Одна истинная королева. Книга 2. Созданная из тени

Глава 15

Прошел час, другой. В ушах раздается вой и свист бури. Воздуха не хватает. Жестокая хватка в волосах, во рту привкус крови. И безжалостные воды Лирии. Уже не понимаю, чьи это кошмары – Лиама или мои собственные?

Почему-то потеплело, и я с облегчением вздыхаю. Мне очень жарко, поэтому я стаскиваю с рук перчатки, собираюсь снять шубу, но мокрый мех невероятно тяжел.

– Майлин, – Натаниель хватает меня за локоть, из-за чего рукав шубы слегка сдвигается, обнажая кожу. Снежинки падают мне на ладонь. Какие они теплые. Нет, что-то не так. Знать бы еще, что именно…

– Проклятье! Майлин!

Натаниель заставляет меня глотнуть воды: она булькает в животе, и мне делается дурно. Натаниель стягивает с меня шубу, затем шерстяной свитер.

«Глупая затея, дорогой друг», – хочу сказать я. Какой смысл нам обжиматься? Однако Натаниель тоже раздевается. Он совершенно невозмутим. Ну да, подумаешь, какой пустяк – приставать к лучшей подруге во время снежной бури, когда из одежды на вас одни трусы.

«Да что ты творишь?» – вертится у меня на языке. Я хочу оттолкнуть Натаниеля. Но вместо этого даже не пытаюсь его остановить.

Кажется, Натаниель понял, что занимается какой-то ерундой. Он прикладывает к моим губам бутылку – нет, в ней не вода, что-то горячее, едкое. В горле першит… Сглотнув, я закашлялась: как жжется!

– Ирландский виски, – объясняет Натаниель. – Ничего, скоро будем пить лиаскайский, он куда лучше.

Хочет опоить меня? Лучше бы сделал это в Ирландии. Я ждала, что он попытается… Мне было очень одиноко. И я была готова на все, только бы не чувствовать одиночество. Но теперь? Когда Лиам так близко? Совсем рядом?

«Ты мешаешь с грязью нашу дружбу, Натаниель. Мешаешь с грязью…»

Не успеваю сказать «нет», потому что все происходит стремительно, а я с трудом ворочаю языком, голова у меня тяжелая, глаза слипаются от усталости. Натаниель очень теплый, даже горячий, и я всхлипываю: не знаю, то ли от боли, то ли от облегчения. Да какая разница? Не могу отделаться от странного чувства, похожего на дежавю. Я словно бывала здесь прежде, в этом самом месте. Я словно раздвоилась. Одна часть меня дрожит, ей холодно и в то же время нестерпимо жарко. А другая проваливается в сон, прячется от реальности в прекрасном видении. Лиам, я и та самая ночь, когда он открыл мне свое имя. Лиам. Мы так долго не виделись. Слишком долго. Но теперь я снова здесь.

– Лиам?

Голова будто ватой набита, очень хочется снова забыться сном. От неудобной позы ноют затекшие руки и ноги. Я сижу, ссутулившись. Оглаживаю ладонями грудь и плечи Лиама, ощущая под пальцами теплую гладкую кожу, мышцы, которые напрягаются под моими прикосновениями. Вдруг я касаюсь полированного винкуласа. Лиам прочищает горло. Нет, что-то не так. Голос. Запах тела. На коже нет шрамов, а винкулас цел. Моргнув, понимаю, в чем дело.

– Натаниель! Я… прости. Пожалуйста, прости…

– Ничего страшного, ты просто видела сон.

– Что случилось?

Я пытаюсь выпрямиться, но из-за этого одежда, которая лежит сверху, соскальзывает, и ледяной воздух обжигает наши теплые тела. Быстро прижимаюсь к Натаниелю. Мы очень близко… и это пугает. Нельзя так. Что я натворила?

– Тебе приснилось, – хрипло шепчет Натаниель. – Твоя одежда промокла насквозь, ты очень замерзла на холодном ветру. Пришлось тебя согреть.

– Мне было не холодно.

И сейчас тоже.

– Нет, – тихо отвечает он. – Однако в какой-то миг дело приняло опасный оборот.

– Ой. Спасибо. Я… я почти все забыла.

Увы, я прекрасно помню, как целовала Лиама. Всю ночь напролет. Губы будто саднит.

– Даже понятия не имею, что произошло. Мы… я… ты?

Натаниель смотрит и серьезно, и с раздражением.

– Ты спала, Майлин. Тебе приснился он. Считаешь, я воспользовался тем, что ты плохо соображала и не могла отличить меня от Лиама Салливана?

Натаниель пытается скрыть горечь, и это ранит больше всего.

– Ты бы так не поступил.

Только вот я не знаю, как поступила сама. Надо бы встать и быстро одеться, но тогда придется вылезти из-под груды одежды и предстать перед Натаниелем и холодным ветром совершенно обнаженной. Свитера, штаны, даже нижнее белье лежат под нами на мерзлой земле. Чтобы достать одежду, придется встать и мне, и Натаниелю. Я чувствую ужасную слабость во всем теле, сердце бьется так, будто вот-вот проломит ребра. Поэтому я просто опускаю голову на грудь Натаниеля, которая мерно вздымается и опускается. Глаза слипаются.

– Поспи еще, – шепчет Натаниель. – Буря стихла, но ночь лучше переждать здесь. Обещаю, утром будет повозка.

Никогда не слышала обещания чудеснее.

Просыпаюсь я ночью. За пределами пещеры на снегу мерцает лунный свет. Тявканье лисы или какого-то зверя, похожего на нее, напоминает хохот. Мы пережили бурю. Собираюсь сказать об этом Натаниелю, но он мирно спит, и я не хочу его тревожить.

Из своего рюкзака я достаю половинку последнего шоколадного батончика. Осторожно выдернув из-под себя свитер, одеваюсь. Я все-таки разбудила Натаниеля. Моргнув, он улыбается мне устало, но довольно.

– Тебе лучше, Ваше Величество?

Я киваю:

– Все благодаря тебе. Спасибо.

«Спасибо, что спас мне жизнь. Спасибо за твою дружбу. Спасибо за то, что ты есть», – договариваю про себя.

– Будешь шоколадку?

– С удовольствием. Можно спросить? – Натаниель садится напротив меня. – Вот уже несколько дней меня мучает один вопрос, Майлин. Кто тебя побил?

Я вздрагиваю, будто меня ударили снова.

– С чего ты взял, что меня побили?

В темноте я почти не вижу его лица, но понимаю: он разочарован, что я уклоняюсь от ответа.

– У тебя на виске маленький синяк, – Натаниель касается его пальцем. Синяк едва различим, но все еще болит. – Похоже, кто-то залепил тебе неслабую оплеуху.

Открываю рот, чтобы ответить, но не могу выдавить ни слова.

– Не хочешь об этом говорить? – догадывается Натаниель.

– Ты тоже не все мне рассказываешь, так ведь?

Он отвечает не сразу, будто мой вопрос сбил его с толку и ему надо подумать.

– А ты спроси, – просто предлагает он.

– Алис! – вырывается у меня.

Не надо об этом спрашивать! Боюсь, узнав правду, я не смогу считать Натаниеля другом. Но уже поздно.

– Почему ты хотел жениться на Алис, хотя…

– Хотя она любила Салливана?

– Хотя она не хотела за тебя замуж. Проклятье, да она вообще не хотела замуж!

Опустив голову, Натаниель ерошит волосы.

– Вот как. Теперь я понял, за кого ты меня держишь. Ничего удивительного, что ты предпочла Салливана.

Я молча пододвигаюсь к нему ближе. Надеюсь, мы останемся друзьями несмотря ни на что.

– История тебе не понравится, – сдержанно говорит Натаниель, а я чувствую, как по спине бегут мурашки. – Но ты сама спросила. Дело было четыре или пять лет назад. Родители Алис владели продуктовой лавкой с закусочной во внешнем кольце Рубии и еще одним магазинчиком во внутреннем кольце, где проходит ярмарка. Место выгодное, но очень дорогое. Они влезли в долги.

«И ты купил их дочь?» – мысленно спрашиваю я.

– Некоторое время Королева относилась к этому с пониманием.

Мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, о какой Королеве он говорит. Моя сестра, которую я позабыла. Моя сестра, скрытая тенью. Удивительно, но мысли о ней больше не причиняют боли. Может, потому, что я ее не помню. Только от титула «Королева» мне как-то не по себе, будто за моим плечом стоит призрак.

– Тут появился торговец из Отрельи, который познакомился с Алис во время торгового путешествия. Он предложил ее семье выгодную сделку, а взамен потребовал отдать за него дочь. Но та отказалась, и родители попросили Королеву переубедить ее.

– Разве Королева может повлиять на то, выйдет девушка замуж или нет?

– Еще как может. Королева – единственная, кто вправе принимать решения в интересах горожан, когда те не понимают, какую выгоду упускают.

Какой ужас…

– И Королева согласилась?

Сестра из благих побуждений принуждала девушку к свадьбе? В голове не укладывается!

– Она пообещала подумать и обратилась ко мне за советом. Я убедил ее отказаться. Тот торговец был… – Натаниель устало вздыхает. – Он был слишком стар для пятнадцатилетней девушки, но это меньшее из бед. Мне стало жалко Алис. Она мне нравилась, поскольку всякий раз, когда я покупал что-то в их лавке, она давала мне сухарик или битое яблоко – для моей лошади. Тогда мне казалось, будто Алис со мной заигрывает. Но теперь я понимаю, что она питала слабость к красивым лошадям, – Натаниель едва слышно смеется. – Однако родители Алис были уверены, что свадьба решит все их затруднения. Королеву заботило благополучие их семьи, но она учла желание Алис. Мы много об этом говорили, и Ее Величество предложила мне самому посвататься к Алис.

– Ну понятно, – иронично усмехаюсь я. – Так ведь гораздо лучше.

– Я не сделал бы ничего, что ей… – возмущенно возражает Натаниель, но осекается. – Ладно, ты права. Плохая была идея. Мне пришлось выбирать, что для Алис лучше, чума или холера. И не вини меня за принятое решение. Холеру пережить можно, чуму – едва ли.

Я вздыхаю.

– И не забывай, пожалуйста, что тогда Ее Величество сама готовилась к свадьбе, – продолжает Натаниель. – Она не предложила ничего, на что не готова была пойти сама, ведь тоже выходила замуж только по расчету. И не понимала, почему Алис отказалась от брака с уважаемым и богатым человеком.

«У Натаниеля не было выбора, – осознаю я. – Он не мог поступить иначе».

– А ваша драка с Лиамом?

– Каждый вечер я приходил в дом родителей Алис, – голос Натаниеля звучит глухо. Он говорит о том, о чем предпочел бы молчать. – Все лелеял надежду, что Алис оценит меня по достоинству, если узнает поближе, поэтому не надевал маску королевского воина. И вот однажды у ее дома я встретил юношу, который сказал: «Разворачивай свою клячу, и чтобы духу твоего здесь больше не было. В противном случае будешь иметь дело со мной».

Грудь пронзает болью, будто мне в сердце всадили острый нож. Отчетливо представляю себе Лиама: вот он, долговязый, чумазый после работы, сжимает в руках какой-нибудь инструмент. Ему очень страшно, но он не показывает виду.

– Я понятия не имел, кто он такой. Сначала принял его за слугу торговца. В общем, его речь меня не впечатлила. Завязалась словесная перепалка, и тут он швырнул мне в лицо дорожной пылью, чтобы подобраться ближе. Затем ударил меня стамеской в живот, и я… устроил ему заслуженную выволочку. – Звук, вырвавшийся из груди Натаниеля, похож на удовлетворенный смешок. – Ну, ты себе представляешь. Я был королевским воином. Конечно, я только начал служить, но он об этом не знал, да и какая разница? За одно дерзкое словцо я мог бы посадить его за решетку.

– И он выстоял, – шепчу я.

Против вооруженного королевского воина, имея при себе только стамеску.

– Нет, – мягко отвечает Натаниель, – не выстоял. Я показал ему все, на что способен, устроил для зевак настоящий спектакль. У Салливана не было ни единого шанса, но я не собирался его калечить или убивать. Меня восхитила его смелость.

Во рту у меня сухо, а в носу щиплет.

– Что случилось дальше?

Сама знаю: дальше случилось то, что все изменило.

– Взошел месяц. Знаешь, как у нас раньше называли месяц, Майлин? В Завременье его до сих пор так называют.

– Луна?

– В Лиаскай говорят: Луна, потаскуха ткачей снов. Салливан почерпнул магию из лунного света и обрушил ее на меня. Она проникла в сердце, прямо в душу, если ты веришь в ее существование. Так глубоко… я думал, она меня уничтожит.

Сердце бьется так сильно, что у меня кружится голова. Не понимаю, о чем говорит Натаниель, но до лихорадочной дрожи желаю понять.

– Тогда я никого по-настоящему не любил. Родителями восхищался, Королеву почитал. Но любить? Нет. Алис я жалел, а другие девушки меня не интересовали. Мужчины и подавно. Однако в тот миг, когда я занес над ним меч, мне вдруг почудилось, что я намереваюсь отрубить ему голову. Но я этого не хотел, собирался лишь проучить за дерзость… И тут я с пугающей ясностью осознал, что здесь и сейчас убью единственного человека, которого мог бы полюбить. Я не хотел. Что угодно, только не это. Но я был уверен, что вот-вот убью его. Знаешь… не могу подобрать слов, чтобы описать все чувства, которые испытывал тогда. Я увидел внутри себя чудовище, изгнанное этим юношей в преисподнюю, где оно будет вечно гореть в собственном одиночестве. И знаешь, что сделал Салливан?

Горло у меня сжимается. Я никогда не слышала эту историю. Меня там не было, никто мне ничего не рассказывал, а Лиам уверял, что все забыл. Но я знаю, что он сделал. Это не смутная догадка, нет, я твердо уверена, будто Лиам стоял тогда прямо передо мной. Потому что знаю его.

– Он улыбнулся.

И что-то сказал. Но из-за шумящей крови в ушах я не разбираю слов.

– Да. Он улыбнулся. И сказал: «Всего одна эта жизнь. Разве одна-единственная жизнь что-нибудь значит?» Я не мог выдавить из себя ни звука. Умом понимал, что я этого юношу не знаю и он для меня ничего не значит. Совсем ничего. Но мой ум был парализован магией, а чувства, срывая голос, кричали, что эта жизнь значит все. Все.