Сонька - Золотая Ручка. Тайна знаменитой воровки

Глава 2. Я теперь птица вольная!

Ольгу не пугала перспектива развода. Муж угрожал ей позором и пересудами, но она лишь равнодушно пожимала плечами в ответ.

— Ваша репутация будет запятнана! — отчетливо и почти без акцента произнес немец, после того, как внимательно проверил все ли подписи на месте и, убедившись в этом, победоносно произнес: — Над брошенными женщинами публика потешается!

— Бесспорно, Альберт, меня будут провожать взглядами… Но что будет таиться за этим вниманием?

Хотя в последнее время поклонники не докучали Ольге, потому как из-за подагры мужа она почти нигде не бывала, популярная среди публики женщина регулярно получала от своих воздыхателей записки, с изысканными стихосложениями, выражающими скорбь по поводу долгой разлуки:

— Вот ведь паразит! Пушкина перековеркал! — тихо выругалась литературно осведомленная женщина, вспомнив блистательный стихотворный роман, который мать категорически запрещала читать, чем разожгла жгучий интерес в юной Ольге. Про скучающего повесу Онегина девушка прочитала в учебном заведении и была разочарована от того, что не нашла в нем каких-либо острых и пикантных моментов. Решительность Татьяны, написавшей письмо возлюбленному, ее восхитила, но все же она ей показалась слабохарактерной. Отчасти Ольга сравнивала себя с Евгением, его томление было отчасти понятно взрослеющей девушке.

Большегубая Акулина вопросительно уставилась на хозяйку. Она забавно хлопала округлившими глазами, напоминая сдуревшую рыбу, оставшуюся без воды. Было очевидно, что простая крестьянка озадачена витиеватыми речами ровно настолько, насколько могла бы удивиться лошадь бриллиантовым подковам: красиво, но зачем? Ольга от души расхохоталась, наблюдая за мыслительным процессом, отображенным на лице простой девицы, застывшей с лирическим посланием в руках.

— Это чего это он… не пойму никак! — пробурчала губастая девушка, смутившись. Образования у нее не было, но читать Акулина умела, причем, научилась самостоятельно, чем очень гордилась. Она даже могла писать под диктовку, но слишком медленно и неразборчиво.

— Тебе надо шпиёнкой быть, Акулина! — потешались над ней в доме, увидев каракули, старательно выведенные на бумаге. Девушка в ответ на шутки грозилась пожаловаться Ольге Григорьевне (называть хозяйку «Зельдовна» прислуге было запрещено, лишь муж подчеркивал ее принадлежность к мещанскому роду и ювелиру Сегаловичу), Акулина находилась под покровительством барышни и чувствовала себя весьма расковано, поэтому иногда злоупотребляла своим положением, за что получала взбучки от хозяйки. Но, несмотря на небольшие провинности, супруга Цабеля оказывала поддержку губастой крестьянке, осыпая ее милостями и маленькими подарками, которыми покупала ее преданность. Глупая Акулина была рада стать пособницей барыни и с огромной охотой помогала скрывать любовные шашни. Молодая крестьянка была вестником любви и выполняла любые поручения, которые только озвучивались устами хозяйки. Узнав о разводе, девушка охнула и пошатнулась, приперев дверь спальни, она закудахтала:

— Как же это так, матушка моя? что же теперь будет со мной? Куда я без вас?

— Ах, Акулина, я пока не знаю куда мне приткнуться… У меня ведь почти ничего нет, — лгала Ольга, изобразив монашеское смирение. — Идти мне теперь по свету босиком…

— Так ваши подарки, барыня! Я все сложила и могу вам тотчас принести!

На мгновение Ольга Григорьевна задумалась, ее алчная натура запульсировала, и внутренний голос зашипел: «возьми это подаяние!», но она понимала, что жалких сокровищ Акулины хватит на пару дней той жизни, к которой тяготела дама.

— Акулина, ты так добра ко мне! Ты обидишь меня, если возвратишь свои подарки! Словно я непорядочный любовник!

Последняя фраза так рассмешила крестьянку, что она даже закашлялась от гогота и с трудом успокоилась. Ольга приняла решение сохранить преданную прислугу при себе, поэтому дала ей последнее важное поручение в цабелевских стенах: разнести несколько писем по разным адресатам, в которых был один и тот же текст: «Любимый, я больше не могу сносить унижения — быть женой этого ужасного человека! Спаси меня скорее! Освободи из темницы! Я требую от мужа развода, и мы можем быть вместе! Твоя О.».

Цель этих криков отчаяния была в том, чтобы обустроить свою жизнь, не понеся при этом материальных затрат. Ольга не любила тратить свои деньги и предпочитала жить за чужой счет. Такова была ее натура и ничего с собой сотворить она не могла. Иногда привлекательная женщина получала подарки от своих поклонников (конечно, втайне от супруга) — красивые украшения, которые с благоговением складывала в свой тайник, о котором не знала ни одна живая душа. Мужчины ждали, что красавица будет благосклонна и согласиться на свидания, но, встречаясь в театре или на балу с дарителями, Ольга вела себя как нив чем не бывало, будто она и не получала «залога любви».

Любые намеки о подношениях она игнорировала, чем порой вызывала гнев почитателей. Она понимала, что никто не захочет скандала, а, решившись на обвинения, не сможет ничего доказать, поэтому была абсолютно спокойна. Однако однажды произошел один конфуз: молодой воздыхатель, выглядящий как гимназист, буквально преследовал красивую женщину. Он знал, что дама замужем, но продолжал упорно добиваться ее благосклонности. Ольга же, заверяя страдальца, что не желает портить свою репутацию, как бы между делом отмечала, что его пикантные усики она видела пару раз в самых непристойных снах.

Молодой человек готов был увезти ее на край света, и в доказательство того, что его намерения весьма серьезны, обокрал собственных родителей, вытащив из сейфа отца-промышленника крупную сумму денег и материнские драгоценности. Все это он вручил своей нимфе, она чуть не лишилась чувств от такого подарка и с трепетом приняла подношение, но в назначенное время не появилась на вокзале, и от расстройства обманутый поклонник кинулся под поезд. Как казалось Ольге, история закончилась очень удачно: она осталась при деньгах, и помехи в виде мельтешащего перед глазами пылкого влюбленного больше не было. Свидетелем тех грустным событий была лишь губастая Акулина, но она и не поняла в чем суть этой истории.

— Жалко мальчика! Совсем ведь молодеханький! Да и грех-то какой — самого себя мертвым делать! — сетовала она.

— Пути господни неисповедимы! — со скорбью в голосе произносила Ольга, подсчитывая в уме прибыль от дельца, которое обстряпалось само собой, ей не терпелось еще раз подержать в руках наживу, приплывшую в ее цепкие лапки, и она торопливо произнесла: — Поди прочь, дура! Утомила меня!

Ольга не доверяла людям еще со времен учебы, когда она поведала своей подруге Александре страшную тайну: у одной из набожных учительниц совсем юная, но уже алчная девица украла Библию в золотом переплете. Ее соседка по койке побожилась не рассказывать об этом секрете ни единой живой душе, но на следующий день она доложила преподавателю о проделке своей приятельницы. Ученице Сегалович грозило строгое наказание — прекращение обучения и высылка домой, однако руководство сжалилось, понимая, какими усилиями семейство мещан скопило деньги на обучение детей и ее хорошенько высекли. Курносая женщина, которой вернули пропажу, вцепилась своей костлявой и липкой как у лягушки лапой в ухо Ольги и прошипела: «Анафема!». Долгое время девочки дразнили юную преступницу этим неприятным словом, и она стала вести себя показательно хорошо: во время выучивала уроки, ни с кем не ругалась, была на хорошем счету у преподавателей.

Ее родители даже пару раз получали благодарность за прекрасное воспитание отпрыска. Отец восхищенно произнес: «Я же говорил: наш камушек получит достойную огранку!», а мать с подозрением наклоняла голову и задумчиво произносила: «Что тут не чисто!». Ольге были безразличны лавры, она желала, чтобы история с Библией затерлась не оставив после себя неприятных воспоминаний. К выпуску из учебного заведения о ней говорили как об одной из лучших и порядочных воспитанниц, которая была готова к дальнейшей жизни.

— Цель лучшего образовательного заведения — выпускать добрых жен и полезных матерей семейств, — произносила директриса в своей напутственной речи перед выпускницами. — Истинное предназначение женщины не для службы государственной или общественной, подобно мужчине, не для ученого поприща, а для круга семейного, и само воспитание, и образование девицы должно быть направлено к иной цели, чем воспитание юношей!

Она говорила долго, и ее высокопарные слова не производили должного впечатления на Оленьку Сегалович, которая направилась в новую жизнь, сделав самый главный вывод в жизни: никому нельзя доверять.

— Даже если ваши кровати стоят так близко, что дыхание человека, которому ты хочешь рассказать свой секрет, обжигает твою щеку — молчи! — шептала она своему отражению в зеркале, после чего надевала маску радости и спешила затеряться в толпе своих приятельниц. «Каждый за себя!» — решила она, беседуя с другими девочками только об общих вещах и оставляя личное мнение при себе. Она умело маневрировала между другими, стараясь не выделяться на общем фоне. Предпочла стать невидимкой, серой мышью, хотя безумно любила внимание. Ольга научилась становиться чудесной подругой и с удовольствием слушала все, что болтали другие воспитанницы, и благодаря этому свойству она получала много любопытной информация. Некоторые откровенные повествования могли состязаться с запрещенными романами. Так юная Оленька узнала, что у одной из девочек мать — содержанка дворянина, и та учится благодаря тому, что он выдает пособие на отпрыска, свою дочь он официально не признает, потому что женат и имеет вес в обществе. Ольга боролась с искушением прикарманивать чужие вещи, при виде которых у нее просыпалось неуемное желание ими обладать. После инцидента с Библией, Ольга опасалась только одного: ее сестра Мария может все рассказать матери и тогда ее жизнь в родительском доме превратиться в ад. К счастью, ее сестра Мария не стала болтать о том, что случилось, и мать с отцом остались в неведении относительно маленького преступного происшествия.

— Будешь должна! — тихо произнесла сестра, многозначительно глядя на Ольгу.

— Я не признаю шантажа! Если хочешь — можешь все выболтать! Маменька будет рада, а вот наш отец поймет твой поступок превратно!

— Это еще почему? — капризно уточнила Мария, будучи уверенной, что ответа на этот простой вопрос не последует.

— Он все время нам твердит: свои своих не предают. Разве тебе не понятен смысл этой фразы?

— Но во имя спасения заблудшей души необходимо принимать меры! Грех молчать, если есть возможность спасти погрязшего во грехе человека!

— Ты разговариваешь, как наша мать! — недовольно пробурчала Ольга, зная, что сестра ненавидит сравнения и меньше всего на свете желает становиться копией матери, хотя относится к ней с нежностью и бесконечным уважением.

Ольга не сопротивлялась разводу и одобрительно кивнула, когда профессор Цабель ознакомил ее со своим решением жить раздельно.

— Ах, Альберт, вы абсолютно правы! Наш с вами брак — чудовищная ошибка, заблуждение! Возможно, я в чем-то виновата перед вами — так я от всего сердца прошу у вас прощения! Вы заслуживаете лучшей участи! — лепетала молодая женщина, стыдливо опустив глаза. Она надела скромное синее платье, подчеркивающее цвет ее глаз. Ее талия была затянута корсетом, а ворот глухо закрыт. Лишь взбалмошный кружевной подъемник кокетливо выглядывал из-под юбки. Аккуратно уложенные темные волосы украшал гребень с жемчугом. В это мгновение в ней искусно смешивались добродетель и порок. На мгновение Альберт Цабель задумался: правильно ли он поступает? Стоит ли отпускать эту пташку на волю? Десятки коршунов мгновенно слетятся, чтобы вкусить плоти, насладиться нектаром ее нежности. Она умела занять мысли мужчины, увлечь его собой и лишить возможности думать о других дамах. «Плутовка! — размышлял старик. — Снова меня сбивает с намеченного пути!».

— Что же мне делать, мой дорогой друг? — жалобно уточнила женщина, раскрыв чуть припухшие от неспокойного сна глаза. — Двери родительского дома для меня закрыты… Вы ведь помните, что после того, как я приняла лютеранство по вашему настоянию, мой отец перечеркнул наше родство?!

Пожилой мужчина вздрогнул, вспомнив про раскол в семье Сегаловичей, в котором винил себя.

— Что же Ольга Зельдовна, я, конечно, не уверен, что вы были мне преданной женой, — начал было старик, но тут в его супругу словно вселился дьявол: она резко вскочила с кресла, стоящего почти посередине небольшого кабинета и со всего размаху влепила пощечину мужчине, желающему убедить ее в финансовой поддержке.

— За что? — спросил он по-детски удивленно, ухватившись за полыхающую щеку.

— Мне не нужно ничего от вас! Поселюсь на вокзале или буду скитаться, как бродячая собака, но подальше от ваших подозрений!

Она гордо развернулась и пошла прочь, прекрасно понимая, что без средств к существованию не останется. Ее муж — ничтожество, но все же сострадание ему не чуждо. А самое главное — его тревожит то, что скажут о нем люди. Она знала, что карманы Альберта почти пусты и от этого была спокойна.

— Что нужно старику, кроме миски каши по утрам? — размышляла она. — Его жизнь — лекарственные порошки и ожидание конца. Я же совсем молода! Я поделилась с ним своей молодостью и пора мне…

— Вас просют в кабинет. Пришел важный человек, принес бумаги! — произнесла большегубая служанка, прервав размышления Ольги. Торопливость супруга вызывала тревогу, но Ольга справилась с волнением и направилась снова в кабинет.

— Это день когда-нибудь закончится?! — гневно воскликнула она, расправив небольшой шлейф, тянущийся за платьем, и поспешно направилась в кабинет профессора, чтобы раз и навсегда поставить точку в их отношениях.

— Не забывайте, что я вас ввел в высшее общество! Из своей провинции вы перебрались в Санкт-Петербург и взяли фамилию почтенного человека! — немецкий акцент неприятно резанул слух и Ольга, очнувшись, уставилась на супруга, который навис над ней грозной тучей, глаза его злобно сверкали, а ноздри грозно раздулись, явив взору густые волосяные заросли. Ольга брезгливо отвернулась. Прощальные укоры были неуместны, ведь мужчина получил то, что хотел — подпись на документе, который делал его свободным.

— От фамилии почтенного человека я с охотой избавлюсь в скором времени! Уж поверьте! Цабель… звучит, как цапля! — с вызовом произнесла Ольга, устав от затянувшегося прощания. — Надеюсь, вы еще устроите свое счастье: найдете еще какую-нибудь глупую провинциалку, расскажете ей о своих музыкальных достижениях и возможно даже сыграете на арфе для услаждения ее слуха. Поманите огнями Петербурга и пообещаете изменить ее унылую жизнь к лучшему — превратить в настоящий праздник с балами и театрами! Заплатите ее отцу, обратите в лютеранство и закроете в своем старом замке. И она станет доблестной женой-сиделкой, поправляющей вам подушки и читающей на ночь книги на немецком! Ведь больше вам нечем порадовать молодое женское тело! Чудесная перспектива! И зачем я согласилась на развод?!

— Да вы издеваетесь! — взвизгнул профессор, забавно взмахнув руками. В этот момент он действительно напоминал цаплю: заложив руки за спину, Альберт чинно, но напряженно расхаживал по комнате, выбрасывая свои тонкие ножки. Ее слова осквернили тонкий музыкальный слух профессора консерватории, и он искал гадкую реплику, чтобы уязвить уже бывшую супругу, но не найдя ничего достойного, просто указал на дверь. Этого, казалось, и ждала Ольга, она вихрем вылетела из его кабинета, оставив за собой шлейф аромата дорогих французских духов, подаренных одним из почитателей.

Итак, Ольге предстояла новая жизнь, и она представления не имела с чего ей начать, когда она покинет порог дома профессора Цабеля. Ехать в номера сомнительной гостиницы она опасалась, так как в ее чемоданах была ценная поклажа — ее драгоценности, накопленные за лета проживания в браке. В Петербурге было не спокойно: то и дело в газетах печатали страшные заметки о происшествиях, ежедневно в Неве находили трупы ограбленных, а после убитых мужчин и женщин. Часть из них, как гласила пресса, были приезжие провинциалы, скорее всего, по наивности, попавшиеся в ловушку мошенников. На страстные письма о разводе никто из поклонников не ответил, что весьма опечалило Ольгу.

— Придется жить своим умом, — печально вздохнув, констатировала она. Статус разведенной женщины ее нисколько не коробил, наоборот, это даже придавало пикантности ее образу. Перевес был бы не в пользу Ольги Зельдовны-Григорьевны, если бы ее бросил успешный молодой супруг, а учитывая физическое состояние Альберта, все оценят эту ситуацию, как освобождение.

Тем более в начале двадцатого столетия расставанием трудно было удивить, разрушение браков было повсеместно, а также вошли в моду просто сожительства без обязательств. Хотя «староверцы» в голос воспевали институт семьи, свежие идеи кратковременных отношений принимались на «ура» молодым поколением, среди которого стали популярны легкие, как искристое шампанское интрижки. Богема восславляла свободу, культивируя мимолетные увлечения. Виной подобной «бездуховности» были веянья французской атеистической философии, благодаря которой роль церкви в обществе ослабла, преобразив положение и статус женщины.

Подписав все бумаги, Ольга распорядилась уложить ее вещи, часть из которых она выгребла и отдала Акулине, чтобы вместо них сложить свои сокровища и не привлекать к себе внимания, когда она будет покидать дом профессора. Изначально Цабель планировал подобрать приличное жилье для своей бывшей жены, чтобы не выглядеть в глазах общества монстром, прогнавшим женщину на улицу. Все знали о конфликте Ольги с родителями, возникшем при ее отказе от православной веры. Своих сбережений, как он был уверен, у нее не было, ведь обеспеченный мужчина забрал ее из обнищавшего дома.

— Прощайте, Альберт! — холодно произнесла она, разглядывая вдруг погрустневшее лицо мужа. Он был так жалок и… стар!

Он протянул ей конверт, молодая женщина непонимающе уставилась на него.

— Это вам на первое время, Ольга Зельдовна! Я, конечно, очень зол на вас, но все же я не такая сволочь, коей вы меня считаете, — произнес он тихим голосом.

Разведенная дама не стала отказываться от его милости и охотно приняла деньги, сухо поблагодарив его за доброту. Из жизни профессора Цабеля Ольга уходила поспешно, и не оглядываясь, запретив себе вспоминать этого жалкого человека, отнявшего у нее несколько чудесных лет молодости.