Современная дРама (СИ)

Я повесила трубку. Сидела, не зная что делать, то ли разреветься, то ли разбить чашку с чаем. Меня трясло изнутри. Физически чувствовался тремор всех органов.

Сколько времени я провела в этом бреду не помню. Но дёрнул в реальность меня дверной звонок. Не понимая зачем, открыла дверь и посмотрела на Васю.

— Алис, нам надо поговорить…

Глава 11

Беда не приходит одна. Зачастую ее сопровождает маленькая сумасшедшая белочка. Так вот. Походу, мое свидание с ними состоялось. Если бы можно было придумать более неудобный момент для выяснения чувств, обид и притязаний, тридцать первое декабря было бы последней датой в этом списке.

Однозначно, эти северные олени решили меня довести, если не до дурдома, то до его неотложки. Я смотрела на Спиридонова, который поспешно стянул куртку, ботинки и стоял, не решаясь пройти в зал. Что примечательно, так это его проклятые носки, которые, вразрез с привычным сценарием, были целы. Очень, очень плохой знак.

— Ииии? — сварливо осведомилась я. Вася исподлобья смотрел на меня, не начиная стенать. Я психанула и ушла в кухню. Мягкие шаги проследовали за мной. Воистину, вся выдержка женского самообладания сейчас пришла мне на помощь, в противном случае я бы выставила мужчину.

Чай остыл. Я-нет. Мне прям хотелось услышать хоть какую-нибудь гадость, чтобы с чистой совестью выпустить пар. Но поэт молчал, просто оседлал стул задом наперёд и наблюдал. Я облокотилась на столешницу, тоже вытаращилась, противно прихлебывая напиток, с присвистом.

— Я тебя люблю… — как-то отстранённо и спокойно сказал Вася, а я подавилась чаем, раскашлялась и пока искала воздух, он медленно подошёл и хлопнул меня между лопаток. Я вызверилась на него, как дракон, которому вместо молодой принцессы подсунули старую настоятельницу монастыря. Очень не добро. Потом до меня дошёл смыл его слов. Пришлось онеметь и переварить ситуацию.

— Какая-то косая и хромоногая у тебя любовь, Вась, — мужчина встал напротив меня. — Из-за неё ты ждал нашего развода, из-за неё ты молчал эти два года, что мне муж изменяет?

— А ты бы поверила, если бы я рассказал об его изменах?

Вот что за человек этот Василий? Даже ссору с ним не получается завести, потому что правду говорит. Не поверила бы.

— Ты была счастлива, — он коснулся щетины по подбородке, провёл рукой по ней, словно раздумывая стоит ли продолжать. — Твоё неведение дарило тебе иллюзию хорошей жизни, любящего супруга. Кто я такой, чтобы разрушать все это? Кем бы я был после такого? Никем. Ты возненавидела бы меня за то что разрушил все это. И сейчас тоже ненавидишь, только за молчание. А я… Знаешь, с годами я привык. Мне достаточно было знать, что у тебя все хорошо, что ты смеёшься. Я так привык волочиться за всякими женщинами, почти смирился с тем, что с одной конкретной девушкой мне не быть. А потом это…

— Зачем ты мне рассказал про то, что он изменяет? Он бы одумался, вернулся, я бы опять была счастлива… Разве не этого тебе достаточно?

— Зачем рассказал? — он зло усмехается и хватает меня руку, дёргает на себя. Я упираюсь, но он сам шагает навстречу и выдыхает в губы. — Затем, Алис, что ты богиня, а он обычный атеист, который никогда не понял бы, что за женщина рядом. Он и сейчас не понимает, просто у него отняли любимую игрушку, плевать, что с годами она стала неинтересна. Игрушку понимаешь, Алис? Не возлюбленную, а простую куклу, которую можно наряжать, хвастаться перед окружением, ломать, когда она хочет побыть человеком.

— Замолчи…

Он прав и его слова ранят. Подсознательно я все это сама знаю, но принимать отказываюсь. И ещё сильнее бесит, что мое подсознание говорит голосом Васи.

— Да нет, итак два года молчал… — он кладёт руку мне на талию, наклоняется к уху. — Знаешь, когда тебя впервые увидел, подумал, ну и змея. Второй раз ты стала лицемерной стервой. Третий- языкатой мегерой. Потом ещё масса раз было, когда мне хотелось придушить тебя и вырвать твой острый язык. Через год я сцеживал твой яд после каждой встречи и ощущал какое-то мазахисткое удовлетворение. Мне бы тогда понять, что на такое подсаживаются. Потом мне стало не хватать твоей язвительности, ведь ты привыкла ко мне, как к другу семьи и я взглянул на тебя по-другому. Пропал. Там где раньше ненавидел… Помнишь, когда ремонт в доме закончился, а обстановки ещё не было и каждый день туда привозили то мебель, то шторы, меня Миша попросил с тобой пожить там неделю, потому что сам уезжал в командировку, а тебя боялся одну оставлять. Помнишь? Так вот, тогда… Ты выходила по вечерам гулять по посёлку и меня звала с собой и говорила, говорила… Я заслушивался. Твои истории, рассуждения… Наверно, тогда я понял, что люблю тебя… Сам себя презирал за то, что достаточно одного твоего «Вася, пошли гулять», чтобы потерять голову. А я терял, забывал все, бросал свою работу и шёл. Чтобы снова слушать тебя.

На глаза навернулись слёзы. Я стискивала зубы, чтобы не разреветься навзрыд, потому что было больно. За него, этого поэта, было больно. Болело, потому что он молчал столько лет и два года как, потому что не могу ответить взаимностью, потому что дура, раз не замечала…

— Ты была так близко. В каждой встрече, в каждом разговоре. Я не мог тебя забыть, отдалиться. Не спал, представлял, что однажды все измениться и ты узнаешь как сильно я люблю. И вот изменилось, только ты ненавидишь. Ни меня одного… Всех.

— Прости меня, — судорожно выдыхаю и, не удерживаясь, всхлипываю. Упираюсь лбом ему в плечо и содрогаюсь от подкативших рыданий. — Прости меня, пожалуйста, Вась…

А он гладит меня по голове. Обнимает.

— Ты не виновата, что не можешь ответить взаимностью, — голос становиться тише, с привкусом печали. — Я же все понимаю, где ты и где я. Ты не виновата, что я недостаточно хорош, чтобы ты могла позволить хотя бы присмотреться ко мне. Но, Алис, я не хочу отступаться. Ни завтра, ни через неделю, но я хочу убедить тебя, что достоен твоей симпатии…

— Как мило… — протяжный голос бывшего мужа раздаётся из коридора. — Меня чуть не вывернуло пока слушал это дерьмо…

Он проходит на кухню, прямо в обуви, и садиться на стул, что ранее был занят его другом. Брезгливо рассматривает нас. Вася отвечает ему точно таким же взглядом. Задвигает меня к себе за спину.

— А чего слушал? Мог бы сразу развернуться и уйти, — предлагает Спиридонов.

— Да думаю дай узнаю разжалобишь ее и потащишь в постель или совесть взыграет.

Я хотела было рявкнуть на мужа, но Вася опередил.

— А какое тебе дело до нашей с ней постели? Или тебя твоя зазноба прокатила?

У меня создавалось впечатление, что я им вообще не мешаю или они забыли про меня. Как ещё охарактеризовать то, что они говорили обо мне в третьем лице. Я напряглась и по стеночке двинулась к коридору. Мужчины тем временем продолжили.

— Прокатила не прокатила… Сбегай, узнай. Ты же так любишь все подбирать за мной…

Вася расхохотался. Да так заливисто, что я невольно остановила взгляд на нем. Он отсмеялся и парировал:

— Не подбирать, а забирать своё. У тебя ж мозгов не хватает удержать одну бабу…

— Зато бабла в избытке, чтобы купить одну конкретную бабу…

Вот скотина. Я хотела втащить ему такую достойную пощечину, но передумала. Тихо вышла в зал. Взяла на руки Ириску и, уже стоя в куртке в коридоре, услышала:

— Никакого бабла не хватит, чтобы она тебя простила…

Тихо закрылась дверь. Спуск по лестнице. Снегопад медленный.

Я бежала через парковую аллею. Хотелось плакать, смеяться, беситься и чтобы больше меня никто не трогал. По дороге написала Олесе сообщение, что разболелась и не смогу прийти. Получив отчёт о доставке, выключила телефон.

Сидя в одном из двориков, что прилегал к праздничной площади, я все пыталась понять, где же так успела согрешить. Не понимала. Народ проходил мимо, недоуменно таращится на девчонку в красном пуховике, что сидит с зареванными глазами в одиночестве. Было плевать. Первый залп салюта, крики, поздравления.

С Новым годом, Алис…

Глава 12

Год спустя…

Я качнулась с пятки на носок. Наклонила голову. Потом постаралась вывернуть шею настолько, что за ухом раздался хруст. Плюнула на это бесполезное дело: разглядеть в картине хоть какой-то смысл. Эти современные веяния с артхаусной жёлчью на холстах меня не возбуждали. Вот не понимаю я сюрреализма, неоклассицизма в искусстве. Пошла я на эту выставку, потому что начальство билеты втюхало, видать самому идти не хотелось, вот и отправил кого не жалко. Хотя его вечные признания в том, что без меня он, как без головы, льстили и заставляли задуматься, неужели мой дорогой шеф, Виталий Андреевич, настолько невосприимчив к юным дарованиям?

Смешно сказать, но я, всегда скептически относившаяся к людям искусства, сама стала работать с этими болезными. Я стала секретаршей главного редактора нашего местечкового издательства. Получила работу внезапно, как елка мандарины в середине лета. Подсуропил в этом, неблагодарном акте рабовладельческого труда, муж Олеси. Замолвил, так сказать, словечко. На собеседование я шла с ощущением полного филея, какие ещё могут быть друзья у Упыря, если не такие же как он сам. Но обошлось.

Шеф, мужчина преклонного возраста, аж шестидесяти лет, казалось меня удочерил. Я разбирала всю эту современную кляузу в виде сообщений в соцсетях, почте и деловых переписках, а он старательно опекал меня. В первую очередь от себя самой. Потом мы пообвыкли, я стала вовремя приносись кофе, горячий, что не мало важно, а его дражайшая супруга передавать мне ссобойки с пирожками. Отдельным пунктом моих обязанностей стала транспортировка милой женщины до дачи, поэтому я практически круглогодично была при свежих овощах и фруктах, а зимой мне отправляли в плетённых сумках то банки с вареньем, то соленые огурцы. Домохозяйка из Марии Семёновны была отчаянная. Всю жизнь проработав в каком то НИИ, на пенсии она решила удариться в кулинарию. Опыта не имела, поэтому нет, нет, а помидоры были недосолены, а джемы бродили, как пьянчуги возле рюмочной.

В целом, отношения с начальством у меня более, чем тёплые. Я перекроила его расписание встреч, отчего Виталий Андреевич перестал скучать в пробках, разбирала гневные письма юных дарований, поэтому давление у моего обожаемого работодателя покоилось в мирных сто двадцать на девяносто, кооперировала работу маркетингового и юридических отделов, ребята стали реально работать, а не устраивать бойню перед кабинетом шефа за его внимание. Я была на своём месте. По сути, в браке я именно этим и занималась для бывшего мужа, только там мне не платили.

О Мише…

Не смотря на то, что они с Васей устроили незабываемое празднование прошлого нового года, развод прошёл мирно. Он даже отдал мне одну квартиру, то есть ту, которую подарили родители и вторую однушку в новом жилом комплексе. Без раздела долгов. Я была настолько поражена, что истерика меня накатила прямо на процессе. Сначала я просто улыбалась, как альтернативно одарённая, потом из горла стали валить непонятные всхлипы, вследствие перерожденные в предсмертные стоны. Олеся быстро разобралась в чем дело и попросила перерыв. Вывела меня в дамскую, где пыталась привести в чувство. У неё не получалось. Стоны смелись неконтролируемым смехом, потом ржачем вперемежку со слезами. Не знаю через сколько бывший муж решил заглянуть, но его диалог с моей подругой был достоен премии телепатический разговор года.

— Миша! — рявкнула Олеся, заставляя меня умыться, — не сейчас…

— Выйди, — холодно попросил муж.

Чем же он ментально надавил на рыжеволосую, так и осталось загадкой, но она бросила меня наедине в клетке с манулом. Я слепо пыталась разомкнуть слипшиеся от туши ресницы, а благоневерный ждал. Одна из проблем нашего с ним брака была в том, что я позорно не умела закатывать скандалы, это ж не то что соленья на зиму, тут одного умения мало, вдохновение ещё приложить надо. Но видимо в тот момент, я вытряхнула из блудливой музы нужную порцию эйфории, потому что ревела навзрыд, кричала, лупила Рубенского по груди… В общем, реализовалась, как жена. Этот предатель молча все сносил, а потом подхватил меня на руки и нет бы, как приличный принц, нет! Он взвалил меня на плечо и вынес из здания. Уже сидя в машине, с ногами на сиденье, я судорожно старалась не верещать, но не получалось. Миша завёл машину и вывез меня в лесополосу. Тогда я заподозрила в его щедрости подвох, вдовцом быть лучше, чем разведённым. Но либо я пересмотрела «След», либо просто плохо думаю о людях. Он остановился вблизи еловой рощи и устало оперся лбом на руль.

— Чего ты ревешь? — он не поднимал лица.

— Не знаю, — всхлипнула я, размазывая сопли рукавом платья.

Я действительно сама не знала ответа на этот вопрос. Может так я изливала слёзы, что держала все эти годы. Может это ритуал такой поминальный, покойника оплакивать, а наш брак был именно им. Может, просто, потому что марамушта…

— Два года назад… — с такой физиономией как у Миши, обычно ходят исповедоваться. Тогда я ещё и не предполагала, что сей трепетный момент наступил, но все равно повела себя максимально участливой: перестала сморкаться в платок, чтобы засвидетельствовать своё внимание. — Я возвращался с аэропорта. Даже не успел покинуть терминал, как ты стала названивать и просить улететь в Сочи на новогодние праздники. Ты не затыкалась пока я ехал. Звонила каждые пятнадцать минут, то отель не хорош, то район ущербный. Ты лепетала, лепетала и ни разу не спросила как я слетал, устал ли я. Меня это так выбесило, я аж скорость скинул, чтобы не вылететь навстречку. Мчался с одним желанием: приехать и заткнуть тебя, чтобы ты больше не болтала про эти праздники, чтобы не спрашивала сколько мы можем потратить.

Он усмехнулся сам себе. Я молчала, все ещё не понимая к чему он это рассказывает.

— Она голосовала на трассе. Сломалась машина. Как-то захотелось себя героем почувствовать… Я остановился, пошаманил, вызвал эвакуатор. Машину забрали, а ее я докинул до дома. Она так извинялась, благодарила, у меня словно крылья выросли. Смотри ведь, сам себе говорил, тобой восхищаются, а дома только ноют и требуют денег. Признаться, последнее время, Алис, я себя банкоматом ощущал. Ты не подумай, я ж понимал, что все это для нас, не для тебя лично, а для нас. Но как-то резко осознал, что я тебе не нужен. А там был нужен. Она встречала меня всегда с улыбкой, трепетала, хвалила… Но это после. А тогда, вот чего тебе так присралась та поездка в Сочи? Ведь мы ничего особо не делали, разве что, в том отеле я с подрядчиком познакомился…

Вот так я сама выстелила своими добрыми намерениями тропинку в ад. Истерика хотела зайти на новый вираж, прорвавшись смехом, но я сдержалась.

— Вот именно, Миш, там ты познакомился с подрядчиком, — гнусаво проронила я, поймав недоуменный взгляд Рубенского.

— Что ты имеешь ввиду?

— Конец года, — слова хрипло выскальзывали, как нитка у неумелой пряхи, — ты весь дёрганный, у вас нет подрядчика, а сроки горят. Я перестала тебя видеть. Ты вечно пропадал на работе, по командировкам. Папку с документами я нашла случайно, прочитала. Выписала три перспективных фамилии и полезла в сеть. Выяснила, что жена одного, достаточно известная для нашего города, блогер, подписалась на неё. Стала наблюдать. Потом она выкинула сториз, что вот муж молодец, на праздники летят в Сочи в шикарный отель. Я возьми и напиши, что мол круто, мы тоже туда летим как раз. Завязалась беседа. Подружились. Договорились пересечься. Тут я стала тебя уговаривать…

— Встреча была не случайной… — закончил супруг. — А чего ты молчала-то? Почему сразу не объяснила?

— Ты бы отказался, — пожала плечами. — Ты итак бесишься, когда я нос сую в твои дела, а тут вообще катаклизм. Ты не умеешь принимать помощь, даже от союзников.

Мы молчали. Он признавал, что я права. Слишком уж Миша ревностно относиться к своей мужской состоятельности, а тут я с помощью.

— То есть твоя измена была следствием того, что я пыталась помочь? — риторически спросила я еловую рощу. — Печально то как…

Истерика сменилась апатией. Я стала безразлична и холодна. Миша отвёз меня домой. С того момента мы не виделись. Каждый со своими мыслями и разочарованиями.

Поскольку родители до сих пор не приняли моего развода, мама при каждом удобном случае старалась просветить меня на счёт личной жизни бывшего мужа. Через полгода, не дождавшись от меня реакции, она устала и сменила тактику на дрель. Родительница сверлила мне мозги тем, что я разведёнка без ребёнка с нищенской зарплатой и вообще «часики тик-так». Я закатывала глаза, как и рукава, повыше в надежде разглядеть свой мозг и осталась глуха к ее подначкам. Тогда внимание переключилось на младшую дочь, на что Вероника ехидно предлагала матери родить ещё одного ребёнка, чтобы сил не оставалось на контроль двух старших. На неё обижались, но через неделю заводили новую песню.

Жизнь за прошедший год не сильно лавировала кризисами, не смотря на паскудненькое его начало. Я обживалась в квартире, коллективе и общедомовом чате. Местами бесила людей, особенно в соседской группе: на дурацкое предложение упразднить статус уборщицы в подъезде, порекомендовала инициатору взвалить на себя этот труд. Меня лишили возможности отправлять сообщения на три месяца. В принципе, я не сильно расстроилась, ибо знала злопамятную корову в лицо и каждое утро спрашивала как скоро она вступит в должность.

Друзья, а именно Олеся оказала нереальную поддержку, прям как в парном катании на льду. Она оказалась не беременна, просто селёдка была очень вкусная, поэтому дурить мы продолжали вместе. На мое день рождения свалили на Кипр. Толик проявил чудеса толерантности и не возражал. Его принятие бабской дружбы, как мирового потрясения, было достойно аплодисментов.

Сбоку от меня кто-то экзальтированно охнул. Я оторвалась от воспоминаний и перевела взгляд на худосочную брюнетку, что залипла на картине под названием «Балерина». В этом ванильно-розовом пятне я узнавала детскую отрыжку скитлсом, но не Лебединое озеро. Решив, что все-таки современное искусство это не мое, я засобиралась домой. Последний выходной подходит к концу, а у меня дома ещё Ириска не выгуляна.

В фойе вывалилась стайка каких-то одухотворённых личностей. Она трещали о метафорическом значении произведения, синопсисе и аллюзии. Надеюсь последнее не венерическое. Уже застегнув пальто и завязав пояс, я ощутила прикосновение к плечу и вопрос:

— Алиса? Рубенская?

Я медленно обернулась, словно сапёр на бочке с порохом. Взглянула на русоволосого мужчину в очках.

— Уже год как Дальнозерова, Вась.

Спиридонов изменился. Сильно. Разительно.

И дело было не во внешности, которая сейчас была достаточно привлекательной: уложенные волосы, дорогие очки, рубашка с расстегнутым воротом и потёртые джинсы, которые выглядели круче, чем официальный костюм. Дело было… Не знаю! Взгляд. Он перестал быть робким и зашуганным, в нем читалась насмешка над всем этим миром и легкое пренебрежение. В осанке. Ханурик сейчас держался настолько статно, что я все ещё не верила своим глазам. Движения, тембр голоса, повадки. Как будто он нехило так прокачал свой скилл.

Я хлопала ресницами, как тургеневская барышня. Просто засмотрелась, не иначе. Не каждый день заморыш в человека превращается.

— Ты изменилась… — он мягко улыбается левым уголком губ, засовывает руки в карманы джинс и тоже чувствует себя странно. — Ты тоже, — я копирую его улыбку, добавив ноток благодушия. Вот и о чем с ним говорить? Зачем он меня окликнул? Так и будем стоять как два школьника за гаражами с сигаретами, затравлено озираясь?

— С выставки? — он всматривался в меня, словно не год прошёл, а лет пять. Я запоздало вспоминаю, что мои длинные волосы стали короче, прям до лопаток, привычные треники и пуховики, которые мне так нравились прошлой зимой, сменило строгое пальто и милая шерстяная беретка.

— Да… И ты?

— А у меня здесь обучение писательскому делу, — он неопределённо кивает в сторону стайки галдящих ребят с аллюзией.

— Тоже учишься?

— Эм… — он приподнимает бровь. — Правильнее будет сказать — учу.

Мои брови всколыхнули морщины на лбу и устремились к волосам.

— Слушай, давай по кофе? — зачем-то предлагает он. А я зачем-то соглашаюсь.

Глава 13

Мне снилась какая-то жесть.

Я стояла в загсе, полностью в скорбном наряде невесты, фата закрывала весь обзор. Я дергала головой, как эпилептик, пытаясь сбросить тряпку с лица. Руки мои были стиснуты в жёстких мужских ладонях. Обладателя конечностей я разглядеть не могла. Нервничала от истеричных воплей матушки, что наконец-то ее дитятко образумилось. Сбоку на одной ноте подвывала тетка, не понять, то ли оплакивала, то ли радовалась. Вероничка трубно высморкалась в платок, что и стало отправной точкой моего бунта. Я потянула на себя руки, мне их не отдали. Дёрнулась назад, копируя Джулию Робертс из «Сбежавшей невесты», мужчина шагнул ко мне. Заорать тоже не получалось, словно кружевная занавеска сжирала все звуки изнутри. А вот снаружи…

— Алиса Дальнозерова, согласна ли ты взять в мужья этого мужчину?

Я категорически не была согласна, но голоса мне не давали. Не удивилась бы, если бы маман сзади выписала мне подзатыльник, чем и заставила бы кивнуть. Истерично дергаясь в руках суженого, я старалась стянуть саван с головы и разглядеть этого самоубийцу. В итоге только шею защемила. Поэтому, когда в эту фантасмагорию врезался противный писк моего будильника, я почти взвыла от счастья. Зал бракосочетаний таял и проморгавшись, я созерцалась свой потолок.

Голова гудела не хуже пожарной сирены. Я приложила ладонь ко лбу, желая унять мигрень. Та вёрткой змеёй пустилась в бега и обосновалась в затылке. Теперь взвыла я по-настоящему. Шаря рукой по постели, хотела найти подушку и закрыться от звуков, но наткнулась на что-то тёплое. Как в фильме ужасов перевела взгляд налево и дёрнувшись, свалилась с кровати.

На второй стороне постели спал Вася. Причём этот олень даже не стянул носки, ноги символом укора торчали из-под одеяла. Я рефлекторной дрыгнулась ещё сильнее, елозя задницей по холодному ламинату.

— Ты всегда по утрам такая громкая? — хриплым ото сна голосом спросил Спиридонов, прижимая ладони к глазам, видать тоже в голове колокол трезвонит.

— Какого черта, ты делаешь в моей постели?

— Какого черта ты до сих пор не выключила будильник? — он все же нашёл мою подушку и накрылся ей.

— Вася!

— Алиса…

— Вася!!!

— Сплю я в твоей постели, — неконструктивно ответил он из-под подушки.

— А я? — встать с пола удалось со второй попытки. С радостью обнаружив нижнее белье на положенных местах, я удивилась, что сверху него делает рубашка поэта.

— И ты спала…

— Вместе мы…

— Да выключи ты свою балалайку! — рявкнул Спиридонов, садясь в постели. Его джинсы, которые по прежнему были на нем, заставили расслабиться.

— Так, — стараясь не сверкать труселями, постановила я, — сейчас я в душ, а ты мне все потом расскажешь!

В ванной я схватила зубную щетку и вылетела в кухню поставить чайник. Пока насыпала корм Ириске, пока зависла возле окна, пробуждая память, Вася, в лучших традициях партизанов, окулировал душ. Я чистила зубы, стоя в коридоре и притопывая ногой. Через минут пятнадцать дверь открылась и посвежевший мужик окинул меня задумчивым взглядом.

— Ну? — нетерпеливо спросила, вытаскивая щетку изо рта.

— Мы попили кофе, — он шагнул навстречу, — потом съездили в ресторан, потом гуляли в парке, потом пошли в бар. Около полуночи я предложил тебя отвезти. Ты снова предложила кофе, но его у тебя не оказалось. Я заварил чай.

— И дальше? — я холодея от ужаса и стыда представляла картины как мы… Как он… Господи, это ж Вася! Вася Спиридонов!

— И ничего дальше… — мужчина подхватил одну полу рубашки и потянул на себя. Я, как кролик перед удавом наблюдала за расстёгиванием пуговиц. Когда мужчина добрался до груди, я вздрогнула и попыталась отодвинуться, но ловкие пальцы быстро подцепили последний бастион моей добропорядочности. Вася стянул с моих плеч свою рубашку, оставив меня в одном белье и накинул на себя. — Что, даже чаем не угостишь?

— Мы вчера с тобой кофе выпили, боюсь представить, что будет после чая.

***

Я вертела кусочек масла на ноже над чашкой чая. Позавтракать дома так и не удалось. И Вася не причина моего голодного существования. Он как раз-таки быстро ретировался по-английски, хлопнув дверью, а ещё с полчаса обтекала: восстанавливала картину событий. Вот все, что после бара было стерлось. Хотелось верить в благородство Спиридонова, что мы не зашли далеко. Да и куда зайти, это ж Василий, северный олень, непризнанный поэт и друг бывшего мужа.

Я покачала головой. Дверь в маленькую кухоньку на втором этаже офиса чуть не слетела с петель. От грохота я уронила масло в чай, принялась вылавливать сливочный шмат.

— Алисонька, деточка! — пророкотал мой начальник. — Ты уже здесь…

Он плюхнулся на диванчик возле меня и утёр лоб платком. Что примечательно, был он в состоянии весьма нервном и взбудораженном.

— Что же не сказала, что знакома с этим гениальным писателем? — он укоризненно разглядывал меня, потом отобрал чашку с чаем и отпил. Сморщился. — Это такая глупость скрывать такие знакомства…

— Какие? — подозрительно уточнила я.

— Нашумевший бестселлер, — пустился в перечисления Виталий Андреевич, — гениальная критика, хоть и разгромная. Собственная школа писателей. Профильная литература…

— О чем вы?

— О чем ты? — он грозно свернул глазам из-под кустистых бровей. — Как ты могла скрывать, что знакома с этим великом человеком? Он же знаешь вообще не сотрудничает с издателями. Мы писали ему, приглашали на конференции, на что он воспитанно давал отказы. Оказывается, он не рекламирует издателей. И тут ты! С ним в ресторане…

— О ком вы говорите? — с раздражением спросила я, отнимая свой чай и по инерции отпивая глоток.

— О Василии Владимировиче… — патетично воскликнул работодатель, — он забрал «Золотое Перо», держится год на первом месте в рейтинге современных романов. Его сборник рассказов переиздают за последний год уже не помню сколько раз… Да что ты меня смотришь, как на сумасшедшего. Держи телефон, сама погляди его истории.

Я посмотрела. Соцсети Спиридонова! Этот Казанова мало того, что протащил меня по всем знаменитым местам города, так ещё и видеоконтент состряпал: вот мы в ресторане, потом мы танцуем в заснеженном парке под мелодию из диснеевского мультика, хорошо вышло, я красивая, он тоже ничего. Следующее видео, где я в караоке пою «Серебро» Би 2.

Я перелистывала все сториз и мечтала провалиться под землю, вот уж этот Вася, так меня подставить перед шефом. Для разнообразия я взглянула на его блог с почти… Тут я заподозрила косоглазие. Почти полмиллиона подписчиков. И видно, что аккаунт профессиональный, Вася вещает то на одном обучающему курсе, то на другом. В ссылках его книги. Так он выходит не поэт, а писатель.

— Ты же поговоришь с ним, чтобы он представил наше издательство на конференции? — Виталий Андреевич заглядывал мне в глаза с надеждой, но я была неумолима.

Весь день шеф кружил, словно я пресловутый сыр, а он лисица. Уговаривал, требовал, взывал к совести, угрожал. К вечеру я сдалась. Всего-то надо попросить Васю, не обязательно добиваться от него положительного ответа.

— Вась, — я зажала трубку ухом, а сама пристроилась возле начальственны двери, чтобы тот не стал свидетелем моего дипломатического этикета.

— Ммм? — отозвался телефон.

— Ты как? — решила начать с расшаркиваний.

— Угу… — нечленораздельно выдал собеседник.

— Чем ты там занят? — вспылила я.

— Работаю…

— А чего трубку взял?

— Решил удостовериться, что ты не приняла постриг и не сваливаешь в монастырь после нашей ночи…

То ли динамик у меня сильно громкий, то ли любимое начальство тоже караулило у двери, но на фразу про ночь Виталий Андреевич услышал и, шлёпнув меня по боку дверью, вывалился в приемную. Сиял он не хуже бабкиного эмалированного чайника. Я сделала злые глаза и зашипела змеёй:

— Какая ночь, Спиридонов? Ты там перегрелся? — руководитель почуяв, что так я разругаюсь с этой золотоносной гусыней, замахал руками, принуждая прикусить жало.

— Хороша ночь, горячая, жаль короткая…Давай повторим? — этот олень определённо издевался, а я багровела всеми оттенками красного, оказавшись в дурацкой ситуации.

— Нет, — гордо отказалась я, намекая, что подобные предложения позорят мою честь, тоже мне нашлась непорочная монахиня.

— Тогда, что тебе надо?

— Тело… — ляпнула я, не подумав. Начальство закатило глаза.

— Отправляемся в морг? Если честно раньше не замечал в тебе стремления к оккультизму…

— Твоё тело…

— Я думал, ты больше по душам специализируешься?

Я выдохнула и возвела глаза к потолку. Начала медленно рассказывать о том какой он чудесный писатель, врала безбожно, ибо я-то знаю какой он поэт хреновый. Плавно перетекла к работе и озвучила предложение нашего издательства. Вася ржал, а потом холодно обрубил:

— Нет.

— Ну Ваааася… — заныла я на одной ноте. Если честно, я и не ожидала, что он сразу согласился.

— Лиса, слушай… — я чуть не выронила трубку от такого сокращения своего имени. Он словно пальцами прошёлся по моей спине, задев какие-то натянутые струны, — я издаюсь только в одном издательстве и даже его никогда не называю, не говорю о нем и не пиарю. Пойми меня правильно, столько лет упорно не участвовать в этих редакторских баталиях, а сейчас вдруг примкнуть, ну сама подумай, у вас местечковое, мелкое издательство, вы не работаете с инновациями, не учреждаете премии молодым писателям… За что мне вас хвалить?

Крыть было нечем. Я покусывала губы и таращила глаза на шефа, который тоже осознал правоту Спиридонова. А потом к меня стрельнуло.

— Но мы запустили в конце года серию детских сказок написанную детьми, разве это не новаторство?

— Хорошо… — согласился Вася, вздохнув. — А дальше? Что ещё?

Я не знала. По лицу Виталия Андреевича было понятно, что он не был готов к такой отповеди, поэтому сидел, устало потирая подбородок и больше не кидал в мою сторону угрожающих взглядов. Я вздохнула.

— Прости, — смущённо попросила в телефон. — Извини, дурацкая идея.

И отключилась, не дожидаясь ответа.

Вечером, уже дома, я не могла избавиться от навязанного чувства, не стыда даже, а неправильности. Словно изначально не стоило звонить Спиридонову, потому что заранее знала ответ, но поддавшись уговорам, стала выглядеть в его глазах очень блажной особой.

Сон на шёл. Волчком крутилась по постели, а когда часы скромно намекнули на полночь, плюнула и пошла жрать. К слову, почему в ночи вчерашний овощной салат становиться вкуснее, руккола аппетитнее, а засохшая горбушка хлеба прям итальянским багетом выглядит?

Тренькнул телефон. Я осторожно подошла к мобильному и на экране высветилось сообщение от Васи с адресом почты для предложения и телефоном для моего руководителя. А ниже безапелляционное: «В благодарность, едем вместе через две недели в Крым».

Ага! Щас!

Глава 14

Я стояла в терминале аэропорта. Спиридонов опаздывал. Не сильно, так что вторая чашка чая ещё приносила удовольствие.

Да, да. Я помню, что не собиралась лететь с ним в Ялту, но они с моим начальством на что-то договорились, и мне стало совестно. А ещё немного не по себе. Вася эти две недели не позволял о себе забыть. Мы обедали вместе. Когда я не успевала или был аврал, он привозил мне из кофейни пирожные и мы тихонько их ели, сидя в холле офиса. Мужчина как будто продирался мне под кожу этими своими милыми жестами заботы. Вот поэтому и чуяла я себя не в своей тарелке. Он ко мне со всей душой, а я… Ну это Василий. И точка.

Он хороший друг, просто невероятный собеседник, за эти две недели я стала очень сведущей в русской литературе, зарубежной поэзии и современном копирайтинге. И он… Все равно, Вася это Вася. Это как старший брат. Ну нет. Немного не так. Ой, я сама не знаю как.

С одной стороны, я знаю его, как разгильдяя, алкоголика, друга мужа и просто хренового поэта. С другой, сейчас передо мной зацикленный на работе, по уши в своём блоге, нервный писатель. Причём трезвый писатель. Что странно, за все это время я ни разу не видела, чтобы Спиридонов употреблял алкоголь. И вот этот самый писатель был ещё очень добрым, саркастичным, немного чокнутым, как любой человек искусства. И его мужская часть меня и травмировала. Я видела не обычное бесполое существо, а длинные пальцы, русые короткие волосы, щетина, упрямо сжатые губы, поджарую фигуру под пиджаками и свитерами, хриплый голос, отчего-то вдруг с нотами бархатного баритона. Иногда мне хотелось зажать уши, когда он вместо того, чтобы что-то объяснить, начинал рассказывать какую-нибудь историю, в конце всегда давая ответ на вопрос, и делал это размеренным голосом, так что я варежку невольно раскрывала и смотрела со щенячьей радостью. Или вот эти его дурацкие звонки посреди ночи, с не менее дурацкими вопросами, такими как «почему твоя собака жрет элитный корм, а мы обедаем сандвичами» или «хочешь лапти и тульских пряников». Вот лапти меня вообще выкинули из чата. Время три часа ночи, а я ржу, лёжа в постели и только минут через пять узнала, что подписчица прислала ему такой неординарный подарок. Или его приглашение на ужин, во время которого мы не говорим, просто каждый занят своим делом, я делаю онлайн покупки, он проверяет работы учеников или пишет.

И я была не в себе от всего этого. Вася не заигрывал, он просто дружил. С пометкой на гендер, но дружил: не намекал ни на что, не ухаживал. Вёл себя, как простой близкий человек. Если честно, это тоже меня вводило в ступор, потому что дружба в его понятии мне была недоступна. Вот, например, мы с Олесей никогда не парились кто озаботился обедом, а с Васей я постоянно ловила себя на том, что хочу сама привезти ему эти гребанные пирожные. То есть, желала ответной заботы.

Черт!

Я тряхнула головой, разгоняя псевдопсихиатрию внутри мозга. Дернула полой кожаной куртки, потому что взопрела уже тут куковать.

— До последнего думал, что ты не полетишь, — как настолько незаметно ко мне подошёл Спиридонов, я не поняла, но не выказав изумления, глумливо заметила:

— Ещё чего, ты ж без меня там заблудишься в Ласточкином Гнезде.

— Уверяю, я скачал последнюю версию навигатора.

— Значит скопытишься со скуки… — флегматично отметила я, все так же не смотря на писателя.

— Разочарую, Российский Съезд Писателей не даст мне помереть.

Я развернулась к Васе. Недоуменно вскинула бровь. Он стоял, не обращая на меня внимания, словно невозмутимости ему хватало ровно на одну половину лица. Потом не выдержал, взлохматил волосы, снял очки и, потирая глаза, объяснил:

— Это у тебя крымские каникулы, а я лечу работать.

— И как часто ты так работаешь? — с сомнением протянула я, ещё не разобравшись, что чувствую, то ли меня взяли, как баласт, то ли как мелкую награду за его согласие на участие в сомнительном мероприятии нашего издательства.

— А как часто ты приезжала поливать мои бегонии?

Я призадумалась. Ну, бывало пару раз. Ещё в браке. Правда, именно тогда я поняла, что садоводство это не мое. На третий день моей заботы, один из кустов начал медленно отдавать концы, словно торопился на прогулку в лучший мир, иной. К концу моих ухаживаний цветок окончательно определился со светом и, махнув пару раз мне тощим стеблем, загнулся. Пришлось ехать и покупать новый. В магазине не оказалось столь заморенных, и в коллекции Спиридонова, среди сирых и убогих, появился самый настоящий цветочный альфач. Как мне думается, Вася заметил подмену, но чисто из-за хорошего воспитания не стал ворошить свежий горшок с землей.

— Василий, — раздался мелодичный голос, — Костя спрашивает какой бюджет на рекламу, ты так и не ответил…

Я перевела взгляд на миловидную пухленькую девушку, что стояла позади. Она была ниже меня на голову, в потертых джинсах и белом худи. Встретившись со мной глазами, она мило улыбнулась и, приветливо махнув рукой, представилась:

— Алена, помощница.

— Алиса, ехидная вредина, — опешив, выдала правду, как на духу. Девушка залистивисто рассмеялась и, получив ответ от Спиридонова, снова вернулась к планшету.

В салоне самолета истерика шагнула ко мне на тонких пружинящих лапах. Как пресловутая белочка настигла внезапно. Я катастрофически боюсь летать, причём так, что наступает асфиксия: не могу проглотить свои слюни, воду или успокоительное. Если честно, эта фобия меня конкретно задрала. Но в браке я ориентировалась на супруга, который поддерживал в полёте, потом на Олесю или младшую сестру. Сейчас, с ужасом понимая, что ни Вася, ни его помощница меня не переключат, я сминала ручки кресел, борясь с подступившим удушьем. Мои манипуляции не остались без внимания и Спиридонов вытащил из своей сумки фляжку, протянул мне.

— Что это? — я принюхалась: травы.

— Должно помочь, — философски пожал плечами писатель. Я набралась смелости и глотнула. По горлу покатился огненный комок с мерзким послевкусием.

— Егермейстер? — выдохнула чистое пламя. — Ты чокнулся? Это же алкоголь!

— Зато ты перестала трястись…

В логике этому бумагомарателю не откажешь. Вернув ему фляжку, я стала отсчитывать овец до взлёта, но тут прилетел новый сюрприз, в виде книги плюхнувшейся на колени. Я прочитала название и скепсиса во взгляд добавила. Вася с вызовом сложил руки на груди.

— Сильмаррион? Серьезно? Я не люблю Толкина…

— Я тебе не предлагаю перечитать «Возвращение короля». Открой девятнадцатую главу «Берен и Лютиэн». Эта история про человеческого мужчину и эльфийку, и их борьбу за свою любовь.

Что примечательно, это было написано по истории любви писателя и его жены. Очень интересный рассказ…

Сейчас меня бесило в Спиридонове, что он говорил загадками. У всего может быть двойное дно и если он рекомендует к прочтению этот рассказ, значит я должна до чего-то догадаться. Хмыкнув своим мыслям, я раскрыла книгу. Что-то одно подействовало: либо Егерь, либо мои седативные таблетки, потому что во время взлёта я почти не задыхалась, так словила некоторые треволнения. А потом история действительно увлекла.

По прилету нас ждало такси до Ялты. Я разместилась на заднем сидении, водителем. Вася составил компанию, а Алена расположилась спереди. Дорога укачивала и вскоре я поняла, что бьюсь головой о стекло. Скатилась ниже, чтобы откинуться на подголовник, но так пригрелась, что не заметила, как сползла на плечо писателя. Пробуждение вышло фееричным: неудачное касание меня по носу, и я со всей силы и испуга врезаюсь лбом в подбородок Васи. Отчаянно слышатся сдавленные матюги по поводу прикушенного языка. Хотела броситься извиняться, но вспомнила, что это не я конечности распустила и забила на вежливость.

После регистрации в гостинице, где и будет проходить мероприятие, я обнаружила, что помощнице писателя выделен номер на втором этаже, а наши с Васей-на третьем, как раз друг напротив друга. Неловко потоптавшись у входа, я буркнула, что собираюсь погулять вечером, Спиридонов предложил свою компанию.

За закрытой дверью я блаженно выдохнула. Скинула кеды, куртку и рухнула в постель. Придремала. Потом капитально заснула. А по пробуждении завалилась в ванну.

Зима в Ялте это как наша осень на пороге ноября. Местами что-то противно сморкается с неба, растекается по асфальту и с непривычки раздражает. Особенно, если ты на каблуках. И в юбке.

После ужина мы погуляли по территории отеля. Вася репетировал свою речь, я делала вид, что слушаю. Какой черт дёрнул меня не спуститься по ступеням в парке, а пойти по поребрику, высотой по колено человека, до сих пор не знаю. Но я чопорно выстукивала каблучками, плиссированная юбка кокетливо играла на ветру, а Спиридонов упрямо держал меня за руку, чтобы я не сверзилась. На его жалкие попытки уговорить меня слезть, я реагировала с показным равнодушием. А зря.

Каблуки это орудия пыток. Изощренных. И иначе как «цырлами» я их не называю. Но, если мужская логика бьется о женскую фантазию, то об мою она давно расшибла лоб. Ибо только я могу, с изяществом дровосека на шпильках, рассекать, а потом неудачно поскользнувшись, рухнуть в кусты можжевельника, победно задрав ноги, как пиратский стяг. То, что во время падения я чуть не вывихнула Спиридонову запястье, меня немного отрезвило и, перестав голосить на одной мерзкой ноте, я осознала, что валяюсь в тонкой кожаной куртке на влажном газоне, а чертовы туфли венчают макушки кустов. Вася впопыхах раздвинул их. Кусты! Кусты раздвинул, а не ноги! И озадаченно заметил:

— Надо же… Вот оказывается как рвутся чулочно-носочные у девушек…

Он перевёл взгляд на ноги в колготках, которые пустили стрелку. Я посчитала, что его дырявые носки отомщены, и вцепилась в протянутую ладонь с проворством пиявки, что липнет к заду собирателя клюквы.

Дранные колготки, отбитый зад и изгвазданная куртка сделали этот вечер. Я спешно распрощалась с писателем и скрылась в номере, попеременно матеря то туфли, то себя за неуклюжесть и желание вырядиться. Вырядилась? Молодец! Иди треники вытаскивай.

Последующие два дня я каталась по Ялте. Пила местное вино, закусывала фруктами и почти наслаждалась жизнью, не смотря на минус на градуснике и отмерзшие уши. Шапки для слабаков, девкам подавай один хардкор! И сопли… По вечерам виделась с Васей, в основном за ужином, где он был мрачен и неразговорчив. На попытки социализации, он отворачивался, а потом попросил:

— Алис, ты вот просто говори. Без разницы о чем. Говори, а я послушаю.

И я говорила. Мозоль на языке набила, воду из кувшина выхлестала, довела до стресса гвоздики, что стояли в вазе, по середине стола, тем что двигала их туда-сюда, стараясь поймать взгляд собеседника. Тот молчал и благодарно улыбался, как идиот. Грешным делом подумалось, что его на этом съезде тайком лупят, да по голове, вот и выглядит писатель, как тень отца Гамлета.

Но в последний день Спиридонов вернулся. Это были свободные от его работы сутки, и меня потащили в Ласточкино Гнездо. Вася решил заменить экскурсовода, потому что рассказывал все от основания этого места до нынешних владельцев. Потом была прогулка по городу, покупка сувениров, которые я откатывалась брать, потому что у меня итак холодильник скоро сверзиться на пол от количества магнитов. А с наступлением темноты мы добрались до какого-то очень знаменитого парка, что по-зимнему изобиловал освещением. И тут писатель решил меня морально добить, читая стихи, с счастью не свои, а Бродского.

Сухое левантинское лицо,

упрятанное оспинками в бачки,

когда он ищет сигарету в пачке,

на безымянном тусклое кольцо

внезапно преломляет двести ватт,

и мой хрусталик вспышки не выносит;

я жмурюсь — и тогда он произносит,

глотая дым при этом, «виноват». Январь в Крыму. На черноморский брег

зима приходит как бы для забавы:

не в состояньи удержаться снег

на лезвиях и остриях атавы.

Пустуют ресторации. Дымят

ихтиозавры грязные на рейде,

и прелых лавров слышен аромат.

«Налить вам этой мерзости?» «Налейте». Итак — улыбка, сумерки, графин.

Вдали буфетчик, стискивая руки,

дает круги, как молодой дельфин

вокруг хамсой заполненной фелюги.

Квадрат окна. В горшках — желтофиоль.

Снежинки, проносящиеся мимо…

Остановись, мгновенье! Ты не столь

прекрасно, сколько ты неповторимо.

Он читал медленно, с оттяжкой. Хриплым баритоном и, не поднимая глаз на меня. Медленно шёл по алее и читал, словно не для кого-то, а просто так. Он отводил взгляд в пустоту. Я тихонько, боясь спугнуть, шагала рядом. В тайне, все же радуясь, что стих не про любовь, а просто…

Было чувство, будто бы я подсмотрела что-то личное…

— Я дурак, да? — он печально улыбнулся.

— Было красиво…

Я смутилась от собственных слов.

И мы пошли в тишине.

Возле дверей номера, оба замялись и когда я хотела закрыть дверь, Вася облокотился на косяк и немного грустно спросил:

— На чай не пригласишь?

Я невольно усмехнулась и покачала головой. Не знаю, что я сделала не так, но милый писатель поджал губы и заставил меня шагнуть внутрь комнаты. Хлопнул дверью:

— Алис, чего тебе не хватает?

В голосе обида, непонимание.

Я не рассчитав расстояния, уперлась ногами в ковать и присела от неожиданности.

— Нет, я понимаю… — он снял очки. — Все понимаю… Зачем тебе поэт алкоголик…

— Вась… — мне не дали договорить.

— Но твою ж мать, Алис, чем-то я теперь не хорош? Я выбрался, стал лучше. Перед тобой не заика, который боится глаза поднять. Я за этот год зубами рвал себе место под солнцем, пробирался все выше… И все что я получаю, это усмешку… Чего тебе, мать твою, не хватает?

Он нависал надо мной и я не узнавала этого человека. Какие новые грани, какая экспрессия. Он подавлял меня. И мне бы встать, один раз как следует рявкнуть или по морде отхлестать, но я сижу и жду продолжения концерта. Вася дёргается, вытаскивает кошелёк…

— Как дурак, ей богу. Обхаживаешь ее, романтику устраиваешь, стихи читаешь. А все просто. Чего, Алис, тебе не хватает? Денег?

Он швыряет мне в лицо веер из пятитысячных купюр. И я не выдерживаю… Хлесткая пощёчина, словно выворачивает мне кисть. Ладонь пылает, а я Вася облизывает губы, убирает с лица русые пряди.

— Ты можешь засунуть себе эти деньги в задницу и получить от этого удовольствие, большего мне от тебя не надо, — зло цежу я, не сводя с него глаз, а он усмехается. Потом начинает смеяться.

— Ты просто избалованная, капризная стерва. Чем я тебя не устраиваю? Сколько мне ещё вытанцовывать перед тобой, чтобы получить хоть толику внимания, Алис?

Я молчу. Все что хотела сказать- сказала. А услышать… Однозначно, это не то, что я хотела услышать. Спиридонов глядит волком.

— Ты ни черта не изменилась, Алис, — он разворачивается к двери. — Это оказывается я стал другим.

— Ты прав, Вась. Я, все та же. А вот ты стал засранцем, — бросаю ему вслед и слова, догнав, заставляют его дрогнуть. Что ж, мы квиты…

Он уходит, оставляя после себя аромат разочарования. Он отдаёт полынью с нотками горной лаванды, что окутывает всю комнату, пробирается под ткань. Дышать невозможно и я, стоя у открытого окна, понимаю, что мне больно…

Глава 15

Гребаные драконы! Как эти мифические твари летают без страховок и их не укачивает? Меня вот колбасило во время перелёта домой, как зацепившиеся за барабан стринги в стиральной машине.

Я поменяла билеты. Не хотела лететь с этим оленем одним самолетом. Я ещё и его подачки передала Алене, чтобы никаких следов истерики не осталось. И вот, спустя сутки, я наконец ввалилась в свою квартиру. Ириска зашлась радостным и обвиняющим лаем. Я села на пол и стала извиняться перед собакой, которая провела четыре дня с соседкой. За прогулку и пачку творога меня простили.

Мысли были как у полоумного гробовщика: всех пристроить в уютные домовины. На работу я пришла, только что не прихватив с собой молоток для заколачивания гвоздей в крышки гробов самых смелых. Моим главным девизом в офисе всегда было: «Не приставайте, да не посланы будете». Половина коллег меня сторонилась, а вот остатки норовили в душе потоптаться грязными калошами, поэтому и на вопросы о Ялте я отвечала, что стоит или стОит, тут уж в зависимости от вопроса: как там Ласточкино Гнездо и отпуск в Крым планировать?

Шеф пребывал в эйфории от надвигающейся конференции, наверно, и не заметил моего отсутствия. Только попросил кофе без сливочного масла, а то я «такая затейница». Все не может мне простить тот шмат, что упал в мой чай.

Работа текла своим чередом. Ну и я вместе с ней. Иногда приходилось менять русло рек. Поскольку с хреновым поэтом мы не виделись и не общались, я плевалась ядом на все доступные поверхности, ровно до тех пор, пока начальство не напомнило о встрече с «великим писателем». Тут-то я и заворачивала на второй этаж к юристам, чтобы не столкнуться с Васей.

Вот как-то не хотелось. Промолчать не смогу, а криво скалиться, боюсь челюсть сведёт. Первый раз избежала встречи. И второй раз тоже. А вот третий, видно проклятый- не удалось. Подозреваю шеф специально меня не ввёл в курс дела, что «гениальный» приедет к вечеру. Я, ничего не подозревающая, спокойно сидела и читала сводку новостей, когда в холле послышался знакомый голос. Я напряглась, прям вся: от сжатой в руке компьютерной мыши до филея. Попыталась скрыться за портьерой, потом вспомнила, что у нас тут жалюзи. В нерешительности дёрнулась в кабинете шефа, но смекнула, что не под столом же у него отсиживаться.

Точно! Под столом!

Я радостно отодвинула свой стул и полезла вниз. Только сейчас оценив глухие торцы. Это поистине божественное изобретение. Поместилась почти вся. Ужалась до размеров ассистентки фокусника, что сидит в чёрном ящике: колени подпирали подбородок, голова таранила столешницу, но сцепив зубы, я напоминала себе, что со Спиридоновым больше никаких дел иметь не буду. На другую сторону дороги перейду, перепрыгну в соседний трамвай и гадить на одном поле не стану.

— Алиса, — начал шеф, открывая дверь из холла в приемную, — принеси-ка…

Тут последовала немая картина. Ну я так думаю, мне ж не видно.

— Куда, это егоза успела убежать? — сам у себя спросил начальник.

— А ваш секретарь вообще работает? — знакомый голос с пренебрежением достойным королевской особы, а не местечкового писателя. — Как не приду, вечно ее нет на рабочем месте.

— Да тут она, — запальчиво заверил Виталий Андреевич. А я подтянула колени ещё ближе, нервничая, как бы действительно не стать обнаруженной. — Вещи-то тут… Ну что мы встали, идем в кабинет…

Через двадцать минут я посчитала, что моя поясница достаточно настрадалась, а мужчины прилично увлеклись разговором. Выползая из-под стола пришло страшное понимание, что ноги затекли в неудобном положении. Встав на коленки, я задом пятилась из своего укрытия, намереваясь переждать пришествие «таланта» в кухне. Но ретроградный Меркурий подложил дохлую свинью, луна поменяла орбиту, а я согрешила где-то. Почти выкарабкавшись, я услышала, как дверь начальственного кабинета открылась и спустя томительное молчание, которое я пережидала так же, в позе радикулитной пенсионерки, собирающей мелочь, прозвучало насмешливое:

— Хотя, если ваш секретарь таким образом встречает гостей, ничего удивительного, что ей некогда работать.

Я гневно обернулась на Спиридонова, который стоял в дверях и рассматривал мой филей, туго обтянутый офисными брюками, а если учесть, что пятая точка только только показалась из-за стола, вид там действительно был загляденье.

— Кофе принеси, — глумливо растянулся в ухмылке Вася. Я не удержалась и показала оттопыренный палец закрывшейся двери.

Пока варила напиток, все думала, а не сцедить ли в чашку поэта немного яда. Потом опомнилась, что яд-вещь дефицитная, как джинсы в восьмидесятых и просто насыпала щедро сахара.

Входит в кабинете шефа с горло поднятой головой после конфуза, было проблемно. Но где стыд и где я? Правильно, на разных погостах! Боднув дверь бедром, я нарочито высокомерно тянула нос к потоку. Идти, неся гордыню и кофе вместе, стало квестом. Почти возле стола я неловко оступилась и поломались бы мои кости, а у Васи ещё и психика, если бы этот северный олень не оказался проворнее силы тяготения и не подхватил с моих рук поднос с напитками.

Снова ощутив себя неуклюжей, но не показав всем, что я о себе матерюсь, оставила мужчин хлестать кофе, а сама вернулась за свой рабочий стол. Через час литературные мужи распрощались и мне достался один нахальный взгляд, а другой строгий.

— Алиса, — Виктор Андреевич встал рядом с моим рабочим местом. — Не знаю, что ты там в Крыму натворила, но оставь свои шуточки за дверьми работы.

Я задохнулась от возмущения. Просто таращила глаза.

— Через три дня нам лететь в столицу, а ты концепты устраиваешь.

— Зачем лететь в столицу? — сомнительно вскинутая бровь была моим главным союзником.

— На конференцию.

— Заказать вам билеты?

— Нам.

— Что? — таращить глаза, как у глубоководного крабика получалось плохо, но я старалась.

— Да, мы с тобой летим вместе с Василием Владимировичем в Москву.

— А можно без меня? — начиная нервничать, спросила я, невидящим взглядом гуляя по монитору компьютера.

— Нет.

— Но у меня планы…

— Отменишь.

— Я на обследование ложусь в больницу, — решила давить на жалость.

— Подождёшь.

— Мне собаку не с кем оставить… — испробовала безотказный вариант.

— Уволю.

Шеф ушёл. А я так и сидела, не зная смеяться или плакать. Так и не решив на чем остановиться, стала проклинать. Не стесняясь в выражениях, я костерила весь литературный мир, отдельно облагодетельствуя Спиридонова. Ведь так хорошо жила целый год, а этот олень все портит.

Глава 16

— И вот ты предоставляешь, поехали мы к нему. А он такой мне рассказывает: «Мама у меня мировая, вот вообще. А знала бы ты какие голубцы делает… Мммм…» Ну, я сижу, слушаю, киваю, как китайский болванчик. Думаю, мало ли какие прибабахи у людей случаются. Может он меня трахнуть не может без представления маменьке… — младшая сестрёнка тарахтела в трубку автоматной очередью, прям без перебоев. Я зажимала телефон плечом и отчаянно опаздывала на самолёт. Аэропорт был полон народу и пробираться через толчею с чемоданом, у которого колёса хуже, чем наши дороги, было тяжко.

— Ну, ну, а дальше что? — иногда мне казалось, что Веронике по просту не нужен собеседник. Бывают такие люди, что могут ни о чем болтать часами, днями, годами… Сестрёнка из этой кадушки с тестом.

— Приехали, а у него двухуровневая квартира. Пока вино и домино, — она хрюкнула в трубку. — Суть да дело, лежу я под ним и так хорошо стало, прям думаю вот-вот… А он навалился на меня и давай рот ладонью зажимать. Я ещё сильнее приободрилась. Думаю, мало ли какие заскоки у мужика есть, главное чтобы финишировали вместе. И давай активнее орать. Так ору и извиваюсь, что один звон в ушах, а он мне ухо давай слюнявить. Мне ни черта не разобрать. Работаю на инстинктах. Чую шепчет чего-то. А я ж переспросить не могу чего он блеет мне на ухо, рот-то ладонью зажат. И вот у меня уже от его слюней в ухе хлюпает. Психую, сдергиваю руку и так с придыханием рявкаю: «Что?». А он такой: «Да не ори ты так, маму разбудишь…»

Я аж затормозила. Тишина в телефоне никак не проясняла ситуацию, а потом раздался оглушительный ржач младшенькой. Да такой, что я тоже стала хохотать. В этом весьма приподнятом настроение я и встретила нашу гоп-компанию. Пробежав мимо шефа, я чинно раскланялась, а вот на Васю не бросила ни единого взгляда. Только прошла мимо, стараясь не коснуться при сближении.

— Ну вот, закончили мы значит. Я в душ. Выхожу минут через десять, а в коридоре стоит, Алис, честное слово, не будь пьяна, я бы окочурилась. Стоит значит, такой призрак невинно убиенной аристократки, с физиономией подсвеченной экраном мобильного…

Вероника позвонила, чтобы уговорить меня задержаться в столице и погостить у неё. Ещё не зная, что конференция мне готовит, я повременила с ответом. Но тут сестрёнка решила рассказать о своих амурных похождениях. Ей с такой насыщенной фантазией и богатым языком только книги писать.

— Мы прошли друг мимо друга с самым независимым видом. Она в ванну, я бегом одеваться. Нет, всякое бывало, но так я ещё не знакомилась с родителям своих ухажёров.

— И что? Потом-то вы встречались? — я сдала багаж, нацелилась на посадку.

— Как-то не тянуло больше… — сестрёнка снова прохрюкала в трубку. — Ну так что, отпишешь мне как выясниться с работой?

— Обязательно, — искренне заверила я. — Вероник, все в самолёт захожу.

— Давай, пей свои седативные и не обделайся по пути, — как всегда беспардонно и честно напутствовала родственница и отключилась.

Меня не хило так обманули, когда подбивали на конференцию. «Поедешь, посмотришь на работу изнутри… Будет к чему стремиться… Такие люди будут…». Людей мне увидеть особо не довелось, к слову и работы, как таковой тоже. Я была кем-то вроде пажа для Спиридонова, потому что как только моя нога коснулась заляпанного асфальта столицы, шеф помпезно передал права на своего секретаря писателю. Я поскрипела зубами, подёргала нервы, не себе, но в итоге…

Вася оказался оленем первостатейным. Не успели мы расположиться в гостинице, как мне на телефон прилетело расписание, список рекомендаций, распоряжений и указов. То ему понадобился новый костюм из магазина, что на другом конце Москвы, то у него рубашки не отглажены, то мне надо было «подойти воооон к тому мужчине и заверить его, что встреча не отменяется, а переноситься».

К концу первого дня я вымоталась. Меня вздергивало от любого писка телефона. Я боялась выходить из номера, казалось Спиридонов караулит под дверью, чтобы дать очередное идиотское указание. Причём общение с ним сводилось к его требованиям и моему тяжелому взору, с которым обычно хотят придушить орущего дитятю, но потом вспоминают, что как бы оно своё и негоже, господа.

Вечно удобные кроссовки стоптались ещё до обеда. Но самый бздец случился перед ужином. Писатель с таким независимым видом попросил меня заказать столик в ресторане на двоих, что не будь я уверена в своих ушах, подумала бы, что он анафему объявляет.

А на утро его помятое литературное величество отправило меня в аптеку со списком из анальгина и аспирина. И это ещё до завтрака, который я безбожно пропустила, пока бегала до ближайшей фармации. Придя в себя, северный олень запросил цветов. Я подумала, что как-то он резко из оленя в козла переквалифицировался, но потом дал адрес куда надо доставить букет и я, скрипя дёснами, отправилась выбирать гортензии.

Вечером случилось ожидаемое, он меня довёл. Обычно это мое любимое хобби: подвести под монастырь, довести до виселицы, но Вася оказался талантливым дятлом в вопросах препарирования женские мозгов. То что весь день я проскакала, как саранча между австралийскими фермерскими угодьями, ещё полбеды. То что за два дня конференции я не послушала ни одного вступления спикеров, вообще, плевать. То что за последние сутки шагомер забился в инфарктной истерики от количества работы, тоже не особо впечатляет. Но когда я, уже закончив с нелепыми поручениями от этого злобного писаки, собиралась наконец-то поесть, мне не дали.

— А сейчас позвони Лиличке и пригласи в ресторан от моего имени… — он шёл впереди меня, даже не оборачиваясь, чтобы отдавать указания. — И не забудь забронировать столик…

В это самое время я семенила следом. В одной руке сжимала телефон, а в другой его костюм в защитном чехле, поэтому резкая остановка, что ознаменовалась тишиной, без шуршания пластика, насторожила Спиридонова. Он обернулся и вперился в меня взглядом.

— Нет… — твёрдо выдохнула.

— Прости? — словно не веря услышанному, Вася шагнул ко мне. — Я что-то не расслышал, наверно…

— Нет, — повторила бескомпромиссно. — Я не буду звонить твоим шлюхам и уж тем более заказывать столики в ресторане…

Он наигранно удивился и приблизился почти вплотную.

— К чему эти капризы, Алис? Или тебя так задела поездка в Крым?

— Почему она должна была меня задеть? — я перекинула за плечо вешалку и максимально безразлично смерила его взглядом.

— Ну как? — он снял очки и прищурился. — То я на пузе перед тобой ползаю, а сейчас заставляю организовывать мои вечера. Не задевает разве?

— Ни капельки. Просто мой рабочий день закончился, — я качнулась с пятки на носок. — Но раз уж ты заговорил про Крым… Признайся, ты делаешь это специально?

— Что?

— Все… — взмах рукой, словно так я могла охарактеризовать это все. — Ты задёргал меня, твои ненужные придирки, мелкие поручения, из которых ты делаешь глобальную проблему. Разве ты так не отыгрываешься на мне за отказ?

Мы стояли в холле гостиницы. И что интересно, было чувство, словно народ, вечно курсирующий, рассосался. Как будто заранее предчувствуя грозовую волну, освободил пространство.

Вася поднял на меня глаза, в которых проскочила искра злости. Потом совладал с собой и, нацепив самую учтивую из своих масок, протянул.

— Представляешь, это не месть. Да, не скрою, Ялта дала мне надежду, что может быть мы найдём общий язык. Да, в Москву я изначально хотел лететь с тобой, так сказать, продолжение банкета. Но ты сказала своё слово. Я его понял и принял. И поверь, мелкие пакости это последнее чем может удовлетвориться нормальный мужчина. Просто у меня нет ассистентки, ведь твой шеф так настаивал на тебе, поэтому то, что я тебя «задёргал» это обычная работа. Жаль, ты с ней не справляешься и свою некомпетентность прикрываешь наигранной ревностью. Или не наигранной?

Вася скалиться, а я вдруг понимаю, что вот достало. Просто и без аффирмаций. Уверенность, что он все это делает специально, становиться неопровержимой. Я разжимаю пальцы и его костюм падает к ногам. Мило улыбаюсь и шагнув навстречу выдыхаю ему в губы:

— Пусть ревную. И плевать, что моя ревность будет стоить мне работы.

Я отстраняюсь и демонстративно перешагиваю через чехол с одеждой. В спину мне летит возмущённое от шефа:

— Алиса немедленно вернись! Что ты себе позволяешь? — начальство следует по пятам.

— Все я себе позволяю… — обернувшись, заверяю Виталия Андреевича.

— Уволю! — цедит он через стиснутые зубы.

— Да пожалуйста…

Глава 17

Помните как у Булгакова: «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы…». Так вот, я тоже, как Маргарита несла эти цветы. И вовсе они не отвратительные.

Каждый месяц для меня со своим ароматом. В декабре это сочные мандарины и хвоя. Январь ещё окрашен этим цитрусовым запахом. Февраль пахнет почему-то всегда стылым морозным облаком, такие сосульки с крыши на вкус. А вот март это мимоза. Пряная, приторная, ещё с советским флером: бабушка обождала ее и на восьмое марта в ее старенькой квартирке с бумажными обоями и эмалированным чайником во всех вазах стояла мимоза. Она осыпалась сначала воздушной пыльцой, а потом на трельяже все застилалось ковром желтого цвета.

Я несла эти цветы. Целую охапку, что не умещалась в руках. Завидев бабушек на рынке с тонкими веточками, в меня вселилась героиня «Мастера и Маргариты» и я скупила все наличествующие букеты. И шла по тротуару в чёрном, ещё зимнем, пальто, которое стало грязного цвета из-за жёлтых мимоз. Под ногами мешался разбухший снег, он коварно прятал под собой недельную наледь и сапоги, с непривычки, на каблуках все время разъезжались. Смотреть под ноги было не удобно: любой поворот головы окунал меня в солнечную дымку.

Мимоза в ванне это стильно. И сильно. И ароматно. Все конусные, продолговатые предметы: банки, чашки, колба от кальяна, все переехало в санузел и наполнялось водой. А цветы небольшими порциями трамбовались в них. Когда последняя ваза заняла прикроватную тумбочку, я обернулась на спальную дверь. На ней висело коктейльное платье кремово-желтого цвета с пышный фатиновой юбкой чуть ниже колена. Мой наряд на сегодняшний вечер: корпоратив в честь восьмого марта.

Меня не уволили. К счастью или горю не могу сказать точно. Только пожурили немного, дескать негоже девице выказывать столь дурной нрав и, если уж с одним писателем у вас было нечто большее чем работа, не стоит выносить это из спальни. Я тогда так опешила, что подавилась собственным ядом, но все-таки уточнила, что это уважаемый Виталий Андреевич внёс то, что у меня в спальне в работу, но никак не наоборот. Шеф не обиделся, лишь признал мою правоту и больше к этой теме не возвращался. Хотя каждую встречу с гением литературы проводил в обход своего списка встреч, видимо, чтобы не травмировать мою психику, а то она потом травмирует все остальное у остальных. Меня такой расклад устаивал и жизнь без вывертов потекла размеренной рекой. В свободное время я страдала всем чем можно: читала слезливые дамские романы, обновила свой английский, шастала по выставкам и театрам. Делала все возможное, чтобы противная память не подкидывала каверзные воспоминания.

Корпоратив проходил в небольшом уютном ресторане, что стоял на берегу озера. Всей красоты этого места из-за противного марта с его оттепелью и морозами сейчас было не разглядеть. Я сидела в баре и рассматривала своих коллег, которые сбивались в стайки и шушукались. Бухгалтерия полным составом нахваливала начальство, хоть и скрежетала зубами по поводу таких трат. Маркетологи рассыпались по залу, как разноцветные шарики, что выпустил из рук восьмилетка. Они что-то обсуждали, прикидывали как бы лучше разработать стратегию продаж. Юристы с надменными физиономиями лениво делились последними изменениями в авторском праве. А я держалась от всех их подальше. Не то чтобы за прошедший год я так и не нашла общего языка с коллегами, просто трудно быть весёлой, когда тебе хочется чьи-нибудь кишки на люстру намотать. Народ ощущал мои кровопролитные желания и сам держался подальше. Правда глава юротдела отличался феноменальной тупостью. Нет, мужик то он был умный, только прямого «отвали» не понимал.

Когда конферансье пригласил всех к столам, Олег Веревецкий вцепился в меня мертвой хваткой. Главный юрист в принципе был видным мужчиной: рост, размах плеч и ехидная ухмылка, которая присуща всем представителям его профессии, что так и говорит будто вы-то ничего не понимаете, но так и быть я закрою на это глаза. Ещё Олежа обладал очень специфичными набором для ухлёстываний за дамами. Он хищно улыбался и сыпал пошлыми намеками, так что любая порядочная девица хлопнется в обморок, а непорядочная пойдёт проверять. Поскольку на меня его ухаживания не действовали, я приходила к выводу, что скорее всего стала старой девой.

— Ты такая нежная в этом платье, — дыхнул мне в шею ароматом виски Веревицкий. — Так и охота узнать, а под ним ты такая же…

Он нахально положил свою пятерню мне на колено и сжал. Я дёрнулась и припечатала свой каблук ему в ногу. Теперь дёрнулся он и прожег мою удивлённую физиономию таким многозначительными взглядом, что захотелось швырнуть в него коктейлем со льдом.

— Строптивая, — его ладонь снова шарила под столом, а я, наученная горьким опытом, развернула ноги к соседу слева. — Люблю таких. Вас так приятно учить покорности.

Я закатила глаза так, что заметила свой мозг. Помимо нахальства, граничащего с грубостью в Олеге была ещё одна здоровенная проблема: жена и двое дочек. Не то чтобы без этого фактора он бы стал чуть менее противен, просто с ним я могла доходчивее объяснить свою позицию. Хотя жёнушку его было жаль, при таком бабнике столько нервов тратить на лечение после его похождений.

— Отвали, русским языком тебя прошу, — зашипела я, отодвигая стул максимально подальше от юриста.

— В чем проблема, Алис? — он в полуоборота обернулся ко мне, рассматривая декольте.

— В жене и двоих дочерях, — рубанула я, не став кокетничать и пытаться сгладить.

— Не бери в голову, — он махнул рукой, чуть не выплеснув виски мне на юбку. — Кстати, а почему для тебя-то это проблема? Ты вроде бы не стремишься замуж…

— Потому что побывала на месте твоей жены и рога ещё не скоро отпилить смогу, — честно выдала, и заметив размышление на лице собеседника, взяла бокал с водой.

Конферансье что-то пафосно и велеречиво читал со сцены, а потом передал эстафету какому- то приглашенному гостю. Мне все это было по барабану или бубну, я даже не оглянулась на сцену.

— Добрый вечер, дамы и господа… — прозвучал очень знакомый голос, а я уронила вилку.

Как заговоренная я медленно развернулась к сцене. На ней красовался в отвратительно хорошем костюме, по последней моде, северный олень, подвид: коварный. Вася источал такие фимиамы благодушия, что у меня задёргался глаз, зуб и что-то в печени. Он задвигал пафосную речь о великом значении женщины в мире, благодарил весь слабый пол за всепрощение, заботу и, как ни странно, легкое коварство, что делает мужскую жизнь краше и острее. А потом он широким взмахом руки, как доморощенный Копперфильд призвал своих эльфов, тьфу, официантов и ребята стали выносить корзины с цветами и прочей женской приблудой. Женский коллектив издательства размяк, пустил сопли и вздыхал над удивительными тюльпанами.

— Как вы знаете, — продолжил Спиридонов, пройдясь по сцене, — я впервые сотрудничаю с издательством не как писатель, а как общественный деятель. Но всего этого не произошло, я бы не познакомился с такими чудесными людьми, если бы не одна девушка. Она сейчас в зале…

Он примолк и уставился на ряды взбудораженных подарками девиц. Нашёл меня взглядом и виновато улыбнулся.

— Алиса, — я истеричное прикидывала варианты как бы прокопать дыру в полу и просочиться туда. — Спасибо тебе за то, что уговорила попробовать, спасибо за поддержку и вдохновение.

Коллеги затихли. Кто-то стал перешёптываться, а я, поняв, что терять в принципе нечего, привстала и послала воздушный поцелуй на сцену, отсалютовав бокалом. Вася поддержал.

Ну вот и отлично. Ну вот и хорошо. Теперь все знают, что мегера Алиса иногда умеет находить общий язык с несговорчивыми партнерами. Под взглядом Олега стало неуютно, словно он прикидывал, как половче меня то ли закадрить, то ли придушить.

Через какое-то время наплыв страстей от подарков схлынул и народ неспешно приступил к празднованию. Вася занял место по правую руку от шефа и они неспешно, вполне по-дружески, шептались. Веревецкий совсем обозрел, как будто успел сохраниться и уже не стесняясь коллег, нахально напрашивался на отповедь. Когда он в очередной раз схватил мою коленку, черти, что будоражат трезвый ум любой нормальной девицы взбунтовались и затребовали крови и зрелищ. Уняв своих демонов, я расцепила его пальцы и зашипела:

— Только тронь ещё раз и я подарю тебе букет гвоздик, — я отбросила его ладонь.

— Каких ещё гвоздик? — недоумевал Казанова.

— Тех, что в венок поминальный вплетают.

Олег оскалился, словно его забавляла эта моя напыщенная бравада. Хотя, чего уж… Точно забавляла. Он здоровый мужик и я сопливая девчонка, что тут грозит поминками.

— Так значит ты спишь с нашей приглашенной звездой? — он дыхнул неприятным и кислым ароматом виски.

— Какая он звезда, — решила пропустить первую часть вопроса, — написал парочку сборников рассказов и звезда…

Веревецкий вскинул бровь и его лицо стало похоже на древнегреческую маску. Только Помпеи не хватало мне тут.

— Он звезда не потому это написал парочку романов, как ты сказала, — для чего-то пустился в объяснения юрист. — Василий, в первую очередь, очень хороший журналист и рецензент. Во-вторых, его маленькое агенство, что продаёт курсы для начинающих писателей онлайн, уже заняло своё место в сотне самых перспективных. Ну и в-третьих, он один из первых заговорил о проблеме рекламных статей, как инструмента для продаж…

— Хватит, хватит, — затормозила собеседника я. — Ты так его расхваливаешь, что действительно схожу и пересплю с ним.

Я полюбовалась на вытянутую рожу Веревецкого и встала из-за стола. В моём амплуа исчезать с места сборищ ещё до того, как народ начнёт горланить песни и бить посуду. Тихой мышкой я прошмыгнула сначала в бар, потом в фойе ресторана, откуда и стала вызывать такси. Но не суждено. Олег нагнал меня возле гардероба, ещё до того как я успела забрать своё пальто. Он дёрнул меня за руку, причём очень больно.

— Алис, ну чего ты выпендриваешься? — алкоголь сделал своё коварное дело и отключил у мужика мозги. Я не боялась его, тем более не собиралась поддаваться на провокацию. Лишь стряхнула его ладонь. Попыталась.

— Олежа, чего ты ко мне прицепился? — воззвание к разуму мне никогда не удавалось. Я даже бывшего мужа не могла отговорить «выпить последний бокальчик на посошок». А тут незнакомый индивид. — Тебе баб мало? Вон у тебя весь отдел спит и видит тебя в постели.

— Вот именно, — вторая рука скользнула по моей талии, а меня передернуло. В конце концов, я не для такого вот случая целый год держала целибат, чтобы так безбашенно с ним расстаться, тем более в угоду непомерному эго. — А тебе все равно. Ты как неприступная крепость, которую лишь штурмом можно взять. Ну чего ты капризничаешь? Я не обижу…

Мой выдох был расценён как-то двусмысленно. Веревецкий потянулся своими грубыми лапами к моему лицу, но не успел и коснуться щеки, как ему на плечо легла мужская ладонь.

— Может потому что у этой дамы уже есть кавалер? — Вася насмешливо смотрел на опешившего юриста из-под своих очков. При этом умудрялся ненавязчиво отодвигать его от меня. С одной стороны я была рада его появлению, а с другой…. Спиридонов на голову ниже и минимум на двадцать кило легче. На что он рассчитывал впрягаясь в эту оглоблю, ума не приложу. Но в поединке взглядов олень одержал победу и Олежа, пробормотав ругательства под нос, толкнул меня и задев плечом Василия, зашагал в зал.

Мы остались стоять вдвоём. Немного сконфуженные. Я не знала куда деть руки, Вася, засунув свои в карманы брюк, рассматривал мою фатиновую юбку.

— Поехали, отвезу тебя домой, мечта маньяка, — предложил писатель, а я зачем-то согласилась.

В машине напряжение стало расти. Никогда за собой не замечала такой непроходимой глупости, что парочку дежурных фраз выдать не получается. Но все случается впервые: снег в мае, Италия в январе и отсохший мой язык. Вася не пытался разрядить обстановку, как мне думается, куда проще удалось бы разрядить револьвер. Так и ехали в молчании. Март опять перепутал компас и ещё днём весенне солнце разморозило часть снега, а ночью его намело в удвоенном размере. Почему-то вспомнилась верба. И апрельские капели, что невольно заставляют ощущать приближение тепла. И ещё подснежники. Они дикими стайками вспарывают суглинисто-чернозёмные проталины. Благоухают в лесах. Определено, весна подступает и ей не преграда даже метель.

Машина припарковалась возле подъезда. Молчание можно было резать напильником и ещё крошки бы посыпались. Спиридонов сосредоточенно делал вид, будто его все устраивает, только нервно барабанил пальцами по рулю. В свете ночных фонарей, тонкая печатка из черненого золота переливалась сполохами огня. Я засмотрелась. Потом поймала вопросительный взгляд своего спасителя и смутившись, отвернулась.

Тишина с Васей всегда была особой. Вот как сейчас натянутой, мутно-болотной, как застоявшаяся вода в вазе с цветами. Или благостной, когда он приезжал на обед ко мне на работу. Тогда она искрила оттенками серебра, как поталь на воздушных пирожных. А ещё была пьяняще дурманящей. В редкие вечера за ужином, когда каждый занят своим делом. С запахом эвкалипта и морозных узоров на стекле с деревянной рамой. И любая тишина с писателем не напрягала. Наверно, поэтому совсем не к месту я ляпнула:

— Кофе будешь?

— У тебя его нет, — печально отозвался северный олень, а я взбеленилась:

— Значит чай попьём! Вот что ты за человек, Вась? Вечно все оконфузишь!

Как я шваркнула дверью машины слышал весь дом. А Спиридонов, посмеиваясь, придержал меня на особенно скользком участке.

Пока поднимались на этаж, я трижды порывалась развернуть Спиридонова обратно восвояси. Сразу вспомнились развешанные стринги в ванной, упаковка йогурта, что так и стоит третий день возле кровати, собачье гуано, которое по закону подлости размажется под мужским ботинком. Заметив мои метания, Вася усмехнулся и предложил:

— Если у тебя и с чаем напряжёнка, согласен на вино.

А вот тут я была не согласна. Мы ещё не настолько… Точнее я ещё не так сильно благодарна, чтобы поить его вином. И это не правильно. А вдруг он подумал, что я на что-то намекаю. Или того хуже, что мои страдания это нервоз перед… Да нет. Это ж Вася. Он же умный. Злой и умный. Ага.

— Чем это у тебя так смердит? — повёл носом писатель, после щелчка дверного замка. Скинув в его руки пальто, я быстро пробежалась по квартире, ища следы преступления Ириски. Мин не было. Вернулась в коридор, где Вася развешивал на плечики верхнюю одежду и призналась:

— Это мимоза.

— Отвратительные цветы, — передернул плечами мужчина, а я воззрилась на него со священным ужасом.

— Только не говори, что мы повторяем сцену из «Мастера и Маргариты»… — я хлопнула включателем, чтобы зажечь подсветку.

— Я не настолько люблю Булгакова, — он прошёл в ванну и вымыл руки. Догнал меня на кухне, где я вытаскивала из запасов сыр, орехи, мёд и бутылку полусухого. — А вообще, зачем тебе столько цветов? Ты бабок на рынке оградила?

В голове всплыла картинка, где я зажимаю в ладони банку с солеными огурцами, тыкаю ей в спину пенсионерки и замогильным голосом требую: «Мимозу на стол или прощай пенсионный». Я хрюкнула, задавливая неуместный ржач и под прикрытием дверцы шкафчика, откуда вытаскивала сырные снеки, покаялась:

— Просто я очень люблю эти цветы.

Выглянула. Вася вертел в руках штопор. Так задумчиво, словно беличью кисть художник авангардист. А потом вернувшись в реальность, обронил скупое:

— А я ненавижу… Аромат нищеты.

Мы разместились в зале на диване. По разным сторонам. Словно два дуэлянта, разделённые вместо черты тарелкой с закуской. Символично коснулись пузатыми боками бокалов.

— Знаешь… — начал Вася, продолжая нелепый разговор о жёлтых цветах. — У бабули была квартира в центре. Старая, такая добротная сталинка на три комнаты с огроменной кухней и почти таким же холлом. А вокруг уже тогда новостройки. И дети такие же, пафосно неприступные. И я, сопливый тощий мальчишка, что не вливается в их компанию.

Он взъерошил волосы и откинул голову на спинку дивана. Пальцами поводил по ободку бокала, как будто решая, стоит ли дальше рассказывать. Я в своём пушистом платье с безразмерной юбкой притихла, боясь спугнуть воспоминания. Всё-таки как бы долго не были мы знакомы, но этот отрезок жизни писателя я не знала.

— В третьем классе я понял, что дерьмо обычно в самой цветастой обертке прячется, — мужчина встретился со мной взглядом. Я достойно выдержала проверку. — Они все в брендовых шмотках и я, в перешитых штанах, потому что денег не было. Пенсии бабули не хватало на еду. Мать — типичная инфантильная кукла, которая совершила самый серьёзный подвиг- родила меня. И на этом посчитала, что ее работа окончена. И батя… Вечный суетолог, что пытается влиться то к один «браткам», то к другим. Девяностые. Мутные схемы. Отжатые киоски. Все это было в моем детстве. Потом отцу пришла в голову идея свой бизнес открыть, ты что, девяностые же, каждый первый бизнесмен.

Вася глотнул вина, перекатывая на языке кисло-сладкую жидкость с ароматом ягод и каких-то пряных трав. Пример оказался заразен и я сделала то же самое. Правда, не рассчитала объема и чуть не изгваздала платье и обивку дивана.

— Они с матерью прижали ба, уговорили продать сталинку… Знаешь, как я любил ту квартиру? Эта старомодная лепнина на потолке. Засыпая, я считал сколько узелков в завитке и каждый раз получалось новое число. Или холл, в котором я катался на велосипеде. Недалеко и недолго, но там мы все были счастливы. В перешитой одежде и с картошкой отварной, жареной или толченой. И тут бац… Двухкомнатная панелька на окраине. И какая-то халупа в деревне, пафосно нареченная отцом, дача.

— Прогорело дело? — уже точно зная ответ, спрашиваю я. Спиридонов невесело улыбается.

— Конечно… Потом были долги и ещё большая нехватка денег. Я по-прежнему ходил в школу в центре, только ещё сильнее убеждался в своей никчемности. А отец делал вид, что так и задумывалось. И вот знаешь что… Мимозы… Он таскал матери на каждый праздник какие-то убогие цветы, купленные у бабушек в переходах: то ромашки, то сирень или вот мимоза. Ее запахом для меня пахнет нищета, вечные скандалы, бабушка, что тянет семейку идиотов на своём горбу…

— Что с ней… — у меня стягивает горло, потому что боюсь предположить, что стало с единственным близким человеком для Васи.

— С кем? — он словно выныривает из воспоминаний. — С ба? Ничего. Живет на даче, два года назад заменили один из сосудов в кардиоцентре, в июле в Крым полетит с родителями.

— А как они? Там?

— Аааа! — он наклоняется да бутылкой и обновляет напиток. — Да все хорошо. Я тогда лет в тринадцать пошёл грузчиком работать. К шестнадцати понял, что хоть и кубики на прессе стали мечтой половины класса, но физической труд не для меня. Просто не выгоден. У вас в школе были факультативы? Нет? А у нас были. Я вот на журналистику пошёл. После школы, участь на филфаке, работал в нескольких журналах и одной местной газете. Сообразил, что головой можно заработать больше. Как-то все легко шло. Я начал стоить нормальный дом. Все соки из себя выжимал. Пару лет назад только закончили. Ба рада, кур гоняет и мать с отцом. Грядки и свои закатки. Все хорошо сложилось…

— А ты? — я вдруг понимаю насколько разные воспоминания у нас. Для меня мимоза это запах бабушки, чая со смородинным вареньем, кружевных хрустящих салфеток. А для Васи это напоминание о детстве, отчасти тоже со своими радостями, но больше обидами. На мать, на отца. На детей мажоров. На перешитые штаны. И вот сидит он такой со своими демонами внутри и я впервые вижу его настоящего: обозлённого, недолюбленного, одинокого. Не было Спиридонова в рваных носках и с окурком Примы, не было Василия в дорогих рубашках и со своим агенством. А был просто Вася. Без шелухи.

— А я так и живу в этой чертовой панельке… — он расстёгивает верхние пуговицы рубашки и закатывает рукава. — Знала бы ты как я мечтал в прошлом году к своему тридцатилетию купить новую квартиру… Но не сложилось… Вбухать все накопленные деньги на рекламу для книги… Нахрена? Черт его знает. Только теперь ещё сколько копить на новую квартиру… А знаешь, что смешно? Реклама не помогла. Из пяти тысяч экземпляров купили только восемьсот. Я тогда пил ужасно. Все думаю, идиот, сыграл в рулетку, пожинай плоды.

Так вот чего его так мотало и штормило с прошлом ноябре. А я все думала алкоголик. Наверно, мне просто было по сельхозхозяйственному, то есть по хрену, вот и не видела очевидных вещей. Как никак первый развод. А он- не первая брачная ночь, может и повториться, поэтому запомнить надо все в деталях, чтобы не навертеть тех же ошибок.

Снегопад за окном сменился мелкой противной моросью. Писатель рассказал, что потом его книга все же снискала популярность, но то ли это была реклама, то ли просто народу понравилось, так и осталось неизвестно. А ближе к середине ночи Вася задремал прямо на диване. Пока я относила посуду в кухню, пока стелила ему во второй спальне, он перевернулся на бок. Я невесомо коснулась его запястья, отчего мужчина вздрогнул и резко распахнул глаза:

— Я уснул, — сонно выдохнул и начал растирать глаза руками. — Чертовски устал. Где мой телефон? Такси вызвать…

— Вась, я тебе постелила во второй спальне, — смутилась и отвела взгляд.

— К себе не пустишь? — он лукаво прищурился.

— Ты ужасно храпишь, Спиридонов, — отшутилась я, стараясь скрыть неловкость.

— Алис… — он стоял, держа руки в карманах.

— Ммм?

— Спасибо.

— Мне для тебя подушки что ли жалко? — я фыркнула.

— За вечер спасибо, — уточнил мужчина и шагнув навстречу притянул к себе, по-отечески коснулся моего лба губами.

Глава 18

— Вася, блин! — я встала на пороге кухни, созерцая писателя в одном полотенце, что фривольно зиждилось на его бёдрах.

— Вася не блин, Вася-оладушек! — мужчина пританцовывая поставил вторую тарелку с ароматными оладьями на стол, снял с огня турку с кофе.

— Ты осквернил мое полотенце, — я присела на стул, поджала под себя левую ногу и втянула запах облепихового чая, который угодливо заварил мне Спиридонов.

— А ещё спальню, ванну и кухню, — он потуже затянул махровое безобразие и сел напротив. Кофе с щедрой порцией молока одуряюще пахло, но все же не было конкурентом моему чаю.

— За кухню обиднее всего, — сварливо заметила я, приступая к завтраку.

Да, я не готовлю. Мои десять квадратов с посудомойкой и плитой были девственно чисты. Не то чтобы я не умела, вот не любила, это точно. За шесть лет брака я смирилась с неравными отношениями между мной и кастрюлями, но оказавшись на свободе, послала к черту все эти выверты добропорядочных дам. Пила чай на работе с сандвичами, что покупала возле офиса в кафе. На обед выбиралась туда же. А ужин, по заветам предков, отдавала врагам или, если там был особенно фруктовый йогурт, уминала сама. И была абсолютно счастлива. Пассаж Васи меня не расстроил, просто ума не приложу где он нашёл в мое доме муку и яйца. Не из своих же делал блинчики.

— Я заметил, что ты не готовишь… — мне кажется или в его голосе звучал укор?

— Угу, — отхлёбывая обжигающе горячий напиток, подтвердила я. — Мерзкое это дело…

— Как же ты шесть лет в браке выкручивалась? — он подался вперёд, утаскивая у меня из-под носа блюдце с вишневым вареньем. — Я помню твою лазанью, ризотто с грибами, да я манты твои помню…

— Забудь, — посоветовала я. — Все шесть лет я старательно пыталась полюбить это занятие, но как только нужда отпала…

— И когда ты снова выйдешь замуж не попробуешь взяться за старое? — он с интересом наблюдал за моей реакцией. А я скривилась. Мысль, что придётся готовить меня не так сильно напрягала, а вот новое замужество… Я не поставила крест, просто возвращаться в эти ряды бракованных не собиралась. В чем и заверила писателя. Повисла неловкая пауза. Но Вася нашёлся и перевёл тему на театры.

— Сегодня премьера спектакля «Милые дамы», не хочешь сходить?

Я люблю театр. И оперу. И балет. И гончарную мастерскую, которую мы с Васей посетили в конце марта. И симфонический оркестр, что играл современные рок хиты в инструментальной обработке. И выставку российской живописи.

А потом резко наступил апрель. С перезвоном капелей, ароматом сырого асфальта и тающего снега. С хрупкими подснежниками. Со все ещё холодными ночами, но неимоверно солнечными днями. С привкусом первого съеденного рожка с мороженым на улице. Он ворвался в мою размеренную жизнь пляской ветра, вербой, что распускалась в парке возле дома, яблоневой веткой, срезанной в подъездном палисаднике и распустившей почки в вазе на прикроватной тумбочке.

Апрель играл с волосами, пропуская их пряди через солнечные блики. Он танцевал юбкой милой девочки восьмиклассницы, что кружилась на площади возле фонтана. Пел песни голосом жаворонков. А ещё он был Васей. Немного сварливым, хмурым и в то же время тёплым, что согревал кружкой ягодного чая, заботливым, обаятельным и смешным.

Мы с писателем откатились во время, что было до Ялты. Просто закрыли дверь в тот нелепый вечер. И снова я привыкала. К вечерним звонкам и утренней перекличке в соцсетях, где Вася с надменной физиономией брился, а я с куделькой на голове и в растянутой майке сидела с маской на лице. К прогулкам во время обеда. К его командировкам и моему вредному характеру: я наотрез отказывалась смотреть Хичкока. К моей любви к дешевым цветам и его страдальческой мине, в момент когда он дарит эти самые цветы.

Наверно, я была счастлива. Почти, но не совсем. Никак не могла понять статус наших взаимоотношений. Мы не спали, мы не делали ничего, что присуще парам, но мы были вместе. Я очень плохо разбираюсь в отношениях, опыта маловато. Бывший муж-вот мой опыт. И он был очень давно. И все было по-другому. Больше романтики, больше эмоций. А с Васей… Как будто мы давно, прочно вместе и просто нам хорошо. Менять ничего не нужно. Заговорить об этом тоже не получалось. Я ощущала фарс, как будто все построено на лжи и мы отчаянно цепляемся за эту ложь, потому что она единственное, что правдиво в наших отношениях.

— Привет, развратная секретарша! — видеозвонок от Васи застал меня на работе как раз в тот момент, когда на компе высветилось письмо из бухгалтерии. Я по инерции нажала на него, потеряв из виду свой телефон, поэтому и держала его на уровне своей груди, обтянутой вишнёвой блузкой.

— Здравствуй, злобный писака! — не осталась в долгу я, возвращая гаджет на уровень своих глаз. Спиридонов снова околачивался в первопрестольной и сегодня вечером возвращался. Поэтому я и не сильно удивилась: ужин и прогулка.

— Хочу сегодня вечером пригласить тебя в гости… — начал мужчина, потирая подбородок. Я вскинула бровь и подозрительно уточнила:

— А что рестораны не работают?

Видеозвонок это такая вещь, что вроде бы ты общаешься с человеком, а непонятно до конца куда он смотрит. Вот сейчас мне упорно мнилось, что Василий неотрывно наблюдает не за моей мимикой, а за декольте. Чтобы проверить наверняка, я застегнула верхнюю пуговицу. Писатель резко поднял глаза от края экрана.

— Работают, но я хочу посидеть дома. У меня есть небольшие новости…

Я заитриговалась. Заерзала на стуле, стараясь принять более милый вид.

— Какие? — сузить глаза и смягчить голос.

— Приходи- узнаёшь… — меня отвлёк голос шефа. Я поспешно свернула свою операцию по укрощению любопытства и согласилась. — Тогда адрес запиши.

— Я знаю твой адрес, — доверительно шепнула мобильному.

— Через четыре часа я прилечу и хочу, чтобы ты меня ждала по другому адресу. И итальянскую кухню не закажешь на ужин? Я вино привезу…

***

Домой меня несло любопытство. Тут для красного словца можно упомянуть, что «на крыльях любви», но для меня типичнее «на крыльях ночи». Я наперекосяк припарковала машину и шмыгнула в подъезд под недовольной рожей соседа снизу. Ещё бы, два парковочных места заняла.

До прилета писателя оставался час с небольшим. Я выгулила Ириску, искупала себя, переоделась в джинсы и майку на лямках и все равно опаздывала. Заказ пиццы, ну итальянская же кухня, делала уже в такси. А по приезду на место встречи оторопела.

Среди многоэтажек стоял дом. На четыре этажа. Я сомневалась, что у нас в городе могли такие остаться: ампир, колонны, закрытый двор, но не шлагбаумами, а самим домой, в центре которого детские площадки и парковки. Подобные я видела в Питере, ну на крайний случай, в Москве, но чтобы в нашем захолустье…

Чувствуя себя принцессой, я открыла дверь, но не в подъезд, а в парадную. Однозначно, тут может быть только парадная. Меня, как бабочку опытной иглой энтомолога, пригвоздила взглядом бабушка- консьерж. И столько презрения было. Оно летало в воздухе, как тополиный пух в июле. Я сразу пожалела, что приехала в кроссовках и легкой куртке. Для такого места и такого надзирателя только платье и шпильки, только хардкор.

— Вы к кому? — прозвучал старческий голос с бронебойностью автомата Калашникова. Не знаю почему, но мне захотелось вжать голову в плечи и задом, задом топорщиться к выходу. Но вовремя опомнившись, сверилась с сообщением и, гордо выпятив свою двоечку плюс, выдала:

— В тридцать первую, — из-под очков стрельнули с сомнением, но покопавшись в каких-то бумажках, консьерж протянула ключи.

— Меня предупредили, что если хозяин не успеет приехать, отдать ключи. Вы ведь Дальнозёрова? — я поспешно кивнула, и следуя протянутой в сторону лифтов ладони, прошмыгнула внутрь.

Квартира была на последнем этаже. Я воровато оглядевшись, повернула ключ в замке и вошла в тёмный коридор. Нащупала рукой включатель и ослепла от яркого света. Раньше это была трёшка с огромным холлом и такой же кухней. Сейчас это студия с двумя спальнями, что располагались по правую руку. По левую был зал и далее столовая, ныне без кирпичных перегородок, это огроменное пространство. Прихожая зонирована тонкими стеклянными панелями чёрного цвета.

Неспешно ступая по керамограниту цвета серо-чёрного дерева, я прошла вперёд. Заглянула в спальни: коробки. Заглянула в зал, где по центру стояла большая кровать с металической ковкой и ортопедическим матрасом, тоже новая и не распакованная. Напротив-кухонный гарнитур и остров. Два больших окна почти на всю стену, из которых виднелся проспект.

Квартира была нежилой. Запакованные вещи, пустая ванна. Подняв глаза на потолок, чтобы оценить его высоту, я присвистнула. И написала в сообщении Васе только два слова: «Это она?»

— Да… — тихо прошелестел знакомый голос из прихожей. Я выглянула и увидела Спиридонова, что стягивал с себя пальто.

***

— Вася!!! — взвизгнула и бросилась к нему. С разбегу влетела в мужчину, совсем по-идиотски повиснув у него на шее. — Вася!

Сначала Спиридонов пошатнулся и охнул. Я сбавила напор и старалась сильно не сдавливать шею писателю. Мужчина очухался и медленно положил ладони мне на талию, как бы проверяя уровень дозволенного, но я была так сильно рада за него, что пропустила этот момент и, подпрыгнув ещё пару раз, уткнулась ему в шею, тараторя слова с поздравлениями. Вася напряжённо слушал, а к концу монолога притянул к себе плотнее, упёрся подбородком мне в плечо и выдохнул в волосы.

— Ты счастлив? — мы сидели на кровате, с которой стянули упаковочную плёнку и наспех накинули одеяло, потому что с неё открывался красивый вид на город. Коробка с пиццей стояла в центре. Мужчина опирался спиной об изголовье, а я об изножье.

— Да, — помедлив, признался он. Но мне почему-то послышалась неуверенность. Спиридонов, поймав мой недоуменный взгляд, не захотел ответить честно на вопрос и просто долил вина в бокалы.

— Когда ты успел ее купить? — я решила сбавить градус неловкости.

— Недавно, как видишь, — кривая усмешка в приглушённом освещении могла вполне сойти за милую. — Так торопился переехать, что не мог дождаться, когда перевезут все вещи.

— К чему была спешка?

— А вдруг бы я успел написать ещё одну книгу и опять вгрохал все бабло на рекламу? — сарказм ему шёл. А ещё самоирония. Он становился моложе и наглее. Я усмехнулась.

— Вась, а почему кровать стоит в центре гостиной? — мне реально не давал покоя этот вопрос. Я ещё раз огляделась, все же признавая: квартира мне нравилась. Будь у меня деньги, с радостью бы купила такую же. Это не то что моя панелька. Тут, не смотря на современный ремонт, от каждого угла веет стариной.

— Где доставщики оставили там и стоит, — он пожал плечами и немного съехал по спинке кровати. — Потом сам перетащу…

— А откуда у тебя столько вещей? Не припомню, чтобы твоя двушка была такой большой…

— В коробках большей частью моя библиотека. До этого хранил в кладовке, а при переезде сам удивился, что так много. Наверно, вторую спальню оборудую под кабинет…

Мы уже лежали на кровате, все ещё с вином, но без пиццы. Лежали и смотрели в потолок. Болтали о какой-то ерунде: о том как повезло, что окна гостиной выходят на восток, что портьеры тут обойдутся дороже, что парковковочное место тоже надо прикупить, что раньше возле ванны была кладовая, но при ремонте за счёт неё увеличили площадь санузла. Обо всем болтали.

— Как тебе удалось? — я приподнялась на локте, всматриваясь в лицо писателя. Он сузил глаза, как будто дразня, что не откроет тайну, но напоровшись на мои глаза кота из шрека признался:

— Сам не знаю, — закинул руки за голову. — Я стерёг эту квартиру лучше, чем монахини свою честь. Вот с самого начала, когда приезжал ещё в школу, проходя мимо, заглядывал в окна. А после строительства дома стал одержим… Квартира имела ещё трёх хозяев. Последними оказалась семейная пара. И несколько лет назад я все же предложил продать мне квартиру, цену выставил выше рыночной, но они были так неумолимы, дескать это наше семейное гнёздышко. Ушёл. Через полгода снова мой риелтор связался с ними. На этот раз уже реальная стоимость была. Все равно отказ. Я уже забил, думал плевать, возьму любую квартиру здесь, но пару месяцев назад женщина сама меня набрала. Срочная продажа, настолько, что десять процентов стоимости я зажал. Но они все равно были согласны.

— Почему ты молчал? — обиделась я. Ведь мы тогда уже общались.

— А зачем было говорить? — недоуменно и растерянно спросил он. — Если бы ты была причастна к этому, конечно бы сказал, но от тебя никак не зависело мое решение, так что не видел смысла…

— А сейчас зачем сказал? — вызверилась я. — Ведь и тут от меня ничего не зависит…

Нет, я не претендовала на звание лучшая кровопийца года. Просто мне казалось если люди дружат, то о таких вещах стоит хотя бы обмолвиться.

— Так, Алис… — он привстал, потом вовсе сел. — Завтра я возьму ребёнка из детского дома. Как ты думаешь мне стоит тебе об этом сказать?

— Следуя твоей логике- нет.

— Вот именно, Алис, — он щёлкнул пальцами чуть ли не у меня под носом, я в отместку клацнула зубами. — Если бы я хотел приобщить тебя к воспитанию и всему прочему связанному с ребёнком, я бы тебе сказал. Чувствуешь аналогию?

— Чувствую, что у тебя извращённая логика.

— Что мужская логика перед женской фантазией? — риторически спросил Вася. А я осталась сидеть и обтекать. Было в его словах нечто правильное, но все мое естество сопротивлялось этой правильности.

— А как же просто подержать тебя за руку, метафорически? — я не оставила попыток убедить писателя в абсурдности его мышления.

— Держат девственниц в первую брачную ночь, — тоже психанул Спиридонов. — А я бешусь от этого. Мне одного держателя-риелтора за уши хватило. Особенно его звонков три раза в неделю с разговорами, а точно ли я не передумаю…

Мы замолчали. Вася снова лёг на кровать и мы, как два альтернативно одарённых просто тупились в потолок. Писатель не выдержала первым:

— Что надулась?

— Я понимаю, что ты в принципе прав, но не принимаю твою правду…

— Просто мы оба правы, — снова сел на кровати мужчина, — но каждый со своей стороны. С моей- то, что между нами ничего нет и поэтому я не говорил тебе ничего. С твоей- то, что между нами что-то есть кроме дружбы и я обязан был рассказать.

Я аж подавилась. Он сейчас что прямым текстом сказал, будто бы я считаю, что у нас отношения? Оглянулась в поисках чего-нибудь тяжёлого, но со скорбью осознала, что из неподъёмного у меня в арсенале только деепричастные обороты Булгакова.

Тик-так… Тик-так…

Часов в квартире не было, но мой внутренний циферблат двигал секундную стрелку, она толкала взашей минутную. И минут этих набралось порядка двадцати. В молчании. В полумраке квартиры.

Вася был прав. Я придумала себе модель отношений. И обижалась именно из-за того, что ошиблась. Или не ошиблась? Или я выдаю желаемое за действительное? Вдруг мне так отчаянно осточертело быть одной в такой же мутной тишине своей квартиры, в прожжённом одиночестве, что как только у меня на горизонте появился более менее адекватный мужской персонаж, я воздвигла его на алтарь своей симпатии. Вдруг мы действительно просто друзья? Не самые близкие, но все же… Тогда вдвойне непонятно, что было в Ялте. Он же прямым текстом говорил что зол из-за того, что я не позволяю ему приблизиться. Или это было тогда. А сейчас он переболел, перегорел и я стала не интересна.

— Обижаешься? — хриплый голос заставил вздрогнуть и вернуться в реальность. Вася сидел почти напротив меня, сложив руки на груди.

— Ты счастлив? — все же повторила свой вопрос, лишь бы не возвращаться к скользкой теме наших взаимоотношений. Ну ещё и из мстительности. Ему не нравился этот разговор ровно настолько же, насколько мне его отповедь.

— Не знаю, Алис… — он пересел рядом со мной, опираясь на спинку кровати спиной. Так я понимаю он избегал смотреть в глаза. — Вот смотри, бывает, что синица у тебя в руках, а ты все прыгаешь за журавлем. И через десятки лет вот он журавль в ладонях и ты просто не знаешь какого черта так дёргался. Яиц он не несёт, пользы от него никакой, одна морока: накорми, обустрой, смотри, чтобы не нажрался штукатурки. Но зато он у тебя есть… Так и я. Дёргался, дёргался, а сейчас сижу такой и думаю и на кой оно мне? Да, какую-то часть счастья я чувствую, но так отдалённо…

Этажом ниже кто-то включил музыку. Не привычное тыц-тыц, а Чайковского «Времена года». Обстановка стала ламповой.

— А потом вдруг понимаешь, — продолжил писатель, — это не все вокруг виновато, что ты не счастлив. Это внутри тебя беда. Ты все ждёшь какого-то необъятного, масштабного счастья, чтобы крышу сорвало, ноги заплетались, а дождаться не можешь. Каждый шаг на встречу не радует, потому что там где-то твоя мечта и вот, когда ты дойдёшь до неё, тогда-да. А сейчас это всего лишь ступеньки. Но фишка в том, что эти ступени, они тоже счастье и в погоне за мечтой ты не замечаешь этого. И две беды у тебя: большая мечта, которая даже, если придёт, уже не заставит улыбнуться, потому что ты просто устанешь в дороге и вторая- не счастье по пути. Ты не умеешь радоваться маленьким победам, тебя не улыбает солнце в середине апреля, как июньское, ты психуешь, что проснулся раньше будильника и не доспал, зато увидел рассвет…

Вот в этом мы с Васей и отличаемся. Я не имею большой мечты, поэтому радуюсь всякому дерьму: о! мороженко с манго, отпуск заграницей, Ириска нагадила прямо на пелёнку, а не возле. И мне всегда казалось, что это я, как слабоумная попискиваю по любому поводу, а на деле оказывается с грузом большой мечты жить сложнее.

— Поэтому, Алис, — Вася посмотрел в упор, — я и не знаю счастлив ли. Наверное да. Может на три четвёртых. А может, наполовину. Хотя какая к чертям разница? Понимаешь, я ведь даже не уверен, будет ли рада моя ба. Я как мечтал: вот куплю ее квартиру, приведу ее, она посмотрит и такая скажет: «Васенька, мальчик мой, ты все смог…». А сейчас я думаю, что она может расплакаться и сказать, на кой черт ты купил эту древность, мог же новостройку взять, тоже в центре, чего ты прошлом-то живешь?

— Уверена, она будет рада за тебя, — я протянула свою руку и накрыла его ладонь, сжала. Он покачал головой.

— С чего ты взяла?

— Вряд ли она хуже меня. А я, заметь не сильно человеколюбивая личность, чтобы радоваться за других. На за тебя- рада.

— Ты слишком строго к себе, Алис, — не согласился писатель, несмело сжимая мои пальцы.

— Как и ты, Вась…

Мне отчаянно захотелось узнать у него, а точно ли он верит, что между нами просто дружба. Наверно, потому что я сама не могла себе ответить на этот вопрос. И чтобы подтвердить свои выводы, я разжала руку, скользнула пальцами к его лицу, провела по щеке, словив его взгляд в темноте комнаты и приблизившись на расстоянии выдоха, шепнула в губы:

— С новосельем, Вась…

Несмелое касание губ, хриплый вздох, судорожный выдох, аромат земляночного вина на кончике языка и тёплый ответный поцелуй…

Глава 19

Всегда есть тот, кто разрушит сказку. В моем случае, волшебство сонного утра разбил вдребезги Вася. Он носился по квартире в поисках вещей и куда-то собирался. Взошедшее солнце аляповато билось в огромные окна, преломлялось, и по полу рассеивались его блики, как из-под кисти абстракциониста картина пасторали всего сущего.

Я привстала на локте, прижимая к себе одеяло, сонно щурясь, пыталась разглядеть, что потерял писатель в одной из спален. Следом за ним в коридор, развиваясь, как пиратский стяг, выпорхнула белая рубашка.

— Что ты делаешь? — одеяло никак не хотело прикрывать оголеннную грудь, поэтому я зажала его подмышками.

— На работу опаздываю, — чуть ли не рявкнул Спиридонов из ванной. Я поджала губы.

В моей жизни были всякие утра после совместной ночи с мужчиной. Плевать, что весь опыт у меня основывался на бывшем муже, но такого ещё не было. Первое пробуждение вместе должно быть сонным, растянутым в пелене ещё не закончившейся ночи, с послевкусием пряного вина. Оно может быть даже торопливым, когда теряешь валенки, припомнила я ещё одного мужчину из своей жизни, но точно не таким. Как будто всей романтики тесных касаний, стонов и хрупкого момента счастья не существовало. Обычное утро двух абсолютно далёких друг от друга людей.

У меня озябли плечи и заныло внутри, под солнечным сплетением. Я резко выдохнула и села на кровати, скрестив ноги. Одеяло, как последний бастион своего благочестия, упрямо прижимала к груди. Что-то было не так. Совсем не так. Словно незримо крошился кусок жизни. На четвёртом курсе, идя на экзамен по административному праву, я поняла, что не хочу больше в этом участвовать, мне не нравилась моя профессия. Глубоко в душе я ненавидела юриспруденцию. И вот, подхожу я к универу и понимаю, что ещё шаг и меня вырвет, но я делаю его и сгибаюсь по середине улицы с рвотой. Тогда обрушился кусок жизни, что отвечал за выбор пути. Я просто не знала, как закончить своё обучение, но осознавала, что больше участвовать в этом не могу. Так и сейчас, что-то ломалось, только какой именно сектор, не понятно.

Я сглотнула кислую слюну.

— Вась, а, Вась, — крикнула я в коридор. — Ты мне ничего сказать не хочешь?

Он вышел из ванны уже одетый, в линялых узких джинсах и белой рубашке. Подошёл к кровати, протянув руку, перевернув ладонью вверх, намекая, чтобы я застегнула пуговки. Я коснулась пальцами сухой горячей кожи и вздрогнула на контрасте с холодным стеклом пуговиц.

— Ключи оставь консьержке, — он улыбнулся и наклонился ко мне. Я подалась навстречу, желая поймать его губы, но мужчина ушёл от поцелуя, коснувшись языком моего оголенного плеча. И уже из коридора крикнул. — Их у меня всего один комплект.

Обхватила колени руками, уткнулась лбом в них, так не сильно ощущалась дрожь, что бежит по телу. Выдохнула снова и встала с кровати. Голая прошлась в ванну. Из ехидного и зловредного принципа, хотелось проваляться в квартире Спиридонова прям до его возвращения с работы, но я слишком горда, чтобы не заметить посыл в дальнюю дорогу.

Закончив с водными процедурами, я перестелила постель, собрала коробки от пиццы, выключила везде свет и, хряпнув как следует дверью, удалилась. Консьержка смотрела на меня с таким обвиняющим видом, что будь я не так психованна, точно бы залилась краской при мысли, что она обо мне подумала. Но здоровая агрессия сделала своё дело и я, шлёпнув ключами по столешнице, без слов вышла из подъезда. Такси приехало мгновенно, и через полчаса я выгуливала Ириску и пила чай с облепихой и можжевельником из ближайшей кофейни. Параллельно кляла себя последними словами, смысл коих сводился к простому: Алиса, ты идиотка.

Мельком бросив взгляд на свою машину, я приостановилась, подняла собаку на руки и задумчиво спросила у неё:

— А не скататься ли нам, Ирис, в аксаковский парк на лебедей посмотреть? — не уверена, что птицы вернулись на озеро, но и просто погулять там было хорошо. Переоделась в спортивный костюм, прихватила воду для животинки и вынырнула из квартиры. В дороге все размышляла, что пошло не так. Хотелось развернуться с полпути и заявиться к писателю на работу, потрясая использованными гондоном и крича на весь офис: «Что не так, Вася?». Но отнеся эту затею к ряду абсурдных, вырулила на парковку парка.

Мне нравился апрель, с сухим асфальтном и то, что можно было не утруждаться с подбором одежды. А ещё, что везде тепло и под снежной крошкой не окажется корки льда. И солнце… Оно ослепляло и грело настолько сильно, что в это время в загородном доме я уже бегала по участку в кедах на босу ногу. А ещё мне нравилось, как оно высветлят волосы. Последние несколько лет я упорно отращиваю свой, темно-русый, цвет и он выглядит более красочно, когда солнечные лучи заставляют пряди выгорать.

Почему-то мысли постоянно возвращались к Спиридонову. Я не могла понять какого черта у нас с ним вечные эмоциональные качели, как у шизофреников ей-богу. То он признаётся в любви, то отталкивает, то он меня обхаживает, то признаёт, что на меня у него никаких планов, настолько, что о значимых событиях не стоит упоминать, то он добрый и понимающий, то злой и вредный. Какие демоны его заставляют швырять меня из огня в воду. Сразу на ум приходит фраза классика, что чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей. Но это не действует у нас с ним, он признался во всем чуть больше года назад и, откровенно говоря, смущённый и ранимый Вася нравился мне куда больше, чем деловитый и собранный, хотя к агнецу я не испытывала ничего, а вот к демону… Да чем он так зацепил-то?

К вечеру я настолько себя задёргала, что запретила прикасаться к телефону. Я вздрагивала от каждого уведомления, от любой приходящей смс, потому что ждала, что Вася позвонит или напишет. Я включила полную громкость, чтобы не пропустить ничего. Но в итоге, когда часовая стрелка перевалила за полночь, я истерзалась настолько, что уснула поверх кроватного пледа.

***

Спиридонов не позвонил ни на следующий день, ни в среду. К слову, я так напсиховалась, что в какой-то момент словила мировой дзен. Это как знаете, поднятое за пять секунд, не считается упавшим. Так и у меня, один секс не считается за отношения. Но как же хотелось узнать, что пошло не так. Если честно, только одному богу известно, как меня угораздило не поехать к нему домой. Правда в середине недели, после работы я поймала себя на том, что уже полчаса езжу по его кварталу. Обозвав себя последними словами, вырулила на проспект и поехала домой.

В пятницу нервы стали оголенными, как неудачно зачищенные студентом-электриком провода от розетки. Набрав наглости с три короба, позаимствовав харизмы два пуда и, вооружившись тремя граммами рассудительности, я приехала к писателю домой. Мне бы, конечно, для приличия позвонить. Но после проведённой с ним ночи, я отбросила этот ненужный аппендикс и ввалилась в парадную с видом бойца спецназа, у которого прихватило живот на задании. То ли мой оскал был таким красноречивым, то ли консьержка потеряла свои окуляры, но блок-пост был пройден успешно. Я выскочила из лифта и замерла. Дверь была приоткрыта и из неё доносилась музыка. Он что там тусу устроил пока я три километра нервов сожгла?