Совсем другая сторона

11.

Облака над лесом, над равниной стелились низко — слишком низко, чтобы можно было видеть то, что лежит внизу. Хоть он примерно представлял себе, что лежит внизу — бесконечное зеленое море, которое сейчас, в наступающих сумерках, казалось совсем черным. Где-то там, в лесу и в поле светились редкие тусклые огоньки — слишком редкие, чтобы сливаться в созвездия и реки, как это обычно бывает, когда смотришь на землю с самолета. Унылая, спокойная земля — зато безопасная, впрочем…

Ему очень скоро пришлось убедиться, что это не так — что безопасность — понятие весьма относительное. Это был обычный дежурный полет, и он не ожидал никакого подвоха, как вдруг пространство перед ним расколола ветвистая пурпурная молния. Он почувствовал резкую боль — боль внезапного удара. Воздух, который до сих пор послушно расступался перед ним, точно теплая вода перед пловцом, внезапно стал жестким и недружелюбным; тело свело судорогой и он начал терять высоту. Он вынырнул из одной мутной и непрозрачной тьмы в другую — ту, что расстилалась пониже, под облаками, и попытался выровняться, хватая воздух ртом. Уже через несколько минут он понял, что это ему не удастся. Нужно было спуститься и переждать, пока восстановятся силы и пройдет мышечная боль после внезапного электрического удара. Равнина перед ним была темной и пустой, лишь вдали, на самом краешке тьмы, которая накрывала его со всех сторон, точно сдвинутые ладони, горел один-единственный огонь. И он направился туда.

Он не рассчитывал на какое-нибудь особенное внимание, но знал, что ему предложат поесть и передохнуть, и освободят место у очага — здешний народ никогда ничему не удивляется и не задает вопросов.

Они примут его, как и любого другого человека — или не человека, — который ищет убежища глухой ночью.

Он рассчитал так, что опустится как можно ближе к дому, но так, чтобы можно было подойти к нему пешком — опять же, скорее просто по привычке соблюдать осторожность, чем по необходимости, но боги сегодня были не на его стороне — спокойно спуститься ему тоже не удалось — его провезло по земле какое-то время, прежде, чем он смог сбросить скорость, а потом швырнуло с такой силой, что он на минуту-другую потерял сознание. Когда он пришел в себя, то чувствовал себя еще хуже, чем раньше — в рот набилась земля, ладони жгло огнем и была еще какая-то боль, он так и разобрал, какая, пока не попытался встать и не понял, что это ему не удается.

Он вывихнул ногу.

Некоторое время он лежал неподвижно, ожидая, пока стихнет пульсирующая в ступне боль, потом опять попытался встать. На этот раз у него получилось — нога быстро опухала и по-прежнему болела, но он, по крайней мере, мог становиться на нее. Поблизости не было ни одной надежной опоры — одна лишь трава, которая смягчила падение, но сейчас отнюдь не помогала передвигаться. Прихрамывая, он двинулся в направлении света — сейчас, с земли, он не мог различить ни отблеска, но направление он сверху запомнил. Если меня, по крайней мере, не развернуло при ударе о землю — подумал он.

Если бы с ногой было все в порядке, он дошел бы за полчаса — а так путь занял у него часа два. Наконец, он очутился на вершине пологого холма и чуть не уперся в массивные запертые ворота. Он провел ладонью по стене и пальцы наткнулись на гладкую прохладу медной дощечки, на молоток, висевший рядом на цепочке. Если уж проситься на ночлег, подумал он, то как положено достойному путнику. И он несколько раз ударил молотком по гулкому металлу. Раздался звон — не слишком громкий, но достаточный, чтобы его услышали в доме. Никто не отозвался. Он немного подождал, потом ударил еще раз. Кто-то спускался с крыльца, отблеск света следовал рядом, повторяя каждое движение несущего фонарь человека.

Никакого вопроса задано не было — здесь это не принято, во всяком случае, было не принято, пока всех не напугали банды с той стороны — он слышал, как сняли засов, как кто-то нажал изнутри на створки ворот и они медленно распахнулись.

Ему опять не повезло.

Женщина была явно с той стороны.

Это было видно по тому, как она стояла, придерживая рукой круглый фонарь в плетеной сетке, по тому, как медленно оглядывала его с головы до ног, и даже по выражению ее лица — оно было не спокойным, не равнодушным, как он тут привык видеть, — просто бледным и испуганным.

Если уж начинается полоса невезения, подумал он, она так и будет тянуться, пока чем-нибудь ее не перебить, — и приготовился к дальнейшим неприятностям. Он увидел себя ее глазами — зрелище было явно не слишком успокаивающим — грязного, с разбитой мордой, затянутого в какую-то непонятную одежду. У него не было оружия — может быть, это хоть немного ее успокоит.

— Не смотри на меня так, — сказал он и попытался улыбнуться ей самой обаятельной своей улыбкой, — я упал с лошади, вот и все. И, кажется, сломал ногу.

— Это маловероятно, — сухо отозвалась она, — иначе вы бы сюда не дошли.

— Ну, во всяком случае, я ее здорово потянул.

Она вновь оглядела его. Что-то такое было в этом взгляде… Он невольно поежился. Но она посторонилась, пропуская его. Только тут он увидел, что в другой руке она держит пистолет. Она смотрела ему в спину. Нога опухла и болела все сильнее — он едва мог на нее ступать.

— А где лошадь? — раздался за спиной голос женщины.

— Убежала. Ее что-то напугало. Не знаю, что это было.

Она не ответила. Он обернулся. Она положила фонарь на землю и задвигала засов на воротах. Пистолет она так и не убрала.

— Я могу пройти в дом? — спросил он мягко.

Она молча кивнула, подняла фонарь и пошла за ним. При этом у него все время сохранялось неприятное ощущение, что дуло пистолета смотрит ему в спину.

По лестнице ему пришлось подниматься, схватившись за перила — чувствовать дерево под руками было приятно — оно было такое гладкое и словно хранило дневное тепло.

— Дверь открыта, — сказала она.

Он отворил двери и оказался в полутемном коридоре — свет шел из центральной комнаты цокольного этажа, а потом оказался у него за спиной, отбросив на пол его искаженную, увеличенную тень — это она внесла фонарь.

— Да вы пройдете, или нет, — сказала она раздраженно. Он оперся ладонью о стену и проковылял в дом.

Ему сразу стало ясно, что дом в свое время был разграблен — комната была почти пуста. Одно из окон — замечательное витражное окно, из тех, что с таким тщанием выделывали леммы, было разбито и просто заслонено какой-то доской. У этого окна в кресле кто-то сидел — темная фигура в темном углу, — он сразу понял, что это конченный и немного успокоился — если что-нибудь пойдет не так, ему придется иметь дело с одной только женщиной. Если бы она только не была с той стороны… вот что плохо!

— Он говорит, что свалился с лошади, — раздался голос женщины у него за спиной, — Во всяком случае, с ногой у него действительно неладно.

Конченный молчал. Может, болезнь уже дошла до такой стадии, когда они уже почти ничего не соображают, потому что у сердца не хватает сил перегонять кислород к мозгу.

— Садитесь, — сказала она, — Нет, не сюда, — она подвинула стул так, что он оказался почти в центре комнаты, — я принесу воды.

Неужели она выйдет со своей дурацкой пушкой? — подумал он и сразу понял, что ошибся — она передала пистолет конченному. Тот перехватил оружие левой рукой — правая по-прежнему неподвижно лежала на ручке кресла.

Он, морщась, нагнулся и стал ощупывать щиколотку. Похоже, она здорово распухла.

— Послушайте, — обратился он к конченному, — вы бы убрали свою пушку. Я ведь ничего не сделаю.

— Верно, — спокойно согласился тот, — вы просто не успеете.

Женщина вошла в комнату. Она несла таз с теплой водой и полотняные бинты.

— У вас нет никакого перелома, — без всякого сочувствия объяснила она, — это просто растяжение. Вывих. Если вы как следует стянете щиколотку и не будете ходить какое-то время, все пройдет.

— Угу, — сказал он угрюмо. Ему было неуютно. Под внимательными взглядами он нагнулся и понял, что не может стянуть сапог — мешала проклятая опухоль. Он сказал:

— Мне нужен нож.

Он думал, что она сейчас начнет препираться с ним, но она отстегнула нож, висевший у пояса и бросила его — не сильно, так что он мог легко его перехватить. Он разрезал сапог — обидно было это делать, но больше ничего не оставалось, — и вопросительно поглядел на нее.

— Бросьте его на стол, — сказала она.

Он кинул нож на стол. Она подошла к столу, забрала нож и опять стала внимательно разглядывать его, опершись ладонями о дощатую поверхность.

Он промыл ногу в горячей воде — легче от этого не стало, — и плотно перевязал.

— Идите к столу, — сказала женщина. Он на одной ноге проковылял к столу, волоча табурет за собой.

Женщина забрала таз, его несчастный разрезанный сапог и вышла.

Он слышал, как она гремит посудой за кухонной перегородкой. Наконец, она вновь появилась, держа в руках поднос с посудой, и стала накрывать на стол. Он глядел, как она разливает в кружки горячее вино — волосы у нее были светлые, глаза — тоже, а выражение лица непроницаемое — не поймешь, о чем она думает.

— Чего вы боитесь? — спросил он, наконец. — Я один, у меня нет оружия, да еще и нога повреждена. Что я могу вам сделать?

Она подняла на него глаза. Взгляд ничего не выражал.

— Я не то, чтобы боюсь, — задумчиво ответила она, — Но во всем этом есть что-то странное.

— Странное? — удивленно переспросил он, надеясь при этом, что у него достаточно глупый вид.

Женщина лишь тихонько покачала головой. Он смотрел, как она подошла к конченному, привычно подставляя плечо. Тот тяжело уместился за столом, но она продолжала стоять — то ли потому, что так уж держалась здешних обычаев, то ли просто боялась выпустить его из виду.

После горячего вина боль немного отпустила. Он расслабился — в конце концов, все обернулось не так уж и плохо — он мог по-прежнему валяться в ночном холодном поле, не набреди он на этот дом, а что он бы мог тогда делать — разбитый, с больной ногой…

Пистолет лежал на столе, рядом с конченным — он подумал, что, если очень постарается, то сможет перехватить его, и, наконец, прекратить весь этот бред, но потом решил не пытаться — скорее всего, у человека, который сидел на другом конце стола, еще сохранилась великолепная реакция — иначе он не был бы так спокоен. А получить дыру в плече помимо всех прочих неурядиц, ему вовсе не хотелось. Поэтому, он продолжал поглощать ужин, вытянув под столом свою больную ногу.

Вино привело его в хорошее настроение, и он благодушно спросил:

— А если я сейчас пойду спать, вы что, так и собираетесь просидеть с пистолетом всю ночь?

— Нет, — мягко сказала женщина. Она по-прежнему не сводила с него глаз, и он вдруг почувствовал себя неуютно, встретив этот страшный, напряженный взгляд. — Я просто запру вас снаружи, вот и все.

Утром, проснувшись, он какое-то время лежал на просторной, но жесткой постели, пытаясь сообразить, где он находится. В маленькое окошко под потолком лился тусклый серый свет. Наконец, он вспомнил все, что произошло вчера и застонал сквозь стиснутые зубы — так неудачно все получилось. Он лежал, вытянувшись, чувствуя, как приливает кровь к занемевшей ноге, и раздумывал над тем, что ему делать дальше. В результате он выбрал две возможности — воспользоваться передатчиком, который наверняка должен быть в доме — у них у всех есть передатчики, — либо тихо уйти на своих двоих. Потому что что-то было неладно. Он чувствовал это.

Он резко спустил ноги на пол — и понял, что, по крайней мере, этот вариант провалился. Нога, стянутая бинтами, не болела, пока он держал ее неподвижно, но, стоило ему лишь пошевелиться… О, Господи!

Слабо постанывая, он двинулся к двери — она была не заперта.

Он помнил, что чертова баба говорила что-то насчет того, что собирается запереть его. Может, не так уж все и плохо…

Все было так уж плохо. Когда он спустился вниз, она была там.

Конченного нигде не было видно, но она была там. Она просто сидела за столом и ждала. Когда он появился на верхней площадке лестницы, она подняла голову и посмотрела на него.

— Ну, что ты так смотришь? — спросил он жалобно. — Ты же видишь, я тебе не врал. Я же еле хожу.

— Вижу, — сказала она без улыбки. У нее было странное лицо, — словно она уж очень хотела сделать что-то, но никак не могла решиться.

— У вас есть передатчик? — Он старался, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее. Столько домов, столько мест, где можно получить ночлег, и надо же ему было напороться на бабу с той стороны!

— Передатчик был, — согласилась она охотно, — Но они его разбили. Впрочем, если бы он и был, я разбила бы его сама — у тебя на глазах.

Он спустился по лестнице. Женщина по-прежнему сидела, аккуратно положив перед собой ладони. Пистолета при ней, вроде, не было, впрочем, при таком балахоне…

Она дождалась, пока он сел за стол — на единственный стул в противоположном конце стола, — и лишь тогда пошевелилась. Она не встала — просто подперла голову рукой и продолжала внимательно его разглядывать, словно он представлял собой что-то мерзкое и слегка опасное.

— Ну, что ж, — сказала она наконец. — Может, мы поговорим?

— Если ты хочешь, — ответил он неохотно, — Только о чем?

— Для начала тебе будет приятно узнать, что я вас ненавижу. Всех вас. И я охотно тебя пристрелила бы, если бы получила такую возможность.

— О чем ты говоришь? — пробормотал он ошеломленно. — Я тут один. И ты могла меня пристрелить. Вчера, если хотела.

— Да ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Это же мерзость, что вы делаете. Вы же их медленно убиваете.

Он неожиданно почувствовал усталость. Слишком большую усталость, он не мог больше валять дурака и притворяться. В конце концов, она ведь была с той стороны… К сожалению, она была с той стороны.

— Да. — Сказал он. — Ты права. Мы их медленно убиваем. Здесь, на этой стороне они получают какой-то срок жизни, и те из них, кто не проявляет никакой агрессивности, протягивают дольше остальных. Кстати, я не знаю, как это делается. Это какое-то химическое соединение, что ли. Его распыляют в воздухе.

— Вся ваша пакость, — произнесла она брезгливо.

— Да. Вся наша пакость. Здесь живут три племени — три совершенно разных расы! И, заметь, живут мирно. А ты знаешь, что случилось с сульпами на той стороне — ведь они там были! Их просто перебили еще на заре истории. А что случилось бы с леммами? Да когда отряд с той стороны напал на факторию, им даже не нужно было тратить патроны — они пришили только вас, только людей, сколько их там было — штук двадцать — и пожалуйста, вся фактория уже набита мертвыми леммами. А ведь они могли бы обороняться, если бы захотели — ты же видела, на каком уровне находится их цивилизация! И где они на той стороне? Есть? Да если бы леммы придумали себе ад, он бы был там, на той стороне…

Она молчала. Он знал, что ему не удастся ее убедить, но неожиданно почувствовал облегчение оттого, что больше не нужно было притворяться.

— Я примерно понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она, наконец, — я так все и полагала. Но вы что, думаете, что выбиваете тех, кто отличается повышенным агрессивным потенциалом, и все — этим все ограничивается?

— Да-да…— ответил он устало. — Мы уничтожаем самое лучшее. Творческий поиск, да? Дух искания, все эти штуки. Творчество… Здесь ведь застывшая культура, ты ведь заметила? Они могут пользоваться чужими достижениями, на это у них ума хватает. А самим придумать что-нибудь — нет… это им не по силам.

— На той стороне… — сказала она неуверенно.

— Ну-ну, говори, — подхватил он, — я с удовольствием тебя послушаю. У меня как раз приступ ностальгии.

— Да нет у тебя никакой ностальгии, — возразила она раздраженно, — да и у меня тоже. Но…я не знаю…

— Что?

— Должен же быть какой-то другой путь?

— Но ведь это и есть другой путь, — мягко возразил он.

Она молчала, опустив голову, и он, впервые за все время пожалел ее. Есть люди, которым неуютно нигде. И это, как ни странно, самые обычные люди. Они кочуют из страны в страну, из мира — к миру, в поисках места, где можно было бы становиться, где было бы все правильно…

— Это — нетронутый мир, — сказал он тихо. — Здесь не знают страха. Единственный ужас для них — это когда мимо, раз в год, проходит Кочевье. А когда приходит их срок, они умирают. Ну, так это везде так.

Она подняла голову и снова посмотрела на него. Это был нехороший взгляд, и, что еще хуже, в нем было что-то безумное. Словно она ломилась в несуществующую дверь — стоя посреди абсолютно пустого пространства.

— Да, это везде так. — согласилась она. — Кстати, а что будет с тобой?

— Со мной ничего не будет. — Ответил он. — Я не принадлежу этому миру. Я не принадлежу никакому. Это, по-твоему, лучше?

— Такие, как ты… кто дал вам право решать все за остальных?

— Нет, — сказал он. — Не такие, как я.

— Саарги.

Он усмехнулся.

— Ты думаешь, я — саарги? Не смеши меня. Просто, там всегда живут люди — и с той стороны, и с этой. Они используют нас, как наблюдателей. И, если нужно быстро вмешаться…

— Как оперативных работников, — холодно заключила она.

— Да. Как оперативных работников,

— Значит, когда сюда попали отряды с той стороны…

— Саарги перекрыли Проход. Они боялись, что это — только первые ласточки. Что сюда хлынут вооруженные толпы. Они бы долго не продержались, но что бы они успели наделать тут, представь сама.

— Болезнь…

— Тут мы не вмешивались. Я хочу сказать, дополнительно не вмешивались. Они были слишком напуганы и слишком любили стрелять. Болезнь справилась с ними очень быстро.

Она задумчиво сказала:

— С каким бы удовольствием я тебя убила…

— Ты можешь это сделать, если хочешь, — быстро сказал он. — Я сижу перед тобой. У меня нет оружия.

— Твой костюм…

— Он мне не поможет. Тут нет никаких подвохов. Вернее, тут совсем другой подвох. Но это неважно.

Она устало потерла лоб рукой.

— Нам нужно кончать этот разговор. Если он узнает. Он тебя убьет. Ему уже нечего терять.

— Ты противоречишь сама себе.

Она слабо усмехнулась:

— Вот это уже мелочи. Твоя нога…

— При чем тут моя нога?

— Например, я могу прострелить тебе ногу, — задумчиво сказала она.

Он покосился на забинтованную ногу, пошевелил ступней.

— Объясни, зачем?

— Мне нужно, чтобы ты задержался тут, — объяснила она. — Мне нужно кого-то вместо себя оставить. Я хочу добраться до них.

Он потрясенно уставился на нее.

— Ты сошла с ума!

— Да, наверное. Так как до них добраться? Ты же долетел на чем-то? Где-то поблизости должна быть спрятана твоя машинка.

Он поглядел на нее. Она все еще ничего не понимала.

— Нет никакой машинки, — мягко сказал он.

— Что?

— Я говорю, нет никакой машинки. Только то, что на мне. Но от этого мало толку. Видишь ли… Людям, которые живут между мирами… что-то дается взамен… той жизни, от которой они отказались.

Она задумчиво процитировала:

— …Им также приписывается способность передвигаться по воздуху без помощи летательных аппаратов.

— Да, — согласился он. — Без помощи летательных аппаратов.

— Вопрос снимается. — сказала она. — Я пойду туда пешком.

— Ты не дойдешь туда пешком.

— Почему?

— Туда нельзя пройти. Они либо пропускают тебя, либо нет.

— Они меня пропустят. А, если не пропустят, я лягу и умру, там, на этом месте.

— Ну, хорошо… Предположим, ты увидишь их. Что ты им скажешь? Что ты сможешь им сказать?

— Не знаю, — сказала она медленно. — Странно, я не хочу спасать всех. Я хочу вытащить его, — она кивнула на дверь. — это неправильно, наверное. Я больше не знаю, что правильно, что неправильно, Господи Боже!

— Ну как ты думаешь, если бы был какой-то выход, ты была бы первой, кому он пришел бы в голову?

— Я понимаю. Но кто-то… должен хотя бы сказать им об этом. А что мне еще остается делать?

— Принять то, что есть.

— Если бы это был естественный ход вещей — да. Но ведь это совсем другое дело.

Он устал с ней спорить. Тем более, что спор был какой-то бестолковый. Может быть…

— Предположим, я останусь здесь, — сказал он наконец, — и расскажу тебе, как туда пройти. Тогда, я, на твоем месте, поторопился бы. У тебя не так уж много времени.

— Месяца два, не больше, — устало сказала она.

— Ну, может, и больше. Я попробую что-нибудь сделать.

Она резко вздернула голову.

— Что?

— Это не твое дело. Просто, уходи и все. Может, что-то и получится из этого, не знаю…

Женщина подозрительно на него поглядела. Теперь она ищет в его словах какой-то подвох, какую-то хитрость, подумал он. Ей было бы легче, если бы он продолжал упираться, и она бы заставила его склониться на свою сторону силой и угрозами. Теперь же, потеряв предполагаемого противника, она растерялась.

— Послушай, — мягко повторил он, — если хочешь идти, уходи сейчас. Я останусь здесь. Все равно, я не могу идти дальше. Надеюсь, ты пройдешь туда. Если не пройдешь — вернешься.

— Как туда идти? — спросила она.

Он объяснил ей. Она сидела, уставясь в стол и охватив голову ладонями.

— Какая-то чушь все это, — безнадежно сказала она.

Он поднялся, опираясь на столешницу, подошел к ней и опустил руку ей на плечо. Она вздрогнула, но не отодвинулась.

— Неужели ты думаешь, — сказал он, — что ты — единственная, кого это беспокоит? Что никто не пытался до тебя найти выход — я не говорю даже о себе. Кого ты ожидаешь увидеть? Преступников? Злых гениев? Они другие, это верно. Но, может, они и выслушают тебя… Не знаю… дальше все будет зависеть от тебя.

Она молчала, по-прежнему глядя в стол, потом резко встала, сбросив его руку. Он смотрел, как она роется в ящиках, собирая заплечный мешок.

— Много тебе не понадобится, — сказал он.

Она пошла к двери, остановилась, обернулась, постояла так секунду, потом вытащила из складок пончо пистолет и бросила его на пол, в угол комнаты.

— Ты объяснишь все ему, — сказала она.

— Да, — ответил он. — Я объясню.

Она закинула мешок за плечо, перешагнула через порог, опять обернулась. Видимо, она хотела еще что-то сказать, но сказала лишь:

— Хорошо.

И вышла.

Он смотрел из окна, как она спускается вниз по склону, маленькая фигурка, трава была ей по пояс. Он вздохнул и покачал головой.

Все было паршиво, все не задалось с самого начала.

Он продолжал смотреть в окно — там уже никого не было видно, одна пустая равнина до самого горизонта, когда услышал, как тяжело скрипнули доски лестницы. Он обернулся и поглядел на конченного, который стоял на верхней площадке. Пожалуй, прикинул он, тот может спуститься и сам, опираясь на перила — из-за больной ноги от него не слишком-то много проку. Во всяком случае, ему нужно сказать…

Он глубоко вздохнул и начал:

— Она просила передать тебе…не знаю, как все это сказать. Видишь ли, это длинная история…

— Понимаю, — спокойно ответил конченный, — она все-таки добралась до того, кто знает, где найти саарги. Не думаю, что от этого будет много проку, но пусть попробует.

— Ты все знаешь… — Почему-то он почувствовал себя неловко, словно выставил себя полным идиотом в глазах этих двоих.

Конченный покачал головой.

— Когда я увидел тебя, я сразу понял, что ты оттуда, — сказал он. — Но думал, может, она не догадается. Но она догадалась. Ей, видишь ли, все время казалось, что она сможет что-то сделать…

— Может, она и сможет что-то сделать, — сказал он. — Не знаю… Человеческое племя и существует потому, что люди все время пытались что-нибудь сделать. Оно выживет на той стороне. Выживет и тут. А там посмотрим.

Он порылся в карманах и достал плоскую коробочку, полную ярко-желтых капсул. Налил в кружку воды, растворил капсулу и поставил кружку на стол.

— Для начала, — сказал он, — выпей вот это.