Сосновские аграрники

Глава пятая

Весна выдалась ранняя. В буераках и на увалах появились проталины. В чистом воздухе далеко раздавалась песня жаворонка. Где-то вдали курлыкали журавли. Русская земля – самая прекрасная на земном шаре. Родное поле, окаймленное лесными опушками, – самое милое, самое дорогое русскому человеку. На току рано утром и поздно вечером раздавались монотонные тетеревиные песни. Временами они нарушались шипением, похожим на змеиное. Воздух был чист и прозрачен. Дышать было легко, хотелось не только бежать, а прыгать и летать. Лес, а лес, окружающий родные поля! Он пел свою весеннюю песню. Он издавал тысячу разнообразных запахов. При легком дуновении ветра он оживал, шевелился и щетинился. Где-то вдали раздавалась грозная игра самца-дятла на деревянной скрипке. Паря в воздухе, блеяли, как бараны, бекасы. С хрюканьем проносились вальдшнепы. Стаи уток разрезали острыми крыльями воздух. Музыка, торжественность наполняли лесное и полевое царство. Так устроена земная жизнь. Самец без подруги – что лиса без хвоста. Самка без самца – что волк без зубов.

Жаркое апрельское солнце на безоблачном небе плавило снег не только на полях, но и в лесу. Пятого апреля вышла из берегов река Сережа. Вешние воды затопили пойму. Старики пророчили малую воду, так как снега были неглубокие, рыхлые. Дружная теплая весна сделала свое дело. Снег растаял быстро, но земля не оттаяла. Вся вода ушла в овраги и балки, не напоив кормилицу-землю. Вода была большой вопреки ожиданиям. Тащила мусор, хворост, затопляла и рушила бобровые плотины. Местами в чащобах образовывала заторы. Она срывала и уносила плетеные загороди рыбаков-браконьеров, рвала сети и крылены.

За месяц с небольшим как организовался район провели два пленума, два партийно-хозяйственных актива, пять раз собиралось очередное бюро и два – внеочередное райкома партии. Провели две сессии и четыре заседания исполкома районного совета. На все приглашались руководители организаций, предприятий, совхозов и колхозов. Не было ни одного свободного дня без совещаний и собраний. Кое-кто роптал: «Если руководству района нечего делать, хотя бы нас не отрывали и не мешали нам работать». Доходило это и до ушей Чистова. По его словам, все эти мероприятия направлены на то, чтобы вовремя и в сжатые сроки провести весенний сев, увеличить поголовье крупного рогатого скота, свиней и овец, получить рекордные урожаи всех видов сельхозпродуктов и зерна. Совхозы и колхозы брали на себя баснословные социалистические обязательства, зная, что они невыполнимы. Заставляли взять на себя социалистические обязательства всех: механизаторов, доярок, свинарок и так далее. Работники райкома партии и райисполкома поспевали везде.

На собрании в Барановском совхозе Чистов спросил бригадира тракторной бригады Евгения Лапшина:

– Ты взял на бригаду такие большие обязательства, сумеешь ли выполнить?

Лапшин ответил:

– Анатолий Алексеевич, я не читая подписал бумагу. Что в ней написано, не знаю. Эту бумагу положат в шкаф, и о ней забудут. Ведется так не первый год, а все время, как помню. Таких бумаг мы подписываем каждый год много, на каждый месяц и квартал. Выполним мы или не выполним, с нас никто не спросит.

Чистов детально ознакомился со всеми хозяйствами района. Он знал не только бригадиров, заведующих фермами, но и всех передовых доярок и свинарок. Ежедневно до обеда он сидел в кабинете, звонил по телефону руководителям областных организаций, что-либо просил или требовал. К своим просьбам часто подключал работников обкома партии, чаще всех – Семенова.

Чистов никогда не тревожил председателя облисполкома Чугунова, так как боялся его. Чугунов был ярый противник организации Сосновского района. Он правильно считал, что от всей этой организации одни убытки. В год требуются сотни тысяч рублей только на содержание одного аппарата района, а со всеми прямыми и косвенными затратами – миллионы рублей.

Не будь Сосновского района, положение в области нисколько бы не изменилось. Подумаешь, если увеличится на один совхоз Вачский район и на два – Павловский. Зато государственные деньги пошли бы на другие цели.

Директор Барановского совхоза Козлов ходатайствовал оставить его совхоз в ведении Богородского района. Он считал, что от этого была бы только польза: меньше дергали бы на разные районные сборища, меньше мешали бы работе. Районное руководство и работники райкома из Богородска появлялись раз в неделю. Сейчас – каждый день по несколько человек. Только встречай и провожай, работать некогда.

После обеда Чистов, да и Бойцов от него не отставал, совершал поездки в намеченные по плану деревни и села. Чистов детально изучал положение дел, разбирался во всех хозяйственных вопросах каждого отделения совхоза и бригады. Домой возвращался поздним вечером усталый, голодный. Обедать или ужинать он позволял себе только у своего друга детства Евсеева, начальника Захаровского отделения Барановского совхоза, реже у Трифонова в Николаевском колхозе и еще реже – у Попова в селе Венец. Мясом и всеми сельхозпродуктами его снабжал только Евсеев. От остальных не хотел зависеть и иметь лишние разговоры. Всех уполномоченных из области, падких на угощение, отвозил только к Трифонову, реже приглашал к себе домой в свой маленький домик, чем создавал впечатление, будто секретарь райкома живет как средний житель поселка.

Решением бюро райкома и исполкома райсовета были мобилизованы все трактора и часть автомашин на весенний сев и вывозку удобрений под посевные культуры. Служащие всех районных организаций перебирали картофель в буртах.

Двенадцатого апреля все хозяйства приступили к весеннему севу. Обработке почвы мешал вывезенный на поля и сваленный в мелкие кучи замерзший торф. Он таять никак не хотел. Его разбивали бульдозерами, мяли гусеницами тракторов. Только один Барановский совхоз возил небольшое количество торфа. В основном вывозил на скотные дворы, компостировал или складывал на полях в большие кучи вперемешку с навозом. Большие кучи не промерзали, весной их развозили по полю.

Сафронов, не имевший закрепленного за ним транспорта, уезжал на три и более дня в основном в лесную часть района, где население уважало его и считало уже своим. Он не брезговал зайти в любой дом и выпить стакан крепкого самогона, которого в каждом доме в изобилии. Домой возвращался с опухшими глазами, вялый, уставший. Поили его председатели колхозов, бригадиры и заведующие фермами. Он не считал зазорным появляться в любом общественном месте в пьяном виде.

У Бойцова тоже были избранные в каждой деревне, но в отличие от Сафронова один или два, не более. Бойцов напивался в одном месте, любил посидеть за чарочкой, поздним вечером возвращался домой. Спотыкаясь, взбирался по ступенькам в сени, стучал, чтобы открыли. Без сопротивления слушал упреки и ругань жены Надежды Владимировны. Ложился спать не думая о завтрашнем дне и спал мертвецким сном до семи утра.

Он тоже считал, что звонками областному начальству оказывает большую услугу колхозам и совхозам района, и думал, что результаты на лицо. Так, колхозы и совхозы за короткий срок были обеспечены семенами. Сверх плана получили в достаточном количестве минеральные удобрения и комбикорма. Были получены незапланированные трактора и автомашины.

«Это заслуга только нас с Чистовым, – размышлял Бойцов. – К осени областное руководство не обидит нас, должно представить к правительственным наградам».

Начальник управления сельского хозяйства Теняев и землеустроитель Астафьев неделями жили в Горьком. С ходатайством об изменении земельного баланса района они обивали пороги отдела землеустройства и управления сельского хозяйства облисполкома. Носили с собой папки-планшеты с картами. Они доказывали, что пахотные земли и луговые угодья района значительно сократились за счет эрозии и зарастания лесом. В свою очередь, Чистов каждый день напоминал об этом секретарю обкома Семенову. Семенов дал указание пересмотреть земельный баланс Сосновского района, решить вопрос справедливо, и вопрос был решен. Сотни гектаров истощенной измученной земли, не видавшей удобрений с первого дня организации колхозов, передали лесхозу для посадки леса. Плановые заливные и суходольные луга были переведены в площади, покрытые лесом. План посева уменьшился в среднем на 25 процентов.

По приезду из Горького Теняев с Астафьевым пришли доложить Чистову. Чистов спросил Теняева:

– Как вы считаете, Василий Георгиевич, что нам даст эта авантюра? На сколько поднимется урожайность?

Теняев не задумываясь ответил:

– По моим неточным расчетам, в целом по району уже будет прибавка в три-четыре центнера с гектара, что в областном масштабе выведет нас на среднее место. Мы будем близки к черноземным районам области. Земли, которые мы постарались списать, практически не собирали высеянных семян. Они требовали внесения большого количества органических и минеральных удобрений, известкования. У наших колхозов и совхозов на восстановление земель не хватает силенок, поэтому, я считаю, пока сделали правильно.

«Да, только пока, – подумал Чистов. – Пройдет время, и их снова будут вводить в севооборот, но уже с большими затратами. Они быстро зарастут лесом. Потребуются все виды мелиоративных работ. Но это уже не наше дело. Новое поколение простит нас за это».

У Астафьева Чистов ничего не спросил. Астафьев просидел в кабинете десять минут, не вымолвил ни слова. После приема спросил Теняева:

– Меня-то зачем таскал к Чистову? – и выругался: – Кошки в окошки.

Теняев улыбнулся, посмотрел на него, ответил:

– Так надо. Вместе трудились, вместе и отвечать будем.

Теняев – мужик скромный, хороший, опытный специалист. Более десяти лет работал главным зоотехником, последние шесть лет – в Барановском совхозе. Все это время был не только первым заместителем директора совхоза, но и непосредственно руководил совхозом. Спиртное он пил только в особо торжественных случаях. Появляться на работе в нетрезвом виде считал не только позором, но и преступлением. В поездках по деревням от обедов с водкой он деликатно отказывался, ссылаясь на состояние здоровья, но и сам никого никогда не угощал. Окунувшись в работу начальника районного управления сельского хозяйства, где почти каждый день надо было принимать гостей из областного управления сельского хозяйства обкома и облисполкома, он считал своим долгом устроить их в гостинице, показать им, где находится столовая, и уходил домой. Среди уполномоченных с области с первых дней работы прослыл черствым негостеприимным аскетом. Чистов с Бойцовым часто начинали об этом разговор и тут же забывали.

В торжественный день начала весенних посевных работ Чистов пришел на работу раньше обычного. Бойцов, как правило, приходил рано. Ему надоедало слушать упреки жены об одном и том же – пьянке. Бойцов увидел шедшего по улице Чистова и поспешил к нему навстречу.

В кабинет вошли вместе. Бойцов сел на свое место, которое занимал во время проведения бюро, и не дождавшись, когда разденется Чистов, заговорил:

– Вчера после обеда приезжал Кукушкин из обкома партии. Теняев не предложил ему даже пообедать.

– Я знаю об этом, – ответил Чистов. – А ты где был? Ты бы мог встретить, а не ехать пьянствовать к Стачеву.

– Я ездил по делу, – ответил Бойцов.

– Ладно, пререкаться не будем, – дружелюбно сказал Чистов и подумал: «Теши кол на голове, а он все свое».

– С выбором кандидатуры Теняева мы очень ошиблись, – сказал Бойцов.

– Я считаю, ошибки никакой нет, – поправил Чистов. – Я Теняева давно знаю. Работать он может. Человек скромный, хороший специалист, а то, что гостей принимать не может, чуждается, мы это поручим тебе, Иван Нестерович.

Бойцов принял слова Чистова за шутку и сказал:

– Не только в наше время, это было и будет во веки веков, не подмажешь оси и ступицы телеги – не поедешь. Начальство надо встречать, угощать, а кое для кого надо устраивать банкеты. Не угостишь – помощи от них не жди. Да и вообще ездить в наш район не будут. При встречах будут смотреть отчужденно, неучтиво. Тогда уж как ни старайся работать, все равно будешь не мил и у всех на виду как белый волк. Про тебя будут внушать высшему начальству области, что ты никчемный, никудышный человек, глуп и неперспективен. Все это ложится темным пятном на руководство района. Теняева мы не перевоспитаем, у него это в крови.

– Что верно, то верно, Нестерович, – смеясь, сказал Чистов. – Тут ты, несомненно, прав. Над этим вопросом нам надо подумать.

– Да что там думать, – вспылил Бойцов. – Мне кажется, пока не поздно, вопрос надо решать немедленно. Вместо Теняева подобрать другую кандидатуру.

– А кого? – серьезно спросил Чистов. – Предлагай, кого?

Бойцов молчал, он людей района еще мало знал, поэтому уже тихо ответил:

– Я бы предложил Тихомирову.

Лицо Чистова покраснело, и он со злостью сказал:

– Ты долго думал? Тихомирова пока единственный в районе директор, у которого рентабельный совхоз, и ты хочешь его обезглавить. Нет, дорогой мой, я с тобой не согласен. Пока правильно произведена расстановка кадров, а там время покажет. Поживем – увидим, может быть, и Теняев поймет, что к чему. Только ему надо подсказать, какими источниками пользоваться для встречи гостей. Зарплата его меньше нашей.

Чистов молча смотрел на Бойцова и думал: «При первом впечатлении ты вроде отличный мужик. Как можно ошибаться в людях. Хотя мы с тобой и однокашники, товарищ Бойцов, я в тебе тоже ошибся. Я не знал, что ты недалекий, неэрудированный человек да вдобавок пьяница и крохобор. Но сейчас уже поздно раскаиваться, дело сделано. Тронь тебя, в области поймут по-своему – не сработались. В таких случаях выгоняют обоих. Поэтому придется набраться терпения на долгие годы».

В кабинет вошла делопроизводитель приемной и сказала:

– Анатолий Алексеевич, просит принять прокурор Алимов. Он пришел с Сенаторовым.

В это время в кабинет зашел второй секретарь Бородин.

– Пусть входят, – ответил Чистов.

Бородин сел к окну и внимательно разглядывал что-то на улице. Маленький, юркий Алимов важно вошел в кабинет, за ним, как тень, следовал Сенаторов. После короткого приветствия Чистов спросил:

– Как дела, товарищи блюстители правопорядка?

– Отлично, Анатолий Алексеевич, – ответил Алимов. – Вместе с начальником ОБХСС Сенаторовым начинаем раскрывать преступление за преступлением среди должностных лиц.

Чистов знал, что Алимов с Сенаторовым ведут предварительное расследование для возбуждения уголовных дел в отношении председателей колхозов Попова, Трифонова и Зимина, только что утвержденного директором ММС. Сфабриковали анонимную жалобу и на директора Елизаровского завода замочного производства Горшкова. Председателя Рожковского колхоза они уважают. Он им с первого знакомства понравился, напоил их досыта водкой. Директор Сосновского совхоза Андрианов не отказывает им, выписывает по совхозной цене мясо, этого тоже обижать нельзя. До Козлова и Тихомировой они еще не добрались.

Алимов смутился, на него в упор грозно смотрел из-под мохнатых бровей Бородин. Он почувствовал что-то недоброе и не находил, с чего начать. После минутной паузы, которая показалась ему вечностью, глухо заговорил:

– Мы пришли, Анатолий Алексеевич, согласовать с вами вопрос об аресте Зимина, директора ММС.

– За что? – улыбаясь, спросил Чистов. – Уж не врагом ли народа оказался.

– Не враг народа, – ответил Алимов, – но близок к нему. В ноябре прошлого года продал три кубометра теса. Деньги в сумме двести рублей не оприходовал, присвоил. Это нами уже доказано. Тес возил продавать шофер Галочкин. Он это подтвердил.

– Это не тот ли Галочкин, которого Зимин уволил? – спросил Бородин.

– Да, тот, – ответил Алимов.

– Да-а-а, – протянул Бородин, – ну и дела. Этот подтвердит сейчас не только продажу теса. Он с успехом может сказать, что в Рожке сгорели два дома – якобы поджег Зимин. Он на Зимина может повесить все, что угодно, вплоть до убийства. Я знаю его, он был у меня с жалобой на Зимина. Лил на него грязь целыми ушатами.

Все улыбались, улыбался и Алимов. Только Сенаторов был серьезен, сосредоточен.

– Кто ведет следствие? – спросил Чистов.

– Я! – ответил Сенаторов.

– Расскажите, что вы установили, – спросил Чистов.

– На основании свидетельских показаний установлено, – ответил Сенаторов, – что Зимин продал тес. Имеются и другие сигналы – о выписке фиктивных документов и присвоении денег. Мы все это постараемся установить.

– Дорогие товарищи юристы, – сказал Чистов, – напрашивается вопрос. При ком Галочкин передавал Зимину деньги?

– Без свидетелей, – ответил Сенаторов.

– Тогда откуда вы знаете, отдал Галочкин Зимину деньги или нет, – продолжал Чистов. – Вами пока ничего не установлено, а вы пришли просить согласия на арест. Мне кажется, не слишком ли вы торопитесь. Сначала установите все его злоупотребления и приходите ко мне. Только тогда будем решать.

– Вы очень правильно сказали, – подтвердил Алимов. – Все от нас зависящее мы сделаем. Зимина как преступника скрутим. Все его махинации разоблачим.

– Товарищи Алимов и Сенаторов, – очень резко заговорил Бородин. – Не слишком ли вы горячо беретесь за порученное вам дело? Вы почему-то с самого начала работы делаете ставку на руководителей колхозов и организаций. Вам надо рассматривать жалобы на них и о результатах сразу докладывать нам в райком. Они коммунисты, и в первую очередь разбираться с ними будем мы. Сначала мы их будем наказывать, потом передавать вам для привлечения к уголовной ответственности. Мне говорил начальник милиции Козлов, что вчера вы допустили большую ошибку: полностью парализовали работу ММС, вызвав на допрос более тридцати человек свидетелей. Даже товарищ Сенаторов во всеуслышание заявил, что арестует Зимина и оттуда больше не выпустит до решения суда. Этим вы скомпрометировали руководителя районного масштаба, даже больше. Лесуновская ММС, которой руководит Зимин, обслуживает два района – Сосновский и Вачский. Вы говорите, Зимин продал три кубометра теса. Но ведь тес-то продавал не Зимин, а Галочкин. Кто из свидетелей может подтвердить, что тес продал Зимин?

– Лосев и Тоскин, рабочие пилорамы, – ответил Сенаторов.

– Все они лесуновские, близкие родственники. Откуда могли знать Лосев с Тоскиным, куда Галочкин повез тес? На завод по наряду или продавать?

– Им говорил Галочкин, – вставил Сенаторов, – что он возил тес продавать.

– Все ясно, – сказал Бородин. – Завтра Галочкин то же самое может сказать и про вас.

– А Зимин вам признался, что получил деньги от Галочкина?

– Нет, – сказал Сенаторов.

– Допускаю, Зимин и взял деньги у Галочкина, и в этом случае вы ничего не докажете. Потому что Галочкин с пилорамы возил тес почти каждый день заводу «Металлист» и Павловскому инструментальному. Сколько он продал теста и с кем делил деньги, об этом знает один Галочкин. На это дело вы уже потратили много времени и собираетесь еще продолжать. Не лучше ли вам взяться за ваши прямые обязанности. По району очень много нарушений. В совхозах воруют сено прямо с лугов, целыми стогами. В лесной части района во всех деревнях гонят самогон. Много хулиганских поступков. Вот это вы не хотите расследовать. Уклоняетесь, ищете причины. Вы только начинаете работать, а на вас уже масса жалоб о недостойном поведении, пьянка в рабочее время. Нам тоже скоро придется разбираться с вами.

Чистов, улыбаясь одними глазами, смотрел на Сенаторова и Алимова и думал: «Вряд ли из них будет толк», – и спросил:

– Я слышал, вы заводите дела на Попова и Трифонова?

– Да! – подтвердил Алимов. – Дела более сложные. Там продана не одна автомашина теса, а сотни автомашин дров и тесу. Поэтому для следствия потребуется много времени.

– Все ясно, товарищи, аудиенция окончена, – сказал Чистов. – Вопросы ко мне есть?

– Нет! – ответил Алимов. – Все ясно.

Алимов с Сенаторовым вышли из кабинета.

– Ну и кадры мы подобрали, – сказал Бородин. – Как на подбор. Один хлеще другого. Про Сенаторова в промкомбинате, где он работал мастером, рассказывают такое, что уши вянут. Без воровства он не мог жить ни одного дня. Сколько раз его ловили с украденным. Об этом спросите Зыкова, зампредседателя райисполкома, он расскажет. Сенаторову давно бы сидеть в тюрьме, но почему-то ему все прощали. Я был очень удивлен, когда узнал, что он начальник ОБХСС. Да и в промкомбинате народ смеется над нами. Не могли лучше подобрать.

Чистов покраснел, насупился и зло сказал:

– Ты бы чем критиковать лучше подсказал кого взять.

– А меня не спрашивали, – ответил Бородин. – Алимов тоже не прокурор. Он напоминает мне несерьезного мальчишку, да и притом пьяница.

– Надо признаться, – сказал Чистов, – я его не знал. Цаплин, новый директор промкомбината, Сенаторова рекомендовал, хвалил его.

Бородин строго посмотрел на Бойцова, хотел сказать что-то острое, но, улыбаясь, произнес:

– У Алимова жена, Кира Павловна, женщина хорошая, работает врачом на здравпункте завода «Металлист». Жаловалась мне на мужа. Домой приходит каждый день пьяный и устраивает скандалы. Она просила поговорить с ним, но ни в коем случае на нее не ссылаться. На днях к концу работы я зашел к дежурному по отделению милиции. Алимов с двумя незнакомыми мне парнями распивал водку. Увидев меня, Алимов недопитую бутылку спрятал в карман, пока я с дежурным разговаривал, он ушел. После выяснилось, что и начальник милиции Козлов принимал участие. За одну минуту до меня ушел в кабинет.

– Козлов ведет себя вызывающе, – сказал Чистов. – Каждый день мне звонит по телефону, приходит на прием и все по одному и тому же вопросу. Не просит, а требует предоставить квартиру. Я его терпеливо уговариваю. Скоро будет выстроен двенадцатиквартирный дом, и он первый получит в нем квартиру.

– Он работать у нас не собирается, – сказал Бородин. – Уже просит перевода на работу по месту жительства жены. Я разговаривал с Усановым, мы же с ним большие друзья. Вместе учились в партийной школе. Усанов говорит, что подбирает кандидатуру вместо Козлова.

– Скатертью дорога, – сказал Чистов. – Начальника милиции из него не получилось и не получится.

– Тебе, Михаил Яковлевич, все не нравятся, – глухо заговорил Бойцов. – Козлов не хорош, Алимов пьет, Сенаторов пьяница и вор, Прокофьеву давно не место в милиции. Лешу Гурина не надо было брать участковым. Подскажите, пожалуйста, где нам найти хороших людей?

– Если надо, Иван Нестерович, я еще раз повторю и перечислю каждого в отдельности, кто чего стоит. Это пока не кадры, а заполнение свободных мест. Сегодня рекомендуем на работу, а завтра будем просить, чтобы освободили или выгнали. Пока мы все делаем курам на смех.

Бойцов покраснел, нервной дрожью забил пальцами по столу, собирался грубо ответить. Чистов опередил его:

– Вчера разговаривал с заместителем начальника областного управления сельского хозяйства Росляковым Спиридоном Ивановичем. Это хороший друг нашему району. Благодаря ему получили многое. Он напрашивался приехать к нам на охоту вместе с Семеновым. Я ответил: «Милости просим. Вашему приезду с Василием Ивановичем мы будем очень рады». Надо подумать куда повезем.

– Надо посоветоваться с Зиминым, – предложил Бородин. – Он организует.

– Я не возражаю против Зимина, – ответил Чистов, – но он под следствием. Впрочем, я сегодня поеду в Николаевку, заеду к нему.

Чистов снял трубку и попросил ММС. Ответил Зимин.

– Ульян Александрович, чем занимаешься? – спросил Чистов.

– Помогаю составлять квартальный отчет, – кричал в трубку Зимин. – Пишу объяснительную записку.

– Сегодня я у вас буду, – сказал Чистов. – Примерно в шесть или семь часов вечера, – и повесил трубку.

– Если Зимин замешан в продаже трех кубометров теса, – сказал Бородин, – то Трифонов в сто раз больше. Я Зимина отлично знаю, мужик он неглупый. Погорячился, выгнал шофера, и тот на него пишет во все концы. Сенаторов и этот шофер Галочкин, оказывается, большие друзья, да и родственники по женам. Вот поэтому Сенаторов горячо и взялся за Зимина. Но, я уверен, за Зиминым он ничего не найдет. Жаль только, что компрометирует.

– Следствие есть следствие, запретить проводить его мы не можем, – сказал Бойцов. – Пусть люди работают, за это деньги получают. Зимин, Трифонов и Попов пусть оправдываются. От следствия они не поглупеют, а будут умнее.

В кабинет без стука вошел Теняев.

– Мы сегодня не виделись, но по телефону я со всеми разговаривал, – Теняев по очереди всех поприветствовал.

– Василий Георгиевич! – сказал, улыбаясь, Чистов. – Для вас сегодня большой сюрприз. К нам на днях приедет Росляков. Вы отлично знаете его симпатию к нам. Кстати, вы с ним еще и коллеги, оба зоотехники. Одних комбикормов он дал нам сверх установленного лимита больше ста тонн. На эти комбикорма мы закупаем у населения молоко, чем увеличиваем надои коров в совхозах и колхозах, кроме того, поднимаемся ввысь среди областных показателей. Как ты думаешь его встретить?

Теняев смутился, на его бледном лице появились красные пятна. Он смотрел на Чистова немигающим взглядом и пытался улыбнуться. Вместо улыбки он судорожно скривил губы, тихо ответил:

– Что вы имеете в виду, Анатолий Алексеевич?

– Что, что! – сказал Чистов. – Надо организовать обед и ночлег.

Бородин, улыбаясь, добавил:

– И хорошую бабу.

– Ночлег организуем в гостинице, лучше ничего не придумаешь, – ответил Теняев. – Обед закажу в столовой Сосновского совхоза. В отношении бабы надо подумать.

Все захохотали. Теняев все принял как должное. Он думал: «Если надо, то надо искать. На крайний случай привезу из Бараново». Там он знал женщин-любительниц острых ощущений.

– Как с деньгами будешь решать вопрос? – спросил Чистов в приступе смеха.

– Вот этого я не знаю, Анатолий Алексеевич, у меня лично денег нет, – ответил Теняев. – Рад бы в рай, да грехи мешают. Зарплату жена забрала и дает только на обеды.

– Ладно, что-нибудь придумаем, встретим, – сказал Чистов, – а сейчас к делу. Поговорим, с какими показателями мы должны прийти к концу года. Василий Георгиевич пророчит, что от одной земельной перетасовки мы должны получить прибавку минимум три центнера зерновых с гектара. Надои молока мы уже значительно увеличили. Планы по поставке мяса государству выполняем и будем выполнять. У Василия Георгиевича есть разумные советы. При уборке урожая мы ими воспользуемся. Все в наших руках. В районе мы хозяева, и только мы.

Раздался телефонный звонок. У телефона был Миша Попов. Он жаловался Чистову на прокурора, который начал сжимать ему горло.

– На завтра вызывают двенадцать человек свидетелей. По поводу продажи дров, теса и поросят. Он компрометирует меня как руководителя.

– Он совсем рехнулся?! – ответил Чистов. – Не волнуйся и не переживай, я с ним поговорю, – и повесил трубку.

– Прокурор маленький, а Миша Попов большой, – сказал Бородин, – а берет его прямо за горло. Сейчас Миша, во-видимому, забыл учительницу из Красненькой. Мне с большими подробностями рассказывал Сафронов. Позавчера после обеда он приехал в Венец. В правлении колхоза спросил бухгалтера Ваганова: «Где Попов?» Ваганов сказал: «Только что уехал в Залесье». «Но почему он мне не встретился на дороге?» Ваганов ответил: «Вот этого я не знаю». Когда Сафронов вышел из конторы, его поджидал бригадир из Вилейской бригады Пронин Михаил. Он сказал, что Миша верхом уехал в Красненькую к учительнице. Сафронов приехал в Красненькую, нашел дом учительницы, начал стучать. Никто не отвечал. Тогда он подошел к окнам и сквозь редкую занавеску увидел, как Миша спешно надевал брюки. Она стояла у кровати в чем мать родила, голенькая.

– Чем кончилось? – спросил Чистов.

– Ясно чем, – ответил Бородин. – Сафронов снова уехал в Венец, а Миша так и остался у нее ночевать.

– Ну и сластник, – сказал, смеясь, Чистов. – Не пора ли нам, братцы, сходить пообедать? После обеда всем в путь. Михаил Яковлевич у нас домосед, пусть остается на месте, решает все вопросы.

После обеда Чистов не поехал в Николаевку. Из приемной обкома партии сообщили, что с ним будет говорить первый секретарь. Он сидел в кабинете один, терпеливо ждал телефонного звонка. Звонки раздавались часто. Звонили директора совхозов и районных организаций. Одни жаловались, другие просили. Директора совхозов жаловались, что им на весенний сев многие организации и заводы не высылают трактора и автомашины, то есть не выполняют объединенное решение бюро райкома и исполкома районного совета. Руководители организаций и заводов жаловались на неправильность решения, тяжелое положение и так далее. Звонили Трифонов и Зимин, спрашивали, не передумал ли Анатолий Алексеевич приехать. Они ждали, каждый по-своему готовился к встрече.

Рабочий день кончился. Работники райкома уходили домой. Все по очереди заходили в приемную, спрашивали: «Чистов еще здесь?» Получали утвердительный ответ, глубоко вздыхали, как бы о чем-то сожалея. Уходили, спешили каждый по своему делу, кто домой, кто в магазин, библиотеку и так далее. Во всех кабинетах наступила тишина. В приемную вместо девушки-машинистки пришел сторож. Он сел за стол, свернул из газеты козью ножку. Насыпал махорки на грубую мозолистую ладонь. Не спеша набил папиросу махоркой и закурил. Голубой с зеленым оттенком дым стал заполнять небольшую комнату приемной, отравляя воздух едкими запахами. Раскурив огромную козью ножку, сторож подошел к двери кабинета Бородина. Убедился, что закрыто, затем заглянул в кабинет Чистова. Удостоверился, что секретарь на месте, пошел с проверкой по всем кабинетам. Проверив, что все в порядке и все закрыто, он снова сел за стол, натянул на глаза большие очки в розовой оправе. Раскрыл изрядно потрепанную книгу и углубился в чтение.

Чистов позвонил в приемную первого секретаря обкома. Женский голос ответил, что секретаря обкома нет, и вряд ли он будет. После разговора с обкомом Чистов вызвал к телефону Трифонова:

– Михаил Иванович! Извини, приехать сегодня не могу, дела. К встрече охотников готовься.

Трифонов ответил:

– Все готово, приезду буду очень рад.

Чистов сидел в кабинете до семи часов вечера и ждал телефонного звонка. Разговор с секретарем обкома не состоялся.

Без шофера выехал к Зимину. Тот ждал его в конторе у телефона. Ужин был приготовлен в столовой, но Чистов в столовую идти отказался. Зимин проводил его в свою комнату, где он часто ночевал. Отогнал автомашину к сторожевой будке. Из столовой принес приготовленный ужин. Думал: «Насколько осторожен наш секретарь, всего боится. От любопытных глаз народа ничего не скроешь». Чистов пил и ел с большим аппетитом. На покрасневшем лице выступили капли пота. Зимин пил не отставая от него, ел мало и думал: «Зачем Чистов приехал? Только ужинать или по другим вопросам? Главное, ничем не интересуется. Ужинать не отказался, значит дружеский визит. Спрашивать неприлично, но и неудобно».

Чистов, утолив голод, внимательно посмотрел на Зимина и спросил:

– Как народ у тебя, не кляузный?

– Всего понемногу, – ответил Зимин, – но в основном хороший, трудолюбивый.

– На охоту ходишь?

– Да, – ответил Зимин. – Хожу в основном на тетеревиные тока и на тягу вальдшнепа. Редко за утками на Сережу.

– Это хорошо, что ты охотник.

Зимин хотел возразить, но Чистов бросил на него взгляд.

– Своди завтра меня.

– Можно, – ответил Зимин, – но куда и за чем? На ток за тетеревами или на Сережу за утками? На тягу за вальдшнепами мы опоздали. Надо было идти вечером. Они летят или, как называют охотники, тянут на последних отблесках зари.

– Я не охотник, – сказал Чистов, – поэтому на твое усмотрение. У меня нет ни ружья, ни боеприпасов.

– Тогда пойдем на ток, – сказал Зимин. – Главное, здесь близко. Шалаши есть готовые. Надо только сходить к ребятам и предупредить, чтобы никто завтра не ходил на охоту. Шалаш я вам свой отдам, а ружье принесу от завхоза, у него, хвалится, хорошее.

Зимин вышел и вернулся через пятнадцать минут. Сказал:

– Все в порядке. Анатолий Алексеевич, вот вам ружье.

Чистов взял в руки видавшее виды двуствольное курковое ружье, заглянул в его стволы. Они походили на дымовую трубу и, по-видимому, никогда не чистились, но ничего об этом не сказал, вспомнив пословицу: «Дареному коню в зубы не смотрят». Зимин наблюдал за Чистовым, понял его волнение, предупредил:

– Ружье нечищеное и несмазанное, но бьет очень хорошо. Если оно вам не нравится, берите мое.

Он вытащил из чехла разобранное ружье. Не спеша сложил его и отдал Чистову. Вороненые стволы блестели от тусклого света электролампочки. Чистов заглянул в стволы. В обоих отражалось блеском никеля.

– Вот это ружье, – восхищенно сказал Чистов. – Где вы его купили?

– У меня дядя генерал-майор, – ответил Зимин. – Когда его провожали на пенсию, ему сам маршал Говоров подарил это ружье. Кто производитель не знаю, но, судя по номеру и латинским буквам, не отечественное. Вот и берите его. Бьет оно далеко и отлично. Я же возьму эту старушку. Она тоже была моей, но послушал совет жены и продал, а сейчас жалею. Вот вам десять штук патронов с дробью номер три.

Чистов взял пачку патронов, хотел отказаться от предложенного ружья, но чистота и блеск покоряют человека. Поэтому предложение Зимина принял. Чистов с Зиминым был немногословен. Зимина он знал мало, но слышал о нем много. Одни говорили хорошее, другие наоборот. Поэтому держался с ним отчужденно. О себе ничего не рассказывал. Перед сном вместе с Зиминым прошли по поселку, слили воду с автомашины. Наказали сторожу разбудить в три часа ночи.

Ровно в три часа раздался стук по оконной раме. Чистов быстро оделся. Зимин одевался медленно и предлагал Чистову обуться в его валенки с калошами и надеть полушубок. Чистов отказался, сказал, что в ботинках бегать легко. Зимин просил надеть свитер и фуфайку, но все было тщетно. Сам с толстыми шерстяными носками обулся в валенки, натянул на себя свитер, пиджак и надел длинное шубное пальто.

– Ты что, Ульян Александрович, на северный полюс собрался? – с иронией спросил Чистов.

Зимин вместо ответа предложил Чистову выпить для тепла водки. От водки Чистов не отказался. Он выпил полстакана, запил холодным чаем. Выключили свет и вышли на улицу.

Холодным воздухом обдало лицо. Дышать стало легко. На чистом весеннем небе с оттенками голубизны тускло блестели звезды. Горизонт по всей длине выглядел темным, загадочным. Несколько электрических лампочек освещали поселок. Тусклый серый свет проникал недалеко и терялся в воздушной бесконечности.

Почуяв идущих людей, залаяла собака. Ее лай подхватила еще одна, и, как цепная реакция, он разлетелся по всему поселку. Собачий лай раздавался везде. Собаки лаяли разными голосами. Одни басом, другие – тенором, третьи задыхались от злости, хрипели, выли и заливались звонкой трелью.

– Сколько же в поселке собак? – спросил Чистов.

– Не знаю, – ответил Зимин, – не считал. Однако мы растревожили все собачье царство. Долго они будут соревноваться, кто кого перелает.

До шалашей дошли быстро. Зимин показал Чистову шалаш, сказал:

– Сиди тихо, с рассветом обязательно должны прилететь.

Чистов обошел шалаш кругом, раздвинув ветки, влез внутрь и сел на постланное сено. Зимин ушел в другой шалаш. Первые полчаса Чистов сидел спокойно. Холод тонкими струйками просачивался сквозь одежду и впивался в тело. Сильно зябли руки и ноги. Он пытался заняться физкультурой, шевеля всеми частями тела, которые поддавались движению. Ничего не помогало. Казалось, пальцы рук и ног теряли чувствительность. Сидеть становилось невыносимо тяжело, но и выходить из шалаша было неудобно.

Недалеко, хрюкая, пролетел вальдшнеп, за ним еще два. Медленно надвигалось утро. На горизонте северо-восточной части неба появилась белесая полоса. Она постепенно увеличивалась, распространялась все выше и выше. Звезды в ней меркли и исчезали. Недалеко от шалаша черным комом плюхнулся тетерев. Чистов забыл про озябшее тело, стал внимательно разглядывать, где же он. Раздвигая ветки шалаша, просунул ствол ружья в направлении приземлившейся птицы. На черной торфяной земле разглядеть тетерева было трудно, так как все сливалось в единый черный цвет. Да и тетерев не дремал, он тут же убежал в неизвестном направлении.

Чистов злился на Зимина, думал: «В своем одеянии он два часа и больше может выдержать сорокаградусный мороз. Напрасно отказался от предлагаемой одежды. Сейчас бы сидел и в ус не дул. Он, по-видимому, закутался в воротник и спит. Мне, пожалуй, не выдержать, придется позорно бежать. Даже челюсти стали непослушны. Зубы стучат, как у голодного волка. Но ничего, впредь наука. Теперь буду знать, что к чему».

Где-то далеко запел бесконечную песню самец-тетерев. Ему откликнулись несколько. Через две-три минуты по всему болоту зажурчала тетеревиная песня. Веером по безоблачному небу проносились с блеянием бекасы. Недалеко в бору, как в переливную трубу, затрубил самец-вяхирь, дикий голубь. Лес и болото проснулись. Со всех сторон раздавались голоса тетерок. В их брачной песне слышалось что-то куриное, «ко-ко-ко». Щебетали мелкие птахи. По небу плавно пролетали с карканьем вороны.

Чистов думал: «Как все устроено в природе. Не только человек, но и все живое стремится сохранить и продлить свой род, невзирая ни на какие трудности».

Утренний птичий хор усиливался и разрастался с каждой минутой. Раздались два выстрела, рядом кто-то стрелял дуплетом. На полминуты наступила тишина. Снова все ожило, казалось, что еще сильней все запело и заиграло. Пел лес, пели торфяные поля. Чистов внимательно разглядывал торфяное поле вокруг шалаша, но тетеревов не было. Временами кидал свой взгляд на предполагаемый шалаш Зимина. Ему казалось, что шалаш был пуст, Зимина давно и след простыл. Если стрелял Зимин, то впустую.

Уже собирался выйти наружу. В это время рядом с шалашом, как черной ком, плюхнулся тетерев. Встал он в настороженную позу, озираясь по сторонам. Не обнаружив опасности, из-под черного наряда показались белые перья. Хвост распустился веером. Красные брови округлились, увеличились и яхонтом заблестели в лучах восходящего солнца. Раздались чувыкание и шипение. Тетерев затанцевал, заходил кругами, призывая подругу. Чистов впервые в жизни увидел так близко тетерева в брачном наряде. На вызов тетерева, который слышен был на всю округу, прилетели еще два. Между ними завязалась драка, а затем свалка. Кто кого бил и за что, они и сами не знали. Над шалашом раздалось «ко-ко-ко». На шалаш села тетерка, затем она перелетела ближе к тетеревам. «Вот это зрелище», – думал Чистов. Он держал ружье озябшими руками, но стрелять не думал. Инстинкт охотника в нем не просыпался.

В это время до слуха донеслись звуки чьих-то шагов. Из леса вышел человек, державший наготове ружье. Чистов, не понимая своего поступка, быстро вылез из шалаша и крикнул: «Не стреляй!» Тетерева с шумом оторвались от земли и черными комьями пронеслись над торфяным полем, скрылись за деревьями. Зимин, ругаясь отборными словами, тоже вылез из шалаша, в адрес пришельца кричал и грозил:

– Вот негодяй, ты же вечером обещал мне не приходить. Я тебе покажу, где раки зимуют.

Пришелец круто повернулся и скрылся в лесу.

– Все, Анатолий Алексеевич, – кричал Зимин, – пошли в поселок, больше не прилетят.

Чистов сожалел, что не стрелял. Он думал, наверняка одного можно было убить. Убитая птица пригодилась бы для угощения высоких гостей из области. Было бы чем похвастаться перед ними. Он стоял на месте. Замерзшие руки и ноги не подчинялись рассудку. Зимин подошел к нему и спросил:

– Анатолий Алексеевич, почему не стреляли?

Чистов ответил не сразу. Он внимательно разглядывал стоявшего рядом Зимина, который в одной руке держал двух убитых тетеревов. Ему хотелось ответить правду, что загляделся на такое впервые видимое зрелище, забыл про ружье, а сказал:

– Ждал, думал, еще прилетят.

Однако по лицу его было видно глубокое разочарование, что ни разу не выстрелил. Зимин прочитал его мысли и предложил:

– Пока возьмите мои охотничьи трофеи, а в следующий раз не будете зевать, сами убьете. Надо же вам и перед Антонидой Васильевной отчитаться. Наверняка спросит, где был и ночевал.

– Что верно, то верно, – ответил Чистов. – Но твоих птиц я не возьму. Ты убил, тебе они и принадлежат.

– Берите, Анатолий Алексеевич, – возразил Зимин. – У меня ни жена, ни дочери одного их вида не переносят, не говоря о еде. Жена отказывается их варить. Если не возьмете, я отдам их повару в столовую, пусть приготовит на завтрак.

– Завтрака ждать не буду, – сказал Чистов. – Мне ровно в восемь надо быть на работе, причем обязательно.

Тетерева токовали одиночками и небольшими группами по всему болоту. Их булькающие песни наполняли все пространство, глуша остальные звуки. Солнце поднялось высоко над горизонтом. Чистов и Зимин шли медленно с думами об охоте, временами перебрасывались редкими фразами. От завтрака Чистов отказался. Зимин положил ему обоих тетеревов в автомашину на заднее сиденье. Залил в радиатор горячей воды. Мотор завелся легко и быстро. Чистов уехал в хорошем настроении и с отличным впечатлением о Зимине. Он думал: «Из Зимина будет хороший друг и товарищ. Он человек откровенный, простой, эрудированный. С ним интересно говорить на любую тему. Охотник тоже неплохой. Бородин его давно знает, причем хорошего мнения о нем. Такого же мнения многие руководящие товарищи района. Только один Бойцов говорит, что с выводами спешить не надо. Надо сначала присмотреться. Большую ошибку допустил, рекомендовал тебя, товарищ Бойцов, председателем райисполкома. Если Семенов с Росляковым не раздумают приехать на охоту, возьму в компанию и тебя, Зимин. Для встречи и угощения товарищей с области ты будешь полезен мне и в целом району». С такими думами он доехал до Сосновского.