Союз рыжих

Глава шестая Похороны, или Мы зарыли одну могилу и начали копать другую, уже для себя

Всегда-Пожалуйста Маккой описал открывшееся перед нами зрелище с присущими ему красноречием и душевностью.

– Гроб не нужен, – брякнул он. – Такое можно и в ведре похоронить.

Однако ни гроба, ни даже ведра не потребовалось, поскольку Ули объявил, что Перкинса надо закопать как есть, прямо на месте. Я уже собрался посочувствовать тому, на чью долю выпадет столь мрачное занятие, но тут подал голос Густав и предложил нас с ним. Ули кивнул, крикнул остальным, чтобы отправлялись работать, и ускакал.

Ребята потянулись вслед за Макферсоном, но Будро задержался у тела. Альбинос не то следил, не сговаривается ли кто за спиной у босса, не то надеялся прикарманить медальон Перкинса вместе с золотой цепочкой или выковырять из грязи еще что ценное.

– Слышь, Будро, – начал Густав. – А ты давно на «ВР»?

Альбинос уставился на моего брата глазенками цвета мочи, и я решил, что другого ответа и не будет. Он ведь не только с нами отмалчивался: с Макферсонами тоже почти не разговаривал, ограничиваясь отрывистыми «да, босс» или «нет, босс», а больше мы ничего и не слышали. Казалось, Будро безмолвно парит над землей, а слова грозят притянуть его вниз, в грязь, где барахтаются все остальные. Засранцы вроде Всегда-Пожалуйста считали Будро надутым черномазым уродом, но, думаю, мой братец видел в нем нечто вроде родственной души.

– Похоже, ты не очень-то убиваешься по Перкинсу, – продолжил Старый, не дождавшись ответа.

– С чего бы мне убиваться?

Глухой голос альбиноса застал меня врасплох, как гром в ясную погоду.

– Ты же его знал, – ответил Густав.

Будро пожал плечами.

– Да не особо.

– Ну все равно… разве не жаль? Даже если ты с ним и не дружил.

Будро окинул взглядом кровавое месиво.

– Ага, ну да, жаль, – проговорил он безжизненным, как и останки на земле, голосом. – Страсть какая потеря.

Потом альбинос глянул на север, проверяя, все ли осиногнездовцы уехали, и тоже отчалил.

– Интересно, что о нем сказал бы мистер Холмс, – заметил Старый, когда Будро пропал из виду. – Этот малый… себе на уме. – Потом братец хлопнул по луке седла и спешился. – Ну что ж, ты слышал приказ. Начну потихоньку собирать. А ты дуй на ранчо и привези нам пару лопат.

И это возвращает нас, дорогой читатель, к тому месту, с которого мы начали. Я, не торопясь, съездил за лопатами, а по возвращении обнаружил, что Густав складывает тело как пазл. И посчитал своим долгом сделать ему важное напоминание:

– Черт тебя подери, брат! Ты же ковбой, а не детектив.

Старый чуть не по колено увяз в кровавых ошметках, однако же уголки его губ слегка приподнялись в подобии улыбки.

– Ведь на самом деле именно поэтому мы здесь и торчим, а? – не унимался я. – Чтобы ты мог поиграть в Шерлока Холмса, верно?

– Хотел глянуть на тело, пока его не закопали, – отозвался Старый.

– Да я не про это «здесь» говорю! А про здесь – на ранчо «ВР», под началом Макферсонов. Это же гадюки самые настоящие, но тебе не терпится выяснить, какой они породы. Вот ты и затащил нас в змеиное гнездо.

Когда я договорил, ухмылка Густава увяла и лицо стало хмурым.

– А где бы ты хотел оказаться, а, Отто? – выпалил братец. – В Майлзе, где придется клянчить монетки, или здесь, с полным брюхом?

На последних словах желудок у меня подпрыгнул – возможно, по причине того, что Густав как раз копался в человеческих кишках. Я отвернулся и принялся рыть могилу.

– Ладно, но какого черта ты здесь ищешь?

– Повреждения, – отозвался Старый.

Мне было совсем не весело, но, услышав такой ответ, я не удержался и фыркнул.

– Господи, Густав, да тут одно сплошное повреждение.

– Мне нужны те, что не от коров и койотов.

– Например? Нож в спине? Веревка на шее?

– Нет. Я ищу улики, черт тебя подери. Вот как здесь.

Я оглянулся и увидел, что Старый машет мне рукой. Причем не своей.

– Ничего странного не замечаешь? – спросил он, держа руку за один красно-розовый палец.

– Еще как замечаю, чтоб мне сдохнуть. – Я снова вгрызся лопатой в жидкую грязь. – Замечаю, что кто-то обменивается рукопожатиями с рукой, и это не просто странно: это омерзительно.

Брат вздохнул.

– Если бы ты дал себе время посмотреть на нее, то увидел бы, что Перкинс втихаря выскальзывал из замка, а мы и не знали.

– С чего ты взял?

– Элементарно. Кожа на руке загорелая, – пояснил Старый. – А кроме того, на этом вот пальце было кольцо.

– Я не замечал у него кольца.

– Да где уж тебе. Глаза что куриные яйца.

Я пропустил оскорбление мимо ушей, но бросил копать. Пусть мой брат и не детектив, но у него как раз глаза на месте, и видит он ими лучше прочих. Если Густав сказал, что у Перкинса было кольцо, значит, у Перкинса было кольцо.

– Может, оно слетело с пальца, когда по владельцу пробежались коровы, – предположил я. – Не знаю, заметил ли ты, что у покойного много чего не хватает. Например… ну, всего, что выше груди.

– Копыта могут расплющить человека. Но стянуть золотое кольцо? – Густав положил кисть руки на место. – Это только пальцами можно сделать.

– Так что ты хочешь сказать?

Густав пожал плечами и наконец взялся за лопату.

– Да ничего. Просто думаю.

И больше братец действительно не сказал ни слова. Он молча копал, и отсутствующий взгляд говорил мне, что разговор окончен. Когда Старый углубляется в свои мысли, его и Льюис с Кларком[3] не отыщут.

Наконец останки – уж сколько удалось наковырять – оказались под толстым слоем земли. Едва мы закончили работу, Густав отложил лопату и начал ходить кругами, с каждым разом все шире, глядя себе под ноги. Брат – первоклассный следопыт, однако я не понимал, какие следы он надеется отыскать на земле, взбитой, что твое масло.

Так или иначе, поиски длились недолго. С вершины холма послышался стук копыт, и появился Паук, несущийся на нас во весь опор. Когда тело только нашли, он тут и не показывался, но, сдается мне, вряд ли сейчас спешил сказать последнее «прости». Паук опять погнал лошадь прямо на Старого, как и несколько дней назад, и братец не дрогнул и на этот раз. Сегодня в награду за смелость его обдало грязью, а лошадь Паука едва не ткнулась мордой в грудь Старого.

– Где Перкинс? – гаркнул Паук.

Старый указал на место, где мы закопали управляющего.

– Так и что вы здесь ошиваетесь?

– Смотрим, не упустили ли чего, – ответил я.

– Если упустили, койоты без вас найдут, – отрезал Паук. – Валите отсюда.

Судя по тому, как Паук смотрел на нас, пока мы садились в седла, его вовсе не волновало, что мы где-то ошиваемся: он опасался, как бы мы чего не разнюхали. Ули еще не понял, насколько любопытен мой брат, а вот Паук – наверняка. Он ехал за нами до самой конторы, и я опять чувствовал неприятный зуд между лопатками, как будто за спиной зависла пуля, которая вот-вот вопьется в тело.

Остаток дня прошел как обычно, если не считать слухов. Народ через слово поминал Перкинса. Но стоило показаться Макферсонам, и парни принимались насвистывать или говорили о погоде. Что бы ни думал Старый – о Перкинсе, погоде, свисте и прочих вопросах, – со мной он своими мыслями не делился.

В тот вечер после ужина к нам нагрянули Паук и Ули. Ели они всегда отдельно, своим кружком, и мы редко видели их после захода солнца. Как и следовало ожидать, они не стали делать вид, будто решили наконец полюбезничать.

– Никаких перемен не будет, – объявил Ули, сразу переходя к делу. – Перкинс здесь ничего не значил, просто наемный конторщик. На этом ранчо всем заправляю я, и до тех пор, пока хозяева не надумают прислать нового управляющего, все так и останется.

Ули обвел взглядом барак, давая каждому возможность попытаться возразить. Мне показалось, что на Густава он смотрел чуть дольше, чем на других. Когда дошла очередь до меня, я ответил приказчику тем же взглядом, какой он увидел бы в зеркале.

Шведа Макферсон оставил напоследок.

– Завтра отправляю Паука в город, – сообщил он старику-повару. – Можешь поехать с ним и купить, что тебе нужно.

– Да, сэр, мисти-ир У-ули, сделаем, – отозвался Швед, хотя, судя по голосу, перспектива таскаться весь день в телеге рядом с Пауком его не обрадовала.

Ули коротко кивнул, а потом снова обвел своим цепким взглядом комнату.

– И не вздумайте трепаться тут всю ночь впустую. Завтра рано на работу, как в любой другой день. Ясно?

Утвердительные ответы прозвучали не слишком бодро, но приказчику этого хватило. Как только они с Пауком вышли, осиногнездовцы, конечно же, предались той самой трепотне, от которой их предостерегали. Главная тема обсуждения состояла в том, будет ли без Перкинса лучше или хуже. Если бы объявили голосование, то «хуже» одержало бы оглушительную победу.

– Теперь на Макферсонов вообще нет управы, – вздохнул Глазастик Смит. Он был старше всех: его, тридцатилетнего, считали уже стариком. Обычно он одним из последних падал духом или, наоборот, распалялся по поводу наших злоключений, но сейчас его косой взгляд потерял обычное выражение терпеливого недовольства. Хоть глаза у Смита и смотрели в разные стороны, ни один из них явно не видел ничего такого, чему стоило бы радоваться.

– Точно, – поддакнул Набекрень Ник Дьюри. – Теперь мы точно в заднице, с такими-то придурками. Я бы дал деру, будь у меня яйца покрепче.

В родном городе Набекреня – Лондоне, Великобритания, – это, возможно, сошло бы за меткое замечание, остроумие или хоть что-то. Но здесь, в Монтане, это было все равно что сверчок пернул, и Всегда-Пожалуйста Маккой тут же вступил в беседу, словно вовсе не слышал англичанина:

– Да эти ублюдки теперь нас совсем заездят. – Его вечно налитые яростью глаза горели, предвкушая еще не высказанные оскорбления. – Ну, пусть только попробуют меня пришпорить – они сами или их ручной уродец. Мигом пожалеют.

– Если повезет, Ули и его ребята будут пьянствовать неделю-другую, так что им будет не до нас, – предположил Мизинчик Харрис. – Видали же, сколько у Перкинса в доме выпивки. Зуб даю, Макферсоны уже квасят за упокой управляющего.

– Господи! Тут у нас рабочий барак или кружок вышивания? – вскричал Дылда Джон с издевательской усмешкой на костистом лице с выдающимся вперед подбородком. – Послушайте этих кумушек! С чего вдруг здесь что-то переменится, жив Перкинс или нет? Он и носа-то из своего замка не высовывал. Макферсоны будут обращаться с нами как раньше, и мне кажется, не так уж это худо.

– Не-а… все хуже некуда, – сказал я, не в силах пропустить возможность вставить слово. – Я, пожалуй, согласен с остальными. Без Перкинса «ВР» практически принадлежит Макферсонам. Владельцы где-то за океаном. Кто станет указывать Ули, что можно делать, а что нельзя?

– Ну а я согласен с Дылдой Джоном только в одном, – вмешался Старый. – Треплетесь вы много, вот что.

С этими словами он встал, отошел к своей койке и стал укладываться.

Вскоре его примеру последовали остальные. Хотя нам и было о чем поразмыслить, это никому не помешало заснуть, и через пару минут парни уже хором храпели. Я присоединился к ним, и мне снилось все то, что мы, ковбои, так редко видим наяву: женщины, вкусная еда, женщины, хорошая выпивка, женщины и снова женщины. И только я собрался запечатлеть поцелуй на губах одной из прекрасных дам из царства снов, как кто-то зажал мне рот в реальном мире.

Темная фигура склонилась надо мной и прошептала на ухо:

– Бери сапоги и выходи за мной. И не шуми.

Рука исчезла, и послышались шаги, направляющиеся к двери. Я осторожно слез с койки, схватил сапоги и постарался выскользнуть из барака так, чтобы не грохнуться лбом о стену.

Когда я догнал Густава, он уже ждал моих вопросов: в тусклом свете луны я увидел, что брат прижимает палец к губам, веля мне молчать. Он начал натягивать сапоги, и я последовал его примеру, так как вышли мы явно не затем, чтобы насладиться свежим ночным воздухом. И, уверяю вас, воздух этот был ледяным, а у меня поверх кожи, уже превратившейся в гусиную, не было ничего, кроме фланельки исподнего.

Обувшись, Старый зашагал к замку. Я смотрел ему вслед и взвешивал, что лучше: получить пулю или проспать всю ночь под теплыми одеялами. В такие минуты сомнений ко мне приходит воспоминание, которое всегда склоняет чашу весов в одну и ту же сторону.

В страшную ночь, когда Коттонвуд-ривер вздулась, вышла из берегов и поглотила нашу семью, моя сестра Грета и я забрались на верхние ветки дуба. Мы сидели там несколько часов, отчаянно цепляясь друг за друга, а прямо у нас под ногами бурлящая вода несла обломки и мертвые тела. В ночной тьме мы оба в какой-то момент заснули, а когда я очнулся утром, Греты нигде не было. Я был настолько измотан, что отпустил сестру, и даже ее предсмертные крики не смогли меня разбудить. Тела так и не нашли.

В итоге у меня остался только один Амлингмайер, за которого можно было держаться, и отпускать его я не собирался.

Я вздохнул и пошел за братом.