Современная наука и философия: Пути фундаментальных исследований и перспективы философии

Бытие, ничто, поле и вакуум

Каковы перспективы последовательного решения проблемы пространственно-временного бытия и его отображения на основе философского обобщения неклассической науки?

Современная паука и прежде всего теория относительности, квантовая механика, новые квантово-релятивистские тенденции в теории элементарных частиц дают некоторый толчок развитию связи таких понятий, как бытие и ничто.

В свое время в рамках философии эта проблема была поставлена Гегелем. Исходным пунктом ег, о системы выступило, как известно, понятие чистого бытия. Гегель определяет чистое бытие как чистую абстракцию, как нечто, освобожденное от предикатов и поэтому тождественное чистому ничто. Таким образом, возникает чистое начало логического процесса, в котором бытие, сталкиваясь с ничто, переходит в становление и в ряд все более конкретных понятий. Этот ряд обладает все большим богатством определений, каждое новое понятие зависит от предыдущих, оно опосредствованно и содержательно. Метод Гегеля исключал абсолютно непосредственные понятия, все понятия и непосредственны, и опосредствованны. Таковым мыслилось и начало логического процесса, но в этом начале, как утверждал Гегель, опосредствование снимает само себя, превращается в непосредственность, и такое исчезновение опосредствования делает понятие бытия абсолютным началом. Здесь перед нами коллизия метода и системы. Последняя заставляла игнорировать все будущее развитие понятия, разрубить змею, кусающую свой хвост, рассматривать начало как мысль о бытии, и только как мысль, без опосредствований, без сенсуальных эмпирических истоков этой мысли. Начало как абсолютное начало – это мысль только как мысль.

В «Науке логики» коллизия метода и системы и измена методу, отказ от опосредствования чистого бытия выражены очень отчетливо: «Здесь бытие – начало, возникшее через опосредствование и притом через опосредствование, которое есть в то же время снимание самого себя; при этом предполагается, что чистое знание есть результат конечного знания, сознания. Но если не делать никакого предположения, а само начало брать непосредственно; то начало будет определяться только тем, что оно есть начало логики, мышления, взятого само по себе. Имеется лишь решение, которое можно рассматривать и как произвол, а именно решение рассматривать мышление, как таковое. Таким образом, начало должно быть абсолютным, или, что здесь то же самое, абстрактным, началом; оно, таким образом, ничего не должно предполагать, ничем не должно быть опосредствовано и не должно иметь какое-либо основание; оно само, наоборот, должно быть основанием всей науки. Оно поэтому должно быть чем-то (em) всецело непосредственным или, вернее, лишь самим (das) непосредственным. Как оно не может иметь какое-либо определение по отношению к иному, так оно не может иметь какое-либо определение внутри себя, какое-либо содержание, ибо содержание было бы различением и соотнесением разного, было бы, следовательно, неким опосредствованием. Итак, начало – чистое бытие»[9].

«Бытие, – пишет далее Гегель, – есть чистая неопределенность и пустота. – В нем нечего созерцать, если здесь может идти речь о созерцании, иначе говоря, оно есть только само это чистое, пустое созерцание. В нем также нет ничего такого, что можно было бы мыслить, иначе говоря, оно равным образом лишь это пустое мышление. Бытие, неопределенное непосредственное, есть на деле ничто и не более и не менее, как ничто»[10]. Дальнейшее развитие философии было связано с переходом от чистого бытия как начала к бытию, обладающему бесконечно растущей сложностью, бесконечно растущим множеством опосредствований, что возможно только на диалектико-материалистической основе.

В рамках специальных наук тоже можно наблюдать тенденцию развития понятия бытия, заполненного растущим множеством опосредствований. Она выражается, например, в возникновении геометрических схем n-мерного пространства. Другая сторона этой тенденции – эволюция понятия «ничто» от «чистого ничто» к «определенному ничто».

В теории Эйнштейна пространство обладает физическими предикатами, оно заполнено событиями, происходящими во времени. Квантовая физика начиная с середины нашего столетия широко применяет понятие вакуума, или нулевого поля, в котором вопреки его нулевому характеру происходят некоторые события, появляются виртуальные частицы. Эквивалентом вакуума становится уже не чистое ничто, а определенное ничто.

Другими словами, в науке наряду с эволюцией понятия бытия в сторону его большей физической содержательности происходит эволюция понятия «ничто» в этом же направлении.

Уже классическая наука сделала большой шаг в плане «физикализации» пространства, уведя пространственную точку из сферы чистого ничто в сферу определенного ничто. Классическая наука приписала, например, локальному здесь-теперь выход в небытие, в область пустого пространства и времени, а затем и возвращение объекта в здесь-теперь. Здесь речь идет о физической содержательности операции дифференциального исчисления: приращении и «возвращении» – стягивании приращения в точку и в мгновение. В точке, в мгновении, в здесь-теперь регистрируется не только сама эта локализация объекта, но и объект как таковой; он обладает не только «адресом» и «датой», но и другими предикатами. Точка становится не просто геометрическим образом, а геометрическим предикатом физического объекта.

В этом состоял выход из картезианской неразличимости вещества и пространства. Если пространство и вещество, место тела и само тело – одно и то же, то как выделить тело из окружающей среды, как придать физический смысл существованию и движению тела? Декарт отделял тело от окружающей среды движением относительно среды, но само движение теряет смысл, если тело – это только место тела, качественно неотличимое от остального окружающего его пространства. Наука XVII-XIX веков наделила тело некартезианским бытием, свойствами, не сводимыми к геометрическим, – массой, импульсом, энергией. Это открыло дорогу атомистике, атом выделился из пространства, окружающее его пространство оказалось пустым. Но в XIX в. наука начала рассматривать пустое пространство как эвентуальное, возможное место тела, приписав ему наличие силы, напряженность, реализующуюся в момент появления тела и сообщающую телу тот или иной импульс, сделала пустое пространство полем.

Понятие поля явилось своего рода выходом из временной апории, согласно которой прошлого уже нет, будущего еще нет, настоящего тоже нет, потому что длительность его равна нулю. Благодаря ему пребывание тела в прошлом и его эвентуальное пребывание в будущем было включено в актуальное определение места тела. Поле Фарадея и Максвелла – физически содержательное понятие, потому что оно существует и в отсутствии самого тела. Вместе с тем определение актуального существования поля невозможно без ретроспекции (как вело себя тело, когда оно было здесь) и прогноза (как оно будет себя вести, когда появится).

Понятие поля дает выход и из апории гомогенного пространства, т. е. из картезианского отождествления вещества и пространства, отождествления, превращающего в ничто, лишающего физической содержательности индивидуальное тело, неотличимое здесь от окружающего пространства. Эта вторая апория оказалась пространственной модификацией первой. Пространственная точка, т. е. пересечение пространственных линий (которые сами являются пересечениями плоскостей и т. д.), может обладать физическим бытием, если в ней физически реализовано окружающее пространство. В этом и состоит пространственное (неотделимое от временного) определение поля как физической реальности.

Эти найденные классической наукой решения получили развитие и более отчетливую форму в современной науке. Теория относительности не ограничивается традиционным понятием относительного места и относительного движения, связывая их с координатами, отнесенными к некоторой системе отсчета, и производной по времени от этих координат. Она относит место и движение к событию. Квантовая механика разъясняет, что физическое событие – это отнюдь не простая пространственно-временная локализация частицы, а такая, для которой характерно взаимодействие с динамическими переменными – с импульсом и с энергией.

Все же в последнем счете основой выхода из этих апорий явилась теория тносительности, с которой связано слияние пространства и времени в едином понятии бытия. Философское обобщение теории относительности, конечно, не может состоять в пересказе физической концепции с использованием более общих понятий; оно вносит в обобщенную теорию новый смысл, новые стороны, новые связи и опосредствования. В данном случае философское обобщение теории относительности раскрывает ее «вопрошающую» сторону, ее направленность к квантовой теории, необходимость единых квантово-релятивистских концепций. Об этом свидетельствуют и начавшиеся в середине столетия интенсивные, хотя пока и не очень удачные поиски единой теории элементарных частиц.

Эти поиски вытекают из фундаментальной идеи, содержавшейся уже в первых работах Эйнштейна. Ее смысл может быть еще больше раскрыт в процессе философского обобщения теории. Что означает физическая бессодержательность трехмерного пространства, изолированного от четвертого измерения – времени? Что она означает, если обобщить понятия пространства и времени, придать им философский характер?

Пространство – это многообразие мира в данный момент времени, время – это многообразие мира в данной точке пространства. Они определяются одно по отношению к другому. Именно в таком соединении состоит не только содержание теории относительности, но и дальнейший путь, включающий все более конкретную картину соединения пространства с временем, пространственно-временной локализации с интегральным определением.

Квантовая механика вводит новую форму такого соединения. Она приписывает каждой точке пустого пространства в каждый определенный момент некоторую вероятность пребывания частицы. Эксперимент, определяющий все более достоверным образом такое пребывание, соответственно уменьшает достоверность значения импульса и связи данного локализованного события с вне-здесь-теперъ-бытием.

Теория вакуума – дальнейшее развитие представления о такой связи. Это уже явная демонстрация перехода от чистого ничто к определенному ничто. Неклассическая наука заменила классическую пустоту – универсальный образ небытия – вакуумом, т. е. отсутствием определенного нечто (вакуум электромагнитного поля, вакуум электронно-позитронного поля и т. д.). Это вполне содержательное понятие. Вакуум имеет определенные предикаты, его энергия не исчезает, он взаимодействует с частицей, что экспериментально регистрируется и измеряется. Вакуум в его современном смысле меняет содержание понятия «эвентуальное». В механическом представлении это понятие имеет субъективный смысл: на основании каких-то предположений, вытекающих из объективных констатации, относящихся к настоящему, мы можем сейчас представить себе будущее поведение наблюдаемого объекта, судить об объекте в будущем, об объекте, которого здесь-теперь нет. В вакууме же нечто происходит сейчас, актуально. Речь идет об актуальных процессах, таких, как порождение и аннигиляция виртуальных частиц, о процессах, которые приобретают физический смысл, т. е. могут быть экспериментально зарегистрированы при взаимодействии с реальной частицей, обладающей макроскопическим бытием. Понятие вакуума – как бы современная физическая интерпретация определенного ничто – выводит из сферы чистого ничто пустое пространство, обладавшее лишь тремя измерениями. Определенное ничто, как и гетерогенное бытие, может быть геометрически представлено n-мерным пространством, где n может принимать различные значения, вплоть до бесконечных.

Пространство с n измерениями

Теория относительности вскрыла иллюзорность вневременных пространственных представлений, она не допускает мгновенного дальнодействия или других попыток придать физический смысл абсолютному времени, мгновенной картине мира. Но отсюда не следует, что в теории относительности нет проблемы пространства как такового. Такой вывод учитывал бы только негативную сторону теории относительности – отказ от признания самостоятельного физического бытия пространства – и оставлял бы в тени ее позитивную сторону – концепцию объединения пространства и времени, оперирующую их различимостью, исходящую из их нетождественности и, более того, позволяющую дать определения этих понятий.

Здесь следует сказать несколько слов о самом понятии «определение». Это понятие приобрело несколько новый смысл благодаря теории относительности, которая определяет, в каких пределах классические понятия служат подлинным отображением действительности, и как бы оконтуривает эти понятия. Пространство – это такое многообразие, которое само по себе все в большей степени отображает реальные физические соотношения, когда мы стягиваем в точку интервал времени. Уже в XIX веке физика включила в свой арсенал критерий существенности как критерий адекватного отображения реальности: макроскопическая термодинамика, игнорируя судьбы отдельных молекул, не перестает быть отображением действительности; им перестает быть лишь абсолютизация макроскопической картины. Теория относительности включает в определение пространства признание неизбежной связи этого понятия с понятием времени. Таковы вообще скорее релятивирующие (и тем самым указывающие границы), чем абсолютизирующие, определения неклассической науки. Квантовая механика идет в этом отношении еще дальше: она не может придать смысл специфическому понятию «квантовый объект» без понятия «классический объект». Такие предикаты квантового объекта, как неопределенность импульса при определении положения и неопределенность энергии при определении времени, приобретают смысл только при взаимодействии с классическим прибором.

Возьмем в качестве отправного понятий трехмерное пространство, фигурирующее в формулах теории относительности наряду (и главным образом совместно) с временем. Каким образом модифицируется и обобщается это понятие при его философском осмыслении? Прежде всего заметим, что философское осмысление – это не монолог физики, из которого делает выводы философия, и не монолог философии, который физика принимает к сведению и исполнению. Ни претенциозный сциентизм, оставляющий философии лишь пассивную роль, ни философский априоризм, предоставляющий пассивную роль науке, не соответствуют действительности. Здесь идет диалог, включающий самые различные утверждения, критику, вопросы, обобщение и конкретизацию реплик собеседника, возникновение все новых и новых аргументов и утверждений. В таком диалоге меняется форма философских концепций – вспомним замечание В. И. Ленина об изменении формы диалектического материализма в результате научных открытий. Но наряду с этим меняются и собственно научные понятия. В общем случае они становятся более широкими, охватывающими все большие области и вместе с тем более конкретными.

Когда речь идет о пространстве, диалог философии и физической науки включает и реплики математики. Расширение понятия пространства, происходившее так быстро в нашем столетии, имеет глубокий философский смысл. Абстрактные n-мерные, и в том числе бесконечно-мерные, пространства с различной метрикой и с различной топологией принадлежат к числу абстракций, выражающих все более конкретные представления, обладающие все большим числом определений и опосредствований. Переход от трехмерного к абстрактному га-мерному пространству отображает усложнение картины мира. Философское осознание такого усложнения отчетливо видно, когда мы рассматриваем проблемы, поставленные когда-то философией, в их новой, современной форме.

Так обстоит дело, например, с концепциями Спинозы и Лейбница в их связи с генезисом классической картины мира. Как известно, Фейербах сравнивал философию Спинозы с телескопом, а философию Лейбница – с микроскопом. Это справедливо. У Спинозы детали, частности, модусы, сотворенная природа, natura naturata, – в тени; на первом плане – единая творящая природа, natura naturans. У Лейбница, напротив, акцент на индивидуальном, автономном, локальном. Но это справедливо только до тех пор, пока философия великих мыслителей XVII– XVIII веков рассматривается статично, без анализа заложенных в их концепциях внутренних импульсов дальнейшего преобразования. Когда Спиноза отождествил natura naturans с natura naturata, с множеством отдельных модусов, в этом уже заключалась своего рода программа заполнения абстрактной протяженности гетерогенным бытием, многокрасочной полифонией предикатов, сложной игрой отдельных локальных индивидов, отдельных элементов бытия. Такая программа реализовалась уже в рамках классической науки.

В какой-то мере она реализовалась уже в самом начале развития этой науки. В перипатетической картине мира пространство было расстоянием, причем расстоянием совсем в ином смысле, чем в классической науке. В последней расстояние называется отрезком, если оно включает крайние точки, и интервалом, если оно их не включает. Но включение всех точек помимо крайних всегда подразумевается: расстояние здесь всегда сохраняет какую-то связь с образом непрерывно движущейся частицы, с пройденным расстоянием. В перипатетической концепции движения из чего-то во что-то, в сущности, игнорировались промежуточные точки. Началом классической науки явилось представление о движении от точки к точке и от мгновения к мгновению, получившее впоследствии адекватную и законченную форму в аналитической механике. Характерно, что И. Кеплер, противопоставляя свои идеи идеям Аристотеля, связывал дифференциально-количественный анализ с философским обобщением геометрии: «Там, где Аристотель видит между двумя вещами прямую противоположность, лишенную посредствующих звеньев, там я, философски рассматривая геометрию, нахожу опосредствованную противоположность, так что там, где у Аристотеля один термин: „иное“, у нас два термина: „более“ и „менее“[11]. В этом смысле аналитическая механика была заполнением пространства как атрибута бесконечным множеством бесконечно малых здесь, превращением его в бесконечную серию модусов.

Эволюция понятия пространства в XIX веке отчетливо связана с основной тенденцией науки этого столетия, а именно – с выявлением несводимости форм движения. Движение в смысле аристотелевского местного движения, т. е. перемещение, сопровождаемое переходом механической энергии в теплоту, и весь круг энергетических трансформаций и сложных форм движения, открытых в это время, уже не вмещаются в трехмерной пространственной схеме. Принципиальное сочетание сводимости и несводимости форм движения представляет собой собственно философскую концепцию, причем она служит схемой необратимой эволюции познания, заключающейся в преобразовании трехмерной картины мира в многомерную.

Теория относительности и квантовая теория вписываются в эту эволюцию, столь тесно связанную с взаимодействием философского и специально научного анализа пространства. Физические представления о пространстве сменяют друг друга, но эта смена – необратимая эволюция, необратимое возрастание физической наполненности, богатства, конкретности понятия пространства. Поэтому констатация этой необратимой эволюции входит в философское определение пространства. Она является исходным пунктом и результатом философского обобщения достижений науки.

Идея несводимости форм движения – непосредственная основа идеи последовательного и необратимого перехода ко все более сложным концепциям пространства и соответственно к схемам все более многомерных пространств. Механика в той форме, в какой она фигурировала в классической науке, претендовавшая на универсальное объяснение всего многообразия природы, была теорией трехмерного пространства, вернее, (3+1)-мерного пространства в тех случаях, когда речь шла о движении с конечной скоростью, и трехмерного – когда речь шла о бесконечной скорости сигналов. (3+1)-мерное пространство, т. е. трехмерное пространство, к которому присоединяется время, было в пределах классической картины мира абстрактным пространством. Таким оно осталось и в релятивистской картине мира: четвертое измерение, время, не тождественно трем собственно пространственным измерениям. Но это абстрактное «пространство» (поставим это слово в кавычки) является вместе с тем более конкретным: в сущности, пространство без кавычек, трехмерное пространство, – это лишь абстрактное сечение четырехмерного континуума, сечение, которому, строго говоря, не соответствует никакой реальный сигнал, никакой реальный процесс переноса энергии.

Проблема квалификации трехмерного пространства и четырехмерного пространственно-временного континуума, ответ на вопрос о том, где здесь абстрактное и где конкретное понятие, проясняются при философском обобщении теории относительности. Здесь неизбежна встреча с понятием абстракции, приводящей к возрастанию конкретности понятий и характеризующей всю серию переходов от одной картины мира к другой, весь бесконечный путь усложнения мира и его отображения в познании. Физические, химические и биологические схемы принадлежат соответствующим наукам; метрические и топологические понятия, последовательное возрастание размерности абстрактных пространств принадлежат математике. Понятие эволюции мира в ее целом, охватывающее субстанцию, неотделимую от ее конкретных проявлений, может быть развито лишь с помощью философии. При этом философское обобщение отнюдь не повторяет в менее конкретной форме содержание других научных дисциплин; такое обобщение изменяет свой объект, делает его более широким, охватывающим новые, в том числе еще не завоеванные, области, всю гетерогенную иерархию форм движения. Такое обобщение служит одной из основ прогноза развития научного познания. Философия, указывающая тенденции развития современной науки, выступает как единая онтологическая, гносеологическая и аксиологическая теория, описывающая эволюцию мира, его познания и преобразования.

Время и его необратимость

Одной из основных линий развития современной науки является продолжение того, уже отмеченного выше, обобщения понятия движения, которое произошло в XIX веке. Классическая наука характеризуется открытием специфических закономерностей бытия, демонстрацией его гетерогенности, многообразия. Многообразие бытия при этом выражалось в многообразии форм движения материи. Такой подход был итогом длительной эволюции картины мира. Аристотель говорил о различных формах движения, в том числе о местном, качественном движении и о субстанциальных процессах – возникновении вещества и его уничтожении. Этот широкий спектр форм движения характерен не только для Аристотеля, но и для антич-пой мысли в целом. Однако многообразие движений еще не стало тогда многообразием бытия. Разграничение бытия опиралось не на различие движений, а на различие положений. У Аристотеля – это различие между подлунным миром и высшими сферами. Топографическое различие верха и низа, верхних и нижних концентрических сфер, как основное различие, проникло очень глубоко во всю культуру средневековья.

Начиная с XVII века основой многообразия бытия становится многообразие движений. Но многообразие в рамках только одной формы – местного движения, перемещения. Такое движение объединяет мир, в нем исчезает разделение высших сфер и подлунного мира. Вместе с тем движепие и разграничивает мир. Появляются ускорения, которые Декарт объясняет вихрями – прообразом иерархии систем, структуры мироздания, имеющей кинетическую природу. У Ньютона структура мироздания становится динамической: включающие и включенные системы обладают различными по интенсивности силами взаимодействия. Правда, определения этих сил идентичны, они вызывают ускорения, т. е. находятся в рамках местного движения, перемещения.

В XIX веке классическая наука переходит к гетерогенной картине бытия на основе гетерогенного представления о движении, к реализации, сначала стихийной, потом все более сознательной, диалектики как учения о формах движения, в том числе несводимых к количественным соотношениям механики и включающих качественные определения. Это было своего рода возвратом к качественному движению, фигурировавшему в физике Аристотеля. Но не простым возвратом. Эволюция представлений о мире привела не к повторению, а к развитию этого понятия на ином, более высоком уровне. Плюрализм форм движения у Аристотеля, как отмечалось выше, не приводил к многообразию бытия. Теперь, после того как в XVII-XVIII веках была создана кинетическая и затем динамическая схема Вселенной, когда представление о движении как основе гетерогенности мира оказалось завоеванием науки, схема форм движения должна была стать основой новой схемы гетерогенного бытия. Это и было сделано в XIX веке. Атомистика строит иерархию дискретных частей, вещества, иерархию систем: галактика – звездная система – планета– макроскопическое тело – молекула – атом. Каждая ступень такой иерархии характеризуется особой, несводимой к механике, специфической формой движения – гравитационными полями, геофизическими и геохимическими силами, статистически усредненными молекулярными силами и т. д. Это – иерархия не только по масштабам, но и по сложности. Особо сложные тела – организмы – обладают снепифической, несводимой ни к механике, ни к физике, ни к химии, собственной формой движения.

Как модифицируется идея несводимости и множественности форм движения в XX веке, и прежде всего в связи с теорией относительности? Проблема движения соединяется с проблемой пространства и времени и их неотделимости. Перед нами теперь уже не то многообразие пространственных и временных локализаций, которое изучает механика со времен Аристотеля, не местное движение, не перемещение, а движение в его наиболее общем смысле, движение как изменение, переходящее из одной формы в другую.

Переход от аристотелевского местного движения как исчерпывающей формы движения к более общей его концепции произошел, как уже сказано, в XIX веке. Для науки XX века в качестве основной задачи выступает некоторый синтез иерархии форм движения и нового, релятивистского понятия перемещения, т. е. переход от перемещения к движению в более общем смысле, но на этот раз – от перемещения, каким его рисует теория относительности.

Идея несводимости сложных форм движения к механическим не лишила механику своего особого места в понимании движения: сложные формы движения несводимы к перемещению, но и неотделимы от него. В рамках диалектической концепции движения его формы не сворачиваются, не трансформируются в более простую форму, а, напротив, разворачиваются, движение идет не к освобождению от предикатов, а к их услож-

[Отсутствовали 91 и 92 страницы]

тываемые в специальных науках, в частности на собственно научные констатации повторения и неповторимости реальных пространственных ситуаций, физических событий.

Реальная коллизия обратимости как повторения событий и необратимости как их неповторимости опирается на несомненные факты, например на возврат частицы в точку, где она уже была, с одной стороны, а с другой – на относительность такого возврата. Эволюция науки, находящей тождество в нетождественном и нетождественность в тождественном, является последовательной констатацией условности и приближенности любых повторений. Неклассическая наука делает это в особенно отчетливой форме.

Теория относительности представила мир как неразрывный пространственно-временной континуум. Тем самым теряет физический смысл тривиальная обратимость пространства, обладавшая таким смыслом в рамках классической теории. Конечно, пространственная траектория обратима. Измерения от головы до хвоста и от хвоста до головы дают тождественные результаты, но они имеют физический смысл, если все происходит мгновенно, если в игру не входит время. И если (здесь уже вступает в свои права квантовая теория) сам процесс измерения не меняет объект измерения. Во всех классических представлениях необратимость времени макроскопична и противостоит механическим, обратимым локальным процессам. В классической физике исходные микроскопические процессы – движения молекул – могут быть обратимы, но состояние макроскопической системы необратимо. В течение макроскопического интервала времени система переходит от менее вероятного состояния к более вероятному. Так возникает специфика необратимого макромира и иные, специфические законы обратимых процессов микромира. XIX век нашел в статистических законах связь между необратимым макромиром, подчиненным закону энтропии, и лишенным необратимости микромиром.

В квантовой механике локальные процессы не игнорируются. Статистические, вероятностные законы определяют именно их. Они включают процессы измерения сопряженных переменных. Если одна из них, скажем положение частицы, определяется точнее, то другая (в данном случае – импульс) определяется с убывающей точностью. Отсюда – невозможность вернуться к той ситуации, которая была до измерения. За подобной квантовой необратимостью стоит, по-видимому, более сложная, квантово-релятивистская необратимость.

Современная наука выявила связь пространственной локализации частицы с необратимо изменяющимся макромиром, с полями, с новой каждый раз конфигурацией «мировых линий». Она все больше приближается к картине необратимой эволюции космоса, связанной с локальными событиями и превращающей эти локальные события в неповторимые.

Основой такой констатации связи космоса с локальными событиями стала в XIX веке идея несводимости форм движения. Существовавшая до этого идея сводимости всех процессов мироздания к движениям и силам, подчиненным механике Ньютона, не открывала дороги пониманию относительности тождества повторяющихся ситуаций. Необратимость, как она понимается в современной науке, вытекает из вмешательства сложных форм движения в процессы, подчиненные законам механики. Возьмем самый простой механизм, использующий циклические движения для отсчета времени, – маятник. В пределах механики каждый подъем маятника восстанавливает предыдущую ситуацию. Такое восстановление прошлого, такая обратимость движения – основа хронометрии. Метрика вообще невозможна без определенного отождествления ситуаций. Но реальный маятник не поднимается на одну и ту же высоту, его колебания угасают в результате трения и могут продолжаться лишь под действием пружины и т. п. Речь идет о часах с маятником. Но солнечные часы – отсчет времени по вращению Земли (как и календарь – отсчет времени по обращению Земли вокруг Солнца) – основаны на правильно повторяющихся, обратимых с точки зрения небесной механики циклах, которые тем не менее требуют вмешательства включающих либо включенных систем и иных (космических, молекулярных или еще каких-либо) сил. Упрек Лейбница, адресованный Ньютону – последний заставил бога уподобиться часовщику, который изготовил часы, требующие, чтобы их заводили и даже ремонтировали, – охватывает основные вопросы, которые механика Ньютона адресовала будущему, и в особенности вопрос о вмешательстве необратимой эволюции мироздания в обратимые локальные процессы.

Таким образом, уже анализ конструкции часов приводит к самым фундаментальным вопросам пространства и времени, и мы могли бы присвоить часам наименование «философский инструмент» – по примеру англичан, которые именно так называют самые простые физические приборы, начиная с простого термометра. Но здесь есть и различие: английская традиция идет от стремления свести познание с Олимпа философии на почву эмпирических наблюдений, а современная тенденция включает также и обратную операцию – подъем физической эмпирии на вершины философии.

В XIX веке выяснилось, что иерархия включенных и включающих систем образует иерархию специфических форм движения. Именно переходы от одной формы движения, свойственной включающей или включенной системе, к другой создают начальные условия как основу необратимости локальных процессов, вытекающей из необратимости космического процесса.

Основные открытия в науке XIX века, а отчасти и XVIII века явились демонстрацией необратимого движения, взятого в целом, и вместе с тем гетерогенного, включающего несводимые специфические формы. Космогония Канта была своеобразной апелляцией к молекулярному движению, необходимой для рационального представления о начальных условиях движения планет. Энтропия прямо доказывала необратимость движения; она стала основным физическим аргументом в пользу необратимости бытия. Аналогичным был смысл и других открытий, разрушивших концепцию сводимости и вместе с ней представление об абсолютном повторении циклических движений, возникшее в XVI-XVIII веках.

XIX век сделал идеи специфичности форм движения, включения начальных условий в картину гетерогенного движения и его интегральной необратимости основными для науки. В этом отношении XX век явился его преемником. Такая преемственность очень важна для характеристики философского обобщения науки XX века. В нашем столетии идеи, которые были сквозными и в смысле перехода от одной отрасли к другой, и в смысле исторической эволюции науки, стали настолько общими, что они теперь приобрели философский характер. Теория относительности устранила из картины мира пережитки чисто статических, вневременных представлений о бытии, иначе говоря, распространила на него пространственно-временное представление. Квантовая механика соединила ультрамикроскопическую локализацию частицы с макроскопическими характеристиками, а затем, смыкаясь с релятивистскими концепциями, приблизилась к единому представлению о космосе и микромире. Эти представления характеризуют современную картину мира, а несводимость и необратимость стали его интегральными определениями.

Вещество

Обобщение достижений науки XIX века явилось некоторой реабилитацией аристотелевского качественного движения. XX век подошел к аналогичной, столь же условной реабилитации аристотелевского субстанциального движения – порождения и уничтожения. Речь идет об уничтожении или порождении данного качественного типа вещества, о трансмутации (превращении) его элементов. Атомная физика сводила качественные различия к составу атомов, к субатомам; иначе говоря, она продолжала на новом, более детальном уровне анализа классическую традицию. Ядерная физика и теория элементарных частиц понимают указанные различия совершенно по-иному: процессы трансмутации элементарных частиц объясняются уже не перегруппировкой еще меньших частиц; эти процессы меняют массу, заряд частиц и другие их свойства, которые теряют смысл без представления о поле.

В результате идея неисчерпаемости электрона и тем самым всей иерархической лестницы дискретных частей вещества утрачивает традиционную физическую форму деления на все меньшие частицы и на уровне элементарных частиц приобретает иную физическую форму.

Классическая атомистика не теряла надежды найти последние, не отличающиеся качественно одна от другой и в этом смысле чисто картезианские, частицы, расположение которых объясняет качественные различия более крупных частиц. Такая надежда не являлась общей и была достаточно далека от реального развития физики и химии, которые приходили к многочисленным качественно различным элементам бытия, продолжая традицию не столько Демокрита, сколько Эмпедокла. Неклассическая физика начала иную линию эволюции атомистики, придающую новый смысл аристотелевским понятиям уничтожения и рождения частиц.

С точки зрения теории относительности возможно превращение частицы, обладающей ненулевой массой покоя, в частицу, обладающую нулевой массой покоя. Такое превращение означает уничтожение частицы лишь с точки зрения классического разделения физической реальности на вещество, которое обладает массой покоя, и пространство, которое обладает лишь геометрическими свойствами. Современная физика связывает существование частиц с полем. Поле же в принципе можно рассматривать как ту или иную деформацию пространства – во всяком случае именно таким представляется гравитационное поле в общей теории относительности. Можно ли создать аналогичное представление для других полей? Попытки Эйнштейна в 20-50-е годы не дали такого результата. Сейчас поиски единой теории элементарных частиц ведутся широким фронтом. Но не этот вопрос нас здесь интересует.

Для философского обобщения достижений современной науки важно наличие некоторой тенденции в космологии и в теории элементарных частиц, направленной к сближению представлений о веществе и геометрических понятий. Однако такое сближение идет не по линии «геометризации» вещества, а, напротив, скорее по линии «физикализации» представлений о пространстве, поисков физических эквивалентов усложняющихся геометрических понятий. Картезианская апория – невозможность выделения тела из пространства, динамическая концепция частицы и концепция пространства в монадологии Лейбница, превращение частицы в особую точку динамических взаимодействий у Бошковича и затем у Фарадея – все это концепции, сменявшие друг друга, противоречившие друг другу, но никогда не устранявшие единства противоположности локального средоточия вещества и противостоящего ему и сливающегося с ним окружающего пространства.

Особенность неклассической науки состоит в том, что указанная проблема становится непосредственным и явным стержнем преобразования физических представлений. Философское обобщение данных квантовой механики прямо подводит к отношению здесь-теперь и вне-здесъ-теперъ. Философское обобщение данных теории относительности ведет к тому же, совпадая по направлению с тем, что содержится в завещании Эйнштейна – его автобиографических заметках, где идет речь о поисках единой теории, в которой свойства пространства выводились бы из атомистической структуры вещества.

Квазифизические концепции

Философские обобщения достижений современной науки опираются не только на однозначно установленные научные положения, но и на гипотетические, еще не обладающие строгой достоверностью. В этом отношении философия всегда опережала науку и, более того, философское обобщение было движущей силой приобщения гипотетических концепций к числу достоверных. Кант считал ньютоново объяснение начальных условий небесной техники с помощью тангенциальной составляющей движения планет недостойным философа решением проблемы. Ее философски корректное, по мнению Канта, решение – гипотеза первичной туманности и перехода молекулярного движения в движение небесных тел – опиралось на ряд неоднозначных гипотез. В течение второй половины XVIII века и первой половины XIX века астрономия, астрофизика и небесная механика принесли гипотезе первичной туманности немало элементов внешнего оправдания (процесс этот еще не завершен, космогонические гипотезы и сейчас не обладают однозначной достоверностью). Одновременно происходило и внутреннее совершенствование гипотезы первичной туманности. Ф. Энгельс считал ее первым звеном перехода от статической картины мира к динамической.

Переход от ограниченных частных утверждений к более общим, от конечного к бесконечному свидетельствует о внутреннем совершенстве теории; experimentum crucis, решающий эксперимент, дает ей внешнее оправдание. В истории познания диалог философии и науки остается диалогом и не превращается в параллельные монологи, пока собеседники не только произносят свои реплики, но и слушают встречные. Бывают моменты, когда реплики науки, связанные с экспериментом, с внешним оправданием, особенно тесно связаны и с ожиданием ответа, с вниманием к ожидаемой реплике, с тревожными поисками внутреннего совершенства и философского обобщения. Такая ситуация возникла на рубеже XIX и XX веков, когда поиски объяснения результатов оптических и электродинамических экспериментов настоятельно требовали пересмотра и наиболее общих представлений о мире. И ныне бесконечные значения массы и энергии в физике элементарных частиц и различные пути устранения таких значений ожидают теории, обладающей внутренним совершенством.

Гипотетические концепции, возникающие сейчас почти непрерывно, обладают одной особенностью: они иллюстрируют если не структуру мира, то структуру и тенденции познания мира. С тех пор как философия обобщает не только и даже не столько достижения специальных наук на определенном, ограниченном данным временем уровне их развития, сколько живую их динамику (а именно это и делает философия, исходящая из бесконечного приближения к абсолютной истине), анализ тенденций такого развития становится одной из основ философского обобщения. Концепции, о которых идет речь, придают современной науке совершенно новый, не имеющий традиции, специфический стиль. Современные представления о веществе, пространстве, времени, его одномерности, течении и необратимости опираются в значительной части на классическую термодинамику, учитывают выводы теории относительности и квантовой механики и отнюдь не подгоняют эти выводы под априорные схемы. Многие из подобных представлений можно назвать не физическими, а скорее квазифизическими концепциями, достоверно описывающими не столько результаты физического исследования, сколько его тенденции и вероятные пути.

Современная наука не может обойтись без того, что можно было бы назвать ее самопознанием (это проявилось, хотя и не столь явно, уже в классической науке XVIII-XIX веков). А последнее все более тесно сближается с содержанием ее выводов, с изменением самых общих принципов при поисках этих выводов.

Самопознание науки – одна из основ гносеологического оптимизма, устраняющего призрак исчерпания познания, какую бы форму этот призрак ни принимал – непознаваемого предела или же познаваемого априорно того или иного «зафизического» или «сверхфизического» абсолюта либо окончательно познанного субстрата бытия. Когда речь идет о наиболее полном и общем постижении Вселенной и того, что казалось ее элементами, а оказалось «микроотображением» Вселенной, физика сопоставляет различные варианты своего дальнейшего развития. Они еще не являются физическими концепциями, но служат их необходимым условием. Чтобы строить новые сверхмощные ускорители, нужно думать о том, что будет открыто с их помощью, а это однозначно неизвестно, иначе не нужно было бы строить ускорители. Неоднозначные прогностические концепции, еще не нашедшие эмпирического подтверждения, уже готовы к применению этого физического критерия. Поэтому они и могут быть названы квазифизическими. Значение квазифизических концепций возрастает исторически, по мере перехода к более точным представлениям о мире, а также при переходе ко все более фундаментальным проблемам. Если раньше фундаментальная наука включала поиски подлинно неподвижного фундамента, на котором можно было бы строить с полным убеждением в его устойчивости, то сейчас фундаментальные исследования неотделимы от нерешенных проблем. Сейчас это область, где наиболее явственно самопознание науки, где многое высказывается «в кредит», в расчете на дальнейшие шаги науки, где однозначные, собственно физические представления о мире в целом и его ультрамикроскопических элементах особенно часто предваряются неоднозначными прогностическими конструкциями.

Такой характер приобретает развитие в современной физике представлений об отражении неисчерпаемости мира в локальных здесь-теперь. Ограничимся для примера одной из концепций дискретного пространства-времени – схемой трансмутаций в минимальных пространственно-временных областях, где ход вещей может быть объяснен воздействием конечной Метагалактики.

Эта концепция – современная форма высказанной еще в античной философии идеи: «движения нет, есть только результат движения» (подобные исторические сближения демонстрируют необратимость познания: возвращение к прошлому происходит на несравненно более высоком уровне приближения к действительности). В 1949—1950 годах Я. И. Френкель высказал мысль о том, что движение частицы происходит как серия регенераций: данная частица превращается в частицу иного типа, которая в свою очередь превращается в частицу исходного типа. В конце 50-х годов была сделана попытка связать идею регенерации с идеей дискретного пространства-времени; существуют неделимые далее пространственные расстояния и временные интервалы; регенерация, передвигающая частицу в следующую пространственно-временную клетку, реализуется на расстоянии р порядка 10^-15 см, через т порядка 10^-25 сек., что дает скорость результирующего ультрамикроскопического перемещения, равную скорости света[12]. Если эти регенерации-сдвиги происходят с– одной и той же вероятностью пространственных направлений, то после большого числа сдвигов частица останется вблизи того же места, ее макроскопическая скорость окажется равной нулю. Если же в пространстве существует асимметрия вероятностей, макроскопическая скорость будет различной, но не сможет превысить ультрамикроскопическую скорость – скорость света. Асимметрию можно связать с силовым полем, а противостоящую ей симметрию – с массой и объяснить последнюю воздействием Метагалактики.

Можно представить себе, что квазифизические концепции, подобные только что изложенной, уже в ближайшие десятилетия окажут существенное воздействие на освещение и решение такого фундаментального историко-научного вопроса, как определение понятий неклассическая физика и неклассическая Наука.

Начиная с Эпикура и Лукреция материалистическая философия отказывала в существовании времени вне пространства. Пространственное движение рассматривалось как измеряющее течение времени и служащее его исходным определением. Материалистическая диалектика, характеризующая движение как форму существования материи, вводит время, неотделимое от пространства, в определение субстанции, считает мир движущейся материей. Общая линия развития классической науки находится в русле пространственно-временного определения мира, однако в ней сохраняются вневременное, абсолютное пространство и внепространственное время, хотя и объективное, но не способное воздействовать на органы чувств. С этой точки зрения основная посылка теории относительности – концепция четырехмерного мира с исключением в принципе внепространственного времени и вневременного пространства – лежит целиком в русле материалистической диалектики.

Неклассическая физика – несколько неопределенное понятие в том смысле, что теорию относительности иногда считают наряду с квантовой механикой неклассической, а иногда оставляют этот титул лишь для квантовой механики. С той точки зрения, с которой современная физика рассматривается в этой книге, т. е. с точки зрения философского смысла релятивистских и квантовых теорий, первый из названных вариантов ответа обладает несомненными преимуществами. В сущности, квантовая механика углубила и продолжила то, что сделала с пространством теория относительности, которая превратила пространственные расстояния в четырехмерные и отнюдь не мгновенные процессы. Она приобщила к четырехмерному миру пространственную точку, сообщив ей четвертую координату – время. Квантовая механика рассматривает пребывание частицы в данной точке как четырехмерное событие, придавая такому пребыванию протяженный и временной характер. Сведение пребывания и импульса к нулю, т. е. выпадение точки из протяженного и длящегося мира, оказывается невозможным. Правда, нерелятивистская (относящаяся к малым скоростям движения частиц по сравнению со скоростью света) квантовая механика включает понятие единого времени, дискредитированное теорией относительности, но тут нужно иметь в виду направление проектируемого развития физики.

Релятивистская квантовая механика (и квантовая теория вообще) ведет к исключению из картины микромира абсолютного времени, а ее квазифизические прогностические концепции, превращая квантованное пространство-время, элементарную пространственно-временную клетку, в основу физического бытия, позволяют (вернее говоря, может быть, позволят) вывести из ультрамикроскопической картины пространственно-временного бытия макроскопическую и космическую неразделимость пространства и времени. По-видимому, единая для квантовой механики и теории относительности четырехмерность бытия является определяющей идеей неклассической физики, хотя, пожалуй, она окажется недостаточной для понятия неклассической науки, поскольку ни в квантовой электронике, ни в молекулярной биологии, ни в других областях, на которые влияет современная физика, единство релятивистских и квантовых идей еще не осуществлено. Однако современная наука воздействует на философию не только своей наличной ситуацией, но и тенденциями своего развития.

Бесконечность

Попробуем выяснить, как влияют тенденции науки второй половины нашего столетия на разработку таких философских проблем, как актуальная и потенциальная бесконечность, соотношение бесконечно большого и бесконечно малого, бесконечного или конечного пространства и бесконечного времени, бесконечная сложность бытия.

Для Аристотеля было характерным противопоставление пространства как конечного – времени как бесконечному. Такое противопоставление связано со статическим характером перипатетической схемы мировой гармонии. На статический каркас естественных мест тел и центра мироздания натянуто абсолютно покоящееся пространство, существующее вне времени. С другой стороны (это специфично для сенсуалистического стиля античной мысли), существует то, что может быть объектом чувственного постижения, т. е. конечные тела. У Аристотеля статика бытия и его динамика еще не слились. Соответственно пространство и время противостояли друг другу: пространство было статичным и конечным, время – динамичным и бесконечным.

Попробуем сопоставить такую концепцию с современной релятивистской космологией. Первое, что лежит на поверхности и сразу бросается в глаза, – это различие мира Эйнштейна с бесконечным временем и конечным пространством, с одной стороны, и концепции Аристотеля – с другой. Пространство Эйнштейна конечно, но не ограниченно. У Аристотеля эти понятия совпадают. Их четкое разграничение появилось у Б. Римана в 1854 году. В знаменитой геттингенской лекции «О гипотезах, лежащих в основании геометрии» Риман заявил: «При распространении пространственных построений в направлении неизмеримо большого следует различать свойства неограниченности и бесконечности: первое из них есть свойство протяженности, второе – метрическое свойство. То, что пространство есть неограниченное трижды протяженное многообразие, является допущением, принимаемым в любой концепции внешнего мира; в полном согласии с этим допущением область внешних восприятий постоянно расширяется, производятся геометрические построения в поисках тех или иных объектов, и допущение неограниченности ни разу не было опровергнуто. Поэтому неограниченности пространства свойственна гораздо большая эмпирическая достоверность, чем какому бы то ни было другому продукту внешнего восприятия.

Но отсюда никоим образом не следует бесконечность пространства; напротив, если допустим независимость тел от места их нахождения, т. е. припишем пространству постоянную меру кривизны, то придется допустить конечность пространства, как бы мала ни была мера кривизны, лишь бы она была положительной. Если бы мы продолжили кратчайшие линии, начальные направления которых лежат в некотором плоскостном элементе, то получили бы неограниченную поверхность с постоянной положительной мерой кривизны, т. е. такую поверхность, которая в плоском трижды протяженном многообразии приняла бы вид сферы и, следовательно, является конечной»[13].

Одним из существенных событий в истории науки явилась реализация такой возможности. Бесконечность стала понятием, допускающим локальный эксперимент. Можно определить экспериментально, обладает ли пространство положительной кривизной и является ли оно тем самым бесконечным.

Так в науку вошло представление о зависимости бесконечного от локального, причем о зависимости самой констатации бесконечности от локальных измерений кривизны. Тем самым бесконечность стала относительным определением, допускающим локальное, экспериментальное подтверждение.

Идея Римана физически реализовалась в концепции Эйнштейна, согласно которой пространство конечно, но отнюдь не ограниченно, а время бесконечно. Конечные размеры пространства у Эйнштейна не означают границы, на которую наталкивается движущееся в этом пространстве предоставленное самому себе тело. Такое тело будет двигаться по сфере, повторяя свой путь, так же как на конечной двухмерной сферической поверхности движение становится циклическим и тем самым перестает быть бесконечным. Время – бесконечно, и оно придает бесконечность пространственно-временному миру, потому что стрела времени, когда речь идет о бытии в целом, не обладает кривизной и не возвращается к прошлому. Старый, идущий от древности образ циклического времени («Ахиллес снова будет послан в Трою») так же далек от современной науки, как средневековый образ вечности – остановившееся и исчезнувшее время. Таким образом, мы возвращаемся к необратимому и в этом смысле бесконечному усложнению мироздания.

Бросающееся в глаза различие между концепциями Аристотеля и Эйнштейна, вполне определенное в рамках космологии и физики, становится гораздо более сложным, относительным, не закрывающим сходства между ними, как только мы приступаем к философскому обобщению.

Уже у Аристотеля проблема бесконечности разделилась на две проблемы, которые решались раздельно. Первая из них касалась актуальной, т. е. существующей в настоящее время, бесконечности. Вторая относилась к потенциальной бесконечности, т. е. к безграничной возможности роста величины, остающейся конечной, но принимающей сколь угодно большие, неограниченно растущие значения. Бесконечность пространства – актуальна, существует в данное мгновенье, она вневременна. Аристотель ее отвергает. Потенциальная бесконечность понимается как неограниченный рост во времени. «Вообще говоря, бесконечное существует таким образом, что всегда берется иное и иное, и взятое всегда бывает конечным, но всегда разным и разным»[14].

В не умолкавших никогда спорах о бесконечности актуальная бесконечность чаще всего отрицалась. Но ее защитники находили некоторые аргументы в классической науке. Таким аргументом служит понятие «область определения функции». Она может быть задана заранее. Если функция описывает движение материальной точки, то мы заранее можем указать область, где положение точки для каждого мгновения определено в соответствии с видом функции. Область определения функции можно рассматривать как образ актуальной бесконечности.

Но классическая наука создала некоторые более общие концепции, которые перешли в науку XX века и этим лишний раз продемонстрировали необратимость научного прогресса. К числу таких концепций принадлежали логически и исторически связанные друг с другом понятие истинной бесконечности и весьма общее, характерное для XIX века представление о переходе одних специфических законов в другие. Принадлежащая XX веку концепция бесконечного и конечного явилась в некоторой мере обобщением этих понятий и представлений.

Понятие истинной бесконечности, т. е. бесконечности, воплощенной в каждом ее конечном элементе, выражает прежде всего весьма общий принцип классической науки: каждая конкретная сенсуально постижимая локальная ситуация, в которой находятся конечные объекты, подчинена универсальному закону, управляющему бесконечным числом подобных ситуаций. Это – обобщение уже известного нам образа актуальной бесконечности – области определения функции, т. е. множества локальных воплощений закона, выраженного данной функцией.

В XIX веке классическая наука нарисовала иерархию несводимых друг к другу форм движения со специфическими законами, которые в граничных пунктах переходят в иные законы. Переход от данного закона к другому снимает (в гегелевском смысле, т. е. вместе с тем и сохраняет) данный закон, оконтуривает область его применения, область определения выражающей этот закон функции. Этот процесс кажется выражением актуального характера бесконечности локальных воплощений закона, т. е. основой актуальной истинной бесконечности. Теория относительности меняет такое заключение: поле как область определения распространяется с конечной скоростью и превращает истинную бесконечность в последовательный временной ряд, лишает ее мгновенного бытия – определяющего признака актуальной бесконечности. В квантовой механике каждая локальная ситуация, каждый эксперимент, характеризующий ее подчинение некоторому общему закону, одновременно нарушает этот закон и, что еще важнее, изменяет все множество таких ситуаций.

Квантовая механика и теория относительности развивают и модифицируют понятие потенциальной бесконечности как единства пространства и времени и вместе с тем исключают чисто пространственную, мгновенную бесконечность бытия. Таким образом, современная наука преемственно связана с аристотелевским понятием времени как поля бесконечного многообразия, но она включает и пространство в процесс временной бесконечной эволюции. Такая эволюция проходит через краевые пункты специфических форм движения: здесь заканчивается некоторая бесконечная по числу локальных элементов область и начинается новая, более общая. В результате появилась новая форма выражения потенциальной бесконечности, связанная со структурностью и гетерогенностью бытия, с переходом от одних элементов бесконечности к другим.

Каждая область определения функции, подчиненная данному закону, не ограничивает числа реализующих закон ситуаций. Поэтому можно в общем случае говорить о специфическом законе как о некой бесконечности, а переход к новым специфическим законам рассматривать как увеличение числа бесконечных систем в мироздании. Бесконечно растущее число бесконечно растущих по своей размерности структур означает необратимый и беспредельный рост структуры мира.

Жизнь

Начиная с 50-х годов в биологии было найдено то звено в иерархии дискретных частей материи, которое определяется эволюцией вида в прошлом и определяет дальнейший ход онтогенеза, наследственность и будущее вида. Это – молекулы живого вещества, обеспечивающие самовоспроизведение организма. Группировка атомов и радикалов в таком веществе зависит от генетического кода. В микроскопическом объеме живого вещества сосредоточивается своеобразный пространственно-временной мир, заполненный сложными процессами органической жизни, повторяемостью и изменчивостью ее форм.

Конечно, процессы органического синтеза молекул не всегда являются квантовыми, они носят специфически иной характер. Вместе с тем молекулярная биология находится в фарватере некоторого радикального изменения картины мира, изменения той формы, в которой воспринимается свойственная миру и возрастающая со временем сложность, отображение структуры мира в каждом его элементе. В теории относительности эта связь локальных элементов с целым выражается, как уже отмечалось, в четырехмерном континууме, меняющем свою метрику в каждой мировой точке, в квантовой механике – в квантовании полей, в сосредоточении поля в дискретных частицах, в биологии – в сосредоточении сложности онтогенеза в генетическом коде.

Австрийский физик, один из создателей квантовой механики, Э. Шредингер пояснил это представление о локальном как выражении временного и пространственного многообразия мира следующим примером. Если в кристалле молекулярная структура повторяется, то иначе обстоит дело со все более и более сложной органической молекулой, в которой каждый атом, каждая группа атомов играет индивидуальную роль, не вполне равнозначную роли других атомов и групп. Молекулы, содержащие генетический код, «представляют наивысшую степень упорядоченности среди известных нам ассоциаций атомов… в силу той индивидуальной роли каждого атома и каждого радикала, которую они здесь играют»[15]. Неклассическая наука отказывается от игнорирования индивидуума, будь то молекула, атом или другое локальное образование, что было характерно для статических концепций классической науки. Дальнейшее развитие этой тенденции связано с возрастанием значения тех философских обобщений, представлений о пространстве, времени, веществе, которые вытекают из теории относительности, квантовой механики и других отраслей современного естествознания.