, а я на нее такие деньги трачу. Правду говорят: седина в бороду — бес в ребро. — Он несколько раз прошелся по кабинету. — А может, действительно это я ее такой сделал? Чушь! Все они такие!»- убежденно ответил он сам себе.

Глава третья

Гаркавый впервые шел к Лене домой.

За последнее время он заработал столько, что вполне мог осчастливить собой на вечер любой принявший его дом. Руку его тяжело оттягивал красочный полиэтиленовый пакет с угощениями.

Лена жила неподалеку — за три квартала, в серой пятиэтажной «хрущевке». Вот уже почти полгода они изредка встречались, но Гаркавому никогда раньше не приходило в голову набиваться к девушке в гости. Во-первых, он ужасно не любил наносить визиты, а во-вторых, зачем? По правде, даже сейчас ему казалось, что он поступает опрометчиво, но что-то необъяснимо волнующее, проснувшееся в нем во время их последней встречи будто подталкивало в спину.

Легко поднявшись на четвертый этаж, Гаркавый несмело позвонил. Из глубины квартиры тотчас послышались торопливые шаги.

— Я думала, ты уже не придешь, — девушка слегка смутилась, — проходи.

— Вот, по дороге в магазин зашел, — Гаркавый протянул пакет. — Вам с мамой.

— Спасибо — Лена покраснела. В стенах своего дома она выглядела совсем ребенком, нежным и беззащитным. — Раздевайся, я тебя сейчас с ней познакомлю. — Подождав, пока гость снимет обувь, она, ласково улыбаясь, увлекла его за собой в комнату.

Резкий запах лекарств ударил Гаркавому в нос, едва он переступил порог комнаты. Он невольно замер, но, быстро справившись с собой, сделал несколько шагов вперед.

— Проходите, не бойтесь, — с кресла-качалки, стоявшего у окна, на него смотрели печальные глаза миловидной и совсем еще не старой женщины.

— Мама, это Сергей, мой знакомый, — девушка слегка подтолкнула его вперед.

— Светлана Ивановна, — представилась женщина слабым грудным голосом, — я рада, что у моей дочери появился знакомый, не чурающийся навестить наш дом.

— Мама… — Лена укоризненно посмотрела на мать.

— А разве я не права? — мягко поинтересовалась женщина.

— Светлана Ивановна, — на Гаркавого эта хрупкая, больная женщина произвела приятное впечатление, — я много наслышан о вас и хочу заверить: ваша дочь редкая умница.

— Девушки сейчас так ветрены, — мать внимательно посмотрела на них обоих.

— Молодежь во все времена была ветреной, — осторожно возразил Гаркавый.

— Ну не скажите, мы в свое время…

— Мама, — девушка умоляющим голосом перебила мать, — давай не будем об этом!

— Хорошо-хорошо, — женщина утвердительно кивнула. — Сама знаю, что не права: просто никак не могу свыкнуться с тем, что ты у меня уже совсем взрослая.

— Светлана Ивановна, Лена! — Гаркавый добродушно улыбнулся. — Я предлагаю поговорить обо всем этом за чашкой чая — мне хотелось бы как-то закрепить наше знакомство, что ли… — он вдруг смешался. — Лена говорила, что в вашем доме не употребляют спиртного, так я прихватил с собой сладости, фрукты… — вконец сконфузившись, словно школьник, запутавшийся в ответе, доложил он матери девушки.

— Вы еще не разучились стесняться? — с улыбкой заметила женщина.

— Да, — честно признался Гаркавый.

— Мило.

— Мама, ты его совсем замучаешь, — девушка дотронулась до его руки, мы пойдем на кухню похозяйничаем, а ты, мам, пока тут не скучай.

Мать одобряюще кивнула.

На кухне они поцеловались. Гаркавый нежно прижал к себе девушку, такую неожиданно домашнюю и заботливую.

— Я не думал, что дома ты выглядишь так… — шепнул он ей на ухо.

— Как? — девушка смущенно одернула простенькое домашнее платье.

— Потрясно.

— Ты шутишь? — она слегка отстранилась.

— Ни в коем случае, — Гаркавый вновь притянул ее к себе. — Ты сейчас такая… уютная, что ли, — с трудом подобрал он нужное слово.

Засвистел закипевший чайник.

— Пошли, — Лена мягко освободилась из объятий, — у нас ведь сегодня гость…

— Я помогу, — Гаркавый схватился за ручку чайника и тут же отдернул руку.

— Горячо? — девушка засмеялась. — Иди, я сама.

Гаркавый, прихватив поднос с чашками, подался в комнату.

Во время чаепития он тайком всматривался в лицо матери и, несмотря на его болезненность, находил в чертах легкое, едва уловимое сходство с дочерью: те же серые глаза, привычка хмурить брови, манера смеяться. Почему-то с этими женщинами ему было легко и просто. Может, это являлось прямым следствием его временного материального благополучия? Так или иначе, в Гаркавом вдруг проснулся мужчина в роли кормильца и защитника. Непривычное и слегка будоражащее душу состояние приятно волновало его. «Пора подумать о семье», — сделал он неожиданный для себя вывод.

— Вы, нужно думать, не женаты? — спросила женщина, словно прочла его мысли.

— Не успел… — замялся Гаркавый и посмотрел на Лену.

Девушка покраснела:

— Мама, Сергей не свататься пришел.

— Я понимаю, — женщина устало опустила голову, — понимаю…

Лена как-то виновато поежилась.

— Ей пора отдохнуть, — чуть слышно шепнула она.

Они перешли в соседнюю комнату.

— Это комната брата, — повеселев, пояснила Лена и подтолкнула гостя к дивану. — Присаживайся.

— Он на работе?

— Ага, — девушка обняла Сергея за шею и уткнулась лицом в плечо. — Я рада, что ты к нам пришел. После того как нас оставил отец, ты первый посторонний мужчина в нашем доме.

— Он что, умер?

— Нет, что ты, просто ушел к другой женщине. Когда мне исполнилось шестнадцать…

— Навещает?

— Иногда. Деньги приносит, лекарства… Он неплохой человек, вот только попал под «каблук».

— Той?

Девушка кивнула.

— И что, у матери никаких шансов на выздоровление?

— Периферический паралич. У нас это не лечится. По крайней мере, в нашем случае. Мы уже свыклись: здоровые порой не менее несчастны.

— Да, все относительно.

— Относительно в ломбард? — с печальной улыбкой пошутила Лена.

— Не только. — Гаркавый по достоинству оценил горькую иронию девушки.

— Я так устала… спасибо за деньги, — Лена покраснела. — Знаешь, я над ними всю ночь проревела. Вот, думаю, дожила. Но ты ведь не покупал меня? — она вопросительно посмотрела Сергею в глаза.

— Мне хотелось тебе помочь, а открыто сказать об этом я как-то не решился, — он крепко прижал девушку к себе. — А теперь мне этого хочется еще больше.

— А тебе… это нужно?

— Мне кажется, да. Есть возражения?

— Наследство, что ли, получил? — попыталась отшутиться Лена.

— Скорее, жилу откопал.

— Это как-то связано с иконописью?

— И с нею тоже, — он поцеловал девушку в губы. — Но не только…

— Пожалуйста, руками ничего не трогать, — Новиков с интересом рассматривал невзрачного парня, которого, как и обещал, прислал ему Тихий. Кличка Кабан никак не вязалась с внешним видом охранника, худощавая мальчишечья фигура, тонкие, в татуировках, руки, бегающие по сторонам глаза… — Спать будете на раскладушке в кухне; днем можете читать, смотреть телевизор, но, еще раз повторяю, ничего не трогать руками.

— Как скажете, — Кабан обнаружил кроткий нрав, что вполне соответствовало его облику.

— Еду для вас будут привозить из частного ресторана — с хозяином я договорился, так что располагайтесь. И еще… — антиквар замялся, — постарайтесь, если сможете, не… «ботать по фене». Я правильно сказал?

Гость кивнул.

— Не переношу, понимаете ли, этого вашего языка… Договорились?

— Угу, — Кабан, с любопытством оглядываясь, прошел в гостиную. — Я могу осмотреть все комнаты?

— Пожалуйста, мне от вас скрывать нечего, — подтвердил хозяин с преувеличенной радушностью.

Кабан не спеша обошел квартиру, выглянул во все окна, осмотрел запоры на входной двери и, удовлетворенный осмотром, вопросительно посмотрел на антиквара.

— Располагайтесь пока в гостиной… как вас?

— Слава. Зовите меня Славой.

— Располагайтесь в гостиной, Слава, а вечером мы обустроим вас на кухне, — Новиков немного стушевался. — Это не очень удобно, но, как видите, места у меня немного.

— Ничего, как-нибудь, — охранник плюхнулся на диван, — мне не привыкать.

— Вот вам, чтобы не скучали, — антиквар протянул Кабану дистанционный пульт от видеодвойки «Сони». — Кассеты в тумбочке под телевизором — я пока поработаю в соседней комнате.

— Валяйте, — охранник уткнулся в экран.

Хозяин еще с минуту постоял в нерешительности и, больше ничего не сказав, вышел. Как только дверь за ним закрылась, Кабан закинул ноги на диван и, похлопав ладонью по обивке, откинул голову на мягкую боковину.

Вот уже почти час Новиков в задумчивости сидел над свежим номером «Комсомольской правды», раз за разом пробегая глазами заметку под названием «Убийство коллекционера». «…В своей квартире по улице Кутузова найден труп старейшего в Смоленской губернии коллекционера Балашова Игоря Александровича. Как свидетельствует медицинская экспертиза, смерть наступила от огнестрельного ранения сердца. Среди похищенных вещей жемчужина коллекции — орден Андрея Первозванного на золотой праздничной цепи. Исчез также ряд менее ценных предметов…»

«Смоленск, — антиквар мысленно представил географию преступлений, — это не так далеко, хотя что сейчас может быть далеко? Век скоростей, — он потер висок, — кто мог знать о богатстве Балашова? А о моем? — вновь тупо кольнуло в сердце. — Может, пока не поздно, арендовать пару банковских сейфов?»

Новиков достал из стола небольшой бархатный футляр и, открыв, положил перед собой на стол. Это была брошь в виде двух свисающих и переплетающихся между собой веточек с имитирующими листву бриллиантами. В основании веточки крепились к касту, удерживающему большой камень «чистой воды». «Фаберже был великим мастером, — подумал Новиков, рассматривая в лупу клеймо с двуглавым орлом и надписью кириллицей «К. ФАБЕРЖЕ», — но не гением…»

— Хозяин!

Новиков вздрогнул и накрыл брошь ладонью.

— Я могу пользоваться телефоном? — неожиданно появившийся в дверях Кабан не обратил ни малейшего внимания на замешательство хозяина.

— Пожалуйста, — антиквар облегченно перевел дух, — только не говорите долго — мне часто звонят.

— Угу, — охранник, шмыгнув носом, удалился.

«Пора менять страну, — сердце антиквара трепыхалось, как птица в клетке, — вечно здесь нужно кого-то бояться!»

Он положил брошь обратно в футляр и задумался: «Это болезнь — у меня приличное состояние, а я не гнушаюсь пустой старинной бутылки с пятидолларовым наваром».

Новиков несколько раз прошелся по комнате. Лики святых беспристрастно смотрели на него с развешенных на стенах икон.

«Эх, спустят меня когда-нибудь в унитаз!» — с горечью подумал он.

Придя от Лены, Гаркавый первым делом подался в ванную. Раз и навсегда усвоенная истина — чистоплотность способствует выживанию — неизменно толкала его к воде.

Минут двадцать он подставлял свое тренированное тело бодрящему потоку, наслаждаясь вливающейся в него свежестью. Все складывалось хорошо: деньги, секс, виды на будущее. Успех придал ему уверенности в своих силах, что уже само по себе могло служить гарантией успеха.

Он вновь подумал о Лене. Что-то происходило в их взаимоотношениях случайная связь получила продолжение, и это не отпугивало его, как бывало не раз в отношениях с другими женщинами…

Они познакомились еще зимой прямо на улице. Все произошло до банального просто, он сделал комплимент проходящей мимо смазливой девчонке, та отреагировала положительно. Минут пятнадцать они поболтали о том о сем и сразу пошли к нему домой…

«У меня не было лучшей сексуальной партнерши, — подумал он, и кровь, тут же обдав горячей волной лицо, забурлила ниже пояса. — Ну я стал прямо как мартовский кот… — Гаркавый перекрыл горячую воду, и ледяные струйки, иголками впившись в тело, сжали сосуды. Возбуждение спало.

— Так-то лучше…» — облегченно вздохнул он.

…В комнате разрывался телефон. Гаркавый поднял трубку и сквозь отвратительный шум и треск с трудом разобрал голос Скитовича. Тот, судя по характерному комканию окончаний слов, был изрядно пьян.

— Серега, я тут с двумя блядями! — неслось сквозь шум. — Сейчас купим выпить и к тебе трахаться! Приготовься как следует!

— Ты что, может, еще на машине? — Гаркавый ни разу не видел друга сильно пьяным и сейчас лихорадочно соображал, что делать.

— Мы уже выезжаем! — в трубке прорезался женский смех.

— Димка! Алло! Димка! — На том конце провода послышались короткие гудки.

«Вот еще напасть…» — Гаркавый в растерянности присел на диван.

Ждать пришлось недолго. Сначала под окнами послышался долгий автомобильный гудок, затем громко хлопнули дверцы и вспыхнул женский смех.

Гаркавый поморщился, он был трезв и физически не мог разделить приближающегося веселья.

Зашелся в истерике дверной звонок…

— А вот и мы! — Скитович стоял в компании двух молоденьких девушек, вполне миловидных и свежих.

— Проходите, — Гаркавый учтиво поклонился, мельком осмотрев подружек.

Что ни говори, а во вкусе компаньону отказать было нельзя.

— Мальчики, нам бы пописать, — смешливо переглядываясь, прощебетали гостьи.

— Будьте как дома… — Гаркавый царственным жестом указал на дверь в туалет.

Девушки, взвизгнув, одна за другой порхнули в санузел.

Гаркавый вопросительно посмотрел на друга.

— Серый, я сегодня того… — Скитович громко икнул и протянул две бутылки хереса, — вот…

Выпроводить подвыпившую компанию представлялось делом весьма хлопотным, и Гаркавый, молча приняв бутылки, отправился на кухню.

Сливной бачок издал утробный звук, и тотчас гостьи с веселым шумом выпорхнули из-за двери. На вид им было лет по восемнадцать.

Скитович ринулся девушкам навстречу и, обхватив обеих за талии, увлек за собой.

— Мой друг и компаньон — Сергей, — торжественно произнес он с порога кухни.

Гаркавый, хлопотавший у плиты, скромно кивнул головой.

— Алла.

— Марина.

— Вот и познакомились! — удовлетворенно произнес Скитович и притянул к себе Марину.

Та покорно прильнула к его плечу.

Гаркавый, уже смирившийся со своей участью, повнимательнее рассмотрел девушек. Та, что назвалась Аллой, была определенно в его вкусе. Миниатюрная блондинка с вздернутым носиком и обаятельной улыбкой смотрела на него с откровенным любопытством.

«Я ей нравлюсь», — отметил про себя Гаркавый, и легкое волнение на миг перехватило дыхание.

Вторая девушка выглядела попроще и вдобавок явно симпатизировала Скитовичу.

— Вы пока можете передохнуть в гостиной, — Гаркавый подмигнул другу, а я закончу с закуской…

Скитович удовлетворенно кивнул и, пьяно хохотнув, увлек за собой Марину.

Алла осталась стоять у двери.

— Тебе помочь? — она подошла к Гаркавому вплотную и, вызывающе закинув голову, заглянула ему в глаза.

Гаркавый, спокойно выдержав взгляд, указал рукой на фужеры, стоящие на столе.

— Если есть желание — сполосни.

— Ты живешь один? — Алла охотно взяла фужеры и направилась к мойке.

Обнаженная короткой стрижкой, ее шея так и манила поцеловать. Гаркавый, с трудом оторвав взгляд от возбуждающего изгиба, торопливо ответил:

— С родителями, но они на даче.

— Прелестно, — девушка включила воду. — А правда, что вы с Димой были наемниками в Югославии?

«Ничего себе… — Гаркавый смущенно отвернулся к окну. — Ну он и дает!»

— Что-то в этом роде, — неопределенно ответил он.

— А убивать страшно?

Гаркавому был совсем не по душе этот маскарад, но все же не хотелось подводить друга.

— Только в первый раз… — предельно банально сымпровизировал он, — но лучше не будем об этом.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась Алла.

Из гостиной показалась взлохмаченная голова Скитовича:

— Ребята, пока вы тут готовите, мы с Мариной немного отдохнем в спальне… Лады?

Гаркавый вопросительно посмотрел на гостью.

— Раз вам так приспичило, — Алла понимающе улыбнулась.

— Не скучайте! — бросил Скитович и тут же исчез.

Гаркавый поставил на стол сырный салат и яичницу.

— Выпьем за знакомство! — подмигнул он девушке и наполнил фужеры.

— Чтобы оно оказалось приятным, — игриво добавила гостья и многозначительно улыбнулась.

Выпили. Гаркавый глубоко вдохнул и, пододвинув к себе внушительный бокал для воды, бухнул в него вина — до самого края:

— Извини, я от вас отстал.

— Смотри, не напейся, — девушка пересела ему на колени, — пьяный мужчина — плохой мужчина.

Гаркавый опрокинул в себя содержимое бокала и поцеловал Аллу в губы. Та сразу вся обмякла и, тяжело дыша, обвила его шею руками. В висках у Гаркавого застучала кровь, горячая волна сильнейшим напором захлестнула низ живота. Он мягко коснулся ее груди, большой и упругой:

— Пойдем в комнату…

Девушка легко встала и, протянув руку, сама увлекла Гаркавого за собой.

Утром Гаркавый проснулся от тупой головной боли. Открыв глаза, он с минуту силился сообразить, где он и что с ним.

Специфический привкус во рту и знакомый потолок дали толчок веренице воспоминаний: гости, выпивка, траханье с Аллой, затем почему-то рядом оказалась Марина. С кем он?

Гаркавый поморщился: раньше так напиваться он себе не позволял. Из спальни доносился мощный храп. «Наемник, твою мать», — мысленно выругался он и, с трудом встав, пошел будить друга.

Скитович долго не хотел просыпаться, отчаянно отмахиваясь, но Гаркавый не отступал.

— Какого хрена… — наконец прохрипел тот.

— Вставай, волонтер свободы, — Гаркавый открыл форточку, — нас ждут великие дела.

Скитович привстал с кровати.

— Ну мы и дали, — он озадаченно почесал затылок.

— Ты ж раньше до такой степени не бутилировался, — Гаркавый жадно вдохнул свежий воздух, — даже возмущался по этому поводу.

— Что-то стал срываться, — Скитович встал: его еще шатало. — Аварийное состояние души…

— Как? — переспросил Гаркавый.

— Аварийное состояние души, — повторил друг и, с трудом попав ногой в штанину, натянул джинсы. — Тоска, одним словом.

— О, это действительно проблема.

— Еще какая.

— Ты помнишь, как девчонки ушли?

Скитович мотнул головой.

— Я тоже. Пойдем пить чай, заодно повспоминаем.

Горячий напиток постепенно вернул друзей к жизни. Ночные события, восстановленные из мелких кусочков, сложились в картину. Все оказалось до банального просто: пришли, увидели, поимели…

— Давай договоримся, — Гаркавый уже вполне пришел в себя, — веселье не должно быть в ущерб работе. Мы сегодня где должны были быть? — он с укоризной посмотрел на друга. — В Германовичах. А мы где?

— Съездим завтра, — Скитович махнул рукой, — наше нам останется.

— Ой ли.

— Кто умеет, тот и в городе «капусту» рубит, это мы с тобой…

— Зато таких, как мы, раз два и обчелся, — парировал Гаркавый. — А шансов разбогатеть по-настоящему не меньше, — он вдруг подумал о Лене, и на душе стало как-то неуютно: ночная оргия показалась отвратительной и никчемной. — Слушай, давай съездим в церковь, — неожиданно предложил он.

— Что? — удивился Скитович.

— Посмотрим иконостас, утварь, — объяснил Гаркавый, — заодно со своей девушкой познакомлю.

— Интересно, оказывается, у него еще и девушка есть, — Скитович покачал головой, — по глазам вижу — грехи замаливать собрался.

— Да пошел ты!

— Я не в форме, — примирительно сказал Скитович, — голова — как чугун.

— А мы не сейчас, — Гаркавый посмотрел на часы, — поедем к обедне.

— Это во сколько?

— К двенадцати.

— В принципе я не против, — Скитович потянулся всем телом, — самому интересно…

— Хоть что-то полезное сегодня сделаем. Договорились?

— Договорились.

Без четверти двенадцать друзья подъехали к подъезду Лениного дома. Девушка уже ждала внизу. Скитович пригладил непослушные волосы.

— Я сейчас. — Гаркавый вышел из машины и, виновато улыбаясь, поцеловал Лену в щеку. — Привет.

— Привет, — ласково ответила она. — С чего это вы надумали в церковь?

— Ищем духовные корни, — слукавил Гаркавый. — Это ничего, что мать побудет одна?

— Ничего. Мы ведь ненадолго?

— Ненадолго, — успокоил он и увлек девушку к машине. — Идем, я познакомлю тебя со своим другом.

Скитович, как только парочка уселась в салон, расплылся в добродушной улыбке.

— Лена, — девушка дружелюбно сунула ладошку в его широкую пятерню.

— Дмитрий.

— Мы с Димкой в одном классе учились, даже сидели за одной партой, — пояснил Гаркавый, — а теперь вместе работаем.

— Здорово, когда школьная дружба не обрывается вместе с последним звонком, — заметила Лена.

— Мы тоже так считаем.

Машина плавно двинулась с места.

В городе было три церкви, но богослужения проходили только в одной; две другие еще стояли в строительных лесах, оправляясь от складского советского прошлого. Выехав на центральную улицу, «жигуль» резво направился в старую часть города.

На автостоянке, раскинувшейся у церковного забора, было тесно. Новенькие иномарки и их более скромные российские сестры плотно жались друг к другу теплыми железными боками. Со стороны казалось, что делают они это даже с какой-то необъяснимой симпатией, не то что на оживленных городских улицах…

«Шестерка», потыкавшись то в один ряд, то в другой, остановилась рядом с роскошным «Саабом».

— Приехали, — Скитович заглушил машину. — Ну, кто тут крайний за опиумом? — несмешно пошутил он.

— Не богохульствуй, сын мой, — Гаркавый подал девушке руку. — Видишь, до чего может довести человека неумеренное увлечение атеизмом?

— Сам не лучше, — почему-то обиделся Скитович.

— Да, — Гаркавый притворно опустил глаза, — грешен… — он помог Лене выйти.

Протолкавшись сквозь плотный строй нищих на паперти, они остановились у входа в церковь. Из полуоткрытой двери слышалось стройное пение. Лена открыла сумочку и повязала голову платком. По тому, как она это проделала, Гаркавый догадался, что девушка здесь не впервые.

— Значит, так: ставим свечки, я смотрю иконостас, потом немного потолкаемся и уходим, — коротко проинструктировал он спутников.

— А причаститься? — удивленно спросила Лена. — Как же без этого?

Друзья переглянулись.

— Не все сразу, — дипломатично начал Скитович, — то есть, я хочу сказать, что мы еще не вполне созрели…

— После того, как мать заболела, я часто здесь бываю, — сказала девушка.

— Помогает? — машинально поинтересовался Скитович и тут же осекся, напоровшись на злой взгляд друга. — Если что, мы подождем тебя в машине, поспешил он загладить свою бестактность.

Лена грустно улыбнулась:

— Во что-то же надо верить.

— Ага, — поспешно согласился Скитович и потянул на себя обитую зеленой жестью дверь.

Пение стало громче.

Гаркавый, пропустив спутников вперед, последним вошел в притвор. Было душно и многолюдно. Огромное паникадило, висящее посреди храма, торжественно мерцало множеством свечей. Гаркавый невольно сощурился и осмотрелся: мягкий полумрак по углам, до которого не дотягивался свет, его немного успокоил.

— Я вперед, — тихо шепнул он Лене и медленно двинулся к алтарю.

Певчие на клиросе пели «Единородный сыне». Гаркавый, раздвигая плечами молящихся, пробрался почти вплотную к амвону, не обращая никакого внимания на злобное шипение возмущенных старушек.

Огромный иконостас его поразил. «Вот где деньги!» — подумал он и на всякий случай вознес глаза вверх — что ни говори, а атеистическое воспитание было не столь уж надежной опорой. Немного освоившись, он полностью сосредоточился на иконах, расположенных перед ним в шесть рядов, или так называемых «чинах». Вся история христианства в библейских сюжетах предстала перед его взором. Он внимательно разглядывал каждый, пытаясь уловить особенности письма, композиционные решения, детали, сравнивая их в уме с тем, что уже приходилось видеть.

К своему удовольствию, он отметил, что способен отличить иконы, попавшие в иконостас недавно, от тех, что украшали его давно. Даже уровень мастерства иконописца, казалось, был понятен ему.

Тем временем царские врата открылись, и высокий священник в новенькой блестящей епитрахили со словами «со страхом Божиим и верою приступите» вышел на солею. В рядах молящихся волной пробежало легкое движение. Гаркавый внимательно рассмотрел дискос в руках батюшки, крест на его груди и осторожно попятился к выходу. По пути он несколько раз попытался обратиться к Богу с просьбой простить его прегрешения, но получалось как-то фальшиво и даже бестактно…

Скитович уже ждал его на улице.

— Насмотрелся? — иронично поинтересовался он.

— Да, — Гаркавый только сейчас вспомнил, что так и не поставил свечку. — А вы свечи поставили? — спросил он, в общем, не очень переживая об упущении.

— Поставили. За тебя тоже, грешник, — не удержался, съязвил Скитович.

— Молодцы, — Гаркавый, не обращая внимания на подтрунивающий тон друга, бросил взгляд на двери, из которых начал валить народ, — а вот и Лена…

Всю обратную дорогу Скитович блистал остроумием, Гаркавый молчал, держа в руках прохладную, мягкую ладошку девушки.

На следующий день выехали ни свет ни заря. До Германовичей было семьдесят километров, из них пятьдесят по гравийке.

— Мне Марина звонила, — без особой радости сообщил Скитович, — спрашивала, когда увидимся еще. Как это я ей телефон выболтал?

— Для наемников это в порядке вещей, — не преминул съязвить Гаркавый.

— Хватит уже тебе! — обиделся друг. — Ну прихвастнул по пьянке, с кем не бывает…

Гаркавый вспомнил Аллу. Никакого влечения к ней сейчас он не испытывал.

— Да плюй ты на все, у тебя еще столько этих Марин будет… посоветовал он Скитовичу.

— Может, ты и прав, — Скитович прибавил газу, — наверное, у меня депрессия. После перепоя частенько бывает.

— Знакомое состояние… с недавних пор, — Гаркавый вновь подумал о том, что с каким-то необъяснимым упорством катится по наклонной плоскости.

«Утрата нравственных ориентиров», — тут же поставил он себе диагноз и откинулся на спинку сиденья.

Германовичи оказались довольно большим селом: с костелом и церковью. Как поведала пожилая говорливая женщина, у которой они расспрашивали дорогу, до войны в селении была немецкая колония, а еще раньше здесь жил граф Герман, именем которого оно и было названо. В двухэтажной графской усадьбе с высоким фигурным фронтоном и внушительными колоннами теперь находилась школа.

— Здесь что-то должно быть, — Гаркавый напряженно всматривался в окна плывущих мимо домов — сельчане имели обычай выставлять на подоконниках разные красивые безделушки, среди которых часто попадались статуэтки мейсенского фарфорового завода, в свое время во множестве завезенные советскими солдатами из поверженной Германии, — должно… — повторил он. Видел, какая огромная усадьба? Куда-то же все оттуда делось…

— Хватало и до нас умников.

— Кесарю кесарево, а слесарю слесарево, — философски заметил Гаркавый. — Смотри! — он ткнул пальцем в сторону вросшего нижними венцами в землю дома, на окне которого виднелось что-то наподобие канделябра. — Не иначе как по нашей части.

Машина скрипнула тормозами.

— Жди! — Гаркавый живо выскочил и, перепрыгнув через неглубокую канаву, направился к избе.

На подоконнике действительно красовался канделябр на шесть свечей. «Шесть по десять — шестьдесят долларов», — прикинул он в уме и заглянул в окно. Хозяев рассмотреть не удалось.

Гаркавый громко постучал в дверь.

— Есть кто дома?! — прокричал он в косяк.

— Кто там? — послышался из глубины сухой старческий голос.

Гаркавый решительно толкнул дверь.

В нос ударил кислый запах плесени и вареной в мундирах картошки.

— Извините, что побеспокоил, — Гаркавый пошарил глазами по избе: на топчане за печкой он рассмотрел старушку в синем рваном пальто и глухо повязанном черном платке. Несмотря на летнюю жару, в доме было довольно прохладно. — Здравствуйте, бабушка. Я сотрудник частного музея, — начал Гаркавый свою легенду, — покупаю для экспозиции различные старинные вещи. Совершенно случайно увидел у вас это, — он указал на канделябр, — и решил попросить вас продать эту вещь.

— Внучек, — старушка с трудом слезла с топчана и заковыляла к окну, — на что он мне, возьми так.

Сердце у Гаркавого больно защемило, до ужаса захотелось провалиться сквозь землю. Но он быстро совладал с собой.

— Нет! — замотал головой Гаркавый. — У нас специальные денежные фонды… мы обязательно оплачиваем все поступления, — он с тоской в глазах еще раз обвел избу и под самым потолком на шкафу увидел толстую книгу в рыжем кожаном переплете. — Порой это немалые деньги… — добавил он и сделал пару шагов в сторону шкафа. — Можно я посмотрю вот ту книгу?

— Смотри, внучек, — старушка, охая, присела на табуретку.

Гаркавый привстал на цыпочки и, протянув руку, достал находку. «Тяжелая!» Он сдул пыль с переплета, часть обложки с одной стороны была утеряна. «Это мелочи…» Гаркавый заглянул внутрь: шрифт был нерусским. «Латынь», — догадался он.

— Мы бы и ее купили.

— Да что ты заладил, купим да купим, — старушка поправила платок. — Бери, говорю, так — мне уже «домой» собираться пора, а не деньги копить. Хозяин мой эти вещи в усадьбе подобрал… давно. Так всю жизнь тут и отлежали… А детей нам Бог не дал, — тяжело вздохнув, добавила она. — Кому теперь все это…

— Нет, за «так» не положено — начальство заругает, — Гаркавый сунул в сухую ладошку скрученные в трубочку деньги. — Можете в церковь пожертвовать, — неуверенно посоветовал он и торопливо вышел.

— Ну что? — встретил вопросом Скитович.

— Вот. — Гаркавый без особого энтузиазма в голосе положил на сиденье книгу и канделябр. — Похоже, нам повезло — книга вроде бы рукописная.

— Ну да? — Скитович заглянул внутрь фолианта. — Как будто ребенок на полях рисовал…

— Это такой орнамент.

— Сколько заплатил?

— Два миллиона.

— Не мало?

— А кто его знает? Я что, специалист офигенный? — Гаркавый разнервничался. — Не могу я еще точно определить, как более-менее по совести…

— А ты не путай коммерцию с благотворительностью — сразу легче станет… Иначе мы так никогда толком и не заработаем, — видя смятение друга, убежденно сказал Скитович.

— Спасибо — успокоил, — Гаркавый устало прикрыл глаза. Ему вдруг вспомнилась Ленина мать… — Давай дальше! — неожиданно бодро сказал он.

Еще три часа они переезжали от дома к дому. Деревня на антиквариат оказалась действительно богатой…

Возвратившись в город поздно вечером, друзья решили отложить все дела на завтра.

Утром Гаркавый, еще толком не проснувшись, первым делом набрал номер Новикова.

— Алло, Николай Васильевич? — сонно поинтересовался он в трубку.

— Кто спрашивает? — голос на том конце был совсем не похож на голос антиквара.

— Николай Васильевич, это вы? — уточнил Гаркавый.

— Он занят. Кто его спрашивает? — настойчиво поинтересовался голос.

— Передайте, пожалуйста, что звонит Гаркавый.

— Сейчас, — трубка замолчала.

— Да, слушаю, — теперь Гаркавый без труда узнал мягкий голос антиквара.

— Алло, здравствуйте, Николай Васильевич! Гаркавый беспокоит. Не желаете посмотреть кое-что новенькое? — он покосился на книгу, лежащую на столе — Мне кажется, вы будете довольны.

— Всегда рад, заходите.

— Хорошо, через полчасика будем. — Гаркавый положил трубку и посмотрел на часы: было без четверти десять.

Почти тотчас с улицы донесся протяжный автомобильный гудок. Гаркавый выглянул в окно, это был Скитович.

— Сейчас спущусь! — крикнул он вниз.

Знакомая дверь с табличкой «43» открываться не спешила. Друзья догадались, что их рассматривают в «глазок». Они недоуменно переглянулись.

— Кто там? — послышалось наконец Голос был им незнаком.

— Мы к Николаю Васильевичу. Гаркавый и Скитович. Мы недавно звонили.

— Слава, впусти их! — послышалось из глубины квартиры.

Дверь, щелкнув замком, приоткрылась, и через образовавшуюся щель на них уставились настороженные глаза. Друзья переминались с ноги на ногу.

— Проходите, — худая рука в татуировках откинула предохранительную цепочку.

Гости боком протиснулись в наполовину раскрывшийся дверной проем.

Новиков встретил их в гостиной.

— Спасибо, Слава, — поблагодарил он их провожатого и указал на диван. — Присаживайтесь.

Друзья сели, поставив у ног тяжелую сумку.

— Как успехи? — живо поинтересовался антиквар, видя по довольным лицам гостей, что те поработали на славу.

— Кое-что привезли, — Гаркавый достал из сумки канделябр и, еще раз оценив взглядом качество литья, протянул его хозяину.

Новиков деловито принял позеленевшую от времени вещицу и перевернул основанием вверх.

— Та-а-ак, клеймо имеется. — Он достал из кармана лупу. — Ага, Налибокская мануфактура, — удовлетворенно кивнул он, — я так и думал. Что еще?

Гаркавый протянул карманные серебряные часы без цепочки, но зато на ходу.

Антиквар ловко откинул все три густо усеянные клеймами и медалями крышки:

— Механизм еще послужит… Хорошо… Дальше!

Настала очередь книги.

— Ого! — изумился Новиков, как только заглянул под обложку. — Это очень даже интересно… — Он поспешно сел за стол и уткнулся носом в книгу. — Не может быть! — он медленно провел рукой по лысине. — Но каким образом? — невидящим взглядом посмотрел на друзей.

— С одной графской усадьбы…

Новиков вновь сосредоточенно уставился в книгу и негромко забормотал себе под нос:

— Тридцать шесть строк латыни в две колонки, текст типографский, инициалы и орнамент ручной… киноварь. Мне кажется, я смогу вам за нее неплохо заплатить, — антиквар оторвался от фолианта и задумчиво посмотрел на гостей.

— Она пока не наша, — неожиданно для себя соврал Гаркавый, — мы ее взяли на оценку.

— А чья?! Чья это книга? — Новиков взволнованно встал и приблизился к друзьям.

— Одного знакомого, — Гаркавый уже твердо решил пока не продавать книгу и незаметно наступил Скитовичу на ногу, давая понять, чтобы тот не вмешивался.

— Хорошо, — хозяин немного успокоился. — Я не могу сказать точно требуется экспертиза, но, по всей видимости, вашему знакомому повезло, — он пристально посмотрел Гаркавому в глаза, — это довольно редкая книга, если не сказать больше…

— Во сколько вы ее оцениваете?

— Тысяч пять… — замялся антиквар, — но, повторяю, требуется экспертиза. Лучше будет, если вы оставите ее у меня, а через неделю получите и книгу, и полную информацию по ней… хотя, думаю, вас бы больше удовлетворили деньги… Если вы в чем-то сомневаетесь, то я могу взять ее просто под залог.

— Зачем? Мы вам верим, — машинально сказал Гаркавый, глядя на по-детски непосредственное лицо хозяина.

— И правильно! — Новикову это польстило. — Начнете метаться с ней останетесь без денег и без книги, а за часы и канделябр извольте получить триста долларов, — увел он разговор в сторону.

— Тут еще кое-что есть, — Гаркавый вывалил на стол два боевых ордена, серебряную соусницу, десяток бронзовых пуговиц и горстку монет.

Это «потянуло» еще на пятьсот долларов.

— Если раньше ничего не насобираем, то до следующего четверга, — предупредил Гаркавый при прощании.

— Предварительно позвоните, — антиквар, вспомнив о чем-то неприятном, кисло улыбнулся.

«Шестерка», взвыв мотором, выехала из двора и направилась к центру города.

— Может, зря книгу оставили? — Скитович постучал косточкой пальца по рулю.

— Может, и зря. А куда с ней?

— Можно было в музей показать.

— Ага, можно подумать, там ангелы работают, — Гаркавый иронично улыбнулся. — Если честно, я музеям еще меньше верю. Нарисуют бумажку, что эта книга — достояние государства, и доказывай потом, что ты не верблюд.

— Мрачную картину пишешь.

— Зато реальную. Я где-то читал, — Гаркавый всем телом повернулся к другу, — есть специальные мастерские по подделке антиквариата. Потом в музее берется подлинник, а подсовывается так называемый «фуфел». Так вот, музейные работники в этом деле лица совсем не второстепенные… Говорят, в стране все шедевры уже подменены.

— Не может быть.

— Все в мире продается, дядя, — Гаркавый щелкнул ногтем по лобовому стеклу.

— Тоже мне новость, — фыркнул Скитович. — А Васильевич, похоже, телохранителем обзавелся, — заметил он.

— Ты думаешь, это телохранитель? — Гаркавый мысленно представил себе щуплого парня, встретившего их. — Заморыш какой-то, — хмыкнул он, — ну разве только что «синий»…

— …И с пистолетом под рубашкой, и раскладушкой на кухне, и предосторожностями разными.

— Когда ты все успел рассмотреть?

— Долго ли умеючи.

— Не задавайся — из-за моей широкой спины любой бы рассмотрел.

— Куда? — Скитович притормозил перед перекрестком.

— Я к Лене.

— О'кей.

Как только дверь за гостями закрылась, Новиков стремительно вернулся в комнату, бросив Кабану короткое: «Меня нет дома!»

Разложив перед собой книгу, он внимательно рассмотрел первую попавшуюся страницу. Текст был набран латинским шрифтом в две колонки по тридцать шесть строк. Это был, несомненно, типографский шрифт — не было тонких черточек и плавных переходов, характерных для письма пером, буквы простоватые и утолщенные, но только буквы. Красочные инициалы и орнамент в виде фигурок людей, цветов и животных прописаны от руки.

Антиквар посмотрел бумагу на просвет — водяных знаков на листах не было. Он закрыл книгу и, немного подумав, принялся изучать обложку. Именно обложку, а не оклад, под который в древности прятали особо ценные книги. Обычного исполнения две дощечки, обтянутые телячьей кожей и с нехитрым тиснением. Задняя дощечка наполовину отломана, и кожа на ней болталась наподобие культи. Новиков потер лысину — обложка могла принадлежать любой книге, выпущенной церковной типографией конца 19-го века, но здесь еще орнаментированный от руки блок!

Антиквар внимательно осмотрел нити, которыми тетради крепились к шнурам. Они, несомненно, отличались от тех, которыми были сшиты сами тетради. Получалось, что кто-то в течение последнего столетия облачил в обычную российскую одежонку редкую заморскую гостью. Явление это не было из ряда вон выходящим, зачастую тот или иной библиотаф (буквально, «зарыватель книг»), движимый болезненной страстью, проделывал эту операцию, чтобы как можно надежнее скрыть от посторонних глаз свое сокровище. Хотя проделывали это и другие, и по иным мотивам.

Покончив с обложкой, антиквар вернулся к книжному блоку. Отсутствие титульного листа и колофона еще больше утвердило его в мнении, что перед ним инкунабула — так называемая «колыбельная» книга, к рангу которых причисляли издания, выпущенные в свет с начала книгопечатания до 1 января 1501 года. Редкость их была исключительной. Но и в рядах инкунабул была своя иерархия ценности, книги немца Иоганна Гутенберга, отца книгопечатания, были самыми дорогими из печатных книг в мире.

Новиков в волнении прошелся по комнате. Вероятность, что перед ним 36-строчная Библия Гутенберга, была достаточно велика. До сей поры было известно всего 13 экземпляров этого издания…

Антиквар положил книгу в сервант и, не колеблясь, набрал по межгороду номер знакомого московского эксперта.

В два прыжка оставляя за собой лестничные марши, Гаркавый легко подымался вверх. Сердце его радостно стучало — ему было хорошо.

Мелодичный звонок негромко пропел хозяевам квартиры о прибывшем госте.

— Это ты? — Лена была немного удивлена и вместе с тем обрадована. Лицо ее слегка порозовело.

— Решил зайти… — Гаркавый нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Считай, что соскучился.

— Проходи, — девушка, весело улыбнувшись, отступила в глубь прихожей.

— Я в принципе за тобой. Брат ведь дома? — Гаркавый, подперев плечом стену, посмотрел ей в глаза.

— Дома.

— Лена, кто там? — послышался голос матери.

— Это я, Светлана Ивановна, — Гаркавый, вытянув шею, заглянул в приоткрытую дверь спальни. — Здравствуйте!

— Здравствуй, Сережа, — тепло приветствовала женщина из своей комнаты. — Рада слышать твой басок.

— Ну как она? — наклонясь, шепнул он девушке на ухо.

— Крепится, — также тихо ответила она. — Давай я познакомлю тебя с братом, — уже громче.

— Познакомь.

— Юра! — Лена негромко постучала в дверь гостиной. — Выйди на минутку.

В глубине комнаты скрипнул диван, и спустя несколько мгновений в дверном проеме показалась взлохмаченная голова парня лет двадцати. Вид у него был заспанный.

— Познакомься, это Сергей, — Лена слегка покраснела, — мой хороший знакомый.

— Юра, — брат понимающе улыбнулся и крепко пожал протянутую руку, — рад знакомству.

— Я тоже, — Гаркавый ощутил, как твердые бугры мозолей впились в его ладонь.

— Юра после ночной смены, — пояснила девушка, — так что вид у него соответствующий. — Она ласково потрепала брата по голове. — Он наш кормилец.

— Да ладно тебе, — брат, застенчиво улыбаясь, отстранился. Лицо его было приятным и немного грустным. — Не буду вам мешать, — извиняющимся тоном проговорил он и, едва заметно подмигнув сестре, скрылся за дверью.

— Я за тобой, — повторил Гаркавый. — Может, пройдемся куда-нибудь? А то совсем зачахнешь…

— Приглашаешь? — улыбнулась Лена.

— С удовольствием. — Гаркавый провел ладонью по ее волосам.

— Хорошо.

Быстро собравшись, девушка пошепталась о чем-то с братом в его комнате и, легко выпорхнув, протянула руку:

— Идем.

Весело переглядываясь, они спустились на улицу.

— Куда? — Лена вдохнула всей грудью и, закинув голову, посмотрела в небо: — Какое чистое — ни одного облачка.

— Хорошее лето, — поддакнул Гаркавый. — Может, сходим в наш краеведческий музей… а потом где-нибудь посидим? — предложил он.

— В музей? — удивилась девушка.

— Ну да, в наш краеведческий музей, — Гаркавый улыбнулся. — Ненадолго. Ты ведь там тоже небось со школы не была?

— Не была, — призналась Лена.

— Ну вот, освежим память.

Музей находился в здании бывшего кадетского корпуса и занимал два этажа. На первом стояли вылинявшие чучела диких обитателей окрестных лесов, а также аквариумы с муляжами рыб и причудливыми водорослями. На стенах висели снопы некогда свехурожайной пшеницы и ржи вперемежку с портретами крестьян, чьим трудом эти дивные злаки взращивались.

Первое слово, которое приходило на ум при поверхностном взгляде на экспозицию, было небезызвестное — «застой».

Второй этаж по содержанию оказался значительно интересней: каменные топоры разгуливавших некогда по здешним краям неандертальцев, рыцарские доспехи и кривые турецкие ятаганы оживляли воображение немногочисленных посетителей. Тайком от смотрителя экспонаты даже можно было потрогать рукой. Гаркавый не удержался от соблазна и щелкнул по шлему средневекового рыцаря. Металл гулко отозвался на удар ногтем.

— Ты что? — девушка испуганно дернула его за руку.

Гаркавый рассмеялся.

У небольшого стенда, на котором было выставлено с десяток икон и церковных книг, они задержались.

— Это как раз то, что нужно, — Гаркавый склонился над стеклом, под которым лежали заинтересовавшие его предметы. Несколько минут он смотрел, не отрываясь. — Хочешь, я прочитаю тебе небольшую лекцию об иконах? — неожиданно предложил он Лене.

Девушка пожала плечами и, тут же оживившись, сказала.

— А что, давай! Интересно посмотреть, какой бы из тебя получился учитель.

— Тогда слушай, — Гаркавый жестом пригласил ее подойти поближе. — Видишь углубление посреди доски? Оно называется ковчегом, а вот эти возвышения вокруг него — полями. По глубине ковчега и ширине полей можно кое-что сказать о времени написания иконы. До четырнадцатого века все иконные доски делали с ковчегом. С четырнадцатого по шестнадцатый его могло вовсе не быть, или же он был двойным. И так далее… Маленькие сюжеты, что нарисованы на полях, называются клеймами, — он то и дело бросал взгляды на Лену, пытаясь понять, интересно ли ей то, о чем он говорил. Насколько он мог понять — девушку рассказ заинтересовал. — И вообще икона — своего рода экстрасенс: если при первом взгляде на нее на душе становится спокойнее, то это свидетельство ее ценности — только хороший мастер мог наделить образ таким свойством. Хотя без привычки этого можно и не почувствовать.

— А ты чувствуешь?

— По правде, пока лишь иногда, но эта, например, меня согревает. — Он глазами указал на лик Николы-чудотворца. — А тебя?

— Я… не знаю, — растерянно произнесла девушка, — вроде бы да, а вроде бы и нет.

— Это нестрашно, — обнадежил Гаркавый. — Просто вопрос времени.

— Откуда ты все это знаешь?

— Работа такая, — загадочно улыбнулся он. — А вот это, похожее на штукатурку, — Гаркавый указал на край утерянного фрагмента живописного слоя, — левкас: мел с костным клеем. Его наносили поверх холста — паволоки — и по нему уже писали. Ближе к революции рисовали на грунте, смахивающем на половую краску, поэтому такие иконы называют «краснушками», и цена им десять-двадцать долларов…

— Сергей, ты что, иконами торгуешь? — девушка взволнованно посмотрела на него.

— Предположим, а что в этом такого? — немного стушевался он.

— Но ведь Бог за это наказывает! — в голосе Лены послышалась неподдельная тревога.

— Перестань, — попытался успокоить ее Гаркавый, — иконы ведь продавали всегда. И не боги, а люди. Как, по-твоему, образа попадали в дома?

Девушка пожала плечами, давая понять, что не знает.

— А я тебе объясню. Брала Божья овечка в руку пятак и шла в лавку, а там, — он ткнул пальцем в сторону икон, — домовых «досок» на выбор. Хочешь — Богоматерь, хочешь — Вседержитель, выкладывай деньги и бери, икона с окладом — гони рубль, оклад из серебра — червонец, из золота — больше… и так далее. Все просто, — уверенный в своей правоте, он говорил горячо и безапелляционно.

— Но их продавали по благословению церкви…

— А я — сам себе церковь! — Гаркавый ласково обнял девушку за плечи. Успокойся.

— Как знаешь, — Лена крепко сжала его ладонь. — Я ведь беспокоюсь за тебя, — призналась она.

Они украдкой поцеловались.

Глава четвертая

Ладис в своем кабинете просматривал некрологи, помещенные в столичных газетах за последние три дня. Красным маркером он помечал тексты, в которых попадались слова: «потомок», «князь», «художник», «писатель». Некоторые из умерших были его клиентами, и в этом случае он ставил в углу рамки некролога жирный крест, в других — восклицательный знак.

Это был старый и испытанный способ поиска антикварных вещей во всем мире.

В сочетании с похоронным бизнесом он был эффективен вдвойне. Зачастую смерть заставала близких усопшего врасплох, и, чтобы как-то соблюсти приличия в организации похорон, те порою поспешно расставались с интересующими Ладиса вещами. Торговаться «до последнего» в таких случаях считалось кощунственным, и предметы старины, как правило, продавались за бесценок. Если семья умершего была вполне обеспеченной, то и в этом случае не мешало бы провести переговоры, так как оставшиеся от покойника вещи, кроме его самого, порой никого из домочадцев не интересовали. И хотя растущие как грибы антикварные фирмы уже частенько опережали его, директор занятия своего не оставлял, движимый скорее инерцией, чем желанием еще заработать таким образом.

Просмотрев все газеты, Ладис звонком вызвал секретаршу.

— Оленька, — он пододвинул впорхнувшей девушке разложенную по стопочкам прессу, — занеси некрологи в компьютер и по каждому отыщи телефон и адрес.

Эта работа ей была хорошо знакома — на фирме она проработала уже два года.

Зажав газеты под мышкой, Ольга игриво стрельнула в Ладиса глазами и, виляя бедрами, вышла.

«Хрен ты куда от меня денешься!» — с ухмылкой подумал директор. Достав из-под стола бутылку «Кралинера», он сделал несколько глотков прямо из горлышка.

Тонкий аромат вина напомнил ему о далекой изысканной Франции. Глаза мечтательно закатились. «Чего можно желать, когда у тебя есть все? — он обвел рассеянным взглядом кабинет. — Любой скажет: трахать едва созревших, но уже ценящих вкус жизни девочек, отчаянных шлюх, комплексующих скромняг, сопротивляющихся и охотно раздвигающих ноги… — Ладис сделал еще глоток. — Разве в жизни есть что либо влекущее больше? Нет! Поиски смысла жизни — это фетиш для мастурбирующих неудачников. Счастливцы живут инстинктами, сильными, как у животных. Плоть требует плоти…» — он судорожно проглотил слюну.

Телефонный звонок вывел директора из состояния саморастления.

— Да, — Ладис поправил съехавший набок галстук, — Иван Григорьевич? — лицо его приобрело растерянный вид. — Да, знаю… закрутился… он уже у меня… я хотел… Хорошо, буду! — директор осторожно положил трубку и встал из-за стола.

«Вот пиявка!» — подумал он о звонившем и раздраженно пнул ногой кресло. То жалобно скрипнуло.

Приоткрыв дверь в приемную, Ладис негромко распорядился:

— Оля, сварите кофе и проследите, чтобы мне приготовили ванну.

Через полчаса значительно посвежевший Ладис открыл тяжелую дверцу сейфа и осторожно достал орден. «Красавец! — удовлетворенно подумал он, глядя на усыпанный бриллиантами знак доблести. — Один фрагмент праздничной цепи тысяч на десять тянет…» Аккуратно завернув раритет в кусочек бархата, директор положил сверток в карман и посмотрел на часы.

Стрелки показывали полдень.

Иван Григорьевич Сажин был человеком двуличным и амбициозным. В прошлом — старший научный сотрудник Центрального государственного архива, он жил теперь в роскошном особняке под Москвой, оберегаемый от излишнего любопытства к своей персоне немногочисленной, но хорошо обученной охраной.

Отличный психолог и шахматист, он восемь предыдущих лет двигал фигурами своих умозаключений решительно и талантливо, в результате чего сторублевый доперестроечный оклад теперь для него мог быть сравним ну разве что со стоимостью салфеток, дважды в день поглощаемых сверхкомфортным унитазом. Сажин не только питал слабость к дорогим вещам, но и был их знатоком. Часы «Пьяже», украшавшие его запястье, изящные и неброские, были приобретены им за триста пятьдесят тысяч долларов во время последней поездки в Женеву. Немногим дешевле обошлась ему и заколка для галстука, сработанная тамошними ювелирами по его индивидуальному заказу. Для посторонних это оставалось практически незамеченным, так как только единицы в его окружении догадывались об истинной стоимости таких обычных с виду вещей. И это льстило самолюбию бывшего ученого — только он порою мог заметить, как расширяются глаза искушенных в таких вещах иностранцев во время дорогих приемов при виде его костюма и галстука.

О многом из жизни Хозяина знал или догадывался его телохранитель и «правая рука» Глеб Старовойтов, но тот был в своем деле профессионалом и язык за зубами держать умел. Бывший командир разведроты, уволенный из армии за «аморальное» поведение, был искренне предан Сажину. Три года они были практически неразлучны, и это время Глеб не считал прожитым зря кругленькая сумма в одном из швейцарских банков придавала недавнему любимцу генеральских жен лоск и рвение. Обида на ревнивых рогоносцев в погонах, выживших его из «рядов», давно сменилась страхом, что этого могло не произойти…

— Глеб, — Сажин сидел у большого мраморного камина и смотрел на тлеющие в стеклянной колбе угли. На дворе стояла летняя жара, но привычка наблюдать за игрой огня у него была настолько велика, что, несмотря на некоторые неудобства, он не отказывал себе в этом круглый год, — запроси данные о счетах Ладиса: московских и зарубежных — я хочу знать, сколько он уже стоит. Только сделай это без лишнего шума, — он задумчиво потеребил усы (у Сажина была «заячья» губа, и с усами он никогда не расставался). — Свежие каталоги аукционов «Сотбис» и «Отель Друо» доставили?

— Да, Иван Григорьевич, — Глеб достал из кожаной папки красочные глянцевые издания. Красивое, с правильными чертами лицо его стало еще сосредоточеннее.

— Кто из России, кроме нас, выставил лоты?

— Я подготовил список, можете ознакомиться.

Сажин быстро пробежал взглядом протянутый листок.

— Ничего интересного, — заметил он, — но мы далеко не единственные, кто представляет страну.

— Вопрос ближайшего будущего, — телохранитель решительно рубанул ребром ладони по воздуху, — оставшиеся нам не соперники.

— Ты в этом уверен?

— Уверен. После ликвидации Монаха у нас серьезных конкурентов нет. Однозначно.

— Может быть, может быть…

Сажин встал и подошел к изящному письменному столу в стиле английского Регентства, на котором дисгармонично громоздился мощный персональный компьютер. Холеные пальцы быстро забегали по клавиатуре, и на синем поле монитора тотчас высветилось слово «Монах». Сажин нажал клавишу «ввод»: на экране появились небольшие квадратики и кружочки, соединенные между собой разноцветными стрелками. Несколько минут он внимательно изучал их.

— А этот как? — Сажин ткнул пальцем в квадратик с надписью «Хохол», к которому после «Монаха» тянулось наибольшее количество стрелок.

— Все еще в реанимации, ранение оказалось не смертельным, но он все равно не жилец.

— А если… — Сажин вопросительно посмотрел на телохранителя. Неприятное лицо его застыло в безжизненной маске.

— Я позабочусь.

— Потом уничтожь этот файл — он нам больше не понадобится. И вообще, время активных действий подходит к концу. — Сажин встал и, подойдя к окну, посмотрел на белеющие сквозь деревья особняки соседей. — Включи-ка на всякий случай генератор.

Глеб достал из кармана брюк небольшую плоскую коробочку с множеством кнопок и нажал одну из них. В углу циферблата старинных каминных часов тотчас загорелась красным крохотная лампочка, сигнализируя о том, что вмонтированные в стены дома вибраторы в работе и теперь ни одно лазерное устройство подслушивания не в силах уловить то, о чем говорят за стенами особняка.

— На данный момент я контролирую восемьдесят процентов антикварного рынка в стране, — продолжил Сажин, — и это меня вполне устраивает. Нужно быть реалистом — за всем уследить невозможно. В свое время я установил личный контакт со всеми серьезными коллекционерами страны. У каждого побывал дома. Это довольно своеобразный народ. На смену им, безусловно, придут другие, но это будет потом, сейчас же операция «Провинция» вступает в завершающую фазу. Еще немного, и о провинциальных коллекционерах старого поколения можно будет забыть. Новыми пусть уж занимаются другие. Нам пора все внимание сконцентрировать на Москве — здесь была и будет основная перевалочная база. Нужно взять под контроль всех известных нам экспертов и оценщиков.

— Они уже почти все под контролем, — осторожно вставил Глеб.

— Почти, но не все. Если блуждающий по стране раритет рано или поздно попадет в Москву, то оттуда, если минует нас, он уйдет навсегда.

— Не минует, — уверенно сказал Глеб. — Круг людей, у которых он может всплыть благодаря нашим усилиям, значительно сузился. Практически, сегодня мы не можем подобраться только к двум экспертам, и то лишь потому, что их опекают люди президента. Тут уж, как говорится, ничего не попишешь.

— Бог с ними! — заметил Хозяин. — Будем считать, что подготовительный этап последней основательной проработки страны на предмет антикварных ценностей завершен. Чем, кстати, занимаются наши оппоненты из 9-го отдела? (Девятый отдел МУРа специализировался на кражах предметов старины и постоянно находился под пристальным вниманием Сажина.)

— Опять расширяют штат, — недовольно сказал Глеб. — Судя по тому, как они ловко присели нам на «хвост» после кражи книг из Исторической библиотеки, скоро станет работать гораздо сложнее.

— Ничего, сговоримся… — задумчиво произнес Сажин, — вдобавок скоро в этой стране уже нечего будет красть…

Ладис, как только его «Ягуар» остановился у серебристо-серых металлических ворот особняка, нервно закурил. Он не любил Сажина, хотя многим тому был обязан. Именно Сажин в свое время посоветовал бывшему парторгу открыть похоронную фирму и помог с начальным капиталом. По тем временам это были немалые деньги. Долг Ладис вернул быстро — дела пошли хорошо, но получаемые доходы со временем перестали удовлетворять его растущий аппетит, и поэтому предложение Сажина скупать оставшийся в семьях покойных антиквариат было встречено с энтузиазмом. Как правило, внутри страны цены на подобные вещи были относительно невелики, а у Сажина, как оказалось, уже были налажены каналы сбыта за кордон. Приработок постепенно превратился в основной источник доходов, и похоронная фирма стала официальной вывеской одной из структур черного рынка антиквариата. В 92-м по Москве прокатилась волна убийств известных коллекционеров. Работы было по горло, деньги так и плыли в руки сами. Ладис уже тогда догадывался, чьих это рук дело, но никогда об этом открыто не спрашивал. Теперь, когда у него была своя банда «потрошителей», Клим, Стрема и Жанна, он мог без труда домыслить все интересовавшие его подробности.

Правда, в последнее время антиквариат для директора стал отходить на второй план — заработанные на нем деньги он теперь предпочитал вкладывать в недвижимость. И здесь похоронный бизнес был ему на руку — внешне благообразный Ладис был любимцем одиноких вдов. Те, попадая в его сети, зачастую исчезали, оставив последнему все, что имели…

Ворота плавно отворились. «Ягуар», миновав двух поджарых парней в неброских спортивных костюмах, медленно въехал на небольшую площадку перед домом.

При входе Ладиса обыскали.

— Виталий, я никогда не ношу с собой оружие, — обиженным тоном сказал он знакомому охраннику, — пора бы уже усвоить.

— Кто тебя знает, — тот грубовато подтолкнул директора в спину, проходи, Хозяин ждет.

Ладис, миновав огромный холл, поднялся по винтовой лестнице на второй этаж и негромко постучал в массивную дверь кабинета.

— Здравствуй, здравствуй, дорогой! — Хозяин широко улыбнулся, завидев гостя, но глаза его при этом смотрели холодно.

— Иван Григорьевич… — Ладис был старше Сажина на пять лет, но всегда величал того по имени-отчеству, — сейчас… — он суетливо достал из кармана орден, — вы могли не беспокоиться.

— Знаю, знаю, — Сажин с бесстрастным видом принял награду и, мельком глянув, отправил ее в верхний ящик стола.

— Вы бы получше рассмотрели, может, фуфел, — робко посоветовал гость.

— Я вещь сердцем чувствую, — снисходительно улыбнулся Хозяин и нервно побарабанил пальцами по массивному письменному прибору.

— Ребята старика… того… — Ладис провел ребром ладони по горлу.

— В курсе. Туда скряге и дорога. Я ему еще два года назад предлагал продать эту вещицу, деньги бешеные предлагал — хотелось как-то по-людски… Теперь и она, и деньги ему ни к чему. Верно? — он пронизывающе посмотрел на гостя. — А ты интерес к жизни еще не потерял?

У Ладиса похолодело внутри. Праздное любопытство Сажину было несвойственно.

— Как можно… — директор с трудом подавил предательскую дрожь в голосе; он не чувствовал себя ни в чем виноватым, но тон Хозяина его пугал.

— Что вы взяли в Пскове и Смоленске, кроме того, что я говорил?

Ладис растерялся. Он, конечно, догадывался, что газетенки не привирают насчет пропажи с мест операций «менее ценных предметов», но до этой минуты не придавал этому особого значения.

— Я — ничего, может, парни?.. Богом клянусь!

— Ладно, верю, — Сажин снисходительно улыбнулся, — а парней своих хорошенько приструни за мародерство, а то прямо стыдно…

«Ах ты крыса архивная! — зло подумал директор. — Стыдно, видите ли, ему! Перед кем, хотел бы я знать… Забыл небось уже, хренов моралист, как у старушек орденочки по дешевке скупал. Тогда о стыде и не заикался, падла…»

— Конечно, конечно! — сказал он вслух. — Будут они у меня бледными…

— Только не переусердствуй, — строго прищурив глаза, предупредил Сажин, — а то ты любишь кидаться в крайности.

Ладис пожал плечами:

— Вы же сами, Иван Григорьевич, учили меня, как поступать в таких случаях.

— Вот я и говорю: не переусердствуй, — повторил тот, — людей нужно держать в узде, но вместе с тем и беречь…

— Понял. — Директор набрал полную грудь воздуха и осторожно поинтересовался: — А как насчет причитающейся мне за орденок доли?

— Не волнуйся, не обижу, — Хозяин одну за другой выложил на стол три пачки стодолларовых купюр. — Надеюсь, этого достаточно?

— Вполне, — Ладис суетливо рассовал деньги по карманам и недвусмысленно посмотрел на дверь. — Я могу идти?

— Не спеши, — Сажин взял со стола пилочку для ногтей и повертел в руках, — есть заказ.

Гость недовольно поморщился, но вовремя спохватился.

— Меня интересует вот эта книга, — Хозяин кончиком пилочки пододвинул директору конверт, — там фотографии книги и антиквара, у которого ее нужно изъять. Изображение, правда, несколько мутноватое, но, думаю, разберешься. Учти — я за нее плачу огромные деньги.

— Сколько?

— Сто.

Ладис удивленно вскинул брови.

— Она того стоит, — сказал Сажин и отвернулся к камину. — Подробные инструкции получишь у Глеба, — бросил он через плечо.

— Слушаюсь, — гость попятился к двери.

Всю обратную дорогу Ладис рассматривал фотографии. Слово Сажина для него было законом, а провал операции такого уровня попахивал подписанием самому себе смертного приговора. Директор хорошо помнил, как у него на глазах по приказу Сажина подвесили вниз головой директора антикварного магазина, по недоразумению или еще по каким-то причинам упустившего редкую вещицу, за которой долго охотился Хозяин. Смерть провинившегося была долгой и мучительной. Старый еврей визжал как свинья, пока ему не догадались залепить скотчем рот… До сих пор Ладис не мог понять, к чему была такая жестокость — скорее всего это был урок остальным. Директора передернуло: расставаться с жизнью он не торопился. Да, он был полностью во власти Сажина, но кто сейчас может похвастаться, что абсолютно свободен? Ну разве только его охладевшие ко всему клиенты.

Ладис не раз поражался незаурядному уму Сажина. Обладая доступом к данным, имеющим ограниченное хождение, тот сумел в свое время превратить их в подкидную карту для обогащения. Днями корпя над документами, письмами, дневниками, научный сотрудник составил подробный список лиц, награжденных престижными российскими наградами, и сумел отследить, по каким ветвям генеалогического дерева знаки доблести спустились вниз к эпохе «совков». Полные оптимизма советские граждане зачастую даже не догадывались, какие богатства хранятся в их семейных шкатулках под старыми фотографиями и письмами… Они-то впоследствии и легли в основу состояния Сажина.

Как? Об этом знал только он. Одним словом — Хозяин…

В те времена Ладис и Сажин были соседями по коммуналке. Сажин был женат и растил дочь. За год до его походов по старушкам жена, устав перебиваться на нищенскую зарплату научного сотрудника, в один из летних вечеров ушла от него с дочерью к красавцу офицеру, стремительно поднимающемуся по служебной лестнице.

Сажин очень тяжело переживал измену: он сильно осунулся, крайне редко выходил из своей комнатушки, в провалившихся глазах его появился нездоровый блеск. По всей видимости, это событие и подтолкнуло его к решительным действиям.

Директор еще раз вгляделся в лицо на фотографии. «Простак, — почему-то подумал он. — Откуда, интересно, у этого «лоха» книга, за которую даже мне готовы отвалить «стоху»?» Он отложил снимки в сторону. «Проверну это дело и махну в Бангкок — к проституткам!»

Ладис с вожделением вспомнил красивеньких таиландских куколок и возбужденно мотнул головой. До ужаса хотелось чего-нибудь экзотического…

— Может, все-таки зайдем? — Гаркавый вопросительно посмотрел на Лену.

Они стояли у парадного входа спортивной школы олимпийского резерва, в залах которой Гаркавый провел немалый кусок своей жизни.

— А нас пустят? — с сомнением спросила девушка. — Сейчас же не учебная пора.

— Пустят, — Гаркавый взял ее под руку, — пойдем, не бойся.

В просторном вестибюле было прохладно. Пахло краской и известью. Гаркавый бросил взгляд на столик у гардероба — вахтера на месте не было.

— Вспоминаешь запах? — он повел носом. — На летних каникулах все школы так пахнут.

— Ага, — девушка принюхалась тоже, — первым классом пахнет.

— Точно, я тоже так подумал.

— Ты здесь тренировался? — Девушка знала о его былом увлечении карате из нескольких случайно оброненных им фраз.

— Да, — Гаркавый подвел ее к стенду «Наши чемпионы». — Смотри, узнаешь?

С одной из пожелтевших фотографий на них исподлобья смотрел худощавый парень в черном кимоно. В руке он держал спортивный кубок в виде плотно сжатого для удара кулака.

— Это ты?! — девушка несколько раз перевела взгляд с фотографии на спутника и обратно.

— Я. После московского турнира. Первое место. — Он тронул Лену за локоть — Пойдем, покажу тебе наш зал.

Они зашагали гулкими пустыми коридорами в торец здания, где находился зал с татами. Чем ближе они подходили к цели, тем отчетливее до их слуха доносились резкие выкрики и хлопки.

— Это «профи» работают, — пояснил Гаркавый, — на лето любителей распускают.

— А ты был «профи» или любитель?

— «Профи». Вернее говоря, «полупрофи» — приходилось зарабатывать и на разгрузке вагонов.

— И долго уже не тренируешься?

— Почти полгода.

— Мы с тобой знакомы почти столько же! — девушка заглянула ему в глаза. — Это совпадение?

— Совпадение. Я перестал тренироваться до. — Перед входом в зал Гаркавый предупредил: — Зайдешь без лишнего шума сразу за мной, справа стоят скамейки, разговаривать шепотом. — Он осторожно открыл дверь и шагнул за порог, отвесив неглубокий поклон, оглянулся. — Давай, заходи…

В зале остро пахло потом. Около десятка парней в кимоно сосредоточенно наносили удары по воздуху, рукой, ногой; рукой, ногой… Молниеносные движения сопровождались громкими криками и глухими хлопками кимоно о тело.

Вел тренировку невысокий светловолосый парень, небрежно перехваченный черным поясом. Заметив вошедших, он чуть заметно кивнул головой.

— Это Юра Туфар, мы с ним начинали, — тихо пояснил Гаркавый. Присаживайся.

Туфар тем временем коротко скомандовал что-то по-японски, и тренирующиеся, прервав упражнения, окружили его плотным кольцом. Тихим голосом объяснив им следующее задание, он несколько раз обозначил удар ногой в голову, после чего трусцой направился в сторону гостей.

Добежав до края татами, парень повернулся лицом к залу и поклонился.

— Так принято, — шепнул Гаркавый.

— Какими судьбами? — Туфар радостно пожал протянутую руку.

— На экскурсию, — Гаркавый кивнул в сторону Лены.

— А мы к Франции готовимся.

— Лихо, — Гаркавый с грустью обвел глазами зал, — впрочем, дважды в одну реку…

— У тебя как со временем?

— Мы не торопимся, — Гаркавый посмотрел на Лену, пытаясь в ее глазах прочитать, так ли это.

Девушка утвердительно кивнула.

— Может, подержишь лапы? Я сегодня без пары.

— А кимоно?

— У меня есть чистый комплект.

— Что ж… — Гаркавый вновь посмотрел на Лену.

— Я подожду, — поддержала та.

…Чем больше девушка наблюдала за Сергеем, тем больше восхищалась им. Высокий, атлетически сложенный, он оказался необычайно гибким и подвижным. Вначале он держал лапы расслабленно, как бы нехотя, лишь пассивно принимая удары, но постепенно азарт овладевал им, и все чаще рукой или ногой он обозначал контратакующие удары. Во всех его движениях чувствовались уверенность и сила. Лена не была большим знатоком восточных единоборств, но шестым чувством догадывалась, что Сергей в этой области просто талант.

То, что она видела в видеобоевиках, в исполнении Сергея было намного убедительней, и поэтому, когда Туфар вдруг рухнул как подкошенный после едва заметного касания Сергеевой ноги, она совсем не удивилась.

— Осторожней! — парень быстро встал и потер голень. — А то до Франции не доеду.

— Извини, подрастерял чувство дистанции, — Гаркавый виновато посмотрел на товарища.

— Возвращаться не думаешь?

— У вас же Тихий теперь за главного тренера.

— Это к спорту никакого отношения не имеет.

— Я так не считаю, поэтому возвращаться не собираюсь.

— А зря — ты классный боец.

— Был, — Гаркавый снял лапы. — Ты не хуже.

— Хуже, — убежденно сказал Туфар.

…Лена смотрела на переодевающегося Сергея, и сладкое волнение поднимало ее грудь, любовным теплом обволакивая горло. «Приятно принадлежать такому красивому бойцу», — думала она. Ей почему-то на ум пришло именно слово «боец», может, потому, что оно, как ей показалось, наиболее точно отражало проявившуюся в Сергее натуру. «Мне хорошо с ним…» По спине девушки пробежал легкий холодок.

Она вдруг явственно почувствовала ЕГО в себе.

«У меня сексуальный голод», — невольно улыбнувшись, подумала Лена.

На улице Гаркавый погрустнел.

— А почему ты оставил карате? — девушке почему-то ужасно захотелось, чтобы в отношениях Сергея со спортом не было этого слова — «бывший».

— Долго объяснять.

— А ты попробуй.

— Не хочу.

— Даже для меня? — пустила Лена в ход излюбленный женский аргумент.

— Ну хорошо, — сдался Гаркавый. — Видишь ли, — он заговорил быстро, будто пытаясь угнаться за сорвавшимися в карьер мыслями, — я занимался карате с десяти лет: сначала, чтобы доказать что-то окружающим, потом себе. Все было так романтично: Учитель, Путь, инь, янь… Потом более прозаично: спонсор, коммерческий турнир, гонорар… И, наконец, совсем обьщенно: рэкет, «крыша», «общак»… Улавливаешь суть изменений?

— Не совсем, — призналась девушка.

— Как тебе сказать… Ну, не тем я оказался бойцом, которые нужны по нынешним временам… уголовным. Понятно?

— Ты хочешь сказать, что те, в зале, к этому отнеслись как-то по-другому?

— Я этого не сказал.

— Я все поняла, — Лена привстала на цыпочки и нежно поцеловала его в щеку. — Не хмурь лоб, тебе не идет.

Гаркавый жестом молящегося мусульманина провел ладонями по лицу:

— Как теперь?

— Вот так уже лучше, — улыбнулась Лена.

— Я что вам говорил? — Ладис возбужденно выхаживал по кабинету, бросая негодующие взгляды на Клима и Стрему, вольготно развалившихся в широких кожаных креслах. — Ничего, кроме «заказа», не брать!

— Что за тон, начальник? — Клим, изрядно хмельной, презрительно скривил рот. — Он тут, блин, штаны просиживает, а мы там — рискуй. И еще возмущается!

— Я штаны просиживаю?! — чуть не захлебнулся от ярости директор. — Да я тебя!.. — Он коршуном завис над Климом.

— Что ты меня? — процедил тот вызывающе и насмешливо.

— Увидишь. — Ладис решительно шагнул к стене. — Сейчас… — Пошарив за книжной полкой, он нащупал кнопку вызова потайного лифта, идущего из кабинета в подвал, и нервно нажал ее.

Послышался негромкий щелчок, и деревянная стенка фальшивой перегородки плавно уплыла вбок.

— Идите за мной!

— Это еще зачем?

— Пошли, пошли, — настойчиво повторил Ладис.

— Кино, блин, и немцы… — Клим удивленно хохотнул и тяжело поднялся с кресла. — Никак Петрович свою «гробарню» решил показать?

— Не рассуждай! — Ладис первым шагнул в образовавшийся проем; Клим и Стрема подались следом.

Кабина лифта, качнувшись, поплыла вниз.

Через несколько секунд она остановилась в подвале. Львиную часть его пространства действительно занимали гробы.

Всевозможных размеров и конфигураций, они громоздились до самого потолка: угрюмые и слегка торжественные. Троица, пройдя длинным, холодным коридором, вошла в небольшой ярко освещенный зал с высоким мраморным столом посередине.

— Садитесь! — Ладис кивнул напарникам на грубо сколоченные табуретки.

Те непонимающе переглянулись, но противиться не стали. Тихо скрипнуло под тяжестью тел дерево.

— Кесарь! — громко позвал директор.

Почти тотчас громила, смахивающий на обезьяну, заслонил собой дверной проем. Маленькие, глубоко посаженные глаза его равнодушно оценили сидевших и застыли в ожидании.

«Откуда он взялся?» — удивился Клим.

Они с дружком впервые были в подвале, но понаслышке кое-что об этом местечке знали. Кесарь заведовал охраной фирмы и слыл человеком жестоким и коварным.

В подчинении у него было около десятка боевиков — в основном бывшие милиционеры. У них за плечами было совсем не законопослушное прошлое. В подвале оно трансформировалось в абсолютно незаконопослушное настоящее…

Ладис тем временем шепотом что-то объяснил верзиле, и тот, понимающе кивнув, вышел.

— Не холодно? — с издевкой поинтересовался он у дружков.

— Не Сочи, — недовольно заметил Стрема.

— Ничего, сейчас будет жарко, — зловеще пообещал директор.

Дверь резко распахнулась, и двое рослых парней в камуфляжной форме, влетев, угрожающе вскинули на подельников автоматы:

— Сидеть! Оружие на пол!

Те, опешив, посмотрели на Ладиса.

— Давайте, давайте! — поторопил тот.

Клим бросил под ноги тяжелый «ТТ».

Стрема похлопал себя по бокам, давая понять, что он без оружия.

— Кесарь, там на углу, в пивной, ошивается много разного сброду, обратился директор к вошедшему следом громиле, — приведи мне кого-нибудь поневзрачнее. — Он немного успокоился и, несколько раз пройдясь по залу туда-сюда, уселся в кресло, стоящее в углу.

— К чему этот концерт? — Клим внешне не выказывал никакого страха.

— Не твое собачье дело! — зло оборвал Ладис и, откинув голову на спинку кресла, прикрыл глаза.

Через десять минут Кесарь силой втянул за собой в дверь отчаянно упирающегося плюгавого мужичонку, пропитого и замызганного. Тот, зажатый мертвой хваткой огромной ручищи, испуганно вертел головой по сторонам, не понимая, что происходит.

— Отлично! — Ладис возбужденно встал навстречу вошедшим и жестом пригласил взъерошенного гостя подойти поближе.

Пьянчуга, освобожденный от бесцеремонной опеки мясистой пятерни, сделал несколько неуверенных шажков.

— Как величать нашего гостя? — елейным голоском поинтересовался директор.

— Котин… Михаил Иванович… Я что — заложник? — дрожащим голосом спросил тот, косясь на автоматы.

— Нет, ну что вы? — Ладис притворно улыбнулся. — Мы вот тут просто поспорили с молодыми людьми, — он глазами указал на Клима и Стрему, — насчет дисциплины. Мнения, так сказать, разошлись, и мы, естественно, решили узнать мнение человека «с улицы». Вот, в принципе, почему вы здесь.

— А почему именно я?

— Этот вопрос не ко мне. — Директор сделал нетерпеливый жест рукой. — Так как же насчет дисциплины? Нужна она в нынешнее время или нет?

— Дисциплина? — Мужичок потер крупный нос, смахивающий на гнилой апельсин. — Я бы всех этих демократов… — неожиданно начал он с политики, — вот Сталин был — это да! — он театрально сжал кулак и поднес к лицу. Вот где всех нужно держать, тогда будет толк… А без дисциплины — никак, распустили всех, понимаете ли! — с загоревшимися глазами завершил он свои соображения.

— И я так считаю, — рассмеялся директор. — По этому поводу с меня причитается… — Он подмигнул Кесарю, и поднос с полным до краев стаканом водки проплыл от шкафчика, вмонтированного в стену, к оживившемуся от такого поворота событий гостю.

— Это другое дело… — Тот вновь недоверчиво покосился на автоматы и, кашлянув, залпом выпил. — Мрачное, однако, у вас тут местечко… — Глаза его вдруг помутнели и удивленно закатились. Икнув, он грузно осел на пол.

— Вот и все — приехали, — удовлетворенно сказал Ладис. — Это снотворное, — как ни в чем не бывало пояснил он, глядя Климу в глаза. Респондент проснется через три часа, — он постучал пальцем по циферблату наручных часов, — плюс-минус минут пятнадцать…

В зал тем временем двое в камуфляже, но без оружия, внесли гроб и поставили на стол. Равнодушно схватив мужичонку за руки-ноги, они уложили безвольное тело в ковчег для последнего плавания.

— Заколачивайте! — приказал директор.

Дружно ударили молотки, и крышка гроба плотно осела на основание.

— Сделайте что-нибудь для доступа воздуха — он не должен задохнуться раньше времени, — заметно нервничая, распорядился Ладис.

В крышке гроба проделали несколько небольших дырочек.

— Где у нас свободная яма? — директор уголком глаз наблюдал за строптивцами: те понемногу начинали понимать, что к чему — Стрема беспокойно ерзал по табуретке, Клим не подавал вида, что перепуган, но происходящее, похоже, его отрезвило.

— На Красном кладбище.

— Проводите «сталинца» со всеми почестями. Гроб опустите в землю ровно через три часа, как только услышите, что он просыпается… даже лучше проснулся.

— Будет сделано.

Гроб унесли. Мертвая тишина поглотила помещение.

— В отличие от бедолаги, вы будете знать, где проснулись, — медленно растягивая слова, сказал Ладис. — Желаете испытать это удовольствие?

Клим и Стрема потупили глаза.

— Смотрите! — директор встал. — Я с вами шутить больше не намерен.

Глава пятая

После поездки в Москву Новиков находился в состоянии крайнего возбуждения: книга, тщательно исследованная призванными авторитетами в области истории книгопечатания, действительно оказалась 36-строчной Библией Иоганна Гутенберга. Это смахивало на фантастику.

«Такая удача улыбается не каждому! — ликуя, думал он. — Четырнадцатый экземпляр! Кто бы мог подумать? Верно говорят, что новичкам везет…» Правда, при мысли, что книга еще не совсем его, настроение антиквара омрачалось, но он уже решил для себя, что выкупит ее за любые деньги. В крайнем случае, можно было прибегнуть к услугам Тихого, особо не посвящая того в подробности. План действий был вполне осуществим, и Новиков на некоторое время забыл о терзающих его страхах, вследствие чего, каждый раз натыкаясь на Кабана, он неизменно удивлялся его присутствию. Азарт и страх редко уживаются в одной голове. Потихоньку антиквар стал продумывать варианты возможной эмиграции. «Брошь и книгу нужно вывозить с собой, — думал он, — свои люди на таможне помогут. А там я уж сумею распорядиться богатством…» В России его ничего не держало, а осев на Западе, можно было подумать и о семье…

— Слава! — устав от мыслей о книге, антиквар открыл бар и осмотрел полки со спиртным. — Идите сюда! — Он достал бутылку виски и две рюмки.

— Что случилось? — вид у Кабана был заспанный и помятый.

— Выпьете со мной? — Новиков кивнул на стол.

— Если угощаете… — глаза охранника ожили. — А то я уже одурел ото сна — в зоне столько не кимарил.

— Там и денег за это не платили, — посчитал необходимым напомнить антиквар.

— Угу.

Быстро открыв бутылку и банку крабов, они по-простому сервировали стол и, чокнувшись, выпили.

— А как вы думаете, Слава, — Новиков опьянел быстро и сильно, — мне по-настоящему что-то грозит?

— Я пока этого не учуял. — Кабан сделал вид, что принюхивается.

— А все же? — настаивал антиквар.

— Барахлишко у вас имеется, — прикинул собеседник, — люди разные приходят, а земля, как говорится, слухами полнится.

— Ну! Это моя работа, дорогой. — Новиков нетерпеливо потянулся к рюмке. — Если ко мне перестанут ходить, я живо по миру пойду.

«Ага, как же — пойдешь…» — подумал Кабан.

— Таких специалистов, как я, в губернии нет. Только в Москве. Да пара в Питере. Сейчас модно торговать нефтью да строить финансовые пирамиды, а работа с антиквариатом — дело кропотливое, — Новиков икнул. — Нынешняя молодежь стремится к быстрым деньгам…

— Быстрые деньги, медленные деньги, — Кабан тоже изрядно окосел, — деньги, они и в Африке деньги.

— Деньги деньгам — рознь, — возразил антиквар. — Я свои деньги умом нажил, а не с помощью папы-начальника или бицепсов. Умо-о-ом! — повторил он и для наглядности энергично постучал пальцем по лбу.

— У вас что, в магазинах спрашивают, каким образом вы бабки нажили? Чушь какая-то! — Кабан, излишне распалившись, плюнул прямо на пол.

— Но-но! — Новиков погрозил собутыльнику пальцем. — Ты не очень…

Кабан ступней затер плевок.

— Мы отклонились, — антиквар вновь наполнил рюмки, — если на меня нападут, вы гарантируете, Слава, что я останусь жив? — Осоловевшие глаза его смотрели больше с любопытством, чем с тревогой.

— Сто процентов, — соврал Кабан и незаметно потер бледный шрам на шее след одной из разборок. — У нас хорошая позиция, — он вынул из-за пояса пистолет, — и вот, «волына». Смык-смык, и все дела…

— А если у них автомат? — наивно предположил Новиков.

— А если гранатомет? — съехидничал охранник.

— Бросьте ваши шуточки! — обиделся антиквар. — Я вам деньги плачу.

— Не бойтесь, — уверенно сказал Кабан, — ничего с вами не случится.

Они выпили еще.

— Скажите, Слава, а что означает эта татуировка? — Новиков ткнул в розу, выколотую у Кабана на предплечье.

— Не трогай — уколю.

— Интересно, вот не подумал бы… — антиквар был уже совсем пьян. — Вы сами ее себе накололи?

Кабан улыбнулся.

— Этим занимаются мастебойцы.

— Кто?

— Ма-сте-бой-цы, — по слогам повторил Кабан.

Новиков посмотрел на свет пустую бутылку и, отбросив, потянулся за второй…

На столе у Сажина лежала внушительная стопка свежих каталогов практически всех престижных мировых аукционов.

Лондон и Женева, Париж, Нью-Йорк и Вена зазывали обладателей толстых кошельков приобретать «только сегодня и только у нас» практически все: от ночного горшка европейского монарха до полотка выдающегося мастера.

Сажин, машинально перелистывая красочные страницы, слушал доклад своего помощника.

— …В последнее время наблюдается насыщение западного рынка недорогими иконами, наградами советского периода и коммунистической атрибутикой, — Глеб говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Сохраняется спрос на данную категорию предметов на Ближнем Востоке и в Юго-Западной Азии. Заметно сократился рынок наград внутри страны. Думаю, это направление входит в стадию полнейшего истощения.

— Да, к этому шло, — согласился Сажин.

— Мастерская по подделке полотен живописцев закончила работы по Тверскому музею. С одним из работников музея установлен контакт: в ближайшее время оригиналы будут подменены.

— Что там у нас интересного?

— Голландские живописцы, Шагал…

— Да, да, припоминаю. По-моему, на все полотна уже есть покупатели?

— Так точно.

— Продолжай.

— Посредники «хитников» из Малышевской копи предлагают драгоценные и цветные камни по вполне приемлемым ценам.

— А что говорят наши ювелиры?

— Кое-что для подделки окладов выбрать можно.

— Тогда распорядись, чтобы закупали.

— Переговоры со служителями культа о подмене икон окончательно зашли в тупик. Многие догадываются, что Александр Мень — наших рук дело, и поэтому наотрез отказываются идти на контакт.

— Да, доставил он нам хлопот своей дотошливостью! — Сажин зло нахмурился. — Шуму-то поднял на всю Москву: «Иконы в храмах не подлинные!» Сидел бы себе тихонько, книжонки свои писал… так — нет. Как отрезало — ни одной стоящей иконы который год подменить не можем, — он, как бы не соглашаясь с поступком священника, помотал головой. — А время идет…

— Может, прекратить попытки?

— Ни в коем случае! Должен, должен быть Иуда… — Сажин задумался. — Христа за тридцать сребреников продали, а уж доски-то с его ликом чего не продать.

— Однако не продают, — напомнил Глеб.

— Пока, — уточнил Сажин.

— Приобретено две установки для старения материалов в ультрафиолете, — Глеб коротко кивнул головой и закрыл папку. — Все.

— Кстати, видеокамеру в гостиной Косарева заменили?

— Да. Пришлось, пока его не было дома, вскрыть дверь. Теперь резкость изображения в норме.

— Не нравятся мне все эти новшества. — Сажин встал и, подойдя к камину, провел ладонью по гладкому мраморному порталу. — Слишком много возни: камеру установи — раз, человека на монитор — два, бригаду на выезд — три. Не много ли на одного оценщика?

— Вы же сами знаете, Косарев один из лучших оценщиков страны, — деликатно напомнил Глеб. — Если бы он дал согласие работать на нас, то вся эта катавасия не потребовалась бы.

— Нужно было запугать, сломить… купить, наконец.

— Пробовали — интеллигент старой закваски: глаза от страха из орбит лезут, а все на своем — нет, и все.

— Дерьмо собачье! Кому в наше время его интеллигентность сдалась!

— За последний месяц наблюдения мы вышли через Косарева на три редкие вещи. Одна Библия Гутенберга чего стоит!

— Это верно… Кстати, Ладис еще не звонил?

— Пока нет. Его парни выехали только вчера. Думаю, через пару дней явятся.

— Держи меня в курсе этого дела. — Сажин посмотрел в окно, солнце уже почти село.

В квартире Новикова было жарко и накурено. Негромкие звуки психоделической музыки сонно блуждали по закоулкам среди престижной старинной мебели. Лысая голова антиквара покоилась на коленях эффектной блондинки.

— Душечка, ты знаешь, кто такой Иоганн Гутенберг? — Новиков, открыв глаза, вопросительно посмотрел на гостью.

— Нет. Это явно не из моих знакомых, — девица игриво потрепала светлый пушок на голове антиквара. — А что?

— О, это же величайший человек! — Тот даже привстал. — А на днях он мне стал ну просто почти родным…

— Никак брак по расчету? — глаза блондинки прищурились в деланной улыбке, прикрывая блеснувший в них интерес.

— Ты почти угадала, — Новиков, обычно сдержанный и осторожный, сейчас был раскован и болтлив. — Но об этом, тсс… — Он похотливо погладил гостью по соблазнительному колену.

— Коля, а этот… твой племянник, не зайдет?

Новиков при знакомстве представил Кабана племянником и, отведя его на кухню, строжайшим образом запретил при гостье шляться по квартире.

— Ни в коем случае! — Антиквар возбужденно обнял блондинку и, ткнувшись носом в гладкую шею, нетерпеливо завалил ее на диван. — Здесь я хозяин…

— А он у тебя постоянно живет или в гости приехал? — шутливо отбиваясь, поинтересовалась та.

— В гости… на месяц, — Новиков заскользил рукой по пуговицам на блузке.

— И что, целыми днями дома сидит? — спросила гостья, помалу уступая свои интимные территории.

— У нас кое-какие дела… — антиквар прильнул к обнажившейся груди.

— А ты никуда в ближайшие дни не уезжаешь? — блондинка слегка выгнулась.

— Нет.

— Это хорошо…

Новиков поцеловал ее в губы.

— М-м-м, — девица с готовностью обняла его и, заюзив задом, развела бедра.

Антиквар тут же проник в нее и удовлетворенно зацокал:

— Какой приветливый бутон!

Глаза его закрылись, чтобы полностью сосредоточиться на любовной игре.

— Жанна… как внутри тебя уютно…

Гостья, закинув одну ногу на спинку дивана, другую опустила на пол:

— Мне хорошо, Коля…

Новиков с превеликим удовольствием и усердием принялся вспахивать незнакомое ему поле. За окном уже занимался рассвет.

— Вот, наконец-то нашел! — Скитович, заявившись к Гаркавому ни свет ни заря, вытащил из кармана крохотный футляр с ляписным карандашом. — Все аптеки вчера прочесал. Говорю, мне от бородавок, а как называется, хоть убей, не помню…

— Молодец, проходи, — Гаркавый сонно взял ляпис и, зевая, зашлепал в комнату. — Посмотрим, на что он годится, — донеслось оттуда.

Скитович скинул туфли и нырнул следом.

— Так, вот серебро, — Гаркавый положил перед собой медаль «За боевые заслуги», — вот золото, — золотой кулон матери оказался рядом с медалью, а вот мельхиор, — ложка из столового набора легла последней.

— А золотистую бронзу нашел? — напомнил Скитович.

— Точно… — Гаркавый потер лоб, — я где-то отложил… Ага, вспомнил! — Он принес из спальни простенькую брошь с искусственным камнем. — Теперь все, пробуем.

Он смочил слюною кончик указательного пальца и размазал ее по поверхности медали. Открыв футлярчик, острием ляписа провел по металлу. Карандаш не оставил за собой никаких следов.

— Отлично! — Гаркавый поднес медаль поближе к глазам. — Никакой реакции, видишь? — Он передал ее другу.

— Вижу, не слепой.

— Теперь давай ложку.

Гаркавый повторил нехитрую операцию: на этот раз поверхность металла в месте соприкосновения ляписа и слюны почернела.

— Новиков прав: мельхиор и серебро с виду похожи, а на ляпис реагируют по-разному, — подытожил он.

Они повторили опыт с внешне схожими золотом и золотистой бронзой. Результат был аналогичным: золото на ляпис не реагировало, а бронза давала жирную черноту.

— Клево, — одобрил результаты эксперимента Скитович, — теперь с этим у нас не будет проблем.

Гаркавый был более критичен:

— Пробу так не определишь — нужны пробирные иглы. Надо еще корунд раздобыть — соорудим пробник для алмазов.

— Не все сразу.

— А мы, похоже, становимся «профи», — с энтузиазмом заметил Гаркавый.

— Профессиональные «коробейники».

— Нелохо звучит, — с сарказмом заметил Скитович.

— Слушай, — Гаркавый нахмурился — слова друга задели его за живое, — думаешь, я всю жизнь мечтал «коробейником» стать? Я бы лучше на подпольных платных боях дрался — так все же честнее, но видишь, — он вытянул перед собою руки, — у меня козонки на обеих руках раздроблены — кирпичи по неопытности разбивал. Какой я, к черту, платный боец, когда они после первого удара, как гнилой орех, колются? Это тебе не бесконтактное карате и не запугивание «лохов». На ринге ты должен отработать по-настоящему, — под кожей щек у него заходили желваки. — А что я еще могу? На завод, где зарплату месяцами не выдают? Это не для меня…

— Не кипятись, — примирительно сказал Скитович, — не нравится мне просто это слово «коробейники». «Антиквары» как-то лучше…

— Вот проблема, — Гаркавый через силу улыбнулся, — будем теперь называть себя антикварами… пока. — Он взял со стола карту. — Давай лучше маршрут на завтра проработаем. Съездим до четверга еще разок, а там будет видно.

Они положили карту на пол и, став на четвереньки, занялись изучением глухих районов губернии.

— Смотри по берегам рек и озер — люди сначала там селились, — посоветовал Гаркавый.

— Тогда вот, — Скитович ткнул в самый верх карты, — озеро и почти рядом три деревни — в двух церкви и названия подходящие: Князеве, Бубны и Леонполье.

Гаркавый посмотрел на место, куда указывал палец друга. Он привык в таких случаях доверять интуиции. Зеленое пятно на карте его не отталкивало.

— Идет, едем в Леонполье.

Новиков поморщился от головной боли: он только что проснулся, но открывать глаза не спешил — бортовой компьютер, в народе именуемый просто «головой», требовал времени для самопроверки.

«О, Жанна!» — вспомнил он ночную гостью и сразу же ощутил во рту неприятный вкус похмелья. Еще каким-то количеством серого вещества цепляясь за покой сна, его мозг мужественно вступил в контакт с действительностью.

«Ну я и надрался!» — антиквар спустил с дивана худые волосатые ноги. Жмуря глаза от пробивавшихся сквозь щель в шторах солнечных лучей, он кряхтя сел и потер виски. Напивался он редко, но сильно. При всех нежелательных последствиях сего Новиков ценил свойство хорошей дозы спиртного возвращать человека к истокам многих умозаключений. Окрашенные в мрачноватые тона посталкогольной депрессии, они, вчера еще казавшиеся необычайно удачными, в больной голове зачастую превращались в негромкий пук.

Человек, как ни парадоксально, начинал на некоторые вещи смотреть трезво. Этот эффект сработал и на сей раз. События последних двух недель придавили своей действительностью: убийства антикваров, Кабан, книга, Москва, удивленные глаза Косарева, Жанна…

Антиквар поморщился и зашлепал в туалет, по пути силясь по-новому оценить сложившуюся ситуацию.

«Как книга вообще попала в наши края? — думал он, разглядывая на двери картинку с обнаженной красавицей. — Бред какой-то! Но тем не менее этот бред лежит у меня в серванте… Значит, это не бред». Он дернул ручку сливного бачка и неожиданно успокоился.

Вымыв руки и накинув синий махровый халат, Новиков подался на кухню.

Кабан спал прямо в одежде, спрятав голову под подушку.

— Охранник! — негромко выругался антиквар.

Рука спящего неожиданно стремительно скользнула к торчащему из-за пояса пистолету.

«Застрелит урка!» — Новиков испуганно попятился.

— Это вы? — послышалось из-под подушки.

Антиквар облегченно вздохнул.

— Какого хрена? — глухо поинтересовался высунувшийся Кабан. Он еще не вполне соображал что к чему.

— Участковый приходил, справлялся, не мешают ли вам, Слава, соседи спать? — Новиков иногда позволял себе подшутить над малознакомыми людьми. — А то, говорит, если что — я их мигом приструню…

Охранник резко встал.

— Ну и?

— Я сказал, все в порядке — спит как убитый: за ночь все из квартиры вынесли, а он даже ухом не повел…

— Вы не слишком-то осторожны, — Кабан, сообразив, что над ним подшучивают, напился прямо из-под крана, — мало того, что рветесь выпивший в ресторан, вдобавок тащите к себе в постель какую-то шлюху… О какой безопасности потом может идти речь?

— Я же с вами был, — напомнил антиквар, — чего мне бояться?

— Дело не в боязни, а в элементарных правилах поведения в вашей ситуации. Кто эта девица? Почему крутилась в нашем подъезде? Вы мне вчера даже рта не дали открыть… Почему она сразу пошла с вами? Ведь вы далеко не Ален Делон.

— Ну знаете ли… — обиделся Новиков, — вы тоже, кстати, не красавец.

— Это к делу не относится. Больше никаких шлюх! — категорично предупредил охранник.

— А если мне женщина понадобится?

— Звоните знакомым.

— Хорошо, — примирительно согласился антиквар. — А Жанна просто ждала подругу, — пояснил он.

— Это она вам так сказала. Нужно еще проверить, что за подружка у нее. Я их, блядей, знаю.

— Слава! — Новиков укоризненно покачал головой.

— Молчу, — охранник посмотрел на часы. — Сейчас пайку привезут. Кстати, позвоните в ресторан, чтобы присылали одних и тех же курьеров, — после вчерашнего прокола Кабан пытался показать, что получает деньги не зря, — а то, твою мать, каждый раз новые.

— Хорошо, позвоню. Сегодня я тоже буду питаться дома… нужно немного отлежаться.

Новиков вернулся в комнату. Беспорядок на столе и небрежно разбросанная повсюду одежда волнующе напоминали о бурно проведенной ночи. Любвеобильная гостья ушла утром, пообещав, что на днях заглянет еще. «В постели она что надо!» — томно подумал антиквар. Сердце его вдруг тревожно кольнуло. Он резко открыл дверцу серванта. Книга лежала на месте. «Слава Богу!»

День начинался как всегда — хлопотно.

— Заблудились, едрени-фени, — удрученно констатировал Скитович: «шестерка», утонув в клубах пыли, остановилась метрах в двадцати от зеленых железных ворот с большой красной звездой посередине. — Похоже, какая-то воинская часть или что-то в этом роде…

— Пойду, узнаю, где мы. — Гаркавый деловито выскочил из машины и, размахивая картой, зашагал в сторону КПП.

Скитович закурил.

После пятиминутного отсутствия атлетическая фигура Гаркавого наконец возникла в дверях. Махнув на прощание кому-то рукой, он легкой трусцой заспешил к «жигулю».

— Вот здесь нужно было сворачивать, — ткнул он пальцем в карту, — три километра — и мы на месте.

— Нет вопросов, — Скитович взялся за руль.

…Село со странным названием Леонполье оказалось действительно большим и с виду древним. Подскакивая на колдобинах, машина въехала на центральную улицу и, вспугнув расхаживающих посреди дороги кур, покатила к виднеющемуся впереди синему куполу церкви.

— Смотри, сразу видно, что рядом воинская часть, — Гаркавый ткнул пальцем в большой кунг с антенной, приспособленный под курятник.

— Знакомая картина, — Скитович длинно посигналил разлегшейся на пути собаке. Та, подняв голову, несколько раз лениво тявкнула и не спеша перебежала под растущий на обочине клен.

— По-нашему говоря, все вокруг колхозное, все вокруг мое, — улыбнулся Гаркавый.

— Вот именно.

— Чего только не наволокли!

Действительно, в каждом дворе чувствовалась народная поддержка процесса конверсии: походные кухни и ящики из-под снарядов, маскировочные полотна и платформы для перевозки техники, всевозможные кунги и прицепы придавали селу вид прифронтового.

— Смотри, «шестьдесят шестой» — будто только с конвейера! — Гаркавый проводил взглядом автомобиль, стоящий на огороде за добротным домом.

— Похоже, прямо по курсу — магазин, — не обратив внимания на его слова, сказал Скитович и прибавил газу — впереди начинался асфальт.

На удивление аккуратный кирпичный сельмаг был уже открыт.

— Зайдем? — предложил Гаркавый, как только машина остановилась.

— Иди, я пока гляну карбюратор — что-то холостые не держит, — Скитович дернул тросик замка капота. — Опять, видно, бензин разбавленный. Вот козлы! — без особого зла ругнулся он, но дальше мысль развивать не стал.

— Не перегревайся, — сочувственно посоветовал Гаркавый и вышел.

В магазине было прохладно. Он окинул глазами полки. «Хлеб еще не привозили, — отметил про себя, — значит, паломничество к магазину впереди». Ассортимент его не впечатлил.

— Две колы, — Гаркавый состроил глазки расплывшейся вширь молодой продавщице и не спеша протянул деньги. — Хлеб во сколько привезут?

— В двенадцать, — лениво бросила та и демонстративно отвернулась к окну, за решеткой которого маячил торчащий из-под капота зад Скитовича.

«Вот мымра, — Гаркавый посмотрел туда же и взял холодные бутылки. — А чем я тебе не приглянулся? Или тебя мужчины только со спины интересуют?» Сухо кашлянув, он направился к выходу.

— На, взбодрись, — протянул Гаркавый бупллку взмокшему другу, — хлеб привезут в двенадцать. Может, пока прошвырнёмся по домам?

— Давай, я обороты уже выставил…

— Гони тогда к «шестьдесят шестому», — Гаркавый отбросил вмиг опустошенную бутылку в сторону, — по-моему, там дом — полная чаша.

— Потел дядя, на чужие деньги глядя, — добродушно пошутил Скитович и нажал на газ.

У ворот, прежде чем выйти из машины, Гаркавый почти минуту молчал, входя в роль.

— Из меня вышел бы неплохой политик, — наконец иронично улыбнулся он, вру и не краснею.

— Жизнь — игра, — подбодрил Скитович.

— Стартую.

Хозяин дома — худой, небритый мужчина лет пятидесяти, уже был под хорошей «мухой». Минут десять Гаркавый распинался перед ним о «проблемах частного музея». Тот слушал рассеянно, но не перебивая.

— Так что, есть что-нибудь для нас? — посчитав, что клиент созрел, спросил Гаркавый.

— Есть, — утвердительно мотнул головой тот и, гремя ведрами, полез в чулан. — Вот, — пыхтя, он извлек на свет покрытый пылью «АКМ» без рожка.

— Нет, вы меня не поняли… Если бы это было старинное оружие: мушкет или кремневое ружье… — Гаркавый деликатно отвел от себя упершийся в грудь ствол.

— Купи тогда «винторез», — тут же последовало новое предложение.

— Нет, отец, не нужно.

— А какого вообще тогда хрена? — в голосе хозяина послышалась угроза. — Я недорого прошу — тысячу.

— Как-нибудь в следующий раз. — Гаркавый махнул рукой и направился к дверям.

— Шляются тут разные! — мужчина раздраженно швырнул автомат обратно; послышался звон разбитого стекла…

Спустившись с крыльца, Гаркавый на всякий случай оглянулся — за спиной никого не было. Удовлетворенно кивнув, он зашагал к машине.

— Ничего? — встретил его Скитович вопросом, ставшим чуть ли не ритуальным.

— Есть, но не по нашей части — оружие.

Глаза друга азартно загорелись:

— Какое оружие?

— Простое — «АКМ» и какой-то «винторез».

— «Винторез»? Коротенький такой, с полым прикладом? — Скитович весь обратился во внимание.

— Не знаю — не видел. Хозяин мне только «АКМ» показал.

— Здорово! А «АКМ» укороченный?

— Я же сказал: «АКМ», а не «АКСУ», — Гаркавый нетерпеливо посмотрел в сторону магазина.

— Во дают, вроде бы и Чечня далеко. Впрочем… И сколько просит?

— Тысячу.

— Это недорого. Давай «винторез» купим! Прикинь, снайперский бесшумный автомат…

— Зачем? Сесть за хранение?

— Пригодится.

— Не пригодится, поехали. — Гаркавый выразительным движением положил руку на руль.

— Жмот! — обиделся Скитович. — Там, между прочим, и мои деньги есть.

— А на какие шиши антиквариат будем скупать? Появятся лишние — покупай хоть миномет, а сейчас не до этого.

— Ладно, — нехотя согласился тот, — я дом все равно запомню.

…К вечеру они возвратились в город.

Поездка и на этот раз оказалась удачной.

Им везло, как, впрочем, и полагается новичкам.

Раз за разом, с постоянством бильярдного шара, стремящегося в лузу, Новиков вновь и вновь мысленно возвращался к книге. Что-то тревожило его во всей этой истории. Каждой отдельно взятой частицей своей души он чувствовал себя эдаким усталым искателем алмазов, наконец-то добывшим особо крупный камень. Казалось — тысячи алчных и злобных глаз впились в счастливца…

«Совсем я что-то не того, — печально думал антиквар. — Социалистическая закалка, будь она трижды неладна. Разве ж нас готовили в миллионеры? Вот вам, пожалуйста, и результат — стоило столкнуться с настоящей «копейкой», и на тебе — чуть ли не до окопной болезни доходит. Ничего, завтра разберусь с этим Гаркавым, и на дно…» Он несколько раз, ссутулясь, прошелся по комнате. «Насчет хозяина книги они скорее всего приврали — чем-то, наверное, я их вспугнул, но сколько она может стоить на самом деле — для них все же темный лес. Это факт. — Лицо антиквара на миг посветлело. — Вид, правда, у этого парня волевой — такой просто так своего не отдаст…» Новиков поморщился. «Да и дружок у него не лучше. Тут нужна ювелирная работа… Фраер ты, Коля! — пронзила мозг совсем нежданная мысль. — Даже миллиона как следует спереть не можешь!»

Ему было тридцать восемь, и впервые за много лет он готов был расплакаться.

Кто знает, что такое синдром Мартина Идена, вряд ли удивится этому.

— А почему ты так легко согласилась пойти со мной в тот день?

Гаркавый пристально посмотрел Лене в глаза.

Они сидели в уютном кафе с претенциозным названием «У Саши». На столике перед ними стояли полупустая бутылка «Мартини» и два широких бокала.

— Ты мне понравился, — не смутилась девушка. Длинные, красивые ресницы ее слегка дрогнули.

— А если все, кто понравится, будут тебе предлагать постель? Что тогда?

— Так не бывает, — Лена покраснела и отвела взгляд в сторону небольшой эстрады, на которой пожилой пианист с заплетенными в косичку волосами самозабвенно играл прелюдию Баха «Фа минор».

— Но это всегда подразумевается, — не отставал Гаркавый.

— Не будь занудой, повторяю: ты мне ОЧЕНЬ понравился.

— И сейчас еще ОЧЕНЬ?

— А разве не видно? — девушка посмотрела ему в глаза нежно и призывно.

— Я, если честно, слабоват в женской психологии.

— Не комплексуй — у тебя с этим все нормально. Особенно с сексологией…

Гаркавый легким касанием губ дотронулся до уголка ее рта:

— Мне с тобой хорошо, давай за это выпьем.

Они пригубили вина.

— Расскажи мне, если можешь, подробнее, чем вы занимаетесь с Димой, — неожиданно попросила Лена и сделала вид, что приготовилась слушать.

— Тебе это нужно?

— Да, — уверенно ответила она.

— О, это печальная история о двух рыбаках, решивших словить золотую рыбку…

— Я же серьезно, — обиделась Лена.

— Хорошо. Мы с ним занимаемся антиквариатом, притом самым банальным образом: покупаем его, а затем продаем, — как на духу выдал Гаркавый.

— Значит, в музее ты говорил правду?

— А ты разве сомневалась?

— Нет, но если честно, это как-то с трудом вяжется с твоим… имиджем, что ли.

— Я сам себе удивляюсь — так круто повернулась жизнь, — задумчиво проговорил он. — Просто был момент, когда мне позарез нужно было чем-то заняться, чтобы выбраться из душевного и финансового кризиса. Другого тогда Бог не дал — видно, судьба… — Гаркавый вдруг улыбнулся. — Зато, если заработаю миллион зеленых, — вылечим твою маму и на Багамах позагораем.

— Шутишь?

— Верю.

…Во втором часу ночи они вышли из кафе хмельные и счастливые. На улице было свежо и безлюдно.

— Куда? — прижавшись всем телом к Сергею, спросила девушка.

— Ко мне.

Поцеловавшись, они остановили такси. Ночной город приветливо подмигивал счастливой парочке огоньками рекламы.

Едва переступив порог, Гаркавый страстно обнял девушку…

Утром чуть свет Лена осторожно разбудила его.

— Мне пора — брату на работу, — чуть слышно шепнула она на ухо.

— Вечно тебе нужно спешить, — так же тихо сказал Гаркавый и легонько сжал ее руку — ему не хотелось оставаться в одиночестве.

— Вот стану твоей женой, тогда… — девушка, зардевшись, замолчала.

— А это идея! — он притянул ее к себе и поцеловал в щеку. — Я всегда говорил, что ты — прелесть.

— Пусти — опоздаю, — освободившись из объятий, Лена подошла к зеркалу. — Ничего себе страсти-мордасти! — пошутила она, глядя на свои припухшие от поцелуев губы.

— Обожди, — Гаркавый встал. — Я хочу подарить тебе одну вещицу. — Он протянул девушке золотой старинный крестик на тонкой ажурной цепочке. — Чтобы не забывала меня…

— Какая прелесть! — девушка тут же украсила подарком шею. — Спасибо… — она встала на цыпочки и чмокнула Сергея в щеку. — Разве ж я могу тебя забыть? Такого…

Проводив Лену, Гаркавый позвонил Новикову. Тот их уже ждал.

— Через часик будем, — пообещал Гаркавый и, положив трубку, отправился готовить завтрак.

Минут через тридцать в квартиру ввалился Скитович.

— Ну как там антиквар — не свалил с нашей книгой? — вместо приветствия спросил он.

— Уже ждет, — успокоил Гаркавый.

— Поехали?

— Я еще не успел попить чаю. Составишь компанию?

— Только недолго.

— Успеем, — Гаркавый, махнув рукой в сторону дивана, подался на кухню. — Тебе какой? — донеслось оттуда.

— У тебя что, на выбор? — Скитович расслабленно плюхнулся на мягкое сиденье. — Куркуль…

— Есть цейлонский, есть кенийский.

— Цейлонский.

— Зря, кенийский лучше.

— Тогда кенийский.

Гаркавый принес поднос с дымящимся напитком.

— Как в ресторане, — удовлетворенно заметил Скитович.

Гаркавый слегка покачал чашку, наблюдая, как чай меняет глубину окраски.

— Обрати внимание, какой у него цвет: красноватый и слегка золотистый…

— Цвет как цвет, — пробубнил Скитович, заглянув в свою.

— Ну, не скажи. Ты просто никогда не приглядывался к тому, что пьешь.

— Зачем?

— Все должно стремиться к совершенству, — Гаркавый сделал маленький глоток ароматного напитка.

— Все должно стремиться к удовольствию, — поправил Скитович.

— Ты что, гедонист? — Гаркавый с любопытством посмотрел на друга.

— Не понял…

— Ну, человек, который живет ради удовольствий.

— А разве кто-то живет ради другого?

— Ради детей, например, живут.

— А разве это не удовольствие?

В воздухе зависла пауза.

— Сколько будем просить за книгу? — не найдя, что ответить, перевел Гаркавый разговор в другое русло.

— Речь шла о пяти тысячах.

— Мне кажется, это мало.

— С каких это пор?

— С таких. Чувствую, она стоит значительно больше. Интуиция подсказывает…

— Большой кусок рот ломит, — Скитович отставил пустую чашку, — и еще вопрос, кому ее продать дороже.

— Есть же какие-то аукционы, наконец.

— Усложняешь ты все.

— Ладно, сориентируемся на месте, — Гаркавый взял сумку с товаром, поехали.

В машине, вспомнив о сделанном Лене подарке, Гаркавый достал бумажник.

— Хочешь обижайся, хочешь нет — я вчерашний крестик из Леонполья подарил Лене.

— Подарил, так подарил, — спокойно отреагировал Скитович. — Я, может, на твоем месте тоже бы так поступил.

— Вот твоя доля, — Гаркавый сунул в карман другу сто долларов, — будем считать, что я его у нас купил.

— Уж не жениться ли собрался?

— С чего ты взял? — смутился Гаркавый. — Просто подарил и все…

— А если бы и на самом деле так, что тут такого, — задумчиво сказал Скитович.

Новиков чрезмерно суетился, принимая гостей.

«Что ты вертишься, как уж на сковородке?» — подумал Гаркавый и попытался получше рассмотреть худосочного телохранителя. Но тот, убедившись, что пришли «свои», молча кивнул антиквару и отправился на кухню, за дверьми которой бубнил о чем-то своем телевизор.

Поставив сумку с антиквариатом у кресла, друзья замерли в нерешительности — хозяин садиться не предлагал.

— Располагайтесь, — наконец спохватился антиквар и плотно прикрыл дверь.

Быстро усевшись, гости с нетерпением стали ждать, что Новиков скажет о книге.

Как и ожидалось, разговор он начал именно с нее.

— Я показывал вашу книгу одному московскому эксперту и хочу вас обрадовать — она оказалась довольно редкой Библией, а посему предложенную цену удваиваю, — как можно бодрее сообщил антиквар и потянулся за бумажником.

— Книга не наша, — напомнил Гаркавый, желая увидеть реакцию хозяина на его слова.

— Ах, да! — Тот сделал вид, что забыл об этом обстоятельстве. — Вы говорили ее владельцу о моем предложении?

— В общих чертах, — Гаркавый не знал, как дальше повести себя: согласиться? — но это никогда не поздно, а вдруг это тот самый миллион, о котором он вчера говорил Лене? — Совсем в общих… — добавил он.

— И что?

— Он пока думает.

Новиков занервничал:

— Это, конечно, не окончательная цена…

— Мы можем ее забрать? — Скитович, несмотря на свою недавнюю убежденность, по-видимому, тоже решил не торопиться с продажей.

— Конечно… — замялся антиквар, он явно не был готов к такому повороту событий, хотя просчитать эту ситуацию смог бы и школьник. — Может, пока вы будете веста переговоры с хозяином, она еще побудет у меня?

— Мы обещали вернуть ее сегодня, — начал злиться Гаркавый.

— Что ж… — хозяин неуверенно подался к серванту и вдруг остановился, — сейчас я спрошу у Славы… — сказал он непонятно к чему и повернулся к двери.

«За помощью? Ясно!» Гаркавый подтянул пятки как можно ближе к дивану и в тот же миг взметнулся одновременно вверх и вперед. Пальцы правой руки, мертво сжавшись в «тигриную лапу», костяшками ткнули в солнечное сплетение Новикова.

Глаза того отчаянно полезли из орбит, рот широко открылся, как у рыбы, выброшенной на берег. Согнувшись в три погибели, антиквар носом нырнул в ковер.

«У нас несколько минут!» — хладнокровно подумал Гаркавый. Он находился в привычном ему состоянии боя: сосредоточенном и грозном.

Все произошло так быстро, что Скитович даже не успел удивиться. Взгляды их на мгновение встретились, и друзья без слов убедились в том, что понимают друг друга. Скитович метнулся к двери и, прислушавшись, замер.

— Быстрее! — прошептал он.

Гаркавый устремился к серванту и, стараясь не шуметь, открыл дверцу отделения, в которое антиквар в прошлый раз положил книгу. Она была там. Крепко зажав толстый фолиант в руке, он переступил через беспомощно распластавшегося хозяина и поспешил к выходу.

Кабан, ничего не подозревая, мирно смотрел «Санта-Барбару».

Друзья нырнули за дверь. Через минуту они уже сидели в машине.

— Может, зря? — Скитович нервно передернул рычаг скоростей.

— Посмотрим, — Гаркавый, не отрываясь, смотрел на дверь подъезда: никто их пока не преследовал. — Давай, жми.

Мотор глухо зарычал, и колеса, с силой выбросив из-под протекторов мелкие камешки, бешено закрутились, унося друзей вперед.

— А сумка? — Гаркавый раздосадован — но хлопнул себя кончиками пальцев по лбу. — Там осталась сумка! За креслом…

— Потом… — Скитович негромко выругался.

Посиневший от нехватки воздуха Новиков больно терся носом о ковер. Легкие при каждой попытке вдохнуть лишь на сотую долю заполнялись воздухом. Из выпученных глаз ручьем катились слезы. Антиквару казалось, что он умирает, но мудрая мать-природа, спасая дитя, постепенно увеличивала ему порцию кислорода: вдох — и легкие наполнились на десятую долю, потом — на пятую, потом — на половину своего объема. Новиков оторвал голову от пола и, опершись на руки, сел. Мышцы ног дрожали, ныло в животе. Антиквар мучительно блеванул прямо на ковер. Стало легче. Он тяжело поднялся на непослушных ногах и, сделав несколько маленьких шажков, рухнул на диван. «Если миллионы зарабатывать таким образом, то пошли бы они!» подбородок его мелко задрожал.

Минут десять он лежал в полузабытьи, пока не ощутил острую нужду помочиться.

Пошатываясь, он отправился в туалет.

Физиологические отправления, как правило, действуют успокаивающе. Оправившись, Новиков вымыл руки и заглянул на кухню.

— Смотришь? — негодующе спросил он охранника.

— Угу, — Кабан даже не оторвал глаз от экрана.

— Тебя ничего не смущает?

— А что? — покосился тот. — Ого! Что это с вами? Подавились? — участливо поинтересовался он, оценив плачевный вид антиквара.

— Что-то в этом роде, — криво усмехнулся Новиков. — Я так и не услышал ответа на вопрос.

— А что меня должно смущать?

— Ко мне приходили люди. Люди ушли. Может, они прихватили с собой что-нибудь… помимо моей воли?

— Вы мне не велели присутствовать при разговорах с клиентами.

— Теперь будешь. А пока никого не впускать и кто бы впредь сюда ни пришел — от меня ни на шаг!

— Как скажете.

Новиков, сердито хлопнув дверью, отправился в гостиную. Мысли мало-помалу приходили в порядок — нужно было спасать положение.

«Шестерка», скрипнув тормозами, остановилась у дома Гаркавого.

— Подымешься? — вопросительно посмотрел он на друга.

— Может, выпьем? — ответил тот вопросом на вопрос.

— А что, я не против… — Гаркавому было немного не по себе: антиквар не относился к тому типу людей, которых он недолюбливал, и это обстоятельство его немного тяготило. — Дуй в магазин — я буду ждать дома.

— Я мигом! — По тону сказанного чувствовалось, что Скитович настроен не просто выпить, а «отвязаться на всю катушку».

Гаркавый вынул из «бардачка» полиэтиленовый пакет:

— Помоги.

Они с трудом затолкали в него массивную Библию.

— Долго не мотайся, — Гаркавый, зажав пакет в руке, вылез из машины, — в дверь звони: три коротких.

— Хорошо, — Скитович включил скорость, и машина рванула вперед.

Гаркавый торопливо поднялся к себе и, не снимая обуви, прошел в спальню. Вынув из платяного шкафа стопку белья, он аккуратно придвинул книгу к задней стенке и завалил бельем. «Так-то будет лучше!»

Скитович не заставил себя долго ждать.

Через десять минут он ввалился в квартиру с тремя бутылками водки и пухлым пакетом с закуской.

— Не много? — Гаркавый отнес спиртное прямо в гостиную.

— Как раз.

— А машина?

— Переночует внизу под окнами.

По-быстрому разложив все на столе, они молча чокнулись и выпили.

— Что теперь будем делать? — Скитович вопросительно посмотрел на друга.

Тон, которым он это сказал, отчетливо давал понять, что роль лидера он признает за ним.

— А что? Съездим завтра за сумкой, и все.

— Что «все»?

Гаркавый сам еще не знал, «что все», но подсознание уже вовсю работало над разрешением этого вопроса, и единственное, что он мог сделать сейчас разумного, — это постараться вообще не думать о возникшей проблеме.

— Ничего же страшного не произошло: ну вспылил… подумаешь! Книга-то наша — зачем ему было юлить… — он попытался сказать это предельно убедительно, но не смог — что-то давило на душу.

— Нехорошо получилось: как говорится, кормил калачом, да в спину кирпичом, — подсыпал соли на рану Скитович.

— Что уж теперь…

После третьей на губах Скитовича заиграла добродушная улыбка:

— Может, Марине с Аллой позвоним?

— Хочешь — звони. Но только Марине.

— И позвоню, — Скитович потянулся к телефону, — а то у меня, чувствую, избыток потенции.

— Началось… — улыбнулся Гаркавый.

— Да, фамилия Гаркавый. Зовут Сергей… — Новиков звонил Тихому. — Слава? Он тут ни при чем — я сам опростоволосился. Книга? Да так, не такая уж ценность, но в моем положении… — (антиквару ничего не пришло на ум, кроме этого банального объяснения). — Да, конечно, знаю… Деньги передам вашему бригадиру, который будет заниматься этим делом. Спасибо, спокойной ночи, Петр Сергеевич… — Новиков положил трубку. Посмотрим еще, кто кого! — Его вздернутый нос, пострадавший при встрече с ковром, подался еще сильнее вверх. — Слава!

Старый холостяк последнее время стал побаиваться, что одиночество может окончательно доконать его, и поэтому старался поменьше быть наедине с самим собой.

Кабан был не лучшим напарником, но все же…

Охранник почти тотчас возник в дверном проеме.

— Выпьем? — уже как-то привычно предложил Новиков и, наглухо зашторив окна, открыл бар. — Что предпочитаете? Виски, водку, коньяк…

— Водку.

— Что ж, водку так водку.

— Только потом никаких шлюх, — предупредил Кабан, — по крайней мере, незнакомых. Хотя, исходя из вашего последнего приказа, мне все равно придется стоять со свечой, — хихикнул он.

— Вы, Слава, потенциальный бюрократ, — антиквар окинул взглядом красочный ряд бутылок и, немного подумав, остановил свой выбор на «Абсолюте».

— Я у вас уже больше недели торчу, а я ведь тоже мужик… — пожаловался Кабан.

— Потерпи, — Новиков перешел на «ты», — ты для меня тоже не ахти какой подарок. Если б не обстоятельства…

— Какие обстоятельства? — Кабан, не дождавшись приглашения, плюхнулся в кресло. — Где-то «выставляют» каких-то барыг, а вы тут икру мечете.

— Не твоего ума дело! — обозлился антиквар. — Пей, пока угощают!

Чокаться не стали.

— «Где-то, каких-то», — хмуря брови, не успокаивался Новиков. — Тут и курице понятно, что это целенаправленная акция. А я, кстати, в определенных кругах человек довольно известный… Хотя ничего очень уж ценного у меня нет, — посчитал нужным на всякий случай прибедниться он, — но в нынешние времена и за понюшку табака жизни могут лишить… ваш брат, — немного подумав, добавил он.

— Так что ж вы к ментам не подались, раз наш брат не по душе? — резонно заметил охранник.

— Еще чего? — Новиков посмотрел на него, как смотрит учитель на провинившегося ученика: строго и раздраженно.

— Тогда не нойте! — ожесточился Кабан. — Сами себе жизнь выбрали…

— А ты что, в тюрьму по собственному плану угодил? — не остался в долгу антиквар.

— Сравнили, — охранник покачал головой, — от тюрьмы да от сумы…

— Но ведь не с сумой же пошли, — не отставал Новиков, вновь перейдя на «вы».

— Васильевич, вы как-нибудь ко мне одинаково обращайтесь: «ты» так «ты» — «вы» так «вы», — попросил Кабан.

Антиквар улыбнулся.

— Давайте, Слава, будем на «ты». — Он дружески протянул руку.

— Вот это другое дело, Николай!

Выпили на брудершафт.

— Я тебя, Слава, давно хотел спросить, — Новиков по-простецки занюхал рюмку рукавом, — ты за что сидел?

— Вообще об этом не принято говорить, но если хочешь — за драку. Кабан потянулся за сигаретами. — Ты, что ли, по молодости не дрался?

— …Нет, не дрался, — стыдливо потупив глаза, признался антиквар.

— Ни разу? — не поверил охранник.

— Нет, ну, бывало такое желание ударить, но как-то… не пришлось.

— Понятно.

Теперь Кабан, в свою очередь, посмотрел на собеседника глазами учителя.

— Ударил я одного по пьянке, еще в институте было дело. Перелом челюсти — от звонка до звонка…

— И как ТАМ?

— Кому как, — уклонился от ответа Кабан.

— А тебе как? — не отставал антиквар.

— По-разному, — охранник явно не хотел говорить на эту тему.

Из прихожей послышалась трель звонка. Собутыльники настороженно переглянулись.

— Узнай, кто там…

— Сей момент, — Кабан легко вскочил и направился к двери.

— Только никому не открывай! — бросил Новиков. — Меня нет дома!

— Кто? — послышался голос охранника. — Жанна?

Антиквар встрепенулся.

— Слава, впусти ее! — Он живо поднялся и заспешил встречать гостью.

Кабан послушно повернул защелку и, не задумываясь, сбросил цепочку.

— Входи, — он неуклюже попятился, пропуская Жанну, и вдруг неестественно резко мотнул головой. Новиков замер как вкопанный: Кабан начал заваливаться на бок, цепляя плечом подвесную полку и зеркало. На обернувшемся к антиквару удивленном лице тот, к своему ужасу, увидел небольшую дырку над переносицей, из которой на щеку алым ручейком стекала кровь.

Новиков инстинктивно отпрянул и тут же, потрясенный, споткнулся, запутавшись в собственных ногах.

Они рухнули почти одновременно: Кабан был мертв, антиквар же впал в легкий полуобморок.

Дверь резко захлопнулась, и тяжелые шаги приблизились к беспомощно лежащему хозяину. Как сквозь туман Новиков различил над собой жесткое лицо незнакомого мужчины. Глаза смотрели изучающе и холодно. Антиквар увидел в руке незнакомца пистолет с неестественно длинным и утолщенным дулом. «Глушитель!» — догадался Новиков, и липкая, дурнопахнущая действительность навалилась на него всей своей безысходной тяжестью. Он понял — сейчас случится что-то ужасное, и вдруг ощутил, что инстинкт самосохранения предательски-неприлично подвел его.

— Фу! — незнакомец брезгливо поморщился и больно уперся глушителем в лоб лежащего. — Где книга?

— Какая книга? — с трудом выдавил из себя антиквар.

— Такая! — мужчина ткнул ему в нос фотографию.

Антиквар рассеянно сдвинул глаза к переносице и скорее угадал, чем увидел, на ней себя с 36-строчной Библией в руках.

«Неужели Косарев?!» — молнией пронеслось в мозгу.

— Считаю до трех, — глухо предупредил мужчина.

— У меня ее нет! — отчаянно замотал головой Новиков: ему было дурно, хотелось провалиться сквозь пол, лишь бы оказаться как можно дальше от этого кошмара.

— А где она?! — незнакомец больно ткнул Новикова ногой в бок. — Стрема! — Над антикваром возникло еще одно лицо. — Он говорит, что книги нет…

— Врет, сука!

Они принялись методично избивать лежащего ногами, стараясь попасть в пах, по почкам или позвоночнику. Новиков хрипел, извивался, как уж, но сильные, безжалостные удары следовали один за другим.

— Где книга?! — вновь зловещим голосом спросили у него.

— У меня ее забрали…

— Кто?

— Один парень, книга его…

— Когда?

— Сегодня.

— Его имя и адрес?

— Адреса не знаю, только телефон, — антиквар еле ворочал одеревеневшим языком, отчаянно косясь на входную дверь в надежде, что кого-нибудь из соседей насторожил необычный шум в квартире.

— Номер?

— 96-27-09.

— Врет мудак!

Налетчики принялись избивать его вновь — теперь нанося удары куда попало.

Через минуту лицо антиквара превратилось в сплошное кровавое месиво.

— Где книга? — вновь пытали у него незнакомцы.

— Я… у меня ее нет… — еле слышно прохрипел Новиков: он молил Бога об одном — потерять сознание и очнуться уже в одиночестве.

— Ах ты, говно!!!

Три выстрела в упор разнесли черепную коробку антиквара на части.

«Какая падла придумала водку? — Гаркавый с трудом оторвал тяжелую голову от подушки. — За полгода я в этом деле, однако, поднаторел…» Он облизал пересохшие губы и, резко вскинув тело, сел. На несколько мгновений в глазах помутнело, заходило ходуном.

«Что, интересно, сказал бы Учитель, увидев меня в таком виде?» Гаркавый впервые за последние месяцы осознанно подумал об этом человеке. Его первый тренер, навсегда оставшийся для него Учителем, три года назад уехал в бурятский Центр тибетской медицины обучаться целительству, и с той поры от него не было никаких вестей. Со временем Гаркавый все реже и реже думал о нем и вот сегодня почему-то вспомнил… «Мог бы и написать!»- с горечью вздохнул он и, медленно вращая непослушным торсом, отправился принимать душ.

Ледяная вода быстро привела его в чувство. Накинув просторный халат, он не спеша зашлепал в спальню.

Друг сладко спал, бесстыдно выставив на обозрение свои мужские формы. Марина тихо посапывала, уткнувшись ему в бок.

Ее грудь бесстыдно смотрела на вошедшего коричневым глазом соска.

Гаркавый из чисто «спортивного» интереса подошел поближе: вид обнаженного женского тела всегда притягивал его. Он не торопясь, обстоятельно рассмотрел Марину. «Вроде бы и ничего, когда голая, — промелькнула мысль, — кожа не в пупырышках, фигурка стройная. — Взгляд остановился на темном треугольнике между ног… — Лишь бы Димке нравилось…» — подытожил он осмотр.

— Ребята, пора вставать!

Рука девушки тут же стремительно потянулась за одеялом. От смущения она даже не решилась открыть глаза. Скитович лениво приподнял правое веко и хозяйски почесал мошонку.

— Не шуми, сейчас встанем, — выдавил он и озабоченно повернулся лицом к Марине, давая понять, что третий в данную минуту лишний.

— Только недолго, — Гаркавый развернулся и, глянув мимоходом в трюмо, отправился приводить себя в порядок дальше.

Через двадцать минут парочка показалась из спальни уже одетой. Марина, как ни в чем не бывало, неторопливо проплыла мимо — прямо в прихожую. Скитович с довольным видом следовал за ней по пятам. Несколько минут оттуда доносился возбужденный шепот, затем негромко хлопнула дверь.

— Ну как? — поинтересовался Гаркавый у возникшего в поле зрения друга.

— На все сто! Зря ты Аллу не пригласил.

— Хватит одного раза…

— Лена?

Гаркавый кивнул.

— Ну что, едем к Васильевичу за сумкой? — Скитович пригладил торчащие во все стороны волосы.

— Попозже — сначала приведем себя в божеский вид.

Гаркавый прибрал со стола и поставил на плиту чайник.

— Так что же мы будем делать с книгой? — спросил вынырнувший из санузла Скитович, на ходу застегивая джинсы.

В его устах это прозвучало сродни гамлетовскому «быть или не быть».

— Выставим ее на аукцион «Сотбис».

— Шутишь? Одна оценка наверняка будет стоить не меньше ее самой.

— Их оценщики делают это бесплатно.

— Все-то ты знаешь…

На кухне пронзительно засвистел закипевший чайник.

— Мне кенийский, — предупредил Скитович.

Через пятнадцать минут они вышли из подъезда и сели в машину. Скитович достал из «бардачка» таблетку «антиполицай».

— Береженого Бог бережет… Рановато мы, однако, выбрались, — сказал он, глянув на часы.

Было начало девятого.

На длинный звонок в квартире никто не отреагировал. Друзья несколько минут переминались с ноги на ногу, напряженно вслушиваясь в тишину, но никаких признаков даже малейшего движения за дверью не обнаружили.

— Да что они там, поумирали? — Гаркавый на всякий случай несильно дернул на себя дверную ручку. Та, к удивлению, подалась. Он вопросительно посмотрел на друга.

— Может, забыли закрыть? — недоуменно предположил Скитович.

Гаркавый отрицательно помотал головой — эта версия никак не увязывалась с укладом жизни антиквара. Он осторожно приоткрыл дверь и, просунув в образовавшуюся щель голову, заглянул в прихожую.

Увиденное ошарашило его. От неожиданности Гаркавый невольно отпрянул и, захлопнув дверь, растерянно положил руку на плечо другу.

— Что, что там? — почуяв что-то неладное, зашептал тот.

— По-моему, они мертвы, — Гаркавый с трудом проглотил слюну, — лужи крови…

— Ты что?!

— Точно тебе говорю, — он несколько раз посмотрел то на друга, то на дверь. — Зайдем?

— Давай…

Открывшаяся картина придавила их своей непонятной жестокостью. С растерянностью глядя то на изуродованную до неузнаваемости голову антиквара, то на небольшую, окруженную багровым ореолом дырку во лбу охранника, они, затаив дыхание, напряженно вслушивались в тишину. В квартире не было слышно ни единого шороха. Гаркавый, не сводя глаз с двери в гостиную, согнулся и, подняв с пола тяжелый бронзовый подсвечник, глазами приказал другу следовать за ним.

Тихо ступая, они настороженно обошли все комнаты. Режущий глаз беспорядок наводил на одну мысль — в квартире что-то искали и искали второпях. Вещи были разбросаны по полу как попало: старинная серебряная посуда вперемешку с постельным бельем, бронзовые иконки с пятицветной перегородчатой эмалью вперемешку с журналами «Плейбой», медали — с шахматными фигурами… Внимание Гаркавого привлекла лежащая у плинтуса красивая брошь. Он машинально поднял ее и посмотрел клеймо. «К. ФАБЕРЖЕ» прочитал он, с трудом различив мелкие буквы. «Ничего себе!» Он положил брошь на краешек журнального столика.

— Уходим, — кивнул он Скитовичу, — мы тут не помощники.

— А сумка?

— Ах да, — Гаркавый заглянул за кресло: сумка стояла там, где они ее и оставили. — Вот теперь все…

Они молча вернулись к трупам.

— Иди к двери, — Гаркавый несильно толкнул друга в плечо, — я сейчас… — Он склонился над убитым антикваром. Зрелище было не из легких: верхняя часть головы была практически снесена выстрелами, правый глаз вытек и, вися на пучке жил и сосудов, мертво смотрел в пол. Гаркавый еле сдержал подкатившую к горлу рвоту.

«Когда, интересно, вас?» Все еще мучаясь тошнотой, он повернул антиквара на бок и, задрав рубашку, осмотрел спину. «Вот!»

Среди множества огромных синяков он обнаружил то, что больше всего смахивало на трупное пятно. Он сильно нажал на него указательным пальцем и, несколько секунд подержав, резко отпустил. Тело под пальцем лишь слегка посветлело — кровь в пятне уже успела свернуться. «Их убили еще вечером или в самом начале ночи».

Взгляд Гаркавого, скользнув по полу, наткнулся на листок бумаги, лежащий в сантиметрах двадцати от тела. Он осторожно поднял его и, перевернув, всмотрелся. Листок оказался фотографией. Гаркавый поднес ее ближе к глазам: на снимке был запечатлен Новиков, держащий в руках толстую книгу. Изображение было слегка мутноватым. Он протянул руку, чтобы положить фотографию на место, но смутная догадка вдруг кольнула его мозг. Он вновь поднес снимок к глазам… Сердце в груди вдруг бешено заколотилось: сомнений не было — на снимке Новиков стоял с ИХ книгой. Он поспешно сунул фотографию в карман и, еще раз окинув все взглядом, заспешил к выходу.

— Все! — коротко кивнул он другу.

Скитович медленно приоткрыл дверь и прислушался.

— Никого, — шепнул он.

Они выскользнули на площадку и, тихо прикрыв за собой дверь, быстро спустились к машине.

— Кто, ты думаешь, из них Гаркавый? — Стрема вопросительно посмотрел на Клима, пальцем указав на вынырнувших из подъезда друзей. — Если это вообще из той оперы… Хотя, смотри, у них черная сумка…

Бандиты караулили у дома Новикова с шести утра. На авось. Узел связи, в котором по номеру телефона можно было справиться об адресе абонента, начинал работать с девяти.

— Кроме них и охранника, у антиквара вчера никого не было. — Клим завел машину — сегодня за рулем был он. — Или в твою смену приходил кто-то еще? — он покосился на дружка. (Два дня накануне нападения они поочередно следили за квартирой Новикова.)

— Нет, — замотал головой Стрема, — бля буду, никого не было!

— Смотри… — угрожающе просипел Клим.

— Сам хорош! — взорвался Стрема. — Кто тебя просил мочить его раньше времени? Наглотаешься разной дряни, а потом творишь черт-те что. Книги-то у антиквара действительно не оказалось. Теперь ищи-свищи…

— Не воняй! — Клим нервно тронул машину вслед за отъехавшей от подъезда «шестеркой». — Я этого Гаркавого из-под земли достану.

— Я это уже в десятый раз слышу. А если антиквар соврал? — горячился Стрема.

— А ты бы на его месте врал? — Клим нехорошо посмотрел на подельника.

Машины, свернув одна за другой за угол, выехали на широкую оживленную улицу.

— Не знаю… — Стрема сплюнул на резиновый коврик в ногах.

— То-то! — Клим выжал газ до отказа, и «восьмерка», легко нагнав преследуемую машину, поравнялась с ней. Клим косо вгляделся в скуластое лицо сидящего за рулем. «Это Гаркавый или тот, рядом?»

Он, наклонив голову, попытался рассмотреть пассажира, но толком так и не смог.

«Шестерка» вдруг резко затормозила.

— Черт! — Клим тоже с силой нажал на тормоз.

Завизжала резина. Сзади послышался тревожный сигнал: водитель серого «Опеля», следовавшего за ними на небольшой дистанции, едва успел избежать столкновения. Притормозив, он выразительно покрутил пальцем у виска, и «Опель» тотчас, взревев мотором, умчался вперед.

— Да пошел ты! — Клим прижал машину к бордюру. — Где они?

— Пассажир пошел, по-моему, звонить.

— Сбегай, потрись рядом — может, чего узнаешь.

— Момент… — Стрема пулей вылетел из машины. Через несколько минут он вернулся. — Звонил в «Скорую», назвал адрес антиквара, зовут Сергей! — выпалил он на одном дыхании.

— Вот видишь, а ты ныл.

— Я успокоюсь только тогда, когда книга будет у нас.

— Ага, отъезжают, — Клим оторвал взгляд от зеркала заднего вида. — Теперь он от нас никуда не денется.

Они двинули за обогнавшей их «шестеркой».

— Дернул нас черт! — Скитович был не в духе. Машину он вел нервозно, то и дело кляня на чем свет стоит отвратительный городской асфальт. — Может, нужно было позвонить и в милицию?

— Обойдутся, — Гаркавый со страхом вспомнил, что чуть не назвал диспетчеру «Скорой» свою фамилию. Мысли его крутились вокруг фотографии. Чтобы не усугублять тревожное настроение друга, он решил пока о ней ничего не говорить. Но как долго можно хранить такую тайну?

И вообще, кому понадобилось фотографировать антиквара с книгой, и почему снимок оказался у тела убитого? Если убийство напрямую связано с книгой, то что убийцам известно о нынешнем местонахождении книги? Ответить на это он пока не мог.

— А что ты смотрел у него на теле? — глухо поинтересовался Скитович.

— Трупные пятна, — Гаркавый с трудом оторвался от мыслей о фотографии.

— Зачем?

— Чтобы узнать, хотя бы примерно, когда их убили.

— Узнал?

— Думаю, их убили поздно вечером: кровь в пятнах уже свернулась значит, смерть наступила больше чем восемь часов назад.

— Откуда ты этого нахватался? — Скитовича разговор о трупных пятнах поверг в еще большее уныние.

— «Путь воина». Когда-то баловался этим. Воин должен уметь не только убивать, но и лечить. Пришлось покопаться в медицине.

— По-моему, трупные пятна — это вовсе не медицина.

— Медицина. Только немного иная… Хватить киснуть! — Гаркавый ободряюще похлопал друга по плечу. — Подбрось меня до дома, а сам езжай к себе: отвези сумку и сиди, жди моего звонка.

Они остановились за квартал от дома Гаркавого.

— Выше нос! — Гаркавый ободряюще подмигнул другу. — Мы же никого не убивали.

— Ладно тебе успокаивать — не маленький, — Скитович через силу улыбнулся. — Звони.

Гаркавый кивнул и зашагал прочь от машины. Немного выждав, двинулся и Скитович.

У своего подъезда Гаркавый заметил черную «БМВ». Сердце тревожно екнуло.

Он оглянулся по сторонам: во дворе мирно резвилась детвора, у контейнера с мусором, размахивая руками, матерились дворники.

«А почему, собственно, она должна быть ко мне?» — подумал Гаркавый и решительно направился к подъезду.

Едва он поравнялся с «БМВ», как дверца машины открылась. Боковым зрением Гаркавый увидел вылезающего из-за руля молодого мужчину. Он ускорил шаг.

— Братан, не спеши, разговор есть! — послышалось за спиной.

Гаркавый остановился и резко обернулся к говорящему: плечистый парень примерно одних с ним лет медленно шел навстречу. Гаркавый окинул незнакомца взглядом. Такого он раньше в городе не встречал: короткая французская спортивная стрижка, бледное, несмотря на разгар лета, лицо, крепкие, в татуировках, руки.

«Синий» какой-то… видно, недавно откинулся».

— Ты мне? — спросил Гаркавый, хотя и не сомневался, что это именно так.

«Синий» надвигался, изучающе сверля его глазами. В машине тем временем открылась еще одна дверца, и оттуда показались ноги в кроссовках.

— Тебе, — кивнул тот.

Теперь их было двое. Второй с виду был пощуплее.

— А в чем дело? — Гаркавый лихорадочно соображал, как быть.

— Ты зачем хороших людей обижаешь?

Страх потерял? — парочка приблизилась к Гаркавому вплотную.

— Каких людей? — не понял он.

— Сам знаешь, — плечистый осклабился во весь рот, обнажив ряд золотых коронок.

— Хоть убейте, не пойму… — Гаркавый незаметно подал назад правую ногу и слегка ее расслабил.

— Новикова Николая Васильевича знаешь? — спросил татуированный.

Второй стоял молча, то и дело сплевывая сквозь зубы на асфальт.

— Знаю, а что? — Сердце у Гаркавого бешено застучало.

— Он на тебя обижается. Зачем книгу без спросу взял?

«Он обижается?» — Гаркавый лихорадочно соображал что к чему: если это убийцы, то почему «обижается»? Ведь антиквар уже мертв.

— Какую книгу? — чтобы оттянуть время, переспросил он.

— Что ты из себя юродивого строишь? Сказано — верни книгу, а то… — Щуплый расставил ноги, явно готовясь к нападению.

Гаркавый бросил взгляд на «БМВ»: там больше никого не было.

— Ах, книгу… — Он повел корпусом, делая вид, что собрался уходить.

Плечистый потянулся к нему. Гаркавый резко присел и, поднырнув под протянутую руку, что есть силы ударил того снизу в челюсть. Почти одновременно с ударом он наклонил тело влево и молниеносно послал ногу в пах второму. Плечистый молча рухнул на асфальт; второй закрутился как юла, воя от боли…

Гаркавый рванул в подъезд. Быстро пролетев лестничные марши, он ввалился в квартиру и лихорадочно закрылся на замок. «С каких это пор мертвецы стали что-то требовать?» Он заскочил в ванную и сунул голову под холодную воду.

Остудив начинающие «закипать» мозги, Гаркавый выглянул в окно: щуплый хлопотал над еще не пришедшим в себя дружком. «Вот зараза, яйца у тебя, что ли, железные?» Гаркавый посмотрел на правую руку — ныл распухший козонок.

Он ринулся в спальню и достал из шкафа книгу. «Выбросить на улицу, чтоб подавились? Ну нет! Пока она у меня — я хозяин положения!» Он достал из стола нунчаки в черном чехле из-под зонтика.

Это была его гордость: восьмигранные «палки» из дельта-древесины с наборными металлическими наконечниками. «Попробуйте теперь!» Оружие придало ему уверенности, хотя он и понимал, что против пули это не очень веский аргумент.

Под окнами громко скрипнули тормоза. Гаркавый выглянул вновь: рядом с «БМВ» стоял темно-синий «Мерседес-190».

Из открывшихся дверей один за другим выскочили трое коротко остриженных парней. «Связались по сотовому!» — догадался он. Двоих из прибывших Гаркавый знал: это были бывшие каратисты, подавшиеся работать на «общак». Рассчитывать на снисхождение бывших одноклубников не приходилось. «Чушь какая-то! Зачем им нужно было убивать антиквара, чтобы потом возвращать ему книгу? Может, это просто уловка?»

Возбужденная «бригада» дружно нырнула в подъезд. «Не многовато ли на одного?» Гаркавый повесил нунчаки через плечо. В дверь громко постучали. Он зажал пакет с книгой под мышку и вышел на балкон. У машин, как ни странно, никого не оказалось.

Еще раз оценив обстановку, Гаркавый решительно перекинул ноги через перила.

— Ловко он их! — Клим и Стрема метров с пятидесяти наблюдали за происходящим.

— Что им от него нужно? — Клим волновался: такое развитие событий его не устраивало.

— Черт их знает, разборка какая-то. Похоже, на него наехала братва.

— С какого хрена?

— Смотри! — Стрема указал на показавшегося на балконе Гаркавого. — Вон он!

— Неужели сиганет?

— Пустой номер, — Стрема, прищурив глаза, прикинул расстояние до земли.

Гаркавый тем временем сбросил пакет на балкон второго этажа и, повиснув на руках, стал спускаться. Очутившись рядом с книгой, он поднял ее и, вновь перекинув ноги через перила, сиганул на землю.

— Даю зуб — в пакете у него книга! — Клим тронул машину с места.

Мягко приземлившись на газон, Гаркавый тут же снял с плеча нунчаки и сложил ремень. Теперь в руках у него был обыкновенный зонтик. Бросив взгляд на подъезд, он, ломая цветы, растущие на клумбе, бросился за угол дома.

Скитович жил на противоположном конце города.

Гаркавый оглянулся, ни «мерса», ни «БМВ» видно не было. «Оторвался!» — удовлетворенно отметил он и ускорил шаг.

Добираться до друга удобнее всего было маршрутным автобусом. До ближайшей остановки оставалось метров пятьсот.

Гаркавый торопился, но увесистая книга здорово сковывала движения. «С такой обузой особо не подерешься! — подумал он и бросил взгляд на виднеющийся невдалеке дом Лены. — Может, на часок, пока слетаю к Димке, оставить пакет у нее?»

Еще раз осмотревшись, Гаркавый изменил маршрут и зашагал к дому девушки.

Лена была дома.

— Послушай, — вместо приветствия он протянул ей пакет, — пусть это часок побудет у тебя. Я сейчас к Димке, а потом мы к тебе заедем…

— Ты даже не зайдешь? — удивилась девушка.

— Я тороплюсь, — Гаркавый все еще не мог отдышаться.

— Что-то случилось? — догадалась Лена и, встревоженно глядя ему в глаза, поставила пакет в угол.

— Нет. Ничего страшного… Потом объясню… — Он отвел взгляд и, быстро поцеловав девушку в щеку, стремглав бросился по лестнице.

Этажом ниже он чуть не сбил с ног невысокого парня в джинсах цвета «хаки».

— Извини! — бросил Гаркавый на ходу и выскочил на улицу. «Может, не стоило приносить книгу сюда?» — мелькнула мысль. Он даже на мгновение остановился. «Я мигом!» — поспешил успокоить себя и стремительно зашагал прочь от дома.

…Стрема посмотрел на номер квартиры, из которой вышел Гаркавый, и, плюнув под ноги, торопливо спустился вниз.

Не дойдя метров ста до остановки, Гаркавый услышал за спиной противный визг тормозов. Он без особого страха оглянулся и, как того и ожидал, увидел черную «БМВ».

«Вот я им дался!»

Гаркавый бросил взгляд на улицу: ни милицейских машин, ни такси, ни автобусов поблизости не было. «Влип!» — понял он, внимательно наблюдая, как четверо вылезших из машины «быков» угрожающе двинулись на него. Как ни странно, кроме «щуплого», он никого не узнал. «Сколько же вас?» — удивился Гаркавый и покрепче зажал в руке нунчаки.

Уже успевший пострадать в стычке, щуплый нетерпеливо щелкнул выкидным ножом и, выставив клинок перед собой, стал заходить сбоку. Остальные, чтобы не мешать друг другу, тоже старались наступать, не толпясь. «В драках не новички… — отметил Гаркавый и скинул чехол с нунчаков, — если кинутся все сразу — дело дрянь…» В запасе у него оставались доли секунды.

Мелкими шажками, стараясь не отрывать ног от асфальта, он мгновенно увеличил дистанцию и, когда все четверо кинулись в его направлении, молниеносно ушел с линии атаки в сторону щуплого.

Просвистевшие в воздухе нунчаки мощно обрушились на руку с ножом. В момент удара Гаркавый едва заметно присел и слегка потянул «палки» на себя, придав таким образом летящему концу строго перпендикулярное положение по отношению к атакуемой руке. «Й-а-а!» — вырвался ужасающий крик из его груди, и нож беспомощно завис в воздухе, выбитый страшным ударом. Глаза щуплого расширились от ужаса и боли, осколки сломанной лучевой кости, прорвав кожу, вылезли наружу.

Но Гаркавый этого не видел. Вновь свистнувшие в его руке нунчаки опустились на ключицу ближайшего из нападавших, и тот споткнулся, беспомощно уронив руку. «Потом разберемся! — Гаркавый вновь набрал дистанцию. — Я-то вас добивать не стану, а вот вы меня разорвете на куски…»

Двое, оставшиеся невредимыми, остановились. В глазах их читались страх и ненависть.

— Может, хватит? — хрипло спросил Гаркавый. В драке произошла небольшая заминка, и он решил воспользоваться ею, чтобы сообразить, что делать дальше.

— Будешь лежать в гробу! — зловеще пообещал один из нападавших, и в руке у него холодно заворонел «ствол». — Бросай «палки»!

Гаркавый замер.

— Кому сказано, бросай «палки»! — повторил «бык».

Сделав вид, что сдается, Гаркавый бросил нунчаки под ноги особым, далеко не каждому известным способом: так, чтобы их цепь легла на носок туфель.

— То-то, — бандит слегка опустил пистолет и, не сводя с него глаз, двинулся навстречу. — Где книга, падла? — просипел он.

— В манде! — Гаркавым овладела глухая злоба. Он резко выкинул ногу вперед, будто пиная мяч, и нунчаки, взвившись змеей, металлическим торцом угодили прямо в лоб хозяину пистолета.

«Бык», закинув голову, осел. Брякнул об асфальт осиротевший «ствол».

Это был любимый (за сложность техники) удар Гаркавого. Но отрыв ноги от земли во время драки всегда опасен: он еще не успел полностью подчинить себе центр тяжести, как последний из нападавших молчком ринулся на него, сверкнув в руке стилетом. Гаркавый успел лишь слегка отклониться: узкое длинное лезвие, вспоров рубашку, скользнуло по ребру.

Боковым ударом в висок он свалил и этого.

«Пора уходить!» Гаркавый поднял с земли нунчаки и огляделся по сторонам: прохожие, сбившись в кучку невдалеке, с любопытством и страхом наблюдали за происходящим. «Ну что раззявили рты? Вызывайте милицию или «Скорую», что ли!» — зло подумал он и метнулся в сторону ближайшего двора.

Вдалеке послышался вой сирены. Гаркавый ощупал бок — вся рубашка была в крови.

Миновав несколько дворов и убедившись, что его не преследуют, Гаркавый заскочил в первый попавшийся подъезд.

Поднявшись на пятый этаж, он перевел дыхание. «Может, не стоило так с ними… А как?» — тут же возник вопрос.

Гаркавый осмотрел рану и поморщился.

«В таком виде по городу не походишь!» Он прижал локтем к ноющему боку носовой платок и перебрал в уме всех знакомых, живущих поблизости. Кроме Лены, идти было не к кому.

«Придется возвращаться». Гаркавый присел на ступеньки — кружилась голова.

— Звони! — Клим достал пистолет и кивнул Стреме на дверь.

— С Богом! — Тот, закатив глаза вверх, будто испрашивая благословения, нажал на кнопку звонка.

В глубине квартиры послышались легкие шаги.

— Кто там?

— Слесарь. Вы соседей снизу затапливаете, — пробасил Клим.

Дверь открылась. Показавшаяся на пороге Лена, увидев мужчин с оружием, застыла. Глаза ее широко раскрылись.

Клим ринулся вперед и, толкнув всем телом девушку, сбил ее с ног. Падая, она опрокинула тумбочку. Бандит всем телом навалился сверху.

— Лена, что случилось? — взволнованно послышалось из спальни.

Стрема рванул на голос, и почти тотчас из комнаты послышался негромкий хлопок. Лена, догадавшись, в чем дело, в ужасе начала кричать, но Клим крепко зажал ей рот рукой.

— Смотри! — Он кивнул показавшемуся Стреме на полиэтиленовый пакет, стоящий в углу.

Тот нагнулся и, пошуршав, извлек на свет книгу.

— Она? — Клим с трудом удерживал вырывающуюся девушку.

Стрема осмотрел обложку и бегло пролистал страницы.

— Та самая, — облегченно вздохнул он.

— Порядок. — Клим внимательно посмотрел на Лену. — А ты ничего! Только дружок у тебя не того… — он скривил рот, — подставил. — Он деланно засмеялся.

При падении халатик Лены распахнулся, обнажив красивые бедра и ажурные трусики. Клим, покосившись на них, жадно проглотил слюну:

— Стрема, давай ее трахнем!

— Ты что? — Тот нервно замотал головой. — Засыпаться хочешь?

— Минутное дело! — Клим, одной рукой по-прежнему зажимая рот девушке, другой рванул трусики и силой раздвинул отчаянно упирающиеся ноги. Сейчас мы тебя пропомпуем… — зловеще пообещал он.

— Я на шухер! — Стрема метнулся на кухню, окна которой выходили во двор.

Девушка отчаянно сопротивлялась, судорожно водя руками по полу в поисках хоть чего-нибудь, подходящего для обороны. Правая рука, несколько раз скользнув по рассыпанной при падении косметике, наткнулась на парикмахерские ножницы.

Мертвой хваткой зажав их в руке, она что есть силы ткнула острием в спину насильнику.

— Ах ты сука! — взвыл Клим не своим голосом и, отпрянув, бешеными глазами впился в Лену. — Да я тебя! — Он весь выгнулся от боли: ножницы глубоко вошли между ребер. — Стерва! — Он размахнулся и с чудовищной силой ударил девушку по голове рукояткой пистолета. Затем, дотянувшись рукой до ножниц, выдернул их и яростно бросил на пол.

— Стрема! — тихо позвал он.

— Ты уже? — показалось из кухни любопытное лицо.

— Эта сука меня ранила! — Клим повернулся к дружку спиной.

Увидев расплывающееся по рубашке кровавое пятно, тот присвистнул.

— Кончать ее? — он навел на девушку пистолет.

— Не марай ствол. — Клим нагнулся и с остервенением еще раз ударил безжизненно распластавшуюся девушку, стараясь попасть в висок. — Ей и так хана… — Еще раз скользнув взглядом по жертве, он заметил блестевший на ее груди изящный золотой крестик. — На память… — Он сорвал крестик и сунул в карман. — А кто там в комнате был?

— Баба какая-то. По-моему, инвалид…

— Кончил ее?

— Без проблем.

— А в этой смотрел? — Клим кивнул головой на дверь в гостиную.

— Черт, не сообразил! — Стрема выставил пистолет перед собой и ногой толкнул дверь. — Никого…

— Сматываемся!

…Гаркавый еще раз нажал на звонок: дверь никто не открывал. Уже второй раз за день. Сердце его тревожно екнуло.

«Они, наверное, спят», — попытался он успокоить себя, но подозрение, закравшееся в душу, парализовало руки и ноги.

Он покорно стоял, не в силах дотронуться до дверной ручки. Ныл раненый бок.

Наконец, собравшись с духом, нерешительно толкнул дверь. Та с легким скрипом подалась, открывая взгляду страшную картину…

Едва переставляя непослушные ноги, он шагнул в прихожую и опустился на колени перед лежащей на полу Леной. Лицо девушки мертвенно заострилось, волосы на макушке сбились в кровавый комок.

Ничего не соображая, он дрожащей рукой провел по ее щеке. Бледная, безжизненная кожа девушки еще хранила тепло…

И в тот же миг Гаркавого пронзило, словно молнией. Медленно, будто находясь под гипнозом, он легким касанием пальца приоткрыл верхнее веко девушки.

Неестественно огромный зрачок, блеснув отраженным светом, начал еле заметно суживаться. «Она жива!!» Неведомая сила, как пушинку, бросила его к телефону…

— Алло, «Скорая»? — он задыхался от волнения. — Срочно! Рана головы… Еще жива… Какорина Елена, восемнадцать лет, Чкалова, 10–25. — Поспешно бросив трубку, он согнулся и поправил на Лене халатик. Думать о том, что произошло, не было сил. «А мать?» — наконец вспомнил он и кинулся в спальню.

Женщина сидела в своей инвалидной коляске, свесив голову на грудь. Волосы шелковистой ширмой закрывали лицо.

— Светлана Ивановна! — Гаркавый дотронулся до ее плеча, но та не шелохнулась. Он отвел с лица волосы и увидел окровавленную маску.

«Брат! А где брат?» Гаркавый, как в лихорадке, бросился в гостиную. Там никого не было. Он вновь метнулся к телефону:

— Алло, милиция? Совершено убийство… Да, звоню с места… Чкалова, 10–25… Буду ждать…

Еще не успев выпустить из рук трубку, он вспомнил о книге. В углу прихожей, там, где он ее оставил, было пусто. Предчувствия, мучившие его, сбылись… Он что есть силы ударил кулаком в стену. «Кретин! Ты должен был предвидеть!» Ударил еще и еще…

Боль в руке на мгновение оттянула боль от души. Этого вполне хватило, чтобы Гаркавый вновь совладал с собой. Он вытер окровавленную руку о штаны и опустился рядом с Леной.

Перебирая в уме все свои познания в медицине, Гаркавый спрашивал себя, правильно ли поступил, что не отважился перенести девушку на кровать: опыт подсказывал — любое перемещение раненой может принести ей еще больший вред. Он осторожно подсунул ладонь Лене под голову — рука сразу потонула в липкой, густеющей крови.

«Только не умирай!» Гаркавый принялся беззвучно молиться всем известным ему богам. «Христос! Магомет! Будда! Кришна!» — взывал он ко всем известным ему богам и у каждого просил лишь об одном: «Боже, сделай так, чтобы она осталась жива!»

…«Скорая» и милиция приехали почти одновременно. Гаркавый смотрел, как врачи хлопочут над Леной, и жажда мести все больше овладевала им. Он не знал, кто этот человек или эти люди, что надругались над его девушкой, убили ее мать, антиквара, но уже твердо решил: пути их должны пересечься…

Тем временем Лену, после тщательного осмотра и нескольких уколов, уложили на носилки. Гаркавый торопливо ухватился за ручки и вопросительно посмотрел на мужчину-врача. Тот одобрительно кивнул головой.

У машины Гаркавого остановил пожилой с красными, воспаленными глазами капитан:

— Я хотел бы кое-что у вас уточнить…

— Кэп, давай потом, — Гаркавый попытался сесть в «скорую», но оперативник цепко ухватил его за руку:

— Вы не можете сейчас уехать.

Гаркавый понял: ему действительно придется остаться. Бросив на Лену прощальный взгляд, он отошел от машины.

— Куда?

— Подымемся в квартиру, — тот кивнул в сторону подъезда.

Гаркавый, ссутулясь, пошел к двери.

В квартире уже хлопотали криминалисты: что-то измеряли, осматривали запоры на двери, вещи на полу… Стараясь не глядеть на все это, Гаркавый прошел вслед за следователем на кухню.

— Курите? — предложил сыщик сигарету.

— Нет. — Гаркавый устало присел.

— Что ж, начнем… — Капитан достал из папки чистый лист бумаги и, положив перед собой, приготовился записывать.

Глава шестая

— Как, и Лену?! — Глаза Скитовича налились кровью. — Да я их порву, как бумагу! Я их поубиваю, бля, на хрен! — перешел он на не свойственную ему «феню». — Кто они? — В тихой заводи его души, по-видимому, все же водились черти.

— Я ничего не понимаю… — Гаркавый, понурив голову, рассматривал опухшие кулаки. — На меня наехала «братва», а потом все это…

Друзья сидели в квартире у Скитовича.

Было семь часов вечера. От утренних событий их отделяло немногим более десяти часов, но обоим казалось, что минула целая вечность.

— Голова идет кругом, — Скитович закурил, — столько крови… Из-за чего? Не пойму.

— Вот из-за чего — Гаркавый достал фотографию и положил перед другом. Вот она — виновница.

Скитович поднес снимок к глазам.

— Откуда это? — удивился он, присмотревшись.

— Подобрал утром у трупа Новикова.

— А почему сразу не показал?

— Не хотел пугать.

— Кого? Меня? — Скитович даже привстал. — Да я такого в жизни насмотрелся! — его передернуло. — Короче, зря ты это, — добавил он с сожалением.

— Не обижайся, — Гаркавый махнул рукой — Теперь это не имеет значения. Теперь вообще ничто не имеет значения, — он замотал головой, мучимый душевной болью.

— Почему ничто не имеет значения? Лена жива — и это имеет значение, мы живы — и это тоже имеет значение. Или этого, по-твоему, мало?

— Как я смогу посмотреть ей в глаза? Ее из-за меня чуть не убили и… — Гаркавый осекся — всего он не мог рассказать даже другу.

— Всякое в жизни случается, — Скитович затушил сигарету, — хотя я предупреждал: большой кусок…

— Да при чем тут это? Какая разница, какой кусок? — Гаркавый злобно выругался. — Это был наш кусок, и кому какое дело, какой он величины! Мы же не заглядывали в карман этим… на «мерсах». Почему они должны мешать нам жить, как хочется?

— Все вокруг хотят жить, как хочется.

— Все так не могут жить.

— Пусть будет по-твоему, — не стал спорить друг. — Выходит, эта книга на самом деле очень ценная, раз из-за нее такое творится?

— Похоже, будь она трижды неладна. Докоробейничались на свою голову!

— Кто знал, что так случится, — теперь Скитович стал на защиту их детища. — Может, она заговоренная какая? Я слышал, есть вещи, которые приносят несчастье людям, к которым попадают в руки.

— Мистика тут не при чем.

— Может, Бог наказывает нас за то, что мы иконами торговали?

— Не неси чушь — и так муторно.

— Что теперь будем делать?

— Мстить! — твердо сказал Гаркавый. — Я из-под земли достану эту сволочь или сволочей, сколько бы их ни оказалось. Вот тогда они у меня попляшут! — Он покраснел от гнева.

— А что ты говорил следователю? — Скитович посерьезнел.

— В общем все, что знал. Кроме, естественно, того, что касалось книги.

— А насчет твоей раны он интересовался?

— Пока врачи и милиция поднимались по лестнице, я успел накинуть на себя джемпер Лениного брата, — Гаркавый утомленно закрыл глаза.

— Я помогу тебе, — решительно сказал Скитович, — вместе заварили кашу, вместе будем и расхлебывать.

— Ты уверен, что тебе это нужно? — Гаркавый пристально посмотрел на друга.

— Не маленький. — Тон, которым это было сказано, не оставлял никаких сомнений.

— О'кей.

— С чего начнем? — Скитович вновь закурил.

— Я думаю, сначала нужно выйти на того, кто следит за городским «общаком». Он должен быть в курсе, чьих это рук дело. — Гаркавый возбужденно прошелся по комнате. — В городе этим занимается Тихий — вор в законе. Крутой, говорят, тип, но справедливый. Хотя о какой справедливости может идти речь? — Он с досадой махнул рукой. — В лицо я его знаю — несколько раз со своими «шестерками» приезжал в клуб, адрес тоже — ребята как-то показывали его дом. Так что нужно нанести ему визит и…

— Что «и»?

— Если это его рук дело — он мертвец, — с непоколебимой уверенностью в голосе сказал Гаркавый.

— Да у него, видать, охраны… — засомневался Скитович.

— Не думаю. А если даже и так: нет более уязвимых людей, чем эти «авторитеты», — они всегда на виду.

— Предположим, но на такого с нунчаками не попрешь.

— Вот это верно, — Гаркавый задумался. — «Палки» для таких разборок детские игрушки.

— Может, скакнем в Леонполье? — осторожно подсказал Скитович.

— Точно! — Гаркавый хлопнул себя ладонью по лбу. — Совсем из головы выскочило — там же целый арсенал…

— А что я тебе тогда говорил?

— Твой бы язык, да кое-куда засунуть, — пытаясь улыбнуться, пошутил Гаркавый. Но лицо его исказилось в совсем не веселой гримасе. — Переночую у тебя, а завтра утром рванем…

На следующий день к обеду они вернулись в город. В большой спортивной сумке на плече Скитовича лежал бесшумный снайперский «винторез», а у Гаркавого за поясом притаился новенький «ПМ». Друзья устало ввалились в квартиру и, еще раз убедившись, что за ними никто не следит, тщательно заперли за собой дверь. Они немного нервничали — оружия в доме они еще никогда не держали.

— Да, не мужик, а кремень. — Скитович бережно поставил сумку на диван, — хорошо, что ты сообразил нырнуть в чулан.

— А что оставалось делать?

Действительно, продавец на этот раз был абсолютно трезв и до последнего отнекивался от предложения продать пару «стволов». При этом он призывал в свидетели Всевышнего, дабы тот подтвердил, что в доме никогда даже и не пахло оружием. И только решительный прорыв Гаркавого в чулан решил судьбу торга.

— Красавец! — Скитович аккуратно вынул автомат и любовно провел по короткому вороненому стволу, магазину, прикладу… — Одного не пойму: откуда он вообще мог там оказаться? Ведь это автомат для войск специального назначения.

— Может, та воинская часть в ведомстве ФСК или ФСБ?

— Ага, думаешь, там такие «лохи», что не могут отследить утечку оружия? — скептически отнесся к предположению Скитович.

— Тогда не знаю.

— Ну и черт с ним. Главное — мы теперь не с голыми руками. — Скитович передернул затвор и проверил предохранитель. — Отлично! — остался он доволен проверкой. — Я в училище как-то стрелял из его «папаши». Только тот назывался «вал». «Винторез»- это его модификация, но в принципе они схожи: снайперские, бесшумные, под специальные патроны «СП-5», «СП-6»… если не ошибаюсь.

— И в чем же их специальность?

— В дозвуковой скорости вылета пули. — Скитович высыпал на стол жменю коротких тупоносых патронов. — У обычного патрона она где-то метров семьсот в секунду, а у этих порядка двухсот семидесяти.

— Ну и что из этого?

— Да ты, я смотрю, в стрелковом деле совсем никакой, — улыбнулся Скитович.

— Я в десантном училище не обучался, — бросил в свою защиту Гаркавый, — а в армии, ты знаешь, чем занимаются…

— Тогда объясняю для дилетантов, — снисходительно улыбнулся друг, — скорость звука — триста сорок метров в секунду. Верно?

— Ну да… вроде бы, — чтобы не ударить лицом в грязь, согласился Гаркавый.

— Вот и получается, семьсот метров в секунду — сверхзвуковая скорость, а двести семьдесят — дозвуковая. Пуля при стрельбе звуковой барьер не преодолевает, а значит, и не издает что?

— Что? — переспросил Гаркавый.

— Характерный звук, который мы и называем выстрелом, деревня, — усмехнулся Скитович. — На то он и патрон для бесшумной стрельбы.

— Да он, наверное, совсем слабенький?

— Не бойся — с двухсот метров 6-миллиметровый стальной лист пробивает.

— Класс! — Гаркавый уважительно посмотрел на автомат. — Мой тоже ничего, — он прицелился из пистолета в стену, — новенький, тяжелый…

— Пойдет, — согласился Скитович. — Только не для дальних целей.

— А я далеко стрелять и не собираюсь — на это ты есть. Верно?

— Верно, — кивнул Скитович и посмотрел в окуляр прицела. — Оптика блеск! Глаз у меня что надо, чего еще не хватает, чтобы встретить зрелость? — перефразировал он высказывание одного из известных киногероев.

— Ясной головы.

— С этим тоже порядок, — Скитович уже как-то буднично поставил автомат на пол рядом с диваном, — каждая пуля ляжет туда, куда ей положено лечь.

— Если бы знать, куда положено.

— Узнаем. Будут они еще кровью харкать.

— Да, рож уголовных развелось — руки порой чешутся… — резкие складки у рта Гаркавого, явственно обозначившиеся за последние сутки, стали еще глубже.

— Это точно, — задумчиво согласился Скитович. По лицу его пробежала еле заметная тень. — Чешутся… — повторил он и потянулся за сигаретами. — Я тебе раньше не рассказывал… Думал, зачем? — он прикурил. — Но теперь, кажется, ты меня поймешь, — он глубоко затянулся. — Ты же знаешь, что меня из училища комиссовали по «сумасшедшей» статье?

— Да, кто-то рассказывал. Правда, не помню кто.

— Дело, в общем, не в статье и не в причинах. Я о другом тебе хочу рассказать. — Голос Скитовича стал каким-то хрипловатым, осевшим. — Когда я портрет Ильича использовал, мягко говоря, не по назначению, меня, чтобы как-то замять это дело, живенько упекли в психиатрическую больницу. Гражданскую почему-то. Почти полгода я там прокантовался. — Он нервно провел пальцем по выколотой на запястье букве «В». — Чего я там только не насмотрелся за это время, но, самое главное, — он посмотрел ожидающе-настороженно, — я там убил человека.

— Как убил? — не понял Гаркавый.

— Вот так. Взял и задушил. — Скитович ткнул окурок в пепельницу и тут же закурил по-новой.

— За что? — Гаркавый по тону понял, что друг не шутит.

— Было за что, — тот на несколько секунд зажмурил глаза и, проведя ладонью по лицу, тихо заговорил: — Я по порядку.

Как меня там лечили и что я при этом испытывал, рассказывать не буду не это главное. Скажу одно: для человека, попавшего туда случайно, — это ад. Но ближе к сути… Там, в лечебнице, был цех по пошиву разной дребедени. Люди, знаешь ли, годами в таких заведениях лечатся. Чтобы как-то их занять, да и средства какие-то сверх бюджета получить, в каждой психушке подобное производство организовано. Меня за месяц до выписки начали выпускать на работу туда: посчитали, что вполне благонадежен. Швеями там женщины из больных работали, ну а мужчины за оборудованием присматривали и разное прочее: поднести, отнести. Народ, конечно, не совсем здоровый, но и не окончательно дебильный. Вот… — он на мгновение задумался, — и была там среди швей девушка — ровесница мне, — продолжил, Викой звали. Викторией то есть. Хоть и в больнице была, но чистенькая такая, хорошенькая. Ну и я молодой, до женщин голодный… Влюбился я в нее, одним словом, — он посмотрел Гаркавому в глаза.

— Судьба, видно… — только и нашел что сказать тот.

— А среди больных есть такие, кто преступление когда-то по своему слабоумию совершил, — продолжил Скитович после небольшой паузы. — Срок они отбывают в специальных тюрьмах, а потом, после отсидки, попадают в такие психушки. И вот, представь, узнаю я, что один из таких уродов насилует мою Вику чуть ли не каждый день, — Скитович прикурил потухшую сигарету. — Дурак-дурак, а ебливый оказался до ужаса — даже уколы его не брали. Меня как обухом по голове огрели — «подсаживаюсь на коня» и лечу в каморку, где дебил ее… — он отвернул лицо к окну. — Зверюга набрасывал ей на шею удавку и имел, как хотел. Этой удавкой я его и задушил. Потом подвесил на штыре — мол, повесился. Так-то…

В воздухе повисла тишина.

— На следующий день после того, как я выписался, Вика перерезала себе вены, — закончил рассказ Скитович.

— Вот это да… — Гаркавый с уважением посмотрел на друга. — Крутануло тебя, однако.

— По-моему, в наших историях есть что-то общее. Не находишь?

— Только моя война еще впереди, — тихо сказал Гаркавый, — в отличие от твоей.

— Это наша общая война, — поправил Скитович.

— Если честно, я рад, что ты так peшил, — признался Гаркавый и потрогал ноющую рану. — Мне одному, по-видимому, не справиться…

Тихий озадаченно слушал одного из своих приближенных и не переставал удивляться: для провинциального города событий за вчерашний день было многовато. Убитых: Кабан, антиквар, женщина-инвалид; трое из его людей пострадали в стычке с Гаркавым. Вор силился соединить эти события в единое целое, но не хватало одного звена, и притом самого главного — он не знал, кто в них стрелял.

Мотив происшедшего ему был понятен — охотились за книгой, о которой так хлопотал антиквар. О том, что в милицию с квартиры убитой звонил именно Гаркавый, ему сообщили свои люди из «органов», но обстоятельства происшедшего мог прояснить только сам парень.

— И что, этот Гаркавый так и не появился дома? — перебил Тихий говорящего. — Ты же, Серафим, обещал мне достать его из-под земли.

— Как в воду канул, — виновато ответил тот.

— Появится, никуда не денется, — уверенно сказал вор и посмотрел в окно: на балконе в доме напротив, фривольно развалившись в шезлонге, загорала обнаженная девица. Он прищурил глаза: «Ничего краля!» — Фото его достали? — вновь переключился он на разговор.

— Вот, — Серафим подал Тихому фотографию, содранную со стенда в фойе спортивной школы. — Панкрат и Черный вместе с ним занимались карате. Говорят, отличный боец, но…

— …Сам себе на уме? — перебил Тихий.

— Что-то в этом роде. Бабаха — президент клуба, хотел его припахать клиентов прессовать: денежки, мол, нужно отрабатывать… Так тот вообще от него ушел. Не по пути, сказал.

— А что, может, он и прав? У каждого своя дорожка…

— Зачем тогда было тренироваться? — хмыкнул Серафим. — Не пойму. В общем, из клуба он ушел полгода назад.

— Ну и чем он занимается теперь?

— В последнее время его часто видели со школьным дружком. Скитович фамилия. Если у себя сегодня не объявится, будем искать через того.

— Я думаю, он появится не у себя, а у меня. — Тихий вновь посмотрел в окно: девушки, к огорчению, на балконе уже не было.

— Зачем? — опешил Серафим.

— Чтобы узнать, что к чему, — уверенно сказал вор и пояснил: — Судя по тому, как он себя вел — в этом парне есть стержень. О том, что на него «наехали» мы, он уже догадался. И, насколько я разбираюсь в людях, он этого так не оставит — ранена его подружка. Это серьезный повод. Ну а мой адрес ни для кого не секрет, — он сделал резкий выпад рукой в сторону собеседника. Тот испуганно шарахнулся. — Все пути ведут в Рим…

— Сами виноваты, Петр Сергеевич, — могли бы и несколько квартир иметь.

— А я никого и не виню. — Тихий встал. — Мне некого и нечего бояться — я свое уже отбоялся. А в том, что он сюда пожалует, можешь не сомневаться. Одно меня беспокоит: не наломал бы он при этом дров, — вор посмотрел на часы. — Проследи, чтобы его встретили как положено: не искалечили, да и сами береглись.

— Не волнуйтесь — я встречу его сам.

— Вот смотри, — друзья сидели на крыше дома, стоящего напротив кирпичной пятиэтажки, в которой жил Тихий, — эти три окна на четвертом этаже — его. — Гаркавый по очереди указал на каждое. — Еще одно окно выходит на ту сторону, но, насколько мне удалось узнать, там спальня, и днем он практически в ней не бывает. (Эти подробности Гаркавому удалось выведать накануне у хорошего знакомого, не раз бывавшего у вора в гостях.)

— Понятно, — Скитович в оптический прицел посмотрел в их сторону, сейчас… Ага, вижу! — Он оторвался от окуляра и посмотрел на Гаркавого. — Два мужика сидят, разговаривают.

— Отлично. Дай я гляну… — Гаркавый нетерпеливо прильнул к прицелу. — Да, это он. Тот, что в кресле. Второго не знаю — скорее всего кто-то из «братвы».

— И что ты будешь делать дальше?

Гаркавый вернул автомат хозяину и задумался.

— Зайду… ну и спрошу все, как есть… — размышления его были совсем не долгими.

— Так он тебе все и выложит. — Скитович подышал на оптику и ваткой убрал принесенную порывами ветра пыль.

— Я найду, как его заставить, — уверенно сказал Гаркавый.

— Слишком рискованно.

— А как иначе? Короче: смотри в оба. Второго я попробую угомонить сразу, ну а если увидишь, что я сделал рукой вот так, — он сомкнул большой и указательный пальцы в широко известном жесте «о'кей», — стреляй в Тихого.

Скитович оперся на локоть и вопросительно посмотрел на Гаркавого:

— Может, хлопнем его сразу, да и все тут?

— А если это не его работа?

— Все равно — одной сволочью меньше станет.

— Пока на это нет веской причины. Презумпция невиновности, слыхал о такой? — Гаркавый поправил пистолет под джинсовкой. — Смотри в оба — я пошел.

— Ни пуха…

— К черту.

Он быстро спустился вниз и, перейдя дорогу, вошел в подъезд Тихого.

Дверь в квартиру вора была металлической. Гаркавый внимательно осмотрел площадку в поисках глазка видеокамеры.

Ничего похожего не обнаружив, он крепко зажал в руке пистолет и длинно позвонил.

— Кто? — почти тотчас послышалось из-за двери.

— Член в пальто! — Гаркавый сознательно лез на рожон, чтобы вывести из душевного равновесия охрану.

— Стань под «глазок»! — скомандовал голос.

«Могли бы и домофон поставить», — подумал Гаркавый и с вызывающим видом подставил лицо «глазку».

С минуту его рассматривали.

— Гаркавый, не лезь в бутылку, — наконец послышалось из-за двери.

«Ничего себе! — удивился он. — Я тут, оказывается, известная личность!»

— Открывай, сука! — Гаркавый решил идти напролом до конца. — Разговор есть…

— Не горячись, — голос за дверью оставался спокойным. — Петр Сергеевич тебя примет, но с условием: войдешь без оружия. И вот что еще: он просил передать, что к неприятностям твоей подружки отношения не имеет.

«Да у него тут настоящий аналитический центр!»

— Хорошо, — недолго думая, согласился Гаркавый. — Только где гарантия, что это не западня?

— Здесь одна гарантия — воровское слово, — послышалось в ответ, — а верить ему или нет — решай сам. Мы тебя сюда не звали.

«Была не была!»

— Открывай. — Гаркавый одновременно с раздавшимся лязгом засова опустил пистолет.

— Входи. Стоп! — впустивший его Серафим протянул руку. — Пистолет!

Гаркавый, не колеблясь, протянул «ПМ» и окинул взглядом прихожую, обстановка ее была на удивление скромной.

— Куда теперь?

— Прямо. — Серафим слегка подтолкнул гостя в спину.

Гаркавый сделал несколько шагов и очутился в небольшой, уютной комнате.

— Можно? — напряженно спросил он, напоровшись на взгляд сидящего в кресле вора.

— К чему уж спрашивать? — Тот смотрел на Гаркавого изучающе-колко. Глаза его были холодны и насмешливо прищурены. — Присаживайся, коль пожаловал, — он указал на кресло напротив.

Гаркавый, стараясь не суетиться, сел и уголком глаз покосился на крышу соседнего дома: разглядеть, где притаился друг, ему, однако, не удалось.

— С чем пришел? — голос у Тихого был осипше-хрипловатым.

— У меня проблема, — как можно спокойнее начал Гаркавый, — ранена моя девушка и убита ее мать. Я хотел бы узнать, кто это сделал.

Вор негромко рассмеялся:

— Я даже прокурору на такие вопросы не отвечаю…

— А как мужчина мужчине? — Гаркавый краем глаз успел заметить, что Серафим бесшумно проскользнул на кухню.

— Кстати, у меня тоже проблема, — опять ушел от ответа вор, голос его стал жестче, — у одного из моих парней сломана рука, у другого — ключица, третьему кто-то чуть не проломил лоб…

— Я защищался, — твердо сказал Гаркавый.

— А если бы тебя так отделали?

— Тогда бы я не сидел здесь. Как говорится, побеждает сильнейший.

«Желторотый пытается меня учить, — усмехнулся про себя Тихий, — но где-то он прав, нужно своих силой загонять в зал, а то только и знают — с девочками развлекаться».

— Мои люди к этому не имеют никакого отношения, — сухо ответил он.

— А почему тогда они требовали у меня книгу?

— Был заказ, но он уже снят ввиду… охлаждения заказчика к проблеме, — вор с трудом подыскал нужное слово — «охлаждение».

— Этим заказчиком был Новиков? — догадался Гаркавый.

— Не имеет значения.

Гаркавый вновь посмотрел в окно и незаметно подмигнул, в надежде, что Скитович его видит.

— И все-таки, — напористо настаивал он на своем.

— Слушай, щенок! — ожесточился вор. — Твое счастье, что я уважаю храбрых людей, но… — он пронзил гостя рентгеновским взглядом, — если, конечно, эта храбрость не имеет ничего общего с алчностью. Что это за история с книгой? Ведь вся стрельба — из-за нее?

— Да, из-за нее, — согласился Гаркавый.

— Тогда откровенность за откровенность.

— Хорошо. Я не знаю, что вам наплел насчет ее Новиков, но как бы там ни было — она моя. Была.

— Допустим. И где же она теперь?

— Я об этом хотел спросить у вас…

— Не по адресу. Где ты ее хранил? У подружки?

— Откуда вы знаете?

— На это есть голова, — Тихий выразительно постучал себя пальцем по лбу. — И кто-то ее оттуда?..

— Да.

— Повторяю, ты пришел не по адресу.

— А «восьмерка» с латвийскими номерами?

— Какая «восьмерка»? — насторожился вор.

— Когда я выходил из подъезда девушки, невдалеке стояла бежевая «восьмерка».

Тихий задумался.

— Нет, такой у моих нет, — однозначно ответил он. — Это какая-то залетная.

— Значит, о книге знал кто-то еще?

— Это — ваши дела.

— И эту фотографию вы никогда не видели? — Гаркавый протянул снимок.

Тихий мельком глянул в него.

— Нет.

— Тогда извините, — Гаркавый встал, — надеюсь, ваши орлы оставят меня в покое?

— Оставят, — твердо пообещал вор, удивляясь самому себе: парня требовалось наказать, и крепко, но делать этого почему-то не хотелось. «Старость», — без малейшей жалости к себе подумал он.

— Пистолет отдадите?

— Да. — Тихий нарушал все правила поведения в подобных ситуациях и почему-то совсем не колебался при этом. Хотя впоследствии многим рисковал. «Я был таким же…» — подумал он в свое оправдание.

…Через пятнадцать минут друзья сидели в машине.

— Это сделал тот, кто оставил фотографию у тела Новикова, — убежденно сказал Гаркавый.

— А если это просто снимок на память? — Скитович завел «жигуль».

— И антиквар перед смертью любовался им?

— Да кто теперь разберет! Куда?

— Ко мне.

Чтобы открыть квартиру, ключи не понадобились — замок был взломан. Гаркавый осмотрел дверной косяк и в сердцах сплюнул.

— Проходи, — кивнул он другу.

Прикрыв дверь, они вошли внутрь. По всему было видно, что в вещах рылись, но все было в относительном порядке.

— Подожди, я сейчас.

Гаркавый спустился этажом ниже к Трофимычу с просьбой починить дверь.

Через пять минут слегка подвыпивший мастер уже стучал молотком.

Друзья вновь принялись изучать фотографию.

— …Это не обычная фотография, — говорил Гаркавый, — эта фотография сделана электронным способом. Посмотри, на какой она бумаге, — действительно, та была тоньше обычной фотобумаги, — похоже, она сделана на струйном принтере. — Гаркавый смочил слюной палец и провел по уголку снимка: изображение «поплыло». — Видишь? Это обыкновенная краска с картриджа.

— Ты что, увлекался электронной фотографией? — поинтересовался Скитович.

— Один знакомый показывал. Так вот, судя по довольно значительной смазанности кадра, можно предположить, что это — фрагмент не очень качественной видеосъемки, воспроизведенный на бумаге с помощью компьютера.

— И такое возможно?

— Да. Но только я не слышал, чтобы кто-то занимался этим в нашем городе. — Гаркавый посмотрел фотографию на свет. — Если мне не изменяет память, такая бумага называется «глосси». Довольно редкий сорт.

— Значит, она сделана где-то еще?

— Ты помнишь, Новиков говорил, что возил книгу в Москву? Может, снимок сделан там?

— Вполне. Только в таком случае ищи-свищи… — Скитович безнадежно махнул рукой.

— Почему «ищи-свищи»? Думаю, перед тем как туда ехать, он должен был предварительно позвонить…

— И что из этого?

— А то. Если нам удастся заполучить распечатку счета по его междугородним звонкам, то мы сможем узнать номер московского телефона. Ты помнишь, какого числа мы оставили у него книгу?

— По-моему, был четверг.

Минут пять они по кусочкам восстанавливали хронологию последних событий, пока единодушно не решили: книга была оставлена у антиквара десятого числа.

— Не сомневаюсь, с десятого по пятнадцатое этот звонок был, — уверенно сказал Гаркавый. — Узнаем номер — потянем весь клубок.

— Принимается как рабочая версия, — согласился Скитович. — Только как раздобыть эту распечатку?

— Сейчас мы съездим к Лене в больницу, а на обратном пути заскочим на узел связи — я схожу в расчетный отдел, — сказал Гаркавый и встал. — Если повезет, мы ее заполучим уже сегодня.

Реанимационное отделение хирургического корпуса городской больницы находилось на первом этаже. Серое трехэтажное здание было довольно старым, но с виду ухоженным. Друзья оставили машину на служебной стоянке и, обойдя строение с торца, зашли в покой для посетителей.

В помещении было немноголюдно.

Гаркавый прошел к небольшому окошку в стене и протянул пакет с фруктами.

Пожилая медсестра долго листала журнал, шевеля при этом губами, пока не нашла нужную фамилию.

— Кокориной передачи еще не разрешены. Придет в сознание, тогда носите сколько угодно, — тусклым голосом сообщила она и захлопнула журнал.

Гаркавый обвел глазами покой — нести обратно пакет не хотелось. Взгляд его остановился на худеньком, нахохлившемся, как воробушек, мальчугане лет десяти. Тот стоял у окна и потихоньку, тыльной стороной ладошки, растирал по щекам слезы.

Гаркавый шагнул к нему.

— Что, братишка, пригорюнился? — он успокаивающе погладил вздрагивавшую в такт всхлипываниям белобрысую головку с оттопыренными ушами. — По дому соскучился?

Мальчик, не поднимая глаз, кивнул.

— Выше нос! — Гаркавый протянул пакет. — Возьми, с ребятами в палате поделишься. Там фрукты, сладости разные… чтобы скорее поправиться.

Мальчик покачал головой.

— Послушай, — Гаркавый присел и заглянул в заплаканные глаза, — моей девушке пока это нельзя — врачи не разрешают. Возьми, я очень прошу…

Тот нерешительно протянул руку.

— Вот и хорошо… Как тебя?

— Саша.

— Вот и хорошо, Саша. Выздоравливай! — Гаркавый, как можно бодрее, подмигнул и, повернувшись к Скитовичу, бросил: — Подожди меня в машине — я попробую зайти в отделение.

Он потянул на себя дверь служебного входа и, шагнув, оказался в длинном коридоре. Жирная красная стрела, нарисованная прямо на стене, указывала, что реанимационное отделение находится справа.

Осмотревшись, Гаркавый зашагал в указанном направлении.

Шагов через тридцать он уперся в стеклянную перегородку, за которой начинались реанимационные залы. Лена лежала во втором. По коридору туда-сюда стремительно сновали врачи в салатовых халатах.

Выбрав момент, когда проход опустел, Гаркавый шагнул за перегородку.

Перед дверью он немного замешкался.

Тем временем дверь неожиданно открылась и прямо на него выкатился столик с накрытым простыней телом. Сердце тревожно екнуло. Гаркавый машинально протянул руку и откинул край белой ткани — под ней лежала незнакомая молодая женщина лет тридцати.

— Что вы здесь делаете? — резким, возмущенным голосом закричала медсестра, толкавшая столик. — Сейчас же вон из отделения!

— Я хотел бы… — В приоткрытом проеме Гаркавый скорее угадал, чем увидел, лежащую Лену, опутанную со всех сторон шлангами, трубочками и проводами. Он подался вперед.

— Михаил Иванович! — сестра крепко уцепилась ему в руку. — Туда нельзя, там стерильно! — растерянно запричитала она.

Гаркавый остановился — что ни говори, а аргумент был достаточно веским.

Из ординаторской к ним уже спешил высокий бородатый врач-реаниматолог.

— Что ж вы, голубчик? Нельзя так! — Он с силой отстранил Гаркавого от двери.

— Извините… — тот попятился, — я хотел…

Бородач грубовато подталкивал его к выходу.

— Вы не скажете, как состояние Кокориной? — пятясь, спросил Гаркавый.

— Уже лучше, но в себя еще не пришла. А вас, сударь, я в следующий раз сдам в милицию!

— Хорошо, спасибо. — Гаркавый торопливо зашагал к выходу.

На площадке у крыльца он увидел знакомую «БМВ».

«Дружков навестить», — догадался он.

Дверца машины открылась, и оттуда поспешно вылез тот, что задел в драке Гаркавого стилетом. Они пристально посмотрели друг на друга. Драться Гаркавому абсолютно не хотелось. Он выразительно постучал пальцем по спрятанному под одеждой пистолету. Бандит все понял: молча кивнув, он залез в кабину.

Гаркавый облегченно вздохнул и, демонстративно засунув руки в карманы, зашагал к стоянке.

— Ну как? — спросил нетерпеливо Скитович, едва завидев его.

— Только издалека удалось увидеть. Но, в общем, еще плохо.

— Молись Богу.

— Молюсь.

— Сегодня ее мать хоронят, — напомнил Скитович. — Не пойдешь?

— Нет… не могу, — Гаркавый покачал головой.

— Натворили, однако, мы дел…

— Да уж.

Телефонная станция находилась в центре города, рядом со зданием районной администрации. Гаркавый долго блуждал по многолюдным коридорам, пока не остановился у двери с табличкой «Расчетный отдел».

«Лишь бы не попалась какая-нибудь старая карга», — с надеждой подумал он и, постучавшись, вошел. Ему повезло — за столом сидела миловидная девушка лет двадцати с длинными каштановыми волосами.

— Здравствуйте. — Он приветливо улыбнулся, внутренне концентрируясь на том, чтобы расположить девушку к себе.

Этой технике его в свое время научил Учитель: теплая энергия сердечной чакры на выдохе посылалась к собеседнице в сопровождении мысли «Да я от тебя просто без ума!» Самым сложным во всем этом действе было искренне поверить в это. Неизвестно, как и почему, но это действовало почти безотказно. Наверное, Гаркавый был все же хорошим учеником.

— Здравствуйте, — мило улыбнулась девушка.

— У вас обаятельная улыбка, — заметил Гаркавый, и это было сущей правдой.

Сотни посетителей за день могли говорить ей эту фразу, но он был уверен: так, как у него, у других это получиться не могло.

— Вы считаете? — легко пошла на контакт девушка.

— Да. — Гаркавый понял, что неведомый механизм общения подсознаний сработал и на этот раз. — У меня к вам небольшая просьба, — он подошел вплотную к столу, — мой дядя позавчера погиб, — он сделал печальное лицо, — несчастный случай… Дядя был одинок. Похоже, в ближайшие полгода его квартира будет пустовать, и я посчитал необходимым взять на себя обязанность оплатить его счета… чтобы не возникло недоразумений… впоследствии, — он низко склонился над столом. — Не смогли бы вы дать мне распечатку его телефонных переговоров на сегодняшнее число?

Девушка совсем не удивилась просьбе.

— Какой номер был у вашего дяди?

— 97-56-19.

Она привычно ввела данные в компьютер, и несколько секунд спустя принтер выдал распечатку.

— Вот. Касса на втором этаже. — Девушка опять улыбнулась. Она знала, что с этим парнем у ее никогда ничего не будет, что он уйдет сейчас навсегда, но как истинная женщина не смогла отказать себе в удовольствии мини-романа взглядов.

— Спасибо. — Гаркавый испытал чувство облегчения и благодарности. На прощание он послал девушке воздушный поцелуй.

Выйдя в коридор, он не удержался и пробежал глазами листок. «Ага, вот: Москва, продолжительность пять минут, номер 277-12-50», — он устало прикрыл глаза ладонью и мгновение спустя отправился к выходу.

— Все сходится! — Гаркавый возбужденно расхаживал по комнате. Десятого числа мы оставили книгу у Новикова, и в тот же день был звонок в Москву. Заметь, звонок был только один — значит, тот, кому звонил антиквар, был ему хорошо знаком. Согласись, так быстро договориться о таком щекотливом деле можно только со знакомым.

— Наверное, по таким поводам они беседовали часто, — поддержал Скитович.

— Сто процентов. Если нам удастся разыскать хозяина телефона, то дело может проясниться.

— Но у нас нет никаких доказательств его причастности к убийствам.

— С этим, конечно, туговато, но я привык доверять своей интуиции. А она мне подсказывает, что мы на верном пути.

— Но этого мало.

— В нашем положении — это более чем предостаточно, — уверенно сказал Гаркавый.

— Значит, в Москву? — вопросительно посмотрел Скитович.

— Значит, в Москву.

— Когда?

— Завтра вечером.