Лунный вечер крепкого сибирского лета. Под бледно-зелеными лиственницами и суровыми елями в саду расположились выздоравливающие офицеры. На них одежда госпиталя. Без дела на скамейке стоит граммофон.
Бобров, молодой человек, майор, с прекрасным мечтательным лицом, наигрывает что-то на мандолине, меняя мотивы.
Капитан с забинтованной головой, сомкнувши руки на одном колене, думающе смотрит перед собой.
Два лейтенанта сидят рядом с Бобровым, пытаясь подпевать.
И странный человек с черной кожей лица и черепа (его зовут танкистом) время от времени оглядывается по сторонам, точно чего-то ждет, потом кусает ветку елки и сплевывает.
Бобров (находит нужную мелодию и начинает петь).
Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Все постепенно вступают.
Ночь тиха, пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В сад медленно входит высокорослый, широкоплечий полковник инженерных войск Глаголин Георгий Львович. Он тихо останавливается в стороне и как-то трепетно, с волнением слушает поющих.
В небесах торжественно и чудно,
Спит земля в сияньи голубом…
Что же мне так больно и так трудно.
Танкист не поет, по временам он хмуро, исподлобья поглядывает на своих соседей.
Бобров.
Жду ль чего, жалею ли о чем,
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть.
Глаголин сделал жест рукой, точно хотел остановить песню, но его не видят.
Я ищу отрады и покоя,
Я б хотел забыться и уснуть.
(С большой силой сказал.)
Но не тем холодным сном могилы!
(И запел.)
Я б хотел забыться и уснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь.
(Увидел Глаголина.) Полковник Глаголин! Вы откуда? Простите, я забыл, вы же сейчас с комиссии? Какой итог?
Глаголин (с усилием, скрывая внутреннюю боль). Лично для меня война и служба — дело конченное. Война идет, мы побеждаем, а я… отвоевался.
Общее движение, недоумение.
Бобров. Но вы же в полной форме, что случилось?
Глаголин. Беда случилась, друг, беда. Врачи мне написали пенсию. Я инвалид. Вы какую форму имеете в виду? Вот эту, что на мне? Ее придется, так сказать, донашивать.
Танкист (у него хриплый, жесткий голос). Как инвалид? Ваши врачи ни дьявола не понимают. Я, кроме ножика в руке хирурга-живодера, никому не верю. (Ирония.) Сульфидины!
Глаголин (снял картуз, обнажив большую свою бритую голову, вынул из картуза бумаги). Меня, ребята, война сожгла. Тут написаны различные медицинские слова, статьи… Латынь. Латынь.
Капитан. Не понимаю, они вам что-нибудь предписывают? Глаголин. Растительная жизнь на груди у матери-природы.(Насмешливо.) Уехать в горы, в глушь, козу доить, а иначе, говорят они, вы кончите печально. Эпилепсия, что ли, — я не знаю.
Капитан. А что вы думаете, полковник, — коза! (Пауза. Раздумье.) Право слово, тут нечему смеяться. Иносказательно коза обозначает могучий и целительный деревенский быт. Я понимаю предписания врачей…
Глаголин (резко). Я не мужик, не пахарь, я инженер…(Запнулся.) Был… да. Был инженером.(Страстно.) Я не могу сидеть в глуши, я ненавижу глушь, поймите меня. (Мягко.) Простите, други, роптать и раздражаться не на кого… Бессмысленно. Могли убить, а я живой. Мертвые на нас, живых, не ропщут… а как же мы? Путаница в голове и дичь. (Капитану.) Что вы толковали, капитан?
Капитан. Мы с вами люди разные, полковник… вернее, люди разных мироощущений. Вы инженер-строитель, вам подавай металл, кирпич, бетон, Магнитострой, а мне, вы сами понимаете, как агроному, — земные злаки, бахчи… Короче говоря, я после этой войны навечно сажусь под вишню… Эх, люди, лишь бы молоко, да соловей, да вот этакая тишина!
Глаголин (подозрительно). А ты, танкист, что так мрачно смотришь, ты думаешь — я рад?
Танкист. Брось, никто не думает. Разве я первый год воюю, не насмотрелся на людей? У тебя обыкновенная болезнь войны… За каким чортом морочить голову латынью? Надумали каких-то темных слов и радуются. Человек был в частях самоубийц, — все вы саперы — самоубийцы, а этими игрушками долго нельзя играть, навек приобретешь себе какую-нибудь чертовщину. Тебе, Глаголин, сейчас без всяких шуток надо тишину.
Глаголин (улыбка). Повеситься от тихой радости. (Горько.) Завидую тебе, танкист. Ты повоюешь…
Танкист. Война не бал, чему же тут завидовать? Ты, брат, завидуешь другому, так и скажи. Конечно, я горел, — только всего и дела…
Капитан. Только ли, отец?
Танкист. А тот и не танкист, по-моему, кто в танке не горел. (Глаголину.) Ты, Глаголин, послушайся меня: историю болезни позабудь. Я своей истории болезни и в руки не беру. Лечусь одной злобой… (Ирония.) Сульфидины!.. Человек должен найти внутри себя точку аккумуляции энергии и жать на эту точку.
Бобров (несмело, танкисту). Товарищ полковник…
Танкист (после короткой паузы). Дальше, молодой человек?
Бобров. Вы говорите, точка, аккумуляция… Я это понимаю… Но как узнать, где эта точка?
Танкист. Наивно спрашиваете, — надо знать свою натуру, владеть ее механикой.
Издали звучит гонг.
Капитан (прощаясь с Глаголиным). Поверьте — только тишина. Что ж такое, что коза? Езжайте в глушь, куда-нибудь в Киргизию. Я там бывал. Тургайские степи, кумыс, ковыль… Через полгода не узнаете себя. Глаголин (жмет руку). Благодарю, благодарю.
Капитан уходит.
Танкист (глядит в глаза Глаголину). Не терпится? Уезжаешь?
Глаголин. Да.
Танкист (обнял, поцеловал Глаголина. Хотел уйти и задержался). Врачи ни дьявола не понимают. Поверь, я жив одной злобой. Я, кажется, рассказывал тебе, что немцы сделали с моей семьей в Брест-Литовске. Война — моя профессия. Пока я жив, дышу, я буду просто и естественно их уничтожать.
Глаголин. Друг, но я-то не могу. Изъят из обращения.
Танкист. Куда же ты торопишься? Живи, не выгонят. Потом поедешь в санаторий…
Глаголин. Нет, не могу, надо что-то делать… что-то предпринять.
Танкист. Смотри, Глаголин, не загуляй с тоски. Ведь ты один остался — знаю. Я не учу, не поучаю. Но… Живое да живет. Ей-богу, это было кем-то сказано с большою мыслью. (Взял руку, пожал.) Живи! (Скрывая волнение, уходит.)
Бобров, скромно оставшийся в стороне, идет к Глаголину, который собирается уходить.
Бобров. Пойдемте, поужинаем в последний раз.
Глаголин. Спасибо, не хочу.
Бобров. Бросьте вы хандру… Теперь поедете к семье.
Глаголин. А где она, семья?
Бобров. Да, правда… я забываю. Поедете в свой родной город, найдете старых друзей.
Глаголин. А где они, друзья?
Бобров. Нельзя же так… Это очень важно в жизни — иметь свои надежды.
Глаголин. Спасибо, брат, спасибо. (Пожал руку Боброву.)
Бобров. Куда же вы?
Глаголин. Мне в другую сторону. На выход, в канцелярию.
Бобров. Желаю вам всего того, что самому себе. (Уходит, опираясь на свой костыль.)
Глаголин (вслед). Эх ты, мальчик… друзья… Где вы, мои друзья? Куда вас раскидали ветры-бури?.. Колюша мой, Наденька!.. Зачем ты мне сказал, майор, к семье поедете? Опять они перед глазами, хуже боли, хуже этих проклятых травм. Опять с ума схожу. Водички бы… Нет, обойдется, ничего. Танкист — он сильный, он горел, как пакля, знает, что такое точка. Нет, надо поскорее куда-то двигаться…
Обшитая и роскошная теплушка долговременных военных путешествий. По стенам — ель, пихта. Стол. У дверей — железная печь. В глубине теплушки, устроившись на чемоданах, накрытых плащ-палатками, как на престоле, сидит Андрей Колоколов. Читает толстую растрепанную книгу, по временам сумрачно и наблюдательно осматривает своих спутников. У ног его стоит сверкающий аккордеон.
В теплушке путешествуют супруги Гололобы — Микола и Ма-руся и Симочка, составляющие свой круг с Колоколовым как земляки.
Несколько в стороне расположилась Софа — жительница города Одессы, экспансивная мечтательница. Начальники каких-то западных станций Черепахино и Закатаево запойно играют в карты. На топчане лежит моряк, который дни и ночи спит. Маруся, красивая, большая, раскрасневшаяся, стоит с ложкой у котла, Симочка помогает ей стряпать. Начальники станций, поглощенные игрой, забывают свой возраст и житейскую солидность. Они странные приятели и называют друг друга Гурием и Филей.
Гурий (мягкая натура). Филя, видишь — сорок. Мне довольно. Открываю два очка.
Филя (жесткий человек). Вы посмотрите на арапа! Как же сорок, когда я держу козырную даму?
Гурий (ласковость). Разве? Извиняюсь. Этот пиковый валет удивительно похож на даму.
Филя. Бросьте, бросьте! Я твои арапские номера знаю двадцать лет. Ходи.
Гурий. Небось, когда ты крестового туза ногтем поцарапал, я не говорил же, что ты арап.
Филя. Это еще надо выяснить, кто его царапал.
Колоколов (со своего престола). Начальники, какая станция горит?
Филя (торжественно). Станция Закатаево имеет со станции Черепахино в данную минуту сорок восемь бутылок портвейна номер два.
Софа (отрываясь от шитья какой-то яркой детской тужурочки). Не понимаю… они, как дети. Как же можно играть на неизвестное будущее?
Филя. Мадам, ничуть не дети. Игра у нас идет на «после войны».
Софа. На «после войны»?.. Это же неведомая даль.
Филя. Мадам, ничуть не даль. Кончается война, и я в буфете «Черепахино» имею свой портвейн.
Гурий. Увидим, кто имеет. Прошу играть.
Филя (издевка). Сидишь себе под праздничек и накручиваешь телефон: «С попутной бригадой подкиньте нам парочку портвейна номер два. За ваше здоровье». Сорок! Открываю два. Мы свое получим. Ничуть не дети.
Софа (жаргон). Хотя я за себя скажу — отдайте мне Одессу, и я опять живу. Была б Одесса, и опять будет жизнь и красота.
Филя. А что предсказывает ваша хиромантия?
Софа. Конечно, вы не верите, а я верю. Ворожея четыре раза кидает карты, и четыре раза Борисику выходит казенный дом. Буквально через месяц узнаю: мой сын в Москве в детском доме. Живой! О!..
Филя. А что же говорят они насчет Одессы?
Софа. Гадается на человека, а на предметы не гадается. Предметы не имеют масти.
Гурий. Значит, судьбу Европы карты предсказать не могут?
Софа. Надо мне вашу Европу! Разве вы понимаете, что значит Одесса?.. Это… это… Ах, да разве это выскажешь одними словами!..
Моряк (во сне и во всю силу голоса). За мной!.. Вперед!.. Ура!..
Общее молчание.
Ты кому кланяешься? Ты немцу кланяешься? За командирами!.. (Торопливо вскакивает, осматривается.) Я извиняюсь. Грезы…
Колоколов. Спи, моряк, не беспокойся. Мы привыкли? Моряк. Благодарю! (Ложится и спокойно засыпает.) Гурий (пересчитывает набранные очки). Два… Король — четыре. Шесть… Одиннадцать плюс девять — двадцать.
Филя (кричит). Какие девять, что за девять? Опять арапский номер. Девятки не считаются. Назад!
Гурий. Разве я посчитал девятку? Ошибка… автоматически… клянусь!
Филя. На этих штучках ты у меня не отыграешься. Пятидесятую пишем.
Гурий. Подождите. Как перевалим за Урал — моя игра пойдет.
Поезд замедляет ход. Вокзальный шум. Внезапно просыпается Гололоб, за ним моряк.
Гололоб. Какая станция? Большая? (Сам сообразил.) Заметно, подходящая. А ну-ка, выходи из хаты, молодые люди. (У него яркий акцент украинца-южанина.) Пойдемте пошукаем, молодые люди, що-нибудь красивое на этой станции. Маруся, ты готовь нам борщ
Все, кроме Колоколова и Маруси, торопливо исчезают из теплушки. Колоколов сидит на месте, вытянувши левую ногу, углубленно читает. Вдруг расхохотался, завернул страницу.
Маруся. Що такое, Андрюша? Колоколов. Великий тип непокоримой личности.
В двери стучат.
Голос. Откройте! Военный комендант.
Маруся. Андрей!
Колоколов. Мимо, мимо. (Идет к дверям, открыл.) Квартира занята… Нас проверяли сорок комендантов. (Зовет.) Микола!..
В теплушку вскакивает военный комендант. Следом возвращается Гололоб.
Гололоб. Що за лыцарь? Вас пригласили или вы сами взгромоздились в наше международное купе?
Колоколов. Начальство… проверяют.
Гололоб. Начальство? (Дает Колоколову чайник.) Подержи, голуба моя, подержи, не бойся, не ошпаришься. На твоей станции кипяточку нема. (Вынул документы.) Пожалуйста! Хоть на колесах, но хата моя. За своих попутчиков отвечаю.
Комендант (просматривая бумаги). Командир партизанского отряда Гололоб… Народный мститель… (С любопытством глянул на Марусю.)
Гололоб. Нет, это моя супруга. Народный мститель — то другая.
Комендант (возвращая бумаги). Товарищ командир, вы могли бы ехать в иных условиях.
Гололоб. А мы отказались от всяких голубых экспрессов, купе-вагонов. Там, в этих ресторанах, с голоду подохнешь… Талоны да вода.
Комендант. Товарищ командир, возьмите одного пассажира, сделайте мне одолжение.
Гололоб. А що за пассажир?
Комендант. Он тут, со мной… ждет. Полковник, член партии, больной, разбитый человек.
Колоколов. Все мы разбитые.
Комендант. Просит отправить с первым поездом, травмированный.
Колоколов. Все мы травмированные.
Комендант. Нельзя рассуждать по шаблону. Меня обязывает должность думать над такими темами.
Маруся. У нас не тесно, пускай садится. Какие вы, ей-богу, грубые друг к другу.
Гололоб. Що ты, Андрей, грубый какой! Сажайте, ладно.
Комендант. Спасибо, товарищи. (Выходит.)
Гололоб. Интересный комендант. Главное дело, думает.
Колоколов. Посадит тебе какого-нибудь психопата… больной, травмированный.
В теплушку поднимается Глаголин, за ним комендант.
Комендант. Вы у меня забыли свои документы.
Глаголин. Какие документы?
Комендант. Определение врачебной комиссии… возьмите.
Глаголин. Да, да. Спасибо.
Комендант. Счастливого пути, товарищ полковник.
Глаголин. Спасибо вам, спасибо.
Комендант выходит.
Колоколов (Гололобу, тихо). Мой учитель — инженер Глаголин. Строитель.
Гололоб. Инженер? (Подумал.) Вы тут живите, располагайтесь, а мы с Марусей пошукаем каких-нибудь окороков-колбас, що-нибудь диэтическое, одним словом.
Гололоб и Маруся выходят.
Колоколов. Георгий Львович, разве не узнаете Андрюшку Колоколова? Я самый, ваш десятник, практикант. Вспомните последнее строительство.
Глаголин. Простите… с памятью неважно. (Неуверенно.) Да, да… припоминаю.
Колоколов. Первую практику проходил у вас… ваш ученик. В семье у вас был принят…
Глаголин (вдруг с удовольствием, когда оживает память). Колоколов, Андрюша… буйный… (Слабая улыбка.) Покоритель сердец. Земляк… (Пауза.) В рядах Армии?
Колоколов. Был старшим лейтенантом.
Глаголин. А я был полковником инженерных войск. (Сел устало на накат, смотрит на свои руки.) Куда же вы направляетесь?
Колоколов. В Москву, по делу. Да. (Грубоватый тон прямолинейности.) Ногу надо справить.
Глаголин. Как? Не понимаю.
Колоколов. Простое дело. Ногу дали мне тут в Сибири. Ни к чорту не годится. Скрипит, ломается. Хочу достать попрезентабельнее. (Прямо, испытующе рассматривает Глаголина.)
Глаголин. Ах, вот оно как!..
Колоколов. А вы как будто целый, невредимый. Что, тоже не берут на фронт?
Глаголин. Увы, не годен.
Колоколов. На ногах, а не годен.
Глаголин. На глиняных ногах. Врачи написали мне пенсию, я инвалид.
Колоколов. Бывает, знаю… (Вдруг весело и мягко.) Но не скучайте. Есть солнышко на небе; как оно поется: и любовь есть на земле. Вот видите, какую мы квартирку оборудовали? Тут путешествуют неувядаемые люди.
Являются Гололобы.
Вот тоже наши земляки, супруги Гололобы. Первая буква его отряда по сводкам часто проходила. Они живут без имени, без местожительства, и сами посмотрите, как они живут. Красиво чувствовать, что есть такое население земли!
Гололоб носит короткие сапоги с широкой оборой. Сам он, как и его Маруся, статный, какой-то просторный и неугомонный. На голове кубанка, которую он никогда не снимает.
Гололоб (Глаголину). Такие-то дела. По чистой? Я тоже был демобилизованный по чистой. Тут у меня под шапкой печати имеются. Я думал, без головы останусь. Знаете ли — заклепали. Подходяще работать научились. Какую думку на дальнейшее имеете, товарищ полковник? Глаголин. Хочу на родину. Гололоб. А где у вас семья? Где жинка? Глаголин. Семья? Не знаю. Здесь случайно мне передали, будто бы жена осталась там… за линией фронта, у немцев.
Гололоб (радушие). Що-що, а жинка никогда не пропадет — найдется. Моя Маруся в Сибирь ко мне пришла, где нас лечили. Пришла и сказала мне: «Микола, що хочешь делай, а я от тебя не уйду». А жинка… вы посмотрите сами, это ж вам женщина! А разве у нас не было семьи? Две девочки имели, Валю и Лидочку, да бабку — мать Маруси. Они у нас в селе погибли, только моя Маруся одна и выскочила из села. Родим себе еще семью. Бабусю, конечно, снова не родишь да с горя тоже не помолодеешь. Маруся едет в мой отряд. Это ж вам женщина!
Глаголин. Командуете отрядом?
Гололоб. Мало-помалу командую. Сейчас туда и подаюсь. Я кавалерист, под Белой Церковью получил осколок в голову. Мне дали чистую. А в госпитале меня сманили партизаны в лес. И опять по прошествии времени меня поранило в лесу. Нас двоих забросили на самолете через фронт, меня да Симочку.
Глаголин. Кто это Симочка?
Гололоб. Такая у нас девушка работает. Народный мститель.
Колоколов (зовет в окно). Симочка, Симочка!
Является Симочка. В руках цветы. На ней светлое легкое платье. Сияние молодости.
Гололоб. Вот наша Симочка! Познакомьтесь, товарищ полковник. Народный мститель… Да, да… Она, она
Симочка. Будет вам, товарищ командир. Народный мститель. Совсем неинтересно
Гололоб (подмигнул Глаголину). Недооценивает. Молодость.
Симочка поклонилась Глаголину. Вдруг немного отступила и нахмурилась. Резко отвернулась и отошла прочь.
Она… сиротой осталась. Понимаете? Колоколов (тихо). Сима, вы чем огорчены?
Симочка промолчала.
Гололоб. Сейчас будем вечерять, товарищ полковник. Маруся, где твой ужин? Я скоро буду с голоду кушать свои подметки!
Маруся (певучий, чистый голос). Ты вечно неспокойный… и все ему подай зараз. Сейчас накроем стол, как у людей. Привык в лесу жить по землянкам.
Пока Маруся с Симочкой занимается столом, в теплушку возвращаются ее обитатели. Моряк что-то дожевал, запил из фляжки, устроился на своем месте.
Моряк. Я извиняюсь. Спокойной ночи.
Гололоб. Спокойной ночи и приятных снов.
Моряк. Благодарю.
Гололоб (вдруг). Пойдем ко мне в отряд, товарищ полковник. Мы вам дадим, как генералу, обеспечение. Лес — наилучший санаторий. Птички, воздух и питание… Но нужен нам по инженерной части командир.
Глаголин. Я, брат, не то. Не подойду.
Гололоб. Ранены?
Глаголин. Ранен… это полбеды Бывает хуже. Нет, я не то. Ни два, ни полтора. Врачи мне написали различные медицинские слова… латынь. Эпилепсия, что ли… Я не знаю.
Колоколов. Но, Георгий Львович, жить-то надо? Я здесь читаю Робинзона… Крузо! Великий тип непокоримой личности. Я потерял полжизни в двадцать восемь лет. Я еду ногу покупать себе… Вы лишь поймите такую комбинацию.
Маруся (нежно и певуче). Зачем вы сразу нападаете на человека? Может быть, этот человек больше всех вас пострадал… Садитесь вечерять. А вы, Андрей, кидайте ваших Робинзонов в сторону.
Колоколов. Нет, Маруся, Робинзона я не кину. Он есть моя судьба. Все мы Робинзоны и едем в Робинзонию.
Гололоб. Ко мне в отряд… лес, птички, воздух…
Колоколов (подошел к столу). Микола-генерал, а где же у тебя то да се?
Гололоб. Ах, що вы говорите! Маруся, где то да се? А то бы я совсем забыл.
Входят Филя и Гурий.
Колоколов. Картежники, пожалуйте к столу! Гурий. Не беспокойтесь… Для путейских обед на любой станции.
Филя. Своя держава… Благодарим. Гурий. Филя, сдавай-ка!
С прилежностью и деловитостью они устраиваются играть.
Маруся. Сонечка, садитесь вечерять. Софа. В эвакуации у меня переменился аппетит. Явилася какая-то апатия.
Гололоб. Познакомьтесь. Гражданка из Одессы.
Софа. Софа.
Глаголин. Глаголин.
Маруся. Садитесь, Сонечка.
Гололоб. Моряк! Полундра! Опять отдал концы…
Усаживаются. Гололоб поставил чайник, кружки. Колоколов подымается над столом.
Колоколов. Да будет борщ у каждого стола. Что, плохо сказано?
Гололоб. Хорошо сказано.
Колоколов. А что же Симочка? Опять уединение?
Симочка. Спасибо. Мне есть не хочется.
Колоколов. Мочите ложку, полковник. Давайте ужинать.
Гололоб. Великий борщ, Маруся! Вот я как будто дома Вот я и набираюсь жиру. Вот и наша жизнь, товарищ полковник. Поедем в лес. А после мы вам поставим хату где-нибудь на берегу реки, живите в свое удовольствие при садике. Ох вы, садики, ох вы, белые цветочки, где вы есть? А ну, за лес, за последнюю нашу службу, щоб люди не сказали про нас плохого слова!
Чокаются.
Симочка (вдруг). Не надо в лес, товарищ полковник! Он, этот лес… он жуткий.
Гололоб (удивление и легкое неудовольствие). Не понимаю таких слов… Это мне интересно, чтоб наша Симочка боялась лесу.
Симочка. Я не боюсь. Смешно.
Гололоб. А почему же ты людей пугаешь?
Симочка. А потому, что я в лесу старухой стала. Я, девчонка, в какие-нибудь семнадцать лет… народный мститель. Говорить легко. Лес, лес…
Гололоб. Но это же святое дело, Симочка.
Симочка. Святое… так и надо… я не протестую, не ропщу. Меня никто не принуждал. Делала и буду делать. Когда отца и мать убили, я дала клятву…
Гололоб (подходя к ней). Я знаю, девочка… Я лучше других понимаю.
Симочка. Нет. Вы мне дайте договорить. Вы думаете, я устала, жалуюсь? Ничуть! Я училась писать маслом, меня тянуло к синему в природе, а теперь я живу по ночам. Я научилась просматривать предметы сквозь темноту… а днем мне надо спать, скрываться… Народный мститель, правильно. Но только я-то что-то чувствую, переживаю…
Моряк (не просыпаясь, но так, как будто наяву). Тихо, тихо. Румыны драпу дают. Очередь по музыкантам. (Пробуждается. Сел, осмотрелся. Смущенная улыбка.) Извиняюсь. Грезы.
Колоколов. Моряк!.. (Протягивая кружку.) Выпей. За возвращенье в Севастополь.
Моряк. Одну коробочку могу. За Севастополь! (Мечтательно, значительно.) Тот Севастополь! (Четкая манера.) Благодарю вас. Я, извиняюсь, немного подремлю. (Ложится и закрывает глаза, точно он повернулся с боку на бок.)
Колоколов. Могучая натура. Он отсыпается за всю войну.
Гололоб. А що ты думаешь, природа требует.
Маруся. Симочка, вечерять надо. Ты садись.
Симочка (Глаголину). Вы простите, что я чуть-чуть расстроилась… Вы поразили меня страшным сходством с моим отцом. Поверите ли… на меня нахлынуло. Мой отец тоже был инженером.
Колоколов (ему не нравится, больно). Не надо… Ну зачем?
Симочка. Я же не плачу. Смешно… Я лишь к тому говорю, что у меня портретов не осталось и лица стали забываться. А тут, как вас увидела, нахлынуло… Бывают же такие совпадения. Андрей Сергеевич, что же вы молчите? (Подает ему стакан.) Люблю, когда вы буйствуете.
Колоколов. За вами тост, товарищ полковник.
Глаголин. Я буду пьян. Я слаб, я болен.
Колоколов. А вы скажите себе так: я пьян не буду, я не слаб, не болен.
Глаголин. Сказать легко.
Колоколов. Нет, нелегко. Пустое сотрясение воздуха в расчет не принимаю. За вами тост, я повторяю.
Глаголин (взволнован). Здесь все вас называют Симочкой, я тоже позволю себе так же вас назвать. Симочка, вы коснулись очень важной жизненной темы… о ваших чувствах… о горечи… о настроениях. (Окружающим.) За них, за детей наших. За вас, Симочка. Пусть исцелятся ваши горькие, святые души. Пусть их согреет свет любви, счастья.
Симочка (с жаром). Горькие… святые… Правда, правда. Андрей Сергеевич, налейте и мне…
Колоколов. Вот это другие песни. Маруся, вы пригубьте с нами.
Гололоб. Маруся пьет по праздникам. Пускай же будет сегодня наш праздник. Любовь да свет, да все такое… Чокайся, Маруся.
Маруся. Ой, я смеяться буду! С праздничком. За твою долю, Симочка. (Выпила.) Ну, я теперь пропала.
Смех.
Гололоб. Эх, Симочка, не дала ты мне сосватать полковника!
Колоколов. Читайте Робинзона! Я говорю вам, человек рожден для катастроф.
Гололоб. Андрей, ты брось. Що твой Робинзон видал? Ни чорта он не понимает.
Софа. А я могу сказать, какой у вас характер, Симочка. Вы захотите — и будете нежной, как ребенок, не захотите — и будете как неодушевленный, холодный камень. Я давно угадала ваш характер и знаете как? По походке. У вас счастливая походка.
Симочка. Да. Очень. Чересчур. Безмерно.
Софа. Когда вы будете счастливой, интересной женщиной, вы тысячу раз вспомните, кто сказал эти слова.
Колоколов. А вот моего характера вы не узнаете, поскольку я потерял походку…
Софа. Ах, Андрей Сергеевич, милый, так хочется мечтать за счастье, а вы смеетесь. Я от души…
Маруся (вдруг начинает смеяться). Ой, люди, вагон назад поехал!
Смех.
Андрей Сергеевич, до чего я боюсь вашего Робинзона! Кто он такой? Турка или православный человек? Что вы с ним нянчитесь? Кидайте вы его к чорту, этого Робинзона. Не прячьте от меня ваших глаз. Думаете, спрячетесь? Не-ет. Симочка, он же тебя полюбил. Как он за тобой страдает! Теперь ты нам скажи: пара тебе Андрей или не пара?
Гололоб. Маруся, не теряй головы.
Маруся. А?.. Микола, ты мне не приказывай. (Иной тон.) Что такое я потеряла? Я ничего не потеряла. Маруся чести не потеряла, не поддалась немцам, чистая к тебе пришла. А сестра твоя Настя — ровня Симочке — та поддалась. За румына замуж пошла. Найду — задушу. За своих Валю и Лидочку задушу. Им прощать нельзя, раз они с немцами путались. Товарищ полковник, вы человек серьезный, скажите, можно им прощать или нельзя?
Глаголин. Правда, прощать нельзя.
Маруся. Симочка, что же ты не отвечаешь? Можешь любить этого Робинзона или не можешь? И все они молчат… А может быть, я что-нибудь лишнее сказала? Тогда вы простите меня за мое открытое сердце.
Симочка (вдруг с болью). Андрей, играйте. Ну, играйте же хоть что-нибудь…
Гололоб (Колоколову). Играй!
Колоколов (берет аккордеон). Заказывай.
Гололоб. Шотландскую застольную, музыка Бетховена. Точно. Играй. (И он сам и другие подпевают. Запевает.)
Постой! Выпьем, ей-богу, еще!
Постой, хлопец. Давай сначала, а то душа поет, а голоса нема. (Снова запевает застольную песню Бетховена.)
Постой! Выпьем, ей-богу, еще!
Бетси, нам грогу стакан!
Последний в дорогу!
Бездельник, кто с нами не пьет.
Хор.
Налей полней стаканы!
Кто врет, что мы, брат, пьяны?
Мы веселы, право.
Гололоб.
Ей-богу! Ну кто так бессовестно врет?
Поезд резко останавливается. Симочка выпрыгивает из вагона, другие задержались оттого, что донеслись слова диктора, который дочитывает последние слова приказа Верховного Главнокомандующего: «…объявляю благодарность руководимым вами войскам! Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей родины. Смерть немецким захватчикам! Верховный Главнокомандующий Сталин».
(Уходящим на полустанок обитателям теплушки.) Узнайте, какой город взяли.
Все, кроме Гололоба, Маруси и Глаголина, уходят.
(Строго и хмуро.) У тебя, Маруся, наверно, в голове прошло. На будущее время при Симочке про эти темы надо помолчать.
Маруся. А про какие? Я и забыла.
Гололоб. С Симочкой надо осторожно… Вы слыхали, как она нервно разговаривает? Мы с помощью этой самой Симочки освободили из городской тюрьмы сразу за один налет всех заключенных.
Глаголин. Да, да… дитя войны… израненные души.
Гололоб. То-то и оно. Вошла в доверие к немцам. С начальником тюрьмы друзья-приятели. Вы ж сами понимаете, товарищ полковник, таких заданий не дают, это дело твоей воли. Не надо при ней касаться этих тем… кто там жил с немцами, кто не жил… Разве не видно: у них с Колоколовым получается что-то совсем серьезное… Красивое… Может быть, она страдает этой темой. Не надо. Конечно.
Маруся. Боже ж мой!.. Ведь ты молчал.
Гололоб. Молчал и через силу говорю… Конечно.
Поезд медленно трогается.
Маруся. Смотрите, едем… еще останутся. Симочка!
Входят моряк, начальники станций. Софа, Симочка и потом Колоколов.
Колоколов. Георгий Львович! Микола! Симочка! Маруся! Вы слыхали? Наш город освобожден. Георгий Львович! Мы с этой минуты едем прямо домой.
Глаголин (легкий хмель). Колоколов, я с вами, только с вами… Вы, Андрей… нет, все вы действительно неувядаемые люди. Сейчас что-то кончается, — наступит новое, другое… Мне трудно выразить… Что-то громадное… Мне надо снова в громадный мир… а я не тот…
Гололоб. Кто куда, как говорится, а мы поедем в лес… Нам еще в лесу работы хватит.