Союз рыжих

Глава одиннадцатая Скачка по болоту, или Маленькие ямы сулят громадную встряску

Как бы ни раздражал меня порой брат, я предпочитал не расставаться с ним надолго. Пусть из-за Старого мы и угодили в передрягу, это не значило, что я брошу его одного и спокойно ускачу прочь. Если подумать, даже не припомню, когда передо мной стоял такой выбор. Я привык считать нас с Густавом единым целым, вроде пары мулов, что вечно ходят в одной упряжке. Может, иногда я и роптал, но в конце концов следовал за братом: куда он, туда и я.

Старшие погонщики и десятники, с которыми мы работали, тоже воспринимали нас в таком ключе. Даже на «ВР» с его, мягко говоря, своеобразными порядками нам обычно поручали одну и ту же работу.

Поэтому неожиданный отход Ули от прежней традиции попахивал весьма неприятно. Повернувшись к Густаву, я увидел, что он тоже почуял этот душок. Братец приподнял бровь, показывая, что нам нужно поговорить… без посторонних. Возможность представилась только через полчаса.

– Будь осторожен, – вполголоса предупредил Густав, когда мы закидывали моток колючей проволоки в фургон. – Неизвестно, кому можно доверять, а кому нет.

– Все будет в порядке. Со мной еще двое парней. Если один из них доносчик, что он сделает один против двоих?

– Брат, мы не знаем, сколько тут доносчиков. Не исключено, что и двое. Может, Ули решил…

В этот момент Набекрень и Всегда-Пожалуйста привели лошадей, чтобы запрячь их в фургон, и прервали наш разговор. Впрочем, я и без того уже понял, к чему клонит брат.

Ковбою каждый день представляются разнообразные возможности расстаться с жизнью. Работа, которую Ули только что поручил Дылде Джону Харрингтону, Глазастику Смиту и мне – вытаскивать скотину из промоин, – это один из самых простых способов отбросить коньки. Бычок может влипнуть в грязь, как муха в клейкую бумагу, и ополоуметь от страха. Чтобы вытащить его, мало просто накинуть петлю и пришпорить лошадь. На моих глазах погонщики отрывали рога, ноги и даже головы тем созданиям, которых пытались спасти. Нужно приблизиться вплотную и подойти к делу научно – а бык тем временем постарается выпустить тебе кишки рогами, вышибить мозги копытами или просто расплющить своим тяжелым мясистым задом.

А если кто вдобавок захочет бычку помочь, так это легче легкого. Поэтому, пока мы скакали на север, я в равной степени опасался и ям, и ударов в спину.

Вообще-то мы с Дылдой Джоном и Глазастиком приятельствовали. Особенно со вторым, чьи родители были фермерами из Канзаса, как и наши со Старым. Тем не менее любой из них мог работать на Ули, и я настолько боялся ляпнуть лишнее не тому парню, что в итоге просто молчал.

– Даже странно, – заметил Дылда Джон, когда мы проехали пару миль, не встретив ничего заслуживающего внимания, помимо нескольких больших луж. Он приложил к уху ладонь ковшиком. – Слышите?

– А что слышать? – спросил Глазастик.

– Ничего. Полная тишина, – ухмыльнулся Харрингтон. – Вот уж не думал, что бывает такое, когда рядом Верзила Отто Амлингмайер.

Смит хмыкнул.

– В чем дело, Верзила? Дылда Джон верно подметил. Ты сегодня прямо как твой брат.

– Разве нельзя хоть иногда закатать язык в трубочку и послушать, о чем поют птички? – проворчал я.

– Господи, – покачал головой Глазастик, – да у нас тут хренов поэт выискался.

Дылда Джон склонил голову набок и кивнул с серьезным видом.

– А что, Верзила дело говорит. Только послушайте. – Он оторвал задницу от седла и позволил громко высказаться бобам, съеденным вчера на ужин. – Мне кажется, это была утка. Верзила, как думаешь, о чем она поет?

Мы с Глазастиком едва не попадали с лошадей от смеха, а Харрингтон снова отклячил зад и повторил номер на бис.

У ковбоев такое сходит за остроумие.

– Однако замечу со всей серьезностью, – сказал Дылда Джон, когда мы наконец отсмеялись и откашлялись, – что отлично понимаю: не всякому хочется открывать рот после… ну, понимаете… того, что произошло.

Глазастик ответил нейтральным «хм-м» и обратил свои косые глаза в мою сторону. Может, он надеялся, что я готов высказаться начистоту. И сам суну голову в петлю. Так или иначе, желаемого он не дождался. Я продолжал делать вид, будто наслаждаюсь пением птиц.

– Ну что ж, – раздраженно пробормотал Дылда Джон, после того как неловкое молчание продлилось почти минуту. – Я-то думал, раз мы отъехали от конторы и все такое…

– Заткнись, – оборвал его Глазастик.

Харрингтон прищурился на него.

– Что-что ты сказал?

Глазастик снова шикнул на него.

И тут я услышал, в чем дело: с севера доносился приближающийся грохот колес и звяканье сбруи упряжных лошадей.

Контора и фургон «ВР» находились на юге.

Не говоря ни слова, мы все втроем пустили скакунов в галоп и помчались на шум.

Вскоре мы увидели его источник: по еле заметной колее, наезженной к замку от долины реки Йеллоустон, ехали друг за другом дилижанс, легкая коляска и фургон. Когда мы приблизились, кучер дилижанса встал и замахал шляпой.

– Не стреляйте, ребята! – закричал он. – У нас тут женщины!

Таким образом, простой сюрприз обернулся настоящим чудом. Уже целых два месяца я не наблюдал существа женского пола, не наделенного копытами, и думал, что следующего раза придется ждать еще несколько месяцев. Тем не менее в едущей за дилижансом коляске отчетливо просматривался силуэт женщины. Когда мы подъехали ближе, стало видно, что она к тому же настоящая красавица. Глазастик, Дылда Джон и я поскакали прямо к ней, соревнуясь за честь первым приветствовать леди.

Победил Глазастик Смит. К тому времени, как моя лошадь дотрусила до коляски, он уже желал даме и ее спутнику доброго дня, держа шляпу в руке. Женщина – а это была именно женщина, ибо она уже явно миновала возраст, когда могла именоваться девушкой, – кивнула и одарила нас улыбкой, которая, несмотря на всю ее скромность, озарила прерию, точно полуденное солнце. Хоть незнакомка была уже не настолько молода, чтобы сойти за юную кобылку, но оставалась чертовски красивой кобылицей.

С другой стороны, тип, что сидел с ней рядом, напоминал скорее лошадиную задницу. На вид он был примерно ровесником леди – пожалуй, лет тридцати пяти, – но с капризной миной сварливого старика на круглом, по-детски пухлом лице. Господин был облачен в твидовый костюм с бриджами и твидовую же кепку, носки с разноцветными ромбами, доходящие почти до колен, и очки, которые сидели на мясистом носу как две птицы на коровьей лепешке. Манеры джентльмена оказались не менее чванными, чем костюм: когда он заговорил, голос звучал таким же жестко накрахмаленным, как безупречно белый воротничок.

– Вы работаете на ранчо Кэнтлмир? – спросил господин.

Он произнес не «ранчо», а «раунчо», и мы захихикали, как девочки.

– Нет, сэр, – ответил Глазастик, – мы работаем на «ВР с черточкой».

– Это называется «ранчо», – пояснил я.

– Никогда еще не работал на «раунчо», – вставил Дылда Джон. – А что там делают?

Услышав наше хихикание, джентльмен так резко распрямил спину, что у него едва не лопнули подтяжки.

– Мы приехали к мистеру Перкинсу, – отчеканил он с той холодной яростью, которая охватывает богатеев, как только им перестают лизать сапоги.

– Ой-ой, – протянул Глазастик, и наше веселье мгновенно испарилось. Пусть нам и не понравился этот надутый франт, мы показали бы себя не с лучшей стороны, проявив неуважение к друзьям или родным покойника – особенно таким милым, как эта леди.

– Боюсь, у нас для вас плохие новости, господа, – сообщил я. – Вы опоздали. Несколько дней назад мистер Перкинс стал жертвой несчастного случая.

– Жертвой несчастного случая? – переспросила женщина. Она разговаривала иначе, чем Перкинс, и совершенно точно иначе, чем Набекрень, но некоторые оттенки речи подсказывали, что она из Англии. Если дамочка была сестрой нашего бывшего управляющего, невестой или вроде того, то на мою долю выпало принести ей весьма горестную весть.