Совершенный изьян

В очках Мити отразились беснующиеся огни с танцпола, которые не освещали, а лишь подчёркивали подвижную темноту.

— Никаких серьёзных последствий, впрочем… — Митя вдруг замолчал, уставившись куда-то в пустоту.

Пётр решил, что тот снова приметил официантку. Огни в очках Мити погасли. Музыку сменила тяжёлая тишина.

— Парень с шунтом умер у меня на глазах, — сказал Пётр. — Кровь из глаз, судороги. Это, по-вашему, несерьёзные последствия?

— Не думаю, что это связано. — Митя промокнул платком лоб. — Всякое случается. Знаете, сколько дешёвой ерунды сейчас на рынке? Я вообще не вижу причин, по которым…

— Записанный в чей-то шунт искусственный интеллект может вызвать проблемы?

Митя вздохнул.

— Призрак — это игрушка. Программка с кучей данных, которая подстраивается под своего хозяина. Это даже не искусственный интеллект, строго говоря. Слышали термин такой — икс? Интеллектуальная категорическая служба? Эта штука обучается подражать поведению человека на основе анализа данных из сети. Пото́м — уже при общении с пользователем. Она не может захватить контроль над телом, или что вы там себе напридумали. — Митя несколько раз шумно выдохнул, изображая смешок. — Собственно, она вообще ничего не может. Это программка без цели, как… как…

— Каким же образом окоченевший труп принялся разгуливать после смерти?

Митя уставился на Петра.

— Я думал об этом. Долго думал. И объяснений этому нет. Вернее, одно всё-таки есть, и довольно простое. Сколько вы выпили в ту ночь?

—Понятно. Я был не один, между прочим.

— Вы были не один, — медленно, точно заучивая на слух, повторил Митя. — И это тоже любопытно. Что там произошло на самом деле? На самом деле, Пётр? Что вы сделали? Вы с вашим напарником — или кто там с вами был? Вы сильно выпили, да? И в чём-то, может быть, не…

— Да пошёл ты на хуй!

Пётр резко поднялся из-за стола, сделал шаг по направлению к танцполу, на котором дёргалось, как в припадке, несколько тощих фигур, и замер, когда в глаза ему ударил свет.

— Если уж вы встали, — послышался голос Мити, — то принесите мне что-нибудь из бара. «Катаракту» эту. Или нет. — Митя кашлянул. — Что-нибудь другое. На ваш выбор. Я…

— Я знаю, что я видел! — Пётр обернулся. — Это вы своим боссам можете рассказывать, что никакой проблемы нет! Просто мёртвая девочка потеряла свою игрушку.

— Или всё же «Катаракту»? — пробормотал Митя. — А то смешивать как-то…

— Вы слышите?! — крикнул Пётр.

— Да-да! — отмахнулся от него Митя. — Вы всё помните. Вы всё знаете. А что вы помните? Не забыли о своей маленькой проблемке?

Митя постучал себя пальцем по лбу.

— Эх! — вздохнул он. — Как всё-таки жаль, что с вами нельзя нормально поговорить. Впервые встречаю человека с такой же проблемой и… — Митя горестно усмехнулся, — это оказываетесь вы.

Пётр ничего не сказал и зашагал к выходу, пробиваясь сквозь темноту и бьющий в глаза свет.

Он стоял, страдальчески согнувшись, под вывеской «Радуги» — бо́льшая часть неонового орнамента уже не светилась, только одна изогнутая змеёй трубка периодически вспыхивала красным, — и пытался закурить, прикрывая зажигалку от ветра ладонью. Но та лишь вхолостую высекала искру.

— Твою же мать!

Пётр раздражённо отшвырнул зажигалку в кучу оплывшего грязью снега на асфальте. После «Радуги» холод расходился по телу обжигающими волнами. Пётр выплюнул сигарету и подставил ветру лицо.

Курить хотелось невыносимо. После коктейля тошнило.

Он осторожно пошёл навстречу темноте, как бы проверяя твёрдость шага — и тут же невозможная волна ледяного ветра поднялась со стороны глухой стены и ударила ему в лицо, порываясь отбросить назад, обратно, к незаконченному разговору.

Перед Петром, как электронный призрак, вынырнула из темноты девушка с чёрными волосами. Она была так похожа на Катю, что Пётр едва её не окликнул, и лишь какая-то несвойственная Кате отрывистость движений, сумбурность заплетающейся походки, заставила его приглядеться. Нет, не она. Незнакомка была выше, полнее, да и волосы её казались насквозь чёрными лишь из-за темноты.

Пётр вновь полез в карман за сигаретой, забыв о том, что выбросил зажигалку. Девушка подошла ко входу в арку, вздрогнула, словно её прошил электрический разряд, и повалилась на колени.

— Эй! — крикнул Пётр.

Он подбежал к девушке — быстро, насколько мог, отчаянно сопротивляясь обезумевшему ветру. Девушка пару секунд стояла на коленях, глядя в невозможно густую темноту, и упала лицом в снежную грязь.

— Что с тобой?

Девушка лежала, не двигаясь. Пётр осторожно приподнял её за плечи. Незажжённая сигарета торчала у него изо рта, и он нервно жевал фильтр. Тело девушки казалось промёрзшим насквозь. Губы посинели. Она и правда была похожа на Катю.

— Ты меня слышишь?

Пётр встряхнул девушку за плечи. Голова её безвольно упёрлась подбородком в грудь. Пётр усадил её на колени и коснулся шеи, чтобы проверить пульс.

Девушка вздрогнула, открыла глаза.

— Чё ты… — выдавила она из себя.

В нос Петру ударил резкий запах алкоголя. Пьяна. Девушка несколько раз моргнула и с ненавистью уставилась на Петра.

— Ты чё, бля… — пробормотала она. — Отпусти! Я…

— Вставай! — Пётр попытался поднять её с асфальта. — Замёрзнешь здесь, дура!

Девушка раздражённо отпихнула его локтем и раскорячилась на четвереньках, опираясь об асфальт неестественно вывернутыми кистями рук.

— Пшёл на..! — выдохнула она, качнув головой. — Я щас…

Ветер бил в лицо.

Она наконец встала — резко, одним стремительным рывком, точно какая-то невозможная сила помогла ей подняться. У Петра похолодело в груди. Девушка распрямила плечи и, покачиваясь, уставилась на Петра тёмными незрячими глазами. Ветер приносил из темноты пепельный снег. По обледенелой стене дома метался красный отблеск от гаснущей иллюминации над входом в клуб. Как сигнал тревоги. Девушку повело в сторону — её словно зацепил порыв истошного ветра, — и она, едва совладав с окоченевшими ногами, заковыляла в чёрную арку. Через секунду над ней сомкнулась темнота.

Пётр стоял с сигаретой во рту. Пожёванный фильтр размок у него на губах.

— Огоньку не найдётся? — спросил он в темноту и расхохотался.

Ветер затих. Пётр потянул незажжённую сигарету с таким видом, словно действительно курил, выдохнул воображаемый дым и шагнул в арку.

— Так чё Край?

Пётр молча смотрел в окно. Его мутило, но он старался не показывать вида, чтобы Вик опять не донимал его расспросами, с кем он вчера пил.

— Так чего?

Вик толкнул Петра в плечо. Пётр посмотрел на него ошалелым взглядом. Снег летел в стекло.

— Чё там с Краем? Вызывал тебя?

Они проехали через пропускной пункт, света на дорогах прибавилось, но от бьющих в глаза газовых фонарей раскалывалась голова.

— Вызывал, — буркнул Пётр.

На тротуаре материализовалась из темноты чья-то неясная фигура, сделала несколько отрывистых шагов в пустоту и упала на колени. Пётр качнул головой, прогоняя наваждение.

— И чё, по слову из тебя вытягивать?

От Вика разило тяжёлым перегаром.

— Да не было ничего, — вздохнул Пётр. — Всё то же самое. Бессмысленное какое-то…

Он не договорил. Расшатанные дворники с унылым скрипом смахивали с ветрового стекла липкий снег. Вик почти не следил за дорогой. Фары выхватили из темноты чей-то силуэт — длинные волосы, худенькие плечи. Тощая девушка стояла у ослепшего светофора, запрокинув голову, уставившись в затянутое смогом небо. Вдруг она вздрогнула и повалилась лицом на асфальт.

— Вот же… — Пётр прикрыл ладонью глаза.

— Чё? — Вик резко крутанул руль. — Чё ты там?

Кто-то вновь проковылял по обочине дороги, протянул руку к мерцающему фонарю, выгнулся, как от удара в спину, и повалился в грязный снег.

— Ты видел? — вздрогнул Пётр.

— Чё видел-то?

Пётр резко обернулся. Дорогу позади застилала темнота.

— Устал я, наверное.

— Слушь, — не унимался Вик, — а Край записывал или так?

— Записывал.

Фургон, покачиваясь на неровностях асфальта, ехал навстречу летящему снегу.

— Да, похоже, ему самому всё это уже не шибко интересно. Как будто его самого, — Пётр кашлянул, — заставили.

— Член-Сьян этот? Да уж они…

— Или всё, как говорится, решено без нас. И за нас.

Рядом с грязными панельными домами объявилось ещё одно ночное видение — тонкая серая фигура, лишённая пола, насилу способная ходить. Пётр отвернулся.

— И чё будет-то? — спросил Вик.

Пётр помассировал глаза через закрытые веки. Руль в руках Вика ходил ходуном — фургон отбивал расхлябанной подвеской дёрганый ритм разбитой дороги.

— А хер его…

Вдалеке, за кособокими киосками, ярко горели окна на первом этаже серого здания, и этот мощный свет посреди тонущей в тени улицы казался чем-то противоестественным, вроде сбоя в программе.

— Так чё будет-то?

За окном побежали ряды автоматических киосков. Впереди мелькнула знакомая неоновая вывеска — зелёная пиктограмма, рюмка, лопающиеся пузырьки.

— Останови-ка, — попросил Пётр.

— На хера?

Не дожидаясь ответа, Вик притормозил на обочине, отлепил потные руки от руля и повернулся к Петру:

— Ты чё, бля, молчун сёдня такой?

— Выпить не хочешь? — предложил Пётр.

— А как же добросовестное, мать его, патрулирование?

— В пизду.

Они вышли из фургона. Вик шёл, скорчившись от холода. В его всклокоченной, заметно отросшей за последнее время бороде поблёскивали снежинки.

— Ток возьмём — и сразу в фургон! — заявил он. — Не хер тут жопу морозить.

— А ты закаляйся! — сказал Пётр, хотя его самого уже трясло.

— Шутник, блядь! — Вик смахнул с бороды снег. — Закаляйся! Да я тут, в отличие от тебя…

Он остановился и завертел головой.

— А куда мы ваще…

Вывеска над киоском несколько раз мигнула, передав в сумрак неразборчивый двоичный код, и погасла. Они стояли у чёрной стены жилого дома, в котором не горело ни одно окно. Вик топтался на месте, пытаясь согреться.

— Ты, блядь, издеваешься?

— Да было же здесь…

Пётр подошёл к погасшему киоску, оставив Вика приплясывать от холода. Терминал не светился. Вывеска над прогнувшейся крышей была совершенно чёрной, неоновые трубки будто выгорели изнутри.

— И чё? — крикнул Вик.

Издалека — там, где густой сумрак разрезали неестественно яркие огни из окон серого здания — взвились протяжные пьяные крики. Кто-то дико загоготал.

— Да ну их! — скривился Вик. — Мало ли чё они там! На хер нам это надо!

— Погоди.

Пётр потуже запахнул куртку и зашагал вниз по улице.

— Куда ты! Я тут окоченею щас на хер!

Пётр не ответил. Ветер теперь дул в спину, сбивая с ног. Над асфальтом кружилась снежная пыль. Окна на первом этаже серого здания загорелись ещё ярче, и в их белом фосфорном свечении вдруг прорезались красные лучи. Пётр различил мечущиеся в окнах тени. Послышался нарастающий — по мере шага — топот ударных.

— Да постой ты, блядь!

Вик, недовольно кряхтя, хромал следом за Петром.

Тот остановился у поросшей инеем стеклянной двери, за которой мельтешили неясные фигуры. Клуб? Никаких вывесок не было. Пётр толкнул дверь.

У входа никто не стоял. Никто вообще не обращал на Петра внимания. У стен горбились, точно уродливые электрические скелеты, два массивных ламповых отопителя, однако помещение всё равно раздирало от холода. На полу валялось несколько прожекторных фонарей. Откуда-то из глубины доносилась грубая тяжёлая музыка, под которую дёргалась стайка подростков, размахивая неестественно подвижными, состоящими из одних шарниров руками. Но на дискотеку это походило меньше всего. На одной из стен кто-то намалевал огромный иероглиф — дешёвая маслянистая краска не успела толком подсохнуть и расплывалась, как тушь.

— И чё здесь? — спросил, хлопнув дверью, Вик. — Чем они обдолбались?

Пётр молчал.

— Они чё, блядь, танцуют? Во, мудланы!

Долговязый парень в залатанной пластиковой куртке неприятно-красного, как оголённая плоть, цвета, вывалился из толкучки — точно чужеродный элемент, отринутый слившейся в ритмичном единстве толпой, — и сделал несколько шатких шагов в сторону иероглифа.

— Красавец какой! — ухмыльнулся Вик.

Парень подошёл к стене почти вплотную и замер, слепо уставившись на иероглиф неживыми глазами. Дутая куртка с залатанными порезами уродливо топорщилась на плечах, словно его тело поросло огромными опухолями.

— Да он же… — Вик шагнул к парню.

— Стой! — крикнул Пётр. — Не трогай его!

— Он чё, в дыре? — Вик брезгливо сплюнул себе под ноги. — Больной ублюдок!

Пётр крикнул трясущимся подросткам:

— Эй! С другом вашим чего творится?!

Никто не обращал на него внимания.

— Это ж как тот? — Вик повернулся к Петру. — Зомбарь долбаный? Который у нас в фургоне дубу дал?

— Возможно, — тихо сказал Пётр.

Вик испуганно попятился.

— Не, я к нему пальцем не прикоснусь! На хуй это всё! Хватило мне прошлого раза, когда…

Парень дёрнулся, как при конвульсии, и изогнулся так, словно у него переломился позвоночник, хотя взгляд его всё так же слепо упирался в нарисованный иероглиф. Казалось, он уже мёртв, но его тело этого ещё не осознало. Мускулы на его лице дрогнули — как будто он хотел что-то сказать, но не смог разлепить губы, — а из глаз, неподвижных и мёртвых, потекли тёмные слёзы.

— Боже! — выдавил из себя Вик. — Какого ху…

Кровь.

Парень снова вздрогнул и, не издав ни единого звука, повалился на пол.

Вик продолжал пятиться.

— Снова это! Какого хуя ты сюда попёрся? Как ты узнал?

Пётр молчал. В лицо ему ударил прожекторный свет. Кто-то задел ногой фонарь. Пётр отвернулся. По растекающемуся на стене иероглифу заметались очумелые тени.

Подростки расходились по сторонам, словно зомби — кто-то медленно, едва передвигая негнущимися ногами, а кто-то нервно и быстро, подпрыгивая и вздрагивая, как от ударов тока.

— Какого… — Вик шумно вздохнул. — Какого хуя здесь творится?! Чё это такое?! На хер ты меня сюда привёл?

— Началось, — прошептал Пётр.

Девушка в тёмной одежде тоже подошла к стене с иероглифом и повалилась на колени.

Сигарета догорела до фильтра и обожгла губы. Пётр сплюнул её в грязный снег, как вылетевший гнилой зуб, и встряхнул в руке пинг.

Окошко шарда обновилось. Сообщение не прочитано.

Пётр выругался.

Он привалился к дверце фургона. Двигатель сбоил. По кузову проходила неровная дрожь — судорога умирающего механизма. Сердце бешено молотило. Пётр несколько раз хрипло глотнул воздух ртом и прикрыл на секунду глаза.

Чёртова сигарета.

Он всмотрелся в экран пинга.

Сообщение не прочитано.

— Ответь, дура! — процедил он сквозь зубы.

— Ты чё там? — послышался голос Вика. Он вылез из фургона и стоял, придерживаясь за вибрирующий капот, словно ноги его не держали. — Околеть хочешь?

Пётр мотнул головой и надавил пальцем на кнопку голосового сообщения.

— Кому названиваешь?

Раздолбанный пинг поскрипывал в руке. В ухо била надрывная трель звонка, перемежаемая чёрными провалами тишины. Этот краткий миг молчания после сигналов вызова становился всё длиннее и гуще, как будто Катя с каждой секундой отдалялась от него дальше и дальше.

— Ответь, — прошептал Пётр. — Ответь!

— Да и стой здесь на хер! — Вик полез обратно в фургон. — Они через два часа, блядь, приедут ещё, дождёшься их тут!

— Ответь, — повторил Пётр. Холод иглами впивался под кожу. — Ответь!

Вызов отрубился. Пётр выругался, стиснул в руке пинг. Посиневшие пальцы почти не сгибались от холода.

Сообщение не прочитано.

— Глупая сука!

Вик из фургона постучал по стеклу, но Пётр не обернулся. Он вновь надавил трясущимся пальцем на экран и прижал к уху пинг.

— Давай же, давай!

Тонкий пинг показался ему таким тяжёлым, что он с трудом мог удержать его в руке.

Хлопнула дверца фургона.

— Ты чё, ваще охерел? — взвился Вик. — Крышак потёк? Залезай!

— Секунду! — ответил Пётр.

— Эти звонили! Говорят, скоро будут. Когда, блядь, скоро — хуй знает! Типа нам повезло ещё. Типа, блядь, первые в списке. Каком ещё на хуй списке! Тут дюжина ребятишек передохла, а они…

Вик не договорил. Пётр опустил замолчавший пинг.

— Так, может, у них такие же вызовы.

— Такие же вызовы? — Вик почесал бороду. — Вот херня!

— А ты думал, это нам так повезло?

Вик стоял, приоткрыв рот.

— А у тебя там чё? Из машины не можешь позвонить?

— Секунду. — Пётр нажал на кнопку вызова.

— Да ну тебя!

Вик вернулся в фургон. Истеричная трель звонка, буравящая череп, прервалась. Из пинга послышалось медленное сонное дыхание.

— Катя! — закричал Пётр. — Катя, ты меня слышишь?!

С улицы донёсся отрывистый удар — наверное, фургон, не успев затормозить, впечатался бампером в обледенелый бордюр.

— Уже?

Вик поднял на Петра покрасневшие глаза. Кожа у него на лице была смертельно-бледной, с синеватым оттенком, будто он промёрз насквозь и до сих пор не смог отогреться. В приёмной надрывались отопители и, казалось, стены вот-вот засветятся, как вольфрамовая нить, но, стоило кому-нибудь открыть дверь, как тепло тут же улетучивалось.

— Блядь…

Вик покачал головой. Он сидел на затоптанном полу, прислонившись к стене.

— Пойдём, — сказал Пётр.

Он сунул в рот сигарету и шагнул к двери. Хотелось курить, но в грудной клетке покалывало. Пётр вышел из отделения и тут же сгорбился, втянув голову в плечи — из отверстой черноты улицы в лицо ударил ледяной ветер. Вик, продолжая ворчать, поплёлся за ним следом.

Неподалёку от входа стоял фургон, припаркованный так, словно водитель был мертвецки пьян. Машина залезла передними колёсами на тротуар и перекосилась.

Двое мужчин — тощий недомерок, с подвижными, как у складного манекена, руками, и похожий на Вика тучный бородач — вытаскивали из кузова здоровый мешок.

— Мы поможем! — крикнул Пётр.

Ему не ответили.

Манекен, шедший спиной вперёд, поскользнулся и испуганно вцепился в пластиковый мешок. Через секунду он уже валялся на асфальте, обнимая окоченелый труп.

Пётр подбежал к нему и поднял мешок.

— Мы сами! — остановил его двойник Вика.

— Сами так сами, — буркнул Пётр. — Несите сразу в морозилку. Без регистрации.

— Кто сказал?

Пётр пожевал фильтр сигареты.

— Я сказал! Тут через полчаса ещё дюжина машин будет! Некогда всех регистрировать!

— Да как же так-то? — простонал манекен, потирая ушибленный затылок. — Тут столько этих… — Он моргнул, фокусируясь на чём-то в темноте. — Как мы пото́м-то?

Двойник Вика, державший труп за ноги, раздражённо бросил его на асфальт.

— Ща узнаем, шо там за херня! — выдал он и зашагал к двери.

Вик, подлинный Вик, проводил его взглядом, что-то неслышно пробормотал и сплюнул себе под ноги.

— В морозилку! — Пётр повернулся к манекену. — Давай! — и поднял труп за ноги.

— А мне-то чё, эй? — крикнул Вик.

— Подхва́тите следующего. Надо быстро разгрузиться.

Пётр и манекен затащили труп в морозилку, а на выходе столкнулись с Виком, который вместе с двойником уже нёс новый мешок.

— Жирненькие они! — простонал Вик.

— Сколько там у вас осталось? — спросил Пётр.

— Трое, — сказал двойник.

На улице на Петра вновь налетел изменивший направление ветер. Пётр остановился и, покачнувшись, потёр воспалившиеся от мороза щёки.

— А мы сразу пятерых, у магазинчика! — проскрипел манекен. Голос у него был надтреснутым от холода. — Валялись все рядышком, лица в крови! Говорят, много таких сегодня. А у вас как?

— Мы побольше видели.

— Пошли! Шо время терять! — гаркнул Петру в спину двойник Вика.

Пётр обернулся. Двойник шёл — руки в карманы, куртка нараспашку, с раскрасневшимся лицом, — как будто изнывал от жары.

— Метки просто сдадим, — сказал двойник манекену. — И покамест всё. А пото́м ужо разбираться.

На сей раз Петру с манекеном достался мешок поменьше, но манекен всё равно не справлялся с ношей. Он постоянно спотыкался, мешок выскальзывал у него из рук.

— А что вы видели? — спросил манекен, когда они бросили труп на пол морозилки.

Теперь Вик с двойником их опережали.

— Видели, как они передохли.

Манекен вылупил глаза.

— А что произошло?

— Пойдём!

Последний мешок.

Пётр хотел донести мешок сам, попытался даже взвалить труп на плечо, но одеревеневшее тело совсем не хотело сгибаться, и Пётр едва не свалился на тротуар.

— Давай, давай я! — вмешался манекен.

— Поддерживай за голову просто.

Манекен судорожно обхватил голову в пластиковом мешке — пальцы у него побелели, словно он пытался раздробить промёрзший череп — и забавно попятился к приоткрытой двери в морозилку.

— Как? — простонал он, хрипя отдышкой. — Как они умерли? Что произошло?

— Я тебе чего, врач? — буркнул Пётр.

Они дотащили труп, кинули его вповалку на остальные, и манекен, вытерев со лба пот, укоризненно глянул на Петра.

Пётр вздохнул.

— В дыре. Мне кажется, они умерли в дыре.

— В дыре?

Пётр вышел на улицу. Ветер чуть не выбил у него изо рта незажжённую сигарету. Вик стоял в свете фар и о чём-то разговаривал с двойником. Издалека их и правда было несложно спутать.

— Отгони́те фургон, — сказал Пётр. — И будем следующих ждать.

Он вернулся в приёмную и уселся на пол. Пожевал фильтр сигареты, вытащил её изо рта и запихнул обратно в пачку. Вскоре вернулся Вик и плюхнулся рядом. Через секунду у Вика, как у фокусника, появилась в руке бутылка.

— Откуда такое? — удивился Пётр.

— Уметь надо! — осклабился Вик. — С людьми надо общаться уметь! Ты-то тут новенький, а я… Мне Санёк всё равно должен был.

— Дашь?

— Ща.

Вик нетерпеливо скрутил пробку и жадно отхлебнул.

— А-а-ах! Ядрёна…

Он протянул бутылку Петру. Тот осторожно пригубил, но его всё равно чуть не вывернуло. Пойло было похоже на концентрированную кислоту, мгновенно выжигающую кишки.

— Да чего там такое? — прохрипел Пётр. — Чего за ёбаный яд?

— Не для неженок! — выдал Вик и забрал бутылку.

Он вновь присосался к горлышку, насилу сдержал гримасу и вытер тыльной стороной ладони губы.

Пётр закрыл глаза.

— Ещё месяц назад ты бы такое в руки не взял, — проговорил он.

Вик ничего не ответил.

Хлопнула дверь, засквозило холодом. В приёмную, наверное, зашли манекен вместе с двойником Вика. Пётр так и не открыл глаз.

— С минуты на минуту будут, — сказал кто-то таким бесцветным голосом, что Пётр даже не смог определить говорившего.

Он пожал плечами так, словно обращались именно к нему, и постарался расслабиться. Он был уверен, что прошло лишь несколько секунд, когда с улицы донеслось подвывание мотора и отрывистое клацанье автомобильных дверей.

Пётр повёл плечами, стряхивая навалившуюся дрёму, расчесал пятернёй волосы и встал на ноги.

— Вчетвером за минуту раскидаем! — пьяно проголосил Вик, пряча бутылку в карман.

Пётр кивнул и вытряс из пачки сигарету с пожёванным фильтром.

В коридоре у диспетчерской было так душно, что едва получалось вздохнуть. Воздух пропитался запахом пота и сладковатой гнили, как будто патрульные по ошибке затащили мешки в отделение вместо морозилки, и трупы от поднявшейся от всеобщей суеты температуры уже начали разлагаться. Пётр закашлялся и, прикрывшись рукавом, подошёл к кофейному автомату. Его толкнули в плечо, он даже не обернулся. Из-за двери в диспетчерскую, где сидела Алла, доносился сиплый крик — казалось, кто-то сорвал постоянным ором голосовые связки, но всё равно никак не может заткнуться, настойчиво повторяя одни и те же слова, одни и те же слова.

Кофе.

У Петра мелькнула мысль, что автомат сейчас завоет, как надорвавшийся электромотор, вспыхнет диодами и заглохнет, поперхнувшись последним на своём веку дерьмовеньким эспрессо. У прохода в приёмную Вик взбудоражено спорил о чём-то с двойником. Недопитая бутылка оттопыривала его карман.

Автомат не сломался. Пётр взял стаканчик и примостился на скамейке у стены. Пригубил, поморщился. Кофе воняло жжёной резиной.

— А чё они там ваще! — распалялся Вик, так картинно и громко, словно участвовал в живой постановке. — Охуеть ваще, какие дебилы!

Пётр отпил из стаканчика и тут же вспомнил о горклой сивухе, которую Вик выпросил у двойника в счёт просроченного долга. Выпить хотелось — но не настолько.

— Накроются эти поганки, мать их блядь! — радостно голосил Вик. — Как пить дать, я те говорю!

Пётр не понимал, что ему делать — уйти или остаться. Никто ничего не объяснял. У Аллы толкались другие патрульные — что-то требовали, чем-то возмущались. Было непонятно, чего они хотят от неё добиться. Причём тут вообще она.

Пётр достал пинг. Катя снова не отвечала на сообщения. Он надавил на кнопку голосовой связи — режим общения в реальном времени.

Противная звонкая трель. Нет ответа.

— Чего ж ты делаешь, дура! — прошептал Пётр.

Он допил кофе, скомкал пластиковый стаканчик и метнул в мусорное ведро у стены. Не попал.

Из диспетчерской вывалился хамоватого вида мужик, которого Пётр ни разу не видел, покачнулся, точно пьяный, и тут же резко зашагал к выходу из коридора, глядя себе под ноги, пряча глаза.

Пётр встал.

Вик разглагольствовал о поганках, размахивая руками. Его двойник стоял, не двигаясь, как окаменев, и не говорил ни слова.

Пётр осторожно приоткрыл дверь диспетчерской и заглянул внутрь.

Алла сидела, откинувшись на спинку кресла, прикрыв от усталости глаза. Лицо у неё было болезненно-бледным, из-за чего яркие, густо завитые волосы казались наспех прилаженным париком. Пётр подумал, что, может быть, это и правда парик. Алла открыла глаза.

— Ах, Петя! У тебя-то что?

— Ничего. Вообще ничего. Я просто… — Пётр и сам не понимал, зачем зашёл. — Ты тут как? Шумно у тебя.

— И не говори! — Алла покачала головой. — Это какое-то безумие! Мы вообще-то закрыты!

Она уставилась на Петра слезящимися глазами. Пётр молчал.

— Всё! Понимаешь? Вся морозилка завалена! Нам этих мерзляков несколько дней разгребать!

— Это не мерзляки.

— Неважно!

Алла несколько раз ткнула в кнопку на терминале — с таким видом, будто собиралась отрубить всю эту чёртову реальность от сети.

— Остальные патрули в другие отделения направляем? — спросил Пётр.

— Да. А они…

— Тоже не принимают?

— Да.

Пётр вздохнул и присел на край стола.

— Маразм!

— И не говори! Главное — я-то тут причём? — Алла потрясла руками. — Вот скажи, причём тут я, Петя? Я же вообще ничего не решаю! Чего мне сказали, то я и…

Алла устало прикрыла ладонью лицо.

— Тебе помочь чем?

— Да чем ты поможешь-то? Всё бы здесь отрубить! — Алла ударила по терминалу ладонью — как дала пощёчину. — На хрен, Петя, всё бы здесь отрубить, и пойти домой! Домой и спать.

— Так иди.

— Не могу. Сказали, ждать. Должны позвонить. Чего-то они там решают, уроды, никак не нарешаются! Ещё Краевский припрётся, хер этот лысый. Тоже мозги компостировать начнёт. Почему да отчего.

— Думаю, у него сейчас проблем хватает.

— Хоть бы так.

Они замолчали. Пётр слез со стола.

— Ладно, — сказал он. — Наверное, я…

— Петя, — вдруг заволновалась Алла, — а может, и правда, ну его? К чёрту этого Края и всех его кровососов! Пойдём отсюда, а? Я сейчас отрублю всё на хрен и…

Пинг в кармане у Петра завибрировал — пришло сообщение.

— Извини, — сказал он. — Мне нужно отойти. Сейчас вернусь.

— Петь, постой! — Алла посмотрела на него покрасневшими глазами. — Пока не забыла, а то всё забываю. Помнишь, ты про такси меня просил узнать? Узнала я. Многого они не сказали, кто мы для них такие. Но в тот день был заказ за кольцо.

— Пассажиры?

— Два пассажира, женщины.

— Имена? Возраст хотя бы?

Алла качнула головой.

— Больше ничего. Конфиденциальность эта, чтоб её так. Надо на официальное расследование подавать, иначе они…

Пётр кивнул в знак благодарности. Изображение на терминале сменилось, и по лицу Аллы замелькали тревожные красные тени.

Пётр вышел в коридор, остановился у двери и достал пинг. На экране высветилось сообщение:

«Всё нормально, спала. Чего нужно? Только не набирай, напиши».

Пётр надавил на кнопку вызова.

Катя ответила не сразу. Пётр уже думал, что она сбросит звонок, но гудки вызова оборвались, и зазвенел её голос:

— Охренел? Я же просила не звонить!

Вик стоял у кофейного автомата — с пластиковым стаканчиком, в котором явно был не кофе, — и с любопытством поглядывал на Петра.

— Эт кто там?

Пётр не ответил.

— Алло-о! — недовольно протянула Катя. — И теперь ты молчишь! Совсем уже охренел?

— У тебя всё в порядке? — спросил Пётр. — Не заходила в порталы?

— Подружка штоле? — осклабился Вик.

— Зайдёшь тут в эти порталы! — взвилась Катя, и Пётр представил, как она рассерженно хмурится, а между бровей у неё прорезается тревожная морщинка. — Не работает же ни фига! Всё! Пустота! Нет сети! Меня как…

— В смысле не работает? — не понял Пётр.

— Не работает в смысле не работает! — издевательским тоном ответила Катя.

— Хе! — выдохнул Вик. — Поганки накрылись, — и прихлебнул из стаканчика.

— Ты чего, пыталась зайти?!

Тишина. Затем отрывистый нервный вздох, который перегруженная сеть дополнила протяжным эхом.

— Случайно. Я… Ну не удержалась, понимаешь? Это машинально уже.

— Дура! — крикнул Пётр в пинг.

— Так ничего же не было! Ничего! Не работает ничего! Они всё отключили! Я как контуженная сейчас!

— Люди погибают! У нас тут всё трупами завалено! Ты хоть понимаешь, чего происходит?!

— Не кричи! — сказала Катя. — Сам дурак. Я вообще спала. Ты меня разбудил, — и повесила трубку.

Пётр обессиленно опустился на скамейку.

— И чё там? — спросил Вик. — Накрылось всё на хуй, да?

Пётр молчал.

— Так им сукам и надо! — разулыбался Вик. — Так им и надо! Кстати, надо за это…

Он хитро прищурился, заглянул в пластиковый стаканчик и полез в карман за бутылкой.

— Слушай, я чё хотел тебя спросить… — Вик икнул. — А у тя правда пушка есть?

— Я тебе уже говорил.

— Да? — Вик моргнул и приложился к стаканчику. — Не помню, блядь!

— Кончай пить.

— А чё? Я кофе пью! — Вик продемонстрировал Петру помятый пластиковый стаканчик. — Кофе чё, нельзя мне, да? Запрещаешь, блядь?

— Да пошёл ты! — бросил Пётр.

Он встал и зашагал к выходу из коридора.

— Сам иди! — крикнул ему в спину Вик.

В приёмной оказалось пусто. У старой потолочной лампы светилась одна тоненькая полоса, и всю комнату плотным кольцом обступала темнота. Пётр пощёлкал настенным включателем. Без толку. Тут он заметил, что в тени у стенки действительно валяются два чёрных пластиковых мешка — кто-то, как бы не тот хамоватый мужик, донимавший Аллу, решил оставить сегодняшний улов в приёмной.

Пётр вышел на улицу и остановился. Чей-то фургон с работающим двигателем освещал тусклыми фарами обледенелый асфальт. Пётр вздохнул. Морозный воздух раздирал горло.

Он достал пинг. Изображение на экране застыло, и ему пришлось несколько раз встряхнуть устройство, прежде чем цветные кляксы, заменявшие интерфейс, ожили, заметавшись в броуновском движении.

Карточка контактов.

Пальцы моментально свело от холода. Пётр почти ничего не чувствовал, с силой надавливая на скрипящий экран. Наконец он прижал пинг к уху и, услышав знакомую трель, полез в карман за сигаретой.

— Слушаю? — раздался гнусавый голос Мити.

Пётр сунул сигарету с пожёванным фильтром в рот и чиркнул зажигалкой.

Улицы разрывал вопль сирены. Из-за поворота, в абсолютной темноте, вылетели проблесковые маячки и понеслись над дорогой. Самой машины было не видно.

— Ни хуя себе! — Вик уважительно качнул головой. — Это у кого такой?

— У кого, у кого… — пробормотал Пётр. — Помогай!

Тела лежали вдоль линии бордюра, одно за другим, на равных расстояниях. Казалось, их всех свалило с ног ударной волной.

Пётр подошёл к первому, перевернул ботинком.

Тощая девчонка. Старомодная куртка с заклёпками весила больше, чем она сама. Глаза залиты кровью.

— Эту я сам подхвачу, — сказал Пётр. — А ты давай следующего.

Вик с сомнением посмотрел на тело.

— А мешки? Надо же в мешки. Нельзя так.

Пётр сплюнул на асфальт.

— Ты заебал! Протрезвей уже, а? Мешки у нас ещё на прошлом закончились!

— Ой, да!

Вик, точно пристыженный, прикрылся ладонью. Пётр наклонился и поднял тело.

— Тут мне Санёк… — Вик прыскал слюной. — Короче, Санёк такое рассказал — не поверишь ваще…

Он вытащил из засаленной куртки плоскую бутылку. Этикетка была содрана или соскоблена ножом — с такой тщательностью, словно в СК существовало особое правило — пить можно только из бутылок без этикетки.

— Кончай, блядь! — рявкнул Пётр. — Ты опять насосёшься, а мне чего? Одному въёбывать?!

— Да лан! Чё я тут! Горло ж ток промочить…

Пётр ударил по тормозам. Вик чуть не выронил бутылку.

— Я тебе сейчас о башку её разобью! — заорал Пётр.

— Ты чё бешеный такой? Ладно, не буду я. — Вик с сожалением глянул на бутылку и спрятал её в карман. — Чё с тобой такое ваще?

Пётр не ответил.

Фургон тронулся.

— Так чего тебе там Санёк рассказал?

— Нет! Не могу я! Погоди… — Вик скорчился, и лицо у него перекосилось. — Бросай!

Огромное, будто раздувшееся в результате трупного окоченения тело, упало в грязный снег.

— Сколько ж он весит-то? — пробормотал, часто вздыхая, Пётр.

— Это пиздец! — сказал Вик.

— Волоком его?

— Давай.

— Короче, машина с двадцать шестой. Загружена под завязку. Больше дюжины мерзляков! Трупяков, то есть. Водила, этот, как его — да хуй там знает, неважно, — короче так накидался, что в глазах аж четверится, а то и пятерится…

— Знакомая история.

— Ага! — Вик слишком резко крутанул рулём, и фургон занесло на повороте. — Короче, накидался он и херачит на полную. В мозгах у него переклинило чёт, говорит, типа мы — «скорая», надо торопиться, а не то это, чё там бывает, когда «скорые» опаздывают, протухнут трупяки, короче!

Вик хохотнул.

— А напарник чего?

— Да чего-чего… — Вик пожал плечами. — Может, тоже бухой был. Короче, летят они на всех парах, никаких там тебе светофоров, и тут через дорогу девчонка какая-то переходит, идёт себе фифа такая, как по площади, прогулочным, блядь, шагом…

Фургон снова занесло, и Вик вцепился в руль.

— Так чего? Сбили?

— Не, там покруче. Короче, стал он её объезжать. А сам бухой, понимаешь же, скорость там. Короче, полетел фургон вверх тормашками. Напарнику пиздец сразу — чёт там ему размозжило-распотрошило. Сам этот, хуй его знает, как его, на койке сейчас отлёживается. Трупяки — все такие аккуратненькие, в чёрных мешочках с бирочками — по дороге раскидало, а…

— А девка?

— Девка — ничё. Не задело даже. Представь вот, на тебя из темноты крокодил такой вылетает, — Вик хлопнул ладонью по рулю, — делает, блядь, цирковое сальто, раскидывает по всей дороге трупы, а ты…

Пётр стоял, опираясь плечом о стену. Приёмную пронизывал холод. Входную дверь так часто открывали, что всё тепло вышло.

Вик подошёл, кивнул — дескать, как ты — и вытащил из куртки бутылку с содранной этикеткой. Пётр молча отобрал у него бутылку, открутил пробку и жадно приложился.

Фургон трясло на разбитом асфальте. Вик сидел, вцепившись в поручень на потолке, и смотрел остекленевшими глазами в слегка разреженную ночным освещением темноту.

— Ты как? — спросил Пётр.

Вик не ответил. Пётр притормозил и толкнул его в плечо. Вик вздрогнул, мотнул головой и повернулся, часто моргая, к Петру.

— Охуеть! — выдохнул Пётр. — Ты чего, с открытыми глазами спишь?

— Намально, — пробормотал Вик. — Я — намально, — и прикрыл ладонью лицо.

Двигатель фургона подвывал.

— С тобой точно всё хорошо?

— Да чё ты привязался, блядь! Давай вон! — Вик качнул рукой, показывая куда-то вперёд, в темноту, до которой не добирался свет фар. — А я щас допинга приму…

И полез в карман за бутылкой.

— Охуеть, — сказал Пётр. — А если бы ты за рулём заснул?

Пётр и Вик вылезли из фургона. Вик уже не шатался, но всё равно для верности придерживался за капот. На асфальте, в свете косящих фар, лежал труп женщины с почерневшим от крови лицом.

— Бля! — Вик вылупился на тело. — Вот прям как та! Ты помнишь? — Он повернулся к Петру, глаза у него лихорадочно горели. — Точно как та!

Пётр молча кивнул.

Мёртвое тело внезапно вздрогнуло, как от электрошока. Ноги в чёрных брюках часто затряслись в грязном снегу.

— Блядь!

Вик отшатнулся и грохнулся на асфальт, приложившись головой об открытую дверцу фургона.

— Блядь! — заныл он, прижимая ладонь к затылку. — Опять это!

Труп в последний раз дёрнулся и затих. Серый снег вихрем закружился на ветру.

— Конвульсии, — пробормотал Пётр. Его грудную клетку сжимало ледяными тисками, и он с трудом мог пошевелиться. — Просто конвульсии. Чего ещё это может…

— Не шунт? — Вик со стоном поднялся и, покачиваясь, встал рядом с фургоном.

— Нет, — сказал Пётр. — Наверное, нет.

Вик снял шапку, пригладил волосы на затылке и посмотрел, часто моргая, на ладонь. В этот момент одна фара у фургона погасла, и на валяющийся под ногами труп клином упала чёрная тень.

— Не шунт, — повторил Пётр. — Да. Наверное, не шунт.

— Слушай, я… — пробормотал Вик, уставившись на тонущее в сумраке мёртвое тело. — Я вспомнил! Ты не поверишь — я вспомнил!

— Чего вспомнил?

Вик похлопал себя по карманам куртки.

— Выпить есть?

— Блядь! Чего ты вспомнил-то?

— Вспомнил, чё с женой стало, — пробормотал Вик. — После того, как закрыли ту больничку. И как я мог забыть?

— Ты иди, поспи! — Алла попыталась улыбнуться, но её губы, бледные, будто обмороженные, лишь едва заметно дрогнули. — На ногах еле стоишь! Виктор вон смотался. И правильно. Вы ведь оба уже, как зомби…

— Вроде нормально, — сказал Пётр и посмотрел в окно, на багровое зарево рассвета. — Нормально. Мне как будто уже и не надо спать. Я…

Пётр остановил фургон рядом с разбитым паркоматом — так, словно эта часть города была ещё жива, и он собирался добросовестно оплатить парковку. Машину решил не глушить. От единственной фары было мало толку, но монотонно гудящий двигатель хотя бы рассеивал давящую тишину.

Пётр прошёлся по грязному тротуару. Днём это место было не узнать. Небо заволокло густой пеленой смога — казалось, весь дым от электростанций собрался в воздухе у него над головой.

Он зашёл в подъезд и остановился у двери в квартиру, где у Кати случился приступ. Тёмная металлическая дверь — как проход в секретный бункер. Пётр подёргал ручку. Дверь не открылась. На секунду Пётр решил, что кто-то заперся изнутри — спрятался в захламлённой квартире с нарисованным на стене порталом, от которого мозги съезжают набекрень. Пётр вывернул ручку до упора и толкнул дверь плечом.

Пинг в кармане встревоженно завибрировал.

Дверь со стоном распахнулась, чуть не слетев с петель.

Пётр осторожно переступил через порог — как перешёл в альтернативную реальность — и оказался в тёмном коридоре с выцветшими обоями. В нос ударил тяжёлый запах гнили, которого не было раньше. Пётр зажал рукавом нос и посветил пингом. Прошёл через коридор, затем — через пустующую гостиную.

Ещё одна комната. Та самая комната.

У окна, напротив огромного иероглифа, сидел, привалившись к стене, человек в чёрном пальто и натянутой на брови шапке. Голова его свешивалась на бок.

Труп.

Пётр сильнее прижал к носу рукав. Пинг снова завибрировал.

«Петя», — написала Алла, — «ты охуел? Куда ты забрал фургон? У нас не хватает машин!»

Человек в пальто — Пётр даже не мог определить, мужчина это или женщина — наверняка был мёртв больше суток. Лицо превратилось в натянутую на кости резиновую маску. Щёки и лоб покрывали пятна, фиолетовые и красные, как нарисованный на стене иероглиф.

Экран пинга бил в глаза.

«Скоро буду», — написал Пётр. — «Прости, очень был нужен фургон. Буду должен».

Ещё одна комната.

Из разбитого Катей окна сквозило холодом. Под ногами хрустели выцветшие обёртки от пищевых батончиков.

Ничего.

Пётр вернулся в предыдущую комнату и осторожно приблизился к трупу, словно боялся, что тот сейчас забьётся в посмертных конвульсиях. Глаза у мертвеца были закрыты, и лицо — его или её, — выглядело умиротворённым, несмотря на посеревшую кожу и трупные пятна. Человек не страдал. Тело просто перестало функционировать, безболезненно и быстро, как отключившийся механизм.

Пётр не сразу заметил тоненькую полоску от кровавой слезы, засохшую на щеке. На открытой шее, под тёмным, похожим на фингал пятном, проступала татуировка в виде двух перекрещенных линий.

Шунт.

Пинг опять встревоженно задрожал:

«Не ожидала от тебя такого».

Спустя пару секунд прилетело ещё одно сообщение:

«Не буду тебя прикрывать».

— Да по хер, — проговорил Пётр.

Стоящий в квартире смрад неожиданно перестал мешать. Пётр больше не прикрывался рукавом.

Внезапно он дёрнулся, вспомнив о чём-то, и принялся внимательно осматривать стены. Подсвечивал их пингом, проводил по шелушащимся, как кожа, обоям руками — будто искал скрытый способ активировать нарисованный портал.

Ничего.

Пётр выругался, встал у заклеенного окна и отодрал тонкую полоску бумаги. Получилась вытянутая, как шрам, прореха, из которой садило холодной синевой. Туманный город в окне был похож на изображение на старом экране, подёрнутое шумом от помех. Пётр опирался о расшатанный подоконник, и тот опасно поскрипывал под его весом. Пётр опустил голову. Свет пинга скользнул вслед за его взглядом.

Пятно крови.

Пётр присел на корточки, наслюнявил указательный палец и коснулся тёмной кляксы в углу подоконника. Свет из рваной полосы на окне лился, как из пореза. Пётр поднёс палец к лицу и почувствовал спиной какое-то холодное движение. Он резко развернулся и осветил труп у стены. Мертвец не ожил — он всё так же сидел, блаженно прикрыв глаза. Пётр подошёл к нему и потянул его за лацканы пальто. Тело, нехотя отлипнув от стены, подалось вперёд. Шея сдвинулась, словно мертвец, едва отошедший от электрического транса, попытался поднять гниющую голову.

Пётр стянул с него шапку.

И в этот момент бесполый труп превратился в молоденькую девушку с длинными светлыми волосами. Она была красива. Тонкие черты лица, маленький носик, синие, точно в дань бессмысленной моде, губы.

На затылке виднелось уродливое тёмное пятно, из которого торчали почерневшие от запёкшейся крови волосы. Пётр несколько раз моргнул, и пятно исчезло.

Внезапно в нос ему ударила тошнотворная вонь. Он насилу сдержал тошноту и, отпихнув от себя мёртвое тело, выбежал из квартиры.

На улице — закурил. Ледяной воздух, без единого запаха, раздирал лёгкие. Фургон у разбитого паркомата настороженно подвывал.

Пётр набрал номер диспетчерской. Гудки. Через несколько секунд — усталый голос Аллы:

— Два двенадцать. Слушаю.

— Извини, — начал Пётр, — я…

— Да пошёл ты на хуй!

— Ладно! Можешь вешать на меня всех собак! Я реально виноват! Машина будет через двадцать минут, полчаса максимум. И ещё, я тут…

— Да что ещё?

— Тут опять шестнадцать ноль два. И труп, похоже, с шунтом. Это за кольцом, заброшенная квартира. Случайно наткнулся, мне…

— Да оставь ты его на хер! — Голос Аллы срывался на визг. — Мне нужна машина, слышишь, а не ещё один труп! Через десять минут! Десять минут, слышишь, бля…

Пётр отключился.

— Опять эта «Радуга», — сказал Пётр.

Катя выбрала то же самое место — рядом с похожим на безумный лабиринт иероглифом, — где они сидели в прошлый раз. Она уже потягивала синий коктейль.

— Давай, закажи себе чего-нибудь.

— Не сегодня.

— Так что? Что у тебя такого срочного?

— Порталы… Ты в курсе, что происходит?

— И получше тебя! Мне Митя всё рассказал. Я уже третий день в оффе. Ты хоть представляешь, каково это?

— Любимой игрушки лишили? Придумай уж себе какое-нибудь занятие на денёк-другой.

— Ты закончил? Это всё, ради чего ты меня вызвонил?

— Не всё. Нам нужно поговорить.

Над танцполом вздрагивал пучок света, отсчитывая сбивчивые секунды — как перед началом представления. Музыка — или то, что было похоже на музыку — пока не играла. Танцпол пустовал.

— Так говори.

Пётр подул на окоченевшие кисти. В тепле пальцы ломило, кости едва не трескались от перепадов температуры.

— Или, знаешь что, закажи себе что-нибудь. Не могу на тебя такого смотреть.

— С чего это вдруг?

Катя пожала плечами.

— Ты как мертвец. Опять бухал?

— Катя, — вздохнул Пётр, — ты вообще представляешь, чего у нас в отделении творится? Я такого за всю жизнь не видел! И постоянно привозят новые трупы.

— Порталы же отключили.

— Отключили. Но трупы всё ещё находят. Я трое суток не спал.

— Вот и стоило бы выспаться.

Пётр прикрыл ладонью лицо.

— Тебе Митя точно всё рассказал?

— Ты о чём? Игру какую-то затеял?

— Ты не ответила.

— Про порталы я в курсе, как ты видишь.

— Я не про порталы.

Катя пригубила коктейль и отодвинула от себя стакан.

— Кончай, а?

— Они отрубят всю сеть. Сегодня, в полночь. На время, конечно. На несколько часов, но…

— Что ещё за бред? Никто об этом ничего…

— Значит, всё-таки не рассказал. Ну да, публично об этом пока не объявляли. Всё равно все в оффе, как ты. Скоро сообщат по минбану или там вывесят на плоских шардах, не знаю. А может, и вообще промолчат. К чему им лишние…

— Бред, — мотнула головой Катя.

— Можешь не верить.

— Фигня! И с чего это он вдруг так с тобой разоткровенничался? Мне он ничего не говорил! А тебе… — Катя поджала губы. — Митя тебя терпеть не может! Удивительно, что он с тобой…

— Зря ты так, — улыбнулся Пётр. — У нас с ним сложились вполне доверительные отношения.

— Бред!

— Хорошо. Бред, так бред. Заказать тебе ещё один коктейль?

Катя долго смотрела на Петра, не моргая. Её глаза лихорадочно поблёскивали в полумраке.

— И что? Что теперь будет?

— Перезагрузят поганки. Процесс небыстрый, насколько я понял. А пото́м — всё, как и прежде. Сеть, порталы и прочие ваши игрушки. Всего-то два-три часа эта штука у тебя в голове не будет работать. Причём в то время, когда большинство людей уже спит.

— Ты не понимаешь.

— Не понимаю. Этот мудак говорил мне, что ты, как он выразился, болезненно отреагируешь. Отправляйся спать пораньше, всего делов-то…

— Ты не понимаешь! — крикнула Катя.

Несколько тощих, как истлевшие трупы, подростков выступили из тени и уставились на их столик. Прожектор над танцполом перестал мигать. Но музыка так и не заиграла.

— Неважно, — сказала Катя, — спишь ты или нет. Он всегда работает. Тут не только порталы. Тут всё отвалится. Вообще всё! И само отключение…

— Чего отключение?

Катя молчала.

— Будь я на твоём месте, выпил бы парочку коктейлей и лёг пораньше спать. Впрочем, нам сначала надо поговорить.

— О чём ещё говорить?

Послышалась протяжная музыка, похожая на сигнал пинга, который тот издавал при получении сообщений, — только замедленный в тысячи раз.

— Я бы сейчас выпил, конечно! — рассмеялся Пётр. — Вот только смотреть больше не могу на эти коктейли. Может, сходим куда-нибудь ещё, а? Хотя…

— Говори, что хотел, — перебила его Катя, — и я пойду домой.

— Что ж…

Пётр вспомнил, как Митя, с которым он сидел за столиком у противоположной стены, вытащил из кармана блестящий диск, похожий на антикварную монетку.

— Я заглянул тут недавно на улицу, где мы Лизу нашли. Скажем так, было по пути. В общем, побродил я там немного, зашёл в ту заброшенную квартиру.

— И что? И на фига?

— Мы ведь расследование проводим. Не забыла? Хотел убедиться, что ничего не пропустили. В тот раз, — мимо столика промелькнула чёрная тень, и Пётр от неожиданности вздрогнул, — мы не слишком хорошо успели всё рассмотреть.

— Так ты что-то раскопал?

— Ничего. — Пётр улыбнулся. — Наверное. Ты же знаешь, я на самом деле не провожу никакого расследования. Меня же турнули из угроза.

— Я тебя не понимаю. — Катя качнула головой и допила залпом коктейль. — Ты пьян?

— К сожалению, нет. Заказать тебе ещё один коктейль?

— Обойдусь.

— Что ж… — Пётр вздохнул. Сердце молотило. — Так даже лучше. На трезвую голову.

— Я пойду.

Катя стала подниматься. Пётр схватил её за руку.

— Чего с Лизой произошло?

Катя замерла и посмотрела на него испуганным тёмным взглядом.

— В смысле, чего произошло? Почему ты меня об этом спрашиваешь? Что ты там себе напридумывал?

— Ты ведь с ней не очень ладила под конец? Ссорились часто, наверное? Да и этот призрак её, внешность которого она украла у тебя. И ведь ты об этом знала.

Катя села.

— Кто тебе такое…

— Я вопрос задал. Чего там произошло?

— Ничего! — закричала Катя. — Ничего там не произошло! Отстань от меня! Оставь меня в покое!

Пётр снова почувствовал, как из темноты его сверлят чьи-то глаза.

— Да ты успокойся! Я ведь больше не из угроза. Мне просто интересно — и всё. Значит, ты была там всё-таки? В той квартире, да?

— Не понимаю, о чём ты.

— Вы поссорились. Ты её толкнула.

По столику скользнул луч с танцпола, и на мгновение лицо у Кати стало мертвенно-бледным, как у Синдзу.

— Хорошо. Возьми мне ещё один коктейль. И мы поговорим. — Секундная пауза, как перебой связи. — Поговорим обо всём. Но сейчас мне нужен ещё один коктейль.

— Правильный подход! — Пётр взмахнул рукой, подзывая невидимую официантку.

Катя встала.

— Я кое-куда отойду. Не сбегу я, не бойся! От тебя сбежишь.

Катя отвернулась, сделала шаг навстречу пляшущим огням и, обернувшись, напомнила:

— Коктейль.

Через секунду свет и музыка поглотили её. Катя превратилась в одну из беспорядочно мечущихся по залу теней. Пётр качнул головой и усмехнулся — так, словно вспомнил бородатый анекдот. Он постучал пальцами по столу — в руки возвращалась чувствительность, — и повертел головой, высматривая официантку.

Никого не было.

Вдалеке переливалась огнями барная стойка. Пётр поднялся, подошёл к бару. Никто не встретился ему по пути. Дёргающиеся тени, которых он принимал за танцующих, оказались тенями.

У стойки со скучающей миной дежурил знакомый бармен с красным, как на грани сердечного приступа, лицом.

— Добрый вечер! — разулыбался бармен. — Эска, да? Ты, я смотрю, всё же нашёл себе девушку. Не блондинку, правда, но…

— Болтал бы поменьше!

— Ладно-ладно! Что вам предложить, господин эска?

— Чего мне предложить… — Пётр потёр заросший подбородок.

— Не хотите попробовать коктейль дня? Называется…

— «Клуб без посетителей»?

— Ну-у, — обиженно насупился бармен, — почему же без посетителей? Ещё кое-кто есть. Хотя могу и такой сделать, вы только скажите.

— И чего, хороший коктейль?

— Некоторым нравится. — Бармен пододвинулся к Петру и шёпотом добавил: — Но, как по мне, несколько пустоват, — и загоготал.

— Тогда, пожалуй, я без коктейлей сегодня.

— Тогда до следующего раза, — кивнул на прощание бармен. — Давай, ищи девушку.

И Пётр быстро зашагал к выходу из клуба.

Во дворе было темно. Пётр даже решил, что после прожекторов на танцполе его подводят глаза. Он задержался неподалёку от спуска в «Радугу», поплотнее запахнул куртку, полез за сигаретами, но передумал. Вывеска над «Радугой» теперь не горела — можно было подумать, её выключили, когда из клуба ушёл последний посетитель. Дома со слепыми окнами наводили на мысли о мёртвом городе. От холода трясло. Пётр обхватил себя за плечи и пошёл в сторону чёрной, точно провал в безвоздушное пространства, арки.

Выбравшись со двора, он остановился.

На улице горело несколько тусклых фонарей, но Пётр никого не видел. Улица была пуста, и это странным образом представлялось чем-то естественным и закономерным. Казалось, стоит отойти от последних очажков света, и тебя тут же сметёт волной темноты — вычеркнет из существования, как остальных жителей.

Пётр пошёл наугад — нервным, размашистым шагом. Бежать он боялся — асфальт весь зарос ледяной коркой. К тому же силы быстро его покидали — ноги подкашивались, свет, даже тусклый, обжигал глаза, а голова была тяжёлой, точно с похмелья.

Впереди выплыл из сумрака единственный на всей улице яркий фонарь, который бил по глазам, пульсируя, как дискотечная лампа. Пётр доковылял до фонаря, прислонился плечом к столбу, чтобы передохнуть, и увидел вдалеке худосочную фигурку.

— Синдзу! — крикнул Пётр и закашлялся. — Катя!

Девушка вздрогнула и замерла, наполовину скрытая темнотой — похожая на призрака, едва воплотившегося из электронного тумана.

— Катя!

Пётр шагнул во тьму. Девушка взглянула на него и быстрой сбивчивой походкой пошла вниз по улице. Пётр старался не отставать, но сил уже не хватало.

— Катя! — позвал он. — Остановись!

Девушка резко обернулась и вдруг повалилась на асфальт, всплеснув руками. Пётр тоже поскользнулся, но не упал, успев вовремя восстановить равновесие. Света вокруг становилось всё больше, фонари внезапно загорелись в полную силу.

Девушка сначала встала на четвереньки, странно выставив тонкие дрожащие кисти, а затем, резко, единым судорожным движением, как из последних сил, поднялась на ноги.

— Постой!

Пётр был уже недалеко, но девушка шла вновь — упрямой, прихрамывающей походкой — навстречу бьющей в лицо темноте.

— Я просто хочу поговорить! — закричал Пётр.

— Не о чем нам разговаривать! — бросила она через плечо. — Оставь меня в покое!

Но теперь уже Пётр шёл быстрее. Девушка хромала — казалось, одна её нога вот-вот провалится под асфальт, — и расстояние между ними сокращалось.

— Я ничего тебе не сделаю! — прохрипел Пётр. — Остановись!

— Да что тебе нужно? — простонала девушка. — Оставь меня! Уходи! Зачем ты вообще…

Она ускорила шаг и — снова упала. Встать сама она уже не успела. Пётр подхватил её за плечи, и она, поморщившись, как от боли, ударила его в грудь кулаком.

— Отпусти!

По лицу её катились слёзы.

— Не надо, Катя! — прошептал Пётр. — Я сам уже еле на ногах стою!

— Ты ничего не понимаешь! — разревелась она. — Всё было не так! Это не я!

— Хорошо.

Пётр прижал её к себе. Она опять попыталась его оттолкнуть, но сдалась и ослабленно повисла у него на руках, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Ты всё мне расскажешь, — сказал Пётр, — если захочешь. Чего ты решила убегать? Мне дела нет до этой твоей Лизы. Я тебя не обижу. Я…

— Правда? — всхлипнула Катя.

— Правда.

— Но это не я! — застонала она. — Это не я!

Катя задрожала.

— Здесь холодно, — сказал Пётр. — Пойдём куда-нибудь.

— Хочешь с новой соседкой тебя познакомлю? — улыбнулась Катя.

— Честно говоря, не очень. Давай лучше ко мне.

— Далеко. Но тут есть один бар неподалёку. Мы там были. Можно туда.

— Хорошо, — кивнул Пётр. — И мы обо всём поговорим. Если захочешь. Мы обо всём поговорим.

Они стояли в маленьком островке света. Свет тускнел с каждой секундой. Нависающие над ними глыбы многоквартирных домов были похожи на гигантские надгробия. Ни одно окно не горело.

— Если захочешь, — повторил Пётр и вдруг добавил: — До полуночи осталось уже немного.

Катя посмотрела на него покрасневшими глазами и смахнула рукавом слезу со щеки.

Вывеска над старым баром горела, однако неоновая рюмка сорвалась с крепления, перевернулась, и из неё, в строгом порядке, один за другим, выкатывались лопающиеся пузырьки.

Пётр распахнул дверь.

В заведении был занят один столик неподалёку от барной стойки, и светильник, похожий на подслеповатый ночник, горел только на нём. Бармен машинально тёр и без того чистый стакан, уставившись в лежащий на стойке пинг.

— Мы здесь вроде уже были, — сказал Пётр.

Бармен поднял на него глаза и утомлённо поморщился:

— Скоро закрываемся!

— Точно были.

Они сели за столик у окна. Света едва хватало на то, чтобы лицо Кати не тонуло во мраке. Улица в окне казалась синей — возможно, из-за особого стекла, — как после фильтра цветокоррекции.

Катя подтянула на скамейку ноги и обняла себя за колени.

— Здесь ведь самообслуживание? — спросил Пётр. — Я принесу чего-нибудь. Коктейль?

Катя молча смотрела в синее окно.

— Эй! — Пётр коснулся её плеча. — Чего пить-то будешь? Какой коктейль?

Катя несколько раз моргнула.

— Нет, не надо коктейль. Принеси водку.

— Водку? — хмыкнул Пётр. — С водой?

— Без воды. Просто водку.

— Как хочешь…

Две водки. Ленивый кивок головой.

Бармен обслуживал Петра медленно и неохотно, не отрывая глаз от брызжущего цветами пинга.

— Включить вам свет? — спросил он, убирая бутылку.

Пётр быстро взглянул на оставленный столик.

— Нет, света не надо.

Катя ждала его, разглядывая выключенный ночник.

— Возьми! — Пётр протянул ей стакан.

Она пригубила, поморщилась, точно сдерживая тошноту, но тут же выпила опять, резко, на выдохе, и закашлялась.

— Китайская, — сказал Пётр.

— Сойдёт.

Пётр залпом осушил свой стакан и присел за стол.

— Сколько там осталось? — спросила Катя.

— До отключения?

— Ага.

— А у тебя разве нет…?

— Я всё вырубила на фиг!

— Вырубила, но хочешь знать?

Катя не ответила. Пётр вытащил из кармана пинг.

— Чуть больше получаса. Скоро.

Во рту после водки стояла густая горечь.

— Скоро, — повторила Катя.

— Нас, наверное, выгонят отсюда ещё до двенадцати. Как и в прошлый раз.

— А мы не уйдём! — Катя замотала головой. — Не уйдём, пока…

— Хорошо, — согласился Пётр. — Не уйдём.

Катя повернулась к насквозь синему окну. Кто-то прошёл по улице. По лицу Кати скользнули тени.

— А что случилось с кристаллом? — спросила она. — Он ведь ещё у тебя?

— Я его уничтожил.

Катя кивнула.

— Полчаса.

Она судорожно выдохнула и отпила из стакана.

— Почему тебя это так пугает?

— Не знаю. Ты прав, конечно, ничего такого. Пару часов всего. Надо напиться. Напиться и пойти спать.

Катя прикончила оставшуюся водку, не поморщившись, и покрутила в руке стакан.

— Принести ещё?

— Ага.

На сей раз бармен даже не посмотрел на Петра, а молча, не отлипая от пинга, достал бутылку.

— Может, по двойной? А то мы скоро закрываемся. Не успеешь.

— Не успею чего?

Бармен вместо ответа уставился на него остекленевшими глазами.

— По двойной не нужно.

— Тогда закругляйтесь там. Мы скоро закрываемся.

Пётр вернулся к столику, поставил перед Катей стакан, но она продолжала отрешённо смотреть в окно.

— Чего ты там ищешь-то? — спросил Пётр.

— Ничего. Совсем ничего. Просто сейчас…

Катя не договорила и взяла стакан, как кружку, обняв его ладонями. Она словно пыталась согреть руки о холодное стекло.

— Мне кажется, я вообще первый раз в жизни пью водку. Чистую водку и…

— И такую мерзкую? — улыбнулся Пётр.

— Меня трясёт, — прошептала Катя. Губы у неё были синими, как у утопленницы. — Почему меня так трясёт?

— Успокойся. — Пётр старался говорить мягко и уверенно, но его голос тоже дрожал. — Не надо себя накручивать. Просто…

— Просто что?

Пётр не ответил. Катя поднесла стакан ко рту, но не выпила и тихо поставила стакан обратно на стол.

— Сколько осталось?

Пётр полез за пингом.

— Двадцать шесть минут.

— Такое чувство… Как предчувствие, понимаешь? Что-то произойдёт. Что-то точно произойдёт.

Катя посмотрела на Петра, но тут же отвернулась, спрятала глаза.

— Ничего не произойдёт.

— Что-то всегда происходит.

Катя вздохнула. Схватила было стакан, но опять не выпила, а замерла, наморщив нос.

— Допивать необязательно.

— Но я хочу! — Катя помочила в стакане губы. — Какая же это гадость всё-таки!

— Обычная китайская водка.

Катя снова подняла на скамейку ноги и уткнулась подбородком в колени.

— Я не помнила ничего, — заговорила она после долгого молчания. — Не уверена, что и сейчас помню. Всё как-то… — Катя прикрыла глаза. — Знаешь, это как чужие воспоминания.

— Чужие воспоминания?

— Да. Это не так просто объяснить. Как будто не я это. Вернее, не совсем я.

— А чего ты помнишь?

— Мы были там, я и Лиза. Кажется, я сама её уговорила. Не помню даже, зачем. На квест этот, как ты говоришь. Поначалу всё ровно было. Нам весело было. Но пото́м… Мне вдруг стало плохо в одной дыре.

Катя поёжилась.

— Или нет… — Она качнула головой. — Может, это ей стало плохо. Я точно не помню. Всё так странно вспоминается.

— Ты не торопись.

— Не торопись, ага. Только вот время… — Катя затихла на секунду и сказала бледным голосом: — Время кончается.

У Петра похолодели руки.

— Сколько там, кстати, осталось?

— Сейчас… — Пётр сверился с пингом. — Двадцать три минуты.

— Уже скоро.

— Ничего не произойдёт.

Катя вздохнула.

— Я вспомнила, как Лиза соскоблила со стены тот иероглиф.

— В подвале?

— Ага. Она подобрала какую-то железяку. Я говорила — не надо. Но она так тщательно пыталась соскоблить его со стены. Она говорила — это плохая дыра, плохая дыра.

— Плохая дыра?

— Да. Я помню, она как-то рассказывала… Не уверена, правда, что она именно это имела тогда в виду. Она говорила о дырах, из которых ты не можешь выйти, которые никак тебя не отпускают.

— Как у тебя было в той квартире?

— Наверное. Но Лиза вообще такую жуть рассказывала… Когда больше дня не можешь выйти. Представляешь? Больше дня! И всё это время — ты в дыре!

— Судя по всему, тесты она тоже не прошла.

— Не знаю. Мы никогда об этом не говорили.

— Значит, там, в подвале, тебе было в первый раз плохо?

— Я не уверена. Может, даже нам обоим плохо было. Или нет… Но что-то произошло. Мне кажется, дело было не в том, что мы не могли выйти. Нет. Но я не могу точно вспомнить. Такой туман в голове. Как будто память наполовину стёрли. Помню только, что была дыра. Плохая дыра, плохая дыра.

Катя повторяла эти слова, монотонно кивая головой, и слепо смотрела на выключенный светильник.

— Но я не помнила об этом, когда мы там с тобой были! Это правда! Я…

— Хорошо, хорошо.

— Пото́м, я вспомнила пото́м. Это было как вспышка. Я…

Катя отпила из стакана и замолчала. Глаза её горели, на лицо падала тень.

— Значит, вы поднимались в ту квартиру? — спросил Пётр.

— Да. Скажи, сколько осталось?

— Ты только что спрашивала. Двадцать одна минута.

Пинг лежал на столе, Пётр подтолкнул его пальцем к Кате, и тот ударился о светильник.

— Вот, возьми.

— Нет, нет! — Катя прижалась спиной к стене. — Убери это от меня!

— Ладно. Чего ты так испугалась?

Пётр спрятал пинг в карман. Катя залпом допила остатки водки, и тут же скорчилась над столом, прикрыв ладонью рот.

— С тобой всё в порядке? Тошнит?

Катя молчала. Пётр коснулся её руки.

— Ты прости меня, пожалуйста, — прошептала она, не поднимая головы.

— Чего?

— Пожалуйста, прости! Я и сама не понимаю, что произошло. Я… — Катя всхлипнула. — Всё перемешалось, перепуталось, и я…

— Ты её толкнула?

— Нет! — Катя замотала головой. — Я не хотела. Я не могла! Но всё-таки…

— Ты что-то вспомнила, когда мы там были?

— Да. Вернее, не так. Не совсем вспомнила. Это как… — Катя шмыгнула носом. — Как вспышки. Плохая дыра.

— Эй, голубки! — послышался голос бармена. — Вы там скоро? Закрывается заведение!

Пётр обернулся. Бармен тупо таращился на них — как гипнотизировал. Его пинг уже не работал. Люди за другим столиком ушли. Последний светильник погас. Стойку медленно затягивала темнота.

— Я вспомнила, что мы на синке с ней были. Мы зашли вместе в дыру. Это было так странно. А ещё там было много шума.

— Шума?

— Да. Сколько осталось?

— Девятнадцать минут. — Вспыхнувший экран пинга ударил по глазам. — Не знаю, чего этот козёл ерепенится. Они же до двенадцати работают.

Катя подняла пустой стакан — пальцы её тряслись так, словно стакан насилу получилось оторвать от стола.

— Шум — это когда что-то неправильно, как помехи. Что угодно. Звуки, цвета. На меня нашло что-то, я не понимаю. А Лиза…

— Чего Лиза?

Катя стукнула стаканом по столу.

— В дыре она выглядела в точности, как я. Как будто слилась с призраком. Я и не знала, что так можно. Я и правда не знала, что её призрак…

— Похож на тебя?

— Да. Я кое-что подозревала. Она… Я не думала, что она в действительности это сделала. И кажется, там, в дыре, ей тоже стало плохо, с ней тоже что-то произошло. Или нет. Или это была я? У меня в голове всё так перепуталось. Это из-за того, что она выглядела в точности, как я, и я…

— Эй, вы там скоро? — не унимался бармен.

— У меня было такое чувство, — продолжала Катя, — что она крадёт у меня что-то. Что-то очень важное, без чего я перестану существовать, просто сгину, перестану быть собой, ты понимаешь?.. Не помню, что пото́м было. Может, я и правда её толкнула, а она…

— Ладно, — остановил её Пётр, — хватит об этом. Это не твоя вина.

— Не моя вина, — повторила Катя и посмотрела в окно.

Тишина.

— Я чего-то пьяная такая! — Катя потёрла узенькой ладошкой лоб. — Поначалу вроде не было ничего, а теперь такой туман вокруг.

— Да уж, это тебе не коктейль.

— Я испугалась. Помню, что испугалась. Убежала. Помню, как бежала. Но не помню, как до дома добралась.

— Та самая служба такси?

— Не знаю.

— Если даже ты её и толкнула… Она ударилась, потеряла сознание. Но пото́м очнулась и пришла в себя. Тело её мы нашли на улице. На медстанции был зарегистрирован сигнал паники от её шунта. Никто, разумеется, не выехал. Кто попрётся посреди ночи в мёртвый город.

— Боже! Если бы я тогда не ушла…

— Смысл сейчас думать об этом? Дело закрыто. Это был несчастный случай.

— Эй, вы там слышите вообще?! — взъерепенился бармен. — Заведение закрыто!

— Мы посидим до двенадцати! — крикнул Пётр. — Пото́м уйдём!

— Мы закрыты! — Бармен скрестил руки.

— Сколько сейчас? — спросила Катя.

— Семнадцать минут.

— Пойдём отсюда. Не хочу здесь больше. Пойдём в «Радугу». — Катя посмотрела на Петра молящим взглядом. — Я хочу быть в «Радуге», когда…

На улице на них набросился ветер. Пётр застегнул куртку до горла. Фонари ещё горели, но свет стал совсем тусклым, как будто в сети не хватало напряжения.

— Что теперь со мной будет? — прошептала Катя.

Она шла позади Петра, глядя себе под ноги. Пётр закурил.

— Ничего с тобой не будет. Постарайся об этом забыть. Ни в чём ты не…

— Но так быть не должно! — Катя остановилась и яростно замотала головой. — Это неправильно! Я должна…

— Лиза замёрзла. И всё. Хватит об этом.

Дым попал Петру в глаза. Он прищурился.

— Сколько осталось? — прошептала Катя.

Пётр вздохнул.

— Зачем ты всё время спрашиваешь? Ты так сама себя доведёшь.

— Доведу до чего?

Пётр застонал и полез в карман.

— Двенадцать минут. Осталось двенадцать минут. Ты довольна?

— Уже совсем скоро, — сказала Катя. — Нам надо идти, — но не сдвинулась с места.

— Так пойдём, раз совсем скоро.

— Не получится.

— Чего не получится? Тут до этой твоей «Радуги» два шага осталось!

— Нет! Не получится так просто забыть! Я уже вспомнила и теперь…

— Ой, да чего ты вспомнила?

— Вспомнила, — голос у Кати задрожал, — вспомнила, что я…

— Ты пьяна! — перебил её Пётр.

— И что?

— Давай поговорим об этом завтра. Нет никакого смысла изводить себя сейчас.

— Но ты ведь так хотел со мной встретиться! Ты всё понял! Завершил расследование. Почему вдруг — забыть? Разве для этого мы… — Катя судорожно вздохнула. — Разве для этого ты искал убийцу?

— Не знаю. — Пётр затянулся, сигаретный дым обжёг горло, как пары́ кислоты. — Наверное, мне было интересно. Или просто нечем заняться было. Скучал по старой работе. У меня был вопрос. Я получил на него ответ. И…

— И?

— И ничего. Просто ничего. Это сейчас уже не имеет никакого значения. Это ничего не изменило. Всё как было, так и осталось. И для тебя, и для меня. Твоя подруга рано или поздно оказалась бы в психушке, где тихо сдохла бы от голода или от передоза или ещё от чего. До психов сейчас никому нет дела. Да чего там психи! Мне иногда кажется, что весь этот долбаный город не доживёт до зимы.

Они помолчали.

— Сколько там осталось? — спросила Катя.

— Пару недель. — Пётр стряхнул пепел. — И с каждым днём всё холоднее.

— Нет. Сколько осталось до..?

Пётр включил пинг. В полумраке улицы от истошно-синего экрана слезились глаза.

— Девять минут. Мы идём?

— Да, — кивнула Катя. — Сейчас.

— Слушай, пойдём! Здесь холодно. У меня уже кости ломит. А в этой твоей «Радуге» хоть топят.

Катя смотрела себе под ноги, на обледенелый асфальт.

— Всё так странно, — прошептала она. — Ты говоришь, что это всё неважно, что я должна забыть. Но ты сам никогда не забудешь. И ты боишься ко мне подходить. Тьма нас разделяет!

— Что за чушь! Это ты ко мне не подходишь.

— Боишься, боишься, — упрямо повторила Катя.

Между ними пролегала чёрная тень.

— Я как прокажённая теперь!

— Пойдём!

Пётр шагнул к Кате и замер — как будто холодный ночной воздух отталкивал его, как будто он не мог переступить через что-то.

— Пойдём, — сказала Катя. — Иди.

— Сколько осталось?

— Прекрати это! Хватит считать!

— Сколько осталось?

Пётр проверил пинг.

— Пять минут. Ровно пять минут.

Он остановился перед чёрной аркой. Ветер ударил ему в лицо. Он покачнулся.

— Почти пришли, — сказал Пётр, не двигаясь с места. — Как раз успеем зайти, заказать твой любимый коктейль.

— Да.

— У тебя же есть любимый коктейль? Эта синяя дрянь электрическая или нет?

— Петя…

Катя медленно подошла к нему, заглянула в глаза.

— Чего?

Катя мотнула головой.

— Ничего. Пошли.

Они провалились в арку. На несколько секунд всё вокруг задёрнула темнота. Пётр не слышал даже собственных шагов. Холод перестал раздирать кожу. Только Катя тянула его вперёд, сжимая запястье.

Рядом с выключенной вывеской она остановилась, перевела дыхание. Можно было подумать, они прошли множество километров в абсолютной темноте.

— Сколько теперь?

Пётр ответил:

— Три.

— Три? — вздрогнула Катя.

— Да, три. Пойдём!

Пётр спустился по лестнице и толкнул тяжёлую дверь. Охранника у входа не оказалось. «Радуга» была оглушительно пуста. Прожектор над танцполом еле светился.

Пётр сощурился, всматриваясь вглубь зала.

— Ты займи пока местечко, а я возьму коктейль. Тебе какой?

Катя молчала.

— Какой коктейль?

— Всё равно. Мне всё равно. Ты выбери сам. Выбери, и тот, который ты выберешь, станет моим любимым.

Она смотрела на него так, словно хотела сказать что-то ещё, но не решалась.

— Хорошо, — улыбнулся Пётр. — Выберу сам.

Он шагнул вглубь зала, и Катя вдруг вцепилась ему в рукав.

— Время, наверное, уже вышло, — прошептала она. — Уже, наверное, двенадцать.

Пётр полез за пингом.

— Нет! Не смотри! Не хочу знать. Но, мне кажется, я…

— Ты чувствуешь чего-то?

— Да. Вернее… — Катя улыбнулась. — Я же всё отрубила на фиг, что я могу чувствовать! Глупости какие! — Она толкнула Петра в плечо. — Иди! Возьми мне коктейль!

Бармен встретил Петра сонным кивком.

— Мы, наверное, закроемся скоро. Но могу налить. Раз уж вернулись.

— И вы тоже?

— А толку тут торчать?

Бармен показал куда-то вглубь зала. Пётр оглянулся. Прожектор, висящий над танцполом, несколько раз мигнул и погас. Что-то кольнуло Петра в грудь. Лампы в стенах почти не давали света. Катя притаилась в густой тени — рядом с тающими в темноте китайскими каракулями — и была похожа на изваяние.

— Секунду, — сказал Пётр.

— Давай только быстрее! — напрягся бармен. — Не буду я тут тебя всю ночь…

Катя сидела, выпрямившись так, словно через её спину проходил стальной стержень, и смотрела на приоткрытую дверь в темноту — кто-то зашёл или вышел, и с улицы садило зверским холодом.

— Катя…

Пётр вернулся к столику и сел с ней рядом. Катя смотрела в темноту. Её тонкая ладонь лежала на столе — так, будто она потянулась к чему-то, к невидимому терминалу для заказа напитков, и вдруг застыла, отключившись.

Пётр встряхнул её за плечи.

— Эй! Ты чего?!

Катя задрожала. Взгляд её оставался холодным и пустым, как у мертвецов.

— Катя!

На губах у девушки выступила пена, а дрожь перешла в конвульсии. Пётр прижал её к себе.

— «Скорую»! — закричал он. — Вызывай «скорую»!

— Что? — сонно отозвался бармен. — Какую ещё «скорую»?

— Вызови «скорую»! — заорал Пётр.

Огромный расхристанный фургон с подвывающим электромотором, который страшно покачивается и скрипит, словно его кузов вот-вот лопнет и расколется на две части.

— А чего с ней, мужик? Может, перебрала просто? Да и кто сюда приедет-то сейчас!

Пётр крепко обнимал Катю за плечи. Казалось, стоит её отпустить, и она тут же рассеется в собравшейся темноте. Катя хрипло выдохнула, приоткрыв тонкий рот, и уткнулась лицом ему в грудь. Её руки повисли вдоль тела.

— Нет! — прошептал Пётр. — Не вздумай, дура такая! Я…

Катя надрывно вздохнула — вырвалась на мгновение из мёртвого удушья — и снова замерла.

Пётр выхватил пинг. Режим экстренного вызова. Линия перегружена.

— Блядь! — заорал он.

— Что там? — спросил бармен.

— Ты вызываешь?!

— Вызываю! Не пробивает тут! — На лицо бармена упала тень. — Они же основную сеть отрубили на хрен, а теперь…

Пётр положил Катю на пол и сел перед ней на колени. Она дышала. Резко втягивала в себя воздух и так же судорожно выдыхала. Как если бы её лёгкие сокращались под действием электричества. Глаза Кати по-прежнему были открыты и смотрели, не моргая, в потолок.

К ним медленно, точно лунатик, подошёл тучный бармен.

— Чего у вас тут? — Он уставился на Катю. — Она что?

— «Скорая»?! — крикнул Пётр.

— Ни хрена!

Пётр покосился на свой пинг, который валялся на столе — тот настойчиво сверкал экраном, пытаясь пробиться сквозь перегруженную сеть.

— Так что с ней? — повторил бармен. — Она типа совсем?

Катя неподвижно смотрела в потолок.

— Уйди! — рявкнул Пётр.

— Может, это… — Бармен почесал волосы на затылке. — Глаза ей закрыть?

Пётр вскочил и схватил его за грудки.

— Чего ты несёшь, сука! Убью на хер!

— Э-э, мужик! — Бармен моргнул. — Ты чего…

Пётр толкнул его. Бармен — тучный, на полголовы выше Петра — лишь слегка покачнулся.

— Глаза закрыть… — процедил сквозь зубы Пётр.

— Стой, мужик! Стой ты, блядь!

Бармен показал на валяющийся на столе пинг, который истерично бил светом в потолок. Красный, затем синий…

Пётр обернулся.

— Сигнал! — крикнул бармен. — Есть сигнал!

— Родственник, значит?

Врач выглядел, как офисный клерк, нацепивший замызганный белый халат поверх дешёвого костюма.

— Чип отсканируем или вы другого рода родственник?

— Какая разница, кто я? — спросил Пётр.

— Какая разница? Вы что, смеётесь?

Пётр вздохнул.

— Я так понимаю, она останется здесь на какое-то время?

Врач коснулся его плеча — они отошли к стене, пропуская истошно скрипящую каталку. Переднее колесо у каталки заклинило, и здоровый медбрат с раскрасневшимся лицом корчился от натуги, толкая её вверх по затоптанному ламинату.

— Останется? — хмыкнул врач.

На каталке лежало тело, накрытое простынёй. В области головы на простыне проступили красные пятна. Одна рука с тонкой бледной кистью выпросталась и свисала до пола.

— Вы хоть понимаете, какая ситуация сейчас?

Пётр не ответил.

— Мы в коридорах людей размещаем! И это тех, кому надо прямиком в интенсив!

Медбрат с каталкой скрылся за поворотом.

— А с девушкой вашей всё в порядке. Сейчас отойдёт — и забирайте.

Едкий свет в коридоре резал глаза. Пётр прикрылся ладонью.

— Но я не понимаю, — проговорил он. — А чего было-то с ней? Прямо, когда сеть отрубилась. Как будто она…

— Отключение здесь не причём! Скорее, наоборот. Она заходила в какой-нибудь портал, дыру эту? Было такое?

— Дыру?

— Ладно, неважно. У девушки вашей, — врач посмотрел на Петра покрасневшими от усталости глазами, — проблемы с шунтом. Очевидно, никакого разрешения она получить не могла. И, вообще говоря, было бы очень интересно узнать, откуда у неё шунт. В другой ситуации я бы, поверьте…

— К шунту я никакого отношения не имею!

— Пусть так. Сейчас у меня хватает других проблем. А ей просто нельзя им пользоваться. Если она хочет жить. Тут такое с сетью творится… Я вообще ей сразу предложил отключить. Процедура-то в принципе несложная. Но она истерику закатила. Не могу же я насильно. Но если она хочет жить…

Врач пожал плечами и отвернулся.

— Погодите! — остановил его Пётр. — Чего теперь будет-то? Чего делать?

— В смысле, чего делать? — Врач шагнул к Петру и, наклонившись, шепнул ему на ухо: — Тут выбора и нет никакого! Отключать к ебене матери этот шунт и как можно скорее! Поговорите там с ней, родственник. Вразумите. Или по голове ей дайте. Но шунт надо отключать.

— Так значит, вы можете…

— Только по обоюдному согласию! — осклабился врач. — А так мне проблем не нужно. Девочка, у которой шунт, возможно, нелегальный. Да и вы сами, родственник, так сказать…

Он смерил Петра пренебрежительным взглядом.

— Я из эска.

— Как скажете, родственник из эска. Ладно. Сеть пока всё равно не работает. А если вдруг включат, то проследите, чтобы она в порталы больше не заходила. Вообще. Вы по…

Пинг в кармане его халата взорвался звоном, врач поморщился, вытащил вибрирующее устройство и посмотрел со страдальческой гримасой в экран.

— Всё, мне пора! Побудьте пока с девочкой, родственник, одну не оставляйте. И запомните, никаких порталов! А завтра, или вернее, уже сегодня…

Катя, увидев Петра, тут же соскочила с каталки и схватила валяющееся на стуле пальто.

— Наконец-то! Эти клоуны одну меня отпускать не хотели! Говорят, друг должен зайти. А я им — какой ещё друг? Ты не торопился, да?

Она остановилась — пальто перекинуто через плечо, электрической подкладкой наружу — и посмотрела на Петра.

— Катя…

— Не пускали, что ли? С них станется, уроды такие! Охренели тут совсем в этой своей больничке. Всё, пошли. Я…

Катя шагнула к двери. Пётр поймал её за руку, и она вздрогнула, как от боли.

— Катя, погоди.

— Что погоди? Поехали! Не могу я тут больше, дышать нечем!

— Нам надо поговорить.

Катя коснулась дверной ручки, но дверь не открыла, и тут же как-то ссутулилась, поникла.

— О чём? Тебе эти белохалатники чего-то наплели?

Пётр вздохнул. Другие пациенты смотрели на него с тупым любопытством, бледными заплывшими глазами, точно были под наркотой.

— Шунт надо отключить.

— Что? — Катя резко обернулась, и прядь волос упала ей на лицо. — Охренел совсем? Как отключить? Что за бред такой? Ты не…

Пётр подошёл к ней, попытался обнять, но Катя испуганно отшатнулась от него, прижавшись к стене.

— Не смей! — прошипела она. — Не трогай меня! Ты! Предатель!

— Катя, — спокойно сказал Пётр, — мне очень жаль. Но выбора нет. Ты так погибнешь. Спаси себя!

Катя несколько секунд смотрела на него, не моргая, и медленно сползла по стене — так, словно ноги её уже не держали.

— Ты не понимаешь! — Она уселась на полу, обхватив голову руками. — Не могу я это сделать! Ещё хрен этот мне до тебя говорил — надо, надо! Какая ему-то на хрен разница, у него-то синпин работает!

Катя посмотрела на Петра влажными от слёз глазами.

— Давай уйдём отсюда! Пожалуйста! На хрен их! Много они тут понимают! Пото́м сходим, проверимся. Я вон с Митей ездила, когда…

— Катя! — перебил её Пётр. — У тебя нелегально установленный шунт! А Митя твой…

— Да что ты всё заладил — Катя да Катя! Я уж двадцать два года Катя! Как я без него-то теперь останусь? Уж лучше бы вообще ничего не было! Лучше вообще, чем так!

— Чего не было? О чём ты?

— Неважно.

Они замолчали. Тишина давила на виски.

— Ты сама-то не боишься?

— А ты? Или поэтому в бутылку и лезешь?

— Чего ты несёшь!

— Хватит! На хрен! — Катя вскочила на ноги, оттолкнула Петра локтем и вцепилась в дверную ручку. — Пошёл ты сам знаешь куда! Охреневшие вы все — и ты, и эти! Ничего я отключать не буду!

— Постой.

Пётр обхватил Катю за плечи, она стала вырываться, но он не отпускал.

— Прекрати, пожалуйста! — Пётр чувствовал, что его спину прожигают лишённые жизни взгляды других пациентов — тех, как он внезапно понял, кого уже отключили. — Мы со всем разберёмся. Со всем. Не хочешь сейчас — не надо. Сеть всё равно не работает, да и я…

— Я и пото́м не соглашусь! — крикнула Катя.

— Завтра… — сказал Пётр. — Мы всё решим завтра.

Дорогое автоматическое такси, за вызов которого Петру пришлось отдать почти все оставшиеся деньги, несло их по ночной улице. Водительское кресло пустовало, и руль вращался сам по себе. Пётр сотни раз видел, как работает автопилот, но всё равно не мог к этому привыкнуть.

Экран на приборной панели высвечивал тревожно мерцающую надпись — «Сеть не обнаружена!», — но такси уверенно рассекало темноту лазерными фарами.

Катя сидела, прикрыв глаза, и прижималась к Петру.

— Что мне теперь делать? — простонала она. — Я не хочу! Не хочу, чтобы у меня его забрали!

— Завтра. Я же говорю — завтра. Сходим, тебя обследуют. Всё будет… — Пётр не договорил, красная надпись «Сеть не обнаружена!» била в глаза. — А пока никаких дыр. Уяснила? Если жить хочешь. И переночуешь у меня.

— Хорошо.

— Ты меня так испугала. Я уж думал…

Такси вдруг стало набирать ход. Сообщение на бортовом компьютере сменилось. Теперь на экране горели огромные буквы: «Подключение к сети».

Пётр вздрогнул.

— Что такое? — спросила Катя.

— Ничего. Всё в порядке. Отдыхай.

Катя посмотрела на светящийся в полумраке экран.

— О! — выдохнула она. — Уже!

За окном промелькнул сверкающий иероглиф. Пётр обнял Катю и прикрыл ей ладонью глаза.

— Да что ты делаешь?! — возмутилась она.

— Не смотри! — прошептал Пётр. — Пожалуйста, не смотри!

Руль вывернулся до упора, и такси, завизжав шинами, влетело на широкую, бьющую разноцветными огнями улицу. На стенах домов, один за другим, вспыхивали иероглифы.

— Не смотри, — повторил Пётр, закрывая Кате лицо.

Отопление в квартире работало, но Пётр всё равно не снял куртку. Катя прошла в гостиную и замерла у синего окна в неестественной позе, как на стоп-кадре.

— Свет есть? — тихо спросила она.

Свет был. Загорелась потолочная лампа, и окно тут же почернело, как отключённый экран. Катя взволнованно заходила по комнате, потирая плечи.

— Холодно? — спросил Пётр.

Катя покачала головой.

— Будешь чего-нибудь?

— Травяной чай? — Катя посмотрела на Петра и улыбнулась, но тут же отвела глаза.

— Травяной закончился. Есть обычный, в кубиках. Сделать?

— Да нет. — Катя села на диван. — Выпить бы чего-нибудь. Но коктейлей же у тебя нет, а водку я больше не могу.

— Обижаешь, — сказал Пётр.

Он зашёл на кухню и вытащил из навесного шкафчика банку с истошно-синим коктейлем, которую купил несколько дней назад. «Электрический бриз». Он вернулся с банкой в гостиную, и Катя уставилась на него, как на умалишённого.

— Вот ты даёшь! Меня, что ли, ждал?

— Взял про запас, — буркнул Пётр.

Катя сорвала с банки пломбу и сделала осторожный глоток.

— Так странно себя чувствую… — Она коснулась тыльной стороной ладони лба, точно проверяла температуру. — Так устала, что наверняка и заснуть сразу не смогу.

— Отдыхай. А я кровать тебе постелю.

— Да постой ты! Не хочу я пока ложиться. Побудь со мной немного.

Пётр остался стоять посреди комнаты.

— У тебя есть минбан? — спросила Катя.

— Да. Хочешь посмотреть?

— Нет. Не хочу ничего смотреть. Сто лет уже не смотрела минбан. Даже не представляю, каково это. Забыла. И не хочу, по правде. Всё равно я ни на чём не смогу сейчас сосредоточиться. Только и думаю всё время…

Катя отпила из банки, поморщилась и поставила её на пол.

— Гадость? — спросил Пётр.

— Да! — Катя шмыгнула носом. — Немножко. Они же разные бывают.

— Извини, я в этом ни хрена не понимаю.

— Ладно, мне на самом деле не до коктейлей сейчас. И так голова кругом идёт.

— Тебе нужно поспать.

— Поспать. Как тут можно уснуть, когда…

Катя не договорила и как-то неожиданно улыбнулась. Скользнула по Петру взглядом, игриво сощурив глаза.

— Я по поводу минбана-то почему спросила… Мне интересно. Чем ты занимаешься тут один?

— Даже не знаю, — усмехнулся Пётр. — Ничем.

Он сел рядом с Катей.

— А ты сам никогда не хотел?

— Чего не хотел?

— Чтобы у тебя был синпин?

Пётр сделал вид, что смотрит в пустое чёрное окно.

— Не знаю. Сложно сказать. Я бы хотел вернуться на старую работу. Собственно, из-за этого только…

— Ой, ты же говорил, извини! Тебя ведь уволили из-за синпина?

— Перевели.

— Расскажи о себе. Ты был женат? Может, и сейчас?

— Был. Очень давно. Ты тогда и в школу-то не ходила.

— И что произошло?

— Да что обычно и происходит. Разошлись. Я сейчас даже не знаю, где она.

— Никогда не интересовался?

— Нет.

— Понятно. — Катя поджала губы. — Странно, наверное, жить с человеком, а пото́м даже не знать, где он, жив ли вообще.

— Думаю, она уехала на юг.

— Думаешь или знаешь?

— Слушай, — Пётр посмотрел на Катю, — не вижу никакого смысла это обсуждать.

— Хорошо.

Катя замолчала и прикрыла глаза. Пётр уже собирался тихонько выйти из комнаты, но она вдруг встрепенулась.

— Ты куда?

— Постель.

— Да погоди ты с этой постелью! Или знаешь что? Я, наверное, выпью чашечку чая. Из кубиков. Это как раз то, что мне нужно сейчас.

— Хорошо, — улыбнулся Пётр. — А пото́м — спать.

Кухня.

Чёрное окно. Тошнотворный запах от пищевых брикетов. Пустая бутылка рядом с забытым дзынем.

Пётр поднял дзынь со стола. Этот уродливый проволочный шлем был теперь совершенно не нужен. Точно в подтверждение этому, аккумулятор сорвался с хлипкого проволочного крепления, повис на тонких проводах, как на оголённых нервах, оторвался и упал на пол.

Пётр отбросил дзынь на стол.

— Тебе сколько сахара? — крикнул он, глядя в чёрное окно.

Катя не ответила.

— Значит, будет два куска.

Спустя минуту он вернулся в гостиную с чашками. Кати не было. Пётр поставил чашки на стол.

— Катя! — крикнул он. — Ты где? Я принёс чай!

Дверь в заброшенную комнату была открыта. Пётр, зачем-то затаив на секунду дыхание, — словно собирался выйти в безвоздушное пространство — зашёл в открытую дверь.

Катя стояла у стены. Казалось, она окаменела от холода. Напротив неё уродливо скалился выведенный помадой иероглиф.

— Ты чего?! — крикнул Пётр.

Катя вздрогнула.

— Эта долбаная комната! — заорал Пётр. — Зачем?

— Всё в порядке, — прошептала Катя. — Я…

— Ты смотрела?

— Нет.

Катя повернулась к окну. Провела по стеклу пальцем, как будто отмечала реверсивный след от двигателей невидимого корабля.

— Я впервые вижу здесь свет, — прошептала она. — Свет. На твоей улице. И это так…

Вдалеке, над чёрными домами, дрожал тусклый огонёк.

— Ты смотрела? — повторил Пётр.

— Да. — На лбу у Кати прорезалась морщинка. — Смотрела. Я — случайно. Просто на глаза попался. Но со мной всё в порядке. Это ничего. Совсем ничего.

— Зачем?

Пётр дёрнул за свисающую со стены полоску обоев и содрал огромный кусок пожелтевшей бумаги с нарисованным помадой иероглифом. Старые обои рвались с треском.

— Не надо. — Катя зябко ссутулилась и обняла себя за плечи. — Я…

Она повернулась к Петру и улыбнулась.

— Что-то странное есть в этой твоей комнате. Что-то… таинственное. И тумбочка эта квадратная. Ты её специально так поставил? Посередине?

Пётр молчал.

— Что в тумбочке?

— Просто тумбочка.

— Да, — вздохнула Катя. — Конечно. Просто тумбочка.

Она снова смотрела в окно и водила пальцем по замёрзшему стеклу.

— Коробочка в коробочке, — прошептала Катя.

— Чего?

— Не важно.

Пётр стоял рядом с тумбочкой, не зная, что делать. Дышать почему-то стало тяжело. Темнота в окне вытягивала из комнаты весь воздух.

— Ты знаешь, — тихо сказала Катя, — я иногда завидовала Лизе. Она ведь и правда верила, что всё это нереально.

— Она была не в себе.

— Да, но… Может, всё это действительно какой-то безумный сон? Вся эта жизнь? Иногда так хочется в это верить. Мы проснёмся, а там…

Палец Кати медленно скользил над темнотой.

— Так для тебя всё это, — Пётр взмахнул рукой, — и так нереально! На самом-то деле. Ты же в шардах всё время. Даже сейчас, наверное, ты там… Что было в портале, который ты нарисовала?

— В портале? А-а… Нет, это был не портал…

Катя застонала и прикрыла ладонью глаза.

— Чего такое? — испугался Пётр.

— Нет, нет, ничего. Просто в глаза…

— Пойдём отсюда!

Он шагнул к Кате.

— Ты меня извини, — прошептала она. — За иероглиф и… Извини меня, пожалуйста. Я…

Катя отшатнулась от окна и выставила перед собой руку, защищаясь от чего-то. Лицо её исказилось от ужаса.

— Чего там? — крикнул Пётр.

— Я… — пробормотала Катя.

Она посмотрела на Петра. Зрачки её страшно расширились.

— Я забыла тебе кое-что сказать.

Она зажмурилась так, словно в глаза ей ударил невыносимый прожекторный свет, и скривилась от боли. Пролетел по комнате какой-то тусклый из окна — как тень от взлетевшей птицы. Катя упала на колени. Из-под её плотно сомкнутых век потекли кровавые слёзы.

— Катя!

Пётр схватил её за плечи.

Несколько секунд она была ещё жива. Провела пальцами по лицу Петра, застонала, полезла в карман пальто и затряслась, как при эпилепсии.

— Катя!

Она открыла глаза и безвольно повисла у Петра на руках. Далёкий огонёк в окне, похожий на тонущий в ночном мраке маяк, погас.

— Нет! — Пётр мотнул головой. — Как же так!

Кровь стекала у Кати по щекам.

— Катя!

Её рука выскользнула из узкого кармана.

Пётр положил Катю на пол и стал делать ей искусственное дыхание. Воздуха в собственных лёгких не хватало. С каждым вздохом ему самому становилось тяжелее дышать. Перед глазами у Петра поплыли красные круги.

— Блядь!

Он надавил ладонями ей на грудь. Пот стекал у него по лбу. Он надавил снова. Снова. Снова. Грудная клетка трещала. Глаза с расширенными зрачками смотрели в потолок. Кровь застывала на лице.

— Блядь!

Пётр выхватил пинг. Тот выпал, глухо ударился об пол. Пётр выругался и подобрал пинг. Экран устройства вспыхнул, высветил надпись — «Критический сбой аккумулятора» — и погас. Пётр заревел и запустил пинг в стену. По комнате разлетелись осколки.

Он побежал к выходу из квартиры, отпер дверь, но остановился. Идти было некуда. Пётр вернулся в комнату и принялся оттирать кровь с её щёк. Крови не становилось меньше. Он размазал кровь по всему её лицу.

Пётр вытряхнул из пачки сигарету. Закурил. В окно — тяжёлыми чёрными волнами, как прибой — била темнота.

Пётр затянулся, но тут же затушил сигарету и помахал над телом ладонью, чтобы разогнать дым. Склонился над трупом, залез в оттопыренный карман пальто и вытащил из него поблёскивающий, как драгоценность, кристалл.

Он перерыл все шкафчики на кухне, пока не нашёл последнюю заначку. Этикетка с иероглифами была привычно соскоблена ножом. Пётр открыл бутылку над раковиной и стал пить из горла.

Ноги подкашивались. Пётр доковылял до столика и рухнул на затрещавший под его весом стул, не выпуская бутылку из руки. Сделал ещё глоток. Водка отдавала тиной, как дряное пиво. Голова отяжелела. Сердце бешено молотило.

Поломанный дзынь.

Пётр схватил его и нацепил на голову, поцарапав торчащими обрывками проволоки кожу на висках. Плотно прилегающее к лицу забра́ло заливала темнота. Пётр беспорядочно нажимал на кнопки, но ничего не происходило. Он выругался и нервно стащил с головы дзынь. Его отражение в стекле бросило точно такой же, зеркальный дзынь, в чёрную пустоту за окном.

Пётр ещё глотнул из бутылки. По телу разошлось жгучее тепло. Теперь усталость не чувствовалась, сердце перестало биться о рёбра. Лишь зудели царапины на висках. Дзынь валялся на столе, забралом вниз. Из затылка торчали тонкие оборванные проводки.

Пётр выругался и полез под стол. Аккумулятор отскочил к стене и валялся в рыхлой пыли у плинтуса. Пётр подобрал его, сдул с него пыль и, усевшись на стул, занялся починкой. Все оборванные проводки были одинакового цвета, и Пётр подумал, что это неправильно и нелогично — их стоило сделать разноцветными, красными, зелёными, синими, чтобы упростить ремонт. Соединив наконец провода, он закрепил аккумулятор и аккуратно поставил дзынь на стол — забралом к себе, — как оторванную голову электрического животного.

Пётр встал. Ещё глотнул водки. Достал из шкафа пустой стакан и налил в него воды — почти до края. Несколько секунд рассматривал кристалл. Мутный, точно личинка, с оплавившимися краями. Кристалл совсем не был похож на тот, другой, с глубокой трещиной, который он так и не смог толком оживить.

Пётр открыл дверцу микроволновки. Он собирался бросить кристалл в стакан, но остановился. Пошатнулся, расплескав воду — комната на секунду потеряла равновесие, и пол стремительно взмыл вверх, пытаясь поменяться местами с потолком, — но не упал, уткнувшись спиной в стену.

Пётр стоял, сжимая в руке стакан и тупо пялился в открытую микроволновку. Он потёр тыльной стороной ладони нос, уловив неприятный запах — вроде того, какой бывает, когда плавят пластиковые пакеты, — отхлебнул воды из стакана, поморщился и сплюнул, словно глотнул кислоты.

Сел за стол. Приложился к бутылке и откинулся на спинку стула, наслаждаясь волнами тепла, проходящими через жилы. Ещё раз посмотрел на кристалл. Из-за застилающего кухню тумана казалось, что кристалл постоянно меняет форму, изменяется под действием его взгляда — края то разглаживаются, то становятся неровными и мятыми, как у оплавленного в микроволновке куска пластмассы. Злополучная трещина то появлялась, медленно прорастая внутри искусственного камня, то затягивалась, как рана. Пётр стиснул кристалл в руке, и тот неожиданно стал пульсировать, словно живое налитое кровью сердце.

Пётр нетвёрдой походкой вышел из кухни.

Гостиная. Пустая белая стена. По минбану сегодня не показывают ничего интересного.

Комната со старыми обоями, в которую Пётр редко заходил. Комната, в которой лежит её труп с залитым кровью лицом.

Пётр присел у кубической тумбочки, открыл нижний ящик и вытащил из него массивный предмет, завёрнутый в грязное, в масляных пятнах, полотенце. Руки тряслись, как от холода, и Пётр подул на ладони. Аккуратно развернул полотенце. Взвесил пистолет в руке, проверил обойму.

Пушка.

Он прицелился в ободранные обои рядом с окном. В глазах двоилось, чернильные узоры на стенах плыли, превращаясь в уродливые иероглифы. Пётр на секунду зажмурился, мотнул головой и прицелился снова.

В комнате с каждой секундой становилось всё холоднее.

Пётр долго стоял, направив в стену пистолет, поглаживая указательным пальцем спусковой крючок. Затем подошёл к лежащей в тени Кате, опустился на колени и закрыл ей глаза.

Кондоминиум, в котором жил Митя — похожий на выточенную из цельного камня стелу, без единого горящего в окнах огонька — Пётр нашёл сразу, хотя и был там всего один раз. Он даже не чувствовал холода, пока шёл от трубы, и только пистолет в кармане, который он прижимал локтем, обжигал кожу через одежду так, словно его отлили из химического льда.

У входа в подъезд Пётр потратил несколько минут на то, чтобы вспомнить номер этажа и фигуру, обозначающую квартиру Мити.

Пятьдесят два, синий шестиугольник.

Экран электронного консьержа на секунду задёрнула концентрированная темнота, как будто во всём здании отрубился ток. Пётр сплюнул на асфальт. Консьерж замигал. Появилось изображение — стилизованные волны, летящие с безумной амплитудой за край экрана.

Ритмичные звуковые сигналы. Вызов.

— Извините, — сказал через минуту ожидания консьерж, — номер не отвечает.

Экран на мгновение закрасило темнотой, а затем появился вращающийся вокруг оси, точно глобус, логотип кондоминиума, собранный из десятков геометрических фигур.

Пётр стиснул рукоятку пистолета в кармане и набрал номер снова. Ещё одна минута ожидания.

— Извините, номер не отвечает.

Пётр выругался, вытащил из смятой пачки последнюю сигарету и закурил, с ненавистью уставившись на вращающийся трёхмерный логотип.

— Спишь, сука! — процедил он сквозь зубы.

Снова.

Сигнал вызова, который издавал экран, звучал теперь сильнее и громче, точно электроника была на стороне Петра и изо всех сил старалась разбудить Митю.

— Извините, — вновь выдал приторно вежливый электронный консьерж, — номер не отвечает.

— Да что ж такое! — выкрикнул Пётр.

От отошёл от подъезда и запрокинул голову, пытаясь зачем-то рассмотреть окна квартиры Мити, но не увидел ничего, кроме ровной серой стены, как будто никаких окон и не было вовсе. Пётр понимал, что это невозможно. Но ничего не видел.

Начинало светать. Небо в вышине ещё оставалось чёрным, как ночью.

Пётр неторопливо докурил сигарету, раздавил окурок ботинком и вернулся к консьержу. Номер этажа, синий шестиугольник. Через край экрана опять переливались расходящиеся волны. Пётр уже ожидал услышать выбешивающие извинения, но вместо этого аппарат на стене зашипел, как если бы кто-то — высоко, в полутора сотне метров над ним — хрипло выдохнул в трубку.

— Какого чёрта? — послышался голос Мити. — Кто это? Вы в курсе, который…

— Дмитрий, — Пётр старался говорить как можно громче и чётче, — извините, что я вас разбудил, но это очень важно. Откладывать нельзя. Нам нужно поговорить.

Он сильнее сжал рукоятку пистолета в кармане.

— Что? — взвизгнул Митя. — Да кто это?

— Это Пётр. Я…

— Пётр? — Митя на секунду замолк. — Какого чёрта, Пётр? С чего вы решили, что можете вот так заявиться ко мне среди ночи? — Динамик консьержа взорвался треском. — Чёрт, и почему я вообще не отключил эту штуку на ночь?

— Это очень важно, — повторил Пётр. — Я не смог с вами связаться другим способом. Мой пинг накрылся, а я…

— Да что произошло?

— Это по поводу Кати. У неё был приступ, мне пришлось отвезти её в больницу.

— В больницу? — Голос у Мити срывался на визг. — Она сейчас в больнице?

— Да, и там говорят, что у неё какие-то проблемы с шунтом.

— Какие проблемы? Что за проблемы? Почему вы ко мне с этим припёрлись?

— Слушайте, — Пётр вздохнул, — от этого зависит жизнь девушки. Мы можем поговорить? Я не займу у вас много времени. Мне кажется, вы можете помочь. Её шунт…

— Что её шунт? Причём здесь я? Как я могу помочь? Мне бы кто помог!

Пётр ответил не сразу. Хотелось курить, но сигарет больше не было. Он наклонился к консьержу и заговорил — медленно, уверенно и спокойно, — хотя сердце в груди молотило так, что едва получалось унять дрожь в руках.

— Я всё знаю. Я знаю, что установке шунта поспособствовали вы. И что по результатам теста шунт ей ставить не стоило. Представьте, что будет, если она умрёт.

— И что будет? — проскрипел Митя. — Вернее, нет. Задайте себе лучше другой вопрос. Почему я должен вас сейчас пускать?

— Кате нужна помощь! — закричал Пётр. — Её не могут вывести из комы! А у меня нет денег! Нет денег, понимаешь?!

— А-а! Деньги. Как всё банально! Забавно, как вы и Катя на самом деле…

— Чего? — выдохнул Пётр.

— Да ничего, — прохрипел электронный консьерж и затих.

Экран мигнул, и через секунду на нём опять появилось вращающееся нагромождение геометрических фигур.

— Блядь! — крикнул Пётр. — Сукин сын!

Он ударил по экрану кулаком, консьерж затрещал, и изображение раздвоилось — теперь две копии абсурдного логотипа вращались одна поверх другой, задевая друг друга острыми краями.

Входная дверь щёлкнула и приоткрылась.

Пётр остановился у двери с синим шестиугольником. Он помедлил, прежде чем нажать на кнопку звонка. В ушах шумело. Головная боль возвращалась, в виски́ кололо. Пётр встал так, чтобы заблокировать ногой дверь, даже если его не захотят пускать и — позвонил.

Митя открыл моментально. Он был в тапках и белом халате, без привычных круглых очков. На щеке у него красовался длинный след от подушки.

— Боже! — скривился Митя. — Ну и видок у вас! — Он открыл дверь пошире. — Что ж, проходите, — и сам зашлёпал в гостиную. — Только закройте за собой.

Пётр последовал за Митей. Правую руку он держал в кармане куртки.

— Выпивку предлагать не буду! — заявил Митя. — Самому не хватает! — и хихикнул. — На самом деле, рановато для алкоголя. Я планировал ещё немножко поспать.

— Для меня уже не рановато, а слишком поздно, — сказал Пётр.

— Да-да, как скажете. — Митя махнул рукой и плюхнулся на диван. — Ладно. Вы ко мне по делу, у нас с вами, так сказать, бизнес, и я, уж простите мне мою невежливость, предпочёл бы не затягивать.

— Я тоже! — Пётр достал пистолет.

Митя вылупился на оружие, приоткрыв рот.

— Что… это? — выдавил он из себя.

— Догадайся!

— Но…

Митя заёрзал на диване. Халат распахнулся, обнажив его бледное волосатое тело. Он захлопнул полы халаты дрожащей рукой.

— Но в этом нет никакой необходимости! Мы же с вами договорились! Я готов помочь, — Митя сглотнул, — финансово. Давайте спокойно обо всём…

— Не нужны мне твои деньги, урод! — крикнул Пётр.

— Но как же… Постойте. Я чего-то не понимаю. Я…

Пётр шагнул к дивану, целясь Мите промеж глаз.

— Она умерла, урод! Ты понял, блядь?! Умерла! Её труп у меня в квартире!

Митя несколько раз моргнул.

— Но вы же говорили про кому! Я думал, у неё просто был приступ. И она…

— Был приступ. Во время отключения. А пото́м она пришла в себя, зашла в портал и умерла. Ты чего ей в мозги засунул, мразь?!

Лицо у Мити покраснело. На лбу выступил пот. Он протёр лоб рукавом и шумно вздохнул.

— Я не понимаю. Возможно, это индивидуальная восприимчивость. Но чтобы прямо такое… А может… — Митя впился глазами в Петра. — Может, вирус? Какой это был портал?

— На хуй портал! У неё не должно было быть шунта! Тест она не прошла! Это ведь ты, урод, постарался?

Пётр взмахнул пистолетом, и Митя вжался в диван.

— Всё было не так! Вы не понимаете! Уберите пистолет, и мы спокойно поговорим. Я всё объясню, тут всё иначе.

— Хватить юлить, мразь!

— Позвольте, но я, — Митя опять принялся тереть рукавом лицо, — я не мразь. И тест Катя проходила. Может быть, не самую последнюю версию, но…

— Я тебе сейчас мозги вышибу! — проревел Пётр.

— Хорошо, хорошо! Последнюю, самую последнюю версию теста на тот момент она не совсем прошла, но там же совсем немного не хватало, самую малость, вы знаете, совсем чуть-чуть, а все эти тесты, они же специально так составляются, чтобы с запасом как бы, поэтому я лишь совсем немного…

Митя задыхался.

— Я всего-то немного ей помог. Это было ещё до последней прошивки. Я тогда не мог знать.

— Последней прошивки? Какой ещё последней прошивки?

В глазах у Петра потемнело, он покачнулся. Митя неожиданно усмехнулся и посмотрел на него с отвращением, как на грязного бомжа. Его губы презрительно вздрогнули.

— Ах, да, — сказал Митя уже спокойнее. — Вы же не знаете. Извините. Я, конечно же, всё вам сейчас объясню.

Он попытался встать с дивана, но Пётр подскочил к нему и толкнул в грудь. Лицо Мити исказилось от злобы.

— Сидеть! — рявкнул Пётр.

— Хорошо, я сижу. А дальше что? Мозги мне вышибете?

Пётр молчал.

— Да вы попросту пьяны! Вам бы пойти домой да проспаться!

— У меня дома лежит её труп!

Палец Петра коснулся спускового крючка.

— Но я-то в этом не виноват, — пожал плечами Митя. — Вам, я понимаю, хочется кого-то обвинить. Её смерть — это, бесспорно, трагедия, но я… — Митя застонал и обессиленно свесил голову. — Я сегодня полночи работал. Вернулся недавно — и тут вы! Давайте мы оба придём в себя — и вы, и я. А пото́м решим, что нам делать.

— Я уже знаю, чего мне делать.

— И что же? Застрелить меня? Но Катю это не вернёт. Кстати, если она сейчас у вас дома… Где она нашла там портал?

— Случайно, — пробормотал Пётр.

Его рука с пистолетом дрогнула. Ствол смотрел Мите в распахнутую, по-женски полноватую грудь.

— Случайно, да, — кивнул Митя. — Всё произошедшее — это трагическая случайность. Именно так и есть!

Пётр поморщился и прижал ко лбу ладонь. Голова раскалывалась от боли.

— Вы устали, — сказал Митя. — Вам нужно отдохнуть.

Пётр вновь покачнулся, но руку с пистолетом не опустил. Митя запахнул расползающийся халат, причмокнул языком, как будто попробовал что-то на вкус, и закинул ногу на ногу. Лицо его постепенно возвращало естественный цвет.

— Хотите ви́ски? — спросил он.

— Чего?

— Ви́ски. Вы же любите ви́ски? Нам обоим бы не помешал сейчас стаканчик. Вы только уберите эту штуку. — Митя покосился на пистолет. — Она, так сказать, не слишком способствует разговору. Да и что вы тут собрались с ней делать?

Митя начал вставать, не переставая говорить.

— Откуда, кстати, у вас такой? С прошлой работы остался? Нет, нет, вы не подумайте, мне просто интересно! Дело в том…

— Сидеть! — крикнул Пётр.

— Да что вы всё — сидеть да сидеть! — Митя встал рядом с диваном. — Я хотел принести нам ви́ски. Хороший ви́ски, двенадцатилетний синглмолт! Вы же любите ви́ски?

— Сядь на диван, мразь!

Пётр взмахнул пистолетом. Митя сощурился.

— Забавная штука, — сказал он. — Никогда таких не видел. Он вообще работает? Заряжен?

— Хочешь проверить?

Митя карикатурно потряс раскрытыми ладонями.

— Всё, всё, простите! Ни малейших сомнений! Весьма внушительный у вас, так сказать, агрегат. А я только на секундочку, принесу нам бутылочку! И мы с вами во всём…

Пётр схватил его за руку. Лицо у Мити искривилось, он издал какой-то шипящий звук, вырвался — халат слетел у него с плеча, — и метнулся к двери в соседнюю комнату.

Пистолет громыхнул. С потолка посыпалась штукатурка. Митя вздрогнул и оцепенел.

— Что же вы наделали! — Он обнял себя за голое плечо так, словно пытался остановить кровотечение из смертельной раны. — Зачем же было…

Он вдруг резко обернулся и с ненавистью уставился на Петра.

— Вот и всё! Скоро сюда приедут! Такой громкий выстрел! О нём наверняка сообщат, и тогда…

— Не надейся, мразь! Знаю я, как наша братия работает!

Пётр ударил его наотмашь по лицу. Митя покачнулся, разинув рот, как умирающая рыба, и страшно захрипел.

— Приятно тебе, мразь?

Пётр ударил ещё. Митя шарахнулся к стене и сполз на пол. Лицо у него стало пунцовым, из носа потекла кровь. Пётр шагнул к нему, и Митя вздрогнул, прикрывшись трясущимися руками.

— Нет! Нет! Пожалуйста, не надо! Не бейте! Нет!

Пётр прицелился ему в лицо.

— Надо завязывать с тобой, мразь!

— Нет!

— У тебя есть последний шанс!

Митя посмотрел на Петра влажными глазами. Его лицо заливало кровью. Он вытерся рукавом халата, размазав кровь по щекам. Пётр невольно улыбнулся.

— Взломай этот кристалл! — Пётр показал ему похожий на личинку камень. — И загрузи призрака в синьку. Как ты это сделал для Лизы.

Митя прикрыл ладонью заляпанный кровью рот.

— Загрузи в синьку! — крикнул Пётр.

Митя с хрипом набрал воздуха в грудь и медленно поднялся, прижимаясь к стене спиной, не отводя от Петра взгляда.

— Загрузить в Сень-ши? — выдавил он из себя. — Но как? Что вы имеете в виду?

— Как ты это сделал для Лизы. Чтобы она была там. — Пётр сжал в кулаке кристалл. — Её призрак.

— Боюсь, — пробормотал Митя, — боюсь, это невозможно.

— Чего? — Пётр взмахнул пистолетом. — Какого хера?

— Боюсь, я обманул вас. Никакого призрака в Сень-ши я не загружал. Это попросту невозможно! Позвольте мне умыться, пожалуйста. Я всё расскажу.

— Рассказывай!

— Хорошо, но давайте сядем куда-нибудь. У меня ноги подкашиваются.

Пётр кивнул в сторону стола. Митя натянул халат на голое плечо и медленно, как больной, который едва может согнуть колени, доковылял до ближайшего стула. Пётр сел напротив и положил на стол пистолет.

— Ви́ски? — со всхлипом попросил Митя. — Можете взять сами. Там бутылка в шкафу. Я ничего не…

— Обойдёмся без ви́ски! Я жду!

— Хорошо. — Митя облизал окровавленные губы. — Как я уже сказал, я не загружал призрака. Боюсь, я придумал эту историю. Придумал для вас. Поймите меня правильно, я просто не имею… не имел права рассказывать о реальной ситуации. Причём Лиза на самом деле просила меня о чём-то подобном. Она, так сказать…

Митя снова облизнул губы. Можно было подумать, ему нравится вкус собственной крови.

— К сожалению, её просьбу я осуществить не смог. Ведь это же полнейшая бессмыслица. И к тому же сделать это невозможно чисто технически.

Пётр нахмурился. Митя заговорил быстрее.