Союз «Волшебные штаны»

Закат был слишком прекрасен. Лина едва не впала в панику, оттого что у нее никак не получалось запечатлеть его. Комочки краски на палитре, обычно придававшие вдохновения, выглядели безнадежно тусклыми. Закат светился на миллиард ватт. А в красках света не было. Лина убрала палитру и подрамник с аккуратно натянутым холстом на шкаф, с глаз долой.

Она присела на подоконник, глядя, как пылающее солнце окунается в Кальдеру, и постаралась оценить это зрелище, даже если не удастся сохранить его на потом. Вот почему перед ликом прекрасного у нее всегда складывалось ощущение, будто она обязана что-то сделать?

Внизу царила суета: готовили угощение. Бабушка и Бапи в честь приезда внучек решили устроить пир горой и созвать соседей. Ресторан они продали два года назад, но любви к вкусной еде, как догадывалась Лина, не утратили. Пряные завлекательные ароматы вплывали в комнату Лины один за другим и смешивались, намекая на меню.

– Лина! Почти готово! – крикнула бабушка из кухни. – Одевайся и спускайся!

Лина бросила чемодан и сумку на кровать, чтобы и дальше смотреть в окно. Наряжаться она никогда особенно не любила. Носила практичную одежду, «скучную, нудную и жалкую», по мнению подруг. Она не хотела давать дополнительных поводов глазеть на нее, судить о ней по внешности. Слишком часто ее выставляли напоказ в детстве.

Однако сегодня что-то словно щекотало ее изнутри, будто газировка. Она осторожно приподняла стопки одежды и нашла Штаны. Они были тяжелее, чем заслуживали. Лина затаила дыхание, развернула их и выпустила в воздух тысячи заветных желаний. Это было начало их истории, их жизни в роли Волшебных Штанов. Натянув их, она сразу почувствовала, как правильно поступили они с подругами, когда решили придать Штанам такое значение. На миг она попыталась представить себе разные важные события, которые произойдут, пока она будет носить Штаны. Почему-то она не могла прогнать мысленную картину, как вместо нее Штаны надевает Эффи.

Она сунула ноги в поношенные коричневые мокасины и двинулась вниз.

– Я слепила фрикадельку! – похвасталась Эффи из кухни.

– Кефтедес, – не менее гордо пояснила бабушка, обернувшись через плечо. – Эффи – настоящая Калигарис. Любит готовить и любит есть!

Она обняла Эффи, чтобы показать, как это прекрасно.

Лина улыбнулась и вошла в кухню, чтобы похвалить угощение и заодно разведать, как и что.

Они с Эффи уже начали свой обычный спектакль – игру в черепаху и зайца. Сначала все глаза приковывала к себе Лина, поскольку иначе быть не могло, но не проходило и нескольких часов или дней, как всеобщее внимание переключалось на Эффи – искрометную и любвеобильную. Лина считала, что Эффи этого заслуживает. Сама она была интроверт. Она знала, что плохо сходится с людьми. Ей всегда казалось, что ее внешность как приманка, она словно бы сразу прокладывает путь к сердцам окружающих, но самой Лине было трудно пройти этот путь.

Бабушка оглядела ее наряд.

– Ты собираешься в этом идти на праздник?

– Я думала, да. А что, нужно надеть что-то более парадное? – спросила Лина.

– Ну… – Бабушка, похоже, не была ни строгой, ни чопорной. Скорее в ней чувствовалось лукавство, как будто у нее была тайна и она хотела, чтобы ее о ней расспрашивали. – У нас не особенно пышный прием, но…

– Мне, наверное, тоже надо переодеться? – спросила Эффи. Футболка у нее была вся в панировочных сухарях.

Бабушка умела хранить секреты не лучше Эффи. Она заговорщически поглядела на Лину.

– Понимаешь, есть один мальчик, он нам с Бапи как внук. Очень славный мальчик… – Она подмигнула.

Лина постаралась заморозить на лице приветливую улыбку. Неужели бабушка всерьез решила свести ее с каким-то парнем, когда после ее приезда не прошло и шести часов? Лина терпеть не могла, когда ее с кем-то сводили.

Было видно, что Эффи тоже возмущена и обижена за нее.

– Его зовут Костас, – напирала бабушка, словно ничего не замечала. – Он внук наших добрых друзей и соседей.

Лина вгляделась в бабушкино лицо, и у нее появилось сильное подозрение, что этот план родился у бабушки отнюдь не в последнюю минуту. Похоже, бабушка замышляла что-то уже давным-давно. Лина знала, что браки по сговору по-прежнему популярны среди греков старшего поколения, особенно на островах – но, боже мой!..

Эффи смущенно засмеялась.

– М‐м… понимаешь, бабушка, Лина очень нравится мальчикам, но обходится с ними сурово.

Брови у Лины поползли вверх.

– Ну знаешь, Эффи! Спасибо на добром слове!

Эффи невинно пожала плечами.

– Но это правда.

– Лина не знает Костаса, – уверенно сказала бабушка. – Костаса все любят.

– Солнышко!

При виде папы, который махал ей из-за плексигласового заграждения у выхода номер сорок два, у Кармен заколотилось сердце, а ноги так и припустили вперед. Конечно, бежать так навстречу кому-то – жуткое клише, но ей все равно нравилось.

– Привет, папа! – крикнула она в ответ и бросилась ему на шею.

Она смаковала это слово. Большинство детей говорят его постоянно и не придают ему особого значения. А у нее оно лежало неиспользованное, словно она убирала его подальше почти на целый год.

Он крепко обнял ее и продержал так ровно столько, сколько нужно. Потом отпустил, и она посмотрела на него снизу вверх. Ей нравилось, что он такой высокий. Он забрал у нее сумку и взвалил на плечо, хотя она была не тяжелая. Она улыбнулась – так смешно выглядела на нем ее бирюзовая сумка с блестками.

– Привет, малышка, – весело сказал папа и свободной рукой обнял ее за плечи. – Как долетела? – Он направил ее к ленте выдачи багажа.

– Отлично, – ответила Кармен.

Ей всегда было неудобно ходить, когда он обнимал ее за плечи, у них были слишком разные шаги, но все равно это ей так нравилось, что она не обращала внимания на неудобства. Другие девочки видят отцов каждый день, вот пусть они и ноют. А она видит своего всего несколько раз в год.

– Прекрасно выглядишь, зайка, – небрежно сказал папа. – Вроде бы немного подросла. – Он положил ладонь ей на макушку.

– Да! – гордо сказала Кармен и доложила: – Я уже сто шестьдесят девять. Почти сто семьдесят!

– Ух ты! – восхитился папа с высоты своих ста восьмидесяти семи. – Ух ты. Как мама?

Он всегда задавал этот дежурный вопрос в первые пять минут.

– Ничего, нормально, – всегда отвечала Кармен, поскольку понимала, что развернутый ответ папе не нужен. Годы шли, а мама не переставала жадно интересоваться папиной жизнью – однако папа спрашивал о маме только из вежливости.

Радость Кармен омрачили беззвучные капли угрызений совести. В ней было уже почти сто семьдесят – но мама не дотягивала даже до ста пятидесяти. И вот папа зовет ее, Кармен, зайкой и говорит, что она прекрасно выглядит, а до мамы ему и дела нет.

– Как твои подружки? – спросил папа, когда они втиснулись на эскалатор – он по-прежнему обнимал ее за плечи.

Он прекрасно знал, что происходит у них с Тибби, Линой и Бриджет. Запоминал все подробности из жизни ее подруг с тех пор, как говорил с ней в последний раз.

– У нас получилось непривычное лето, – ответила она. – Первое лето порознь. Лина в Греции, у бабушки с дедушкой, Бриджет в футбольном лагере в Нижней Южной Калифорнии. А Тибби дома, одна.

– А ты – здесь на все лето. – В глазах у папы промелькнуло почти незаметное вопросительное выражение.

– Я так рада, что приехала. – Голос Кармен прозвучал громко и четко. – Не могла дождаться. Просто непривычно, понимаешь? Непривычно не в плохом смысле. В хорошем. Нам полезно ненадолго разбежаться по своим делам. Ты же знаешь, как у нас бывает.

Она сообразила, что от волнения трещит без умолку. Ей очень не понравилось, что папа в чем-то не уверен.

Он показал на ленту выдачи багажа, медленно крутившую чемоданы по залу.

– Кажется, это с твоего рейса.

Кармен вспомнила тот раз в Вашингтоне, когда она каталась на карусели и папа половину круга бежал рядом и держал ее за обе руки. Потом охранник накричал на них, и папа снял ее с карусели.

– У меня большой, черный, на колесиках. Как у всех, – сказала она.

Вот ведь штука: папа раньше никогда не видел ее чемодан. А она никогда не видела папу без чемодана.

– Вот он! – воскликнула она, и папа ринулся к ленте. Сорвал ее чемодан с транспортера, будто хватать чемоданы было его призванием. Бирюзовые блестки на ее сумке так и вспыхнули.

Папа понес большой чемодан в руке, вместо того чтобы катить его.

– Отлично. Поехали. – Он показал в сторону парковки.

– У тебя по-прежнему «сааб»? – спросила Кармен.

Машины были их общим увлечением.

– Нет. Я этой весной поменял его на универсал.

– Правда? – Кармен не понимала зачем. – Тебе нравится?

– Дело свое делает, – отозвался папа, направляя ее в сторону автомобиля. Это оказался бежевый «вольво». «Сааб» был красный. – Прошу. – Он распахнул дверцу, удобно усадил Кармен, вручил ей сумку и только потом загрузил чемодан в багажник.

Где только пап этому учат? И почему они не учат этому своих сыновей?

– Как закончила год? – спросил папа, пока они выруливали с парковки.

– Очень неплохо, – похвасталась Кармен. Она всегда предвкушала, как посвятит его в курс дела. – «А» по математике, биологии, английскому и французскому, «А» с минусом – по всеобщей истории.

Мама считала, что Кармен слишком волнуется из-за школы. А папа считал, что оценки – это важно.

– Зайка, ты просто молодец! Это был очень важный год.

Папа хотел, чтобы она поступила в Уильямс-колледж, как он, и знал, что она тоже этого хочет, хотя они никогда это не обсуждали.

– А как твой теннис? – спросил он.

Большинство знакомых Кармен терпеть не могли таких папских вопросов, но она готовилась к ним весь год.

– Мы с Бриджет заняли первое место в турнире по парному теннису. Проиграли только один матч.

Она не стала говорить папе, что у нее «F» по гончарному делу, все равно эта оценка не пойдет в аттестат, и что мальчик, по которому она вздыхала весь год, пригласил на бал Лину, и что она довела маму до слез в пасхальное воскресенье. В таких разговорах, как этот, было место только ее победам.

– Я забронировал корт для нас на субботу, – сказал папа, когда они выехали на шоссе и прибавили скорости.

Кармен изучала пейзаж. По обочинам виднелись мотели и какие-то склады и ангары, как поблизости от любого аэропорта, но воздух здесь был гуще и соленее, чем дома.

Она вгляделась в лицо отца. Он уже загорел. От этого голубые глаза казались ярче. Кармен всегда мечтала, чтобы у нее были его глаза, а не мамины карие. Похоже, он недавно подстригся, и рубашка была свежая и наглаженная. Интересно, подумала Кармен, наверное, он получил повышение по службе.

– Не терпится увидеть, где ты живешь, – сказала она.

– Ага, – рассеянно отозвался папа, посмотрел в зеркало заднего вида и перестроился в другой ряд.

– Я раньше никогда здесь не была. Удивительно, правда? – спросила Кармен.

Он сосредоточился на дороге.

– Ты же знаешь, зайка, дело не в том, что я не хотел пригласить тебя еще давным-давно – я хотел. Просто я хотел как следует устроиться, прежде чем везти тебя к себе.

Он бросил взгляд на Кармен, и в его глазах мелькнула просьба о прощении.

Кармен не хотела, чтобы ему было неловко.

– Папа, мне все равно, как ты устроился. Не беспокойся. Мы прекрасно проведем время. Подумаешь – устроился, не устроился…

Папа съехал с шоссе.

– У меня была не жизнь, а сплошной кавардак, и я не хотел тебя в нее втягивать. Я слишком много работал, жил один в однокомнатной квартире. Я даже не ел дома, ходил в кафе.

Кармен затараторила быстрее некуда:

– Не могу дождаться. Обожаю есть в кафе. Ненавижу размеренную жизнь.

Это была правда. Нынешнее лето будет принадлежать Кармен и Алу.

Папа ничего не сказал, пока они катили по узким, усаженным деревьями улочкам пригорода с большими викторианскими особняками по обе стороны. О лобовое стекло разбивались капли дождя. Небо потемнело, будто ночью. Папа притормозил и остановился перед кремовым особняком с серо-зелеными ставнями и просторной крытой террасой.

– Куда это мы приехали? – спросила Кармен.

Папа заглушил двигатель и повернулся к ней.

– Это наш дом.

Глаза у него были отстраненные и немного загадочные. И, похоже, он не хотел замечать неприкрытого изумления в ее ответном взгляде.

– Этот дом? Здесь?! Ты же вроде бы живешь в квартире в центре.

– Я переехал. Месяц назад.

– Правда? Почему же ты не сказал мне по телефону?

– Потому что… здесь много важных вопросов, зайка. Всякого такого, что я хотел сообщить тебе лично.

Кармен растерялась – она не знала, как относиться к важным вопросам. Развернулась к папе.

– Ну? Что ты хочешь мне рассказать?

Сюрпризы Кармен не приветствовала.

– Давай зайдем в дом, ладно?

Он открыл водительскую дверцу и подбежал к автомобилю со стороны Кармен, не успела она эхом повторить его «ладно». Доставать чемодан он не стал. Накрыл их обоих своей курткой, и они поднялись по каменным ступеням к террасе.

Папа взял Кармен под руку.

– Осторожно. В дождь эти ступеньки очень скользкие.

Он провел ее дальше, по крашеному деревянному крыльцу к входной двери. Держался он так, словно жил здесь всю жизнь.

Сердце у Кармен колотилось. Она не представляла себе, куда они попали и чего ждать. Нащупала в сумке яблоко.

Папа открыл дверь, не постучав.

– А вот и мы! – крикнул он.

Кармен обнаружила, что не дышит. Кто ждет их здесь?

Не прошло и нескольких секунд, как в комнату вошла женщина, а с ней девочка – примерно ровесница Кармен. Кармен стояла совершенно огорошенная и окаменелая, а женщина и девочка по очереди подошли к ней и обняли ее. Следом за ними тут же появился высокий юноша – лет восемнадцати, подумала Кармен. Он был светловолосый и плечистый, как спортсмен. К счастью, он не стал ее обнимать.

– Лидия, Криста, Пол, это моя дочь Кармен, – сказал папа.

Ее имя, произнесенное его голосом, звучало дико и непривычно. Он всегда называл ее солнышком, малышкой, зайкой. И никогда – Кармен. Она думала, это потому, что ее назвали в честь бабушки-пуэрториканки и Кармен-старшая написала ему несколько злобных писем после развода. Бабушка с отцовской стороны умерла. Ее звали Мэри.

Все смотрели на нее выжидательно и улыбались. Она не понимала, что говорить и что делать.

– Кармен, это Лидия.

Пауза, пауза, пауза.

– Моя невеста. А это ее дети Криста и Пол.

Кармен зажмурилась, потом снова открыла глаза. От мягкого света в комнате у нее перед глазами плыли пятна.

– Когда у тебя появилась невеста? – спросила она полушепотом. Она сама понимала, что это не самая вежливая формулировка.

Папа засмеялся.

– Если быть точным, двадцать четвертого апреля, – сказал он. – Я переехал сюда в середине мая.

– Вы собираетесь пожениться? – спросила Кармен и тут же поняла, что вопрос – тупее не придумаешь.

– В августе, – ответил папа. – Девятнадцатого.

– А, – сказала она.

– Правда, здорово? – спросил папа.

– Здорово, – отозвалась она, словно эхо, только слабым голосом и безо всякого восторга.

Лидия взяла ее за руку. Кармен почувствовала себя так, словно эта рука отделилась от тела и больше ей не принадлежит.

– Кармен, мы так рады, что ты приехала к нам на лето. Проходи, отдохни. Хочешь лимонада или чашку чая? Альберт покажет тебе комнату, устраивайся.

Альберт? Кому придет в голову называть ее папу Альбертом? И что это за постоянные разговоры про то, кто как устраивается? Что она делает в этом доме? Она собиралась провести лето не здесь!

– Кармен! – окликнул ее папа. – Лимонад? Чай?

Кармен повернулась к нему, глаза у нее были круглые. Она не слышала, что он спросил, но кивнула.

– И то и другое? – не отставал папа.

Кармен оглядела кухню. Техника из нержавеющей стали, как у богатых. Восточный ковер на полу. Разве можно стелить восточный ковер в кухне?

Над головой висел старомодный вентилятор в южном стиле. Он медленно вращался. Кармен слышала, как стучит в окно дождь.

– Кармен! Кармен! – Папа пытался скрыть нетерпение.

– Извините, – пробормотала она, сообразив, что Лидия замерла у кухонного шкафчика и ждет распоряжений. – Мне ничего не нужно. Скажите, пожалуйста, куда можно положить вещи?

Папа явно огорчился. Наверное, он заметил, как ей горько? Наверное, увидел? Но расстроенное выражение промельк- нуло и исчезло.

– Да. Пойдем. Я покажу тебе комнату, а потом принесу чемодан.

Она двинулась за ним по лестнице, выстланной ковром, мимо трех спален в комнату, выходившую на задний двор, с толстым ковром персикового цвета, антикварной мебелью и двумя плексигласовыми коробочками бумажных салфеток – одна на комоде, другая на ночном столике. И шторы, и покрывала с оборками – все на месте. И Кармен готова была спорить на миллион долларов, что внизу, в кухонном шкафчике, хранится хотя бы одна пачка соды.

– Это гостевая комната? – спросила она.

– Да, – ответил папа, не поняв, что она имеет в виду. – Устраивайся, – сказал он – опять это идиотское слово. – Я принесу тебе чемодан.

Он двинулся к двери.

– Слушай, папа…

Он обернулся. Вид у него был настороженный.

– Ну, просто…

Она умолкла. Ей хотелось сказать ему, как бессердечно было с его стороны не предупредить ее. Когда без подготовки входишь в дом, полный незнакомых людей, – это тяжко.

В его глазах была мольба. Кармен это даже не увидела, а почувствовала. Папа мечтал об одном – чтобы между ними все по-прежнему было хорошо.

– Ничего, – слабым голосом проговорила она.

Она смотрела ему вслед и думала, что похожа на него еще кое в чем. Когда она с ним, ей тоже не хочется говорить ничего неприятного.