Сосуд порока. Гиляровский и Станиславский

Глава 2. Лишь на штыке у часового…

А башни Тверской части уже возвышалась над крышами двухэтажных домов. Мы пересекли подъездной путь и вошли внутрь. Жулькин отметился у конторки и повел меня к следователю. На его обшарпанной двери висела табличка: «М. Е. Тон-Подольский. Следствие».

– А что такое М и Е, Михаил Евгеньевич?

– Евграфович, – разъяснил Жулькин. – Он это дело о ваших книжках расследует.

Гулко постучав и дождавшись разрешения войти, городовой ввел меня в кабинет, назвал мою фамилию, а потом по приказанию следователя, вышел.

Тон-Подольский сидел за небольшим столом. Он был толстый и лысоватый, одетый в штатское. Маленькие серые глаза смотрели скучно. А рядом на стуле сидел не кто иной, как Рудников с Хитровки.

– А-а-а… – зарычал Рудников. – Вот и Гиляровский, мать его растак!

– Не выражаться, – произнес Михаил Евграфович. – Здравствуйте… э-э-э… Владимир Алексеевич.

– И вам здравствуйте, – ответил я. – Что, стоя разговаривать будем или присесть разрешите?

Михаил Евграфович протяжно вздохнул.

– Встань, Рудников, уступи место.

Городовой нехотя поднялся.

– Надеюсь, в камере отсидишься, – и погрозил мне пудовым кулаком.

– И вообще идите, – проворчал следователь. – Потом вас вызову.

Рудников пошел к двери и как бы случайно задел меня боком, но я даже не шелохнулся.

– Ишь, выставил меня каким фанфароном в своей книжке, – пробасил Рудников и вышел, так шибанув дверью, что чуть не посыпалась штукатурка. А штукатурка тут могла посыпаться в любую минуту – здание было старое, давно его никто не чинил.

– Очень он на вас обижен, – сердито сказал Тон-Подольский, пока я занимал стул. – Вы и правда изобразили его чуть не полицейским маньяком.

– Напрасно вы это, – заметил я. – Книгу-то писал другой человек. Я к ней отношения не имею.

– Да что вы говорите! – Михаил Евграфович вытащил из портсигара папиросу и положил ее на стол. – Вот посмотрите сами.

Он достал из верхнего стола ящика книгу.

– Чье имя на обложке? Ваше. Почему же не вы писали?

– А вот не я. И сам удивляюсь, как она в продажу попала. Да еще и мимо цензурного комитета.

– И мы удивляемся. Все хозяева книжных магазинов говорили, что к ним приходил некий человек, показывал письмо от цензоров и предлагал на пробу эту книгу.

– И они брали.

– А вы на заглавие посмотрите. Конечно, брали. С таким заглавием будут быстро брать. Да еще и автор – человек известный.

Я хмыкнул.

– Михаил Евгеньевич…

– Евграфович, если позволите.

– Точно, извините. Михаил Евграфович, вы же знаете, наверное, что я журналист. А вот как писатель… Ведь мою первую книгу изъяли и сожгли.

– Поэтому в этот раз вы и попытались издать книгу без цензуры, не так ли?

Ох, снова-здорово, куда ни поверни, но следователь, похоже, твердо верил в то, что именно я автор книги.

– Да я ее даже не читал!

– Так любой сказать может. Мол, и не знаю, про что там.

– Ну проведите обыск в моей квартире! И нигде там записей таких не найдете. Ведь и черновики должны остаться…

Тут следователь закипел!

– Вы за дурака меня держите, милейший? Да если бы я издал такую книгу, то уж конечно бы заранее выбросил все черновики. Мол, приходите, ищите! А я вам скажу вот что. Думаю, с деньгами у вас не очень. Вот и решили подзаработать. Тиснули книжку, подделали письмо цензурного комитета у прощелыг, раскидали по лавкам и просто ждете, когда деньги собрать. Чтобы по долгам расплатиться. А меня уверяете, что вообще не автор и никакого отношения к ней не имеете! Я вас, сейчас, милый мой, в камеру отправлю, вы там подумаете, а потом и сознаетесь! Ну-ка, говорите точно, вы автор?

– Нет! – крикнул я.

Тон-Подольский схватил колокольчик и не зазвонил, а просто затрещал им. В дверь просунулась голова Жулькина.

– В Бутырку его! Сей же час! И чтобы я его тут больше не видел!

– Есть!

Городовой ворвался в комнату и схватил меня. Я мог бы в одно мгновение освободиться, но решил, что не стоит бороться с ним. Еще и это дело пришьют. Навалившись на стол, я посмотрел Тон-Подольскому в глаза и прошипел:

– Ух, я же запомню это, Михаил Евгеньевич!

– Евграфович!

– Пошли, – нервно пробасил Жулькин. И я пошел с ним к дверям кабинета. Надеясь, что Михаил Евграфович и не заметит, что выложенную книгу я спрятал под пальто.

В той же карете мы доехали до Бутырки. Вышли у внешних ворот. Часовой открыл нам калитку.

– Тюремщика позови, – сказал городовой. Часовой достал свисток, который висел у него на груди и свистнул два раза.

– Что, – спросил я у Жулькина, – много ли в камерах людей?

– Многовато, – кивнул тот.

– И меня вот так, без следствия, туда и бросят?

– Ну… ровно на время расследования, – пояснил Жулькин. – А то вы и уехать можете. Вон, и жену попросили вещи для вас собрать… Сами-то никогда в Бутырском замке не были?