Сорок уроков русского

Карнавал Урок двенадцатый

Произнесешь слово «праздник», и уже на душе светло. Воображение рисует безудержное веселье, восторг, радость, торжество...

Дар Речи еще и потому Дар Божий, что никак неисправим. Что бы ни делали, какие бы новые, причудливые, изощренные идеологии ни принимали и ни внедряли, слова остаются прежние, незаменимые. Поэтому у нас на Руси всякая новая религия пытается обойти эти препятствия, придумывает и вводит новую терминологию, в основном иноязычную, сокращения типа «роскомзем», «совбез», «собес» или вовсе аббревиатуры, и все равно вынуждена следовать закону, который диктует язык. И хочешь не хочешь, а вспоминать прежних богов, обычаи и нравы.

При ранней смене идеологии было отвергнуто крамолие, причем, видимо, весьма болезненно, с долгими кровавыми распрями, после коих и наступил полный разлад в славянском мире. «Земля велика и обильна, а наряда в ней нет...» Дар Речи сохранил отрицательный смысл словосочетаний «крамолы ковать», «в крамолах погрязли», то есть в междоусобных войнах, однако крамольное слово «праздник» вышло невредимым и вплелось в новую канву идеологии, срослось с утвержденным Перуновым кругом богов.

Каждая кардинальная смена идеологии на Руси сопряжена с усилением княжеской, самодержавной власти и истреблением элементов вольного, вечевого правления. Историки ссылаются на некую общемировую практику, подводят одобрительную базу подобного процесса: дескать, смена формаций, развитие общественных отношений, поступательное движение вперед. И еще говорят много всяких «прогрессивных» слов... Но у меня ощущение, что категоричный реформаторский путь, особенно в области испытания новых идеологий, да еще сопряженный с непременным насилием, исключительно русский, славянский.

И этот путь — назад.

Усиление власти самодержца ведет к закрепощению волеизъявления, новые религии становятся каноничнее, жестче, безжалостнее, если хотите. Человек начинает утрачивать инициативу, замыкаться в себе, бояться. Какое уж тут развитие? Каждая новая эпоха, ориентированная на изменение идеологии, тащит за собой законотворчество, весьма любимое сейчас на Руси. Но законы получаются самодельными, корявыми, тяжеловесными или дырявыми, как решето и, естественно, не врастают в жизнь, существуют сами по себе. Впрочем, как и новодельные праздники.

Каждая новая идеология стремится к самоутверждению и изобретает все новые и новые «красные» дни календаря. В этом отличились все — от поборников внедрения христианства до большевиков, решивших перекроить календарь от начала до конца. И особенно преуспели нынешние строители «демократии» и неокапитализма в России. Уж чего только не придумали! Второпях, на скорую руку налепили всего столько, что теперь сами разобраться не могут. Теперь уже переименовывают праздники и все с серьезно ряженными лицами, с экспертными анализами и обоснованиями — цирк, карнавал! Причем каждая новая волна революционеров-перестройщиков приходит в абсолютной уверенности, что пришла навечно, на все оставшиеся времена. Как будто в школе не училась, начального курса русской истории не знает! И давай переименовывать города, улицы, реки и горы (река Ра стала Волгой в разгар борьбы с крамолием, большевики переименовали гору Нарада на Урале в Народную). И давай переставлять время: то час назад, то час вперед, а то отвалят целую декаду на новогодне-рождественские праздники! Понятно, власть предержащим надо съездить в Альпы на лыжах покататься, брюхо погреть на солнечном берегу, пока налогоплательщики водку пьют и воют от безделья. Но не до такой же степени испытывать терпение избирателей — тихо взроптали, ибо арийский, аратайский, дух жив, вымолили перенести хотя бы часть загульных дней на май, когда можно в земле поковыряться...

Можно было бы отнести все эти устремления к детскости сознания, к «болезням роста» идеологии и махнуть рукой: мол, пусть резвятся, они же первый раз на свете живут и еще голодные. Если бы не знать в общем-то примитивную, подспудную суть: когда-то давно реформаторы уяснили одну истину — праздники как способ управления обществом, как способ манипуляции сознанием. То же самое и со временем: большевики и вовсе рванули вперед на 14 дней и утвердили «новый стиль». Кто делает «красные» дни, тот и заказывает музыку, а мы под их сурдинку плясать должны. Вероятно, по наивности своей рассчитывают на наше бандерложье сознание.

В скифо-сарматские времена крамолия не было религиозных войн, да и быть не могло. Наши пращуры многие тысячи лет воевали, отстаивая свою честь, среду обитания, землю, владения, и не помышляли пойти на супостата за то, что он богов называет по-другому и как- то иначе им требы воздает. Не искали себе славы, насаждая свои воззрения. Причем тысячи лет воевали, используя меч, лук со стрелами и копье, то есть не совершенствовали оружие, не искали новых способов убийства. А достигать совершенства в каких-либо областях умели и достигали: посмотрите на скифские золотые клады в музеях России! Ученые до сих пор головы ломают, как удавалось им сотворять, например, зернь — колты, обсыпанные мельчайшими золотыми зернами. Могли, когда захотели. Но воевали с луком и стрелами, как «первобытные», — странно, правда? А почему? Да потому, что перед нашими пращурами не стояло задачи — убить побольше врагов. Такой идеи в мире не существовало! Не нужны были ни особые средства сдерживания, ни ядерный щит, ни гигантский оборонный комплекс Теперь же мы говорим и, самое главное, радуемся тому, гордимся, что новейшая, самая прогрессивная из всех промышленных отраслей оборонка тянет за собой всю науку и иную промышленность.

Вдумайтесь, услышьте: это же бред душевнобольных!

И подобное безумие можно называть развитием?! Поступательным движением вперед?

Борьба с крамолием положила начало религиозным войнам, по крайней мере, в славянском мире. Религиозные войны начали усиливать княжескую самодержавную власть. Вечевой голос народа утонул в лязге мечей и в треске пожаров. И тогда встала задача — убить больше, дабы было легче насадить новую идеологию. На кропотливую технологию напайки золотых зерен не оставалось времени, надо было совершенствовать оружие. Так и родился порочный путь развития, открылась дорога, ведущая в никуда. И мы по ней шагаем...

А еще не так давно наши предки помнили о роли князя в обществе. Безвестный автор «Слова о полку Игореве», а это XII век, пишет: «Темно бо бе (было) в 3-й день: два солнца померкоста; оба багряная ст(о)лпа погасоста и с нима молодая месяца, Олег и Святослав, тьмою ся поволо- коста, и в море погрузиста...». Двумя солнцами, багряными столпами автор называет князей, Игоря и Всеволода, а княжичей (Олег был вовсе отроком) — молодыми месяцами, которые уже светят, но еще не греют. Князья по родовому долгу своему должны были нести свет, огонь (княже — ко мне несущий огонь) и представлялись, соответственно, багряными столпами. Автор об этом знал, помнил и сообщил нам! Отчего ему можно всецело доверять? А оттого, что он в начале своей повести оговорился: «... начата старыми словесы трудных повестий о полку Игореве...». То есть старым литературным стилем, используя старый образный ряд, явно бывший на Руси еще во времена крамолия. Поэтому «Слово...» населено не ведомыми нам образами и персонажами: одна зловещая и говорящая птица Див чего стоит.

И вот столпы погасли в битве с половцами, горе разлилось по Руси...

Усиливая, утверждая свою самодержавную власть, князья изменяли року своему, утрачивали светоносность и, дабы поддержать ее хотя бы зрительно, стремились овладеть духовной жизнью общества, выносили из своих теремов домашних богов. Однако Даждьбожьи внуки, в том числе благодаря и своему Дару Речи, продолжали срам — то есть молиться, поклоняться солнцу. Тогда и потребовалась «шоковая терапия» — строго каноническая религия, привнесенная князьями.

Принятие христианства стало продолжением борьбы с крамолием.

Княжеский кумир и громовержец Перун со свитой были признаны крамольными, языческими и объявлены вне закона. И снова прошлись по славянским просторам с огнем и мечом. Однако слово «праздник» отменить оказалось невозможно. И получается курьез словосочетания: христианские праздники!

Каково звучит? Особенно праздник Светлого Воскресения. Попробовали заменить на еврейское слово «Пасха», и почти получилось, но праздник все равно врос, как непогибаемое, могучее корневище, запитанное земными соками. Мало того, попытались службы и литургии творить исключительно на латыни, но скоро отказались от затеи, ибо стало ясно: нововведенная вера потерпит провал, если будет совершаться на непонятном, чужом языке. Ухо прихожанина останется глухо, ибо внемлет лишь родному слову.

Праздник на Руси — это всегда праздник.

Пра — уже перевода не требует, 3 — знак огня, дник — денник, то есть получается день солнечного, небесного огня и света. И при чем здесь Перун со своим пантеоном или Христос с апостолами? А ведь все празднуют, то есть исполняют новые ритуалы, гимны, поют иные молитвы, вершат литургии, таинства и одновременно... продолжают поклоняться ветхому богу Ра и прави.

Язык навечно оставил свою мировоззренческую печать. А ну-ка попробуйте заменить вездесущее и всепроникающее слово здравствуйте? Исторгнуть его из обиходной речи? В любом случае получится, на худой случай, безликий «добрый день (утро, вечер)», легкомысленное «привет», латинское «салют», и вас не так поймут, если с этими словами войдете в иной приличный дом. Но произнесите слово «здравствуйте», и все наполнится светом, потому что вы желаете не физического здоровья (здравия), а солнечного огня и света, благоденствия. Одним словом, мы произносим целую фразу-пожелание — пусть над вами всегда стоит солнце. А будет оно стоять, будет и здоровье

Однако вернемся к празднику. В пчелиной семье, на мой взгляд, совершенной по организации своего существования и жизнедеятельности, сеятельницу и продолжательницу рода, матку, всегда окружает свита пчел, которые всячески обихаживают ее, кормят, чистят, холят и лелеют. Но не забавы ради, не угодливости для и даже не из уважения или преклонения, тем паче матка в улье — далеко не царица (там правит вече из рабочих пчел); свита все время слизывает с нее особый фермент и усваивает его в своем организме. Для того, чтобы в случае гибели матки выкормить новую из однодневной личинки обыкновенной пчелы, придав ей детородные качества.

Примерно то же самое происходит и в языке, когда слова-матки живут в окружении свиты иных, не сходных по значению, слов, однако получивших маточный фермент. С праздником по жизни путешествуют радость, торжество, восторг — любое из них может охарактеризовать или создать праздничное настроение и чувства. Но есть еще одно слово, при всей своей ясности звучащее загадочно и таинственно настолько, что обывателю кажется: оно заимствовано. Если не у веселых, заводных и пестрых латиноамериканцев, то у греков, любящих всяческие развлечения, а может, у римлян или, наконец, в Индии.

Это праздничное слово — карнавал.

В Индии на самом деле есть такое мифологическое лицо, только Карна там — мужского рода и внебрачный сын бога солнца. А родила его мать пандавов Кунти, однако попыталась коварно избавиться от греха, бросила в реку, но ребенок был спасен, вырос и стал царем Бенгалии. Никакими увеселениями он не занимался, а воевал, не зная своего происхождения, проявлял героизм, полководческое искусство и был убит пандавами. И только после смерти пандавы узнали, чьей он крови, воздали почести его семье. Ну что тут развлекательного?

А вот в римской мифологии есть такая богиня Карна, причем считалась нимфой и властвовала в подземном мире, устраивая странные забавы: например, завлекала влюбленного юношу в свои пещеры, а сама исчезала. Однако, заманив очередную жертву, не разглядела второй лик Януса и поплатилась, став его любовницей. История в общем-то знакомая, весьма символическая, ибо соответствует римским нравам и обычаям. И все бы ничего, но имя этой богини с латинского переводится — не поверите — «мясо, плоть»! И с итальянского так же! А слово карнавал — мясоед, «да здравствует плоть»! Между нимфой, завлекающей в подземные чертоги юношей, и римским обжорством нет никакой связи. Короче, как всегда: слышали звон, да не знают, где он.

Карна была взята у кого-то даже не в долг, а за здорово живешь, напрокат. Причем вслепую, без всякого изучения статуса — должно быть, понравилась «хозяйка Медной горы», кого-то и зачем-то завлекающая в пещеры. А потом надо было продумать убойно-лирическое голливудское приключение для двуликого Януса, также арендованною у греков. Что касается Древнею Рима, то это вообще империя сплошного заимствования. Если хотите наглядно в том убедиться, посмотрите на сегодняшнюю сверхдержаву США, построенную по образу и подобию римскому, вплоть до Капитолия на Капитолийском холме: с миру по нитке — голому рубаха. А статуя их свободы, это нонсенс женщина с венцом Митры! Кстати, подаренная Францией. Вероятно, французы, ваяя статую, взяли за образец Гекату, которая тоже носила лучистый венец и ходила с факелом, дабы освещать себе путь в преисподней, будучи богиней мрака и чародейства. Но тогда при чем здесь свобода? Полагаю, американцы особо не вдавались в символические подробности, да и дареному коню в зубы не глядят. Зато выглядит эффектно!

Так и римляне: натаскали отовсюду по крохам, и получились мифология, латинский язык, римская культура, римское же право и государственное «демократическое» устройство. А чуть копни, своего ничего нет: все либо этрусское, либо греческое, либо еще каковское. Латинский язык — самый младосущий из всех младосущих, после него появилось разве что искусственное эсперанто. Впрочем, как и «американский» — сильно испорченный английский. Однако посмотрите, какой популярностью пользуется... Кто печатает доллары, того язык главней — логика сегодняшнего времени.

И тогда была похожая логика, поэтому мы применяем соответствующие латинские термины чуть ли не во всех областях науки — от медицины до биологии и музыки. Ничего не меняется в этом мире...

Карна угодила в лапы двуликого Януса тремя путями: либо через этрусский пантеон, а этрусски называли себя расены, либо через германцев, которых покорили, либо через греков и аргонавтов, похитивших Золотое Руно у сколотов. Потому как имя богини исконно славянское и существовал особый день — Карнавал, ставший в христианские времена компромиссным веселым праздником — Масленицей, с блинами, шутами и играми. Дескать, потешься, народ, повеселись, скоро Великий пост и долгое воздержание. То есть праздник приспособили к новой вере, удовлетворили потребности и еще более ввели в заблуждение внуков Даждьбожьих.

А на самом деле богиня подземного мира, «хозяйка Медной горы» Карна, никакого отношения к весеннему празднику не имеет, как и к загульному веселью, потешным нарядам и мясоеду. (Впрочем, как и Иоанн Креститель к Купальской ночи.) Дабы восстановить ее статус, придется обратиться к скандинавской мифологии. Карны там нет, однако есть Валькирия, с некоторой разницей соответствующая нашей богине земных недр. Тоже невеселая богиня: она поднимает павших на поле брани, храбрых воинов, уводит в небесную вальхаллу, на вечное благоденствие и радость. Там поит избранников медовым молоком и кормит вареной кабанятиной — пищевая мечта суровых северных викингов и нибелунгов. А теперь проведем легкой кистью археолога, снимем пыль новозвучия, переведем германизированное имя Валькирия на «славяно-свийский» — Валкария. И поменяем местами корни: получается Карнавал.

Славянский и скандинавский (имеется в виду шведский, исландский, норвежский) эпосы смыкаются в единый, когда уходят в глубь веков, к временам крамолия. У норвежских берегов до сей поры есть острова с названиями Хитра и Смела. Шведы под влиянием Рима и германцев заговорили на «суржике» и стали шведами — так их звали немцы. А еще недавно викингов знали как свиев, а на острове реки Ра и доныне есть город Свияжск. Свий (на малорусском наречии — свит), как вы уже догадались, свет, светлый, только и всего.

Но если скандинавская Валькирия — богиня воинственная, может вкупе с Одином делить победы и смерти в грядущих битвах, носит длинные волосы на отлет, меч и доспехи, то наша Карна безоружна и... не имеет косм. Сохранились в полном здравии и смысле слова карнать, обкарнатъ, карнаухий, то есть обрезать, отстричь. Как известно, женские космы у славян были фетишем, никогда не стриглись, заплетались в косы, убирались под дорогие парчовые головные уборы, платы, платки, шали. Ходить простоволосой (косматой) возбранялось всем девочкам с раннего возраста, ибо косы, космы и космос — однокоренные слова, к латыни никакого отношения не имеют и означают буквально потоки божественного света. Женские волосы соединяли их с правью, служили своеобразным путем, по которому с небес спускались души нерожденных детей. Отсечь, остричь волосы было подобно смерти, поэтому девы бросались в омут, когда монголо-татары потехи ради отсекали косы нашим красавицам. А Карна явно безволоса, не имеет астральных связей с правью и лишена детородных способностей. Ее имя говорит само за себя, а ее праздник Карнавал и вовсе рассказывает целую историю. Богиня подземного мира тоже поднимает павших храбрецов и уводит в свои чертоги для вечной жизни. Но. прежде всего, оплакивает их, закрывает глаза и хоронит — оборачивает человека к земле, в землю: вал — поворот. Мельничный вал, коленчатый вал, земляной вал — все, что круглое и крутится, все будет вал. (Валдай — дающий поворот). Поэтому праздник Карнавал — горький, скорбный, но все-таки праздник, в названии которого есть имя архаичной богини-плакальщицы.

Еще раз это имя упоминается в «Слове...», написанном старыми словесами: «За ним кликну Карна, и Жля поскочи по Русской земли, смагу людем мычючи в пламене розе». Вероятно, культура похоронных причетов пошла от Карны, и язык сохранил ее имя в слове каритъ — горевать, оплакивать. И тут открывается еще один смысл: помните слово «плач»? Клик богини, похоронный причет и плач не что иное, как соединение семени ЛА с энергией времени ЧУ. Карна — женщина, однако не носит косм, не может рожать. Она скорее мирская женщина, но обожествленная, лишившая себя волос и пола для того, чтобы служить посредником между землей и небом; ее рок — соединять семя души с вечностью. Если Валькирии являются подручными Одина и повинными его воле, то Карны вполне самостоятельны и выполняют посредническую миссию между миром живых и миром мертвых, между правью, явью и навью. И сами имеют помощников: Жля-желя — дева скорби, разливающая горючие слезы по земле из пламенного рога. Отсюда жалость и жало. Приходится только восхищаться точностью слова: скорбь и горе не разят, не режут, не ранят и не кусают. Они жгут, жалят, как пламя или змеиный яд, охватывая тело и душу, поскольку жалость — особое состояние духа, присущее славянству, визитная карточка национального характера, ибо мы вкладываем в это слово целый букет сильных, искренних чувств. Ни в одном языке мира жалость не связана ни с огнем, ни со смертельным действием яда. И Дар Речи сохранил и донес нам силу этого состояния. Иначе бы не появилась известная песня в исполнении Людмилы Зыкиной: «В селах Рязанщины, в селах Смоленщины слово «люблю» не знакомо для женщины. Там бесконечно и верно любя, женщина скажет: «Жалею тебя...». Тут, как говорят, комментарии излишни.

Кстати, фамилия Зыкина от зык — голос. «Зычный голос» — масло масленое. Слово «язык» — яз- зых, буквально «мой голос». Отсюда язычество — голосование, пение гимнов, молва, песенное моление. Великая русская певица неслучайно носила свою родовую фамилию. В ней был заложен рок, как в имени первого космонавта Юрия Гагарина, но о роке мы поговорим на следующем уроке.

А сейчас в качестве домашнего задания попробуйте выстроить цепочку, проникая мыслью в Дар Божий. Клик, плач Карны и созвучие ее имени с криком ворона вам что-то говорит? Возможно ли, что символом Карны была эта черная птица, прилетающая на поля сражений еще задолго до битвы? Зловещая птица — ворон, вран, но кому-то ведь нужно закрывать глаза павшим и переводить семя души в вечность? Доныне есть поверье: если покойному не закрыть глаза сразу после смерти, душа не сможет покинуть тела, будет страдать и биться, взирая на мир из мертвеца и погибнет, коль не прилетит черный ворон.

Если это так, то не является ли Карна служительницей славянской богини, почитаемой так же, как и небесная правь, — Матери-сырой-земли?