Сосновские аграрники

Глава шестая

За глаза все звали Михаила Федоровича просто Миша Попов. Имя Миша ему привилось в райкоме комсомола, где он работал инструктором, и закрепилось пожизненно. В двадцать пять лет он был принят в партию и тут же изъявил желание работать в райкоме партии. Заручился рекомендательным письмом и отличной характеристикой секретаря райкома комсомола, и мечта его осуществилась: он был принят инструктором райкома партии. Секретари поручали ему в основном грязные дела, разбор и проверку жалоб. В последнем Миша проявил себя талантливейшим следователем. Он мог из пустяка создать персональное дело и, наоборот, серьезные дела, связанные со злоупотреблением служебным положением, свести на нет, собрав необходимые доказательства. Такое удавалось не всем инструкторам.

Родился Миша в Крыму, в селе недалеко от Ялты, в семье крестьянина, мать и отец – болгары. В период оккупации полуострова немцами отец его, Федор Попов, был старостой, оказывал активную помощь немцам. Немало русских парней было выдано оккупантам отцом Миши. После освобождения Крыма вместе с крымскими татарами Федор Попов со всей семьей был выселен и сослан в Северный Казахстан.

Русский народ не злопамятен, быстро забывает все причиненные обиды. Миша был реабилитирован от репатриации и приехал в Сосновский район Горьковской области. Почему он выбрал Сосновский район – это его тайна. Вскоре был разрешен выезд его отцу с семьей. Отец его переехал в пригород Одессы, но Миша по каким-то причинам не направился к нему. По-видимому, за Мишей был большой грех. Он боялся встречи с людьми, среди которых провел свое детство и отрочество. Боялся быть опознанным, так как Одесса и Ялта расположены не так далеко друг от друга. Только поэтому Миша решил искать свое счастье в сердце России. В этом он не ошибся. Счастье ждало его в Сосновском. Он избрал правильный путь комсомольского, а затем партийного работника. Женился на девушке из хорошей семьи, с высшим образованием, она окончила агрономический факультет сельхозинститута. Под влиянием жены Миша поступил учиться в седьмой класс Сосновской вечерней школы и только благодаря помощи и настойчивости супруги с большим трудом получил аттестат зрелости.

Работники райкома партии при подборе руководящих кадров узрели в Мише Попове что-то лидерское и удовлетворили его давнишнюю просьбу – выдвинули председателем колхоза. Здесь Миша воспользовался не только материальными благами колхоза, но и решил учиться, зная, что без специальности рано или поздно ждет физический труд. С третьего захода он сдал на заочный агрономический факультет Горьковского сельхозинститута. Принят был в качестве исключения, поскольку был председателем колхоза.

Венецкий колхоз при умелом руководителе мог быть перспективным хозяйством. До коллективизации мужики большого села Венец в пятьсот дворов хорошо удобряли землю навозом, и она им щедро платила за труды. С проведенными реформами на селе вместо кулаков разоряли умных тружеников-крестьян. С организацией колхоза еще до войны отдельные поля запустели. Навоз вывозили на ближние участки, большая часть земли затощала. В период войны и в первые послевоенные годы почти все мужицкие лесные и полевые сенокосы заросли лесом и кустарником. Посевные площади резко сократились. Из земли тянули последние соки, но ее, кормилицу, не кормили. Урожаи зерновых стали низкими, в отдельные годы не собирали высеянных семян. Колхозники на трудодни не получали ничего. Народ сознательно стал избегать работать в колхозе. Мужики занимались отходничеством, устраивались в лесозаготовительные предприятия. Часть народа из села уезжала навсегда. Молодежь тоже не держалась, шла учиться и в село не возвращалась. Да ко всему этому частая смена председателей колхоза привела животноводство и полеводство в полный упадок.

Чтобы удержать народ на селе (чрезвычайные сталинские законы не помогали), было дано директивное правительственное указание: заниматься подсобными промыслами, организовывать промышленные колхозы. В селе Венец выстроили большой деревообрабатывающий цех. Установили в нем примитивное оборудование: ножные токарные станки, деревянные верстаки для столяров. Закупили большую партию ручных рубанков, фуганков, шершебок и так далее. Установили две пилорамы. Линии электропередач в залесной части района еще не было, поэтому к пилорамам и циркулярным пилам устанавливали дизельные тракторные моторы или пилили при помощи тракторов. Народ потянулся в цех, так как платили не трудоднями, а деньгами. Работники готовили тарные ящики и токарные изделия: ручки, отвертки, стамески и ножи для заводов Сосновского и Павлово. От побочного пользования колхоз стал получать большие доходы, но недолго. Секретарем райкома был избран директор Барановской МТС Сулимов. В этом ему помогло протеже тестя, работавшего в то время заведующим сельхозотделом обкома партии. Человек недалекий, с небольшим кругозором, с первого дня работы стал настаивать на ликвидации цехов и побочных пользований в деревнях. Основой послужили частые выступления секретаря ЦК Хрущева Никиты Сергеевича о ликвидации частного скота, садов и приусадебных участков не только рабочих и служащих, но и колхозников. Цеха стали закрываться, а затем уничтожаться. Народ разбежался, частично уехал из деревни, но пока многие держались за собственный дом, сад и корову. Каждый руководитель райкома, не думая о последствиях, вносил свою лепту вопреки директивным указаниям обкома партии.

В течение почти тридцати лет колхозы были мелкими, что ни деревня, то колхоз. Народ к этому привык. Колхозы обслуживали машинно-тракторные станции, поэтому за ними осуществлялся двойной контроль – со стороны МТС и района. Председатель колхоза был наподобие робота. Работал только по установленной программе райкома партии и МТС. С реорганизацией МТС районное руководство стало слабо осуществлять контроль за мелкими хозяйствами. Каждому колхозу надо было давать трактора, комбайны и всю необходимую сельскохозяйственную технику, обеспечивать кадрами инженерно-технический персонал, что привело к раздробленности и разбросанности. Поэтому было принято решение ЦК КПСС и совета министров СССР об укрупнении колхозов. Снова все это отразилось на экономике колхозов и благосостоянии колхозников. Каждая реформа, по-научному прогресс, при перестройке хозяйства или производства приносит большой ущерб на первых порах, а в сельском хозяйстве – на долгие годы. Укрупнили и колхоз «Венецкий». Влились в него, как в озеро, еще два колхоза – «Вилейский» и «Залесский». Во главе укрупненного колхоза поставили коммуниста, партийного работника, заместителя секретаря парткома Павловского автобусного завода Молокина. Рекомендовали его как хорошего организатора, всю сознательную жизнь проработавшего на комсомольской и партийной работе. Во время Отечественной войны Молокин возглавлял политотдел какой-то флотилии. Говорить он мог на собраниях красноречиво и подолгу, но сельскохозяйственного производства не знал. Вырос в городе, сельскохозяйственного образования не имел, а раз взялся за гуж, то будь дюж. Трудно сказать, как он решал вопросы и давал распоряжения. Однако за три года работы колхоз не двинулся ни шагу вперед. Ничего не построил, поголовье скота уменьшилось, посевные площади сократились. Районное начальство любило, но и побаивалось языка Молокина. Его смелости и нахальству мог позавидовать любой генерал. Он без стука в дверь заходил к секретарю обкома и председателю облисполкома, обходя в приемной всех сослуживцев.

Один раз Молокин поспорил с секретарем райкома партии Сулимовым о том, что, если райком разрешит ему съездить в Москву к министру сельского хозяйства Мацкевичу, колхоз получит новый комбайн и бортовую автомашину. Поспорили они на приличную сумму.

Сулимов говорил:

– Мацкевич тебя не примет.

Молокин утверждал:

– Если Мацкевич будет в министерстве, то в день приезда попаду на прием.

На командировку попросил только трое суток. Как он сумел в день приезда быть на приеме у Мацкевича, один он знает, однако все подтвердил документами и личными подписями Мацкевича. В течение одного месяца прямо из фондов министерства были получены трактор «ДТ-54», автомашина «ГАЗ-51» и комбайн «СК-4».

Молокин говорил, что Мацкевич принял его вначале чуть ли не в штыки, но после короткого объяснения, а за словами он в карман не лез и мог нарисовать словесно любую картину будущего колхоза, беседовал с ним два часа. Когда вышел из кабинета, только тогда в приемной объяснился, что он – председатель колхоза имени Горького Сосновского района, имеющий свободный доступ к министру.

Сулимов проспорил, но Молокин ему об этом ни разу не напомнил, хотя он был частым гостем не только в будни, но и в праздники и воскресенья. Молокин на деньги колхоза был гостеприимен, не только руководство района, но и всех районных работников угощал обязательно с водкой, потому что сам без нее жить не мог ни одного дня. Даже на районные пленумы, сессии, активы, исполкомы и бюро он приходил обязательно с бутылкой водки и через каждые полчаса почти у всех на виду пил по сто грамм.

Время сталинских чрезвычайных законов шагнуло далеко назад. Народ почувствовал свободу и безнаказанность. Дисциплина в колхозе резко упала. Бесплатно работать никто не хотел. Колхозники стали требовать оплаты труда гарантийным трудоднем. Платить было нечем, колхоз оказался большим должником перед государством, так как срок всех ссуд истек.

Молокин своими глазами увидел полный крах, да вдобавок жена начала жаловаться районному начальству на него как на алкоголика. Решил раз и навсегда бросить аграрное производство, как он называл колхоз. Прикинулся психбольным, потому что почувствовал недоброе, колхозники стали прямо в глаза говорить, что он пропил весь колхоз. Не пришлось бы отвечать за разруху и разгром аграрного производства. Лег в психбольницу, откуда заручился справками, и в колхоз больше не вернулся. Снова устроился работать на автобусный завод.

После ухода Молокина восстановить колхоз и попробовать свои силы решил Кочетков, секретарь парторганизации колхоза. Предшественника он ругал на чем свет стоит. Секретарем партийной организации подобрал Аверина, председателя сельского совета, ранее работавшего лесотехником в лесничестве. Первым наставником и советчиком был Сулимов. Он, выступая на пленуме райкома, заявил:

– Колхоз «Венецкий» Кочетков через два года сделает образцовым, самым передовым хозяйством района, а мы ему в этом поможем.

Сулимов обещал помочь сеном, соломой и комбикормами. В связи с реорганизацией областного управления сельского хозяйства по замыслам Никиты Сергеевича Хрущева были организованы производственные управления сельского хозяйства, одно на несколько районов. Как перспективный руководитель Сулимов был назначен начальником управления.

Если не повезет, то, говорят, одно несчастье сменяется другим. В это время академик Трофим Денисович Лысенко решил пересмотреть всю биологическую науку, создаваемую тысячелетиями. Теорию Вильямса, которую мужики знали за столетия до рождения академика, признали халтурой. Не только клевер, но и все сеяные травы по указанию самого Хрущева перепахали.

К этому прибавилось другое несчастье: 1962 год выдался неурожайным. Грубыми кормами колхоз обеспечился только на 60 процентов, не говоря о зерне. Всему виной стала последняя хрущевская реформа. Сосновский район реорганизовали, вместе с ним еще четыре, и организовали один объединенный сельскохозяйственный Богородский. Райкомы и обкомы разделились на сельскохозяйственные и промышленные.

К этому не хватало еще анархистов, монархистов и социал-демократов. Они бы приумножили неразбериху и внесли свою лепту в разорение государства.

Отсюда с Кочеткова и Аверина никто ничего не спрашивал. Им была предоставлена полная свобода, кроме директивных указаний сколько посеять кукурузы, свеклы, они считались главными культурами, ну и так далее. Молодые руководители колхоза решили отличиться, показать себя. Лучшие земли засеяли кукурузой, план посева значительно перевыполнили. Вопреки их ожиданиям злак не вырос. Отдельные чахлые всходы зарастали сорняками. Кочетков был упрям, все кидал на кукурузу, ее пололи вручную, поливали из бочек. Затратили много сил, а показать было нечего. С кукурузой упустили и лесные сенокосы, не выкосили, еще одно несчастье. Но Кочетков с Авериным все-таки не унывали, новому начальству докладывали, что все хорошо. Руководство укрупненного района к ним не приезжало. Мелкие бывали часто, от них отделывались обедами и водкой. Они, в свою очередь, докладывали то же – все хорошо.

Наступила осень, и снова несчастье: в середине октября выпал снег и не хотел таять. Весь скот пришлось поставить в стойла. Стойловый период удлинился. Специалисты-зоотехники управления сельского хозяйства прислали нормы, что, сколько и как надо скармливать скоту. Эти нормы Кочетков признал за директиву, то есть за основу, и, не думая о последствиях, стали кормить скот. Надеялись на помощь из Богородска, а может быть и с неба. Бухгалтер колхоза Вагин душой болел о животных и знал, что им придется туго. Предупреждал Кочеткова, выступал на каждом правлении колхоза, но Кочетков был упрям, не хотел на голодном пайке, рассчитанном Вагиным, держать скот. Хотел сохранить надои, упитанность и увеличить стадо.

В начале марта бригадиры и заведующие фермами заявили, что кормов больше нет. Начали собирать у колхозников. Кто сколько мог, столько и дал. Взяли все излишки у лесничества, но это была капля в море. Начали собирать на полях смерзшиеся кучи гнилой соломы. Снимали солому с крыш. Готовили в лесу ветки сосны, ели и березы.

Начался падеж скота, и от фермы крупного рогатого скота и овец остались рожки да ножки. Свиноферму свели к нулю еще осенью по приказу управления сельского хозяйства.

Скрыть такую разруху было невозможно. Партком управления сельского хозяйства послал в колхоз комиссию во главе с заместителем начальника Дуженковым. Дуженков был мужик принципиальный, разобрался в делах колхоза и доложил на бюро парткома истинное положение. Бюро приняло решение снять Кочеткова с работы и передать дело в следственные органы. Наказать его должен был народный суд, а от суда пощады не жди. Аверина освободили от должности секретаря парторганизации колхоза. По желанию он ушел на работу лесотехника в лесничество. Секретарь парткома Хоменко, мужик незлопамятный, поразмыслив головой делового человека, решение положил в сейф, следственным органам не передал. Может быть, он пожалел Кочеткова, или в то время уже распространялись слухи о новой реформе в управлении сельского хозяйства и промышленности, поэтому решил оставить Кочеткова для будущего. Ведь кому-то надо руководить. Кочетков отделался легким испугом и сразу же стал исполнять обязанности секретаря парторганизации колхоза.

Миша Попов в это время работал зональным инструктором парткома. При каждом удобном случае он просился на руководящую работу. Найти хорошего человека на доведенное до ручки хозяйство было трудно, поэтому партком удовлетворил его просьбу. Когда за Мишей закрылась дверь кабинета Хомченко, он сказал:

– Попов колхоза не поднимет, но и добивать-то там, кажется, нечего. Животноводство почти уничтожено, с трудом собирают высеянные семена. Пусть парень тренируется, может чего и получится.

Но Миша знал с чего надо начинать. Он больше всего на свете любил деньги и женщин. Работая инструктором, получал сто рублей, на которые не разгуляешься.

– На бедного человека и женщины с отвращением смотрят, – часто говаривал Миша.

В колхозе было две бортовые автомашины, три трактора «ДТ-54», исправная пилорама «Р-65». С первого дня работы нового председателя застучала пилорама. Трактора хлыстами таскали из леса древесину. Автомашины ежедневно грузились дровами или тесом и везли продавать в город Павлово или безлесный Вачский район. Деньги, вырученные от продажи теса и дров, брал себе, говорил шоферам, что обязательно будут сданы в кассу, а в какую – молчал. От уцелевших чудом двенадцати свиноматок потекли на рынок поросята, а они были дороги – 50-60 рублей каждый.

У Попова деньги появились, и много, нашлись и женщины. Вначале он по старому знакомству ездил ночевать в Лесуново к Тоскиной Клавдии, которую за распутство звали районной, но без денег она никого не принимала. За деньги к ней мог приходить любой старик и даже урод. Один раз с сильного похмелья Миша ехал из Лесуново от Тоскиной. По пути посадил в кабину девушку. Она без стеснения спросила:

– Вы сегодня ночевали у Тоскиной?

– Нет! – смутившись, промычал Миша.

– Как нет! – улыбаясь, сказала девушка. – Ваша автомашина всю ночь стояла у нее под окном. Вы вроде порядочный человек, а на кого размениваетесь.

Миша не находил слов для ответа. Сначала он злился на девушку, хотел сказать: «А твое какое дело», но, посмотрев на ее красивое лицо, опрятность, промолчал. Девушка, улыбаясь, показывая белые ровные зубы, продолжала:

– Сколько же в вашем колхозе красивых молодых одиноких женщин, – тяжело вздохнула и замолчала.

– Вы откуда? – спросил Миша.

– Я не здешняя, третий год работаю учительницей в Красненской начальной школе. Живу одна в предоставленном мне колхозом доме.

– Вы замужем? – снова спросил Миша, как отличный товар разглядывая блестящими черными глазами ее высоко приподнятую грудь и талию, бросая беглый взгляд на ноги.

– Нет! – ответила девушка. – Выходила три года назад за одного парня, друга детства, но не повезло, не сошлись характерами.

Миша понял, женщина сама напрашивается. Остановил автомашину, попытался обнять и поцеловать. Она отстранила его руки и сказала:

– После Тоскиной до меня не дотрагивайся.

– А приехать к вам можно? – спросил Миша.

– Заезжайте в любое время.

– Я сегодня же к вам приеду, – обрадованно сказал Миша.

– После Тоскиной помойтесь в бане, – улыбаясь, ответила она, – буду ждать не ранее чем через четыре дня.

– Почему через четыре?

– Так надо.

Миша довез ее до дома, знакомство состоялось. Тоскина была забыта надолго.

Жизнь Миши с каждым днем налаживалась. В каждом доме он был свой гость. Деньги ручьем текли в его карман. Но сколько веревочка не тянется, а конец всегда бывает. Бухгалтер колхоза Вагин однажды встал на колени перед Поповым, как перед Богом.

– Михаил Федорович, – взмолился он. – Работать с вами я больше не могу, прошу Богом, уволь. Если не уволишь, покончу самоубийством. Скоро нас с тобой обоих посадят в тюрьму. Тебе-то ладно, есть за что и посидеть, все деньги от продажи теса и дров ты берешь себе. Уволь меня, пожалей моих детей, а у меня их шестеро. А меня-то за что будут судить? Какой позор! Если только за то, что каждый день пьем вместе. Как мне отчитываться? Куда я что буду списывать в отчетах? Шофера возят тес и дрова продавать, сжигают горючее, выписывают и заполняют путевые листы. К оплате я их принимать не могу. У шоферов таких путевок накопилось не по одной сотне.

– Отнять их и уничтожить! – вспылил Миша.

– За это завтра же арестуют. Путевые листы все зарегистрированы, – ответил Вагин. – Лесорубы готовят пиловочник и дрова, работает пилорама, надо всем платить зарплату. Чтобы платить зарплату, надо все приходовать. А на кого записать? Если только на вас.

– Ни в коем случае! – почти крикнул Миша.

– Подскажи тогда, как быть.

– На то ты и бухгалтер, – невнятно буркнул Миша. – Надо меньше языком болтать, а больше делать. А то, как ворон, накаркаете беду.

Вагин покраснел, его бледное с синевой почти цыганское лицо сделалось багровым, но хватило мужества потушить в себе нахлынувшую злобу. После минутного молчания, пытаясь улыбнуться, сказал:

– Да я сказал-то только между нами.

– То-то, так и надо, – мягко, с акцентом заговорил Миша. – Такие разговоры должны быть только между нами. Ввиду частой замены председателей колхоза вы лучше моего знаете, в каком положении находится хозяйство! Народ нам не верит, трезвые молчат, а напьются пьяными – в глаза все высказывают. Надо правду сказать, деловых мужиков среди председателей не было. Упреки народа в адрес нашего брата отчасти справедливы. Все ели и пили за счет колхоза.

Вагин смотрел на Попова немигающими темно-серыми глазами и думал: «Я бухгалтер колхоза почти с самой его организации. Колхоз появился в 1931 году, и меня сразу же послали на шестимесячные курсы бухгалтеров. После окончания стал бессменным бухгалтером. Только Отечественная война прервала колхозный стаж на четыре года. Председателей сменилось много, были хорошие и плохие, но бестолковее тебя как руководителя не было. Набиваешь ты свои карманы деньгами, больше ни о чем не беспокоишься. Деньги, вырученные от продажи теса и дров, смело, как свои, берешь у шоферов, а концы все снаружи, не умеешь прятать. Вот я смотрю на тебя и никак не пойму, или ты идиот, или глупец. Чем все это кончится?»

Попов продолжал:

– Народ в колхозе совсем испортился. Только и смотрят, где что близко лежит, нельзя ли утащить. Вор на воре и вором погоняет. Да вдобавок еще кляузный, так и следят за каждым шагом председателя. Увидят муху, а раздуют слона. С лесорубами, рабочими пилорамы и шоферами я сам рассчитываюсь.

– Как вы рассчитываетесь? – сдерживая улыбку, спросил Вагин.

– Очень просто, – ответил Попов. – Нагрузили автомашину теса три кубометра, из вырученных денег от продажи шоферу, пилорамщикам, лесорубам и трактористу даю по десять рублей. Ко мне пока претензий нет, мне кажется, все довольны. Волки сыты и овцы целы.

Вагин подумал: «Сколько же ты себе в карман кладешь, об этом молчишь», – и тяжело вздохнул.

– Да разве вы всем угодите, Михаил Федорович. Ко мне много раз приходили лесорубы и рабочие пилорамы и требовали оплаты за заготовку и распиловку. У них все записано, сколько и когда увезено. Вчера вечером разбирался с шоферами и трактористами, на них на всех числятся тонны горючего. Они просят списать, сами подумайте, куда я спишу. У них на руках путевки и наряды, подписанные мастером пилорамы, я их не принимаю к оплате, продукции-то нет.

– Ты не переживай, что-нибудь придумаем, – улыбаясь, сказал Попов. – Все горючее, бензин и солярку спишем на другие виды работ. Все в наших руках.

– Опоздали, Михаил Федорович, списывать. Надо было раньше об этом думать. Шофера высоко головы подняли, ушли недовольные и с угрозами, и это неслучайно.

Попов гневно посмотрел на Вагина, глухо, с акцентом сказал:

– Я их завтра же обоих сниму с автомашин и пошлю навоз грузить.

– Не спеши, Михаил Федорович, – поглядывая на дверь, тихо сказал Вагин. – Сегодня звонил прокурор Алимов, интересовался, сколько и когда оприходовано денег от продажи поросят, дров и теса.

Смуглое лицо Попова побледнело.

– Начинается, – сказал он. – Не поспели организовать район, вместо деловой работы райком партии и райисполком только и занимаются разбором кляуз. Понабрали плутов и пьяниц со всей области. Прокурор и начальник милиции вместо работы занимаются шантажом и пьянкой и компрометируют руководителей.

– Михаил Федорович, я забыл вам сказать, звонил Чистов. Спрашивал, как дела с севом.

– А меня тоже спрашивал? – перебил Попов.

– Спрашивал, – ответил Вагин. – Я сказал, что вы в вилейской бригаде. Вас в конторе три дня не было, поэтому я не знал, что и говорить. Велел вам позвонить.

– Все-таки ты молодец, – похвалил Вагина Попов. – Никогда ни в чем еще не подводил.

Попова сев не интересовал. Он знал, что будь на месте или не будь, сеять все равно будут. Севом руководят агроном колхоза Аверин и бригадиры полеводческих и тракторных бригад. Животноводством – заведующие фермами и зоотехник. Все сведения о проделанных работах ежедневно собирает Вагин и передает в район. Так заведено уже тридцать лет.

Попов в конторе находился мало, непосредственно на производстве почти не бывал. Занимался больше личными делами. Вместо того чтобы использовать автомашины на севе, а работы им там непочатый край, он решил по-своему, загрузил обе тесом с пилорамы, да снял еще трактор с сева почти на день для сопровождения автомашин по плохой дороге. Груженые автомашины без приключений добрались до села Арефино, где продали тес. Ночью не поехали, ночевали. На следующий день дождались открытия магазина, изрядно похмелились, поехали в Сосновское. Автомашины Попов передал заводу «Металлист» для работы за наличный расчет, сам он строил личный дом. Только через три дня приехал в Венец. Шоферам строго наказал: «Если спросят, говорите, что застряли в грязи и сидели». Сам он ни перед кем не отчитывался.

– Как у нас идут дела с посевной? – спросил Попов Вагина. Тот смотрел на него темно-серыми немигающими и ничего не выражающими глазами. На щеках у него образовались две глубокие длинные морщины. Молча достал из стола толстую тетрадь, раскрыл и начал перечислять что и сколько сделано и чего не хватает в каждой бригаде.

– Бульдозер пришел с ММС? – спросил Попов.

– Да! – ответил Вагин. – Разве вы не видели, он грузит навоз у скотных дворов. Да беда, возить не на чем. Шофера приехали пьяные и, не просыхая, продолжают пить, – хотел сказать «вместе с председателем» и замолчал.

– Хорошо, очень хорошо, – сказал Попов. – Не посчитай за труд, вызови мне Зимина, надо с ним поговорить. Технику посылает, горючего не завозит, сам нигде не бывает. Вся работа у него пущена на самотек. Чистов человек умный, а в людях плохо разбирается.

Попов не поспел высказаться до конца, как в контору вошел Кочетков, поздоровался и, улыбаясь, сказал:

– Давно вас, Михаил Федорович, не видно.

Попов ответил:

– Неотложные дела, – а какие Кочетков должен сам догадаться.

Кочетков отлично знал, что за дела. Он, улыбаясь одними глазами, в упор смотрел на Попова. Попов не выдержал взгляда, отвернулся. Кочетков подумал: «А правильная все-таки присказка «На воре и шапка горит». Вагин в это время крутил ручку телефона, вызывал Лесуново и Сосновское, затем крикнул:

– Зимин у телефона!

Попов прошел в кабинет, Кочетков ушел за ним.

– Здравствуй, милый, – крикнул в трубку Попов. – Я давно тебя не видал, соскучился. Может быть, ты завтра приедешь ко мне, надо поговорить. Спасибо за трактора, за бульдозер. Большую ты нам помощь оказываешь, я этого век не забуду.

Вагин держал у уха трубку параллельно присоединенного телефона. Слушал фальшивый голос Попова и думал: «Какой же ты мелкий, фальшивый человек. В глаза говоришь одно, а за глаза другое. На такое способны не все, только подхалимы и люди со слабой душонкой, короче говоря, предатели. От тебя, Михаил Федорович, можно ожидать любую пакость. Купишь человека и тут же продашь. Откуда у тебя все это взялось. Кто тебя этому научил». С трудом все укладывалось в голове Вагина.

Зимин ответил:

– Обязательно, Михаил Федорович, приеду.

– На автомашине не проехать, – предупредил Попов.

– Спасибо за предупреждение, – раздался голос в трубке, – до завтра, до встречи.

Попов крикнул Вагину:

– Заходи, поговорим.

Вагин зашел в кабинет и сел рядом с Кочетковым. Попов сидел на председательском месте, улыбка не сходила с его лица.

– Пусть хромой черт прокостыляет от Лесуново восемь километров, – сказал Попов. – Трактора ММС работают по всему району, а он из конторы не вылазит. Сидит, о стул штаны протирает да на талии конторских баб смотрит.

Кочетков снова встретил взгляд Попова, нахмурившись, сказал:

– Я Зимина близко не знаю, что он за человек. Но вы что-то неравнодушны к нему, и ваши мнения неправильны. Зимина в кабинете можно застать только утром или вечером. Остальное время он на торфяных полях, то есть на добыче торфа, или в совхозах. Зимин человек трезвый и неглупый, дисциплина у него – нам с вами можно позавидовать. Вы прислушайтесь к коллективу рабочих и служащих, как о нем отзываются. Редко кто скажет плохое.

Лицо Попова стало серьезным, он кинул гневный взгляд на Кочеткова, ехидно сказал:

– Что народ, – но тут же спохватился. – Не хвали, Николай Васильевич, я его давно знаю. Это плут и жулик, таких редко матери родят.

– Давай не будем за глаза судить о человеке. Завтра приедет – поговорим, – улыбаясь, заключил Кочетков. – Нам с тобой надо поговорить наедине.

Вагин поднялся и собрался уходить. Попов его остановил:

– Сиди, от тебя у нас секретов нет и не будет. Здесь мы все свои.

Кочетков заулыбался и заговорил:

– Тем лучше, что нет. Я вчера ездил в Сосновское, встретил прокурора с начальником милиции. Они попросили меня зайти в кабинет начальника милиции. Никакие мои ссылки на некогда и протесты не помогли. Прокурор пригрозил: «Если добровольно не пойдете, то будем вынуждены задержать». Я подумал, уж не за колхоз ли меня начинают трясти. От Хоменко можно ожидать всего.

Кочетков внимательно смотрел в лицо Попова. Вначале оно стало бледным, затем покраснело, на лбу выступили капли пота.

– Ну, что он тебе сказал? – спросил Попов.

– Говорить? – ответил Кочетков, взглядом показывая на Вагина.

Попов в растерянности молчал. Вагин поднял голову от просматриваемых им бумаг, внимательно стал разглядывать Попова. Попов встретился взглядом с Вагиным, сказал:

– Говори, что как кота за хвост тянешь.

– Я думал, по моему делу будут допрашивать, а когда сказали, что дело создается на тебя, у меня на душе стало легче, – как бы оправдываясь выпалил Кочетков.

Попов быстрыми и твердыми шагами прошел по конторе, заскрипели доски пола. Подумал: «Каждый за себя в ответе. Чужая беда не беда». Чуть заикаясь, со специфическим славянским акцентом начал:

– Прежде чем создать на меня уголовное дело, прокурору следовало бы язык не распускать и не компрометировать. Сначала надо доказать степень моей виновности. Какой он несерьезный человек, мальчишка. Насобирал Чистов в район всякой швали. Ни одного порядочного человека в район не приехало извне. Я вам перечислю всех по пальцам. Бойцов пьяница и глуп, как турецкий барабан. Сафронов пьяница и бабник, Каташин тоже и болтун. Прокурор с начальником милиции – взяточники, пьяницы и воры.

Кочетков с Вагиным хохотали.

– Что вы смеетесь? – почти крикнул Попов. – Назовите мне хотя бы одного порядочного человека. Вся эта шваль от нечего делать с первого дня занимается только кляузами, своднями и так далее, не тем, чем следует заняться. Мы еще посмотрим, товарищ Алимов, кто кого.

– Чего там смотреть, – задыхаясь от приступа смеха, сказал Кочетков. – Он уже завел на вас уголовное дело и поставил номер. Вызывал на допрос шоферов и тракториста. Рабочих пилорамы, лесорубов, зоотехника и бригадиров вызовет на днях. Повестки получили около пятидесяти человек. Он мне хвалился, что у него за весь период работы первое такое уголовное дело. Шофера подтвердили продажу тридцати автомашин теса и пятидесяти автомашин дров. Всего на сумму около семи тысяч рублей. Да плюс к этому продажа колхозного мотоцикла и поросят. Всего набирается кругленькая сумма.

Голова у Попова работала лихорадочно, во рту сохло. «Надо что-то предпринимать, – думал он, – а то запутаешься в паутину, как муха, и больше не выберешься».

Кочетков говорил медленно, его слова, как молот, били Попова.

– Алимов написал на имя Чистова представление на вас. Просит освободить вас от работы, обсудить на партийном собрании колхоза и бюро райкома партии. Вот по этому вопросу они меня и приглашали. Я им сказал, что эти вопросы надо решать только с Чистовым. Без его ведома ничего не сделаю и делать не буду. Я пошел к Чистову. Чистов принял меня как старого товарища и друга. В непринужденной беседе рассказал ему, что знал. Он вызвал Алимова с Козловым и попросил на период весеннего сева приостановить следствие, без его разрешения из колхоза пока никого не вызывать.

Попов облегченно вздохнул, лицо его приняло нормальный вид. Он думал, раз Чистов встал на защиту, значит все в порядке, в обиду не даст.

– Почему пока? – спросил Попов.

– Откуда я знаю, – ответил Кочетков. – Мне кажется, он тоже не может сказать, чтобы прекратили дело, так как сам только начинает работать. По закону прокурор в вопросах следствия независим от властей. Чистов говорил с ними очень деликатно. Они тоже не высказали ни одного возражения. Когда они ушли, Чистов сказал мне: «Передай Мише, пусть свои грехи заметает и замаливает, пока не поздно».

– Все ясно, – сказал Попов, вытащил из кармана две десятирублевые бумажки и положил на стол Вагину. – Сходи, Степанович, в магазин, надо отмыть всю грязь.

Вагин ушел, Кочетков с Поповым остались в конторе. Попов в раздумье два раза промерял шагами контору. Встал напротив сидевшего Кочеткова, спросил:

– Посоветуй, Николай Васильевич, что делать?

– Не знаю, Михаил Федорович, – ответил Кочетков. – Мне кажется, но только ты правильно меня пойми, надо тебе уходить из колхоза, чем скорей, тем лучше. Раз начали колхозники на тебя писать, а за тобой грехи есть, то не остановятся ни перед чем. Да и прокурор в тебя вцепился хваткой щуки, скоро он пасть не раскроет, будет держать тебя на прицеле. Надо сказать, положение твое не из легких. Ты молодой, здоровый и грамотный, будешь думать, и выход из положения будет найден.

– Я его уже нашел, – улыбаясь, сказал Попов. – Но пока и тебе не скажу – это единственный верный выход.

Под окном крикнул Вагин:

– Приходите ко мне, все готово.

Попов проснулся рано утром, смотрел на незнакомые стены, потолок и вспоминал, где он. Он хорошо помнил, что пили в доме у Вагина. Кочеткова домой увела жена, она его сильно ругала и кидала враждебный взгляд на него как на виновника пьянки. Болела голова, во рту было сухо и неприятно. Попов встал, оправил складки измятых брюк и рубашки, так как спал не раздевшись. Надел пиджак, рукой пригладил черные цыганские волосы и вышел из комнаты.

Вагин сидел за столом, ел горячую картошку с солеными огурцами.

– Садись, Михаил Федорович, завтракать, – сказал Вагин. – С похмелья лучшее лекарство – огуречный рассол.

– Что верно, то верно, – ответил Попов и вспомнил неприятный случай из своей жизни.

В первый год работы инструктором райкома партии ему поручили подготовить к приему в кандидаты партии председателя колхоза деревни Пуп Куприянова. Попов дал ему программу и устав партии, велел все заучить. Не знал, что председатель кроме заголовков и кто с кем развелся в газетах больше ничего не читает. Да, собственно, ему и читать-то было некогда. Он сам говорил, как избрали его председателем колхоза. После отчетно-выборного собрания его досыта напоили водкой и с тех пор до переизбрания уже не пил, а только каждый день похмелялся.

Вызвали Куприянова на бюро райкома для приема в кандидаты в члены партии. Он отвечал на все вопросы об уставе и программе партии.

Секретарь райкома Шубин вдруг спросил:

– Что мы завозим из Китая?

Куприянов стал перечислять:

– Шелка, ткани, хлопок.

– Ну, еще что? – спрашивал Шубин. – Ты самого главного не говоришь. Скажи, что ты утром пьешь, – допытывался Шубин.

– Да неужели из Китая мы завозим огуречный рассол? – выпалил Куприянов.

Все захохотали. За этот огуречный рассол здорово досталось Попову от Шубина, он его на всю жизнь запомнил.

От упоминаний Вагиным об огуречном рассоле у Попова все тело передернуло, и он сказал:

– Лучше налей мне сто грамм, если есть.

– Как не быть, – ответил Вагин, встал, подошел к шкафу, налил стакан водки и протянул Попову. Попов почти одним глотком осушил стакан.

– Сейчас можно и огурчиками закусить, – не умываясь сел за стол завтракать.

Пришел Кочетков, поздоровался, осведомился о здоровье.

– Вы уже завтракаете, а мне некогда. Пока разделался только с животноводством, а печь еще не топил. Кажется, мы вчера здорово набрались, неплохо бы и похмелиться.

– Садись, – сказал Вагин, – найду немного.

Кочетков выпил полстакана, заел огурцом.

– Я побежал, некогда, – глухо сказал он.

– Обожди минуточку, – задержал его Попов. – Я сейчас поеду в Залесье, возможно, меня не будет целый день.

– Все ясно, – сказал Кочетков, – вы же с Зиминым договаривались, что он приедет.

– Пусть ждет меня, ему все равно сидеть – что на болоте, что у нас.

Попов пришел на стоянку автомашин и тракторов. С видом делового человека осмотрел все машины. Взял у шофера новой автомашины ключ зажигания, ему самому предложил отдохнуть. Сел в кабину и уехал.

– Куда он поехал? – говорили шофера и трактористы. – Его не интересуют дела колхоза, он преследует только личные интересы. Но не все коту масленица. С севом дела идут плохо. Не хватает тракторов, транспорта, а он поехал пьянствовать.

Из поселка ММС Зимин выехал на тракторе «МТЗ-2» в семь часов утра. Попова встретил в деревне Залесье. Попов ехал на новой, еще без номеров автомашине «ГАЗ-51» один, без шофера.

– Михаил Федорович, я к вам, – кричал Зимин при шуме работавших моторов трактора и автомашины. – Я пригнал к вам еще один трактор для вывозки удобрений.

Попов, не выходя из кабины автомашины, крикнул:

– Спасибо, поезжай в Венец, жди в правлении колхоза, я скоро вернусь.

Зимин неловко влез в кабину трактора, уехал. В правлении колхоза никого не было. Он нашел агронома Аверина, отдал в его распоряжение трактор. Вместе с Авериным обошли работавшие трактора, побывали на севе. Аверин пригласил его пообедать. Затем звал его на озеро, где у него были поставлены сети и морды, говорил:

– Попова ты вряд ли дождешься. Уехал он в Залесье, а оттуда, по обыкновению, направится в Красненькую к учительнице учиться и вернется завтра утром.

Зимин не верил Аверину. Он думал: «Просто ты наговариваешь на своего председателя. Не может же он в такой ответственный момент всю работу пустить на самотек». Зимин ответил:

– Буду ждать Михаила Федоровича.

Ушел под окно конторы правления колхоза и сел на скамейку. Вагин в конторе щелкал костяшками на счетах. Улицы большого села были пусты. Все население, старые и малые, трудилось на своих усадах.

Вагин открыл окно и подал Зимину пачку газет. Улыбаясь, заговорил:

– Читайте газеты, новости узнаете, и время скорее пройдет. У нас в селе наступила тишина. Не увидишь ни одного пьяного. Все тунеядцы трудятся на себя. Весенний день год кормит. Зима всех спрашивает, что летом делал.

Он высказал более десятка пословиц, закрыл окно и снова застучал костяшками.

Зимин, уткнувшись в газету, читал заголовки и думал: «Пожалуй, прав Аверин. Попова сегодня не дождешься. Вот уже кончили учебу в школе. Прошли ученики и учителя. Продавцы давно пришли с обеда и открыли сельмаг, а Попова нет. Какая безответственность, народ работает в поле, весенний сев в полном разгаре, а председатель колхоза уехал пьянствовать. По-видимому, правильно о нем говорит народ. У Вагина и Аверина тоже на душе неспокойно. По интонациям и коротким ответам все понятно. Попов – карьерист и пройдоха».

Вагин ушел, контора опустела. Зимин читал все подряд.

– Ульян Александрович, здравствуйте, – раздался звонкий голос.

– Здравствуйте.

Рядом с ним сел Кочетков.

– Какими судьбами пожаловали к нам?

– Вчера Попов просил приехать к вам и разобраться с работой тракторов, – ответил Зимин. – Я его встретил еще утром в Залесье. Сказал: «Скоро вернусь, жди». Вот, жду уже шесть часов.

– По секрету скажу, – наклонившись, шепнул Кочетков, как будто их окружал народ. – Не жди, сегодня его не будет.

– Мне уже говорили, он застрял в Залесье, а оттуда уедет в Красненькую. Как же так! – возмутился Зимин. – Забрал колхозную бортовую автомашину для того, чтобы прокатиться, ее место на севе. За день она могла вывезти до ста тонн навоза.

– Не принимай близко к сердцу, – сказал Кочетков. – Я уже привык к нему и его проделкам. Жаловаться неудобно, сочтут кляузником.

– Поэтому решил молчать, – с горечью сказал Зимин.

– Пока да, – ответил Кочетков, – а тебе советую, не теряй напрасно время, не жди.

Зимин поднялся, собираясь уйти.

– Ты на чем приехал? – спросил Кочетков.

– На своих двоих, – криво улыбнувшись, ответил Зимин и широкими шагами пошел в Залесье.

Четыре километра он прошел быстро. Войдя в деревню, не поверил своим глазам, его лучшие трактористы Великанов и Болдин пахали усады жителей деревни. Тракторист Великанов издали увидел Зимина, остановил трактор и пошел навстречу.

– Вы что делаете? – еще издали со злобой крикнул Зимин.

Великанов, фамилия ему соответствовала, был высокого роста, около двух метров. Пропорционально сложен, обладатель большой физической силы. Подойдя к Зимину, он протянул большую мощную ладонь и, добродушно улыбаясь, ответил:

– Пахать усады нас заставил Миша Попов.

– Сейчас же немедленно прекратите! – со злобой сказал Зимин. – Позовите сюда Болдина.

– Вон он идет, – Великанов показал пальцем в сторону деревни.

Болдин подошел, спокойно поздоровался и, задыхаясь от подступившего смеха, заговорил:

– Ульян Александрович, пахать усады я отказался. Попов мне сказал: «Уезжай немедленно в ММС и передай Зимину, что ты, негодяй и так далее, не выполняешь мои распоряжения». Что мне оставалось делать? Я знал, что вы здесь и сами разберетесь что к чему.

Вокруг трактористов и Зимина начал собираться народ. Все просили не угонять трактора, пока не вспашут усады. Одна сгорбленная временем старушка подошла к Зимину и заголосила:

– Миленький, разреши мне допахать усад. Я живу одна, муж и два сына погибли на войне. У меня нет сил копать лопатой, помоги.

– Ладно бабушка, тебе допашут, – сказал Зимин, – и на этом конец. Где же Попов?

Великанов расхохотался:

– Мы с Вовкой пашем, а он бутылки с водкой собирал. Пил целый день, сейчас только уехал.

– Куда? – спросил Зимин.

– Известно куда, – ответили несколько голосов. – К своей зазнобе в Красненькую.

– Где бригадир? – спросил Зимин.

– Он уехал вместе с Поповым домой. Они вместе целый день пьянствовали.

– Вот что, мужики, – обращаясь к трактористам, сказал Зимин. – Трактора пока поставьте под окна Великанову. Ты, Володя, заводи мотоцикл и езжай, вези агронома или Кочеткова.

– Зачем сюда везти? – ответил Болдин. – Садись на заднее сиденье, мигом съездим и договоримся, что делать.

В Венце Аверина не нашли, ушел на озеро. Кочеткова разыскали в поле. Он пас коров. Объяснил, что пастух сбежал, и приходится по очереди самим пасти. Зимин с возмущением заговорил:

– Николай Васильевич, вам выделили трактора на весенний сев. Почему же вы используете не по назначению? Попов два трактора в Залесье поставил пахать частные усады.

– От Попова можно всего ожидать, – равнодушно сказал Кочетков. – Вот выкинул действительно номер.

– Я завтра же пойду к Чистову, – сказал Зимин, – и обо всем доложу.

– Не советую, – сказал Кочетков. – Испортишь отношения с Поповым, а жизнь длинная, будете еще встречаться. Да, надо прямо сказать, и бесполезно. Трактора перегоняй в Венец, я их поставлю на пахоту. Завтра вместе с Поповым и агрономом разберемся.

– Ясно, Николай Васильевич, – сказал Зимин, – будет исполнено, до свидания.

Из Залесья до Лесуново Зимин шел пешком. В Лесуново встретил пьяного Бойцова, с ним доехал до Сосновского. Бойцов всю дорогу повторял слова:

– Как дела?

Зимин коротко отвечал:

– Как сажа бела.

Бойцов над этими словами всю дорогу хохотал.

О безобразиях Попова Зимин не сказал ни слова. Он колебался, думал: «А может, Кочетков прав, все бесполезно».

На следующий день в семь часов утра Зимин приехал в ММС. Навстречу ему из конторы выбежала уборщица и крикнула:

– Вам звонят по телефону. Просит вас с Венца Попов.

Зимин не спеша вошел в контору, взял трубку, крикнул:

– Я вас слушаю.

Миша кричал в трубку:

– Почему не дождался меня, уехал? Гастролер ты, а не директор.

Зимин слушал, не перебивал, потом спокойно ответил:

– Михаил Федорович, дорогой, я за тебя отвечать не хочу даже перед своей совестью. Ты же докатился до низости. Трактористов ММС заставил пахать частные усады, сам лично ходил, с населения собирал водкой и яйцами. Сейчас я договорюсь с Чистовым, пусть он нас вызовет обоих, там мы с тобой разберемся, – и повесил трубку.

Снова раздался звонок телефона. Вошедшему механику Карташеву Зимин сказал:

– Возьми трубку, если спросит Попов, скажи, что вышел.

Карташев снял трубку, в ней раздался голос Попова. Карташев ответил:

– Зимина нет, ушел в механическую мастерскую.

Попов кричал:

– Передайте ему – пусть меня подождет, я выезжаю.

Попов приехал быстро, долго они с Зиминым сидели на скамейке возле механической мастерской. Попов уехал довольный, значит, обо всем договорились.