Он стал переломным, причем не в лучшую сторону. Объявленные намерения Горбачева и его действия не смогли придать перестройке устойчивость.
В этом году (разумеется, в продолжение намеченного ранее) Горбачев, поначалу при опоре на Политбюро, сформулировал, можно сказать, стратегию перемен и принял более или менее решительные меры, чтобы сделать их необратимыми. Его непримиримость к попыткам и требованиям коллег обуздать гласность, поставить заслон возникновению независимых от КПСС групп и организаций способствовала превращению гласности в реальную свободу слова.
Горбачев окончательно и твердо отмежевался от ностальгии по сталинизму и бесповоротно осудил его, воспользовавшись «делом Нины Андреевой». Наиболее доказательное отражение эта позиция нашла во время его встреч весной с гремя группами первых секретарей обкомов КПСС — «генералитетом» партии. Подготовив на свой манер XIX общесоюзную партконференцию, он положил начало реальному отделению партии от государственной власти. Провел в этом контексте крупную реорганизацию центрального партийного аппарата и вывел из Политбюро и Секретариата ЦК унаследованные от брежневских времен фигуры. Ответом было формирование «партийной» оппозиции перестройке по-горбачевски, его личному авторитету, его власти.
Крупных мер по нейтрализации и пресечению этой оппозиции Горбачев не принял — по моральным соображениям и потому, что это противоречило самим принципам его реформаторских замыслов, его установкам на демократизацию строя. Но тем самым был дан простор для разрушительной деятельности — как со стороны ее противников, так и со стороны ее ультрарадикальных сторонников. В результате заменить партийно-государственную власть гражданской властью Советов не удалось.
Совершив поездку в Красноярский край, Горбачев воочию увидел, что на четвертом году перестройки ее не с кем продолжать, нет кадров, способных и искренне желающих осуществлять коренные преобразования, да и просто работать по-новому, «в условиях демократии».
На это наложилось неожиданно быстрое разрастание национальных проблем и противоречий. Горбачев увидел их опасность уже тогда, но затянул формирование новой национально-федеральной политики (которая, как показало развитие событий, все равно бы не спасла страну от развала).
Государственный механизм стал расползаться.
1988 год вскрыл неэффективность начатых рыночных реформ (а по сути вообще их невозможность в СССР). Отход от советских методов планового хозяйства и инициированные Горбачевым нововведения резко ухудшили экономическую ситуацию, а с ней и всю психологическую атмосферу в стране. На этой почве освоенный интеллигенцией и обиженными аппаратчиками «плюрализм мнений» позволил быстро «раскрутить» массовое недовольство политикой перестройки, самим характером горбачевского лидерства. В свою очередь это дало импульс к превращению критики «деформаций социализма». «отступлений от Ленина», в обвальное развенчание марксизма-ленинизма как идеологии и теории, началось отторжение социалистического строя вообще.
Но 1988 г. — это и рубеж отхода самого Горбачева от марксистско-ленинских подходов к оценке внутренней и, особенно, международной ситуации. Ярчайшим, можно сказать, историческим событием в этом смысле явилось его выступление на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Политика «нового мышления» была на деле подтверждена уходом (хотя и запоздалым) из Афганистана. Решение о выводе войск — само по себе — событие значительное. Но не менее знаменательной была длительная и совершенно необычная для советского руководства дискуссия вокруг «афганского вопроса». Она означала, что отныне навсегда и повсюду, в принципе изымается экспансионистский элемент из международной деятельности СССР.
1988 год дал очевидные результаты усилий Горбачева по коренному изменению международной ситуации, холодная война практически сходила на нет. В этом томе приведен ряд ярких свидетельств того, насколько глубоко, фундаментально переменились все мировосприятие Горбачева, его взгляды на сам смысл и предназначение мировой политики, на ее методы, насколько радикально и окончательно он порвал со всей советской идеологией и практикой прежней политики.
Из записей, включенных в том, видно, что автор их продолжает восхищаться историческим подвигом Горбачева, хотя и все меньше верит в успех его замысла. В отношении помощника к своему герою все заметнее различие в оценке Горбачева как великого государственного деятеля и как личности, способной противостоять соблазнам власти в повседневной жизни, в отношениях с людьми.
Если правомерно говорить о трагичности судьбы Горбачева (в большом, шекспировском смысле), то именно в 88-м году не только его помощник, но и сам Горбачев впервые это почувствовал.
Для многих знаком Свыше этой судьбы явилось страшное армянское землетрясение, будто завершившее год.